Труд – это моральная обязанность, а жизнь на дотациях – это не жизнь, а разложение. Поэтому мы считаем, что труд в рамках традиционного хозяйства – это этическая (и этническая одновременно) обязанность; это позволяет одновременно прокормить себя и гармонично существовать в конкретной исторической и этнической общине, в сакрализированном космосе. И к этому традиционному циклу нельзя применять критерии других циклов.

Экономическая теория не имеет единого постоянного критерия: ни критерия развития, ни критерия общего эквивалента. И в этом отношении национальные интересы или политические задачи стоят выше, чем экономика. Если мы говорим, что главным субъектом хозяйствования должен быть народ, тогда у нас возникает и ценность традиционного производства (как ритуальная структура общественного бытия), и ценность индустриального развития экономики (необходимого для защиты от внешних угроз), и создание постиндустриальных сегментов (как фильтра и интерфейса для взаимодействия с глобальными финансово-информационными сетями).

Три экономические логики и проблема фазовых переходов

Итак, евразийская экономическая теория утверждает, что есть не одна экономика и экономическая логика, а три: первая – логика экономики постмодерна, вторая – логика экономики модерна и модернизации, и третья – логика экономики традиционного общества, то есть премодерна. На самом деле признание правомочности и возможности синхронного сосуществования всех этих логик составляет уникальность евразийской экономической мысли. Соответственно из этого следует, что надо давать не одно, а три экономических образования, разделять экономические проблемы на три типа задач и решать их тремя разными способами. И ни в коем случае их не смешивать. Самое сложное при этом найти между ними фазы перехода. Выяснить, как перейти от одного уклада к другому, где границы одного явления, а где – другого. Мы думаем и действуем не в безвоздушном пространстве, но в условиях предсказанного многими видными экономистами глобального кризиса финансовой системы, который уже подходит к своему пику. Это ставит перед нами совершенно новую задачу. Разработать эту многоукладную, многоуровневую или трехуровневую экономическую модель нужно еще и для того, чтобы сохранить Россию в условиях глобального экономического коллапса, которым чревато ускоренное движение в постиндустриальном режиме. Весьма вероятно, что процессы глобальной финансовой системы начнут в скором времени давать сбои.

По многим признакам они будут давать этот сбой и в политическом, и в финансовом, и в экономическом, и в моральном смысле. Так, существует глубочайшее противоречие между функцией доллара как мировой резервной валюты и как национальной валюты США. Когда это макроэкономическое, глобальное противоречие достигнет критической черты, произойдет колоссальный экономический кризис – кризис мировой финансовой системы, основанной на мировой резервной валюте – долларе. Это случится тогда, когда разрыв между виртуальными деньгами и ценными бумагами, с одной стороны, и реальным производством и товарным покрытием – с другой, достигнет критического уровня. Сохранение индустриального и предындустриального хозяйственных циклов в России становится залогом спасения и выживания в этих условиях.

К теории евразийской интеграции

Другим важнейшим элементом евразийского экономического мышления является теория интеграции большого пространства, или «экономика больших пространств». Россия сама по себе, как и многие другие отдельные государства в условиях складывающегося однополярного мира и экономической глобализации, больше не в состоянии де-факто обеспечивать собственный суверенитет. Единственно приемлемой альтернативой этому остается создание «больших пространств» – особых зон, расположенных рядом друг с другом, со схожим уровнем модернизации экономического уклада.

На практике для России, Индии, Ирана, Китая, стран СНГ это означает создание особой экономической зоны на востоке евразийского материка, которая была бы аналогом Евросоюза, но с учетом иной фазы экономического развития тех государств, которые формируют костяк евразийского «единого экономического пространства». Поодиночке они не способны конкурировать с Западом, но совокупно их ресурсный, интеллектуальный, демографический потенциал вполне конкурентоспособен. Объединив усилия, они вполне могут развиваться самостоятельно, помогая друг другу довести процесс модернизации до логического конца и перейти к постиндустриальной фазе (к постмодерну), не утрачивая при этом своей национальной идентичности, не растворяясь в глобализме и не превращаясь в колониальный придаток стран «богатого Севера».

Единая Евразия в таком случае способна стать важнейшим полюсом многополярного мира, партнером Европы и США, мотором развития для других регионов, уступающих евразийским странам по уровню развития. Речь не идет о полной изоляции даже этого «большого пространства» от Запада или Японии с их более высоким технологическим укладом, отношения будут развиваться, а сотрудничество – наращиваться. Однако евразийская зона будет сохранять качество независимого конкурентоспособного субъекта, строго следящего за тем, чтобы экономическое развитие осуществлялось равномерно, пока естественные процессы индустриализации Евразии не перейдут плавно и последовательно к постиндустриальной фазе. Это экономика евразийского постмодерна, который по ряду критериев – особенно культурных, социальных, политических, психологических и др. – будет существенно отличаться от постмодерна глобалистского и западного.

Глава 5. Геополитика газа на новой карте евразийского материка

Газ в мировой экономике

Этот вопрос является очень серьезным. Но при его рассмотрении следует начать с более простых вещей, а именно с того, что газ представляет собой важнейший источник энергии. По сути дела, газ – это, так сказать, «дубль нефти». Например, американские энергетические системы многих заводов, промышленных станций, теплостанций могут работать и от жидкого топлива, и от газа. Такая двойная система свойственна также многим крупным промышленным европейским центрам.

С энергетической точки зрения, фактор нефти очевиден. Всем понятно, что это тот мотор, без которого нет современной экономики. Газ же в структуре экономики и энергоресурсов выступает как дублер нефти. Но если рынок нефти является демонополизированным и здесь действительно действуют рыночные принципы, то газовые корпорации, как правило, являются монополиями во всех странах Европы, кроме Дании, где существует микроскопическая, почти фиктивная конкуренция между газовыми корпорациями.

Почему же существует свободный рынок нефти и почти полная монополия на газ? Можно прочитать несколько тысяч страниц специальных анализов и найти лишь то объяснение, что газ и все, что с ним связано, имеет повышенную степень угрозы, что работа с ним влечет за собой возможность взрывов, возможность каких-то технических неполадок, которые могут привести к масштабным катастрофам экономического, экологического и физического характера. Но дело не только в этом.

Как правило, наша цивилизация, наша экономика говорит на двойном языке, существуют двойные стандарты. На внешнем уровне декларируются либеральные принципы – свободная конкуренция, рыночный подход, демократия и т. д. Но для того чтобы в какой-то момент эти процессы не приняли катастрофического характера, в нашей цивилизации существует определенный сегмент, который действует по совершенно другим принципам.

То есть если дело с демократией или рынком заходит не «туда», то существуют такие механизмы, которые корректируют этот процесс или просто (при необходимости) заменяют его. Это то, что произошло, например, во время теракта 11 сентября в США, когда была запущена дополнительная система управления страной, где уже нет ни демократии, ни рынка, ничего, а действуют совершенно иные принципы управления обществом и экономикой.

Согласно этой гипотезе, газ выполняет функцию некоего запасного энергетического дубля. Если в нефтяной сфере произойдет некий коллапс, связанный с рыночными механизмами или с определенными политическими трениями, то газ выступит в данном случае неким резервным продуктом энергетики, и мировая экономика, экономика западных стран в первую очередь, не рухнет в один момент.

Иными словами, газовая отрасль является строго монопольной не случайно – газ является резервной энергией мировой экономики. Это очень важная характеристика, и поэтому геополитика газа принципиально отличается от геополитики нефти. Геополитика газа принадлежит к более серьезным экономическим циклам, чем геополитика нефти, и колебания в газовой сфере тоже идут совершенно иными темпами и с иной частотой, нежели в нефтяной отрасли.

Газ и нефть – вещи очень разные. Нефть более гибкая, газ более постоянный, более неподвижный, более фиксированный, более монополизированный. Ценообразование в сфере газовой промышленности гораздо менее прозрачно, чем процесс ценообразования в сфере нефтяной промышленности. Ценообразование продуктов природного газа тесно связанно с другими продуктами, с параллельными энергоресурсами: углем и нефтью. Газ дублирует те процессы, которые происходят на рынке других энергоносителей.

Геополитика сегодняшнего дня

Через исследование сферы газа мы выходим на очень принципиальную фундаментальную картину геополитического устройства мира.

Когда мы говорим о геополитике, мы должны помнить, что слово «геополитика» – не пустой термин. Это не некоторая абстракция и не синоним международных отношений. Геополитика – это дисциплина, у которой есть свои собственные системы координат, своя методология и своя модель видения реальности, видения смысла тех процессов, которые развертываются в сегодняшнем мире. С точки зрения геополитики существует борьба или оппозиция между двумя типами цивилизаций, между цивилизацией Моря и цивилизацией Суши, между атлантизмом и евразийством, между англо-саксонским полюсом и евразийским. Это вписано в основу геополитического мировоззрения: не снимаемые противоречия, конкуренция, оппозиция, война, битва, столкновение, соревнование – как угодно – между атлантическим и евразийским полюсом составляет движущую силу основных процессов мировой политики. Это аксиома геополитики. Если мы говорим, что это не так, или думаем, что это не совсем так, или мы с этим не согласны, или не слышали ничего об этом, то мы слово «геополитика» не употребляем. Поэтому, когда мы говорим о геополитике газа, мы говорим о том, как система газоснабжения, добычи газа, транспортировки и рынка потребления газа вписывается в эту геополитическую модель.

В современном мире происходят фундаментальные геополитические процессы, связанные с созданием однополярного мира, который является результатом окончания холодной войны, когда существовало противостояние двух лагерей: западного и восточного, точно и строго соответствовавшее традиционной модели противостояния Моря и Суши. По результатам холодной войны была закреплена победа одного из этих полюсов, атлантического полюса, причем важно не то, что одна система победила другую, важно другое – одна геополитическая модель победила другую и осталась единственным полюсом.

Сегодня мир представляет собой однополярную реальность, где существует центр однополярного мира (США) и существует система слоев. Самый ближайший – трансатлантический слой, второй слой – страны третьего мира, в центре четвертого слоя, который в геополитике атлантизма называется «черной дырой» (вспомните книгу Бжезинского), находится Россия как основа евразийского пространства. Иными словами, однополярный мир создается за счет ослабления той реальности, которая ему противостояла, – евразийского геополитического пространства, и все больше и больше частей этого пространства евразийского материка интегрируется или ставится под контроль однополярного мира. Это фундаментальный процесс современных геополитических преобразований, переход от двуполярности к однополярности, от баланса стратегического влияния к смещению мира совершенно в иной плоскости.

Мы знаем, что есть системы, которые основаны на двух полюсах. Например, плюс и минус, черный и белый; это круговые системы, где есть полюс и периферия. То же самое и в геополитике. В однополярной же ситуации евразийский континент, по сути, из субъекта превращается в объект.

Мотор прошлого противостояния – второй полюс, который был воплощен в Советском Союзе, а сегодня в расчлененном виде продолжает свое существование в России, – является «козлом отпущения» этого процесса, перехода от двуполярной модели к однополярной. Это и есть фундаментальный геополитический процесс, который сегодня происходит в мире.

Но известно, что с геополитической точки зрения до сих пор справедлива формула Хэлфорда Макиндера, основателя этой науки. Согласно этой формуле, тот, кто контролирует Heartland (это территория России), тот контролирует Евразию, а тот, кто контролирует Евразию, контролирует весь мир.

Конечно, такую прямую, классическую геополитическую картину сегодня мы встречаем только у самых ортодоксальных геополитиков, таких как Збигнев Бжезинский. Чаще всего американская стратегическая мысль, американские дипломаты мыслят немного в иных категориях, но очень-очень сходных. Если мы поймем логику их геополитического видения, то поймем многие закономерности, связанные с рынком газа и с теми процессами, которые происходят в этой сфере.

С точки зрения стратегической доктрины США существуют три сосредоточенные на евразийском пространстве реальности, которые ограничивают американскую гегемонию к 2050 году. Это, в первую очередь, Китай, который становится самостоятельным полюсом и имеет для этого очень серьезные основания: экономические, демографические, культурные, политические. Это исламский мир, который является политическим антагонистом однополярного мира и отвергает однополярный мир из-за несовместимости исламских ценностей с ценностями системы однополярного мира (либерально-демократическими и американскими). И существует Евросоюз, который претендует на то, чтобы стать новым геополитическим субъектом с собственной политикой, собственными энергетическими интересами, заинтересованный в прямых контактах с арабским миром и доступе к арабским энергоносителям без всякого посредничества США. Этот европейский полюс все более осознает себя как антагонист однополярного мира. И, безусловно, самой главной в этой евразийской системе является территория стран СНГ, и в первую очередь – Российской Федерации.

Делая «update» и «upgrade» классической геополитической теории, мы получаем следующую картину: для полного утверждения однополярного мира Соединенным Штатам Америки и их атлантическим союзникам необходимо получить контроль над этими тремя пространствами – Европой, исламским миром и Китаем – и не допустить их самостоятельного конкурентного возвышения, и поскольку в значительной степени Россия играет геополитически и стратегически центральную роль, то воспрепятствовать становлению России новым мощным геополитическим образованием, способным к самостоятельному волеизъявлению, и, соответственно, разделить Евразийский континент на четыре базовых больших пространства. Эта задача сформулирована еще в 1992 году Полом Волфовицем и Льюисом Скутером Либи в их докладе о том, что угрожает интересам США в XXI веке. Самая главная угроза – возможность возникновения евразийского альянса на евразийском материке, т. е. некий альтернативный сценарий, который сорвет строительство однополярного мира. То есть если между этими четырьмя большими пространствами плюс «боковые» пространства, такие как Индия, которая сама по себе представляет целый континент, и Юго-Восточная Азия, возникнет стратегическое партнерство и сотрудничество, то однополярный мир потерпит фиаско. Таким образом, пространство Евразии оказывается в центре внимания двух фундаментальных мировых сил.

В этой связи нельзя не обратить внимания на создание фонда «Евразия», который базируется в Америке, а в России действует под именем «Новая Евразия», и сейчас американский посол господин Вершбоу активно развивает сетевые структуры этого фонда на территории Кавказа под предлогом борьбы с фундаментализмом, в Западной и Восточной Сибири – под предлогом изучения процессов демографии китайской миграции и т. д. Иными словами, США в высшей степени интересуются Евразией как объектом в рамках атлантической геополитики. Речь идет о контроле над этим объектом и поддержании Евразии именно в качестве объекта. Существует противоположная евразийская позиция, где Евразия мыслится как субъект и где выстраивается альтернативная контрстратегия. Эта контрстратегия состоит в том, чтобы найти общие точки соприкосновения между всеми большими пространствами евразийского материка, для того чтобы сбалансировать американский полюс и создать некое равновесие.

Когда происходило вторжение американцев в Ирак, американский консервативный фонд «Heritage Foundation» опубликовал очень важную интересную статью некоего господина Халстона под названием «Стратегия собирания вишен», где он уподоблял проявившийся в тот момент франко-германо-российский альянс, ось Париж – Берлин – Москва, выразившую несогласие с американской агрессией, компании Дороти из сказки «Волшебник страны Оз». В компании Дороти были существа, каждый из которых был лишен какого-то фундаментального качества: у Страшилы были соломенные мозги, у Железного Дровосека не было сердца, а у Льва не было храбрости, т. е. каждый из них был ущербен, но, будучи вместе собранными в команду вокруг Дороти, они могли осуществлять те задачи, которые перед ними стояли, и достичь желаемого. И вот автор статьи уподобил Францию, Германию и Россию этим друзьям Дороти: у Германии нет внешней политики, нет армии; французская экономика в кризисе; Россия вообще находится в полуобморочном состоянии, но тем не менее если сложить все эти потенциалы трех «друзей Дороти», то для американцев получается вполне серьезная опасность. Их задача была не допустить, развалить этот альянс любой ценой. Внушали, что он не нужен, лишний, бестолковый, все равно ничего не светит от этого, что он вообще не альянс вовсе, и постепенно с задачей справились.

Атлантическая геополитика, понимая, что альянс Европы, России, Китая, исламского мира, других больших пространств евразийского материка может составить серьезнейшую конкуренцию и сорвать планы мировой доминации однополярного мира, делает все возможное, чтобы не допустить такого альянса.

Итак, Большая Игра в современном издании, как, кстати, говорили о Большой Игре между Российской империей и англо-саксами в XIX веке, позиционна на всем Евразийском пространстве. Суть по большому счету не меняется, меняется время, меняются государства. Большая Игра XXI века – это игра между евразийцами и атлантистами.

Атлантисты играют на то, чтобы не дать четырем главным большим пространствам евразийского материка образовать некую коалицию, которая могла бы координировать свои стратегические позиции и тем самым сорвать полную доминацию, полный контроль США над всем миром, сорвать процесс глобализации и утвердить многополярный мир. Это атлантическая сторона большой игры, это тот, кто играет в шахматы с той стороны. С этой же стороны играют евразийцы. Их задача – сделать нечто полновесное из нескольких больших пространств Евразии, каждое из которых имеет какой-то недостаток, как в истории про Дороти и ее друзей. У России нет приличной экономики и политической воли, у Китая недостаток ресурсов, у Европы тоже недостаток ресурсов, у исламского мира есть мощная пассионарная идеология, есть ресурсы, но тоже нет экономики, нет адекватного взаимопонимания, т. е. каждый из участников евразийского альянса имеет фундаментальные недостатки, и евразийская задача заключается в том, чтобы преодолеть эти недостатки и складывать этот потенциал, создавать предпосылки многополярного, а не однополярного мира. Вот смысл Большой Игры, смысл геополитики XXI века.

Газ и геополитика

Как все это проецируется на газовую сферу? Здесь сразу заметен один очень интересный момент: основные запасы газа, которые, как мы выяснили, являются резервной энергетикой мира, находятся как раз в евразийском материке, это 70% газовых запасов. Первое место по запасам газа занимает Россия, второе – Иран, дальше – Саудовская Аравия. Также большие запасы есть в Туркмении, Казахстане и т. д. На самом деле газовые месторождения есть, конечно, и в других регионах мира, но основной массив находится именно на евразийском пространстве, т. е. в труднодоступных для морского вторжения территориях. А потребители газа в большинстве своем находятся на периферии Евразийского материка.

Если мы посмотрим на экономику Евразии отвлеченно, с точки зрения чисто экономической, не отягченной никакими политическими и национальными соображениями, мы увидим, что баланс газового рынка привел бы к очень быстрому гармоничному и стабильному развитию всех евразийских пространств. Представим себе, что Россия никак политически не сдерживается в поставках газа в Европу, Китай, а также в Турцию. Благодаря такому чисто теоретическому подходу экономики этих стран, особенно энергозависимая экономика Европы и экономика Китая, которые и так достаточно активны, получают дополнительную стабильную базу для очень интенсивного, мощного и стабильного развития, т. е. у них появляется гарантия будущего.

Если рассматривать российский газ как стратегический потенциал, предполагая, что в России существует вменяемое правительство, а не невменяемое, как сегодня, то колоссальные средства, получаемые за счет продажи и поставки газа, могли бы идти на экономическое развитие, инвестироваться в развитие высоких технологий, в создание нового поколения экономики, модернизации и постмодернизации особых определенных областей, а не разворовываться, как это происходит сегодня. Грамотное использование газовых ресурсов позволило бы произвести некое уравнивание тех потенциалов, которые существуют в разных сегментах евразийского материка.

Либеральный рынок газа в рамках евразийского материка как раз и являлся бы воплощенным последовательным евразийством. Единая газовая энергосистема Евразии, которая могла бы возникнуть, если отвлечься от геополитических и неэкономических, негазовых факторов, но которая соответствует нынешнему положению дел между предложением и спросом, этот рыночный фундаментал сам по себе создал бы сегодня оптимальные условия для развития экономики всех евразийских государств. Но именно этому стремятся любым образом, не по экономическим, не по рыночным соображениям, а используя разные другие формы нерыночного воздействия, помешать США. Именно такого развития газовой энергетики и не надо глобализму, не надо однополярному миру.

Санитарные кордоны

Каким образом они стремятся предотвратить такое развитие событий? Для этого применяется традиционная для атлантистов стратегия санитарных кордонов, опробованная Англией еще в Большой Игре XIX – начала XX века. Речь идет о том, что когда на Евразийском континенте возникают два союзника, объединение которых представляет собой серьезную угрозу для третьего, атлантического полюса, тогда между этими союзниками создаются санитарные кордоны – определенная зона, которая не близка ни одному из этих союзников и представляет собой некую расширенную конфликтную территорию, с помощью которой искусственно создается и поддерживается противостояние между участниками стратегического континентального альянса.

Именно такая зона и именно с такими геополитическими целями создается сегодня между Европой и Россией. Европа и Россия по объективным причинам, с точки зрения всех геополитических соображений, просто обречены на определенное сближение. У Европы есть то, что нужно России, а у России есть то, что нужно Европе. Свободный рыночный обмен между ними, в том числе определенными технологиями, ресурсами, потенциалом безопасности – это то, что естественными образом вписывается в интересы обоих пространств, но не вписывается в интересы США. И чтобы не допустить такого опасного для США сближения Европы и России, создается то, что называется «Новой Европой» – это восточно-европейские страны, срочно и эксклюзивно принятые в Евросоюз и в НАТО, которые при этом больше ориентируются на Вашингтон, чем на Берлин, Брюссель или Париж. По отношению к России они выступают в жесткой оппозиции, это бывшие страны Восточного лагеря. Этот санитарный кордон сейчас расширяется на наших глазах. К нему, безусловно, принадлежат страны Балтии, а также теперь уже и «оранжевая» Украина. Мы знаем, что именно страны «Новой Европы» являются главными антироссийскими активистами на всех европейских совещаниях и постоянно требуют самых жестких мер против России.

Такой же санитарный кордон создается и на Кавказе. Здесь цель стратегии атлантистов – посеять раздор между Россией и исламским миром, который волей-неволей реагирует на то, что происходит на населенном преимущественно мусульманами российском Кавказе.

Нечто подобное происходит также в Центральной и Средней Азии. Между Россией и Китаем такого санитарного кордона почти нет, но Синьцзян и Тибет, в принципе, – это потенциальные кандидаты на то, чтобы выступить в качестве санитарного кордона. Здесь еще, конечно, негативно сказывается фактор китайской демографии – заселение китайцами Восточной Сибири и Дальнего Востока. Все это опять же создает напряжение и проблемы, которые препятствуют естественному развитию отношений между Россией и Китаем.

Таким образом, система санитарных кордонов, как главнейший инструмент Большой Игры классического стиля, сегодня опять активнейшим образом введена в действие. Санитарный кордон, который располагается поясом от стран Балтии по границам России до Дальнего Востока через Кавказ и Центральную Азию, является главным инструментом атлантического однополярного управления геополитическими процессами на евразийском континенте. С помощью этого кордона предотвращается сближение России с Европой, исламским миром и Китаем. А именно это сближение является залогом превращения Евразии как континента из объекта внешней манипуляции в субъект.

Газ как средство интеграции

Здесь мы подходим вплотную к газовой проблематике, поскольку газ является той фундаментальной инфраструктурой, которая в большой степени аффектирует этот альянс. Дело в том, что российский газ является залогом российско-европейских и российско-китайских отношений. Через газ осуществляется фундаментальный диалог между этими тремя пространствами. Эти три крупных пространства связаны газом, и именно для того, чтобы не допустить этой связи, используются санитарные кордоны, которые располагаются между этими странами.

Здесь возникает еще один крайне любопытный вопрос. Именно газ является главным аргументом в решении вопроса о сохранении или распаде СНГ. Если СНГ реализует евразийскую модель, то все страны, которые зависят напрямую от российского газа, – Украина, Белоруссия, Молдова, будучи мостом между Россией и Европой, т. е. выполняя евразийскую функцию соединения, становятся зоной взаимного развития. Через российский газ и сближение России с Европой они автоматически получают оба фундаментальных для их развития экономических фактора: российскую энергетику и европейские технологии. В этом и заключался смысл создания ЕврАзЭС и ЕЭП – в том, чтобы превратить эти страны в соучастников евразийского развития. Это то, что нужно Европе (которая боится открыто заявить о своих реальных интересах), это нужно России, но не нужно американцам. И поэтому ситуация относительно поставок российского газа на Украину, в Белоруссию и вообще все, что связано с этими вопросами, приобретает совершенно иное значение и становится из интегрирующего фактора дезинтегрирующим.

Сходная ситуация складывается и в отношении российско-китайского газового партнерства. За всеми вопросами относительно маршрута газопровода и цен на газ в российско-китайских отношениях стоит определенная политическая модель. Российский газ гарантирует Китаю фундаментальный экономический, в том числе военно-технологический рост. Россия, для того чтобы пойти на это, сама должна руководствоваться строго геополитическими интересами. Китай также должен осознавать, что в качестве асимметричного хода необходимо определенным образом регулировать, а, может быть, вообще повернуть вспять процессы демографической миграции на Дальний Восток и в Восточную Сибирь. Это не благопожелание, а логика настоящих дипломатических переговоров. Для того чтобы прийти к правильной модели, необходимо найти общую базу в интересах каждой из сторон. Американцы активно противодействуют этому, подталкивая Китай через свои методы влияния к активному демографическому освоению Восточной Сибири и Дальнего Востока и обещая русским в Москве поддержку против этого процесса: мол, когда дело дойдет до конфликта, то мы военным образом вас, русских, поддержим, о чем американские эмиссары постоянно говорят в Москве.

Та же самая проблема газа существует и применительно к Кавказу. Тематика Кавказа как такового создает определенный зазор между интересами России и политического ислама, но на другом уровне. Исламские страны и Россия являются поставщиками, а не потребителями газа, и наш альянс должен быть основан на понимании общности наших геополитических целей. В таком случае можно будет договариваться о совместных квотах, тарифах и политике поставки природного газа в сторону потребителей, выступая не как конкуренты, а как союзники, распределяя рынки, маршруты газопроводов, стремясь совместно к извлечению максимальной экономической выгоды. Но атлантисты всячески стремятся сорвать с помощью санитарных кордонов возможность такой координации.

Если задача однополярного мира – с помощью санитарных кордонов заблокировать естественный рынок газовых продуктов Евразии, то стратегия многополярного мира, евразийского мира заключается прямо в противоположном – необходимо разблокировать, растворить санитарные кордоны, и для того чтобы сделать это, следует предпринять несколько шагов.

Необходимо наделить область поставок газа статусом важнейшего геополитического инструмента России. «Газпром» должен быть осознан не как экономическое или промышленное явление, а как важнейший политический и геополитический институт и ресурс российского правительства, российской власти.

Необходимо найти в странах евразийского континента: в Европе, Китае, исламском мире, – а также в Индии, Японии и других азиатских странах адекватных партнеров, субъектов, осознающих центральность газовой темы в евразийской стратегии. Это очень важно, потому что аргументация и правильный выбор партнера может очень сильно влиять на процессы.