ГЛАВА 5

Последняя декада октября ознаменовалась установлением бандитской монополии во всех избирательных округах.

Выйдя из подполья, «холуйские» осуществили блицкриг в отношении собственных коммерсантов, а «рыльские» проститутки, даже во время войны исправно отрабатывавшие вложенный в них капитал, продолжали пополнять видеотеку новыми эротическими произведениями.

Для отдельных исполнителей главных мужских ролей хватало телефонного звонка с пересказом содержания серии, и они досрочно отлучались от активной политической жизни, смиренно возвращаясь в лоно семьи и рабочего коллектива. Другие же, более недоверчивые, требовали неопровержимых, доказательств. Приходилось транжирить пленку и переправлять им копии. И только самоличный просмотр вынуждал их безропотно сдаться на милость победителей.

Однако попадались и такие, на которых не действовали ни видеопродукция, ни разумные доводы.

– Засунь эту кассету себе в задницу! Я кому угодно докажу, что это фальшивка! – посоветовал звонившему блюстителю нравственности один холостой и горячий мастер производственного обучения из той самой путяги, где в свое время отбывал срок Дима Холуйский. За это его молодняк, по договоренности с Замполитом, и проучил через пару дней зарвавшегося педагога.

Поздним вечером, когда стены лицея опустели, ватага «холуйских» в натянутых на лица шапочках с прорезями для глаз ввалилась в мастерскую к припозднившемуся за работой кандидату. Продемонстрировав обрез, нападавшие без лишнего шума стянули ему конечности толстым монтажным проводом, усадили на пол и привязали к станине сверлильного станка, а для полной звукоизоляции запихнули в рот кусок ветоши. Погасив за собой свет и заперев дверь позаимствованными у жертвы ключами, «холуйские» выбрались из здания по указанному их лидером маршруту.

Только на следующий день мастерская была вскрыта запасными ключами, и ошалевший от ночных переживаний наставник молодежи, на шее которого болталась злосчастная видеокассета с надписью «Учебный фильм», был освобожден из бандитского плена.

Полезная деятельность проституток сопровождалась курьезами. Одна из них, по имени Зина, недели две регулярно встречалась с главврачом стоматологической поликлиники, но так и не смогла ничего добиться.

Пересилив свой страх перед зубными врачами, она даже уселась в зубоврачебное кресло. Ее самоотверженный поступок и женские прелести были оценены по достоинству, и уже вечером Зинаида и пятидесятишестилетний вдовец Эдуард Маркович мило общались за столиком ресторана «Астория», кавалер не переставая шутил и даже читал стихи собственного сочинения.

Они посетили художественную выставку и прослушали в Мариинском «Хованщину», после чего у Зины всерьез разболелся зуб. Но все эти интеллигентские изыски не приближали их к заветной постели. Едва только парочка оказывалась под окнами конспиративной квартиры, как провожатый начинал суетиться и мгновенно исчезал. Не действовали ни приглашения на чашечку кофе, ни полные страсти вздохи Зинаиды, ни иные эротические приманки. Главврач был сексуально неприступен.

Наконец на двенадцатый день знакомства Зинаида не выдержала, разыграла обиду и напрямую спросила ухажера о странностях его поведения. «Зиночка, к сожалению, я на это уже не способен», – зардевшись от смущения, признался Эдуард Маркович. Зина обматерила «старого пердуна» за напрасно потраченное время и гордо удалилась, перепоручив сладкоречивого пиита «рыльской» братве.

А вот для того, чтобы выбить из обоймы двух действующих милиционеров: начальника райуправления Булкина и старшего участкового Фадеева, – «рыльским» пришлось в буквальном смысле вывернуться наизнанку, их искушенные «дамы полусвета» наотрез отказались вступать в какой-либо контакт с блюстителями порядка. И здесь на помощь братве пришел человек Тайсона.

Как стало известно, жена майора Фадеева, выдвинутого в кандидаты жильцами его микрорайона, работает администратором оздоровительного центра «Олимпус», а сам участковый владеет латаным-перелатаным «Москвичом», доставшимся ему в наследство от тестя. Этим и задумал воспользоваться Замполит, поручивший столь рискованное задание дважды судимому Шнырю и находившемуся в федеральном розыске Борову.

Назвавшись командированными, криминальная парочка завела знакомство с администрацией, приобрела абонементы и исправно в течение недели посещала «Олимпус», где поправляла здоровье на импортных тренажерах.

В последний день своей лжекомандировки «рыльские» агенты влияния с цветами, конфетами и бутылкой шампанского заглянули в кабинет к Фадеевой. Тронутая таким вниманием, Антонина усадила гостей города на диван, достала из шкафчика фужеры, и Шнырь до краев наполнил их пузырящимся напитком.

– Можно с вами на память сфотографироваться? – попросил Боров раскрасневшуюся хозяйку, после того как участники «отвальной» приговорили бутылку.

– С удовольствием, – весело откликнулась Фадеева на его предложение.

Боров извлек из спортивной сумки японский фотоаппарат, и приглашенный в кабинет охранник запечатлел на пленку жизнерадостную троицу. В ту же ночь с оставленного возле дома фадеевского «Москвича» исчез номерной знак.

Полученные «рыльскими» фотоматериалы вместе с пояснительным текстом были запечатаны в конверт и отправлены начальнику милицейского главка.

В. Большом доме мгновенно отреагировали на послание, и ничего не подозревавший Фадеев был вызван на ковер к генералу.

После двухчасового ожидания в приемной майор переступил порог кабинета и представился вальяжно развалившемуся за столом милицейскому барину. Тот, едва сдерживая злорадствующую улыбку, молча поманил его пальцем.

– Дай-ка свое удостоверение, – потребовал он у растерявшегося участкового, безропотно подчинившегося приказу.

Начальник главка брезгливо повертел в руках красную книжечку с золотистым орлом и бросил ее в ящик стола.

– Ты что же, подонок, с преступниками снюхался, на «фордах» разъезжаешь?! – брызгая слюной, заорал генерал, считавшийся непревзойденным мастером подобных сцен. – Народ тебя, понимаешь ли, кормит, одевает, а ты его продаешь, мерзавец?!

Он приподнялся в кресле и попытался дотянуться до погона участкового, но тот машинально отпрянул, и генерал рухнул на стол, смахнув на пол заключенный в рамочку портрет президента.

После несостоявшегося театрального трюка он вновь погрузился в кресло и швырнул испуганному Фадееву пачку фотографий.

– Товарищ генерал, это не мой автомобиль, – выдавил из себя Фадеев, вдоволь налюбовавшись изображением, шикарной «тойоты», стоявшей возле входа в «Олимпус». – Номер мой, а машина чужая. У меня «Москвич» старенький, – попытался объяснить участковый, но генерал даже не пытался его выслушать.

– А жена твоя с кем путается?! – перебил он и указал на фото Антонины в компании со Шнырем и Боровом. – Это кто такие?!

– Не знаю, – пожал плечами Фадеев.

– Зато мы знаем! – прорычал генерал и продемонстрировал Фадееву приказ об увольнении майора по компрометирующим обстоятельствам.

Ознакомившись с документом и не веря в реальность происходящего, Фадеев ошалело уставился на вершителя милицейских судеб и хотел было взять последнее слово, но это не входило в генеральские планы.

– Во-он отсюда! – завизжал тот, и старший участковый на ватных ногах выбрался из генеральского кабинета.

Естественно, что после пережитой трагедии мысли о местном самоуправлении навсегда покинули бывшего майора, и он занялся собственным трудоустройством и оспариванием через суд законности увольнения.

В отличие от своего незаслуженно изгнанного подчиненного, полковника Булкина сгубило огромное самомнение, любовь к иностранной валюте и полное отсутствие профессионализма.

Среди листвы многолетних деревьев на территории района уютно, по-домашнему, раскинулось старинное кладбище. До поры до времени, как и весь городской кладбищенский бизнес, оно находилось в руках могущественной криминальной группировки, соперничество с которой для «рыльских» и «холуйских» было равнозначно самоубийству.

Однако вскоре после вступления Булкина в должность на приеме у него появился кладбищенский директор Нечаев, обеспокоенный разворовыванием вверенного ему имущества.

– Все, паразиты, на металлолом тянут: барельефы, кресты, ограды, а денег на охрану шиш. Меня родственники усопших до невроза довели, – плакался он начальнику управления. – Вот если бы вы, товарищ полковник, лично этим вопросом заинтересовались, – вздохнул Нечаев и замолк в ожидании ответной реакции.

Полковник понял намек и заметно оживился, сбросив с лица дежурную маску сострадания.

– А вы разве без «крыши»? – поинтересовался он.

– Куда ж без нее. Приходится бандитам платить, – откровенно признался Нечаев. – Только ведь они сторожить не будут. Заявляй, говорят, в милицию.

После непродолжительных раздумий Булкин пообещал заняться его проблемами и черканул на листке телефон «крыши».

И действительно, денежные бандитские авторитеты не стали учинять разборки из-за второразрядного объекта и без всякого сожаления передали его в ментовские руки. С тех пор месячное жалованье Булкина возросло на двести американских долларов, получаемых им от воспрянувших духом могильщиков.

К чести полковника, он тоже не остался в долгу. Еженощно посаженные им на «уазик» милиционеры кружили вдоль кладбищенской ограды и отгоняли своим присутствием полчища охотников за благородным металлом.

Вот эту-то полученную Тайсоном информацию и реализовали «рыльские» кандидаты, действуя по всем правилам оперативного искусства.

В тесный кабинетик Нечаева ввалились три молодых жлоба пугающей наружности, не спросясь, нахально расселись возле директорского стола и предложили свои услуги по охране объекта.

– Спасибо, ребята. У меня уже есть «крыша», – сразу объяснил им Нечаев, решивший не затягивать собеседование.

– И кто же? – с ухмылкой спросил наглый мордоворот.

– Менты, – козырнул директор, полагая, что для непрошеных визитеров этого будет достаточно. Но те, словно не расслышав ответ, продолжали ухмыляться. – Они здесь патрулируют круглосуточно, – добавил Нечаев, чтобы как-то предостеречь гостей от необдуманных поступков.

– И домой тебя провожают? – поинтересовался все тот же мордоворот. – Ты ведь, кажись, в Ульянке живешь?

Его недвусмысленный намек, а главное, таящий угрозу тон совершенно не понравились Нечаеву и нарушили его прежнее благодушие.

– Что вам надо? – спросил он и, дабы скрыть охватившее его волнение, закурил сигарету.

– Хотим на «крышу» твою глянуть. А то, может, ты нам фуфло втюхиваешь.

Повинуясь инстинкту самосохранения, директор связался с Булкиным и ввел его в курс дела. Выслушав негодование полковника и данные наставления, он приободрился, водрузил трубку на аппарат и обратился к братве.

– Завтра в четырнадцать ноль-ноль у главных ворот, – объявил он место и время встречи, после чего мерзкие вымогатели тут же откланялись.

Точно в назначенное время служебный «форд» начальника управления остановился у ворот кладбища, и облаченный в мундир Булкин, спешивший домой на обед, нехотя выбрался наружу с водительского кресла. Одновременно с ним из «девятки» неподалеку появился и делегированный «рыльскими» Швед.

Приблизившись к милицейскому полковнику, Швед вежливо поздоровался, но вместо ответного приветствия голодный и по этой причине раздраженный Булкин потребовал у него документы.

– Ты знаешь, кто я такой? – спросил он, возвращая Шведу тщательно изученный паспорт, однако тот промолчал. – Я начальник районного управления! – с пафосом произнес полковник и сделал паузу, видимо, полагая, что после его слов тот растворится в воздухе, но Швед как ни в чем не бывало продолжал стоять рядом. – Так что вам здесь надо? – так и не дождавшись эффектной, концовки, снова спросил Булкин.

– Мы, товарищ полковник, всего лишь охрану предложили. Времена, знаете ли, беспокойные, а милиции за всеми не уследить, – изобразив внешнюю растерянность, стал оправдываться «рыльский» эмиссар.

Но проницательный Булкин прервал его разглагольствования.

– Ты из себя придурка не корчи. Лучше откровенно признайся, что хотели наехать, – сурово посоветовал он, но Швед и на этот раз промолчал. – Запомни и другим передай, что «крыша» здесь я. Поэтому не дай Бог сюда сунуться. Живьем закопаю. Без креста и следствия, – предупредил он напоследок. – Другие точки ищите.

– Да что вы, товарищ полковник, мы люди с понятием, – покорно заверил его Швед, и Булкин тотчас потерял к нему всяческий интерес.

Он одернул китель, поправил на голове фуражку и бодро зашагал к домику кладбищенской администрации.

Швед же вернулся в машину к своим подчиненным, продолжавшим снимать на видеокамеру удалявшегося Булкина, и плюхнулся на переднее сиденье. Расстегнув куртку, он отцепил от рубашки миниатюрный микрофончик, свернул провода и убрал оперативную технику.

– Все путем, – обрадовал его помощник, державший на коленях магнитофон с подключенным к нему приемным устройством. – Этому фраеру конец.

В это время из динамика послышался голос Булкина, рапортовавшего о капитуляции противника.

– Местная шантрапа думала подзаработать. А как меня увидели, сразу обоссались, – осветил он Нечаеву ход встречи.

– Мудак ты, батенька, – не выдержал Швед такого искажения исторической правды. – Ну, настоящий Полковник, – весело пропел он слова популярной песни.

– Спасибо, Петр Христофорович, – поблагодарил Булкина директор. – Это вам за непредвиденные хлопоты. – Тут в записи возникла небольшая пауза, после которой снова заговорил Нечаев. – А за месяц, если не возражаете, привезу на следующей неделе.

– Лучше всего в пятницу, – подсказал ему Булкин.

Послышался звук отворяемой двери, и удовлетворенные итогами переговоров «рыль-ские» убрались восвояси.

Результатом всей комбинации явился заклеенный со всех сторон объемистый пакет, уже на следующий день поступивший в канцелярию РУВД и врученный начальнику управления его секретаршей.

Вскрыв ножницами плотную оберточную бумагу, полковник обнаружил внутри две магнитофонные кассеты и отпечатанное на машинке послание. После беглого ознакомления с текстом Булкин выпроводил секретаршу, закрылся в кабинете и включил видеомагнитофон.

Уже первые кадры фильма испортили полковнику настроение и участили сердцебиение, а после прослушивания аудиозаписи кровь мощной струей ударила ему в голову.

– Как мальчишку провели! – задыхаясь от негодования, воскликнул начальник управления.

Ему вдруг захотелось надавить на все кнопки селектора, объявить тревогу и бросить армию подчиненных на поиски Шведа. Но, осознав всю пагубность такого поступка, полковник растер виски, сделал несколько глубоких вдохов и взял себя в руки. Его дальнейшие размышления о премудростях оперативной работы и последствиях широкого тиражирования компрматериала привели Булкина к разумному выводу: «Да хрен с ним, с этим самоуправлением. Должность дороже стоит».

Найдя соломоново решение, он дозвонился в избирком и объявил о своем намерении снять кандидатуру.

– Сначала всех преступников посажу, а уж потом цветы и деревья. Иначе на все времени не хватит, да и народ меня не поймет, – путанно стал объяснять Булкин причину самоотвода.

Вострецов сразу все понял и мысленно ужаснулся. До той минуты полковник оставался последним независимым кандидатом.

«Если уж они начальника управления прижали, то теперь их никто не остановит», – думал он, слушая пустые объяснения Булкина и поддакивая в трубку.

То, что месяц назад казалось Вострецову чистейшим бредом, в силу множества взаимосвязанных причин трансформировалось в объективную реальность, теперь уже данную ему в его же собственных очень неприятных и болезненных ощущениях. Но в том-то, согласно прапрадедушке Гегелю, и заключалась диалектика бытия.

Вдоволь наобъяснявшись с председателем, Петр Христофорович Булкин выпил горячего чая с лимоном и задумался о своем положении. А оно, по причине вечного «болтания на крючке» у будущих районных парламентариев, выглядело туманным и непредсказуемым.

Примерно через час в кабинете начальника управления появился Субботин, вызванный полковником якобы для доклада по делу профессора Вознесенского.

– Этими преступлениями, Петр Христофорович, главковская бригада занимается, – присаживаясь к столу, объяснил он начальнику. – Насколько я знаю, выходов нет. Уверен, за всем этим наши кандидаты стоят. Те, что я вам показывал.

– Возможно, возможно, – с грустью согласился Булкин, вспомнивший кадры увиденного фильма. – Что-то с ними, Георгий Николаевич, необходимо делать. Я ведь тоже сегодня свою кандидатуру снял, – признался он. – Как представил, что за одним столом придется заседать, тошно стало.

– Вы последний, – угрюмо промолвил Субботин, понимавший всю лживость его слов. – Теперь перед ними зеленая улица.

– А может, с избирателями поговорить? Рассказать им о грозящей опасности, – без какого-либо энтузиазма предложил Булкин. – Сами знаете, приказать я не могу, – он сделал небольшую паузу, – но если вы, скажем, по собственной инициативе – тогда дело другое. Посоветуйтесь с коллегами.

«Даже сейчас перестраховываешься, – подумал про себя Субботин. – Раньше надо было советоваться, а не тогда, когда за задницу взяли».

– Попробую, – вслух пообещал он. – Это уже непросто. Вы их программы видели?

Полковник помотал головой.

– Они и нам грозятся зарплату поднять. Аж в целых три раза.

Субботин извлек из папки сложенные плакаты, с виду напоминавшие театральные афиши, развернул их на столе, и Булкин углубился в изучение программ.

Первая из них – объединения «За рынок» – носила название «Сто дней и ночей». Чуть ниже и правее заголовка менее крупно был начертан девиз: «За базар ответим!» А далее шел перечень множества неотложных дел. Причем выполнение хотя бы малой части из намеченного выводило жителей района на неведомый доселе уровень человеческого существования.

– В течение месяца искоренить в районе обсчеты и обвесы покупателей. Оказывать бесплатную юридическую помощь по взиманию денег с недобросовестных должников. В скобках – в том числе заработной платы. Увеличить денежное содержание сотрудников… Так, с этим ясно. Покончить с беспределом милиции. Произвести амнистию. Повысить раскрываемость преступлений в два раза, – вслух читал Булкин пункты, относящиеся к правоохранительной сфере, но споткнулся на последнем из них. – Георгий Николаевич, какая у нас сейчас раскрываемость? – спросил он Субботина.

– По итогам девяти месяцев семьдесят два процента, – подсказал тот.

– Ишь ты, – искренне удивился полковник. – Этак мы за сто процентов перевалим.

Он вновь окунулся в параграфы «рыльской» программы, которая необычайно полно охватывала все стороны современной жизни: безработица и коррупция – с ними было обещано покончить за сто дней и ночей; разбитые мостовые и открытые чердаки, мусор во дворах и подъездах. Чиновники, торговцы, дворники, водопроводчики, бомжи и бездомные собаки – все они по воле «рыльских» депутатов должны будут переродиться в строго отведенные им сроки.

– Превратить районный рынок в свободную экономическую зону, а район в цветущий сад, – продекламировал полковник заключительный пункт документа.

– А ведь народ поверит, – с горечью сказал Субботин.

– Да я бы и сам с радостью поверил, – признался бывший замполит Булкин, но во время осекся.

Он протер носовым платком стекла очков и придвинул к себе вторую афишу, схожую с «рыльской» по части общих задач, но отличную от первой резкой патриотической направленностью.

Ее основным стержнем являлись разработанные «холуйскими» идеологами правила проживания в районе лиц неславянских национальностей. Причисленные к этой категории граждане ограничивались в правах и обязаны были платить в муниципальную казну специальный налог. В частности, им категорически возбранялось заниматься коммерческой деятельностью, иметь охотничье оружие и личный транспорт, после девяти вечера посещать увеселительные заведения, жениться на русских женщинах и вступать с ними в интимные отношения. За нарушение правил налагался крупный денежный штраф.

– Что-то, конечно, в этом есть, – осторожно сказал бывший интернационалист Булкин, оторвавшись от чтения. – Только непонятно, как они собираются обманутым вкладчикам деньги возвращать? Наше следствие с этим Теймуразом Валиевым уже год бьется. И ничего.

– Десяток квартир подломят и вернут, – удивляясь беспросветной тупости полковника, ответил Субботин.

– А Севастополь?

– И Севастополь тоже вернут.

ГЛАВА 6

Чтобы как-то успокоить перепуганный кровавыми разборками электорат и перетянуть его к себе, в оставшиеся до выборов дни и «рыльцы», и «холуйцы» сосредоточились на благотворительной деятельности.

С первых же шагов на этом неизведанном для себя поприще лидерство захватили «холуйские». Уже на следующее утро после появления в районной прессе их сенсационного объявления тысячи обманутых вкладчиков акционерного общества «Пирамида Хеопса» бушевали возле дверей квартиры, снятой по указанному в газете адресу.

– Кончай базар! – гаркнул поверх голов вышедший к народу распорядитель фонда, и собравшиеся замерли в ожидании своих, казалось бы, навсегда утраченных сбережений. – Будем принимать по десять человек в день! И только жителей района! Так что составляйте списки! – прокричал он, и толпа взволнованно загудела. – Не шугайтесь! Никого не обделим! – успокоил «холуйский» представитель, сплюнул на землю и степенно удалился в офис.

И воистину, через пару часов люди соприкоснулись с одним из семи чудес света. Под вспышками фотоаппаратов первым десяти счастливчикам в торжественной обстановке вручили конверты с конвертируемыми рублями, неудачно помещенными ими в отечественную промышленность.

А в то же самое время архитектор пирамиды – некто Теймураз Валиев – томился под охраной братвы в погребе огромного загородного дома. Дрожа от пронизывающего тело холода, теплолюбивый кавказец клял себя за собственную беспечность и согревался сладостными воспоминаниями.

Два года назад деньги в заложенную тремя молодыми зодчими «Пирамиду Хеопса» текли, словно воды древнего Нила. Фирма, если верить ее уставу, занималась строительством жилья и гарантировала своим вкладчикам быстрое получение недорогих, но комфортабельных апартаментов. Отдельные, наиболее расторопные акционеры даже успели отпраздновать новоселье. Однако на всех, как и водится в подобных случаях, рассчитано не было.

Примерно через год, когда высота финансового сооружения достигла критической отметки, учредители фирмы с неподдельной грустью объявили о своем банкротстве. Благо августовский кризис послужил для этого на редкость удачным поводом.