Кто бы мог подумать, что известные на весь мир политические и финансовые деятели обращаются к этому ничтожному жидку с величайшим почтением и благоговением, дают ему поручения величайшей важности, спрашивают его советов и указаний. А между тем это было все так… Но Бог с ними, с этими европейскими корреспондентами… которые сообщали ему, как еврейство подкапывается под нравственность, благосостояние и религию чуждых мне государств и народов; но каково было мне узнать, как орудует всесветный европейский кагал во вред моего Отечества?! А между тем письма из Вены, Берлина, Парижа, Лондона и других больших центров сообщали, какие меры были приняты евреями, чтобы провалить наш последний, внешний заем; как при этом орудовали сообща кагалы всех значительных центров Европы и заставили даже Ротшильдов, вопреки их желанию, предложить русскому правительству ультиматум: содействовать этому займу только в том случае, если оно согласится даровать евреям равноправие! И какими средствами обладали эти подпольные деятели, эти кроты, работающие в своих норах и щелях!.. В какие-нибудь два-три часа я узнала так много еврейских тайн, так близко ознакомилась с подпольной работой еврейских кагалов, что все нити их интриг оказались в моих руках" (81-83).
Конечно, женщина, от лица которой ведется рассказ, была авантюристкой. С одной стороны, ее положение внушало ей страх, ужас и смятенье, а с другой – старик, внушавший ей эти чувства12, притягивал ее и заставлял преклоняться перед собой: "Я была польщена его доверием и внутренне гордилась тем, что страшный жид, перед которым всё трепещет… приблизил меня к себе и обращается со мной как с равной… К этому примешивалось и угрызение совести: я сознавала, что служу орудием страшного зла и помогаю старику в его гнусной деятельности в ущерб человечеству. Тем не менее я продолжала аккуратно заниматься с ним в его кабинете и с непонятным для самой себе рвением прониклась его интересами, входила в его дела и из всех сил старалась заслужить его одобрение" (85). Однако, опасаясь мести старика в случае своего разоблачения (напомним, что Пеша – мнимая еврейка), гувернантка сняла копии с некоторых важных документов и похитила ряд подлинников. Затем она передала свою добычу доверенному лицу в Петербурге (93).
Сюжет повести Литвина, ставший известным русской публике в 1897-1898 гг., удивительным образом предвосхищал версии похищения "Протоколов Сионских мудрецов", появившихся в начале 1900-х годов, а "документально" подтверждаемая "письмами" к Боруху тактика и стратегия "всесветного кагала" – тексты самих "Протоколов".
Не случайно Г. Шварц-Бостунич, редактор нацистского листка "Мировая служба", называл впоследствии Эфрона-Литвина важным свидетелем их "подлинности" и "истории" "Протоколов"13. Вполне вероятно, что "бывший раввин" мог бы в департаменте русской полиции оказаться одним из их редакторов…
Через несколько лет после издания повести "Среди евреев" разразился скандал, связанный с постановкой пьесы "Сыны Израиля" ("Контрабандисты"), написанной Эфроном совместно с известным переводчиком пьесы Лессинга "Натан Мудрый" и не менее известным антисемитом В.А. Крыловым. Полковник Пирамидов, начальник охранного отделения, присутствовавший в театре, заметил: "Нет, это не демонстрация, а настоящая революция"14. Подобным образом охарактеризовал пьесу и критик А.Р. Кугель: "Это не была еще увертюра революции, конечно… это была настройка инструментов перед увертюрой"15.
В то же время известно, что Эфрон-Литвин читал реферат в защиту пьесы в редакции черносотенной газеты "Свет" (впрочем, он сам был в течение многих лет секретарем редакции газеты), а экземпляр пьесы "Сыны Израиля" преподнес актеру П.Н. Орленеву (дата на автографе – 20 апреля 1901 г., т.е. спустя несколько месяцев после постановки 23 ноября 1900 г.)16.
Через пять лет после скандала в Суворинском театре, Эфрон писал своему соавтору, знакомством с которым был обязан редактору "Исторического вестника" С.Н. Шубинскому: "Вам как природному русскому простят то, чего мне никоим образом не простят… Вы могли по незнанию так написать… Меня же будут ругать и обвинять в клевете и будут правы…"17.
Особо следует сказать о плагиате, оставшемся незамеченным многочисленными критиками всех лагерей. Дело в том, что в августе 1899 г. в "Историческом вестнике" появились воспоминания М.П. Межецкого, в прошлом офицера, а затем судебного следователя, под названием "Контрабандист. Сцены из жизни на западной границе". Описываемые в воспоминаниях действия происходили на русско-прусской границе в 1856-1857 гг.18. В рассказе Межецкого есть все, что затем оказалось в пьесе: евреи-контрабандисты, неподкупный русский следователь, выстрелы с обеих сторон, торжествующая справедливость и наказанный порок. Со 139 авторы, дабы не быть пойманными с поличным, дополнили умеренный антисемитизм Межецкого фантазиями "а ля Крестовский".
О дальнейшей судьбе С. Эфрона известно мало. Приняв монашество, он после революции оказался в Югославии в монастыре святой Параскевы (Шабацкий округ), где жил с 7 июня 1921 г. до 23 июня 1925 г. На его смерть откликнулись как еврейские газеты и журналы19, так и монархическая пресса.
Характерно, что газета "Двухглавый орел" сообщила своим читателям, что умерший Савелий Константинович Ефрон (Литвин) был однажды вызван в департамент полиции для перевода захваченных у евреев документов, в сравнении с которыми "Протоколы Сионских мудрецов" выглядят безобидными.
Автор статьи "Тайные акты иудаизма" сетовал на то, что евреям удалось выкрасть столь обличительные свидетельства их "зловредности". Правда, С. Ефрон составил отчет о содержании документов и самолично его передал в 1918 г. Пуришкевичу. Однако этот отчет, в свою очередь, был также украден секретарем главы черносотенцев20.
Монархическая логика "безупречна": то, что могло быть украдено у евреев, естественно, могло быть украдено и у неевреев. Следовательно, дело вовсе не в наличии или отсутствии документов, достаточно, что "изобличительные материалы" были когда-либо и кем-нибудь описаны. Поэтому, для дальнейшего "следствия" по "всемирному еврейскому заговору" становилось возможным использовать не только литературные версии их "подлинности", но и утверждения авторов этих версий в качестве свидетельства их подлинности. Круг замкнулся.
Отныне между "литературой" и "действительностью" не существовало различий: то, что было придумано беллетристами, могло быть объявлено "документом", который, в свою очередь, становился основой для нового беллетристического повествования. При этом, естественно, ни ссылок, ни объяснений этим "широко известным фактам" не требовалось.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ САТАНЫ
Временные границы создания "Протоколов Сионских мудрецов" с момента "кражи" до их первой публикации известны (1897-1903), хотя период их окончательного оформления охватывает еще одно десятилетие, а если учесть новую, в 1922 г., их публикацию в Германии, то следует говорить уже о двух десятилетиях. Поэтому в составе "Протоколов" надо различать генетические корни идей, возникавших на протяжении четверти века и пустивших ростки в прямо противоположных исторических ситуациях – предреволюционной (1897-1903), революционной (1906-1911) и послереволюционной (1917-1922).
Обстоятельство, что именно в 1903-1909 гг. вышли из печати почти все основополагающие "документированные" труды по "всемирному еврейскому заговору", свидетельствует прежде всего о том, кому и для каких целей понадобилось окончательно решать "еврейский вопрос".
Английский исследователь "Протоколов Сионских мудрецов" Н. Кон отмечал: первой была напечатана несколько сокращенная "анонимная версия" под редакторским названием "Программа завоевания мира евреями" с 28 августа по 7 сентября 1903 г. в петербургской газете "Знамя". Редактор газеты П.А. Крушеван уведомлял, что его "Протоколы заседаний всемирного союза франкмасонов и сионских мудрецов" представляют перевод документа, написанного во Франции. Через два года та же версия, но на этот раз без сокращений, появилась в виде брошюры (цензурное разрешение от 9 декабря 1905 г.) под названием "Корень наших бед" и с подзаголовком "Где корень современной неурядицы в социальном строе Европы вообще и России в частности. Отрывки из древних и соврменных протоколов Всемирного союза франкмасонов". А в январе 1906 г. появилось новое издание брошюры с указанием имени редактора – Г.В. Бутми, но под названием "Враги рода человеческого" и с подзаголовком "Протоколы, извлеченные из тайных хранилищ Сионской Главной Канцелярии. (Где корень современной неурядицы в социальном строе Европы вообще, и России в частности".) Как пишет Н. Кон, еще "три издания этой версии появились в 1906 г. а два – в 1907 г.", кроме того, в Казани появилась в 1906 г., перепечатка с подзаголовком "Выдержки из древних и современных протоколов Сионских мудрецов Всемирного общества Фран-Массонов"21.
Начиная с первой публикации в газете Крушевана и до "казанской" версии, авторство по составлению "Протоколов" приписывалось то масонам, то "канцелярии Сиона". Во втором издании книги С.А. Нилуса "Великое в малом и антихрист как близкая политическая возможность" (первое издание – 1903 г.), которое увидело свет в декабре 1905 г. (цензурное разрешение от 28 сентября 1905 г.), в качестве приложения были напечатаны те же "протоколы" отсутствовавшие в первом издании книги), но под "историческим" названием "Протоколы Сионских мудрецов".
Сегодня уже, видимо, невозможно установить, кому принадлежит приоритет в приобретении "секретного документа" – П.А. Крушевану (1903) или С.А. Нилусу (1905), хотя в дальнейшем открытие "документа" было полностью приписано на основе авторского комментария "ученому пустыннику" Нилусу.
В постскриптуме газетной версии переводчик предупреждал читателей о том, чтобы они не путали Сионских мудрецов с… представителями сионистского движения. Однако во всех изданиях С.А. Нилуса синонимом слова "сионский" выступает слово "сионизм", а в издании 1917 года ("Близ есть, при дверех") содержится примечательная вставка: «Только теперь мне достоверно стало известным, по еврейским источникам, что эти "Протоколы" суть ни что иное, как стратегический план завоевания мира… доложенный совету старейшин "князем изгнания" Теодором (?) Герцлем, во дни 1-го Сионистского конгресса, созванного им в Базеле в августе 1897 г.»22.
Вполне вероятно, что "версия" Крушевана и публикация С.А. Нилуса восходили к одному и тому же "протографу", и сомнительно, чтобы кто-то из них позаимствовал ее у единомышленника. Департамент полиции мог предложить свой "лабораторный опыт", с одной стороны, широким читательским массам в антисемитской газете, а с другой – царю и его окружению в составе мистического сочинения.
Версия Нилуса (а не Бутми) оказала влияние «на мировую историю… когда… появилась вновь в несколько измененном и пересмотренном виде, в большом объеме под названием "Близ есть, при дверех"… в 1917 г.»23. И "Протоколы Сионских мудрецов" надо рассматривать в составе книги С.А. Нилуса, а не в качестве самостоятельной газетной версии.
Среди наиболее распространенных источников свидетельства "еврейского заговора", заимствованных из европейской литературы, обычно указывают отрывок под названием "Еврейское кладбище в Праге и совет представителей двенадцати колен Израиля" из книги "Биарриц" бывшего полицейского агента Г. Гедше (1815-1878), писавшего под псевдонимом сэр Джон Ретклиф. Первый перевод на русский язык "речи раввина Эйгера" (как стали называть этот отрывок) появился в 1872 г., затем многочисленные авторы (майор Осман-Бей24, К. Вольский25, А. Калужский – A.M. Лавров26, Я.Г. Демченко27, С. Россов28, В.И. Протопопов29 и др.) использовали "литературную фантазию" Ретклифа в качестве общеизвестного исторического документа.
Помещая в "Приложениях" пресловутую "речь раввина" в 1906 г., Г. Бутми объяснял читателю: "В Лондоне появилась в конце истекшего столетия книга Д. Ретклифа "Обзор полит. исторических событий за последнее 10-тилетие". Сочинение это переведено на французский язык. Французская периодическая печать, не ожидая полного перевода книги, в виду интереса некоторых мест, воспроизводила таковые на своих столбцах. Таким образом, в парижских газетах и журналах появилась в переводе с английского в высшей степени интересная и поучительная для России торжественная речь (с еврейского языка) одного из раввинов, за достоверность коей помянутый автор принимает на себя ответственность… Этот чудовищный документ прислан в свое время печатным экземпляром на французском языке в редакцию… "Новороссийского Телеграфа"… напечатан в № 4996 названной газеты от 15 января 1891 г… Самая же речь относится ко времени Сангедрина (синедриона) 1869 г.30.
А.О. Пржецлавский-сын, публикуя "Разоблачение великой тайны франкмасонов", счел нужным завуалировать литературное происхождение "речи раввина": «В Сев.-Зап. крае среди еврейского и русского населения в огромном количестве списков распространяется приведенная ниже "речь раввина к своим единоплеменникам". Приводим эту речь (может быть, и апокрифическую), как образчик той писанной литературы, которая не остается без глубокого влияния на настроение инородческой и русской массы»31.
Перевод "торжественной речи" с еврейского на английский, а затем на французский и русский с последующей публикацией в газетах, явился для Г. Бутми, по сути дела, доказательством ее достоверности, в то время как для А.О. Пржецлавского само распространение этой "речи" в "огромном количестве списков" стало основанием документальности образчика "писанной литературы". Нетрудно заметить, что в обоих случаях действовал высмеянный еще Пушкиным принцип "святости" печатного и распространяемого листа: "Мы все думаем: как может это быть глупо или несправедливо? ведь это напечатано"32.
Литературность генезиса "основного документа" обвинения заставила С.А. Нилуса прибегнуть к мимикрии. В "Необходимых разъяснениях" к "Протоколам Сионских мудрецов" он привел большую выдержку из статьи К.И. Тура, опубликованную в "одном из ноябрьских 1910-го года номеров "Московских ведомостей", в которой безапелляционно утверждалось: «Лет пять тому назад в русской печати обсуждались тайные еврейские программы, облеченные в форму "Пражских речей", относящихся к 1860-м годам…» (287). Так был окончательно снят вопрос о происхождении и, следовательно, о допустимости использования "образчика" литературной выдумки Д. Ретклифа. Думается, что с неменьшим эффектом "ревнители" могли бы цитировать не англо-французский источник, а свой отечественный – речь рабби Ионафана из романа Вс. Крестовского "Тьма египетская".
Основные положения "документа" Ретклифа были трансформированы в отдельные "протоколы" еврейского синедриона: еще только намеченные в "Пражских речах" "теоретические пути и средства к достижению еврейского владычества" были подтверждены "примерами и явлениями многолетней практики", которые излагались в "Протоколах Сионских мудрецов" – документах "почти нашего времени" (287). И об этой структурно-генетической взаимосвязи "речи раввина" и "протоколов" забывать не следует.
Ни история публикации корпуса "протоколов"33, ни акт их сотворения в лаборатории департамента полиции Российской империи (как и в случае с "речью раввина") вовсе не отменяли возможность их включения в состав определенной догматико-мистической концепции именно в силу того, что ее "краеугольным камнем" был не "главный документ", а "глагол церкви": «Христова церковь вселенским своим голосом уже возвестила миру о приблизившейся напасти "огненного крещения"… Но пред вторым пришествием Господа в славе и страшным судом Господним должен на короткое время прийти "ин во имя свое", т.е. антихрист, который, происходя от крови еврейской, станет царем и владыкой всей земли, мессией от Дома Данова того Израиля, на ком лежит кровь Мессии истинного, и судьбы которого доселе еще управляются фарисейством и книжничеством, заклятым на жизнь и смерть врагом всего нееврейского мира» (211).
Большинство исследователей выделяли "Протоколы Сионских Мудрецов" из книги С.А. Нилуса в качестве "самостоятельно существующего" текста34. Однако следует их рассматривать в религиозно-мистическом контексте мировоззрения "ученого из Оптиной Пустыни". Автор "Близ грядущего антихриста" был прав, заранее отказываясь отвечать на вопрос о реальности "Протоколов": «Меня могут, пожалуй, упрекнуть – и справедливо – в апокрифичности представляемого документа. Но если бы возможно было доказать его подлинность юридически, обнаружить лиц, стоящих во главе всемирного заговора и держащих его кровавые нити в своих руках, то была бы нарушена "тайна беззакония", а она должна остаться нерушимой до воплощения ее в "сыне погибели". Для вдумчивого христианского наблюдателя недостаточно ли доказательств подлинности "сионских протоколов" в окружающей его среде?..» (213-214).
Для религиозного фундаменталиста, каким был С.А. Нилус, "тайна беззакония" и была тем единственным обоснованием "подлинности", без которой веры в "сына погибели" быть не может, а, значит, и не может быть веры во второе пришествие Христа.
Дистанция между "произвольными" истолкованиями отдельно взятых "Протоколов Сионских мудрецов" и источниковедческим пониманием их роли и значения в контексте книги – такая же огромная, как между нацистским "решением" еврейского вопроса и надеждой С.А. Нилуса на то, что своей книгой он "не возбудил… вражды к ослепленному до времени еврейскому народу" (214).
Несмотря на многократную разработку мифа о "всемирном еврейском заговоре" в 80-90-х годах XIX в., необходимо отметить, что сам по себе, до выхода "апокалиптической" книги Нилуса, этот миф был рационально-материалистическим.
Действительно, обвинения в ритуальных преступлениях выдвигались против евреев только при наличии криминала убийства.
"Извечная борьба" иудаизма и христианства обосновывала возникновение "всесветного кагала" (и его "закабаляющую" христиан деятельность) политико-экономическими "доказательствами".
Впрочем, и разоблачение "великой тайны франкмасонов" так или иначе относилось к вполне земному и реальному "заговору" против власть имущих. Рационально-материалистические обвинения требовали только наличия аргументов (документов, показаний, улик и т.д.), которые в ходе следствия могли быть опровергнуты.
Ничего этого для мистико-мессианского антисемитизма не было нужно.
Вина евреев заключалась не в реально содеянном, а в самодостаточности мистических представлений и христианских мифологем, по которым им могли быть приписаны любые грехи. Поэтому мистико-мессианский антисемитизм, с одной стороны, ирреален, а с другой – основан на религиозной идеологии.
Антисемитская литература Франции, Англии, Австрии и Германии была представлена значительным количеством имен (граф Иосиф Артур де Гобино, шевалье Гужено де Муссо, Жорж Ваше де Лапуж, Пауль Антон де Лагард Бэттихер, Герман Альвардт, Хьюстон Стюарт Чемберлен, Виллибальд Гетшель и др.), так или иначе ставших популярными в России. Однако европейские страны не могли быть родиной мистико-мессианского антисемитизма, хотя впоследствии многие из них мгновенно заразились "бациллами" повсеместного "окончательного решения" еврейского вопроса. Причина возникновения мистико-мессианского антисемитизма именно в России, а не в другой стране заключалась в историческом опыте становления Московии в Российскую Империю. Как идея покоренных (и покоряющих), ассимилированных (а затем ассимилирующих), крещеных и крестящих вера в мессианское предназначение "святой Руси" стала национальной чертой русского характера35.
Образ России в мистико-мессианском обличии предстал в "Скифах" (1918) А. Блока36, хотя он и не был первооткрывателем. Еще Пушкин в своей статье "О ничтожестве литературы русской" (1834) писал, что России "определено было высокое предназначение… Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией…", а в примечании подчеркнул: "А не Польшею, как еще недавно писали европейские журналы; но Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна"37.
Конечно, начинать отсчет времени "образующегося просвещения" с середины XIII в. (с татаро-монгольского нашествия на Русь) – фальсификация38.
(Экспансия Востока, известная в мировой истории под термином "переселение народов", успешно докатилась до Рима, преодолев "необозримые равнины" еще не существовавшей Руси. "Азиатские полчища" не только не задержали создание европейской цивилизации, но, скорее, способствовали тому, что несметные толпы разноплеменных завоевателей были немедленно ассимилированы. "Ойкумена" Римской империи, растерзанная готами, гуннами, аланами, вандалами, свевами и другими варварскими племенами, стала колыбельно средневековой цивилизации, а христианская религия – мировой. Вслед за нашествиями "азиатов" в Европе совершился чрезвычайно важный процесс образования европейских наций и государств
с такими учреждениями и институтами, о которых древние народы не имели никакого представления, но благодаря которым "развилась цивилизация, не похожая на греко-римскую"39.)
Одним из парадоксов истории следует признать то, что задуманная в департаменте полиции Российской империи антигерманская акция обернулась антирусской. Главным вопросом "Протоколов Сионских мудрецов" является не установление источников "подделки века", а то, каким образом "русский вариант" (т.е. сугубо национальный) оказался, в первую очередь, приемлем для "исконного врага" России – Германии? Фашистская пропаганда Геббельса и Розенберга смогла придать "Протоколам Сионских мудрецов" характер "интернационального документа", растворив собственно "русскую идею" о мессианской роли "скифов" в своих планах по ариизации славян…
Но для эсхатологии абсолютно неважно, что является "материалом" и "документом", ибо логика ожидания "второго пришествия" Спасителя базируется на "Апокалипсисе" и многовековых "комментариях" к нему.
Исторические условия "конкуренции" православия с другими христианскими церквами способствовали возникновению не только мифа о "третьем Риме", но и созреванию национально-мессианского убеждения, наиболее кратко сформулированного в самоопределении "святая Русь"40: "Повергая старые кумиры… человечество на Западе вытравило уже… образ Царя Истинного… обратившись в состояние, близкое к анархии. Еще немного, и держатель конституционно-представительных и республиканских весов перетрется: весы опрокинутся и увлекут в своем падении все мировые государства на дно бездны мировых войн и самой разнузданной анархии. Последний оплот миру, последнее на земле убежище от надвигающегося урагана – некогда Святая Русь, дом Пресвятой Богородицы: еще в сердцах многих сынов и дочерей нашей матери-Родины жива и горит ярким пламенем их Святая, непорочная Православная вера, и стоит еще на страже Своего Царства неподкупный и верный его хранитель и оберегатель, Божий Помазанник – Самодержавный Царь Православный" (214-215). При таком противопоставлении одного, святого, государства, Российской империи -другим, погрязшим в анархии странам Европы, мессианское предназначение становилось фактором национальной обособленности – "избранности". Но при этом новозаветная традиция требовала "объединенного" фронта не государств, а церквей против "еврейских усилий отвлечь христиан от Христа": «Евреи, считающие себя Богом избранным народом, презрительно относятся к неевреям и никогда не были и не будут сторонниками проповедываемых ими "братства и равенства". Такая проповедь не более как коварная уловка еврейских вождей… Зараза проникла и в величайший оплот Православия на земле – Россию. Эта последовательность в распространении идей антихристианства доказывает, что какая-то темная сила руководит отрядами восставших на Христа… Такими врагами для христиан являются евреи, издревле гонители и противники Христа и Его Божественного Учения. Евреи, исповедывающие веру в свое грядущее господство над миром, сознают, что осуществлению этого господства им мешает единение людей в одну великую семью последователей Христа» (290- 291).
Подобная "двойная" бухгалтерия (внутри христианского мира: святая Русь – Европа; за его пределами: христианство – евреи) определяла катехизис нового апокалиптического видения, содержанием которого становилась не борьба Христа с антихристом, а борьба всего христианства (во главе которого оказывалось православие) с еврейством. Надо было только придать этой, сугубо современной, интерпретации "Откровения" характер исторической неизменности "вековой войны" в "конце времен": "По данным тайного еврейского Сионизма, Соломоном с другими иудейскими мудрецами еще за 929 лет до Рождества Христова был измышлен в теории политический план мирного завоевания для Сиона вселенной. По мере развития исторических событий план этот был разрабатываем и пополняем посвященными в это дело последователями" (281). Более того, для "вящей славы" в "последователи" доктрины о "еврейском господстве" С.А. Нилус записывает и апостола Павла, как одного "из наиболее даровитых учеников" (281. Прим. 1). (Впрочем, последующие "ревнители" доведут эту оговорку ad absurdo: само христианство будет объявлено "жидовским делом" по завоеванию мира41.)
"САТАНИНСКОЕ ДЕЛО"
Издатель "канонического" текста "апокрифического документа" С.А.Нилус родился 25 августа (по ст. стилю) 1862 г. и называл себя сыном состоятельного орловского помещика. По утверждению Нилуса, род его происходил по отцовской линии со времен Петра I от пленного шведа, а по материнской – от Малюты Скуратова (чем Нилус чрезвычайно гордился)42. Состав семьи неизвестен, имеются лишь сведения о его брате, Дмитрии Александровиче, председателе Московского окружного суда. Оба закончили в Москве гимназию и юридический факультет Московского университета. После, окончания Нилус короткое время работал по судебному ведомству в Закавказье, но по неуживчивости характера должен был покинуть службу. Он пытался заняться сельским хозяйством, но из-за непрактичности был вынужден бросить и это предприятие. На остатки от родового состояния Нилус вместе с замужней Натальей Афанасьевной Володимировой отправился за границу и подолгу жил в городе Биарриц, давшем название известному роману Д. Ретклифа "Биарриц". Там у 21-летнего Нилуса и 38-летней Натальи Афанасьевны родился сын (впоследствии усыновленный отцом). Получив через Юлиану (Юстину) Глинку от П. Рачковского "Протоколы Сионских мудрецов", он стал пламенным пропагандистом идеи о "жидомасонском заговоре". По свидетельству знавшего его по Оптиной Пустыни дю Шайла, Нилус в совершенстве владел несколькими западными языками и был начитан в современной иностранной литературе. Несмотря на непрекращавшуюся фактически связь с Натальей Афанасьевной, он по возвращении в Россию женился на фрейлине императрицы Александры Федоровны – Елене Александровне Озеровой, дочери гофмейстера, бывшего русского посланника в Афинах. Ее брат, генерал-майор Д.А. Озеров, был управляющим Аничковым дворцом. Придворные связи позволили С.А. Нилусу в 1905 году издать "вторым тиснением" книгу "Великое в малом", на этот раз с "Протоколами". В 1911 г. на средства одного козельского старообрядца Нилус переиздал свой "труд" под названием "Близ грядущий Антихрист".
Революцию и гражданскую войну Нилус пережил, находясь в России, никуда не эмигрировав, и даже умер "в своей постели" 1 (14) января 1929 г. (по некоторым сведениям – в с. Крутец Владимирской области, накануне дня Преподобного Серафима Саровского43). Имя Нилуса было большевикам известно: его несколько раз арестовывали, но отпускали из-за очевидной невменяемости. Один из мемуаристов, еврей-сионист, вспоминал, что в 1926 г. на Пасху он получил от еврейской общины продовольственную передачу и поделился с сокамерниками, среди которых был и Нилус, не преминув заметить издателю "Протоколов" о "наличии в маце христианской крови"44.
Считая себя учеником Вл. Соловьева, Нилус не только ссылался на "Три разговора"* но и посвятил этому сочинению философа в "Великом в малом" целую главку (VIII): "B.C. Соловьев о кончине мира и об антихристе. В.Л. Величко о В.С. Соловьеве", а в главе X, ставя вопрос о втором "страшном и славном пришествии Господа нашего Иисуса Христа", Нилус процитировал фрагмент о выборах "грядущего человека" из "Трех разговоров" Вл. Соловьева, заключив, что "ответ этот… не разрешает во всем объеме поставленных выше вопросов" (212).
Юдофильство русского философа Вл. Соловьева общеизвестно. Это обстоятельство порождало самые разнообразные предположения, вплоть до утверждения о его еврейском происхождении45. Но, конечно, дело было не в этом. Вдумчивый христианский философ должен был рано или поздно остановиться перед мировой загадкой: еврейством. Поэтому уже в зрелом возрасте Соловьев стал изучать под руководством Ф. М.Б. Геца древнееврейский язык. Соловьев занимался не только этимологией и грамматикой, но и живо интересовался объяснениями и толкованиями талмудических и раввинских комментаторов, прочитал трактаты "Авот", "Авода зара", "Иома", "Сукка"46. В 1886 г. он извещал учителя: "Еврейское чтение продолжаю. Кроме Торы и исторических книг, прочел всех пророков и псалмы… Теперь, слава Богу, я могу хотя отчасти исполнить свой долг религиозной учтивости, присоединяя к своим ежедневным молитвам и еврейские фразы"47. Изучение еврейских источников, несомненно, отразилось и на взглядах философа. Это подтверждают большинство исследователей наследия Вл. Соловьева48.
***
* Источниками сюжета краткой повести об Антихристе Вл. Соловьеву послужили некоторые апокрифы, попавшие в Россию в XVII в. Наиболее известен вариант, вошедший в большое богословское сочинение Симеона Полоцкого "Венец веры католическия" (1670). См. пересказ легенды об Антихристе у Н.И. Костомарова в "Исторических портретах" – Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий и их преемники.
***
В многострадальный погромный период 1880-х годов Вл. Соловьев, в отличие от многих идеалистов, искал возможность помочь евреям, собрав 60 в Москве и чуть более 50 в Санкт-Петербурге подписей общественных деятелей России под воззванием в защиту гонимых и преследуемых, хотя опубликовать весьма умеренное обращение по тогдашним обстоятельствам ему не удалось49. 