Холодное лето 53-го

Два старика дожидались окончания этой операции.

– Насчет покойников, – сказал маленький старик.

– Якова похороним на кладбище… – стал рассуждать Фадеич. – Манкова надо в город везти, по месту жительства и для решения начальства.

– А этих?

– Как следствие решит.

– Что ж, так и лежать им? Ночь, собак перевели – кто хошь из тайги придет, росомаха, лиса, потратят покойников-то.

– Надо всех положить в ледник, – сказал Зотов.

– Дак там рыба.

– Выкинуть! Рыба…

– А это дело, – оживился Фаденч. – И запирается.

– Сколько гробов ладить? – спросил маленький.

– Один, – сказал Фадеич. – Для Якова. А пока светло еще, идите соберите всех: в лесу трое, да тут… Лошадь с волокушей. И ты иди, – добавил он Зотову.

– Я?! Да я весь день на мушке у них жил, а теперь мне их же и таскать? Да если в не я.

Дверь Фадеичевой комнаты распахнулась, на пороге стал Басаргин. Он был без свитера, Лида бинтовала его торс, и когда он вскочил, бинт поволочился за ним.

– Ты?! – Басаргин пристально смотрел на Зотова. – Ты у меня на мушке был!

– Озверел совсем! – Зотов попятился. – Если в я их не сдержал, они бы всех перебили.

– Ты мне сегодня не попадайся, – очень тихо сказал Басаргин.

Испуганный Зотов пошел к сходням, крикнув:

– Ничего я таскать не буду!

– Фадеич, – позвал Басаргин и вернулся в комнату. Здесь Саша заваривала чай. Он сел. Лида стала его добинтовывать.

– Все не привыкну тебя называть Сергеем, – Саша хотела что-то спросить у него и не решалась.

– Зови Лузгой, тебе можно.

Вошел Фадеич.

– Копалыча надо похоронить здесь, – сказал Басаргин. – Мне надо знать, где его могила.

– Не могу. Как определенного на поселение… Надо предъявить власти.

– Ты пристанью командуй, людям ты не начальник. Копалыча похороним здесь.

– Как капитан рейда… – начал Фадеич.

Лузга взял со стола ту самую ложку и с такой силой воткнул в столешницу, что труба на самоваре покосилась.

Фадеич притих. Саша с отвращением посмотрела на ложку, подняла с пола свитер.

– Пойду постираю.

Она вышла. Лида кончила бинтовать Басаргина, склонилась и поцеловала его плечо. Он опустил голову.

* * *

Фадеич и Басаргин пили чай. Басаргин сидел на том месте, где вчера пил чай Манков.

– Сильно тебя? – спросил Фадеич.

– Скользнуло по ребрам.

Помолчав, Фадеич стесненно сказал:

– Лузга… э-э, то есть, Сергей Петрович, вот спросят тебя – там! – как все было, а ты возьми и скажи: мол, я, ну – Сергей Петрович, мол, выполнял указания капитана рейда. А?

Басаргин спросил его, думая о своем:

– Говорили, у тебя есть белая сорочка, крахмальная.

Фадеич удивился ходу его мысли, но полез в сундук и извлек белую сорочку и постукивающий пристежной воротничок.

– Я надену, – сказал Басаргин.

– Бери, конечно, – Фадеич решил, что понял. – А там, значит, так и скажешь: мол, приказ был…

Басаргин надел сорочку, пристегнул воротничок перед зеркальцем, вгляделся. Двенадцать лет не надевал он ничего подобного!

Вошел маленький дед с небольшим осетром.

– Бери рыбу, Фадеич, с ледника сняли, ночь теплая, надо есть ее.

– Всех снесли? – строго спросил Фадеич.

– Ага. Семерых. Весь ледник заняли. Манкова втроем еле подняли. Как каменный. Ох, мужик был!.. А Якова положили в доме. Старухи там по-своему, свечки… все…

– А Копалыча? – спросил Басаргин,

– Дак со всеми, на лед.

– Тогда почему семь?! Тех шестеро, Манков и Копалыч – должно быть восемь.

– Дак семеро там – собрали-то всех.

– Где оружие? – Басаргин быстро огляделся. – Там был «ТТ».

– Оружие нельзя, – твердо сказал Фадеич.

– Дай ключи!

– Оружие, можно сказать, опечатано, по закону…

– Дай! – Басаргин надвинулся на него. – Ты что, не понял, что один где-то здесь?

Фадеич испуганно завертел головой.

И тут до них донесся короткий, захлебнувшийся вопль, а сразу вслед протопали по палубе тяжелые шаги Лиды.

Басаргин вырвал из столешницы ложку, выбежал и бросился с пристани на берег.

Темнота была еще не полной, да и освещенные окна дебаркадера добавляли света. Басаргин быстро догнал Лиду. Далеко бежать было не надо.

Саша лежала на песке у самой воды. Голова ее была накрыта мокрым свитером. Лида упала на колени, открыла лицо дочери, приникла к нему и, дернувшись назад, застонала.

Склонившийся над ними Басаргин услышал скрипящий шорох сдвигаемой по песку лодки и, вглядевшись, увидел контур манковской моторки, а над ним – сгорбленную фигуру. Басаргин побежал.

* * *

Барон не успел поставить лодку на воду.

Белая рубашка бегущего Басаргина была хорошо видна в сумерках. Барон присел за лодкой и выцеливал бегущего, положив «ТТ» на борт. Басаргин приближался. Барон выстрелил и не попал. И тогда Басаргин пошел на него короткими бросками.

Вправо, влево, вперед! Влево, вперед, вправо…

Барон выстрелил. Еще…

Белая сорочка бесшумно порхала в сумерках, как огромная ночная бабочка. А над рекой все тянулся воющий стон Лиды.

Барон увидел, что в руках у Басаргина нет ничего существенного, встал и тщательно прицелился, держа пистолет двумя руками.

Вправо – влево – выстрел!

Вперед – влево…

Барон испугался, заторопился: выстрел, выстрел!

Один патрон остался. Но он не успел его использовать.

Огромная бабочка взмыла в сумеречном воздухе и накрыла Барона.

* * *

Лида сидела на песке молча и гладила голову мертвой.

Басаргин подошел, постоял, отвернулся. Белая сорочка была в крови и грязи, он сорвал ее с себя и бросил в воду.

Потом он сидел один у большого костра и смотрел на огонь. На косо воткнутую палку был насажен осетр. Жар костра стягивал рыбе кожу, и плавники зашевелились.

Долго сидел Басаргин, не замечая, что рыба обуглилась.

* * *

На следующий день хоронили троих.

Кладбище – могил двадцать – было в разреженном высокоствольном сосняке.

Похоронили деда Якова.

Потом Копалыча.

Потом хоронили Сашу. Бросили в могилу по три горсти земли. Засыпали. Оббили лопатами ровный холмик. Басаргин принес пригоршню песку и медленно высыпал на могилу.

Лида не плакала. Стала возле могилы на колени и застыла, глядя вниз.

Пошли назад. Отойдя немного, Басаргин оглянулся.

Стоя на коленях, Лнда говорила вниз, земле, пальцами и лицом.

* * *

В коридор большой московской коммунальной квартиры доносилась из дальней комнаты знойная песня Лолиты Торрес из фильма «Возраст любви». Вот звук исказился – кончался завод патефона. Послышался смех, стали заводить на ходу.

Раздались три звонка. Из ближней двери вышел человек лет сорока в очень сильных очках, с забинтованным горлом. Открыл.

На пороге стоял Басаргин. В старом ватнике, с вещевым мешком на плече. Гладко выбритый.

– Мне нужны Старобогатовы, – сказал он, внимательно оглядывая открывшего.

– Ммм… По какому вопросу?

– По самому важному, – сказал Басаргин и шагнул в квартиру.

Не дождавшись внятного приглашения, он сам вошел в комнату. Из нее дверь вела в смежную, более освещенную. В этой же комнате центром был письменный стол с ярким кругом света от лампы, заваленный стопками книг, исписанными листами, из-под которых еле видна была машинка «Москва», вокруг стола был полумрак.

– Новейшая история, – едко сказал Басаргин.

Из смежной комнаты вышла женщина лет шестидесяти. Замерла, глядя на Басаргина. Из-за ее спины мальчик лет тринадцати с интересом посмотрел на гостя.

– Вы жена Николая Павловича? – спросил ее Басаргин.

– Нет! – быстро сказал мужчина.

Басаргин медленно повернулся к нему.

– А вы – сын?

Тот дернул головой, уводя взгляд, как бы просто не желая вести разговор, быстро прошел вперед, увел мальчика в другую комнату и закрыл за собой дверь.

– Вы привезли письмо? – бесцветно спросила женщина.

– Нет, – Басаргин достал самодельный Копалычев очешник и положил на стул, почему-то отодвинутый на середину комнаты. – Вот – это все.

– Мама, ничего не брать! – в приоткрывшуюся дверь сказал сын.

– Там написано, как найти могилу, – терпеливо сказал женщине Басаргин. – Три года назад Николай Павлович погиб в бою. Он реабилитирован посмертно.

Она стояла неподвижно. Сын вышел, остановился у притолоки. Они смотрели на него.

– «В бою», – тихо сказала женщина. – Это возможно?

– С оружием в руках. Против мрази. Спасая людей, – твердо сказал Басаргин.

– Спас? – хрипло спросил сын.

– Да. Спас.

* * *

Басаргин дошел до трамвайной остановки. Сырой весенний день близился к вечеру. В кинотеатре кончился сеанс, вытекавшая толпа была весело возбуждена.

На противоположной стороне улицы стоял человек в парусиновом плаще не по росту, с деревянным кустарным чемоданом. Человек встретил взгляд Басаргина, отвернулся.

Из кинотеатра валила толпа. Притиснутая к Басаргину женщина в чернобурке опасливо отстранилась от него. Басаргин отошел к стене дома.

– Огонь есть?

Перед ним стоял тот человек в плаще. Сухое узкое умное лицо. Сорок или шестьдесят – не понять. Басаргин достал спички. Тот поставил на землю чемодан и извлек из кармана коробку папирос «Герцеговина Флор». Басаргин посмотрел на коробку. Они переглянулись, взяли по папиросе, закурили. Стояли молча. Потом тот кивнул, поднял чемодан, словно решившись, и быстро зашагал по улице. Он долго еще был виден в праздной толпе.

* * *

Грибы были хороши! Крепкие боровики, толстенькие красные.

Дочь чистила грибы. Зять разводил костер. Внучка ловила в траве кузнечиков.

А старик Басаргин чистил у реки рыбу. Наловил он мелких окуней и плотвичек. Чистил, промывал и клал в котелок. Подошла внучка, ей было пять лет.

– А это кто? – Она показала ему ладонь.

– Какая-нибудь насекомая, – он глянул мельком, но тут же снова повернулся, взял ее ладонь, вгляделся в прозрачного мотылька.

И встал.

Солнце садилось за лес на том берегу, река была уже в тени, и в этом темном воздухе над водой бесшумно танцевали тысячи прозрачно-белых мотыльков.

– Дед, почему так?

Басаргин глядел на быстрые круги от рыбы, покрывавшие всю воду.

– Это поденки, – сказал он. – Их личинки три года живут на дне, а потом превращаются в этих мотыльков и все разом взлетают. – Он помолчал. – На немного минут.

Она была поражена.

– А потом?

– Падают обратно в воду.

– И потому – круги?

– Нет. Это их едят рыбы.

Она задумалась. Потом, потрясенная, прошептала:

– И все?!

– Нет. Они снова проживут на дне, наберут сил, а потом взлетят. А потом снова, и снова… И род их не прервется.

Старик, задумавшись, смотрел далеко – за реку, за лес. Белесая половинка луны в слабо-синем небе казалась случайным мазком.

Но чьей кисти?

Небо темнело, звезд еще не было, но время их подходило.