Жанна Дубровская
      История любви-2. Мечта андрогина.
      ... Любовь долготерпит, милосердствует,
      любовь не превозносится, не гордится,
      не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается,
      не мыслит зла, не радуется неправде,
      а сорадуется истине; все покрывает,
      всему верит, всего надеется, все переносит...
      Первое послание к коринфянам Святого Апостола Павла.
      "Новый Завет".
      Часть 1. Испытание.
      В жизни каждого человека есть своя мечта. Мечта женщины, как мне кажется, состоит в единении со своим избранником, в гармоничном слиянии душ и тел и в заботе об общих детях.
      В течение жизни мы многократно сублимируем любовь, но истинная любовь едина. Всю свою жизнь мы жаждем встретить того, кто нам предначертан или того, кого предначертали себе мы сами; как Платоновы андрогины, которых когда-то разрубили пополам, пытаемся восстановить утраченную целостность, влекомые друг к другу с неистовой силой.
      И иногда наши мечты сбываются, и тогда невероятное становится доступным, раскрываются наши сердца и обнажаются чувства. В этом состоит главное из чудес этого мира, и кто-то там, свысока, в небесной канцелярии, радуется за нас.
      * * *
      Открываю глаза. Долго смотрю на белую стену со светильником и в конце-концов понимаю, что это потолок.
      Голова гудит, затылок тяжёлый, как гиря. Где я? Облизываю пересохшие губы и пытаюсь повернуть голову.
      Рядом с моей кроватью сидит человек. У него белая рубашка и бледное лицо. Он смотрит на меня, я смотрю на него. Очень болит голова.
      Закрываю глаза.... Четыре кольца на бампере... Ночь.
      * * *
      Сквозь полудрёму передо мной встаёт весь мой прошедший день.
      Вот я кормлю кота Фенечку, он смотрит на меня своими дымчато-серыми глазами и трётся о ногу.
      Вот я звоню Серёже с работы и говорю, что задержусь, потому что шеф поручил срочно подготовить пакет банковских документов.
      ... Серёжа - мой лучший друг, моя любовь, моё всё - человек, ради которого я появилась на этот свет и живу. Мы вместе уже три года и мы счастливы уже три года. Мы мечтаем о ребёнке. А с сегодняшнего дня Серёжа ещё и моя боль, но об этом после.
      * * *
      Я хорошо помню день, когда я впервые увидела Серёжу. Это случилось в частной художественной галерее "Пассаж". Я редко выбираюсь куда-либо, но пропустить выставку, на которую была приглашена в частном порядке, я не могла. К тому же, у меня было две причины посетить эту выставку, и обе эти причины касались дорогих моему сердцу мужчин. Игорь Павлович очень любил импрессионистов, а его мнение, даже несмотря на наш разрыв, очень много значило для меня. Во-вторых, в галерее выставлялись работы небезызвестного мне Аркадия Яковлевича Прохорова - первого мужчины в моей жизни. Именно он подарил мне мир любви - чувственной, нежной, упоительной и пытался слепить из меня блистательную светскую львицу. Но, видимо, я просто не создана для светской жизни.
      Аркадий Яковлевич Прохоров - необычный синтез духа художественного и духа предпринимательского, владелец сети галерей, талантливый скульптор и пейзажист, отчаянный Казанова, несмотря на свои пятьдесят шесть. Чаще всего в его сети попадали выпускницы гуманитарных Вузов, не избежала общей участи и я, в то время студентка третьего курса филфака.
      В мою честь пелись неистовые панегирики, мне делали роскошные подарки, меня заваливали коробками с дорогим шоколадом, шампанское лилось рекой - и всё ради того, чтобы сразить размахом ухаживаний неизбалованную мужским вниманием глупую девчонку, главной достопримечательностью которой была её наивность.
      Когда всё было кончено, я лежала в широкой постели в форме огромного сердца и улыбалась. Впереди меня ждала новая взрослая жизнь, в одночасье лишившаяся всех своих загадок и тайн. Потом были другие встречи, много других встреч, которые однажды внезапно прекратились не по вине Аркадия Яковлевича. Просто я уехала в Москву, и расстояние, отныне разделявшее нас, оказалось роковым для наших отношений.
      * * *
      Я стояла возле броского натюрморта и наслаждалась игрой красок и художественной атмосферой в зале, когда в галерею вошла плеяда довольно известных молодых актёров, один из которых показался мне незнакомым. Это и был Сергей. До того дня я не видела ни одного спектакля с его участием, не смотрела ни одного его фильма. Словом, он был для меня "тёмной лошадкой".
      Познакомил нас сам Аркадий Яковлевич, это случилось на банкете по случаю открытия ещё одной галереи имени Прохорова.
      Наше сближение с Сергеем проходило стремительно: взгляды, случайные прикосновения, ток, взаимное притяжение, объятия, робкие поцелуи и, как кульминация - пылкое слияние двух изголодавшихся по любовной страсти тел у него дома на скрипучем диване.
      Когда Серёжа предложил переехать к нему, я воспротивилась: не хотелось покидать свою уютную двухкомнатную квартиру в спальном районе и переселяться в видавшую виды "хрущёвку", хотя и недалеко от центра, и с евроремонтом.
      После расставания с Игорем, моим самым дорогим и любимым, я не задумываясь вернулась на родину. В Москве киноролей мне не предлагали, в столичных театрах я играла роли второго плана. Но меня это мало волновало, всё моё тщеславие с лихвой окупалось близостью к Игорю Павловичу. Он был самым ярким, самым значительным событием в моей жизни, он заменял мне всё театр, друзей, он был моей семьёй, я всегда могла рассчитывать на его поддержку, его совет, его любовь. Я была уверена в нём более, чем в себе. Но что-то всё же было не так. И я знала что именно: Игорь не хотел детей. Он был замечательным семьянином и мог бы стать прекрасным отцом, но после моей неудачной беременности, он делал всё, чтобы следующая не наступила.
      "Женщина, у которой нет детей, не может быть счастлива; мало любить, нужно, чтобы любовь была освящена". Дети снились мне по ночам, долгих четыре года я надеялась, что у нас с Игорем когда-нибудь появится свой малыш, который будет топать маленькими ножками по ковру в гостиной и улыбаться нам беззубой радостной улыбкой. Но чуда не произошло: Игорь не изменил своего мнения. Ему было хорошо со мной, и этого было достаточно; кошмар, связанный с разводом и разлукой с сыном всё ещё преследовал его. А я хотела укрепить наш брак, я не хотела потерять мужа, как однажды потеряла отца. Рождение ребёнка, как я считала, окончательно сблизило бы нас и рассеяло все наши страхи.
      Теперь Игорь в Лионе, преподаёт систему Станиславского французским студентам, я - в Нижнем, у меня есть Серёжа, точнее - был Серёжа.
      Сергей в противоположность Игорю Павловичу, не мыслил своего будущего без пары-тройки карапузов, резвящихся на его любимом турецком ковре и малюющих каракули на дорогих обоях. Он всегда говорил мне, что ради благополучия детей готов сменить профессию и уйти в бизнес, тем более, что небольшой опыт предпринимательства у него уже имелся, было также много друзей-бизнесменов, которые помогли бы встать на ноги.
      Боже мой, Серёжа, что же стало с нашими мечтами? Они растоптаны, их больше нет - так же, как нет больше нас. Теперь мы каждый по себе, ты - в своём театре, репетируешь Гамлета, а я - в этой богом и тобой забытой больнице, с гипсом на ноге и разбродом мыслей в больной голове. Наверное, даже равнодушную медсестру, которая сопровождает меня на процедуры, удивляет тот факт, что никто не навещает меня вот уже три дня, словно никому не нужного бомжа. В палате есть телефон, но он постоянно молчит. Несколько раз я поднимала трубку и слушала гудки, это была своего рода терапия: так, по крайней мере, я не чувствовала своего одиночества. Всего один звонок домой, и я больше не одна.
      Всего один звонок, но я так и не решилась его сделать. Вместо этого я лежала и вспоминала наши счастливые дни с Серёжей. Часто, холодными осенними вечерами мы сидели, обнявшись, у него или у меня дома, и я просила его прочесть моё любимое стихотворение Гумилёва - "Принцессу". Серёжа крепче прижимал меня к себе, и тихим баритоном, с неповторимыми интонациями, читал:
      В тёмных покрывалах летней ночи
      Заблудилась юная принцесса.
      Плачущей нашёл её рабочий,
      Что работал в самой чаще леса.
      Он отвёл её в свою избушку,
      Угостил лепёшкой с горьким салом,
      Подложил под голову подушку
      И закутал ноги одеялом.
      Сам заснул в углу далёком сладко,
      Стало тихо тишиной виденья.
      Пламенем мелькающим лампадка
      Освещала только часть строенья.
      Неужели это только тряпки,
      Жалкие, ненужные отбросы,
      Кроличьи засушенные лапки,
      Брошенные на пол папиросы?
      Почему же ей её томленье
      Кажется мучительно знакомо
      И ей шепчут грязные поленья,
      Что она теперь лишь вправду дома?
      ...Ранним утром заспанный рабочий
      Проводил принцессу до опушки,
      Но не раз потом в глухие ночи
      Проливались слёзы об избушке.
      И мне каждый раз казалось, что рабочий и есть мой Серёжа, а принцесса - это я сама. Мы так долго искали друг друга, ошибаясь, обжигаясь и теряя наших любимых, так долго шли навстречу друг другу, что от этого феерия счастья была ещё сильнее. Нас переполняли эмоции, нужно было найти выход нашим чувствам, и мы занимались любовью ночи напролёт, а наутро умиротворённые, успокоенные и тихие, засыпали в объятиях друг друга.
      И теперь, лёжа в больничной палате с казённым интерьером, я, двадцатидевятилетняя идиотка, мечтала, чтобы пришёл тот рабочий из сказки и укутал мне ноги. Тем более, что одеяло некстати задралось, и правая нога, которая была без гипса, мёрзла, а я ничем не могла ей помочь, поскольку лежала под капельницей.
      * * *
      Утро. Седоватый свет проникает в комнату сквозь щель между голубыми занавесками. Со дня аварии прошла ровно неделя. Отпуск закончился, пора звонить на работу. Я представляла себе реакцию шефа, Артёма Евгеньевича на своё отсутствие: девять часов - Жанны Юрьевны нет, десять часов - её по-прежнему нет, телефон накалился от звонков, клиенты атакуют, а помощница директора где-то прохлаждается. - Алло. Свиридов на проводе. Здравствуйте, Артём Евгеньевич, - начала было я свои оправдания, но шеф перебил: "Жанна Юрьевна, где Вы, чёрт побери, шляет..." - он оборвал себя на полуслове, грубое слово не было высказано, но мой начальник был на пределе бешенства: "Я с девяти часов один от клиентов отбиваюсь. Кстати, Ваш э... друг, Сергей Анатольевич, всю неделю, что Вас не было, терроризировал меня на предмет Вашего местопребывания. Вы что, прячетесь от него? Впрочем, меня это не касается. Меня интересует одно - когда Вы появитесь на работе. - Я не прячусь, я в больнице. Попала в аварию, но ничего страшного, только ходить не могу. - Как это не можете? А работа? голос шефа стал почти свирепым. - Понимаете, Артём Евгеньевич, у меня нога в гипсе. Передвигаюсь только с костылями. Но если нужно, я выйду на работу сегодня же, - говоря это, я представила себе сцену моего появления пред ясные очи сотрудников фирмы, затем в воображении возникли другие образы: вот я встречаю нового клиента, встаю из-за стола, чтобы сварить ему кофе и на костылях ковыляю в соседнюю комнату к чайнику. Клиент в шоке: таких секретарш он видит впервые. Видимо, отстал от жизни.
      Не знаю, представил Артём Евгеньевич нечто подобное или ему просто стало по-человечески жаль меня, но голос его потеплел, он завещал мне выздоравливать как можно скорее, и мы простились уже добрыми друзьями. На прощание я попросила его на все вопросы о моём местонахождении отвечать кратко "я не знаю".
      Итак, отпуск был испорчен. Подумать только, я взяла эти отгулы, чтобы провести их вместе с Серёжей! Помню, как неделю назад уставшая, но довольная, ехала к Сергею, чтобы рассказать ему о том, что на ближайшие семь дней я свободна, как птица, и что он может делать со мной всё, что пожелает. Если бы я знала, что ждало меня впереди!
      Я открыла дверь своим ключом; чтобы застать Сергея врасплох, я постаралась сделать это как можно тише. Я думала, что Серёжа опять сидит за своим ноутбуком или учит очередную роль, и знала, что моё появление будет для него приятным сюрпризом, но с порога поняла, что ошибалась. Квартира была задымлена, несло перегаром, потными телами и дешёвым вином. Из гостиной вывалился какой-то человек и, кивнув мне, скрылся в уборной, какая-то смеющаяся парочка неторопливо прошествовала в нашу с Сергеем спальню и заперлась там. Я поставила на пол сумку с продуктами (купила для нашей с Сергеем недельной идиллии) и заглянула в гостиную. Не увидев Сергея, прошла на кухню.
      Да, Сергей был там. И не один. На обеденном столе с разведёнными почти в шпагат ногами сидела темноволосая девушка. Рядом, почти вплотную прижавшись к ней, стоял мой Сергей. Они целовались. Взасос, вульгарно и отвратительно. Я никогда не видела, чтобы Сергей так целовался. Меня, во всяком случае, он так не целовал.
      Девушку я знала, я видела её однажды в театре во время репетиции. Играла она статично, но благодаря красоте и шарму к своим двадцати семи годам сделала неплохую карьеру в кинематографе. Звали девушку Лиля. Именно она первой заметила меня - стоящую в дверном проёме с потрясённым лицом. Лиля с усилием оторвалась от Сергея, и мне показалось, что она немного смущена. Она знала, что мы с Сергеем живём вместе. Затем оглянулся Сергей. Я не узнала его лицо, оно было совсем чужим, искажённым страстью и выпитым. Глаза, обычно светлые и лучистые, потемнели и приобрели оттенок мокрого асфальта. - Жанна, - только и смог сказать он.
      А я уже неслась вон из этого дома. Проскочила мимо ванной, едва не сбив с ног кивнувшего мне типа. Помню, как споткнулась о сумку с продуктами, как они рассыпались по полу. Но мне было не до них. Выбежав на улицу, я затравленным взглядом посмотрела в последний раз на родные окна и бросилась дальше. Куда? Я и сама не знала.
      Миновав несколько кварталов, я вбежала в тёмную арку, прижалась спиной к холодной стене с выбоинами, опустилась на корточки и разрыдалась. Не знаю сколько это длилось, помню только, что ко мне подошла какая-то старушка, погладила по голове и пошла дальше.
      На меня эта ласка подействовала странным образом: я успокоилась, но впала в состояние оцепенения. Я встала, достала из сумочки платок, вытерла глаза и собиралась выйти из арки, как вдруг раздался звук лязгающих тормозов, я увидела алый силуэт автомобиля, четыре кольца на бампере и потеряла сознание. Время от времени я приходила в себя, я помню, как меня укладывали на носилки, как везли в операционную, подозревая серьёзные последствия от аварии. Но всё более-менее обошлось. И на том спасибо.
      * * *
      "Больная Дубровская, к Вам посетитель", - голос медсестры был всё такой же металлический, без единой эмоции. Кто бы это мог быть? Неужели Артём Евгеньевич не сдержал обещания и всё рассказал Сергею?
      В дверь постучали, я что-то промямлила в ответ. На пороге стоял незнакомец. Я с удивлением рассматривала гостя. Высокий, темноволосый, лицо бледное, узкое, костюм дорогой, насколько я могла судить. Вероятно от Армани: видела такие же в бутике на позапрошлой неделе. Что нужно этому пижону от контуженой хромоножки, коей я являлась в настоящий момент? Ответ я получила незамедлительно. - Здравствуйте, Жанна. Можете запустить в меня вон той ужасной вазой на Вашем столике, но я именно тот негодяй, благодаря которому Вы здесь. - Ну зачем же вазой. И потом, здесь очень мило. Только скучно. Никто, знаете ли, не приходит. Вы - первый. - Простите меня, Жанна. Я очень сожалею о случившемся. Если я в состоянии что-либо сделать для Вас - я готов, только скажите. - Поговорите со мной, а то я здесь совсем одичала. Медсестра ходит, точно немая, сегодня впервые услышала её голос. Приятный? - в глазах гостя сверкнуло лукавство. - Скажем так: полностью ей подходит.
      Посетитель улыбнулся и присел на стул возле моей кровати. Затем он внимательно взглянул на меня и сказал: - А ведь я здесь уже был. Вы меня совсем не помните?
      Надо сказать, что с его приходом, в моей памяти возникли какие-то размытые образы. Теперь они, наконец, приняли более отчётливые очертания, и я ответила вопросом на вопрос: - На Вас была белая рубашка? - Да, кажется, да. Точно да. Я тогда очень за Вас испугался, всё рвался в палату. Сначала меня не хотели пускать, но потом главврач сдался, и мне разрешили побыть с Вами недолго. Как Вы?
      Пока он говорил, я изучала его лицо. Черты его, в целом гармоничные, были весьма выразительны, глаза, как мне показалось, смотрели на меня с симпатией и некоторым лукавством. "Приятный тип" - таков был мой вердикт.
      Что я делаю здесь, почему я не дома? Мама, где ты, ты так мне нужна сейчас. Как мне одиноко, как больно. - Как мне одиноко, - невольно вырвалось у меня. - Неужели Вас никто не навещает? Родные, друзья, муж, - в его голосе зазвучали тёплые нотки.
      Я заглянула в глаза незнакомца: они были большие, тёмные, точно августовское небо и какие-то добрые.
      Иногда мы прячем истинные чувства глубоко внутрь себя и надеваем маску безразличия. Мы обманываем самих себя, обманываем окружающих, которым, в сущности, всё равно что у нас на сердце, но если вдруг в случайном человеке встречаем интерес к нашему горю или хотя бы его подобие, мы перестаём владеть собой, и тайное выходит на поверхность. Я никогда не была лихой комедианткой, и поэтому, едва я увидела отблеск своей боли в глазах незнакомца, как на глаза мои навернулись слёзы. Чтобы скрыть мимолётное проявление слабости, я решила отвлечь его внимание от своей персоны и переменила тему: - А ведь знаете, мы с Вами находимся в неравном положении. Вы знаете как меня зовут, а я до сих пор не знаю Вашего имени. - Простите, мне почему-то показалось, что я представился. Меня зовут Марк. Вы читаете Сэлинджера? - спросил незнакомец, увидев на прикроватной тумбочке карманный томик рассказов Дж. Сэлинджера на английском языке - сувенир, с которым я не расставалась. - Нет, к сожалению я не знаю языка, книга дорога мне просто как подарок.
      Марк взял книгу, пролистал её, заглянул в содержание и предложил перевести на выбор один из рассказов. Предложение было странным, может быть поэтому я не задумываясь приняла его.
      Первые пятнадцать минут повествования я безо всякого интереса следила за судьбой американцев Мюриэль и Симора, затем мысли вернули меня к печальной действительности, я снова вспомнила события последних дней и мне стало до крайней степени тоскливо и одиноко. С трудом выдержав последние минуты визита Марка, я, пожелав ему успехов в труде, приподнялась на подушках и выглянула в окно.
      Деревья напряглись, затрепетали ветви и задрожали листья. Сильный ветер подхватил с земли опавшую листву и мелкий мусор и понёс их в неизвестном направлении. Небо насупилось, облака сгрудились, тяжёлые как свинец, засверкали молнии. Хлынул дождь, косой и неровный. Ветер бился о стены, стучал в стекла, гремел крышами домов.
      Природный разлад странным образом был созвучен разладу в моей душе. Непогода на сердце была сродни непогоде извне. Тоска, неуверенность и ревность боролись за право царить в моей груди. Я говорила себе, что мне безразличен Сергей и всё, что с ним связано, но сама не верила своим словам. Слишком много воспоминаний нас объединяло.
      "Всякая женщина, которая любит художника, обрекает себя на муки, рано или поздно она их испытывает". Заглянув внутрь себя, я поняла, что все три года ожидала чего-либо подобного. В актёрской среде не принято жить с одной женщиной долее двух лет. Сергей был исключением из правил, воспитание и жизненное кредо не позволяли ему заводить интрижки на стороне, что всячески веселило его коллег по цеху, менявших подруг по два раза на дню. Среди театральной публики Сергей был настоящей белой вороной: есенинский мальчик с трогательными взглядами на жизнь, надёжный и искренний.
      После болезненного расставания с Игорем, я долго оттаивала в плену Серёжиной доброты. Он действительно пленил, покорил, завоевал и привязал меня к себе. Серёжа был для меня одновременно нянькой, братом, мужем и лучшим другом. С ним я могла говорить о своих проблемах безо всякого стеснения, как с лучшей подругой.
      Сергей неоднократно признавался мне: "Ничто так не радует меня, как возможность дарить радость другим". Вот эта особенность Серёжиного характера его и подвела. Я почти не испытывала ревности по отношению к Лиле. Конечно, я отдавала себе отчёт, что эта красивая девушка - серьёзный соперник в борьбе за благосклонность Сергея, но понимала также и то, что никакой борьбы не будет. Я молча отойду в сторону, уступлю дорогу перспективным кадрам.
      Мы встретились с Серёжей случайно, в один из тех дней, когда благодаря особенному расположению планет происходят странные вещи. Мы были вместе долгих три года, нас объединяли общие мечты, но все счастливые сны когда-нибудь заканчиваются. Закончился и мой счастливый сон, иллюзия непогрешимости рассеялась, как утренний туман, доверие было растоптано.
      Движимая вновь овладевшим мной отчаянием, я взглянула в окно. Широко над домами встала радуга. Вокруг было тихо. На горизонте занимался алый закат. Небо очистилось, на тёмно-синем ковре его мерцал, словно вышитый, нежный овал луны. Завороженная этой необыкновенной тишиной и покоем, я уснула, убаюканная природной негой.
      * * *
      Следующая неделя прошла под знаком одиночества. Никто меня не посещал, даже Марк. Все больные утром и вечером гурьбой устремлялись к голубому экрану, я была лишена и этого удовольствия. Просить медсестру тащить меня через весь коридор к единственному на этаж телевизору я стеснялась. Радио в палате не было, единственный источник знаний - томик Сэлинджера - был на неведомом мне языке.
      Меня постоянно посещали буколические грёзы о доме, я представляла, что нахожусь не в казённой палате с уткой под кроватью, а в своей комнате, и меня окружает не убогий интерьер второразрядного больничного учреждения, а давно знакомые, милые сердцу вещи. Я настолько прониклась атмосферой домашнего уюта, что не удивилась бы, услышав шаги мамы и её бодрый голос, повторяющий в тысячный раз справедливое: "надо беречься".
      Имея много свободного времени, я перебирала в памяти мгновения, принёсшие мне наибольшее счастье. Вспоминалась наша первая ночь с Игорем Павловичем, его объятия, наши слившиеся дыхания, завтрак в постели и невероятное облегчение оттого, что всё могло быть иначе, но случилось вопреки всему и именно так, как мечталось нам обоим.
      Игорь, как ты мне нужен сейчас. Только ты смог бы унять мою боль, ты всегда умел меня успокоить. Пусть между нами уже ничто не может быть, ты навсегда останешься для меня самым дорогим мужчиной в моей жизни. Я благодарна тебе за всё.
      * * *
      Когда наконец-то такси домчало меня до дома и я, при помощи подоспевшего соседа выгрузилась из машины и, припадая на костыли, доковыляла до квартиры, я почувствовала огромное облегчение. Не зря говорят, что дома и стены помогают. Прилечь на любимый диван, взять в руки любимый "Космополитен", уставить журнальный столик вазочками с нежно любимыми орешками, курагой и мороженым - поверьте, это настоящий кайф.
      Мой любимый кот Феня, слегка обалдевший от долгой разлуки и сытного обеда, устроенного хозяйкой по случаю прибытия, мурлыкал, лёжа на соседней подушке. Две долгих недели он провёл у соседки Ирки вместе с её двумя усатыми сорванцами. Целыми днями лихая шайка гипнотизировала рыбок в громадном аквариуме, занимавшем половину стены в небольшой квартире Ирины, играли в салки с морской свинкой Басей, терроризировали говорящего попугая породы Жако. Ирина только за голову хваталась. И что самое непонятное, мой Феня дома ведёт себя очень достойно, однако стоит ему попасть под влияние Иркиных котов, как он моментально забывает правила хорошего тона и вытворяет дичайшие вещи.
      * * *
      Неделя, оставшаяся до снятия гипса, прошла спокойно, без неожиданностей и потрясений. В понедельник после работы ко мне заглянула Ирка, и мы принялись за воплощение кулинарного изыска, рецепт которого был обнаружен нами пару месяцев назад, кажется, в "Лизе". Теперь в красивой вазочке на серванте высились горки миндально-ореховых рожков и монеток из грецких орехов.
      Утром следующего дня мой блаженный сон разорвал резкий телефонный звонок. Звонил Марк. Он извинялся за то, что исчез почти на полторы недели, своё отсутствие объяснял неожиданной командировкой в Питер. Мы мило побеседовали: я поинтересовалась погодой в северной столице, Марк проявил беспокойство по поводу моего здоровья. Больше тем для разговора не было, мои глаза снова начали слипаться, но Марк продолжал находить новые поводы для поддержания беседы, в частности - вызвался подвезти меня до больницы в день снятия гипса, а затем пригласил отметить радостное событие в "Башне" милом кафе, расположенном в одной из башен Нижегородского кремля. Я дала согласие.
      * * *
      Да здравствует жизнь без костылей, без бинтов и врачей! Сегодня моя нога освободится от тисков, на протяжении долгих трёх недель сдавливавших её нежные суставы!
      Марк заехал утром, около девяти. Мы попили чаю с пряничными звёздочками (которые мы с Иркой испекли накануне), затем Марк помог мне спуститься к машине, и мы поехали в больницу.
      Когда гипс сняли, и я взглянула на ногу, оказалось, что та отличалась от своей соседки какой-то известковой бледностью и худобой. После всех формальностей и наставлений хирурга, Марк повёз меня в Кремль.
      Ехать пришлось через весь город, всю дорогу я жадно озиралась по сторонам - мне казалось, что за три недели улицы города изменились до неузнаваемости: на центральной площади появился новый щит, рекламировавший элитную сантехнику с комментарием: "если сидеть, то в бизнес классе"; безнадёжный долгострой на отшибе старинной улицы сиял новенькой вывеской и призовым автомобилем.
      Был конец ноября. Я взглянула на небо: перетекая из одной формы в другую, мрачный свинец принимал причудливые очертания. Мне нравилось подобное межпогодье, я любила само приближение дождя, когда небо темнело, тучи уплотнялись, а в воздухе витал едва уловимый аромат прелых листьев.
      Небо роняло редкие капли, когда мы входили в кафе. Внутреннее убранство "Башни" было стилизовано под старину: стены покрывали резные панели, крутая винтовая лестница из сосны вела на второй и третий этажи. Я не успела высказать свои опасения по поводу лестницы, потому что Марк поднял меня на руки и понёс наверх, в уютный зал второго этажа. Свою неловкость я скрыла за благодарной улыбкой и долго не могла собраться с мыслями, рассеянно вертя перед глазами меню. В конце концов, как-то помимо меня, на столе появились очень аппетитные вещи: оладьи с икрой, салаты из кальмаров и на десерт - разноцветные шарики пломбира с курагой, тёртым шоколадом и орехами.
      Конечно, поданные блюда были не слишком изысканны: не какие-нибудь трюфели, жареные лягушачьи лапки и прочая гадость, однако каждый человек со студенческим прошлым, в душе своей неприхотлив и всеяден.
      * * *
      Приёмная шефа встретила меня горой необработанной документации, настоящим завалом текущей работы и старых долгов, который я, скрепя сердце, начала разгребать с переменным успехом.
      Около полудня раздался звонок мобильника. "Включила по привычке", подумала я, с сожалением глядя на тёмный "Сименс", торчавший из сумки. С обречённостью человека, приговорённого к пожизненному заключению, я нажала клавишу с нарисованной трубкой, и услышала знакомый голос. Предчувствие меня не обмануло: звонил Сергей. - Да, - осторожно проговорила я. - Жанна, не бросай трубку, выслушай меня. - Да, слушаю. - В тот день ничего не было, слышишь, ничего. И ничего не могло быть. Я немного выпил, меня занесло немного, но ничего не было. Жанна, вернись, я не могу без тебя", - голос Сергея дрожал. - Я приду сегодня, если ты не возражаешь. Достань из шкафа мой чемодан, пожалуйста", - я старалась говорить спокойно, но сердце колотилось так сильно, что доставало до горла. - Хочешь сказать, это конец? - в голосе Сергея появилась хрипотца, видимо он тоже сильно переживал. Но дело должно было быть доведено до конца. Нам следовало расстаться, хотя бы ненадолго. Именно это я и попробовала объяснить Серёже. Надеюсь, он понял меня правильно.
      Как только телефон замолчал, волнение чудесным образом улеглось, и я продолжила работу. Я мило общалась с клиентами по телефону, с улыбкой принимала посетителей, варила им кофе и занимала беседой, пока шеф был занят.
      Во время обеденного перерыва у меня было немного времени, чтобы подумать обо всём, что случилось за день. Во-первых, меня странно поразила перемена, произошедшая во мне. Я больше не чувствовала Сергея. Люди, долго жившие вместе и внезапно расставшиеся, поймут меня. Не было больше той доверительности, теплоты, чувства единения. Моя душа точно оледенела, перестав вибрировать при звуке любимого голоса. Неужели чувства умерли? Неужели это конец?
      Мои размышления прервал Артём Евгеньевич, он распорядился разыскать кухарку, попросить её составить список продуктов и съездить на рынок за всем необходимым. Ожидались важные гости, поэтому всё должно было быть на хорошем уровне.
      Я нашла Танюшу, нашу повариху-изобретательницу, в обществе её поклонника, охранника Тимофея. Они нежно ворковали, сидя рядышком за одним из столиков фирменного кафе. Танюша, услышав просьбу шефа, немного подумала, достала поваренную книгу, полистала её минуты три и быстро составила довольно внушительный список необходимых ингредиентов. Затем Танюша, вооружившись калькулятором, принялась составлять смету предстоящих расходов.
      Начиная с половины второго и заканчивая пятью часами вечера, в офисных помещениях фирмы гуляли совершенно невероятные запахи. Пахло чем-то восточно-изысканным: корицей, гвоздикой, укропом и печёным мясом.
      В половине шестого в приёмную вошли двое мужчин. По уверенным лицам посетителей я догадалась, что именно их визит вдохнул сегодня в жизнь нашей фирмы столько суеты. Старший из посетителей, минуя меня и мои протесты, стремительно прошёл в кабинет шефа, младший, очевидно его подчинённый, остался стоять. Затем, спросив у меня разрешения, присел на офисный диванчик.
      Рабочий день близился к концу, я допечатывала длиннющий приказ, регламентировавший схему прохождения деловой документации через подразделения фирмы; гость молчал. Наконец, его упорное молчание стало меня задевать, мне захотелось занять чем-нибудь откровенно скучающего человека. Иных источников развлечений, кроме сильно потрёпанного "Плейбоя" и сборника тестов, я не обнаружила, поэтому предложила молчаливому гостю сразу оба издания. Гость поблагодарил и выбрал тесты. Оказалось, что молчуна звали Игорем. Оставив гостя наедине с научным трудом, я переключила внимание на приказ.