, что "... к счастью ныне обрели возможность использовать свободные земли на пространстве в 10 000 ли и /тем самым/ помочь /подъему/ земледелия и горных промыслов в Китае". (259, с.130). Ко времени отца Цяньлуна императора Юнчжэна (1723-1735 гг. правления) уже просматривалась тенденция к росту, и довольно-таки значительному, народонаселения, поэтому, вероятно, действительно, стоит поверить Цяньлуну, когда он пишет, что "народ набрался сил, и возросло число ртов в Поднебесной" (259, с.13), что "государство наслаждается миром /уже/ в течение 100 лет" (имеется в виду внутренний мир). (259, с.13). Представляется, что в последнем заявлении Цяньлуна есть доля истины, т.к. залив Китай кровью и истребив значительную часть его населения, Цины добились-таки возможности "наслаждаться покоем", т.к. подавленные (а отнюдь не участившиеся) антифеодальные антицинские восстания уступили место другим, скрыто-завуалированным формам борьбы - тайным обществам и пр., участвуя в которых китайское население несло, конечно же, меньшие жертвы, чем в открытых столкновениях с властями. Недовольство только начинало копиться, чтобы позже вылиться в середине XIX в. (спустя 100 лет!) в форму величайшего Тайпинского движения и восстаний нацменьшинств Китая (нянь, мусульман Шэньси и Ганьсу), в свою очередь давшим толчок дунганским и уйгурским восстаниям, приведшим к падению господства Цинов на территории Джунгарии и Восточного Туркестана на 11 лет. Получается, что период, предшествовавший завоеванию, как раз и был периодом относительной стабилизации в Цинском государстве, что, по сути, и предоставило Цяньлуну ресурсы для проведения обширной завоевательной политики. Рассмотрим несколько подробнее земельную политику властей накануне завоеваний, чтобы выяснить, насколько в действительности были нужны Цинам свободные пахотные земли в Джунгарии и Кашгарии для переброски туда "избытков" населения. Кстати, настолько обширной миграции не произошло вообще. Места расселения ханьцев на территории Синьцзяна можно пересчитать по пальцам одной руки. Это полоса к северу от Тянь-Шаня - от Кульджи на Запад до района Урумчи и несколько восточнее его, районы Кашгара, Яркенда и Хами (Комула) посреди подавляющего преимущества казахов, монголов, уйгуров, киргизов и дунган. Стоило бы скорее говорить о переселении китайцев именно ради их обоснования в Си-юе, а не для понижения плотности населения в собственно Китае. Планируемое переселение китайских земледельцев с Синьцзян для Цинов выполняло экономические цели не для собственно Китая, а для самого Си-юя: переселенцы должны были бы снабжать гарнизоны на месте, а не за счет дотаций из центра, обеспечивая тем самым самоокупаемость оккупационного режима и, также, - политические цели: китайцыпереселенцы должны были стать массовой опорой режима завоевателей с Синьцзяне, противовесом, противовесом мятущейся массе мусульманского населения, "пятой колонной империи Цин". Можно сказать, что переселения преследовали "синьцзянские", а не "собственно китайские" цели. Таким образом, вопрос, который нам предстоит осветить - проблема освоения и введения в постоянный хозяйственный оборот новых - целинных и заброшенных земель. Данные источников в основном свидетельствуют за то, что во времена Юнчжэна, в период, предшествовавший пику внешнеполитической экспансии цинского государства, работы по введению в хозяйственный оборот целинных и заброшенный земель приняли наибольший размах. Хозяйственное освоение целинных земель внутри Китая было составной частью политики Цинов, имевшей довольно длительную историю. Уже в 1644 г. сами власти предприняли различные меры к активизации работ по возделыванию целинных и заброшенных земель в целях быстрейшего восстановления экономики, жестоко пострадавшей в период завоевания Китая маньчжурами и до него. Меры, предпринятые императорами Шуньчжи (1644-1661 гг. правления) и Канси (1662-1722) стали стимулом для крестьян, взявшихся позже за обработку целинных земель, так как в годы правления этих императоров побуждение земледельцев к восстановлению заброшенных и освоению целинных земель считалось одной из основных обязанностей провинциальной и местной администрации. Серьезность подобных намерений подтверждается следующим фактом: бедные землевладельцы, решившие освоить какойлибо участок земли, имели право бесплатно получить во временное пользование плуги и семена из хозяйственных резервов местных органов власти. В целом же, наново культивированная земля в большинстве случаев оставалась навсегда во владении освоивших ее крестьян и освобождалась от налогов на пять лет (позже этот срок был увеличен до шести лет для заливных рисовых полей и до десяти лет для сухих полей. (48, 4867). Провинциальная администрация была обязана привлекать крестьян к обработке целинных и заброшенных земель, а масштабы и темпы самой этой обработки были одним из важнейших критериев при оценке служебных заслуг местного начальства. (48, 4858). В период, предшествовавший росту внешнеполитической активности при Цяньлуне, освоение земель проводилось с наибольшим размахом. Документы, отражающие процесс освоения, ранее не использовавшихся или же заброшенных земель показывают, что эти работы концентрировались в малонаселенных местностях провинций, расположенных вдоль среднего течения рек Хуанхэ и Янцзы (48, 4863). В годы правления Юнчжэна программы составлялись не только для тех же регионов, но и расширялись вплоть до верховьев этих двух рек по направлению к пограничным районам (Юньнани и Маньчжурии). Логично предположить, что новые усилия администрации в период, предшествовавший развертыванию широкой внешнеполитической экспансии, были связаны с двумя основными проблемами времени. Первая состояла в новом возрастании численности населения. Как показывают источники и последние исследования, некоторый отрезок мирного времени и успех работ по поддержанию режима рек, начиная с периода Канси, особенно после 1683 г. привели к достаточно стабильному росту населения: с 1683 по 1750 г. оно выросло с 63 млн. до 225 млн. человек, т.е., более чем в 3, 5 раза. (57, с. 96). Второй серьезной проблемой, беспокоившей власти, была концентрация земельной собственности. Бок о бок с увеличением населения шел рост числа крупных землевладельцев, которые получили от периода относительного мира гораздо больше выгод, чем простой народ, и постепенно прибирали к рукам земли мелких собственников. Вследствие покровительства Канси представителям высшего класса и административной неразберихи, царившей во второй половине его правления, приобретение земель крупными землевладельцами проходило почти бесконтрольно. К началу периода Юнчжэна имелись все признаки социального недовольства, а безземельные крестьяне бродили по стране в поисках пустующих земель. В это время несколько китайских ученых-патриотов, в особенности Цзэн Цин, воспользовались ситуацией, чтобы подогреть антиманьчжурские настроения, а некоторые представители чиновничества докладывали трону о желательности ограничения крупного землевладения. (57, с. 86). Становилось ясно, что если обстановку не разрядить, то может возникнуть угроза императорской власти. В конце правления Юнчжэна - начале правления Цяньлуна чиновники вдохнули в работы по введению в хозяйственный оборот новых земель новую жизнь; для бедных крестьян открылись большие реальные возможности не только сделать новые участки земли пригодными для ведения хозяйства, но и пожизненно овладеть пустынными и дотоле некультивированными землями. Несомненно, что это являлось временным выходом из проблем "земельного голода" и аграрного перенаселения. Существует достаточно свидетельств решительных усилий, направленных на активизацию освоения земель в период, предшествовавший завоеваниям середина XVIII в. Некоторые из действовавших тогда правил были гораздо более реалистичными, чем в годы правления предыдущих императоров. От чиновников на местах требовалось неукоснительное выполнение "целинных" программ, им строго запрещалось вымогать деньги у крестьян, обрабатывавших подобные земли. Вдобавок к этому, многие губернаторы и генерал-губернаторы были персонально ответственными за осуществление работ по освоению земель (48, цз. 3, лл. 30-41) в своих провинциях. Бедные крестьяне имели право получать специальные суды из местных общественных фондов (15, цз. лл. 25-26). Одним из наиболее эффективных мероприятий тех лет в этой области было сочетание процесса освоения земель с некоторыми другими мерами. Так, в результате проведения ирригационных работ в столичной зоне стало пригодным для обработки большое количество земли. (15, цз. 81, л. 38). После упразднения системы племенных вождей ("тусы" - свои управляющие и старейшины) у народов мяо, яо и лоло ("гайту гуйлю"), их земли в Хунани и Гуанси также стали доступны китайским землевладельцам. Несомненно, что освоение земель в периоды Юнчжэна и в начале правления Цяньлуна было важным мероприятием для стабилизации государственной экономики и подъема общественного благосостояния. Из-за того, что распашка новых земель находилась под строгим контролем сверху и энергично поддерживалась центральными властями, провинциальная администрация старалась представить двору более впечатляющую статистику, которая отражена в официальных документах (таких, как "Дай Цин личао шилу"), местных исторических хрониках и частных сочинениях. Однако хотелось бы отметить причины, по которым не следует базироваться на этих цифрах, как абсолютно достоверных. Наиболее важная из этих причин состоит в природе китайской меры земли "му", которая не была равнозначна в традиционном землемерии разных провинций. Во многих случаях, местные администрации в фискальных целях "переводили" му в официальных реестрах в единицу, варьировавшую в зависимости от продуктивности земли. (57, сс. 102-103). Короче, благодаря стараниям многочисленных местных чиновников, слово "му" потеряло свое единое значение и цифровое выражение. Это "фискальное" условное му становилось дань мерой земли у чиновников и помещиков. Му же в качестве единицы в системе платежа земельного налога больше не являлось прежним. Прежним. Впрочем, в условиях раздробленности хозяйства и пестроты природных условий, неудивительно, что "фискальное" му практиковалось и раньше. Вторая причина не доверять официальным цифрам для оценки землеустроительной деятельности династии - это несомненное присутствие коррупции и незаконных сделок, относящихся к землеосвоительным работам. С тех пор, как они стали прерогативой императорских властей, а также способом для продвижения по службе и оценки заслуг чиновником, провинциальные власти делали все, чтобы "подать" наверх впечатляющие цифры, соответствовавшие монаршим ожиданиям. Чиновниками, заслуживавшими наибольшее императорское доверие, оказывались те, которые "выдавали" наиболее высокие цифровые показатели, а те местные администраторы, которые не имели возможности или способности побудить крестьян к распашке земель в тех масштабах, в каких от них требовали, подвергались административным наказаниям вплоть до освобождения от должности. (64, цз. 5, л.2). В результате порой предпринимались попытки добиться желаемого, завышая истинные "показатели", а иногда людей даже понуждали осваивать в принципе непригодные земли. В то же время, некоторые крестьяне скрывали заново освоенные земли, чтобы избежать налогообложения. То есть, каковыми бы ни были формы фальсификации, они равно приводили к появлению на свет неверных цифр, искажавших состояние работ по культивированию новых земель. Несмотря на злоупотребления и ненадежность цифр, касающихся введения в хозяйственный оборот в стране новых земель, распашка их была весьма важным фактором в восстановлении сельского хозяйства при ранних Цинах и заложили в некотором роде экономическую основу для его дальнейшего развития. Вплоть до конца XVII века цинское правительство оказалось в состоянии побудить крестьян обработать приблизительно такое же количество земель (701.397.628 му), что и за период царствования императора минской династии Ваньли (Шэньцзуна: 1573-1625 гг. правления), правила земельного налогового обложения и таксации которого были взяты маньчжурами за образец, а в период Юнчжэна мы наблюдаем даже дальнейший прогресс. (57, л. 158). Распашка новых земель в рассматриваемый период привела к увеличению количества мелких земельных собственников. Благодаря помощи, предоставлявшейся в форме правительственных ссуд, многие бедные крестьяне были соблазнены возможностью освоить какое-то количество земли, т.к. в конце концов, они становились хозяевами тех участков, которые сами сделали пригодными для использования. Например, в 1734 г. около 200 000 человек кормились со своих заново обработанных полей в Хэнани; в том же году местные власти Гуаньдуна (полуостров Ляодун) помогли обосноваться почти трем тысячам хозяйств (64, л. 147). Хотя эти цифры тоже могут быть не совсем достоверными, они иллюстрируют тот факт, что с помощью работ по культивированию земли множество бедных крестьян становилось мелкими земельными собственниками, всегда составлявшими большинство земельных налогоплательщиков и рабочей силы в традиционном китайском государстве. В процессе освоения земель в рассматриваемый период учитывалась также волна переселенцев, хлынувшая в пограничные районы. Внутренняя миграция из одних провинций в другие в период ранней Цин началась еще в годы Канси и была прекрасно исследована в труде Хэ Бинди (574). В период, предшествовавший пику завоевательной активности Цинов (1644-1683 гг.), поощрялись переселения бедных безземельных крестьян из центральных провинций, Хунани, Хубэя, Цзянси и Фуцзяни в приграничные территории - Юньнань и Ляонин. Эти районы привлекали переселенцев малочисленностью коренного населения, мягким климатом, плодородными землями, большими площадями земель, пригодных для обработки. В интересующий нас период переселенцам предоставлялась возможность получить и консультации крестьян, имевших уже солидный опыт в деле освоения новых земель за счет государства и претендовать на единовременную финансовую помощь из специальных фондов (48, цз. 48, л.77). Естественно, что эти благоприятные условия привлекали новые волны мигрантов. В целом диалектика землеосвоения в течение указанных двух правлений была следующей: к концу правления императора Юнчжэна - началу правления Цяньлуна были исчерпаны ресурсы заброшенных земель и на втором этапе - во времена Цяньлуна - начали осваивать целинные земли. Изложенные факты наглядно демонстрируют, что к началу нового завоевательного периода в истории Цинской империи, правительство в общих чертах уже решило проблемы обеспечения землей за счет освоения заброшенных и целинных земель и миграции в пределах собственно-китайских территорий. Благодаря этому была достигнута также и относительная социально-политическая стабилизация положения внутри страны. Таким образом, говоря о причинах завоевания Цинами Джунгарии и Восточного Туркестана, нельзя, вероятно, исходить из того, что маньчжурские властители пошли на это, гонимые земельным голодом, а скорее следует уделить основное внимание взглядам цинских верхов на политическую значимость этого ключевого района Центральной Азии, традиционно привлекавшего маньчжурский двор главным образом по военно-политическим соображениям, как это было при предыдущих династиях. Оценивая проблему предпосылок Цинской экспансии на Северо-Запад в целом, представляется нужным заметить, что никоим образом нельзя ставить внешнеполитические устремления государства на один уровень с внутренними предпосылками; попытка выяснить, что было важнее, первое - или второе не может увенчаться успехом; равно неверным будет и автоматическое сложение внутренних и внешних факторов, хотя сами Цины могли не вполне это сознавать. Лишь почувствовав достаточное накопление внутренних сил и относительной стабилизации внутри страны, можно было решиться на завоевания. Необходимо четко различать вопросы о том, что привлекало китайские династии в западных землях, и - что дало возможность начать экспансию в северо-западном направлении. Этот методологический принцип должен, на наш взгляд, быть положен в основу исследования о причинах завоевания и колонизации маньчжурами Синьцзяна. Не претендуя на окончательные выводы и всесторонний охват сразу всех аспектов, связанных с движущими мотивами цинской экспансии на северо-западе, но, памятуя об уже сформулированном принципе первичности внутриполитических и экономических предпосылок по сравнению с внешнеполитическими устремлениями, мы можем выделить следующие основные направления исследования указанной проблемы: Относительная стабилизация маньчжурского владычества в покоренном Китае, смена открытых форм борьбы населения - завуалированными, подпольными (тайные общества) побуждали Цинов устремить свой взгляд за пределы собственно Китая; потребности экономического развития феодальной страны требовали установления торговых контактов со сколь можно большим количеством стран и народов, выход на которые давало присоединение Си-юя, привлечение новых природных богатств, чтобы реанимировать застоявшуюся экономику (на деле же Цины скорее разрушали внешнюю торговлю и Китая, и покоренных народов); невозможность сохранить спокойствие внутри Китая без стабильности на его границах толкала маньчжуров на долгосрочное овладение Туркестаном, чтобы в корне изжить возможность проникновения оттуда как кочевых народов, непосредственно угрожавших дестабилизацией территорий Китая, так и настроений мусульманского населения Си-юя, могущих перекинуться на мусульманское население внутренних районов Китая. Итак, Относительная стабилизация, экономические потребности и необходимость оградить внутренний Китай - привели к тому, что Цины могли планировать такие действия, как: Овладение стержневым районом Центральной Азии, имеющим выход, практически, во все стороны, сколько-нибудь влиявшие на положение Китая в Центральной Азии. Контроль над Синьцзяном означал обладание ключевой позицией, защищавшей Китай от продвижения Англии с юго-запада (из Британской Индии), дававшей возможность самому Китаю выйти на контакт сов семи сопредельными региону странами (Тибет, Монголия, Афганистан, Россия, Индия); богатство природных ресурсов Синьцзяна (золото, нефть, уголь, яшма и т.д.) не могли (в перспективе!) не интересовать цинских политиков; политическая обстановка в Синьцзяне, раздиравшемся внутренними усобицами в конце XVII - начале XVIII вв. делало его сравнительно легкой добычей для маньчжуро-китайских правителей; обоснование маньчжурской династии именно в Китае, уже претендовавшем на определенные территории современного Синьцзяна во времена предыдущих династий, т.е. преемственность в политике собственно Китая по отношению в Си-юю - официально обосновывали притязания. Здесь в поле нашего зрения пока не попадает такая тема, как разница в мотивах заинтересованности Цинов в начале завоеваний и после дунганского восстания, так как эти соображения были, несомненно, отнюдь не идентичными. Тем не менее, приведенные обоснования, вероятно, могут считаться наиболее общими для всего периода колонизации вплоть до превращения Синьцзяна в конце XIX в. (в 1885 г.) в провинцию Китая. По этим направлениям, на наш взгляд, следует исследовать интересующую нас тему.
      ГЛАВА II. ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В ПРАВЯЩИХ КРУГАХ КИТАЯ В СВЯЗИ С ОБСТАНОВКОЙ В СИНЬЦЗЯНЕ (60-70-е гг. XIX В.).
      1. МАНЬЧЖУРЫ И СИ-ЮЙ В XIX В. Активная внешнеполитическая деятельность, в частности, захватнические войны Цинской империи в период правления императора Цяньлуна, завершилась включением в ее состав ряда сопредельных территорий, в том числе Джунгарии и Восточного Туркестана. С тех пор народы этого региона неоднократно выступали против завоевателей, опиравшихся на ряд крепостей, расположенных в ключевых зонах района и военные поселения маньчжуро-китайских войск. Восстания уйгуров и дунган, вспыхнувшие в 1862-1864 гг. по своему размаху и силе превзошли предыдущие. Возмущение дунган вспыхнуло в 1862-62 гг., в последний год правления Сяньфэна (Ичжу: 1851-1862 гг. правления) в провинции Шэньси, оттуда перекинулось в Ганьсу и далее, в Джунгарию и Кашгарию, которые возмутились в 1854 г. После столетнего цинского господства в Синьцзяне ("Новой территории, границе"), власть маньчжуро-китайского дома была свергнута. С устранением цинской администрации на территории Синьцзяна в течение 1865 г. там было создано несколько самостоятельных государств (ханств) уйгуров и дунган: Кучарское, Хотанское и Кашгарское в Восточном Туркестане, Таранчинское ханство со столицей в г. Кульдже и Дунганский султанат с центром в Урумчи (Цинчжэн го). Исторические условия сложились так, что в 1867 г. три восточнотуркестанские ханства были объединены в единое феодально-теократическое мусульманское государство, которое возглавил наследник бывших теократических правителей Кашгарии - кашгарских ходжей - Бузрук-хан. В том же году власть в кашгарском государстве Йэттишаар (Семиградье) перешла в руки одного из полководцев Бузрук-хана, выходца из Коканда Якуб-бека (1820-1877). В январе 1878 г. цинские войска, возглавляемые китайским военачальником Цзо Цзунтаном, ранее принимавшим, наряду с Цзэн Гофанем и Ли Хунчжаном активное участие в жестоком подавлении восстания тайпинов, а также восстаний мусульман в провинциях Шэньси и Ганьсу, вновь захватили этот регион, а через несколько лет (в 1885 г.) Синьцзян был преобразован в одну из провинций Китая. Молодое государство Йэттишаар оказалось в трудном положении, так как неизбежность военного столкновения с Цинами была очевидной, экономическая же отсталость государства Якуб-бека, а конкретно, отсутствие там военной промышленности, были налицо. Все эти факторы заставляли Якуб-бека, с одной стороны, искать поддержки у иностранных держав, а с другой - пытаться добиться от цинского правительства признания права на существование своего государства. За счет осуществления первой части своего плана, с помощью британских колониальных властей в Индии и султанского правительства Турции - союзника Англии, ему удалось, в определенной степени, укрепить свои военные силы. Что же касается возможного признания Цинами независимости нового центрально-азиатского государства, то тот факт, что в 1864-1873 гг. маньчжурское правительство было всецело поглощено подавлением выступлений китайского и неханьского народов внутри собственно Китая и, естественно, не могло молниеносно пресечь развитие нежелательных для них событий в Синьцзяне, не помешал двору принять в январе 1875 г. решение добиваться восстановления своей власти в Джунгарии и Восточном Туркестане, отвергнув возможный вариант признания государства Йэттишаар в качестве номинального вассального владения. Для рассматриваемого отрезка времени вариант номинального вассалитета Йэттишаара представлялся бы более благоприятным для Цинов, особенно, если принять во внимание как внешнеполитические, так и внутренние трудности, которые испытывал Китай в 70-е гг. XIX в., однако в литературе до сих пор еще не было четко определено, какие именно соображения перевесили чашу весов в пользу военного похода, потребовавшего для своего проведения немало денежных средств и казавшегося политически нецелесообразным. Решение вопроса о судьбе Синьцзяна было определено в ходе бурной дискуссии, состоявшейся в годы, предшествовавшие возвращению Джунгарии и Кашгарии. В 1873-1875 гг. мнения по вопросу о дальнейших действиях в отношении Синьцзяна в правящих кругах Цинской империи разделились. Часть сановников, указывавших на материальные затруднения цинского государства, выступали за применение традиционных для Китая дипломатических средств - за признание Йэттишаара вассальным владением империи. Другая часть настаивала на покорении народов Синьцзяна с помощью военной силы. Исходя из сказанного представляется важным проследить ход дебатов по вопросу о необходимости возвращения Джунгарии и Кашгарии, о распределении субсидий и т.д., рассмотреть позиции сторонников и противников возвращения Синьцзяна, подоплеку их стремлений, т.к., в конечном счете, группировка, стоявшая за военный поход, взяла верх в значительной мере благодаря происшедшим в последний момент изменениям в соотношении сил в правительственных верхах империи. Длительная дискуссия закончилась в пользу сторонников военного возвращения принадлежавших ранее Цинам центрально-азиатских территорий. В некоторой мере такое решение было обусловлено открывшейся возможностью использовать для карательной экспедиции в Синьцзяне войска, высвободившиеся после окончательного подавления в 1874 г. антицинского восстания дунган в провинциях Шэньси и Ганьсу. Карательный по ход, который, как указывалось, возглавил Цзо Цзунтан, именуется в китайской историографии "сичжэн" ("западный поход"). Указанная проблема в той или иной степени была рассмотрена лишь в двух работах отечественных авторов - в книге А. Ходжаева "Цинская империя, Джунгария и Восточный Туркестан" (393, сс. 68-72) и в упоминавшейся ранее статье В.А. Моисеева (340), где в общих чертах рассмотрены некоторые аспекты дискуссии по вопросу о возвращении Синьцзяна. Что касается западной историографии, то этот сюжет также специально нигде не рассматривался, и лишь в самых общих чертах был затронут в книге И Сюя "Илийский кризис" (577). Упоминание о дискуссии, предшествовавшей возвращению северо-западных территорий, содержится также в книгах У.Л. Бэйлза (524) и Р.К. Дугласа (549) - биографов Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана - двух основных действующих лиц интересующих нас событий и дискуссии. В указанных работах, однако, не уделялось должного внимания значению этих дебатов для дальнейшей судьбы Синьцзяна и характеру полемики вокруг поднятой проблемы. Если говорить о современной китайской историографии, то в последнее десятилетие в научных журналах стали появляться статьи с подробным описанием и восторженной оценкой деятельности Цзо Цзунтана (см. напр. 467; 455; 428; 429; 454; 463; 467; 482; 483; 496 и др.). Авторы статей в основном сглаживают и замалчивают карательную роль Цзо Цзунтана в жестоком подавлении восстаний тайпинов, уйгур и дунган, идеализируют его, выдвигая на первый план "неоспоримые заслуги" в деле восстановления власти Китая (т.е. Цинского правительства) в Джунгарии и Кашгарии. Так, упоминавшийся уже Му Юань безоговорочно становится на сторону Цзо в его постулате о первичности "сайфан" ("сухопутной обороны") в противовес Ли Хунчжану (4550, а Дун Чайши в своей "Биографии Цзо Цзунтана..." подробно описывает деяния героя книги, изображая его (в противовес Цзэн Гофаню и Ли Хунчжану) "пламенным патриотом Китая". Основную заслугу Цзо автор усматривает в его стремлении к возвращению территории Синьцзяна и в непосредственном осуществлении этого плана. Круг вопросов, приблизительно очерченный в этих работах, ставит перед исследователями новые задачи, требующие их объективной разработки, и в первую очередь это - дискуссия в правящих кругах цинского Китая о судьбе Синьцзяна. Учитывая научную значимость и политическую актуальность указанных проблем, необходимо проследить интересующие нас события не основе более широкого круга источников. Основные китайские источники по теме составляют представленные трону в рамках дискуссии доклады Цзо Цзунтана, Ли Хунчжана и других известных сановников. Каждый доклад содержит ряд доводов в пользу той или иной позиции, с целью, в конечном счете, перетянуть императора на ту или иную сторону с целью получения дополнительных субсидий для осуществления своих планов.
      2. ВЭЙ ЮАНЬ О СИНЬЦЗЯНЕ. ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ПОЛИТИКИ ЦИНОВ В СИ-ЮЕ. Принципы политики цинского правительства по отношению к северо-западным районам и населявшим их народам, ее корни еще не были внятно обрисованы в литературе. Тем не менее, из анализа мероприятий, проведенных цинским правительством как в годы завоевания Джунгарии и Восточного Туркестана времен Цяньлуна, так и в 60-70-е гг. XIX в., становится ясно, что эта политика, в основном была направлена на достижение двух основных целей: на установление и поддержание западной границы Джунгарии и Восточного Туркестана по Памиру и на сохранение хотя бы ненадежного равновесия между различными народами, населявшими регион, таким образом, чтобы маньчжуры могли управлять ими всеми. С самого начала воцарения Цин их внешнеполитическая активность почти полностью замыкалась на достижении безопасности на Центрально-азиатских рубежах. Маньчжуры практически игнорировали отношения с Наньяном (странами "Южного" Тихого океана) в стратегическом отношении и поддерживали псевдо-"даннические" отношения с народами Восточной и Юго-Восточной Азии, как и прежде в высоко ритуализированном и довольно поверхностном стиле. Это происходило по ряду причин. Во-первых, наследие, корни и исторический опыт маньчжур были центральноазиатскими, и поэтому фокус их стратегии был, по вполне объяснимым причинам сконцентрирован на этом регионе. Помимо этого, с начала подъема Цин до третьей четверти XIX в. маньчжуры были вынуждены разрешать серьезные военностратегические проблемы, связанные с контролем именно над различными группами монгол, в особенности, западных - дунган (элютов). Оценив долгосрочный характер этих проблем, маньчжуры создали специальную административную единицу Лифаньюань (1638) - ведавшую именно этими сложными вопросами. Поступив таким образом, маньчжуры отделили центрально-азиатские дела от своих отношений со странами южных морей. Естественную границу Синьцзяна, как известно, образует высокогорный Памир, который, по мнению Цзо Цзунтана и всех его сторонников, являет собой как бы природную "линию обороны". Если Китай не будет владеть этой "линией", считали они, то удерживать Синьцзян под своим контролем ему станет очень трудно. Обширные пустыни, отделяющие Синьцзян от внутреннего Китая, делают поддержание и сохранение линий обеспечения для любых экспедиционных сил, высланных туда из Китая, весьма сложным и дорогим мероприятием. Противники походов в этот район указывали на данный фактор еще в ханьское время. Как указывалось во введении, традиционная китайская историография часто ссылалась на то, что на протяжении царствования предшествовавшей Цинам Минской династии и в начале цинской эпохи, при императоре Канси, ойраты неоднократно вторгались в Китай, угрожая даже столице империи - Пекину. В большей части источников выказывается мысль, что именно поэтому цинские императоры так стремились к контролю над неспокойными соседями; это же было и одним из поводов для похода в северо-западные края и при Цяньлуне: если возможно, то было необходимо удержать Си-юй любыми дипломатическими средствами, но если "необходимо", как, вероятно, считал император Цяньлун, то с помощи вооруженной силы. Анализ ситуации 70-х гг. XIX в. показывает, что соображения безопасности внутреннего Китая выставлялись Цзо Цзунтаном и некоторыми другими цинскими политическими деятелями самыми важными для принятия решения о подчинении населения северо-западных земель маньчжурами.