Племянник гипнотизера

– Ты как стоишь? Ты знаешь, перед кем стоишь? Отвечай, почему у тебя скотина кажный вечер не поена? Ты почему Афоньку Кривого заведующим поставил? Лодырь и пьянчужка твой Афонька. Не то в колхозе перевелись хорошие люди? У тебя одни всю дорогу в сторожах ходят, а другие из пеленок – в заведующие. Молоко только красть и умеет. Отвечай, Петька. Я тебя Петькой буду звать, хоть ты и председатель. Председатель супротив министра что цыплок перед коршуном.

Всем очень захотелось знать, с кем же это разговаривает сторож. Любопытство пересилило осторожность. Скиф первым пересек комнату и заглянул в приоткрытую дверь.

Сторож был в кабинете один. Он сидел за председательским столом и что-то ел, судя по движениям на фоне окна, – селедку. Лунный свет, падающий на стол, освещал бутылку водки и стакан.

– Все ясно, – прошептал Сенькин. – У него очередной приступ мании величия. Как выпьет, так то министра, то ревизора из себя представляет. Один раз выпивши в клуб пришел и Петра Первого изображал. Очень похоже.

– Почему ты до сих пор неженатый? – между тем продолжал сторож, все больше и больше вдохновляясь. – Что это за председатель, который, как кобель, холостой? Какой ты пример подаешь молодежи? Хулиганов привезли, так он за хулиганкой хвостом стал таскаться. Домой ее к себе водит, на машине катает.

– Между прочим, критика совершенно справедливая, – сказал Скиф на ухо Патлатому. – Председатель у них страшно неприятный тип.

– Да? А говорят – свое дело знает.

– Что ты! С людьми обращаться абсолютно не умеет. Груб, нахален, абсолютно лишен чувства юмора, а главное, пишет стихи. Председатель пишет стихи! – Скиф шепотом, рассмеялся. – Мы ему пирамиду Хеопса поставили. Ты бы видел, как он утром рвал и метал. Бульдозером пирамиду расшиб. Ей-богу, не вру!

Сторож отпил из стакана, пососал селедку, вытер губы рукавом и продолжал:

– Самодеятельность… Стой прямо, когда я с тобой говорю. Руки по швам! Самодеятельность везде развел. Как вечер, так самодеятельность. Прежний председатель собрания устраивал. Как вечер, так собрание. Любо-дорого, а этот как вечер – так самодеятельность… Стой, Петька, не шевелись, когда с тобой министр разговаривает! Маскарады делает какие-то. В прошлую зиму хари на рожи надели и давай по улице скакать…

– До утра будет трепаться, – буркнул Патлатый.

Вдруг по крыше кто-то пробежал, со страшной силой топоча и сотрясая стены. С минуту сторож темнел на фоне окна неподвижно, потом схватил ружье.

– Ах ты, пьяная морда, – забормотал он. – Напился, так надо на правление лезть? Я тебе сейчас…

«Министр» схватил ружье и выбежал наружу. Взломщики едва успели спрятаться за большую печь.

– Стой! – донеслось снаружи. – Стой! Стрелять буду!

Топот удалился в сторону огородов.

– Клюнул, – сказал племянник гипнотизера, довольно посмеиваясь. – Быстрей, ребята, не будем терять времени.

Все трое торопливо вошли в кабинет председателя и окружили сейф. Патлатый тщательно осмотрел замок.

– Мура, – коротко подытожил он свои наблюдения.

Взломщик вытащил из кармана связку отмычек и стал колдовать, приплясывая и дергаясь.

Скиф разложил на столе открепления. Руки его немного дрожали. Цель, ради которой он затратил столько усилий, была близка. Рядом тяжело, сквозь стиснутые зубы, дышал Сенькин. Его, видно, волновала вся эта обстановка: ночь, таинственный полумрак, скрежетание отмычки в замке сейфа. Все как в кино про грабителей.

– Скоро? – прошептал Скиф.

– Заклинило что-то…

Патлатый плясал у сейфа, как дергунчик на ниточке.

– Дай я! – не выдержал племянник гипнотизера. – Тоже мне профессионал.

Сашку все больше и больше раздражал этот писклявый дергающийся субъект. Создаст же бог такую каракатицу.

– Дай, говорю. Где ты только учился!

– С простыми сейфами всегда возня, – Патлатый кинулся в сторону, сделал круг по комнате. – Это я нервничаю, – пояснил он. – Чем сложнее сейф, тем легче его открыть. А эти, дубины… Помню, в Одессе хотел я выпотрошить сберкассу… Подожди, у меня есть несколько ключей.

Профессиональный взломщик запустил руку в карман и вынул горсть ключей.

– Врешь… все равно не уйдешь…

Щелкнул замок. Патлатый надавил на ручку, и дверца сейфа открылась.

Скиф нетерпеливо оттолкнул взломщика.

– Она где-то здесь… – Племянник гипнотизера стал торопливо шарить среди бумаг. – Ага! Вот она, голубушка!

Племянник гипнотизера выпрямился. В лунном свете тускло поблескивала белая ручка печати.

– Внимание… на старт! – пропел под нос Сашка Скиф и склонился над откреплениями.

– Руки вверх!

В дверях с ружьем наизготовку стоял сторож.

– Ежели кто пошевелится, пальну, – пообещал сторож дрожащим голосом. – Подымай руки!

Взломщики медленно подняли руки. Сторож, продвигаясь боком и не сводя с них ружья, дошел до подоконника, где стояла керосиновая лампа, и, неловко действуя одной рукой, зажег фитиль. Красноватый свет сделал все происходящее еще более похожим на кадр из приключенческого кинофильма. Человек с ружьем, раскрытый сейф, вывалившиеся бумаги, трое с поднятыми руками, один из которых держит в кулаке печать.

Сторож опустился на лавку.

– Будем так сидеть до утра, – сообщил он. – Пока люди не придут. Ружье волчиной дробью заряжено. Можете садиться на пол. Кто такие будете? Двоих я вроде признаю. Хулиганы из городу. А ты, кудрявый, кто?

– Тоже знакомый, – пропищал взломщик и дернул себя за нос.

Потом, когда Сашка Скиф вспоминал ночные приключения, это было самое страшное. Нос растянулся, как резиновая соска, и шлепнул. Патлатый дернул сильнее. С клецкающим звуком нос отделился. Взломщик бросил его на пол. Потом он схватил себя обеими руками за волосы и заплясал на месте, дергая головой и руками. Волосы вместе с кожей отстали от черепа и тоже упали на пол.

На месте Патлатого стоял председатель.

– Отклоняешься от текста, – сказал председатель недовольно сторожу. – Отсебятину прешь.

Сторож виновато затоптался на месте.

– Виноват, Петр Николав… Увлекся…

Председатель взял со стола бутылку и понюхал.

– Вон оно что. Я же тебе сказал, чтобы воды налил.

– Я хотел, чтобы жизненнее было… Так сказать, ближе к правде… Вы уж извините, Петр Николав, что вас Петькой называл… и насчет кобеля тоже… Увлекся… вошел в роль.

– Конечно, полбутылки выхлестал. И дурак в роль войдет, – засмеялся Сенькин. – Будем народ звать, Петр Николаевич, или сразу в район повезем?

Председатель не ответил. Он встал на колени и принялся запихивать в сейф выпавшие бумаги.

То, что произошло, настолько ошеломило Скифа, что племянник гипнотизера все это время простоял, не шевелясь, с зажатой в кулаке печатью. Потом глаза его сверкнули, оценивая обстановку. Председатель стоял спиной к нему на коленях, Сенькин, растянув рот до ушей, смотрел на сторожа, который, не теряя времени даром, допивал из стакана. В следующее мгновение Сашка Скиф кошкой бросился на Сенькина, сбил его с ног. Возможно, племяннику гипнотизера удалось бы уйти, но он зацепился ногой за ремень от ружья и растянулся на полу. Сенькин и сторож набросились на него, подмяли под себя.

– Ай-ай-ай, – сказал председатель, закрывая сейф. – Грубо. Не похоже на Александра Скифина.

– Что вам от меня надо? – закричал Сашка, тяжело дыша. – Что это за спектакль?

– Десять лет принудительных работ, – заржал Сенькин. – Это только за один сейф. А там, наверно, у тебя еще кое-что найдется.

– Я никакой не грабитель… Я даже не пятнадцатисуточник… Я сейчас все расскажу… пустите меня!

– Отпустите, – приказал председатель.

Сашка поднялся с пола.

Председатель сел за стол, посмотрел на свет бутылку.

– По сто грамм наберется. Садись поближе, Александр Скифин. У меня есть к тебе деловой разговор. А вы идите отдыхать. Благодарю за участие.

Сашка присел к столу.

– Вообще-то мне ваш нос сразу подозрительным показался. Дрыгался на ходу. И голос похож.

– Мало было времени для репетиции. Уборка.

– Я уже хотел удрать, да сторож убедил. Уж очень здорово вас критиковал.

– Талантливый, черт, – согласился председатель. – Это он сам придумал… меня разделывать. Он деда Щукаря так сыграл, что все три дня с больными животами ходили. Ну, ладно, рассказывай свою биографию.

* * *

Отвязать яблоню от Мотикова не было никакой возможности, ножа не оказалось, и они пошли к бабке Василисе так. Хорошо, что была глубокая ночь и никто не мог видеть этого странного, почти фантастического зрелища. К человеку привязана яблоня, он шагает со связанными толстой веревкой руками, над его головой шелестят листья, корни волокутся по земле. Время от времени с ветвей срываются яблоки и со стуком падают на землю и на голову человеку.

– Штук десять их на меня кинулось, – рассказывал Мотиков. – Двоих я через себя бросил, одного зажал под мышку, другого ногами… Темно слишком было и ямы какие-то… Я бы все равно их раскидал, – споткнулся. Привязали они меня к яблоне и ушли. Да разве это яблоня? Три раза дернул. Пошел искать тебя. Откуда они взялись, а, Саш? Десять таких лбов. Как будто ждали.

Племянник гипнотизера сорвал висевшее над головой чемпиона яблоко и надкусил его.

– В этом-то все и дело, Мотя… Они разыграли пьесу с нашим участием. Знаешь, как называется? «Скифин и другие, не считая милиционера…» А вкусную ты яблоню выдрал, Мотя, завтра надо вернуть хозяину… Пока, Мотя, мы валяли дурака, пирамиду строили да движок утопляли, они черти, эту пьесу репетировали… Сенькин, гад, придумал, что у него в райцентре знакомые рецидивисты… ну и все такое.

– А зачем они это сделали, Саша?

– Чтобы поймать меня в момент вскрытия сейфа. Теперь, Мотя, я связан по рукам и ногам…

– Дай яблочко, – попросил чемпион. – Во рту пересохло.

Скиф сорвал яблоко и скормил его Мотикову.

Они пошли дальше.

– Что ж нам теперь будет? – спросил чемпион.

– Он предложил на выбор: или сдаст нас в милицию, или мне отработать у него главным инженером три года.

Мотиков остановился.

– Да кто он такой? – зарычал чемпион так, что сорвалось два яблока. – Пьесу какую-то… Его дело хлеб растить! Коров доить! А он пьесы дурацкие играет!

– В этом-то, Мотя, все и дело. Это знаешь кто? Это мим, что в нашем институте учился. Ты помнишь, что о нем рассказывали? Мы тогда только на первый курс поступили. Он кого хочешь изобразить мог. Он один раз так ректора изобразил, что родная дочка не узнала и поцеловала его в щечку. Знаешь, на чем мы сгорели, Мотя? На этих самых откреплениях. Там было написано: «Колхоз такой-то в услугах тов. не нуждается». А пятнадцатисуточник разве тов.? В этом-то и все дело, Мотя. Тут он и подключил к нам свою самодеятельность. А она у него первая в области. А мы с тобой, Мотя, уши развесили. Подожди, я схожу за ножом.

Они уже стояли перед бабкиным домом. Скиф сбегал за ножом и освободил чемпиона. Богатырь расправил отекшие руки.

– Я тоже с тобой останусь, – сказал он. – Куда ты, туда и я.

Друзья сели на скамейку. По вершинам сада прошелестел предутренний ветер. Не то упала роса, не то начинался дождь. Звезд не было. Только на краю неба, у самого горизонта, в мутном пятне угадывалась луна.

– Нет, Мотя, – Скиф покачал головой. – Тебе тут нечего делать. У тебя душа к другому лежит.

– А у тебя лежит?

– С мимом интересно поработать. Да и у меня нет выбора. Вот тебе справка. И всем развезешь. И скажи им, что Скиф всегда держит свое слово.

– Подписал? – ахнул Мотиков.

– Да.

Чемпион задумался.

– Значит, он за одним тобой охотился? – догадался он наконец.

– В этом-то все и дело, Мотя. Ритка ему все растрепала. Ну он и захотел взять меня в свою самодеятельность. Знаешь, как некоторые директора за футболистами охотятся, так он вербует в свою самодеятельность. Ну пошли, собирайся, Мотя. Часов в пять за тобой Сенькин заедет. Наш старый друг. Теперь он, рожа, в моем подчинении будет. Я ему покажу, как на главного инженера верхом садиться. Десять раз заставлю мотор перебрать. Ты заметил, что он у него на трех цилиндрах работает?

– Нет, – сказал чемпион.

– Вот видишь, а еще хотел оставаться. Иди, Мотя, выжимай гири, удивляй публику. Ты напиши, Мотя, как устроишься. Я буду жить у бабки Василисы.

Чемпион вдруг замотал головой и схватил Скифа за плечо.

– Друг, – замычал он. – Ты настоящий друг… Пожертвовал собой…

– Ну, хватит, ну, Мотя…

– Когда буду в цирке работать… всегда в первом ряду посажу… когда ни приедешь… бесплатно. А хочешь, маленькую мартышку пришлю?

– Идем, холодно…

Луна зашла. От реки тянуло сыростью. По дорожке куда-то прыгала по своим делам лягушка. С вишен капало. Не то роса, не то начинался дождь.