Девушку Фиру Мария нашла не в модельном агентстве. Фира пришла сама – насчет работы – и нарвалась на Ленку, которая быстро выяснила, что печатать девица не умеет, компьютер видит впервые в жизни, а английским владеет в пределах пятого класса средней школы. Мария, спешившая с какими-то документами, увидела Фиру, когда та уже стояла в дверях и изо всех сил старалась не зареветь. Мария пролетела было мимо, потом поворотилась, осмотрела Фиру с головы до ног, вернулась, задала несколько вопросов, решительно взяла девушку за руку, отвела в кабинет Платона, осиротевший после открытия клуба, усадила под пальмой и потребовала у буфетчиков чаю, минералки и сигарет.
      Отец у Фиры был московским узбеком, еще в конце восьмидесятых попавшим под колесницу, запущенную Гдляном и Ивановым. Куда он делся после этого, Фира либо и вправду не знала, либо не хотела говорить. В девяносто втором мать увезла ее в Ригу, откуда и была родом, а московскую квартиру сдала на два года иностранцам. В Риге мать нашла себе хахаля, с которым у Фиры не сложились отношения, и когда Фира сказала, что хочет вернуться в Москву попытать счастья, мать особо не возражала. Тем более что будущее Фиры не вызывало у нее сомнений.
 
      Фира унаследовала от матери стройную фигуру, высокую грудь, длинные ноги и густую гриву соломенно-желтых волос. От отца – темно-карие глаза, смуглую кожу и выдающиеся скулы. Попадавшиеся на ее пути парни шалели и теряли дар речи.
      Фира прекрасно представляла себе, как она будет жить в Москве и чем будет заниматься. Конечно же, устроится на фирму, которая ведет большие дела. В эту фирму будут приходить на переговоры важные иностранцы, а она будет принимать их, угощать кофе и коньяком. Иностранцы станут дарить ей цветы и всякие безделушки, приглашать в рестораны. А потом появится ОН – наверное, американец, – потеряет голову и увезет Фиру навсегда в Штаты.
      Фира возлагала большие надежды на квартирантов. Если люди платят за квартиру тысячу долларов в месяц, то, скорее всего, у них неплохой бизнес, и, увидев Фиру, они вполне смогут предложить ей работу. Тогда-то она себя и покажет. Это ничего, что квартиранты не из Америки, а всего лишь из Индии. Для первого шага Индия тоже сгодится.
      Но квартиранты Фиру разочаровали. Они два года успешно торговали индийскими самоцветами, потом вошли в клинч с налоговыми органами, разорились на взятках и теперь спешно сворачивались. Когда Фира появилась в квартире, исполнявшей по совместительству и роль .офиса, индусов там уже не было. Остались только пустые папки, сваленные в кучу на кухне, да пухлая визитница с карточками. Оттуда Фира и узнала про существование "Инфокара".
      Мария мгновенно оценила, с каким материалом ей довелось столкнуться. Внешние данные – исключительные. Наличие трехкомнатной квартиры в Москве – неоценимое достоинство. На прямой вопрос девушка, несколько смутившись, ответила, что да, был один мужчина, еще в седьмом классе, но сейчас никого нет. Значит, не шлюха, это тоже плюс. Остаются шлифовка и доводка.
      Три месяца Мария доводила Фиру до кондиции – спортзалы, массажные кабинеты, четыре часа занятий английским ежедневно, парикмахерские и портнихи, – а потом повезла ее в Третьяковку, где открывалась выставка из частных коллекций и куда обязательно должен был приехать Платон.
      Мария вооружила Фиру пейджером, надежно укрыла в одном из соседних залов и приказала появиться по сигналу в дверном проеме и там замереть. Сигнал поступил, когда официальные лица уже отговорили и слово дали Платону как генеральному спонсору.
      Платон взял в правую руку микрофон, собрался с мыслями, открыл рот и тут увидел у входа в зал Фиру. Микрофон бессильно опустился вниз. Собравшиеся в зале повернулись к двери и онемели. Кто-то закашлялся. Продолжавшаяся минуту гробовая тишина ознаменовала абсолютное и бесспорное торжество Марии. Придя в себя, Платон что-то пролепетал, сунул микрофон охраннику и стал пробиваться сквозь толпу Но Фиры уже не было. Повинуясь полученным от Марии инструкциям, она исчезла, как Золушка, не оставив ни хрустального башмачка, ни иных следов.
      В тот же вечер Мария призналась Платону, что прекрасную незнакомку привела она, но у той практически не было времени, чем и объясняется поспешное исчезновение. На самом деле Мария приказала Фире сгинуть только потому, что Платон был не один, а с предыдущей пассией, тоже подобранной Марией, и она не хотела скандала. Тем более что через два часа Платон должен был улетать, и знакомство не имело бы немедленного продолжения. Сразу же после возвращения Платона началась заваруха, и ему стало не до Фиры. А теперь, когда понадобилась незасвеченная квартира, все складывалось просто наилучшим образом.
      Платон, естественно, не стал рассказывать вызванной в клуб Марии, что ему грозит реальная опасность, а потому нужно надежное укрытие. Он просто сказал, что хочет отдохнуть и отвлечься, и главное – чтобы его никто не дергал. Если эта девочка... ну та самая... с выставки... А? Только отсюда звонить не надо. Лучше поехать к ней и выяснить. Договорились?
      Мария вернулась через час и утвердительно кивнула. Платон просиял, схватил бумажку с адресом, вызвал администратора и распорядился. В машину, которую определил Ларри, потащили шампанское и снедь. Платон протянул Марии один из немецких телефонных аппаратов и сказал:
      – Вот... Это тебе, на три дня. По нему тебе могу звонить только я. И Ларри. И еще Федор Федорович. Вот тебе еще мой номер телефона. Если что-то неотложное, звони мне только по нему. Ларри тебе объяснит... Надо набрать восемь, потом десять, потом еще что-то. Он точно скажет. Больше ни по каким телефонам мне не звони. Считай, что меня нет. Поняла? В четверг вечером я сообщу, во сколько мне будет нужна машина в пятницу. Все, обнимаю тебя.
      И Платон умчался.
      Заручившись обещанием Марии свести его с запропастившимся Платоном, Марк вообще перестал давать ей проходу. Каждые полчаса он звонил Марии со всех телефонов, время от времени вызывал на собеседование в коридор, проникновенно заглядывал в глаза. Брал на жалость. Мария держалась, как партизанка. Тем более что Платон, похоже, всерьез обосновался у Фиры на все три дня. Ни одного звонка, даже по новому телефону. Сказать Марку было решительно нечего. Не может же Мария, в самом деле, сообщить ему засекреченный адрес. С Марка станется припереться туда для разговора, а Платон специально укрылся от всех, чтобы хоть немного передохнуть. Этого Платон уж точно не простит. Другое дело, если Марк случайно окажется по соседству, когда Платон будет в пятницу выходить из подъезда. Мало ли что – ехал мимо, увидел, подошел... Через некоторое время Мария сдалась и сказала Марку:
      – Ладно. Только потому, что обещала. Он в четверг обещал позвонить и сказать, во сколько подавать машину.
      – А куда?
      – И куда – тоже, – солгала Мария. – Вот тогда и сообщу. В четверг около девяти вечера Марк позвонил Марии по внутреннему телефону и трагическим голосом сообщил:
      – Я сейчас должен отъехать. На переговоры. Наверное, уже не вернусь. Как только пройдет информация, дай мне знать по мобильному. Он будет включен все время. Или сбрось на пейджер.
      Платон вышел на связь ровно в полночь, спросил привычно, как дела, и, не дослушав ответа, попросил прислать машину к половине одиннадцатого. А также проинформировать Ларри и Эф-Эф.
      Мария все исполнила и стала звонить Марку. Тот не отзывался – противный голос сообщал из трубки, что мобильный телефон абонента выключен или находится вне зоны обслуживания. Так оно и было на самом деле. В соответствии с давней традицией Марк, готовясь к завтрашнему решительному разговору, пошел в баню. Пейджер он оставил в пиджаке, который повесил в шкаф, а сумку с телефоном поставил на столик, рядом с пивом и едой.
      Случилось так, что, когда Марк совершал свой первый заход в парную, официант нечаянно толкнул сумку, и она упала на пол. Чертыхнувшись про себя и воровато оглянувшись, официант поднял сумку и поставил на прежнее место. Конечно же, он не мог знать, что батарейка мобильника при падении отскочила и телефон благополучно выключился. А Марк обнаружил это лишь в третьем часу, когда уже было поздно что-либо изменить.
      Отчаявшись добраться до Цейтлина по телефону, Мария набрала номер пейджинговой службы и сказала:
      – Сообщение для абонента одиннадцать-шестнадцать. Марк Наумович, срочно позвоните в "Инфокар". Для вас есть информация.
      Однако слабый писк оставшегося в шкафу пейджера не пробивался сквозь гремевшую в предбаннике музыку. Мария еще два раза посылала сообщение, но звонка Марка так и не дождалась. Она посмотрела на часы, разозлилась, снова набрала пейджинговую службу и передала новое сообщение:
      – Марк Наумович, запишите адрес: Стромынка шесть, подъезд два, в половине одиннадцатого утра. Мария.
      Это сообщение Марк прочел в третьем часу, когда одевался. Но он был не первым.

      В подвале на Пятницкой улице пахло свежемолотым кофе и трубочным табаком. Шуршащие под потолком кондиционеры выгоняли дым в темный коридор. На длинном белом столе два компьютера перемалывали информацию. Через один из них, имевший сетевую связь с базой, осуществлялся перехват информации, курсировавшей в системах пейджинговой связи. Второй же отсеивал девяносто девять процентов поступающих сообщений, оставляя только необходимое. Когда экран второго компьютера заполнялся выловленной из эфира информацией, включался принтер, и в руки к сидящему в кожаном кресле и попыхивающему трубкой человеку сползала страница с распечатанным текстом. Человек просматривал текст, кивал головой и скармливал страницу ненасытному шреддеру.
      Примерно до девяти вечера принтер и шреддер работали как заведенные. Кто-то требовал немедленно прислать по факсу номера выписанных за сегодня справок-счетов. Ларри Георгиевича срочно разыскивал некто Юра. Мама просила Иру перезвонить сестре. Директорам напоминали о субботнем совещании в подмосковном филиале. Водителю Сергею приказывали немедленно подъехать в офис. Снова разыскивали водителя Сергея. Обычная суета. Ничего интересного.
      После девяти принтер стал надолго замирать. Человек в кресле достал из портфеля толстый том Генри Миллера и углубился в чтение, время от времени поглядывая на голубые экраны дисплеев.
      Около часа ночи второй компьютер ожил. Человек отложил книгу, подошел к столу и вгляделся в текст. Марка Наумовича срочно просили позвонить в "Инфокар". Через десять минут это же сообщение было повторено дважды. А еще через некоторое время на экране появилась новая информация.
      Человек нажал кнопку на принтере, взял страницу в руки, снял телефонную трубку, набрал номер и сказал:
      – Есть. Записывайте.

      Платон никогда и никуда не являлся вовремя. Уж кому-кому, а Марку это было доподлинно известно. Вызванная на половину одиннадцатого машина ничего ровным счетом не означала. Если к тому же принять во внимание, что рядом с Платоном находится девочка из летучего отряда Марии. Но лучше все-таки приехать заранее. Надо, надо поставить все точки над "i". Поэтому в девять часов Марк уже был на месте, вылез из своего "мерседеса" и сделал несколько шагов по замусоренному двору, чтобы размять ноги. Он закурил, сделал несколько затяжек, потом отшвырнул сигарету в сторону. После вчерашнего курить не хотелось. Болела голова, и во рту было какое-то гадостное ощущение. Марк огляделся по сторонам.
      Вот второй подъезд, откуда должен появиться старый друг Платон Михайлович. Тошка. Можно подождать его прямо у двери подъезда. А можно и вот здесь, у закрытого на ремонт детского садика. Судя по всему, ремонт так и не начался. Можно и в машине. Нет, в машине не следует. Черт его знает, в каком настроении выйдет Платон. Если увидит машину Марка – может разозлиться. И пока Марк будет вылезать из "мерседеса", умчится по своим делам. Ищи его потом заново. Пожалуй, лучше всего отловить прямо в подъезде, тепленького.
      – Я в подъезде буду, – бросил он водителю, приняв решение.
      – Марк Наумович, – высунулся ему вслед водитель. – Минут десять есть? За сигаретами сгонять?
      – Я сколько раз говорил, чтобы меня этими глупостями не беспокоили! – вызверился Марк. – С вечера надо запасаться.
      Но, посмотрев в красные от бессонной ночи глаза водителя и вспомнив, во сколько он отпустил его вчера, Марк сменил гнев на милость и разрешил:
      – Пять минут. Чтобы мухой. И телефон не занимай.
      Марк зашел в темный подъезд, поднялся на один пролет, брезгливо протер подоконник купленной по дороге газетой и устроился поудобнее, положив рядом с собой мобильный телефон, сигареты и зажигалку. Сквозь заляпанное старой краской окно был виден двор, окруженный с боков заборами. Двор был пуст – те, кому нужно было на работу, уже ушли, а время бабушек еще не наступило. Только один человек в спецовке неспешно появился из-за забора, неся под мышкой что-то завернутое в мешковину, а в руке – полиэтиленовый пакет, в котором угадывалась бутылка, прошагал через двор и скрылся за дверью, ведущей в детский садик. Сторож, наверное...
      Через пять минут во двор влетел "мерседес" Марка. Лихо взвизгнул тормозами и встал неподалеку от подъезда. Водитель вылез из салона и стал закуривать. Курить в машине Марк запрещал категорически.
      Какое-то время Марк не обращал внимания на происходившее за окном – он прислушивался к звукам в подъезде и старался не прозевать момент, когда на неизвестном ему этаже откроется нужная дверь. Наконец он снова бросил взгляд на улицу и увидел, что рядом с машиной стоит странная женщина и о чем-то разговаривает с водителем. В обычной уличной толпе эта женщина, несмотря на некоторую своеобразность внешности, могла бы остаться и незамеченной, но во дворе времен массовой жилищной застройки, напротив детского садика с еще сохранившимся, хотя и выцветшим лозунгом "СПАСИБО ПАРТИИ ЗА НАШЕ СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО", рядом с переполненными и опрокинутыми мусорными баками, изуродованными скамейками и заваленной пустыми бутылками беседкой – она притягивала к себе внимание, как магнитом. При этом ничего необычного в женщине не было – длинная, закручивающаяся вокруг тощих ног черная юбка, черная кофта, из-под которой виднелся аккуратный белый кружевной воротничок блузки, черные туфли с сильно стоптанными каблуками.
      Черная шляпка с остатками вуали, черные перчатки, в пальцах – длинная дымящаяся папироса Ничем не примечательное, вытянутое лицо. Выбивающиеся из под шляпки неопределенного цвета волосы .. Таких женщин еще можно увидеть где-нибудь в центре, на бульварах, – они обитают в старых коммуналках и греются летом на скамейках у Патриарших прудов, – или в старых фильмах, где они произносят пламенные речи против произвола и самодержавия. Но здесь, в районе бывшей новостройки, эта дама смотрелась, как ворона на снегу.
      Марк ухмыльнулся, закурил, дождался, когда странная женщина, закончив разговор с водителем, уйдет со двора, и неспешно набрал номер телефона в машине.
      – Что этой старой курице было надо? – спросил он, когда водитель снял трубку.
      – Да ничего, – ответил водитель. – Подошла, спросила, кого жду.
      – А ты что?
      – Да ничего. Кого надо, говорю, того и жду.
      – А она?
      – А что она? Усмехнулась и пошла.
      Марк пожал плечами и выбросил непонятное создание из головы. И, конечно же, он не мог видеть, как женщина, зайдя за угол, выудила откуда-то из-под кофты телефон, нажала несколько кнопок и быстро заговорила в микрофон.
      Когда время стало близиться к половине одиннадцатого, во двор въехал хлебный фургон и припарковался неподалеку от "мерседеса". Водитель согнулся над сиденьем, чтобы его не было видно снаружи, включил рацию и сказал:
      – Передайте второму, прибыл на место. Все в порядке. Забираю пассажира, дальше следую по маршруту. Фургон прислал Ларри.
      Марк услышал, как наверху хлопнула дверь и как что-то неразборчиво произнес Платон. Он вскочил с подоконника, рассовывая телефон и сигареты по карманам. Теперь, когда до долгожданной встречи оставались считанные секунды, Марк сообразил, что сделал колоссальную ошибку. Ни в коем случае нельзя встречать Платона в подъезде. Он тут же поймет, что Мария выдала его местонахождение, и просто озвереет. Лучше натолкнуться на него на улице, пусть у самой двери подъезда, но на улице, изобразить удивление, соврать что-нибудь про тетку с материнской стороны, живущую по соседству...
      Марк выскочил во двор, отлетел от подъезда на несколько шагов, развернул газету и стал мелкими шагами приближаться к двери, изображая увлеченное чтение на ходу. Поверх газеты он внимательно следил за происходящим. Когда в проеме распахнувшейся двери возник Платон, Марк сделал решительный шаг навстречу и столкнулся с ним нос к носу, громко пробормотав "Пардон".
      Опустив газету, он изобразил удивление.
      – Тоша, – сказал Марк, картинно раскрывая объятия. – Ты здесь откуда? Ты что в этой дыре делаешь?
      – Встреча была, – настороженно ответил Платон, сделав шаг назад. – А ты?
      – У меня же здесь тетка живет, – соврал Марк. – Да ты ее помнишь, тетя Хана, мамина двоюродная сестра, у меня на дне рождения... Помнишь? Она заболела. Вот я и заехал навестить, деньжат подбросить, продуктов... Вон в том подъезде живет. Помнишь ее?
      Никакую тетю Хану Платон не помнил. Впрочем, он не вспомнил бы ее, даже если бы она и вправду существовала. Но появление Марка ему категорически не понравилось. Оно вносило в разработанный план действий элемент неожиданности. И Платон, который по мере приближения решающего дня становился, как ни странно, все спокойнее, почувствовал, что начинает дергаться. Радостно улыбающаяся физиономия Марка вызвала у него сначала раздражение, а потом – нарастающее бешенство.
      – Надо поговорить, – торопливо сказал Марк, с тревогой наблюдая, как меняется лицо Платона. – Раз уж встретились...
      – Сейчас не могу, – с трудом сдерживаясь, скороговоркой ответил Платон. – У меня важная встреча, и я опаздываю.
      – Ну пять минут-то есть, – не отставал Марк. – Пять минут точно есть. Твоя машина ведь еще не подошла.
      Сказать, что он едет на встречу на хлебном фургоне, Платон не мог. Помолчав, он решительно произнес:
      – Марк, я сейчас говорить не могу. Точно не могу. Иди к своей тете или куда хочешь, но сейчас никакого разговора... Понял? Это окончательно. Иди...
      Платон поднял глаза, взглянул на Марка и понял, что вся его решительность сейчас улетучится. Губы у Марка дрожали, и слезы уже начинали пробивать дорожки по небритым щекам.
      – Значит, все? – спросил Марк срывающимся голосом. – Все? Поэтому меня с тобой и не соединяют? Поэтому мы больше и не видимся? Я больше не нужен? Тогда так и скажи, только прямо скажи, а не через своих холуев. За двадцать лет дружбы я хоть правду-то заслужил? Или мне и этого не положено?
      – Вот же черт! – в сердцах сказал Платон. – Как не вовремя все... Послушай, я совершенно этого не... Мы обязательно встретимся. Я хочу, чтобы ты знал – ничего между нами не изменилось. Все как было... Просто сейчас... Давай так... Сегодня или завтра разберемся тут с одним делом и обязательно встретимся. Знаешь, что? Я, наверное, через пару дней улечу в Лозанну. Может, прилетишь ко мне туда? На денек? Я буду в "Паласе". И все обсудим. Идет?
      Марк оживал прямо на глазах.
      – Ладно, – сказал он растроганно, кладя Платону руку на плечо. – Забыли. Так я оформляю визу? Договорились?
      Платон кивнул.
      – Может, я постою с тобой, пока твоя машина не подойдет? – Марк обрел обычную уверенность в себе. – Есть много вопросов...
      – Нет! – категорически заявил Платон. – Ты сейчас же уезжаешь. Все обсудим в Лозанне, А сейчас уезжай. Ни секунды нет...
      Марк замялся на мгновение, пытаясь сообразить, стоит ли дожимать Платона, потом решил, что он уже отвоевал все, что было возможно, еще раз хлопнул Платона по плечу, повернулся и пошел к "мерседесу".
      Платон посмотрел ему вслед и присел на корточки, чтобы завязать болтающийся шнурок.
      Покончив с туфлей, Платон выпрямился и увидел, что Марк неподвижно стоит, взявшись за дверную ручку "мерседеса". Потом Цейтлин сделал левой рукой какое-то неловкое движение, будто забыл что-то и намеревался ударить себя по лбу, но рука замерла на полпути, бессильно опустилась, и Марк навзничь грохнулся на землю. Платон успел только заметить, как из кармана Марка вылетел мобильный телефон и волчком закрутился рядом с "мерседесом", и тут же почувствовал, что падает тоже. На мгновение он потерял сознание. Придя в себя, Платон ощутил, что его прижимает к земле невероятная тяжесть.
      – Живы, Платон Михайлович? – донесся откуда-то издалека незнакомый голос. – Не задели?
      Платон постарался повернуть голову, увидел краем глаза кожаную куртку лежавшего на нем человека и промычал что-то нечленораздельное.
      – Только не двигайтесь, – прошептал человек, горячо дыша ему в ухо. – Не шевелитесь. Я сейчас, сейчас все сделаю.
      Он волоком потащил Платона в сторону. Через несколько секунд металлическое днище хлебного фургона наползло на небо, по которому лениво ползли белые облака. Платон, чувствуя какую-то странную слабость, закрыл глаза. Как сквозь вату, он слышал хлопанье распахивающихся окон, топот бегущих ног, истошные женские крики и металлический лязг. Потом сильные руки подхватили его, подтянули вверх, и он оказался в кабине фургона.
      – Бумаги, – прохрипел Платон, – где мои бумаги... Человек злобно выматерился, исчез, потом появился и протянул Платону вывалившийся из его рук потертый кожаный портфель.
      – Это? – спросил он и, не дожидаясь ответа, крутанул ключ зажигания.
      Фургон взревел и вылетел на улицу. Платона швыряло из стороны в сторону. Сквозь полуопущенные веки он видел, как сидевший рядом человек в кожаной куртке обеими руками бешено крутил баранку, крича что-то в мобильный телефон, зажатый между плечом и ухом. Минут через пятнадцать гонка прекратилась. Фургон остановился на пустыре, неподалеку от глубокого котлована. Водитель повернулся к Платону и стал ощупывать его обеими руками.
      – Что случилось? – прошептал Платон, начиная понемногу приходить в себя.
      – Ничего, ничего. . – успокаивающе бормотал водитель, продолжая ощупывать Платона. – Ничего... вроде обошлось, слава богу..
      – Что случилось, я тебя спрашиваю, – голос Платона постепенно креп.
      – Мы попали в засаду, Платон Михайлович, – неохотно объяснил водитель. – Ждали вас там. Вот и пришлось уходить.
      – А что с... что с Мариком? – Платон окончательно вспомнил все и выпрямился – С ним что?
      Но водитель не успел ответить. С ревом подъехали машины, захлопали дверцы, и в кабину всунулся Ларри.
      – Жив? – спросил он. Платон с удивлением заметил, что лицо Ларри было совершенно белым, из-за чего покрывающие его веснушки казались нарисованными. – Ранен?
      – Нет, Ларри Георгиевич, – поспешил отрапортовать водитель. – Все нормально. Просто шок.
      – Врач нужен? Ты сам-то как?
      – Нормально. – Платон пошевелил руками. – Вроде нормально. Дышать немного больно. Что с Мариком?
      – Не знаю пока, – мрачно ответил Ларри. – В общем, так. На сегодня все отменяется. Сейчас пересаживаешься в мою машину – ив аэропорт. Билеты, паспорт, визу – все привезут туда. С тобой полетит Эф-Эф. Вечером созвонимся.
      Платон попытался было возразить, но Ларри решительно заявил:
      – Даже говорить не будем. Зачем нужны наши деньги, если нас не будет? Пока ты жив, мы их всех сто раз сделаем. В рот. И в другие места. Я этим сам займусь.
      – Ты узнаешь, что с Марком? – Платон сдался. – Я видел, как он упал... Плохо...
      – Узнаю, – пообещал Ларри. – Сразу же тебе сообщу. Не беспокойся, все будет нормально.
      – Нормально... – Платон откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. – Ничего нормального уже не будет.