Если бы у меня был иммунитет, Марта не сумела бы причинить мне столько боли. Может быть, именно из-за Марты я воспринимал происходящее на Совете так болезненно. Я с трудом удерживал лицо, не позволяя губам сложиться в презрительную гримасу Мне омерзительно было смотреть, как загоняют в угол говорящего дело Лару. Чем это кончится, я сказать не мог. Мое предвидение опасности упорно молчало, хоть я и ощущал бродящий по залу призрак непоправимости происходящего. Очевидно было, что Лару сегодня решили добить.

– Мы не можем и дальше искусственно сдерживать трудовой энтузиазм народа.

– Мы заявили определенные цели, но пока ничего не достигли. Если все то, что мы делаем, не приведет к успеху, у людей опустятся руки.

– Хорошо, если разочарование сменится апатией. Гораздо вероятнее, что оно вызовет социальный взрыв.

– В конечном счете проводимая политика идет на пользу нашим врагам!

Обвинение Лары в пособничестве представителям уничтоженных кланов было очень грозным. Опасность угрожала не только самому Ларе, но и всем, кто стоял рядом. Принцепс понял это. Он щелкнул пальцами, привлекая внимание Совета, и все замерли в ожидании. Я понимал, что у Принцепса есть два выхода. Лара наверняка действовал в полном согласии с Принцепсом, и по совести Принцепс должен был его защитить. В этом случае он брал на себя часть ответственности Лары, и оставалось только надеяться, что он выдержит этот груз. С другой стороны, он мог отдать Лару на растерзание и, присоединившись к обвинителям министра, легко выйти из-под удара, который косвенно был направлен и на него. Принцепс не казался мне сильным человеком, и я подумал, что он выберет второй вариант. Но я ошибся.

– Мы находимся в сложной, я бы сказал – в критической ситуации, – начал он. – Во многом эта ситуация вызвана объективными обстоятельствами, но во многом виноваты мы сами. Мы были недальновидны и не сумели предусмотреть всех последствий наших замыслов. Мы были неоперативны и не смогли вовремя вмешаться и поправить ситуацию. И наконец, мы были не умны, поскольку не смогли изобрести правильные ответы на те катастрофы, которые у нас случались.

Рик Яалстрак меньше всех виноват в том, что ему приписывают. Разве он давал заключение по эффективности новых стимуляторов? Разве он выдумал кормовые водоросли? И разве он организовал массовый выезд желающих в деревню? Нет, все это делали наши советники, администраторы и даже чистильщики – в пределах, естественно, своих возможностей. У нас есть стенограммы, пусть каждый желающий возьмет и посмотрит, что говорили не так давно на Совете. Было такое? Было.

Теперь давайте разберемся. Разве все они – враги, пособники кланов? Нет. Это невозможно. Большинство из них воевало, многие были ранены. Они до сих пор ненавидят кланы лютой ненавистью. Так что же тогда? Я думаю, здесь нет злого умысла. Все гораздо сложнее. Мне кажется, мы излишне торопимся и принимаем недостаточно взвешенные решения. Может быть, следует остановиться и разобраться в сложившейся ситуации и в причинах наших ошибок? Здесь говорили: надо использовать подъем энтузиазма в стране. Согласен. Но не в ущерб же самим себе. Если двигатель все время форсировать, его можно запороть. Поэтому предлагаю назначить комиссию, состоящую из независимых экспертов. Комиссия в течение декады подготовит заключение о том, почему все складывается не так, как мы замышляли. Потом будем решать.

– Через декаду будет поздно, – громко сказал кто-то, и я почувствовал короткий, быстро скользнувший по загривку озноб.

Лицо Принцепса стало на мгновение жестким, но тут же разгладилось.

– Нет, рик Артаган, – спокойно возразил он. – Через декаду поздно не будет. Что может произойти за декаду? Зато мы осмыслим ситуацию.

– Думаю, это правильное решение, – вдруг громко сказал молчавший до этого Чара. – Надо вернуться к этому вопросу через декаду. Тогда и будем решать.

Совет принялся обсуждать состав комиссии, а я смотрел на Чару и не мог отвести глаз. Сегодня Чара казался мне концентрированным воплощением всего рассеянного по миру коварства и всей вселенской жестокости. Высокий и сильный, с ясными серыми глазами, он выглядел предельно надежным и открытым. И если бы я ничего не знал о его планах, я был бы глубоко убежден, что нет человека, способного лучше его защитить мир и порядок в этой стране.

Наверное, Чара почувствовал мой взгляд, потому что быстро обернулся, и я успел заметить злобный огонек, мелькнувший в его глазах, когда он меня узнал. Прятаться было бессмысленно, я улыбнулся ему уголками губ и вежливо обозначил приветственный жест. Чара отвел глаза, но очевидно было, что теперь он думает обо мне.

К счастью, все задвигались, вставая и оживленно обрызгивая себя духами. Встал и я, намереваясь поговорить с Принцепсом. Протолкавшись к его столу, я увидел, что он занят беседой с Кетабаром Морой и еще двумя советниками. Поникший Лара стоял рядом, не вмешиваясь в разговор. Я подгадал минуту, когда все умолкли, и попытался привлечь внимание Принцепса.

– Могу я рассчитывать на четверть периода? – осведомился я, когда его глаза остановились на мне.

Несколько секунд мне казалось, что Принцепс размышляет над моим вопросом. Потом он поднял голову, и я увидел, как далеко отсюда он находится.

– А? Что? – спросил он. – Что-нибудь срочное?

– Ну… – Я беспомощно оглянулся на холодно рассматривающего меня Мору. – В общем-то да… Но Принцепс уже принял решение.

– Нет, – он отстраняюще поднял руку. – Не сегодня.

– Завтра? – продолжал наседать я, пренебрегая этикетом.

– Это к Таш, – рассеянно ответил Принцепс. – Таш определит время, – добавил он уже раздраженно.

Я понял, что дальше давить опасно.

Коснувшись в знак согласия носа, я отошел в сторону и стал озираться в поисках Таш.

– Какое поучительное зрелище – наши обсуждения, – произнес над ухом знакомый баритон.

Я вздрогнул и обернулся. Рядом стоял Аркарнак Чара.

– По-моему, рик Яалстрак так и не понял, о чем говорили возражавшие ему, – произнес я, не двигаясь с места.

– Ничего, – сказал Чара, и губы его непроизвольно сложились в хищную улыбку. – Со временем поймет.

Я хотел заметить, что было бы неплохо, если бы Лара после этого остался жив, но только вежливо склонил в ответ голову.

– Я надеялся, что мы встретимся еще до Совета, – сказал Чара, упираясь взглядом мне прямо в глаза. Я простодушно выдержал взгляд.

– Злоупотреблять временем министра…

– Это не страшно. Гораздо страшнее, когда начинаются неприятности.

– Неприятности? – Я был поражен. – У кого? Я никому не мешал дышать.

– Последнее время невероятно много работы, – продолжал Чара, не отвечая на мой вопрос.

Озадаченный поворотом беседы, я молча ждал продолжения.

– Не все выдерживают. Нужен отдых, а времени отдыхать нет.

Я рискнул поддержать разговор.

– Если нельзя куда-то уехать, – сказал я, – надо обязательно хорошо есть и высыпаться.

– Здоровье Принцепса вызывает особое беспокойство.

Я изобразил удивление.

– Несколько раз он так уставал, что не мог отвечать на вопросы.

– Принцепса следует особо беречь, – согласился я. – Ему нельзя перенапрягаться.

– Я попросил бы, – сказал Чара, и голос его неожиданно потеплел, в нем прорезались доверительные нотки, – если случится заметить что-либо неожиданное или настораживающее, сообщить немедленно об этом мне. Сейчас очень тяжелая ситуация. Наше министерство обязано слушать дыхание всех, и прежде всего тех, кто несет самый тяжелый груз, Ощущение было такое, будто мне выплеснули в лицо стакан виски. Кровь прилила к щекам, и на какое-то мгновение я онемел и оглох. Только теперь я понял, что имел в виду Чара, разговаривая со мной два дня назад. Видя, что я не отвечаю, он по-своему истолковал мое молчание.

– Мы будем весьма благодарны, – сказал он. – Пока еще никто не жаловался на размеры нашей благодарности. Родина в беде, ей нужна помощь. Но она никогда не забывает своих преданных солдат

Потрясенный услышанным, я не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться. То, что я чувствовал, нельзя было назвать даже стыдом – больше всего это было похоже на душевную катастрофу. Тремя фразами Чара втоптал меня в пол. В эту минуту я даже не думал о том, что Чара мог делать такие предложения всем окружающим. Раз это было сказано мне, значит, я дал для этого повод. Видимо, сам того не заметив, я совершил нечто, позволившее Чаре предложить мне такую мерзость, как донос. Так низко меня до сих пор еще никогда не опускали. Дорого же мне обошлась наземная служба патрулю!

Я почувствовал, как где-то в глубине, под солнечным сплетением, зародилась, вспухла и раскаленной лавой брызнула в мозг багровая волна ярости. Чтобы не сорваться, я сжал кулак так, что ногти впились мне в ладонь. Но было уже поздно. Слишком много я пережил сегодня.

– Интересно, – услышал я свой далекий и тихий голос, – почему, когда надо совершить какую-нибудь подлость, со мной вдруг начинают говорить от имени родины?

Несколько секунд Чара глядел на меня белыми от бешенства глазами, потом круто развернулся на каблуках и быстро вышел из зала, даже не взглянув на нескольких человек, которые бросились к нему с просьбами.

Стоя у низкого окна, я видел, как он выскочил из подъезда, широкими шагами пересек ритуальную площадку с драконами по углам, рванул дверцу электромобиля, стоявшего у окаймляющих дорожку кустов. Откуда-то слева выбежал, на ходу вытирая о разлетайку руки, его шофер, мотор заурчал, потом запел, и машина, резко дернувшись, рванула с места в субсвет.

Все было очень плохо. Я понимал, что, выполняя задание, не имел права на конфликт с министром полиции. Я сорвался. Сорвался, как мальчишка в пубертатный период. И теперь у меня появился настоящий враг. Который обязательно захочет рассчитаться со мной.

"Какой же ты кретин, – сказал я себе. – Именно сейчас, в самый решительный момент, ты позволяешь себе безумные поступки. Эту ошибку нельзя исправить. Скажи теперь, что ты его не боишься и готов ответить за свои слова! Кого интересует, к чему ты там готов? На кону стоит судьба этой страны. Ради этого можно было, наверное, спрятать свои амбиции. Кто теперь остановит мятеж, если Чаре удастся тебя убить или арестовать?"

В отвратительнейшем настроении я оторвался от окна и, не найдя в зале Таш, отправился ее искать. За последние два дня Таш так вросла в меня, что я испытал страх при мысли, что она успела уйти домой. К счастью, Таш оказалась у себя на месте, в приемной Принцепса. Когда я вошел, она, сидя на корточках, кормила вазгифа.

– Ну что, – сказал я с порога, – как тебе представление?

– Этого следовало ожидать. – Таш поднялась на ноги. – Так больше нельзя. Сколько можно смотреть, как все разрушается, и ничего не делать?

– Делать можно по-разному.

– Стране нужно жесткое руководство.

– Ну, тогда Принцепс подходит лучше других. Я тоже раньше думал, что у него нет серьезной воли. Но ты видела, как он прикрыл Лару?! Ведь мог же отмолчаться. А вместо этого принял удар на себя.

– И правильно сделал. Он понял, что, если он сегодня не станет арбитром, завтра все просчеты Лары положат на него.

– Не любишь ты его, – сказал я улыбаясь.

– За что мне его любить? Я на него работаю, и достаточно. А любить я буду лучше тебя. Ладно?

– Ладно! – обрадованно согласился я и, подойдя к Таш вплотную, поцеловал ее в шею. – Ты подаришь мне вечер?

Таш покачала головой.

– Нет. Сегодня я не могу. У меня важное дело.

Я почувствовал, как тоскливо заныло сердце, но промолчал. Я с самого начала знал, что не должен ни на что рассчитывать. Во всем виноваты были прошедшие две ночи. Добрые духи астрала сжалились надо мной и подарили надежду. Теперь сказка закончилась.

Вероятно, я не сумел проследить за своим лицом, потому что Таш усмехнулась и сказала:

– Тебе это пойдет только на пользу. Ты отдохнешь и соскучишься. И тогда следующий раз будет не хуже предыдущих.

Спорить было бессмысленно.

– Тебя направляют драконы, – сказал я, стараясь выглядеть спокойным. – Но завтра я повторю предложение, когда приду к Принцепсу. Кстати, он просил договориться с тобой о времени.

– Когда он будет свободен? – Таш на минуту задумалась. – Приходи вечером, к началу седьмого периода.

Она засунула вазгифа в шкаф и взяла накидку. Мы спустились вниз и вышли в сгущающиеся сумерки. Сегодня влажность была выше обычной, и поэтому жаркий вечерний воздух остро пах зеленью и морем. У выхода из административного квартала мы с трудом протолкались сквозь пикет, состоящий из двух десятков стариков и старух. В руках они держали экраны, сделанные из обтянутых бумагой деревянных рамок. Пока мы шли сквозь не обращающую на нас внимания сходку, я успел прочитать часть слов-лозунгов на экранах. На одних было написано "Восстановление", "Продовольствие", "Народ", на других – "Работа", "Порядок", "Деньги!". Вопреки ожиданиям пикетчики стояли не двумя враждующими группами, а вперемежку, обмениваясь жевательной травой и ароматными палочками.

– Я возьму возницу, – объявила Таш. – Пойдем вместе до Разделителя?

На Разделителе Таш остановилась у схода, высматривая свободный экипаж.

– Не жди меня, – сказала она. – Зачем тебе тратить время?

Мне показалось, что ей хочется избавиться от меня. Я понимал, что должен гнать прочь такие мысли, но сделать с собой ничего не мог. Грустно улыбнувшись, я поцеловал ее в щеку и собрался было уже идти, как Таш вдруг вскинула на меня свои прозрачные глаза и тихо произнесла:

– Я думала над тем, что ты сказал мне вчера Я попыталась представить, как это – быть полностью один в другом. Возможно, в этом есть своя прелесть, Задохнувшись от неожиданного счастья, я сгреб ее в охапку, и минут пять мы целовались, стоя под мелким дождем на самом краю Разделителя. Потом Таш высвободилась, оттолкнув меня.

– Ну иди же, – сказала она. – Дай мне наконец уехать.

Я махнул на прощание рукой и, переступив линию, пошел на другую сторону. Обернувшись, я увидел, что Таш, оживленно щебеча, усаживается за спиной подъехавшего к ней возницы. Огромный нос возницы комично сочетался с длинной, давно не стриженной бородой его лошади. Таш еще успела повернуться в мою сторону, но тут экипаж двинулся, заскрипели колеса, мелькнул золотистый затылок, и я остался один.

Подходя к гостинице, я вдруг заметил невысокого мужчину, идущего следом за мной по пустынной улице. Мне показалось, что я уже видел его сегодня. Замедлив шаг я сосредоточился и вспомнил, что он вроде бы переходил Разделитель, когда мы с Таш ждали возницу. Чтобы проверить свою догадку, я прошел мимо гостиницы, свернул за угол, потом свернул еще раз и, обойдя гостиницу кругом, снова вышел туда, где впервые засек слежку. Сначала я хотел спрятаться сразу же за углом, чтобы мой преследователь, торопясь, выскочил прямо на меня. Однако, пока я шел, я успел передумать. Смутив его, я бы ничего не добился, а лишь открыл бы свои козыри. Поэтому я спокойно пошел ко входу в гостиницу, позволив себе обернуться лишь в ту минуту, когда он выворачивал из-за угла.

Итак, мои подозрения подтвердились. То, чего я ждал все эти дни, наконец случилось. Мне прицепили "хвост". Кто это сделал, можно было только догадываться. Следить за мной могли и люди Чары, и чистильщики, и "волчата". Даже Ракш, не имея после нашей ссоры возможности навязать мне охрану, могла распорядиться пасти меня без моего согласия. Любой вариант был неприятен по-своему, но больше всего тревожила мысль, что меня ведет непосредственно рой. Если я ночью, взлетев, оторвусь от "хвоста", рой догадается, зачем я это сделал.

Выйдя через пару часов на улицу, я внимательно осмотрелся по сторонам. Шел дождь, и туман был не очень густой, но явной слежки я на этот раз не обнаружил. Никто не слонялся без дела возле входа, и никто не тащился следом за мной. Я понимал, что те, кто меня вел, должны были сделать выводы из происшедшего. Следаки могли теперь передавать меня по цепочке. Будь это днем, я, наверное, все же сумел бы их засечь. Но в темноте это было абсолютно невозможно. Правда, и им в темноте трудно было меня не потерять.

Я взлетел с первой же попавшейся мне лужайки, которая была достаточно велика, чтобы над ней не переплетались ветви деревьев. Наверное, меня неосознанно тянуло в Драный Угол, поскольку через какое-то время я с удивлением понял, что лечу над дорогой на Лайлес, а не, как обычно, на Каймагир. Скорее всего я надеялся узнать там хоть что-нибудь, что позволило бы мне официально изобличить Чару. После того, что произошло, медлить было нельзя. Чара не относился к числу тех, кто прощает оскорбления Я отчетливо понимал, что ждать он не будет. Его люди придут ко мне самое позднее за полчаса до начала путча. Я просто обязан был успеть ударить первым. А для этого мне нужны были реальные доказательства.

Я вдруг понял, что совсем не боюсь схватки со всемогущим Чарой, и тихо засмеялся. Что-то хорошее произошло со мной за последнее время. Всего три дня назад я не боялся одной только смерти. Теперь же ко мне вернулась деятельная сила. Я мог воевать. Пусть пока еще плохо, но мог. И я знал, кому обязан своим исцелением.

"Милая моя, – прошептал я одними губами, – спасибо тебе. Теперь я живой. Я вернулся. Я с ними со всеми справлюсь, если ты будешь рядом. Побудь со мной. Хотя бы несколько дней. А потом, ладно, уходи".

Ночь нежно обнимала меня, баюкала в своих влажных объятиях. Земли не было, и неба не было тоже, все тонуло в вязкой бесконечной мокроте. Только движение теплого, обтекающего меня воздуха да писк в ухе напоминали мне, что я все еще нахожусь в этом мире, а не по ту сторону добра и зла. Я закрыл глаза и увидел Таш, такую, какой она была сегодня: золотоволосую, в тоненькой разлетайке, гибко прижавшуюся к моей груди. Ее опущенные ресницы беззащитно вздрагивали, а полуоткрытые губы тянулись ко мне в ожидании поцелуя. Еще секунда – и я почувствовал на щеках ее влажные от дождя ладошки. Зажмурившись от пронзившей все тело дрожи, я затряс головой, отгоняя видение, а потом взглянул на часы и обнаружил, что пора снижаться.

Я вынул камеру из дупла, где она была спрятана, и, натянув на нее капюшон, стал просматривать запись. Все было, как обычно, за исключением того, что теперь мне не к кому было обратиться для опознания проехавших. В сторону Лайлеса проследовали две паровые платформы с какими-то тюками, четыре всадника и два экипажа. После этого, уже в сумерках, вслед за ними проехал электромобиль. Два всадника и один экипаж вернулись обратно, но они меня теперь мало интересовали. Никого из них я не знал, спрашивать мне было некого, а вот электромобиль был серьезной ниточкой, по которой я мог пройти очень далеко.

Убедившись, что ни передач, ни возмущения лямбда-полей за прошедшие сутки не зафиксировано, я встал с мокрого ствола поваленного дерева, на котором сидел, и, поправив антиграв, снова поднялся в воздух.

Скорее всего электромобиль направлялся в поселок, и мне страшно интересно было узнать, кто в нем едет сегодня. Однако долететь до поселка я не успел.

Мрак перед глазами сначала посерел, проявляя окружающую меня пелену тумана, а потом засветился, и прежде чем я успел понять, что происходит, и сбросить скорость, прямо по курсу внизу на дороге высветилось размытое желтое пятно. Это была фара электромобиля. Он быстро катился мне навстречу, и не успел я остановиться, как он, тихо посвистывая, промчался подо мной. Мне пришлось достаточно долго догонять его и уравнивать скорости, прежде чем я смог зависнуть над ним и заглянуть в ветровое стекло.

Луч фары, размазываясь по туману, давал небольшой отсвет, и я смог разобрать, кто сидит за рулем Камера с пятнадцати метров ни за что не взяла бы лицо шофера, а я увидел. Увидел и обрадовался. Судьба наконец решила двинуться мне навстречу. Электромобилем управлял тот самый механик, что четыре часа назад увез взбешенного Чару из Желтого дворца. Таким образом, мне не надо было уже гадать, чей голос услышит сегодня мое ухо. Теперь я знал это наверняка.

Опустившись возле знакомого мне домика, я первым делом разыскал в кустах чинзара свой тайник с рекордерами. К сожалению, я прилетел поздно. В домике уже не разговаривали. Датчики на крыше вообще фиксировали какие-то странные звуки, которые напомнили мне ритмичный шорох, возникающий при постановке блок-завесы. Блок-завеса была обычным приемом пиратов при любых переговорах, и я удовлетворенно осклабился, полагая, что накрыл Чару в самый неподходящий для него момент.

Однако спустя некоторое время я понял, что ошибся. В горошине вдруг зазвучали далекие шаги и невнятные голоса. Мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что голоса доносятся действительно издалека и к тому же проходят через несколько стен. Оказывается, на этот раз Чара выбрал себе другую комнату, не ту, над которой я прикреплял датчики вчера. Теперь все стало на свои места. Второй голос принадлежал женщине, а ритмичный шорох издавала кровать, на которой Чара развлекался со своей гостьей.

Я поднялся на крышу, чтобы переставить датчики, но было поздно. В домике уже легли спать. Индикатор биомассы зафиксировал тела Чары и его подруги в противоположном от микрофонов углу дома. Когда я наконец разместил датчики там, где надо, из них послышалось только размеренное дыхание спящих людей.

Выругавшись про себя, я отлетел подальше, нашел большое дерево и, сев на землю, привалился к нему спиной. Я всегда ненавидел прослушивать чужие разговоры, и тем не менее по службе мне приходилось этим заниматься. Большей пакости я до сегодняшней встречи с Чарой просто вообще не знал. Когда я слушал радиоперехват, у меня возникало ощущение, будто я держу в руках чужие трусы. Однако выбора у меня не было. Перемотав запись в самое начало, я вздохнул и включил воспроизведение.

Впрочем, ничего интересного я так и не узнал. Вчерашний день завершился постельными вздохами, а сегодняшний начался безостановочным щебетанием девушек, обсуждавших возможность съездить на материк. Как я понял, они хотели, чтобы Чара помог им перебраться через пролив, не платя таможенный сбор.

Вернувшись в домик нынешним вечером, Чара тоже почти что не разговаривал. Отпустив шофера, он долго ходил из комнаты в комнату, а потом, когда к нему приехала женщина, сразу же увел ее в дальнюю спальню.

Конечно, любая из ложащихся в постель с Чарой девушек могла оказаться землянкой. Рой никогда не брезговал этим средством вхождения в близкий контакт с интересующими его людьми. Но узнать об этом я мог только с помощью прослушивания разговоров, а разговоры с женщинами Чара как раз и не вел.

Я положил тайник с рекордерами на старое место и полетел к камере у дороги на Каймагир. Этот вояж я делал скорее для очистки совести: работать с проехавшими я теперь не мог. Честно говоря, мало бы что изменилось, слетай я ко второй камере не сегодня, а завтра. Но сторожить сон Чары было еще бессмысленнее, и я полетел.

Я никак не мог понять, зачем Чара ездит в поселок. Секс как причина отпадал сразу: жители Керста при первой же возможности заполняли свои семейные постели любым количеством партнеров. Отпадала и необходимость уезжать подальше от города для тайных встреч с агентами. Конспиративные квартиры обычно устраивают там, куда легко добраться и добраться незамеченным. Не прорисовывалась и связь Чары с роем. Конечно, побывавшие в поселке девушки могли на самом деле оказаться связницами с базы. Но тогда следовало допустить, что Чара общался с ними исключительно с помощью записок, а это был уже явный перебор.

Так ничего и не придумав, я сел у речки, нашарил у моста нужный булыжник и, вынув камеру, стал просматривать запись. Пять экипажей и три всадника, которых я, конечно же, не знал, являлись скудным сегодняшним уловом. Похоже было, что моя затея с мониторингом дорог становилась бессмысленной. Вздохнув, я сменил кассету и выудил напоследок из тайника рекордер, принимавший сообщения с трансляторов в горах.

Меньше двух часов назад я уже проверял такой же рекордер на лайлесской дороге и знал, что прошедший день можно считать безрезультатным. Просмотр камеры у моста через Ясоко только укрепил меня в этом. И вот теперь я ошеломленно смотрел на цифры, высветившиеся в окошечке информатора, как только я взял его в руки. Здесь были длина волны, указания широты и долготы, координаты по сетке карты квадрата, время и продолжительность сообщения. Это было настолько неожиданно, что мне понадобилась чуть ли не минута, прежде чем в сознании возникла и ясно оформилась простая мысль: в то время, как я висел над машиной Чары, кто-то в Драном Углу вел непонятным мне кодом радиопередачу.

– Вот это да! – прошептал я вслух, чувствуя предательскую слабость в ногах и холодную пустоту в желудке. Спокойная до этого кровь, мгновенно разогнавшись в жилах, словно в циклотроне, горячо ударила в голову, обожгла щеки, сумасшедше забилась в висках.

Поскольку я разместил датчики по периметру ущелья, то десяток взятых пеленгов указывал на местонахождение радиста с точностью до миллиметра. Дрожащими руками я рылся в сумке, разыскивая запаянную в пластик карту района. Фонарик плясал у меня в руке, пока я вглядывался в тончайшие координатные линии. Итак, все наконец сошлось. Теперь у меня отпали последние сомнения. Передача велась из домика, где сейчас спал Чара, Я наконец нашел резидента роя в правительстве. И этим резидентом был мой личный враг.

Со счастливой, блуждающей по лицу улыбкой я сидел на мокрой гальке возле Ясоко и думал о том, что предстоящая мне так или иначе схватка с Чарой имеет теперь неуязвимое моральное оправдание. Даже по строгим законам ойкумены я имел право сделать все, что необходимо, для его нейтрализации.

Резидент роя должен был прекратить свою деятельность, и я мог сам выбрать способ необходимого воздействия. Если эта история станет когда-нибудь известна на Земле, я сумею оправдаться.

Несмотря на огромное количество информации, я все-таки до сих пор брел впотьмах, терзаясь сомнениями и страхом. Туда ли я иду, не упустил ли чего-нибудь важного, имею ли я право на это и не совершил ли непоправимую ошибку? Теперь, когда локатор взял цель и стал ясен курс, я почувствовал силу и уверенность. Еще несколько часов назад я ощущал себя зверем, за которым идет охота и чей след уже взяли борзые. Теперь охотником стал я. И азарт погони пьяно плескался в жилах, и глаза сводило в прищуре, и судорожно напрягались плечи и бедра – точно так же, как это бывало со мной в капитанской подвеске, когда я нависал над пультом, всматриваясь в экран. Так же непроизвольно я сжимал тогда шенкелями амортизатор, как, наверное, сжимал бы, родись раньше, теплое брюхо коня, и так же щурился, разыскивая на экране трудно различимую на граничном удалении цель. Каждая клеточка моего тела звенела от напряжения, пока я прятал камеру и ставил булыжник на место. Теперь я знал, за кем мне надо следить, чтобы выйти на связника базы. Вычислив резидента роя, я словно открыл дверь в их гнездовье. Оставалось только туда шагнуть.

Управившись с камерой, я вонзился в воздух, лихорадочно осмысливая ситуацию. Неопределенность кончилась. Своим сообщением Чара спустил лавину. Теперь мне оставалось только ждать, когда база ответит ему. Скорее всего это случится завтра, самое позднее – послезавтра. Может быть, этот ответ нельзя передать словами, и тогда к нему придет связник. В любом случае база должна будет раскрыть себя, потому что и радиосообщение, и спуск связника на антиграве непременно будут взяты расставленными мной датчиками. А во избежание случайностей я организую в городе слежку за Чарой. Теперь у меня наконец есть повод помириться с Ракш.

Торопиться мне было некуда, но я, позабыв об осторожности, стремительно мчался сквозь ночь, подняв навстречу ветру пылающее лицо. В том, что резидентом роя, которого я имел право убить, оказался именно Чара, нашла отражение высшая вселенская справедливость. Происходящее здесь было слишком трагичным, чтобы остаться без последствий. Массовая гипнопедия – второе по тяжести преступление после геноцида, и рой еще ответит за сотворенное зло. Словно охваченные всеобщим безумием, десятки тысяч людей безудержно рвались навстречу катастрофе. Чара прекрасно понимал это, но, вместо того чтобы пытаться их остановить, как это делал Принцепс, он решил возглавить процесс.

Если б еще Чара был таким же восторженным энтузиастом, как большинство жителей Керста, я бы простил ему. Но Чара даже отдаленно не был похож на фанатика. Восстановление интересовало его лишь как средство достижения своих собственных целей. Я понял это из его разговора с Корой. На самом деле ему нужна была одна только власть. Власть – и ничего, кроме власти. И во имя этой цели он собирался бросить своих сограждан в огонь мятежа и новой гражданской войны.

Я прошел много своих и несколько чужих дорог. Я встречал самых разных людей и всяческую нелюдь. Я провел в патруле десять лет и успел повидать за это время достаточно трусов, предателей и убийц. Я узнал, что зло имеет сотни лиц и тысячи выражений. Я сталкивался с фанатиками, готовыми проливать кровь ради идей. Их фанатизм вызывал во мне брезгливость и ужас. Но самыми страшными из всех были те люди, которые трезво и расчетливо руководили фанатиками, побуждая их умирать и убивать. Здесь, на Керсте, таким человеком оказался Чара. Я должен был остановить его, а вместе с ним и рой. К счастью, теперь мне было разрешено предпринять все возможное для этого.

Дома меня ждало сообщение от Давантари. Давантари строго рекомендовал мне не заниматься самостоятельной раскруткой Чары, а ждать высадки десанта. Прочитав его советы, я не смог удержаться от саркастической улыбки. В своем сегодняшнем сообщении я как раз собирался рассказать ему, что Чара – резидент роя. Однако теперь, подумав, не стал этого делать, ограничившись информацией о подготовке мятежа. В конце концов сведения о Чаре останутся в памяти компьютера. Если мне удастся довести намеченное до конца, я доложу о сделанном. Если же нет – архив заберет похоронная команда, и Чарой займутся другие. Констабуларий уж как-нибудь простит мне мою забывчивость. Мертвых не судят, поскольку им все равно.