— Тут, — голос Лили зазвенел, она чуть не плакала, — тут рыбки были… золотые и красные… Я хотела днем на них посмотреть. Эжан говорил, каждый камешек видно… такая прозрачная вода. Дура, неожиданно для себя вскипел Фрэнк. Дура, дура, дура!!! Рыбок ей, видите ли, подавай!..

— Врал он все, твой Эжан, — буркнул он.

И осекся. Губы Лили перестали дрожать, ее лицо вдруг стало неподвижным и совершенно чужим. И голос — тихий-тихий; но от него вниз по шее побежали, перебирая цепкими лапками, холодные мурашки:

— Не врал.

— Лили, — заговорил Джерри, и на этот раз Фрэнк даже обрадовался его вмешательству. — Помнишь, я говорил, что это место называют Замком спящей красавицы? Ты шла сюда ночью, без фонарика, и не видела, наверное… Здесь все спят. Все жители. Тут все пришло в полное запустение: и дворец, и парк. Я не знаю, может быть, когда-то раньше здесь жил этот твой принц… Возможно, информация о нем записалась каким-то образом, и ты ее считываешь через свои СНЫ.

Лили слушала и отрицательно покачивала головой в такт словам очкарика. Но ее лицо чуть-чуть смягчилось; Фрэнк перевел дыхание.

— А может, он тоже здесь, среди спящих, — предположил Джерри.

Она вздрогнула и вскинула подбородок. Глазищи — шасть-шасть из стороны в сторону, как будто Лили надеялась прямо здесь и сейчас увидеть своего спящего принца… тьфу ты! Повернулась спиной — и вдруг побежала.

— К беседке, — выдохнул очкарик, срываясь следом.

От так называемой беседки осталась покосившаяся дугообразная стенка-решетка, почти сплошь заплетенная плющом, да пара низких лавочек. Сквозь просветы в решетке совершенно отчетливо просматривалось темное пятно: какой-то человек сидел на скамейке, прислонившись к стенке из плюща и ржавого железа.

Спал.

Когда Фрэнк догнал Лили, она молча стояла над спящим. Немолодым мужиком с коротко стриженными седоватыми волосами, морщинистым, худым. В балахонистой драной рубахе, темных штанах и высоких сапогах, сплошь в трещинах, забитых землей. Одну его руку плющ примотал к стенке, прорастая между длинными пальцами, другая лежала на коленях. Тускло поблескивал перстень с красным камнем.

Шумно, как паровоз, переводя дыхание, подбежал очкарик.

— Джерри, — не оборачиваясь, сказала Лили. — Это его учитель. Тот маг, помнишь?

— Я же го… ворю… — Говорить у очкарика после пробежки получалось не очень. — Они… очень давно… спят. А твои СНЫ… аномальное явление… память предков…

По щеке учителя-мага — такой же дырчатой, как и у всех здешних спящих, — медленно полз большой бронзово-зеленый жук. Лили тронула его пальцем; жук поджал лапки и скатился в траву. Спящий, конечно, не шевельнулся — но очкарика передернуло.

— Я сейчас, — бросил он и направился в кусты. Фрэнк усмехнулся.

— Этого не может быть, — заговорила Лили. — Когда я была маленькая и видела СНЫ, Эжан тоже был ребенком. На год старше меня. Теперь мы оба выросли и снова встретились. Если бы он на самом деле жил когда-то давно… если бы память предков… то как бы тогда?..

Он пожал плечами. Пусть очкарик делает свои дела, возвращается и треплется дальше. Ему, Фрэнку, рассуждать насчет ее пр-р-рынца хотелось меньше всего.

— Как ты думаешь, — спросила Лили, — Эжан тоже где-то здесь спит?

Стоп.

Фрэнк смотрел на плющ, оплетающий пальцы мага. Да, конечно. Разумеется.

И как он раньше не догадался?!

— Я сейчас, — проговорил он. И кинулся в кусты.

Дрыхнешь, да? Сколько б столетий ты не дрых — я тебя разбужу. Разбужу и дам по морде, чтоб знал, как обманывать чужих девчонок, пролезая, как воришка, в их сны… то есть СНЫ… Я давным-давно поклялся бить всех, кто посмеет ее обидеть!., мою Лили.

Фрэнк несся напрямик через кустарник: он всегда и везде хорошо ориентировался, и ему не надо было выбираться на «главную аллею», чтобы найти его. Того парня в расползающейся рубахе, сквозь которую прорастала трава. Разумеется, это он и есть — кому еще лазить в королевском парке, неподалеку от беседки, где уснул маг-учитель? Ученичок-то наверняка попросился у него выйти, чтобы отлить в кустах… далековато забрался, правда. Да так и откинул копыта на боковую. Интересно — тогда, по дороге, Фрэнк как-то не обратил внимания, — не приспущены ли у него штаны?

Да ладно, пускай подтянет. Можно дать ему на это пару секунд перед мордобитием.

Сквозь листву что-то забелело. Странно: вроде бы он валялся на земле, а не сидел… Неужели сам удосужился проснуться?

Фрэнк вломился в последние заросли на пути, выставив вперед локоть; все равно расцарапал щеку и, выругавшись, выбрался из кустов у самой головы спящего.

Который, конечно, и не думал просыпаться. Безмятежная рожа в дырочку, узкая, с длинным носом крючком и тонкими губами. Тоже мне красавец! Девчонок вообще трудно понять: что могла Лили найти в этой скелетине? Фрэнк скользнул взглядом дальше: грудь за воротником рубашки была сухая и жилистая, а в прорехи рукавов проглядывали такие же небольшие, но крепкие бицепсы. Черт, этот тип может и неплохо драться… по фиг!

На границе бокового зрения шелохнулся сидящий силуэт. Джерри. Он устроился у ног спящего, сосредоточенно разглядывая их. Фрэнк присвистнул, и очкарик поднял голову.

— Фрэнк, — сказал он, впервые за все время называя его по имени, — смотри.

Очень-очень серьезный голос. Почему-то сделалось жутко.

Подошел, присел на корточки и наклонился над тем, что показывал Джерри.

Левый сапог спящего, украшенный сзади причудливой звездочкой шпоры, спереди во всю глотку просил каши. Желтоватый палец с нестриженым ногтем выглядывал в конкретную дыру с рваными краями.

А из кончика этого пальца уходил в землю толстый, как шнур, корень.

Он не имел ни возможности, ни права поступить иначе.

Агатальфеус Отмеченный поднимался по широкой дворцовой лестнице. Косые полосы яркого солнца на ступеньках. В этой, парадной части дворца всегда много солнца… Слепящие лучи хорошо вытравливают следы любого преступления. Преступление? Но ведь он не мог отказаться. Ни права, ни возможности. Священный долг перед Орденом…

Не Орден потребовал от него исполнения этого долга!.. Орден мудр и милосерден — но он подчинен светским властям, и против этого ничего нельзя поделать.

Ни возможности. Ни права.

Лестница кончилась широким вестибюлем с лепниной на потолке и статуями вдоль стен. Высокие резные двери, ведущие в бальные залы с огромными окнами в парк и трапезные на тысячу гостей. Ее Величество Катания Луннорукая и сегодня дает какой-то пышный прием… почему бы и нет? Яркое солнце простит и выбелит все.

Стабильер подошел к противоположной стене — в арочном проеме за статуей обнаженного бога любезничали паж и фрейлина — и скрылся у них на глазах, не удосужившись отпереть потайную дверь.

Узкий проход вел напрямую в ту часть дворца, где располагались внутренние покои. Лабиринт коридоров, куда не так-то просто попасть всепрощающему солнцу… Только разноцветные отсветы на полу — от факелов за витражными окошками ниш для стражи. Ну и разве что иногда — вороватый лучик, пробравшийся в приоткрытую дверь чьей-то спальни. Здесь никогда не распахивают дверей широко. И тем более никогда не оставляют их надолго открытыми…

Где-то здесь, в переплетении полутемных коридоров, тот мальчик попытался бежать. Ему было нечего терять — он уже потерял все, вплоть до собственного имени. Ему, если разобраться, и спасать было нечего… Только жизнь — но его жизни ничего и не угрожало, он знал об этом… И все же перед очередным поворотом неожиданно рванулся вперед — обреченно, отчаянно. В пустом коридоре тут же выросли из ниоткуда стражники: много, больше десятка, Мальчик оказался прижат к стене; выхватил меч — астабильных не обезоруживают, зачем? — и занял глухую, непробиваемую оборону. Несколько долгих секунд он стоял один против целого ежа стражницких мечей, готовый к смертельной битве и к невероятной, но все же возможной победе. И маг Агатальфеус молчал. Дарил юноше эти секунды.

Потом самый вспыльчивый стражник не выдержал и сделал выпад; юноша отразил этот удар и град остальных, обрушившихся в следующий миг. Он мог продержаться какое-то время. Но если бы кому-нибудь из противников удалось нанести ему смертельную рану… Катаклизм, вызванный насильственной смертью астабильного, не в состоянии предотвратить даже самый сильный стабильер.

Хотя какой он, к дьяволу, астабильный…

Но он признался. И был осужден именем Ордена.

— Именем Ордена, — сказал тогда Агатальфеус, шагнув вперед. И стражники расступились, беспорядочно лязгая мечами, не желающими с первого раза попадать в ножны.

А он, загнанный в угол мальчишка, так и не опустил меч. Острие смотрело прямо в грудь стабильера, а глаза — в глаза. И клинок, размягчившись, тяжелыми каплями протек между пальцами, добела стиснутыми на рукояти.

Дешевый трюк. Впрочем, и любой другой показался бы дешевым, как фальшивая монета…

Кстати, скоро в стране начеканят монет с безбородым профилем короля Эжана.

Настоящих.

«…Лично я никого не отправлял в Лагерь, мой принц. Даже в молодости. А последние годы я ведь служу только тебе…»

Он, стабильер на королевской службе, не мог не явиться на зов Каталин Луннорукой. Не мог отказаться исполнить ее повеление — и не только потому, что она единая властительница Великой Сталлы и провинций. Она мать принца Эжана, и она его любит, а это предполагает, что действует она исключительно в его интересах. Возможно, так оно и есть. Возможно, для благополучия Эжана действительно необходимо, чтобы сгинул в Лагерях тот отчаянный безымянный юноша, почти его ровесник… Возможно.

«…Отвечаю за тебя. И как учитель, и как стабильер».

Как учитель.

Разве не он, учитель, будет виноват, если когда-нибудь в будущем Его Величество король Эжан, единый властитель Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке, тоже начнет избавляться от неугодных, провоцируя их на признание в астабильности? Избавляться руками Агатальфеуса Отмеченного, своего стабильера, — как это уже начала делать его королева-мать. Именем Ордена.

Орден мудр и справедлив. За двадцать лет он ни разу не потребовал от брата Агатальфеуса решиться на…

Миссия стабильера — сглаживать противоречия, возникающие в мире. Осуждение астабильных и препровождение их в Лагеря — только малая часть большой работы, и ее берут на себя те братья, которые чувствуют к этому призвание.

И речь всегда идет о настоящих астабильных.

…преступление.

Винтовая лестница уходила в темноту, и Агатальфеус поднял руку с рубиновым перстнем; камень вспыхнул изнутри, подсвечивая дорогу красноватым лучиком. Четыре пролета вниз и стена толстой каменной кладки без намека на дверь.

Впрочем, тем, кто ходит этим путем, никакие двери не нужны.

Стабильер Иринис Усердный шагнул навстречу. Факелы, освещавшие подземный зал с овальным столом посередине, бросали неровные отблески на его усталое, обрюзгшее лицо. И тем удивительнее и потустороннее показалась его широкая улыбка.

— Вы пришли, брат Агатальфеус, — сказал он. — Значит, вы с нами.

— Обстановка в королевстве накалилась сверх предела, который мы можем себе позволить. В дальних провинциях, где, увы, не задерживаются лучшие представители Ордена, наблюдается резкий всплеск природных явлений, связанных с неуправляемой астабильностыо. Доклад на эту тему подготовил брат Сербвилл, народный стабильер графства Бон, Восток. Просим вас, брат Сербвилл!

Из-за стола поднялся суетливый маленький человечек со свитком в руках. Видимо, его задел за живое намек брата Ириниса, что в провинциях остаются только самые слабые маги; не разворачивая свитка, он начал свою речь с панегирика во славу скромных подвижников — народных стабильеров.

А ведь действительно не такая уж плохая это должность, думал, глядя на него, Агатальфеус. Свежий воздух, тишина и спокойствие, деревенские жители с их нехитрыми страстями и щедрыми подношениями… Народный стабильер чувствует себя королем, если не божеством, среди этих простых людей. Затрачивая совсем небольшие усилия… но как раз последнее, похоже, резко изменилось теперь.

Восточный маг перешел к собственно докладу, но и в нем оказалось куда больше эмоций, нежели фактов. Красочно описывая последнее землетрясение, уничтожившее мельницу и два прилегающих строения в графстве, он вдруг начал всхлипывать и сел, заявив, что волнение не дает ему продолжать.

Брат Иринис дал слово хмурому и бледному столичному стабильеру, имя которого Агатальфеус прослушал. Этот, наоборот, был сух и предельно короток: только цифры и ничего кроме. Столько-то землетрясений, столько-то ураганов и смерчей, столько-то наводнений, столько-то разрушительных волн в приморских районах. И обратная сторона медали: столько-то братьев стали жертвами долга перед Орденом. Столько-то разрывов и остановок сердца, столько-то излияний крови в мозг… Слушать его было жутко.

И все же это тайное собрание в подземелье при свете факелов больше всего напоминало обычный ежегодный съезд представителей Ордена со всей Великой Сталлы. В самом начале своей карьеры Агатальфеус Отмеченный несколько раз бывал на таких съездах. Много говорится о трудностях, еще больше — о достижениях. Никто никого особенно не слушает, а потом все чинно расходятся-разъезжаются по домам — до следующего года.

Вот на что это было похоже. А вовсе не на то, во что несколько месяцев назад стабильер Иринис Усердный посвятил своего брата по Ордену — под обет строжайшей тайны. Не на то, от чего Агатальфеус сперва с ужасом отказался. Не на то, в чем он решился-таки принять участие — после нынешней ночи…

Не на заговор.

Итак, небывалое доселе обострение обстановки в обществе налицо. И бьет оно прежде всего по Ордену, — подвел итог выступлению докладчика брат Иринис. — Что лишь усугубляется действиями, предпринимаемыми для самозащиты светской властью. Да будет вам известно, братья, что мой сеньор, господин старший советник Литовт, за последний месяц вдвое увеличил число карательных отрядов, направленных на подавление возможных мятежей. Был составлен тайный указ, и Ее Величество его подписала. Я обращаюсь к вам: можно ли назвать это ходом дальновидного политика?

За столом зашумели, зароптали, кое-где и саркастически захихикали.

— Вместо того чтобы обратиться к нам, она тратится на солдат, — бросил кто-то. — Которые только и могут, что еще сильнее взвинтить астабильность.

— Куда уж сильнее!

— Наши силы тоже не беспредельны. Когда дойдет до того, что мы физически не сможем со всем этим справиться… а все к тому движется… Помогут ей эти карательные отряды, как же! Хотел бы я видеть…

— Да она просто…

Брат Иринис поднял руку, призывая к тишине.

— Если власть не считает более нужным опираться на Орден, то и Орден не обязан поддерживать такую власть, — отчеканил он. — Таков заглавный постулат нашего манифеста. Прошу проголосовать за него, братья.

Старый стабильер, сидящий рядом с Агатальфеусом, положил на стол сморщенную руку. Его перстень послал в потолок тонкий лиловый лучик. В следующую секунду вверху уже заплясала густая сетка красных, малиновых, розовых, бордовых и пурпурных лучей. Ни одного желтого или зеленого — единогласно. Точь-в-точь как на съездах, усмехнулся Отмеченный, машинально цепляясь двумя пальцами за край стола.

Его лучик уже готов был влиться в общее пятно, пульсирующее над головами всеми оттенками красного, — и вдруг Агатальфеус вздрогнул, как от холодного, хлесткого удара.

Они ведь не просто голосуют неизвестно за что, как это происходит на съездах.

Они голосуют за низложение Каталин Луннорукой.

«…Вы мне нужны. Повелеваю явиться в мои покои. Немедленно». Статная, ослепительная женщина в прозрачном кружевном капоте; Изгиб округлой шеи, завиток волос на великолепном плече. Усталый жест точеной руки, безупречной в лунном свете, словно созданном для ее красоты.

И мальчик, годящийся ей в сыновья. Плотно сжатые губы и смертельно испуганные глаза. Он ей больше не нужен.

«Он признался».

Никому не известно, как там, в Лагерях… даже самим стабильерам. Кто знает, может быть, там лучше, чем…

Агатальфеус Отмеченный положил руку на стол.

От рубинового перстня побежала к потолку тонкая алая нить.

— Единогласно. Именем Ордена.

— Я давно предсказывал, что это плохо кончится. С самого начала, как только эта женщина взошла на престол…

— Узурпировала престол, вы хотите сказать, брат Онт.

— Вы точно подобрали слово, брат Ильбур. Я начал присматриваться к ней задолго до того, как она осуществила свой план. Уверяю вас, братья, с первого же дня появления при дворе эта баронессочка принялась вить сети вокруг Его Величества, незабвенного Эммануэла Честного. Вы помните, его неожиданная кончина вскоре после женитьбы на этой авантюристке вызвала серьезный всплеск астабильности в королевстве…

— А я бы дерзнул заглянуть и дальше в прошлое, братья. Безвременная смерть первой супруги Его Величества, королевы Этелии Хрупкой, тоже, как я слышал, произошла при подозрительных обстоятельствах.

— Ну, это уж чересчур, брат Сербвилл. Баронесса дес Бланкен в то время еще и не помышляла о переезде в столицу.

— Позвольте мне лучше судить о том, что способна измыслить женщина Востока, брат. Наша провинция дала истории немало выдающихся фигур, и смею вас уверить, выдающимися их сделал вовсе не переезд, как вы изволили выразиться, в столицу. В свое время я мог называть баронессу Каталию соседкой, и уже тогда…

— Но если и это правда… Если она имела отношение и к смерти несчастной королевы Этелии… Какая страшная женщина пятнадцать лет сидела на троне нашего государства!

— А вам не кажется странным, братья, что все годы преступного регентства этой женщины не дали такого роста астабильности, какой наблюдается сейчас — когда она готовится передать корону законному наследнику?

— Вы меня удивляете, брат Брустес. Неужели вы на Юге настолько мало осведомлены? Да вся Великая Сталла знает, что мальчишка — бастард.

— Не может быть…

— Об этом сегодня болтают на каждой площади.

— Не может быть, чтобы мы, выступающие именем Ордена, опирались в своих действиях на досужие сплетни!

— Сожалею, если эта новость оказалась ударом для вас, брат Брустес. Но сей факт очевиден для каждого, кто знал в лицо покойного короля. Кроме того, насколько мне известно, данные сведения может подтвердить сам брат Иринис.

— Кстати, достопочтенный брат, не кажется ли вам, что настало время поведать истину в присутствии собравшихся здесь достойнейших братьев Ордена?

— Просим вас, брат Иринис!

— Вы вправе требовать от меня откровенности. Я сознаю, что нарушу сейчас обет хранить тайну, принесенный некогда мною моему сеньору. Но священный долг перед Орденом выше любых светских обетов, не так ли? Что ж, у меня есть все основания утверждать: юноша, именуемый принцем Эжаном, наследным властителем Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке, не имеет законного права на этот титул. Его отцом был некий астабильный, которого я лично препроводил в Лагерь восемнадцать лет назад. Между прочим, согласно повелению Ее Величества.

— Ничего себе!..

— Как вам это понравится, братья?

— Сынок астабильного и мелкопоместной баронессы — будущий король Великой Сталлы. Оригинально.

— Бедный король Эммануэл! Он-то считал пацаненка своим сыном…

— Кто знает, братья! Возможно, Его Величество и не питал иллюзий на этот счет. Вспомните, ведь и за двадцать лет счастливого супружества с королевой Этелией он так и не обзавелся наследником. Говорили, что бедняжка бесплодна — но в такой деликатной сфере никогда нельзя знать наверняка…

— Прошу вас, братья, мы отклонились от темы. Итак, если власть не считает более нужным опираться на Орден, то и Орден не обязан поддерживать такую власть. Каталия Луннорукая и ее сын Эжан должны отречься от престола. Если они откажутся сделать это добровольно, Орден со своей стороны отказывается от всякой деятельности, направленной на поддержание стабильности в государстве. И в таком случае…

— Вы шутите, брат Иринис? В таком случае на территории Великой Сталлы не останется ничего живого! В нынешней обстановке только усилия стабильеров предотвращают вселенскую катастрофу!.. Если бы видели развалины мельницы в графстве Бон…

— Успокойтесь, брат Сербвилл. Ее Величеству это известно не хуже, чем нам с вами. Брат Иринис прекрасно знает, что говорит. Наши условия будут приняты.

— Вы уверены в этом, брат Ильбур? А если она предпочтет отправить в тартарары всю страну и погибнуть сама, лишь бы не отдавать корону?

— Не забывайте, что вся страна — это еще и ее сын. Она согласится.

— Из этого следует, что мы пообещаем оставить ему жизнь?

— Не понимаю вас, брат Онт, По-моему, слово «пообещаем» тут в высшей степени неуместно. Не допускаете же вы, что слова стабильера могут расходиться с его деяниями?

— Разумеется, нет, брат Иринис. Я просто хотел уточнить…

— Вот именно. Точнее подбирайте выражения, брат. Но ваш интерес закономерен; попробую его удовлетворить. Да, мы оставляем жизнь и самой Каталин, и ее отпрыску-бастарду. Орден милосерден. Пускай поселятся в ее провинциальном поместье Бланкен на Востоке. Кстати, брат Сербвилл сможет вновь назвать баронессу своей соседкой…

— Но не слишком ли это опасно?

— Не слишком. Если вдруг баронесса — или ее сын, что более вероятно, — начнут лелеять планы возвращения на престол… хотя бы в мыслях… Вы понимаете, братья, каким словом поименуются подобные притязания.

— Астабильность…

— Астабильность! Потрясающе, брат Иринис!

— Провинциальное поместье или Лагерь — думаю, она не ошибется в выборе.

— Вряд ли. Но ей придется быть осторожной… даже в мыслях! Воистину, Орден мудр.

— Таким образом, братья, нам осталось лишь избрать того из нас, кто донесет волю Ордена до королевских ушей. Любой из нас с радостью примет эту миссию на себя, но мы должны исходить из соображений целесообразности. Я готов выслушать ваши предложения.

— Насколько мне известно, все указы, которые подписывает Каталия, кладет ей на стол старший советник Литовт — ваш сеньор, брат Иринис. Для вас не составит труда пересказать наши требования вашему сеньору.

— Вы наш вождь, брат Иринис. Мне кажется, мы не сделаем лучшего выбора.

— Я тоже так считаю.

— Присоединяюсь.

— Прошу тишины, братья! У вас будет возможность выразить свое мнение голосованием. Но прежде я должен поделиться сведениями, которыми вы, по-видимому, не располагаете. В последние месяцы — даже дни! — мой сеньор стремительно теряет влияние на королеву. Мне ли не чувствовать этого: кто, как не я, вынужден постоянно сглаживать противоречия между старшим советником и Каталией. Странные вещи происходят во дворце в преддверии коронации… Еще вчера Литовт был больше, чем королем, — завтра он может оказаться пешкой. Мне лестно ваше доверие, братья, но вы предлагаете не самый целесообразный вариант.

— А кого предложите вы, брат Иринис?

— Сегодня здесь присутствует потомственный стабильер королевской семьи — брат Агатальфеус Отмеченный. Брат Агатальфеус долго не решался примкнуть к нам, но он сделал свой выбор, и вот у него появилась возможность быть по-настоящему полезным Ордену. Брат Агатальфеус передаст нашу волю непосредственно королеве… пока еще… и ее сыну.

— Я…

— Братья! Прошу проголосовать за брата Агатальфеуса… Благодарю вас. Единогласно. Именем Ордена!

Он запрокинул голову — и тут же вновь ее опустил. Нелепо надеяться, что хоть кто-то проголосует против. Как нелепо было думать, что Иринис Усердный потратил столько времени и сил, чтобы привлечь к заговору одного-единственного человека, не имея на него совершенно конкретных, ближайших планов.

Красное зарево падало с потолка на лица сидящих за столом. Старые, молодые, красивые, отвратительные, знакомые, незнакомые…

Западня. Именем Ордена.

Впрочем, он понял это задолго до того, как прозвучало его имя.

Вы же маги! — крик давно и бессильно стучался изнутри в сомкнутые губы. Вы стабильеры: опора королевства, опора самой жизни. Вы обладаете силой, которая возносит вас над всеми прочими людьми. И вы — вы!., без отвращения и брезгливости — да что там, с азартом и упоением бывалых придворных сплетниц! — смакуете вещи, не имеющие никакого отношения к тому, ради чего мы, как уверял брат Иринис, здесь собрались! Досужие сплетни, как сказал наивный, «плохо осведомленный» стабильер с Юга.

Он, Агатальфеус Отмеченный, тоже был плохо осведомлен — иначе он ни за что не пришел бы сюда. Да, Каталия Луннорукая бросила стабильеров на произвол судьбы, усугубляя астабильность в государстве. Более того, она предала Орден, используя его в своих интересах, — и нынешней ночью, и — по словам Усердного — восемнадцать лет назад, и, наверное, тысячу раз за все эти годы. Каталия Луннорукая недостойна сидеть на престоле Великой Сталлы. Недостойна и занять пожизненное место королевы-матери, вечной советчицы юного, неопытного, чистого душой короля.

Но Эжан!..

Чем он провинился перед вами? Тем, что его лицо — не зеркальное отражение лица покойного короля? Да, это так: он, потомственный королевский маг, знал Эммануэла Честного лучше других, он заметил отсутствие фамильного сходства еще тогда, когда у всех вокруг маленький принц вызывал только умиление. Агатальфеус рылся в старых книгах, ища объяснение этой странности; книги утверждали, что такие случаи встречались в старину. Да, все могло быть — было? — куда более пошло и прозаично, он никогда не закрывал на это глаза…

Но дело же не в том, правда ли это. Дело в том, насколько это важно — для людей, для страны, для справедливости. Ведь цель нашего заговора — восстановление справедливости, не так ли?! Зачем же вы, ее поборники, вы, патриоты своей страны, стабильеры, наконец! — опускаете великое дело до уровня раскопок чужих альковных тайн?.. —

Эжан — кто бы ни был его настоящим отцом — способен стать хорошим королем Великой Сталлы, Учитель, воспитавший принца с семилетнего возраста, может ручаться в этом.

«Я отвечаю за тебя…»

Я тебя не предам.

— Я ценю ваше доверие, братья. Однако я здесь впервые, и для меня остался неясным момент, который, возможно, очевиден для всех остальных. Если это так, простите мне мое невежество…

Лицо Ириниса Усердного не изменилось. Впрочем, наивно полагать, что такой прожженный политик не заподозрил, что Агатальфеус Отмеченный зачинает собственную игру. Задача в том, чтобы ни вождь заговора, ни прочие мятежные стабильеры не сумели быстро — вовремя! — определить, какую именно.

Обычные люди уверены, что маги видят человеческие мысли насквозь. Если б это было действительно так, в жизни не осталось бы места подобным играм. Но к счастью — или наоборот? — маги бывают не менее слепы в чужих душах, чем обычные люди…

— Спрашивайте, брат Агатальфеус.

Его интерес действительно закономерен. Надо, чтобы в прямом, как лезвие меча, вопросе не прозвучало ничего похожего на подтекст:

— Кто, согласно нашим планам, займет опустевший престол Великой Сталлы?

На мгновение в зале воцарилась тишина. Хорошо, успел подумать он.

Затем поднялся неровный гул, ропот, маги зашевелились, начали оглядываться, перешептываться, оборачиваться друг к другу. Изумление, недоумение, внезапно пробудившееся любопытство. Хорошо. Гораздо лучше, чем можно было предположить.

— Я вижу, брат Иринис, этот вопрос волнует не только меня одного. •

Усердный встал, и стабильеры разом умолкли.

— Да, вы правы, брат Агатальфеус. Но, согласитесь, было бы нелогично говорить о преемнике престола раньше, чем мы приняли окончательное решение низложить правящую династию. Однако выбор не настолько сложен, как может показаться. Практически каждый дворянский род Великой Сталлы готов предоставить своего претендента. Наш критерий один — полное отсутствие астабильных притязаний. Кто бы ни занял трон, государством отныне будет править Орден.

Собравшиеся вновь зашумели — довольные, победные нотки. По потолку побежали отдельные красные лучи, хотя голосовать никто никого не просил. Агатальфеус усмехнулся. Какими же глупцами становятся люди, стоит им объединиться в толпу, ведомую вождем. Что ж, для его игры и это хорошо.

— Разумное решение. Но просчитали ли вы всплеск астабильности со стороны тех, кому не посчастливится быть избранными Орденом? А если население Великой Сталлы заподозрит узурпатора? Наш выбор должен стать абсолютно безупречным и убедительным для всех: и для аристократии, и для народа.

Небольшая пауза. Пусть все проникнутся.

— Поэтому меня удивляет ваше, мягко говоря, несерьезное отношение к такому важному моменту, брат Ири…

— У вас есть какие-то предложения? — раздраженно перебил вдохновитель заговора.

Агатальфеус даже удивился. Неужели он переоценил дальновидность и прозорливость Усердного? Так быстро потерять контроль над собой… Так запросто позволить втянуть себя в чужую игру… Стареете, брат Иринис. Слабеете столь же стремительно, как и ваш сеньор.

Если это не дипломатическая ловушка.

Не спешить.

— Я бы не счел возможным для себя примкнуть к уважаемому обществу, не будучи уверен, что привнесу в общее дело ощутимый вклад.

— У нас не было сомнений в этом, брат Агатальфеус. Маленькие глазки в красную сеточку, придавленные с обеих сторон припухшими веками. Вождь мятежных стабильеров смотрел на Отмеченного в упор. Все-таки вызов. Открой все карты, и я решу, стоит ли игра того, чтобы ее принять. Если же нет… Пути назад отрезаны; мы ведь понимаем друг друга.

— Прошу вашего внимания, братья. За нашим столом уже звучало… если не ошибаюсь, первым его произнес брат Сербвилл… имя покойной королевы Этелии Хрупкой.

Народный стабильер из восточной провинции вздрогнул, видимо, почувствовав, что становится песчинкой, попавшей между двумя мощными жерновами. Наверное, клянет себя последними словами за длинный язык и буйную фантазию, бедняга. На самом деле ему-то как раз ничего не грозит.

— Продолжайте, брат.

— Как уже было упомянуто, — неторопливо заговорил он, — долгий брак нашего незабвенного короля Эммануэла Честного с королевой Этелией так и не увенчался появлением на свет наследника… Об этом известно всем.