Дубинянская Яна
      Сны принцессы Лилиан
      Она лежала на спине, и над запрокинутым лицом покачивались ветви клена. Спутанные волосы переплелись с прошлогодней листвой, золоченая сетка на них потускнела и лопнула в нескольких местах. По сгибу обнаженной руки путешествовал новорожденный паучок. Выцветший бархат платья, словно паруса, провисал между сплющенными обручами кринолина.
      Она спала.
      Ее округлые локти, и нежные запястья, и чуть заметные бугорки ключиц у края декольте, - пускали в землю тонкие, полупрозрачные, белесые корни.
      ПРОЛОГ
      Папа мыл руки.
      Новый кусок мыла, большущий, словно кирпич, полностью прятался в его огромных ладонях. Между пальцами выступала серо-коричневая пена и клочьями падала в раковину.
      - Поддай водички, - попросил он.
      Девочка привстала на цыпочки и осторожно накренила тяжеленный ковш, чтобы вода стекала тонкой струйкой. Косточки хрупких пальцев, сжимающих ручку ковша, рельефно выступили и побелели. От напряжения девочка даже запыхалась и на секунду умолкла, чтобы перевести дыхание. И продолжала свой рассказ:
      - ... У нее было золотое платье с во-от такой длинной юбкой! Но она была злая. Злая-презлая королева. А принц болел. А она кричала, чтобы я ушла, и даже сказала страже: "Прогоните эту девчонку!" Как в той сказке про портного в маминой книжке, помнишь?
      Папа промычал что-то, не удовлетворившее девочку, и она требовательно повторила:
      - Помнишь?
      - Стоп, не лей пока. Что?
      - Мамину книжку про портного!
      Отец улыбнулся и мыльной рукой почесал нос, отчего на усах повисла пенная капля.
      - Конечно, помню. Ну, и что было дальше?
      - Я сказала стражникам, что я не к ней, а к принцу, - счастливо заторопилась девочка. - А стражники были хорошие, у них пики страшные, а так совсем не злые, и я прошла, и теперь я боюсь. Вдруг плохая королева будет их ругать, папа?! Будет?
      - Будет... То есть не будет, не бойся. Полей еще!
      Воды в ковшике оставалось на самом дне. Девочка перевернула его, вытряхивая на папины руки последние капли, а потом наклонилась над баком. Высокие края уперлись ей в подмышки, а вода плескалась так низко, что пришлось как следует перегнуться, чтобы зачерпнуть полный ковш. Но девочка не прерывала увлеченного рассказа:
      - А он болел, очень-очень сильно болел, сильнее, чем Фрэнк в прошлом году, такая болезнь, называется "оспа", я запомнила. И он все время звал меня. Все время! Просил: "Пусть она придет, моя любимая сестричка"... Он говорил "сестричка", но я же не сестричка, у меня наша мама и ты, а у него король и та нехорошая королева. Она меня все-таки пустила, чтобы он не волновался, больным нельзя. А сама тоже зашла и сидела все время на большом-большом кресле, золотом и с картинками. И на стене там была очень красивая картина, как у дяди Боба с дамбы, только еще красивее. И вообще там было очень красиво, потому что дворец. А принц лежал на кровати и сказал: "Как хорошо, что ты пришла, Лилиан, только близко не подходи, а то тоже заболеешь". Он меня называл, как взрослую - Лилиан! Он очень хороший. Жалко, что он заболел...
      - Жалко. Полей еще, только поаккуратнее. Вода, смотрю, опять кончается...
      - И я сказала: "Выздоравливай поскорее, мы пойдем гулять на речку, только купаться нельзя, потому что в городе опять отходы спустили"... Правильно? А то Фрэнк говорит...
      - Черт!
      Мыльный брусок выскользнул из папиных рук и, ударившись о край раковины, закатился куда-то в угол. Папа смешно помахал над раковиной пальцами, стряхивая пену, и нагнулся за мылом. Девочка отступила на шаг в сторону, обеими руками сжимая ручку ковша, и продолжала, обращаясь к склоненной широкой спине:
      - И я хотела остаться там, и принц тоже просил, но она сказала, что хватит, "а-у-денция окончена", и он согласился. Она же его мама, а маму надо слушаться, даже такую злую... И я ушла, но сказала, что еще приду и на речку мы пойдем обязательно, Фрэнк говорил, что все понты и купаться уже можно. Это он на самом деле говорил, не во сне. А во сне я еще долго гуляла по тому дворцу, потому что не знала, как выйти. Откроешь дверь - а там еще одна, но это ничего, там очень красиво. А стражники были не те. Или, может, просто выход не тот, во дворце же бывает много всяких выходов...
      Отец выпрямился, двумя пальцами удерживая брусок, облепленный пылью, волосами и какими-то крошками. Вздохнул, негромко ругнулся сквозь зубы и обернулся к девочке.
      - Давай, Лили. Поливай!
      Она накренила ковшик слишком сильно, и вода вылилась вся сразу, сплошным потоком. Но папа ухитрился успеть и обчистить мыло, и положить его на полочку, и сполоснуть руки. Потом заглянул в маленькое зеркало над умывальником, смахнул пену с усов. Взял из рук девочки ковш и повесил его на гвоздик, до которого она не могла дотянуться, - только со скамеечки.
      - Спасибо. Иди гуляй.
      Девочка не уходила.
      - Вот такой мне приснился сон. Вчера.
      - Вчера?
      Папа засмеялся и, мокрыми руками подхватив дочь под мышки, поднял к самому потолку.
      - А что тебе завтра приснится, маленькая?
      Девочка успела коснуться пальцем потолка - и тут же снова оказалась на полу.
      - Откуда я знаю? - удивилась она.
      Папа иногда говорит странные вещи. Как может человек заранее знать, что ему приснится завтра?
      Отец перестал смеяться, но улыбка еще поблескивала в его густой бороде.
      - Я думал, ты уже сочинила. На неделю вперед. Придумщица моя!
      Он вытер руки полосатым полотенцем, взлохматил девочкины волосы и прошел в дом, - а она осталась на месте, пристально разглядывая белый от известки кончик пальца и глотая слезы такой неожиданной и несправедливой обиды.
      - Я не придумщица... мне правда снилось, - беззвучно шептала девочка.
      С ковшика на стене срывались редкие ритмичные капли.
      ГЛАВА I
      "Атлант-1", экспериментальный научно-исследовательский межзвездный корабль, экипаж 13 человек, командир Александр Нортон
      В Зимнем саду пахло дождем.
      На основании чего напрашивался вывод, что там сейчас отдыхает Селестен. Впрочем, молодой Ли тоже иногда выбирал эту опцию, - но Брюни запускал ее всегда. К тому же он, кажется, только что сменился с вахты.
      Поаккуратнее с "кажется", старик, - одернул себя Нортон. Ты должен знать такие вещи точно. Хотя бы это ты должен знать, раз уж якобы командуешь этим гробом...
      На темно-зеленых разлапистых листьях монстеры поблескивали мелкие капельки. Чудовищное растение, которое тот же Брюни на правах биолога и начальника экспедиции не давал подрезать, вымахало до невероятных размеров. Монстера оплела пол-отсека, задавила массой другие, менее жизнеспособные лианы и потихоньку начинала выживать из сада членов экипажа. Дать бы перегрузку хотя бы в два-три g - интересно, чтобы осталось от этого монстра... тьфу ты, что за дурацкий каламбур...
      - Я пас, - послышалось из зарослей.
      - Двести.
      - Принимаю.
      Из трех голосов Александр узнал только один - ломкий юношеский басок инженера по коммуникациям Феликса Ли. Вот и мальчишку втянули в эту порочную компанию, круглые сутки по внутреннему времени занимающуюся перекачиванием денег из кармана в карман. Причем, что особенно забавно, пока еще незаработанных денег.
      Нортон рванул в сторону шершавую плеть лианы, сминая ближайший огромный лист.
      Трое за столом разом повернули головы.
      Селестена Брюни среди них не было - можно было и догадаться, начальник экспедиции не из тех, кто играет и заигрывает с подчиненными. Значит, дождевую опцию включил все-таки Феликс - сейчас он во все глаза смотрел на командира, и широкое мальчишеское лицо неравномерно покрывалось пунцовыми пятнами. Неловким движением он подгребал к краю стола стопку карт, чтобы "незаметно" столкнуть их себе на колени. Двое других - это оказались тщедушный черноволосый врач Коста Димич и, что совсем уже неожиданно, добродушный увалень Брэд Кертис, системный механик, - давно расправились со "следами преступления" со своей стороны. На лице Димича было легкое философское презрение ко всему на свете и к нему, Александру Нортону, лично. Кертис же сидел спиной к выходу, повернуться при своей комплекции сумел лишь вполоборота и вообще не глядел на командира.
      И что ты им скажешь? Как там у нас дела с речью, приличествующей случаю?..
      На складном металлопластиковом столе, стилизованном идиотом-дизайнером под ажурный столик в летней беседке, осталась горсть серебристой мелочи. Монетки, которые близкие и друзья членов экипажа всучили им перед отлетом, предназначенные упасть на дно какого-нибудь инопланетного водоема. Что ж, трудно не согласиться: можно найти более разумное применение деньгам. Даже таким мелким.
      Феликс Ли перехватил взгляд командира и судорожно накрыл кучку монет ладонью. Похоже, его выигрыш.
      - И какой сегодня курс? - осведомился Нортон. Глупо, черт, как же все это глупо...
      Все трое молчали. Щеки молоденького инженера стали равномерно бордовыми. Он шевельнулся, и карты с шелестом посыпались на пол с его колен.
      - Один к ста, - наконец непринужденно уронил Коста Димич. - Это удобно - один к ста. Мы обычно так и играем. Кроме тех случаев, когда кто-то из ребят хочет пощекотать нервы. Тогда - один к тысяче.
      Командир слегка стиснул зубы. Спокойно. Никто, кроме тебя самого, не виноват...
      - Значит, вы порядочно выиграли, инженер Ли. Поздравляю.
      Стыдно. Сорвался на мальчишке, который и так готов провалиться на этом самом месте. Единственный из всей компании.
      Впрочем, возможно, как раз ему и пойдет на пользу.
      - А в чем дело, командир?! - внезапно взвился флегматичный, как устрица, Кертис. - Где в Уставе написано, что члены экипажа не имеют права развлекаться в свободное время? Времени у нас, слава Богу, хватает, даже с головой. А развлекается каждый как может, вы уж извините. Я не такой ученый, чтобы часами музычку слушать, как, скажем, биолог Брюни... Вы уж простите. И на мальца не...
      - Не надо, Брэд, - скороговоркой выпустил сквозь зубы Ли.
      - Спиртное, табак, вещества психотропного воздействия и азартные игры на борту категорически воспрещены, - ровным голосом автомата отстучал Нортон. Боже, какой идиотизм... - Я цитирую Устав, если вы его подзабыли, механик Кертис. Повторяю: азартные игры.
      - И секс, - равнодушно добавил врач.
      И выпрямился, наслаждаясь эффектом.
      Только что пылавший праведным гневом Брэд Кертис внезапно, словно внутри него переключили некий рубильник, расхохотался во всю свою простодушную глотку. Юный Феликс Ли покраснел еще больше и прикусил губу, тщетно сдерживая смех. Скорее с досадой, нежели с более сильными эмоциями, Нортон почувствовал, что и его губы растягиваются в дурацкой ухмылке. И что тут смешного?
      Сам Димич хохотнул коротко, больше ради компании. На командира он смотрел с уже нескрываемым пренебрежением.
      Зачем тебе весь этот балаган? Что и кому ты пытаешься доказать?..
      - Сегодня в восемь заступаете на вахту вне очереди, медик Димич, устало бросил он. - На одни внутренние сутки. Потом занимайтесь сексом сколько хотите и с кем хотите. Этого Устав не запрещает.
      Он развернулся, и мокрый лист монстеры подло черкнул по лицу. За спиной закатывались в неудержимом хохоте Брэд Кертис и молодой Ли.
      Смеха Косты Димича, злорадно отметил командир, слышно не было. Хватит, отсмеялся. Двадцать четыре внутренних часа вахты еще никому не казались особенно смешными. А ведь это единственная работа, доступная экипажу "Атланта" - если не считать контроля за состоянием техники, никогда не выходившей из строя, а в случае Димича - за здоровьем людей, никто из которых на таковое не жаловался.
      Впрочем, они в пути всего лишь четырнадцать с половиной внутренних месяцев. Все еще может случиться.
      И как ты поступишь, когда в один прекрасный день кто-то из них откажется выходить на внеочередную вахту по твоему приказу? Или даже на очередную?..
      * * *
      Он вышел в соседний отсек. За спиной герметично съехались двери, и следующий вдох был уже лишен запаха дождя - как и любых других запахов. Стерильный воздух, по всем параметрам оптимально соответствующий потребностям человеческого организма. Плюс неизменно оптимальная сила тяжести, и дневное освещение, и... На "Атланте" оптимальным было абсолютно все. Если тебя это раздражает, значит, что-то не в порядке с тобой самим.
      Перед входом в боковой аппендикс компьютерного отсека Нортон замедлил шаги. Надо бы зайти. Функция надсмотрщика - последний доступный тебе атрибут власти, так что не стоит пренебрегать этой функцией.
      Программист Марк Олсен не поздоровался и не поднял головы - слабым извинением могло служить то, что он, кажется, вообще не заметил прихода командира. Напряженная, словно у гонщика, спина горбилась за столом, полностью перекрывая монитор персонального компьютера. Правая рука судорожной хваткой вцепилась в мечущуюся под ней мышку, а левая, судя по звуку, лихорадочно бегала по клавиатуре.
      Многочисленные встроенные мониторы по стенам отсека тщательно вычерчивали цветные мерцающие графики, периодически выкидывали столбцы цифр и бегущие строки условных символов. Командир окинул их беглой панорамой взгляда. Все нормально. Все, как всегда, нормально до бессильного зубовного скрежета.
      На этом фоне бурная деятельность Олсена выглядела как-то странновато. Нортон подошел ближе и посмотрел через плечо программиста.
      И не удержался от ухмылки.
      В глубину монитора уходил трехмерный, очень реалистичный коридор, утыканный разноцветными лампочками, которые, должно быть, сильно затрудняли перестрелку с лезущими отовсюду наглыми зелеными монстрами. Но Марк разил без промаха, попутно вычерчивая сложный узор в настенной иллюминации. Монстры разлетались на куски, брызгая малиновой кровью, цветные огоньки выстраивались красивой шахматкой...
      Игра. Вот к чему закономерно обращаются люди, лишенные возможности заняться настоящим делом. Игра - самообман, фальшивка, суррогат... И спасение. Играющий ребенок не замечает течения времени и не задумывается, зависят ли от него справедливость в мире и собственная судьба... А ты слишком давно был ребенком. Ты забыл, как это. Может, стоит попытаться вспомнить, понять - прежде чем метать вокруг наказания, на которых никакому авторитету долго не продержаться...
      Ерунда! Уж кто-кто, а Димич заслужил. И вообще надо прижать как следует всю их покерную шайку. Хотя бы из-за мальчишки, Феликса. Игра игре рознь. Вон Марк спокойно, никого не трогая, уселся перед компьютером и... Это по крайней мере безобидно.
      Безобидно?
      - Программист Олсен!
      Спина на мгновение выпрямилась - и опять сгорбилась, словно игрок примерился нырнуть в виртуальный коридор.
      - Программист Олсен! - Нортон коснулся его плеча. Никакой реакции.
      Это уже не смешно.
      Он обошел компьютерщика сбоку и со всего размаху опустил ладонь на кисть руки, управляющую мышкой. Черт возьми, это совсем не смешно!
      Нахальный монстр поднял бластер и выстрелил в упор, прежде чем Олсен остановил игру.
      Марк поднял голову. Жесткая рыжеватая щетина на подбородке. Утомленные, в красную сеточку, укоризненные глаза.
      - Ну зачем вы так, командир? - обиженно сказал он. - Я слышал, как вы вошли. Я бы только доиграл до конца уровень, совсем немного оставалось...
      А ведь он не так уж и молод. Двадцать девять лет, жена и восьмилетний сын, - досье на каждого из членов экипажа Нортон пока что помнил. Интересно, как госпожа Олсен терпит подобное безобразие? Каково это - иметь вместо мужа-мальчишку, которого физически невозможно оттащить от любимой игры... Или на Земле у него это не доходит до такой степени?
      Мы не на Земле.
      - Знаете, чего мне тут больше всего не хватает? - мечтательно протянул Марк, массируя пальцами прикрытые веки. - Интернета.
      - Программист Олсен, - жестко произнес командир, - потрудитесь доложить, как работает внутренняя компьютерная сеть. И прошу вас ежедневно подавать рапорт о ее состоянии, фиксируя мельчайшие неполадки.
      Марк приоткрыл сначала рот, не издавший ни единого звука, а затем, опустив руки, широко распахнул изумленные глаза.
      И он прав. Ты сморозил редкостную чушь. Сморозил потому, что теряешь контроль над собственными словами. Теряешь самообладание. Теряешь самого себя.
      Программист обрел, наконец, дар речи:
      - Так ведь все нормально! За четырнадцать месяцев ни одного глюка не было, ну ни одного! Нет, если вы приказываете, я буду писать, конечно... он сглотнул, обозначив микроскопическую паузу. - Вы не думайте, я просто поменял плату в пи-си и хотел посмотреть, как оно будет ходить, вот и запустил игрушку, а так... Я больше не буду!
      Нортон вздохнул.
      - Ладно уж. Доигрывайте ваш уровень.
      Марк прикусил губу и досадливо помотал головой.
      - Теперь вряд ли выйдет. Тот последний меня подстрелил, и здоровья осталось восемь процентов. Не дотяну...
      Да нет, это все-таки смешно. Просто смешно - и ничего больше.
      - Постарайтесь дотянуть, - он шагнул к выходу, и дверные створки предупредительно разъехались в стороны. - И я жду рапорта, программист Олсен.
      Никогда не отменять своих приказов - даже самых что ни на есть идиотских. Правило, которое тебе вбивали в голову всю жизнь. Так что теперь справедливости ради придется обязать всех членов экипажа подавать ежедневные рапорты. Может быть, это не такая уж глупая мысль. Может, даже временный выход. Горы никому не нужной бумаги - не слишком высокая цена за полчаса убедительной имитации деятельности. Пожалуй, стоило раньше додуматься до подобного решения: бюрократия во все времена служила неплохим прикрытием и оправданием тягучего безделья. На этом приказе можно продержаться какое-то время...
      Если бы знать, сколько его впереди, этого времени: еще четырнадцать месяцев, или четырнадцать лет, или двадцать четыре, или?.. В Ближних экспедициях все было известно заранее, просчитано до минуты, - да, собственно, они никогда не длились больше двух-трех месяцев. Впрочем, тогда никому не приходило в голову называть эти экспедиции Ближними. Они измельчали лишь в сравнении с нынешним проектом, этим чудовищем гигантомании по названием Первая Дальняя. Ты должен был предвидеть, что она не станет просто удлиненным вариантом прежних полетов, которых у тебя за плечами многие десятки. Что помпезный, идиотский, непродуманный эксперимент обязательно выродится в новое, уродливое качество... В Ближних все казалось естественным: и относительное безделье во время перелета, и непререкаемая власть командира.
      Ты сам виноват. Ты согласился.
      * * *
      - Вы можете отказаться, Нортон, - предупредил тот человек, и по его лицу было не понять, насколько его расстроил бы отказ. - Но, если вы соглашаетесь, вы должны стать нашим союзником. Пусть вам кажется не совсем честной такая постановка вопроса: поверьте, все просчитано до мелочей и делается только ради обеспечения нормального психологического климата на борту. Экипаж должен считать "Атлант" обычным пилотируемым кораблем, управление которым осуществляете вы. Согласитесь, мы не можем послать корабль в Дальнюю экспедицию без командира... О Самодостаточной навигационной системе, которая лежит в основе устройства корабля, - этом шедевре конструкторского бюро Улишамова, - будете знать только вы.
      - А если система выйдет из строя?
      Было бы странно, если бы ты об этом не спросил.
      - Не выйдет, - жестко поджав губы, оборвал тот человек.
      Теперь уже и ты не сомневаешься в этом. "Атлант", идеальный космический гроб, способен лететь и лететь ровно столько, сколько осталось до цели, которую сочтешь достойной не ты, командир, и не начальник экспедиции Брюни, и не кто-либо другой на борту, - а Самодостаточная навигационная система. Которая никогда не выйдет из строя, как и ничто другое на корабле. Разве что люди, - а вот за людей как раз отвечаешь ты... должен отвечать.
      Тут, пожалуй, организаторы проекта допустили свой главный просчет. Ты, опытнейший навигатор, командир многих десятков Ближних, и неплохой, черт возьми, командир! - оказался неспособен хладнокровно создать и поддерживать иллюзию собственной власти и права на нее. Ты дал слабину, позволив людям догадаться, что ни от тебя, ни от них ничего здесь не зависит. Что ты, командир, не можешь сделать даже самого элементарного...
      Повернуть назад.
      * * *
      Он споткнулся и в полный голос выругался. Какого дьявола ты изо дня в день изводишь себя сеансами самокопания, которые реально представляют из себя один бессмысленный пшик?! Сегодня ты сделал одно настоящее дело: отправил на вахту наглеца Димича. Сделай хотя бы еще одно: сходи в Центральный узел и озвучь приказ о ежедневных рапортах.
      Да, но для начала не мешало бы согласовать с Селестеном. Все-таки пять человек на борту - научный состав экспедиции, подчиняющийся непосредственно биологу Брюни. Вахту они несут наравне с прочими членами экипажа, но отчитываться узкоспециальным ученым сейчас, во время перелета, попросту не о чем. Нортон поморщился и замедлил шаги. Если элементарно не распространять требование на этих пятерых, получится неприкрытая дискриминация на борту, которая рано или поздно выльется в конфликт. А если распространить...
      Отменять идиотские приказы нельзя. Но можно, черт возьми, думать перед тем, как их отдавать!
      На мониторе при входе в каюту Брюни мерцала синими и фиолетовыми огоньками надпись "не беспокоить". Впрочем, биолог, кажется, не отключал ее никогда. Александр Нортон бесцеремонно дернул за рычаг аварийной разблокировки.
      И остановился в открывшемся проеме.
      Звенела тонкая, мелодичная, негромкая музыка, не веселая и не печальная, словно естественное звучание самого воздуха. Начальник экспедиции Селестен Брюни, - невысокий и сухощавый, с узким лицом аскета, сидел, откинувшись в кресле и опустив выпуклые, все в прожилках, веки без ресниц. При вторжении командира под ними на мгновение возникла темная щель - и тут же снова сомкнулась.
      - Входи, Алекс.
      А все-таки ты мог хотя бы постучать.
      - Я уже вошел, - усмехнулся он. Дурацкая улыбочка, дурацкая неловкость... - Что это ты такое слушаешь, Стен?
      Под извилистой кожей век прокатились туда-сюда шарики глаз. Длинная рука стареющего аристократа сделала в воздухе неопределенный восьмеркообразный жест.
      - Молодой композитор, не помню фамилии. Псевдовосточные фантазии на двенадцати тонах. Попса, конечно, но расслабляет.
      Селестен, разыгрывающий из себя пресыщенного эстета. Ерунда какая-то, даже нелепее приросшего к компьютерной игрушке Олсена. Стен, с которым вы налетали пять или шесть Ближних экспедиций, которого ты привык видеть жестким и сосредоточенным, у которого даже руки на самом деле совсем другие!.. И музыка - раньше он ни за что не стал бы так пренебрежительно отзываться о том, что слушал.
      Если эта ржавчина сумела разъесть даже такого, как Селестен...
      - Стен, я пришел, чтобы... Короче, мне нужен твой совет.
      Приподнятые брови - над закрытыми по-прежнему глазами.
      - Мой? Но ты ведь командир корабля, Алекс. Мои полномочия вступают в силу только в том случае, если...
      Неуловимая пауза.
      - ... когда мы куда-нибудь прилетим и начнем исследования, - он зевнул, почти не открывая рта. - А пока что я на "Атланте" практически пассажир.
      - Прекрати, Стен, - бросил Нортон.
      Брюни и теперь не шелохнулся. Ни единой мышцей на расслабленном лице. Тоненько и бесстрастно пела восточная музыка. Очень хорошая музыка, - если кого-то интересует мнение полнейшего дилетанта...
      - Рассказывай.
      Рассказывать расхотелось. Через силу выплевывая скомканные фразы, Нортон коротко изложил биологу суть дела.
      - И что?
      Нежные монотонные звуки. Неподвижная фигура. Кстати, а ты, налетавший со Стеном пять или шесть Ближних, помнишь, какого цвета у него глаза?
      ... Что? В смысле - что теперь делать?
      Пожалуй, только повернуться и шагнуть к выходу.
      - Я пойду. Отдыхайте, биолог Брюни.
      - Моих ребят озадачишь исследовательскими планами. Всего-то.
      Нортон остановился. Действительно, всего-то, - понял он еще раньше, чем обернулся и посмотрел в лицо Селестена. Спокойное, с опущенными веками. Даже движение тонких губ было почти неуловимо. Голос звучал ровно - как музыка на двенадцати тонах.
      - Разумеется, ежедневно рапортовать они тебе не должны, это бессмысленно, но к концу внутреннего месяца пусть каждый подготовит плановую разработку страниц этак на десять-пятнадцать. Я думаю, у технарей претензий не будет.
      - Подожди, Стен, - все-таки возразил командир, хотя чего уж тут возражать... - Но ведь мы даже приблизительно не можем предположить, что именно придется исследовать. И как ты себе представляешь?..
      Снова - небрежно-аристократический жест:
      - Да кто потом станет обращать внимание на эти планы...
      Нортон кивнул - хотя начальник экспедиции все равно не мог этого видеть.
      - Спасибо, Стен. Иду в узел.
      Дверные створки сомкнулись за его спиной. Оглянулся через плечо наверху мирно переливалось синим и фиолетовым: "не беспокоить"... Может быть, Селестен прав и тут.
      Может быть.
      * * *
      Чтобы сократить путь, командир шагнул напрямую в Сквозной коридор - и зябко передернул плечами. Похоже, эту коммуникацию проектировал озлобленный на мир неизлечимый ипохондрик. Голая труба свинцового цвета, тускло освещенная и узкая настолько, что высокий мужчина вынужден нагибаться, передвигаясь по ней. При этом ощущение бесконечной ловушки было настолько реальным, что никак не компенсировалось истинной экономией времени и дороги. Насколько знал Нортон, никто из экипажа без экстренной необходимости не пользовался "сквозняком" - а такой необходимости, кажется, еще ни у кого ни разу не возникало.
      В том числе и у тебя.
      Так какого черта ты каждый день хоть один раз непременно лезешь в эту дыру? Словно мальчишка, тренирующий силу воли холодным душем и неразвернутой шоколадкой под учебником ботаники.
      Внезапно впереди выросла темная стена - как будто трубу перегородили поперек. Он рефлекторно выставил руку вперед - и стена отшатнулась. Тусклый свет фрагментами пробивался сквозь нее, довольно четко очерчивая человеческий контур.
      Черт!
      - Кто здесь? - сурово спросил Нортон.
      Стоп. Конструкция коридора не допускает, чтобы в него входили одновременно в разных направлениях! Чертовщина какая-то...
      - Инженер по коммуникациям Феликс Ли! - бодро отрапортовала "стена" слегка подрагивающим голосом. - А... это вы, командир?
      Так, все ясно. Очевидная неполадка в коммуникации и присутствие инженера более-менее увязываются между собой. Значит, для мальчика таки нашлась работа. Наконец-то.
      Накатила безмятежная, едва ли не щенячья необъяснимая радость. С чего б это вдруг? Неужели от сознания, что этот рафинированный космический гроб на самом деле отнюдь не абсолютно безупречен? С ума сойти, ты радуешься поломке своего корабля! Абсурд - но абсурд закономерный. Ты радуешься, потому что, если сегодня востребован молодой Ли, то завтра, может быть, что-то начнет зависеть и от тебя, командира...
      - Доложите о неисправности, инженер Ли.
      Феликс молчал. Труба гулко срезонировала судорожный глоток.
      - Я... - наконец выговорил юноша, - не уверен, что понимаю вас, командир Нортон.
      Чертовщина продолжалась, издевательски похохатывая громким шарканьем подошв переминающегося с ноги на ногу инженера.
      Радость улетучилась.
      - Я спрашиваю, что именно сломалось в Сквозном коридоре, - негромко отчеканил Нортон. - Докладывайте, инженер Ли!
      - Сломалось? - голос парня дрогнул уже совсем явственно. - Я... кажется, ничего... Я сейчас проверю и доложу!
      - Стойте.
      Он вдруг увидел эту сцену как бы со стороны, в разрезе. Крысиная нора узкой прямой трубы, в которой скрючились в три погибели командир корабля и мальчишка-инженер, блокируя друг другу путь и при этом мило беседуя, - судя по всему, о совершенно разных вещах...
      - Ступайте в боковой выход.
      - Вы хотите пройти, командир? - наивно спросил Феликс.
      - Ступайте!
      Темная фигура послушно вильнула вбок - словно дверная створка, отъехавшая в стену. Нортон завернул следом. Они оказались в маленьком, два на два метра, шлюзовом отсеке. Самое место для конфиденциальной разборки начальника с подчиненным.
      - Ну? - скучно бросил он.
      Парнишка непонимающе захлопал глазами. Карими, - неизвестно зачем отметил командир. С густющими, дремучими ресницами...
      - Что ты делал в "сквозняке"?
      И тут Феликс покраснел. Ярко-малиново, вдвое сильнее, чем там, в Зимнем саду, за картами, - хотя, казалось бы, куда еще...
      - Я... но вы будете смеяться, командир Нортон.
      Неуправляемое раздражение было тут как тут, он не успел его погасить.
      - Какая тебе разница? Отвечай на вопрос!
      На багряных щеках медленно проступали еще более темные пятна. Инженер Ли. Двадцать три года, прямо со студенческой скамьи. Круглый отличник престижного университета, но все равно странно, что зачислен в состав экспедиции такого ранга. Двадцать три года. И, разумеется, не женат...
      - Я отвечу, - прошептал Феликс, - но вы все-таки постарайтесь не смеяться. Понимаете, я... мы... все в порядке, ничего не происходит. "Атлант" - замечательный корабль, тут все идеально спроектировано... Но ведь рано или поздно мы прилетим, и нас ждет встреча с неизведанным! - его мальчишеский голос уже звенел в полную мощь, и командир прикусил изнутри губу, запирая неуместную улыбку.
      -... Так что, мне кажется, мы не имеем права расслабляться. И я... хожу сюда, чтобы... - Ли снова смешался.
      - Понимаю, - кивнул Нортон, и выпущенная из-под контроля улыбка таки прорвалась на волю. Бедный мальчик!
      Откуда ему знать, что смеешься ты вовсе не над ним. В его возрасте еще простительно тренировать силу воли на запечатанную шоколадку. Или на ежедневный спуск в очень неприятную коммуникацию, мрачную свинцовую трубу под названием "Сквозной коридор". Которая, как и все на этом корабле, и не думала выходить из строя. Просто Феликс проводит свои испытания на твердость в чистом виде, не маскируя их под желание куда-то попасть с помощью "сквозняка". Он, наверное, уже с полчаса торчит в трубе, а вошли вы с ним в нее в одном и том же направлении.
      И с одной и той же целью. Действительно, забавно.
      - Можете идти, инженер Ли.
      Юноша метнулся к выходу, словно так и не прирученная лисица, вытряхнутая в лесу из клетки. Но, когда створки уже начали разъезжаться, внезапно остановился и обернулся.
      - Командир Нортон...
      - Что у тебя еще? - спросил он устало.
      - Командир Нортон, - мальчишеский голос снова дрогнул. - Вы отправили на вахту медика Димича... это несправедливо. Отмените ваш приказ.
      Ничего себе!
      Возникшее было чувство родственности с этим мальчиком растворилось, как дым. Перед командиром стоял подчиненный, только позволивший себе неслыханную дерзость. И как ты поступишь в такой ситуации - чтобы она не стала повторяться слишком часто?
      - Устав запрещает азартные игры, - развивал свою мысль обнаглевший юнец. - Но мы ведь играли не на деньги! Так, на мелкие монетки, сувениры. Это нельзя считать аза...
      - Можете идти, инженер Ли.
      Парень осекся и выскользнул в дверной проем, закрывшийся за его спиной.
      Дурачок. Интересно, что он скажет, когда на Земле при получении жалования окажется, что все оно честь по чести принадлежит честнейшему из карточных партнеров, медику Косте Димичу, несправедливо посланному в свое время жестоким командиром на внеочередную вахту... Но какого черта ты просто так отпустил вконец зарвавшегося пацана? Он ведь тоже напрашивался на внеочередку, и надо было...
      Постой, а ведь разговор с мальчишкой сделал тебя оптимистом! "Когда на Земле..."
      Селестен сказал бы "если".
      Хватит. Ты направлялся в Центральный узел.
      Все четыре стены тесного шлюзового отсека представляли из себя выходы: один - в Коридор, один - наружу и два - в соседние помещения. Нортон задумчиво крутнулся на месте, непростительно медленно - впрочем, никто этого не видит, - пытаясь сориентироваться в пространстве. Оказался лицом к выходу в "сквозняк" и усмехнулся. Нет уж, хватит. До Узла вполне можно дойти нормальным путем. Найдутся более достойные обстоятельства для проявления железной командирской воли.
      * * *
      Связист Олег Ланский не повернул головы навстречу вошедшему командиру.
      Они как сговорились все, честное слово!..
      Рыжая голова в наушниках была склонена, а неправдоподобно длинные руки будто сами по себе метались по обширному черному полю звукового пульта, усеянному мигающими лампочками, клавишами, рычажками, тумблерами, циферблатами и шкалами с дрожащими стрелками. Мониторы на стене перед связистом вразнобой светились всевозможными изображениями - от абстрактных таблиц до мультяшек и даже какого-то классического кинофильма.
      Смотрим кино. Играем в игрушки. Вместо того, чтобы оперативно обеспечить командиру синхронную связь со всеми отсеками.
      - Внеочередная вахта на двое внутренних суток, связист Ланский, - зло пробормотал Нортон.
      Черт! Неизвестно почему голос сел, и приказ получился совершенно беззвучным, будто крик во сне. Этого еще не хватало. Командир со злостью прикусил губу, выругался и шагнул вперед.
      Олег обернулся. Простоватое веснушчатое лицо было серьезно-сосредоточенным и одновременно счастливым, словно у студента-первокурсника, который отвечает на экзаменационный вопрос и видит, что преподаватель уже ставит в ведомость отличную оценку.
      - Как хорошо, что вы пришли, командир Нортон, - его руки продолжали бегать по громадному пульту. - Я уже хотел сам объявить по синхронке... но если вы, это будет гораздо лучше.
      - Что случилось, связист Ланский?! - на этот раз голос прогремел.
      - Через десять минут сеанс. Земля.
      Нортон перевел дыхание, и разномастные картинки на мониторах на секунду крутанулись перед глазами пестрым хороводом. И тут же экраны разом погасли и засветились сине-зеленой шахматкой оперативной готовности.
      Земля.
      Королевство Великая Сталла,
      последний год регентства королевы Каталии Луннорукой
      Рыцари неслись навстречу друг другу, словно разноцветные мячики, по которым как следует наподдали игральными битами. Красно-черный Геворг дес Вилис по прозвищу Железный против бело-голубого князька с Юга, многочисленные имена которого герольды прокричали совсем уж неразборчиво.
      Сверху плащ Железного смотрелся правильной трапецией, летящей за головами коня и всадника, а у его безымянного противника плащ сбился в сторону и казался излишней тряпкой. Плохо сбалансированное копье, вихляющее во все стороны, тоже выглядело ненужной палкой, а не оружием, и к тому же сильно снижало скорость незадачливого южанина. Победа славного Геворга была вопросом нескольких мгновений.
      Вот всадники поравнялись; над галереями, битком набитыми знатью, взвился нечеловеческий рев...
      Ну же! Ну!!!
      ... и оба мячика покатились дальше, уже медленнее, тщетно пытаясь поскорее затормозить.
      - Позорище, - сплюнул господин старший советник, суровый тонкогубый Литовт.
      Королева пожала плечами. Обнаженными скульптурными плечами с лунно-белой кожей. Кстати, солнце уже слишком высоко, а балдахин чересчур прозрачен... Она шевельнула пальцами, и двое пажей слаженным движением накинули ей на плечи серебристый кружевной шарф.
      - Нет, почему, - возразила она. - Южный князь неплохо сманеврировал. У кого нет шансов в нападении, тот вынужден совершенствовать защиту.
      Мальчишка-писец, скорчившийся у ног королевы, бросился записывать новый афоризм. Чересчур явственно, чуть ли не демонстративно. Молод еще для такой деликатной должности, - раздраженно подумала она. Неужели Литовт не мог подобрать лучшую замену его опальному предшественнику?
      Тем временем цветные мячики развернулись и заняли исходное положение в противоположных концах ристалища. Внизу, под королевской ложей, к черно-красному дес Вилису зачем-то подскочили с полдюжины человек. Ему поправляли знамя на древке, подтягивали подпругу, обтирали морду коня и даже принесли сменный плащ. Рыцарь с Юга маялся вдали, ковыряя землю неудачным копьем. Над галереями, а особенно в сгрудившейся между ними и оградой арены толпе, состоявшей из зрителей попроще, очагами вспархивал недовольный ропот, - впрочем, пока довольно слабый. Огромная пестрая воронка неравномерно гудела и колыхалась, напоминая мелко нарезанный, но еще не заправленный соусом салат.
      Она поморщилась, отгоняя неуместное и совсем не королевское сравнение.
      Народ. Надо нравиться своему народу.
      - Я приказываю продолжать, - бросила негромко, ни к кому особенно не обращаясь.
      Литовт коротко кивнул и одним уголком губ передал приказ по цепочке. Слова королевы мышью прошелестели дальше, и через минуту вокруг разнесся пронзительный вопль глашатаев:
      - Ее Величество Каталия Луннорукая, единая властительница Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке, повелевает продолжать турнир!
      Толпа взревела более чем удовлетворенно. Дважды протрубили рога, невидимые биты со всего размаху ударили по мячикам-рыцарям, и те полетели навстречу друг другу. За каждым клубился пыльный след, - и даже след за Геворгом Железным был куда тверже и убедительнее, нежели за его противником. Расправлял крылья ало-черный плащ, бестрепетное копье рассекало воздух.
      Рыцари сближались.
      Толпа затаила дыхание.
      Мальчик-писец привстал на полусогнутых ногах, в азарте забыв о своей незаметной и бесслосвесной роли.
      И даже невозмутимый Литовт чуть-чуть сжал губы.
      Острые ощущения, усмехнулась королева. Исход поединка предрешен и очевиден - а каждый старик-подагрик в галереях для знати и каждая деревенская девчонка в толпе переживают так, словно от его исхода зависят их собственные жизни. Причем не исключено, что многие болеют за южанина в линялом бело-голубом плаще и с разбалансированным копьем... Народ по своей природе великодушен, он способен истово желать победы даже нездешним, растерянным и слабым. Хотя и у дес Вилиса, без сомнения, хватает страстных болельщиков... Жутко представить, что творилось бы во время турниров, если бы не обязательное присутствие целой армии магов-стабильеров - по одному на десять-пятнадцать человек.
      Каталия отвела взгляд от арены и взглянула на ближайшего, куратора королевской ложи. Невысокий седоватый человечек, слегка неряшливо одетый. Обыкновенный, будничный. На сегодня один из самых сильных стабильеров в Великой Сталле...
      Его помятое лицо было мертвенно-серым, рот перекосился, на лбу и подбородке блестели бисеринки пота. Левый глаз судорожно подергивался. Со стороны, не зная, кто этот человек, можно подумать, что он наиазартнейший из присутствующих зрителей, - хотя всем известно, что на исход любого поединка стабильерам в высшей степени наплевать. Они просто выполняют свою работу. И за присутствие на турнирах запрашивают вдвое, а бывает, что и вчетверо. Работа, говорят, тяжелая, - и, глядя на него, едва ли не самого сильного в королевстве, можно в это поверить...
      Право же, смотреть на мага было куда интереснее, чем следить за предрешенным ходом событий на ристалище. Разочарованный рев тысяч глоток застал королеву врасплох. Она перевела недоуменный взгляд на арену: бело-голубой и красно-черный всадники снова разъезжались в разные стороны, пытаясь придержать разгоряченных скачкой коней.
      - Снять с турнира, - процедил сквозь зубы Литовт. - Обоих. С позором.
      - Боюсь, такое решение не было бы популярным в народе, - со смешком возразила королева. - Пожалейте стабильеров.
      Юный писец дернулся, но, по-видимому, не счел эти слова афоризмом, достойным истории. Каталия поморщилась. Этого парня слишком много - лучше бы его не было вообще.
      Протрубили рога, и рыцари снова устремились навстречу друг другу правда, вполовину медленнее прежнего. Усталые кони разве что не срывались на шаг. Да и азарт зрителей, бесплодно миновав высшую точку, покатился на убыль. Маг-стабильер перевел дыхание и быстрым движением вытер пот со лба.
      Каталия Луннорукая лениво следила из-под полуопущенных век, как пересекаются посреди ристалища пути двух цветных фигурок. Как нелепо вскидывается длинное копье, шарахается в сторону испуганный конь, падает на землю бело-голубой плащ... только плащ.
      А затем вдруг и красно-черный - но уже вместе со всадником. И с копьем, торчащим, как вилка, из широкой груди ...
      В галереях родился тихий неуверенный ропот, он колебался, постепенно нарастая, и внезапно воздух прошила одинокая пронзительная овация. И, как по сигналу, вся толпа взорвалась криками, приветствуя победителя.
      Герольды, безуспешно пытаясь всех переорать, визгливо и совершенно неразборчиво выкрикивали бесконечные, по южному обычаю, имена победителя.
      - Насмерть, - бесстрастно проронил Литовт.
      Его сухой ястребиный профиль продолжала теперь короткая зрительная труба, инкрустированная перламутром. Советник придерживал ее двумя пальцами у самых глаз - миниатюрное изящное изделие, подаренное каким-то иноземным послом.
      - Дайте, - хриплым шепотом попросила Каталия.
      Не оборачиваясь, Литовт протянул трубу. Королева поспешно выдернула ее из его цепких пальцев и поднесла к лицу. Ристалище прыгнуло вперед, но было словно подернуто густым туманом, и она досадливо встряхнула заморскую диковинку.
      Только теперь, когда все было кончено, накатил настоящий азарт. Она должна это видеть! Видеть немедленно, во всех подробностях и красках. Видеть до того, как слуги унесут с арены тяжелое тело побежденного, глупо наколотого на вилку несбалансированного южного копья... Эта проклятая зрительная труба!
      Литовт протянул руку и, не отнимая трубы от глаз королевы, одним рассчитанным движением навел резкость.
      Поверженный Геворг дес Вилис лежал на пыльной земле, запрокинув голову, - и четко выступал кадык на загорелой шее, и беспорядочно вились темные волосы на затылке - Железный из бравады очень редко надевал шлем. Но лица все равно не было видно: его захлестнул черно-алый плащ, скрутившись жгутом, похожим на толстую змею. Каталия чуть сдвинула трубу, и от этого малейшего движения потеряла распростертую фигуру, заметалась по изрытой копытами арене. Случайно наткнулась на сапог с огромной звездой шпоры и осторожно поползла вверх, по блестящим сочленениям наколенника, по пластинам панциря, спускающегося на живот... выше... выше... Вот оно!
      Искореженный металл, забрызганный еще красными, но на глазах буреющими пятнами. Потемневшая палка, косо торчащая из рваной дыры. Всего-то.
      Королева Каталия утомленно опустила перламутровую трубочку на колени, и она утонула в складках серебристого атласа.
      Геворг Железный... Геворг.
      У него вилась черная шерсть по плечам и спине, кончаясь мысиком между лопатками. У него были громадные ладони и совсем уж нечеловечески-гигантские ступни ног, которые по-детски боялись щекотки. Он был груб, нетерпелив, он ни минуты не думал об удовольствии женщины... это ее и привлекало. И еще выражение его бесхитростного лица, когда она, удовлетворенно откатившись на край огромной кровати и приподнявшись на округлом локте, шутки ради обсуждала вслух виды казни за возможную измену...
      Впрочем, все это было давно.
      Тело уже убрали, кровавые пятна засыпали песком; победитель заканчивал круг почета вдоль ограды под радостные клики зрителей... Весь в пыли, серый теперь плащ небрежно перекинут через седло, а волосы у провинциального рыцаря оказались светлые - так странно для южанина. Королева подняла было зрительную трубу, желая разглядеть его лицо, - но князь-победитель как раз скрывался в воротах.
      * * *
      А герольды уже выкрикивали имена и титулы следующей пары - и снова почти ничего нельзя было понять. Кто, скажите, набрал таких герольдов?
      Рыцари заняли исходные позиции в противоположных концах ристалища. Тот, чей конь переминался с ноги на ногу в дальнем конце, был кричаще одет в зеленое и оранжевое, а значит, принадлежал к роду Мак-Расвеллов. Мужчин боеспособного возраста в роду было человек тридцать, не меньше. Литовт, вероятно, знает, кто именно из них выступил сейчас на арену... но какое это имеет значение? Каталия Луннорукая перевела взгляд на того, кто готовился к бою поближе, почти под королевской ложей.
      Этот был уже в шлеме. Круглом, глухом, тускло-черного цвета. Черные же доспехи, чуть более светлый плащ, кажущийся на их фоне темно-серым. В общую гамму не вписывались только гнедые ноги коня, нелепо торчащие из-под черной брони, искаженные в перспективе. Интересно, подумала Каталия, почему бы этим Черным рыцарям не взять себе за правило заводить вороных коней?
      Редкий турнир обходился без участия хотя бы одного-двух Черных. Изгнанники, бастарды, выскочки без роду-племени, воинствующие монахи, иногда даже маги, - в сущности, любой, кто не имел ни родовых цветов, ни рыцарского звания, зато отличался непомерной гордыней, мог напялить черные доспехи и явиться инкогнито на ристалище. Побеждали они редко, но некоторую изюминку в происходящее добавляли. Как-то раз Черный рыцарь вообще оказался женщиной... Королева усмехнулась.
      Ярко-рыжий оруженосец протянул рыцарю черное копье, запрокинув при этом голову. Лицо мелькнуло на секунду - ничем не примечательный конопатый мальчишка, - но она почему-то напряглась от мимолетного ощущения чего-то знакомого. Бросила вопросительный взгляд на Литовта - советник смотрел в другую сторону. Да и чем бы он мог помочь: ни один вельможа не обращает внимания на лица слуг.
      Королева Каталия Луннорукая знала в лицо каждого поваренка, горничную и пажа во дворце. Была уверена, что знала.
      Черный поудобнее уравновесил копье; оруженосца рядом уже не было. Протрубили рога, и рыцари помчались навстречу друг другу, поднимая пыль на изрытой арене. Послышались азартные крики: возбуждение зрителей выходило на следующий виток.
      Вот всадники сшиблись посреди ристалища - и закружились вокруг общей оси, будто исполняя ритуальный танец. Между ними спицей в колесе вертелось копье, непонятно, чье - оно каким-то образом сцепило коней в упряжку, не давая им разъехаться. Однако оба рыцаря держались в седле - несколько длинных мгновений.
      Но вот толпа взревела: один из всадников таки полетел на землю, и, конечно же, это был Черный рыцарь. Впрочем, он тут же вскочил с потрясающей быстротой, - вероятно, на нем были облегченные доспехи, - выхватил меч и недвусмысленными жестами начал требовать спешиться и своего противника. Тот медлил, гарцуя вокруг на коне в оранжево-зеленой попоне.
      - Он обязан принять бой, - сказал Литовт.
      Словно услышав эти слова, потомок Мак-Расвеллов принялся медленно, тяжело, с явной неохотой сползать с седла.
      Тем временем Черный отбросил в сторону свой чересчур светлый плащ, принял боевую стойку. И вдруг сделал резкий жест головой в глухом шлеме словно отбрасывал со лба непослушную прядь волос.
      И королева привстала, подавшись вперед.
      Зелено-оранжевый Мак-Расвелл наконец ступил на землю, тоже снял плащ и аккуратно перекинул его через седло своего скакуна. Двое мужчин из обслуги выбежали на арену и увели упирающихся коней. Противник Черного - он оказался гораздо массивнее и выше на целую голову - обнажил меч.
      - Узнайте, - хрипло бросила Каталия, - немедленно узнайте... Черный... кто это.
      Литовт кивнул и передал по цепочке ее приказ.
      По цепочке! Это будет слишком долго, слишком, они могут не успеть...
      Пешие рыцари сошлись. Оба держали мечи в оборонительной позиции, и преимущество будет за тем, кто сумеет дольше сохранить ее. Они медленно кружились, как и только что верхом. Толпа на минуту притихла, а затем с галерей понеслись отдельные крики, подгоняя противников и науськивая их друг на друга. Напряглись и подались вперед стабильеры. Королева до соленой крови закусила губу.
      Казнить этих крикунов, всех до единого, как они смеют, как!..
      И, конечно же, он не выдержал первый. Рванулся вперед, вычертив длинным мечом сверкающую дугу над головой. Он хорошо владел оружием, и доспехи на нем были не самые тяжелые, - но, так или иначе, он скоро устанет. В то время как Мак-Расвелл почти не шевелился. Будто вкопанный в землю, он заперся в глухой обороне, без лишних движений отражая удары. Он выбрал единственно правильную тактику: беречь силы и ждать, когда противник откроется.
      - Черный молодец, неплохо дерется, - негромко сказал Литовт.
      Уже догадался, - поняла Каталия.
      О чем он мог догадаться?! - это ведь неправда, это не может быть правдой, она ошиблась! Мало ли на кого похож рыжий оруженосец, мало ли юношей прячут непослушные волосы под глухими шлемами... Сейчас вернется по цепочке ее приказ, и Литовт скажет: Ваше величество, это всего лишь какой-то...
      Все произошло молниеносно. Массивная зелено-оранжевая фигура, казавшаяся страшно неповоротливой, внезапно совершила неуловимое движение, - и длинный меч Черного рыцаря, крутясь, отлетел на несколько метров в сторону. И тут же острие меча Мак-Расвелла уперлось в грудь противника.
      Который не отступал, не падал. Вскинул голову все тем же мальчишеским жестом.
      - Он не станет его убивать, - пробормотал Литовт.
      Но королева уже ничего не слышала и не видела.
      Она стремительно вскочила. Нога, соскользнув с обитой атласом скамеечки, подвернулась в щиколотке, но боли Каталия не почувствовала. Отчаянным движением сорвала с плеч серебряный шарф и, взметнув над головой, швырнула на ристалище. Выписывая петли и восьмерки, полупрозрачная ткань гордо спланировала вниз и повисла на пике ограды безвольной тряпкой.
      Но уже трубили рога, и глашатаи вовсю неразборчиво вопили:
      - Ее Велисство ...рукая, единая власти... Сталлы... на Юге и Востоке повелевает ...ратить поединок!
      Мак-Расвелл послушно опустил меч.
      Королева бессильно опустилась на сиденье.
      На ристалище началось движение. Победителю подвели коня. Поддерживая с двух сторон, помогли взгромоздиться в седло. Сняв шлем и накинув на плечи оранжево-зеленый плащ, он неспешно начал объезжать арену вдоль ограды, поднимая копье навстречу овациям. Впрочем, значительная часть толпы, бросив бесполезное чествование победителя, кинулась к шарфу королевы, и в мгновение ока он был разорван на мельчайшие клочки. Под королевской ложей образовалась давка; Литовт негромко отдал приказ, и стражники принялись наводить порядок, размахивая кулаками и древками алебард.
      На побежденного Черного рыцаря уже никто не обращал внимания. Подобрав меч, он пешком побрел с ристалища, слегка припадая на левую ногу. Одна лишь Каталия Луннорукая проводила взглядом эту жалкую фигуру. Вполне возможно, что сегодня высочайшим повелением был спасен от смерти какой-нибудь выскочка без роду-племени... или?..
      Она должна знать.
      В углах арены уже появилась следующая пара. Протрубили рога.
      - Не следуйте за мной, - бросила королева, вставая.
      Встрепенувшаяся было челядь с явным облегчением осталась на местах и заметно оживилась. Обнаглевшие пажи громким шепотом заключили пари на исход начавшегося поединка. Мальчишка-писец позволил себе встать, разминая затекшие ноги. Фрейлины захихикали, начальник стражи послал одной из них воздушный поцелуй. Маг-стабильер остался безучастен, а старший советник неодобрительно скривил губы.
      Всего этого Каталия не видела. Отогнув атласный полог за спинкой своего сиденья, она поспешно спустилась по дощатым ступенькам. С изнанки галереи выглядели наспех сколоченными, убогими, лысыми. Туда-сюда сновали холопы из обслуги турнира. Один из них, узнав королеву, так и застыл на месте с вытаращенными глазами и разинутым ртом.
      Она довольно смутно представляла себе, куда идти. Рыцари размещались в шатрах на холме сразу за ристалищем; но распространяется ли это правило на Черных? Кроме того, возможно, что тот рыцарь, один раз потерпев поражение, больше не захочет выходить на арену - и что ему тогда мешает сразу же покинуть турнир? Может быть, он уже в пути... если это не он.
      А если он... куда бы он пошел после такого? Уж точно ни в какой не в шатер. Вернулся бы домой? Нет, ни в коем случае. Он бы вообще постарался никому не попадаться на глаза... мальчишка!..
      Литовт догнал королеву раньше, чем она успела миновать галереи.
      - Возьмите, Ваше Величество.
      От неожиданности она резко обернулась, гневная, готовая на месте уничтожить наглеца. Советник держал на вытянутых руках черную кружевную накидку.
      - Будет лучше, если вы останетесь неузнанной, - жестко отчеканил он. Вы поступаете неосмотрительно. Я мог бы навести справки за две минуты. Я уже их навел.
      - Вы забываетесь, - машинально проговорила Каталия. - И... что?!
      Литовт с ловкостью горничной расправил складки накидки. Черная... Не королевский цвет.
      - Вы не ошиблись, Ваше Величество.
      Разумеется, она не ошиблась! Она и не могла ошибиться, - Каталия разом забыла о своих недавних сомнениях, - и если это все, что он имеет ей сказать... Литовт последнее время слишком много себе позволяет. Впрочем, он всегда позволял себе слишком много, он имел на то основания... Но сейчас, именно сейчас ему не стоило подворачиваться под руку с накидкой и давно известными сведениями.
      - Черные доспехи он позаимствовал за небольшую плату у одного бастарда из восточных провинций, - ровно продолжал Литовт. - Уже отдан приказ об аресте, сделано это будет тихо, после турнира.
      - Зачем? - равнодушно уронила она.
      - Отменить?
      - Не надо, - королева перевела дыхание. - Я хочу видеть сына. Немедленно.
      Советник пожал плечами.
      Сейчас он скажет, что в этом нет никакого смысла, что до конца турнира ничего не изменится, а на турнире она обязана присутствовать ради спокойствия народа или хотя бы из уважения к традициям. Если бы он сказал что-то подобное - она бы забыла, навсегда забыла о тех заслугах, что давали ему право на дерзость!.. И, кстати, была бы счастлива наконец об этом забыть.
      Но Литовт произнес:
      - Идемте.
      * * *
      Под ногами хлюпала грязь, щедро сдобренная конским навозом, и приходилось приподнимать подол платья так, что обнажались щиколотки. Нахальные оруженосцы, да и некоторые рыцари, высовываясь из шатров, отпускали по этому поводу непристойные шуточки. Королева не обращала внимания. Достаточно того, что Литовт, без сомнения, хорошо запоминал их лица и родовые цвета. Подул ветерок, и слева отчетливо потянуло тяжелой вонью отхожей ямы. Каталия зажала нос краем черной накидки.
      Эжан. Ну что, что ему здесь делать?!..
      Прошло несколько вечностей, прежде чем советник молча распахнул перед ней скрипучую дверь приземистого дощатого строения - и отступил в сторону. Королева пригнулась и вошла - одна.
      В нос ударил крепкий запах, куда сильнее, нежели снаружи - но и здоровее, природнее. Пахло лошадьми. Терпким потом, навозом и сеном. В полумраке фыркали и шептались длинные морды, выглядывая из-за перегородки импровизированной конюшни. Одна из них доверчиво ткнулась прямо в грудь слишком близко подошедшей Каталии.
      Зачем Литовт привел ее сюда? Неужели ему донесли, что... Но это бессмыслица!
      Шорох в углу резко выбился из общей гаммы шелестящих лошадиных звуков. Королева обернулась. И в одно мгновение, еще не видя человека, остро поняла, что это действительно ОН. Тот, кого нужно обнять, прижать к груди, увести отсюда и больше никогда не отпускать от себя ни на шаг...
      Коротко и холодно:
      - Как это понимать, принц Эжан?
      Темный силуэт у лошадиной перегородки вздрогнул и остановился.
      - Матушка...
      За последний месяц его голос, не ломаясь, вдруг стал ниже на целую октаву. Вместо мальчишеского дисканта мягкий баритон - словно чужой, даже страшно. Она слегка передернула округлыми плечами под черным кружевом. Нет, вовсе не чужой, зачем себя обманывать? Страшно прямо противоположное: слишком знакомый у него теперь голос...
      - Матушка, что... что вы здесь делаете? Как вы...
      - Что ТЫ здесь делаешь? - оборвала она. - Как ты посмел решиться на такую неслыханную... глупость?!
      Эжан шагнул вперед, и рассеянный свет от дверной щели нашел его лицо. Боже мой, его лицо... Тоже в считанные недели возмужавшее, чеканно затвердевшее - если не считать по-детски дрожащего сейчас подбородка с темной порослью несерьезной бороды.
      - Что... - баритон предательски пустил петуха, - что в этом глупого, если мужчина участвует в рыцарском турнире?
      - Ты принц, - отчеканила она. - Наследник престола.
      - Что в этом глупого, если наследник престола участвует в рыцарском турнире?! - выкрикнул Эжан уже запальчиво.
      Громко фыркнула лошадь, потянувшись к его рукаву.
      - Ничего, - устало бросила Каталия. - Если он выходит на ристалище в цветах королевского дома, а не унижает себя и свою мать черными доспехами.
      Унижает - не надо было произносить это слово. Говорить его мальчику, который и без того унижен поражением. Который отсиживается в этой грязной конюшне, выжидая момента, чтобы проскочить домой незамеченным. А каким унижением для него было возвращать доспехи тому восточному бастарду! мерзавец будет вздернут сразу же после турнира, Литовт избавит ее даже от повеления... Эжан, бедный мой... прости.
      - В цветах королевского дома, - пробормотал принц, - чтобы противники боялись тронуть меня пальцем, не то что копьем, а подбирал их собственноручно господин старший советник!
      Эжан никогда не называл Литовта по имени. Только должность - и то сквозь презрительно стиснутые зубы. Так доведенный до белого каления утонченный аристократ с отвращением выплевывает площадную брань.
      - Что с ногой? - спросила Каталия.
      Эжан встрепенулся, словно именно этот вопрос по-настоящему задел его за живое. Конечно: сейчас он заново переживает свой неудачный поединок вплоть до каждого выпада, защитного приема, обманного движения. До каждого упущенного шанса.
      - Если б не нога... - с болезненной досадой выговорил он, не обращаясь к матери. Через мгновение взглянул на нее:
      - Все в порядке, просто ушиб... когда упал с коня. Уже не болит.
      И - чуть помолчав:
      - Матушка, вы должны присутствовать на турнире.
      Один из коней неожиданно задрал голову и заржал так, что заложило уши. Королева отвернулась, прикусив изнутри губу.
      Сын прогоняет ее. Его можно понять: мальчику хочется остаться наедине со своим поражением, снова и снова все обдумать и утешиться тщательнейшей стратегией поединка на следующий раз.... Следующего раза не будет! - но сегодня Эжан должен верить в возможность реванша, она понимает... Она все понимает. В конце концов, не выходить же ему из этой конюшни среди бела дня под руку с матерью...
      И все-таки он ее прогоняет. Сын. Королева сильнее сжала зубы, и на язык просочился приятный солоноватый вкус.
      - Мы поговорим вечером, принц Эжан, - бросила она не с угрозой, а с бесстрастной неизбежностью в голосе. И, пригнувшись, шагнула в дверной проем.
      Литовт не дожидался ее - хотя, вне всякого сомнения, кто-то из его людей на расстоянии обеспечивал ее безопасность. Как долго она отсутствовала? Три-четыре поединка, а может быть, и все пять. Нечего надеяться на то, что это прошло незамеченным. Более того, у многих хватит ума связать ее отлучку с шарфом, брошенным на арену в знак прерывания поединка, - такое королева позволяла себе нечасто. А там недалеко по цепочке и до Черного рыцаря... хоть бы люди Литовта казнили того бастарда раньше, чем он начнет болтать!
      Эжан, Боже мой... Меньше чем через год он станет совершеннолетним, будет коронован и взойдет на престол. Надо смотреть правде в глаза: вряд ему удастся стать королем мирно и спокойно, без неожиданностей, - с его лицом, фигурой, голосом... Она всегда это знала, она сделала все, чтобы свести риск до минимума. Все, что могла, - но она не всемогуща. Мальчику придется бороться, стать жестким и жестоким, расчетливым и дальновидным, окружить себя такими людьми, как Литовт, и беспрекословно следовать советам матери...
      Придется. Иначе не бывает.
      ... а он втихаря выносит свою мальчишескую гордыню на арену, вырядившись в чужие доспехи позорного для королей черного цвета.
      Порыв ветра собрал в складки ее накидку: кружево замельтешило перед глазами, и королева резким движением сорвала подношение старшего советника. Даже из соображений тайны и безопасности Каталия Луннорукая, единая властительница Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке, не собирается ходить в черном!
      Она швырнула съежившуюся накидку на землю и, повыше подобрав подол, каблуком ввинтила ее в грязь.
      Почувствовала чей-то взгляд и подняла глаза.
      Полог ближайшего шатра был откинут. У рыцаря, вышедшего на воздух, были светлые волосы и тонкое, почти женственное лицо с прямым носом, красиво вырезанными губами и большими глазами сине-зеленого морского цвета. Совсем молодой, года на три-четыре старше Эжана. Уже без доспехов, в легком камзоле - белом с голубым.
      Каталия улыбнулась.
      Поселок Порт-Селин, 119-й год от Эпохи Великих Свершений
      Она шила это платье вечерами, при свете керосиновой лампы, а то и тусклых коптилок на топленом сале. И сейчас, в лучах яркого солнца, впервые увидела издевательское рыжее пятно посреди подола длинной юбки. Старое и несмываемое, явно появившееся еще в те времена, когда платье было портьерой в большой комнате. И что же теперь делать?!
      Только расплакаться.
      Так Лили и поступила.
      Она бы плакала долго и безутешно. Однако древнее зеркало, мутное и пощербленное, бесстрастно отразило красное некрасивое лицо разобиженной девчонки шестнадцати лет. На такое лицо она просто не имела права! - она, владелица великолепного парчового платья с глубоким декольте, пышными буфами рукавов и присборенной юбкой до земли...
      С рыжим пятном.
      Все еще шмыгая носом, Лили присела на корточки перед комодом и с трудом выдвинула нижний рассохшийся ящик. Не вынимая, приоткрыла шкатулку с бабушкиными "драгоценностями". На ощупь разыскала круглую брошь с пластмассовым жемчугом и задвинула ящик на место. Не до конца, конечно, но времени уже не было.
      Новая складка до треска стянула пояс, но пятно полностью скрылось в ней. Вот видишь - а ты переживала. Лили поправила перекошенную брошку. Некоторые "жемчужины" еще поблескивали, хотя большинство давно стали матовыми белыми шариками.
      Она выпрямилась и улыбнулась своему отражению. Пора.
      - Уходишь? - отозвалась с кухни мать на протяжный дверной скрип.
      - Да, ма, - створка двери, как назло, прижала подол. - Там фильм из города привезли. Не выходи, я сама закрою!
      Поздно. Мама уже показалась в кухонном проеме, локтем откинув тюлевую занавеску. Изможденные черты стянулись в напряженную сосредоточенную гримасу - выражение, давно ставшее главным на когда-то мягком и красивом лице. Кисти худых красных рук были сейчас белыми от муки.
      - А я думала, ты мне с оладьями помо... Что это ты на себя нацепила?!
      Лили вздохнула.
      - Ма, я пойду, хорошо?
      - Живо переоденься по-человечески!
      Не слишком далеко убранные слезы сами собой встали наизготовку в уголках глаз.
      - Я опоздаю. Я уже опаздываю! Джерри, он меня пригласил, он ждет...
      - Я кому сказала!!!
      Мать шагнула вперед и всплеснула руками. В воздухе вздымилось белое облачко, и она жалобно вскрикнула, глядя, как частички муки медленно опускаются на пол. Пробормотав что-то нечленораздельное, развернулась и бросилась обратно в кухню.
      Лили метнулась за порог.
      * * *
      Уже вторую неделю ярко светило солнце, и непролазная грязь сохранилась только в тени под заборами да в глубоких рытвинах разбитой колеи на дороге. А посередине земля уже совсем просохла. Можно было ступать на нее всей ногой, а не прыгать на цыпочках с камня на камень, как это обычно приходилось делать, если не наденешь резиновые сапоги. Правда, обнажился весь мусор, когда-то утопленный в лужах, и надо было все-таки смотреть под ноги и придерживать подол голубого платья.
      Посреди дороги линялая кошка пыталась проникнуть в прошлогоднюю банку из-под консервов. Увидев девушку, зашипела и вздыбила остатки шерсти, решая, броситься ли наутек или защищать добычу до последнего. Лили посторонилась, пройдя по самой кромке сухой земли. С такими кошками лучше не связываться.
      Они с Джерри договорились встретиться перед Бывшим заводом в семь. Единственные в доме часы уже давно не вызывали у нее доверия, и Лили, прислушиваясь, замедлила шаги напротив дома Шлегеля с высоченной антенной на крыше. Старик, как было всем известно, ловил вражеские голоса. Они не только поставляли ему недоступную другим, хоть и, по общему мнению, совершенно бесполезную информацию, но и каждые пятнадцать минут довольно громко передавали сигналы точного времени. По Шлегелю сверялся весь поселок.
      Сейчас из дома с антенной не доносилось ни звука. Лили пошла быстрее. Остается надеяться, что она не очень опоздала, - хотя Джерри ведь все равно дождется. Он такой.
      Интересно, какой сегодня покажут фильм? Было бы здорово, если бы продолжение про Веронику и принца, ведь месяц назад лента оборвалась на самом интересном месте. Зато потом почти неделю подряд снились разноцветные приключенческие сны... Не СНЫ, но все-таки...
      СНЫ Лили не снились уже давно. Так давно, что она почти перестала тосковать по ним.
      - Бесстыжая!
      Лили вздрогнула.
      Огромных размеров бабища по имени Нэт из дома напротив стояла у калитки, возложив на покосившуюся планку свои необъятные телеса.
      - Было бы чего вываливать, - лениво бросила она. - А то заголила худорбу и довольна, проститутка!
      Не отвечать! - молча и отчаянно приказала себе Лили. - И даже не смотреть. Повыше поднять голову и ни в коем случае не позволить рукам, от неожиданности выпустившим юбку, трусливо потянуться к декольте. Нэт всегда была дурой и, потом, у нее недавно забрали в армию старшего сына. Если обижаться на каждую глупую и несчастную женщину... Лили подхватила подол, успевший черкнуть по дорожной пыли, и поспешила дальше.
      Хоть бы немножко подсохла та громадная ямина с водой поперек дороги, где уже несколько месяцев мертво буксовала чья-то брошенная телега. Лили совсем забыла об этом непроходимом препятствии. Как теперь его преодолеть в ее платье? Похоже, мама оказалась права: надо было одеться "по-человечески"... Но если даже на фильм не надевать платья, то куда вообще остается выходить в нем? Зачем тогда было его шить?!
      Вот именно - зачем?...
      Если все равно нет и не будет никаких СНОВ... А может, никогда и не было.
      К ее огромному облегчению, телегу куда-то убрали. Вечная лужа порядком обмелела, и какой-то энтузиаст даже бросил поверх нее два продавленных куска фанеры. Подняв юбку значительно выше колен, - где ваша борьба за нравственность, тетя Нэт? - Лили в несколько балетных прыжков достигла сухого места, почти не забрызгав голубую парчу.
      Такая удача подняла настроение. Исчезло чувство скованности и глупой театральности, прилипшее к Лили с тех пор, как она сбежала от материнского гнева... или еще раньше: когда обнаружила пятно. Все стало на свои места в яркой и праздничной витражной картинке: она сама, ее великолепное платье, верный Джерри, солнечный день, фильм про Веронику, будущие сны...
      Или даже СНЫ.
      Вприпрыжку, почти не глядя на мусор под ногами, Лили завернула за угол.
      Джерри, конечно же, ждал ее, сидя на парапете сухого фонтана перед облупленным фасадом Бывшего завода. Но не один. Рядом с ним примостился у самого края сосед Лили, старый Шлегель, - вот, оказывается, почему у него молчало радио. Юноша что-то горячо доказывал старику, размахивая, словно мельница, длинными худыми руками. В левой - Джерри был левша, - он сжимал газетный листок.
      Лили хитро улыбнулась. Можно подкрасться на цыпочках и закрыть ему глаза. Если только Шлегель не выдаст.
      - ... а что вы предлагаете?! - приближался звонкий мальчишеский голос. - Остаться здесь на всю жизнь или, может, записаться в армию? Лично я считаю, что обязан использовать любую возможность. А вдруг?! - очки в слишком большой оправе съехали ему на нос, и Джерри привычным жестом загнал их на место. - Ну что, что я теряю?
      - Ровным счетом ничего, молодой человек, - Шлегель поднял глаза, увидел Лили и заговорщически ей подмигнул. - Только не возлагайте на это особенных надежд. Вот, собственно, и все, о чем я хотел вас предупредить.
      - И все равно вы непра...
      Лили опустила на его лицо ладони. Пальцы скользнули по выпуклым прохладным линзам. Джерри напрягся и так резко выпрямился, что ненароком сбросил ее руки.
      Все-таки он чересчур нервный.
      - Лили...
      Он улыбнулся и встал с парапета. Высоченный - она едва доставала ему до груди - и худющий, словно сложенный из древесных веточек. Джерри дружил с Лили с первого класса, и уже тогда он был самый высокий и худой среди мальчишек. И самый умный.
      Джерри нагнулся, чуть ли не сложившись вдвое, и она чмокнула его в щеку. Потом вежливо поздоровалась со Шлегелем.
      - Вы прелестно выглядите, мисс: просто юная принцесса из средневековой сказки. На редкость удачный туалет.
      Ну вот, а Джерри, конечно, только теперь заметил, во что она одета. А заметив, - обомлел, онемел и поправил очки. В то время как старый Шлегель поднялся, взял руку Лили и поцеловал по всем правилам: не притянув к себе, а склонившись над ней. Лили зарделась.
      - Мы идем на фильм, - скромно похвасталась она.
      - Что вы говорите! - Шлегель изумленно повел лохматыми седыми бровями и несколько раз прицокнул языком. - Вы произведете фурор, мисс!
      Лили поймала иронические искорки в его прищуренных черных глазах и потупилась. Старик смеялся над ней, - а она приняла его галантность за чистую монету.
      Почему над ней все время кто-то смеется?..
      - Из города должны привезти пленку, - пояснил Джерри. Его рука нашла ее пальцы, и Лили снова почувствовала себя увереннее. Если обижаться на каждого старого и...
      - Из города?
      Шлегель внезапно посерьезнел.
      - На вашем месте я бы осторожнее относился ко всему, что исходит из города, молодые люди, - негромко произнес он. И, помолчав, добавил уже совсем загадочно:
      - Город живет сейчас своими интересами. Если вообще живет.
      * * *
      - И любит же старик напустить туману, - прокомментировал Джерри, когда они, взявшись за руки, спешили к Площади Независимости. - Полчаса убеждал меня не верить ничему, что пишут в Газете. И ни единого аргумента, сплошные общие места! Я и сам знаю, что Газета заангажирована, но какой им смысл... Вот смотри, Лили!
      Путаясь в длинной юбке, она едва поспевала за его широченными шагами. И облегченно перевела дыхание, когда Джерри притормозил, развертывая газетный листок.
      Бесплатная президентская газета доставлялась из столицы каждую пятницу с непостижимой регулярностью - на это в стране почему-то хватало бензина. Называлась она "Наш аналитический вестник", а в народе - просто Газета. В семье Лили ее бегло просматривал отец, внимательно читая лишь спортивную страничку, а затем отдавал матери на хозяйственные нужды. Джерри же всегда проглатывал Газету от корки до корки. Смешной и хороший долговязый Джерри...
      Сейчас он возбужденно потрясал серым листком, перечеркнутым кривым крестом сгибов.
      - Смотри: столичный Институт истории и лингвистики объявляет конкурс научных работ на тему "Эпоха Великих Свершений и современность". Как раз о чем я писал в прошлом году... и в позапрошлом... Я же давал тебе читать, помнишь? Там, конечно, много недоработок, я сейчас некоторые места понимаю по-другому... Вот: победители получают грант на обучение и зачисляются в Институт вне конкурса! Я переделаю свою работу и пошлю, и... Это же такой шанс!
      - Конечно, пошли, - с неслышным вздохом сказала Лили.
      Джерри спал и видел, как бы уехать из Порт-Селина. Эта навязчивая идея зародилась в нем примерно классе в пятом - материализовавшись в сушку сухарей и выкопанную где-то на чердаке древнюю карту региона, на которой еще были обозначены аэропорты, железные дороги и даже космодром Эпохи Великих Свершений. Уже тогда он часами напролет сбивчиво посвящал Лили в свои планы, а она тихонько вздыхала, думая о том, как скучно станет в классе без Джерри. Сейчас, к концу последнего, выпускного года его мечта достигла апогея. Теперь Джерри надеялся не на сухари и давно не существующие железные дороги, а исключительно - по его любимому выражению "на собственные мозги".
      Мозги у Джерри были. Может, где-то был и тот самый столичный Институт... Это только Шлегель с его вражескими радиоголосами уверял, что на месте столицы ничего нет и не будет еще лет двести, потому что туда пришелся ядерный удар во времена Активной войны. Вон Газета утверждала обратное, и печатали же ее где-то, в конце концов! - с пеной на губах доказывал Джерри... Лили не бралась устанавливать истину.
      Да и разве имеет особое значение, есть ли вообще что-то за пределами Порт-Селина? Просто не хочется, чтоб Джерри уезжал...
      - ... и может, даже назначат стипендию! А кроме того, говорят, студенты могут бесплатно ходить в муниципальные театры и на утренние сеансы в кино. Настоящее кино! - а не та попса, что нам привозят из города...
      Он поймал взгляд Лили и осекся. Хотя она не успела обидеться, она и думала-то совсем о другом. Но Джерри умел угадывать ее мысли и чувства еще до того, как они возникали.
      - Нет, бывают и хорошие фильмы, я не спорю... Про Веронику было очень даже. Тебе ведь понравилось?
      Лили кивнула, беззвучно шевельнув губами.
      Длинные пальцы Джерри мяли и теребили край тщательно сложенной газеты.
      - Ты похожа на нее... на ту актрису, - наконец смущенно выговорил он. - В этом своем платье. Ты очень красивая, Лили...
      Она улыбнулась. Когда Джерри пробовал говорить комплименты, он становился совершенно косноязычным. А ведь бывало, что весь класс, не выучив уроков, на перемене хором просил его выйти по собственному желанию к доске. Ответ Джерри мог длиться и двадцать, и все сорок минут! - и почти никто из учителей не решался перебить поток его красноречия.
      Он мог бы и не мучиться с комплиментами ей. Он и так самый умный, самый милый и хороший...
      Они вышли на Площадь Независимости. Тут уже было полным-полно народу: вся молодежь Порт-Селина, а попадались и люди постарше. Фильма, похоже, еще не привезли - во всяком случае, пока не пускали. Однако страсти на площади кипели полным ходом. На фоне общего агрессивного гула выстреливали отдельные угрозы и ругательства. Прямо перед лицом Лили мелькнула чья-то демонстративно раскрученная велосипедная цепь.
      Крепко стиснув руку Джерри и придерживая свободной рукой подол платья, Лили просочилась к ступенькам на противоположном краю площади. По услышанным краем уха обрывкам фраз она уловила суть конфликта. Кто-то нарисовал граффити на самой Стене!
      Стена, торец примыкающего к площади большого дома, всегда служила экраном для показа фильмов. Правда, белой она не была уже очень давно, да и штукатурка во многих местах начала осыпаться, открывая голую арматуру... Но граффити - это слишком! В целом Лили разделяла чувства своих сверстников только варвар мог сотворить эту неудобочитаемую красно-зеленую надпись, которая будет теперь проступать сквозь прекрасное лицо Вероники... Хотя велосипедная цепь - тоже не самый лучший аргумент.
      Виноватых и даже подозреваемых никто назвать не мог, и волна справедливого гнева захлебнулась, трансформировавшись в традиционные выкрики в адрес городских киномехаников, тормозящих с показом фильма. Джерри подсадил Лили на высокую, в метр, верхнюю ступеньку. Тут, правда, было уже почти все сплошь занято, но бестелесная Лили кое-как поместилась в узком просвете между двумя подростками. Джерри остался стоять на предпоследней ступеньке, слегка пригнувшись, чтобы никому не закрывать Стену. Его то и дело толкали и ворчливо посылали подальше - впрочем, довольно беззлобно.
      Стремительно темнело, и вот по лиловатой вечерней стене пробежал лучик пока еще незаряженного кинопроектора. Толпа зрителей взревела.
      - Хоть бы про Робота-разрушителя, - истовой скороговоркой, словно молитву, пробормотал подросток слева от Лили.
      - Хоть бы про Веронику, - прошептала она.
      ... Лили не успела понять, что случилось. Она смотрела на Стену - все смотрели на Стену! - где разбрасывала лучики эмблема древней киностудии и было пока неясно, покажут ли крутой боевик или красивую мелодраму. Звучала музыка, и первые крики на площади тоже показались закадровыми звуками на пленке. Лили поморщилась: в желанной ею романтической сказке не было места таким истошным воплям, - и в тот же момент площадь пришла в движение.
      Перед глазами выросла мятущаяся стена тех, кто сидел ступенькой ниже, фрагменты экрана замелькали между головами; она выпрямилась и вытянула шею, все еще пытаясь что-то разглядеть, и тут подростки, сидевшие рядом, тоже заорали и посыпались вниз. Легкую Лили повлекло следом, она попыталась удержаться за ступеньку, но пальцы скользнули по шершавому бетону, длинная юбка за что-то зацепилась, и девушка полетела вниз лицом, присоединяя тонкий испуганный голос к всеобщему, уже стройному и неудержимому воплю.
      В следующий момент она куда-то двигалась, не касаясь ногами земли и намертво вцепившись в чье-то худое плечо, покрытое тонкой тканью. Острый, душный, невыносимый запах перепуганной толпы, вопли, мечущиеся затылки, изредка перекошенные лица с разинутыми ртами... Лили отчаянно зажмурилась, и остались только запах, рев и грубые толчки со всех сторон. И совсем близко - треск рвущейся материи. Кажется, голубой парчи...
      * * *
      - Подлецы, - тяжело переводя дыхание, выговорил Джерри.
      Лили разлепила веки медленно, все еще боясь напороться взглядом на потные затылки, выпученные глаза и орущие глотки. Но вокруг была мягкая, спокойная темнота. Рядом смутно белел угловатый силуэт сидящего на корточках Джерри. Отблеск далекого источника света скользнул бликами по линзам очков. Лили протянула руку и кончиками пальцев легонько пощупала выпуклые стекла.
      - Целые... - прошептала она.
      Поднялась на ноги и опустила глаза.
      Подол платья был разорван сбоку почти до колена, и еще одна уродливая прореха зияла на поясе, там, где импровизированная складка натянула и без того слабый шов. Бабушкина брошка исчезла бесследно, а невидимое в темноте рыжее пятно посреди юбки уже не имело никакого значения. Лили всхлипнула сухо, без слез.
      - Какие подлецы, - глухо повторил Джерри. - Во время фильма. Знали, что все ребята соберутся...
      - Кто? - безучастно спросила Лили.
      Джерри встал, еще раз глубоко вздохнул и закашлялся, переломившись пополам. После нескольких минут надрывного кашля он еще долго сглатывал слюну, и речь его звучала отрывисто, словно удары мяча о сыпучую штукатурку.
      - Из города... прислали... Служба вербовки... в армию... Мама мне... говорила... не выходить пока... на улицу... подлецы... Кто сидел... в первых рядах... я сам не видел... но говорят... взяли... нескольких ребят... в первых... рядах... - снова закашлявшись, он умолк.
      Лили осторожно, чисто символически постучала его по согнутой спине. Почувствовала ладонью вереницу выступающих позвонков и ходящие ходуном ребра. Джерри... Как у него хватило сил так долго нести ее в охваченной паникой толпе, спасти от этого кошмара?..
      - Но зачем... в армию? - бессмысленно прозвенел извне ее собственный тонкий голосок. - Ведь Активная война давно кончилась...
      - Ничего, - Джерри громко вдохнул вечерний воздух. - Когда я выиграю грант... Студентов в армию не берут, это точно. И вообще, студенчество это сила, с которой власти вынуждены считаться. Что я могу сделать тут, один? А в Институте можно будет всем вместе объявить голодовку против этих подлецов! И мы добьемся, чтобы Службу вербовки вообще упразднили, вот увидишь!..
      - Ха, ты глянь, какие мы храбрые!
      Секунда тишины - и в воздухе взорвался залп хриплого глумливого гогота. Лили вздрогнула всем телом и резко обернулась.
      Две здоровенные, почти квадратные фигуры покачивались в темноте. Один, более грузный, запрокинул голову и держался обеими руками за выпирающий живот, изображая крайнюю степень веселья. Другой, широко расставив ноги, заложил большие пальцы рук за ремень, на котором тускло поблескивала громадная квадратная пряжка.
      - А ты говорил: хватит, поехали! - бросил он, не переставая гоготать. - А тут такие вояки лазят!
      Запустив руку в карман, вербовщик выудил нечто, сначала принятое Лили за ученическую ручку, и тут же глаза ослепил острый луч режущего белого света. Фонарик восьмеркообразным движением осветил Джерри с головы до ног, а затем переместился на Лили. Скользнул по губам, подбородку, спустился по шее и, наконец, уткнулся в декольте.
      - О-го, - выговорил жирный напарник.
      Лили непроизвольно вскинула руки, тщетно пытаясь прикрыть и декольте, и прореху на поясе, - и внезапно в лицо ткнулась потная ткань рубашки Джерри. Прямо у щеки напряглась его худая ребристая спина.
      - Напрасно ты, парень, - послышался из-за нее миролюбивый голос вербовщика с фонариком. - Она все равно тебя не дождется, все они такие. Приходит пацан из армии, а его девчонка - пшик! - давно с другим гуляет.
      - Подлецы, - негромко бросил Джерри.
      Лили вырвалась из-за его спины - сделать что-нибудь, перехватить, успеть! - она ведь точно знала, что последует дальше...
      Размеренно, неторопливо вербовщик перекинул фонарик в левую руку, и, примерившись, коротко выбросил правую вперед...
      Успеть!!!
      ... прямо в переносицу Джерри.
      Он пошатнулся, и она успела разве что подставить плечо, которое все равно не могло выдержать тяжести его тела. Что-то с сухим шелестом посыпалось на брусчатку - очки, поняла Лили, разбились очки, как же теперь Джерри, ведь ни в Порт-Селине, ни даже в городе не достать очков... Боже, какая глупость... хоть бы осколки не попали в глаза... хоть бы...
      Его хотят забрать в армию!!!
      Она пронзительно закричала, и в тот же момент рот и пол-лица залепила мокрая ладонь, задушив крик и вообще перекрыв всякий доступ воздуха. Лили отчаянно вскинула взгляд. Успела увидеть лоснящуюся морду жирного вербовщика, и сразу же его другая ручища больно скрутила локти за спиной. С глухим звуком осело на землю тело Джерри; вербовщик потащил Лили прочь, шершавая брусчатка сдирала кожу с коленей, обнажившихся под задранным платьем. Перед самыми глазами промелькнул пробившийся в щель между камнями чахлый росток, - удивительно отчетливо для такой темноты, - и в ту же секунду мужик перевернул девушку вверх лицом.
      Хохотнул и, запустив пальцы в дыру на ее поясе, разорвал лиф платья до самого декольте.
      Ее руки на мгновение оказались свободны: Лили воспользовалась ими, чтобы стянуть обрывки платья на груди, - а надо было драться, вцепиться ногтями в ухмыляющуюся рожу, дать кулаком между глаз, как ударили Джерри!.. Толстые пальцы расщелкнули квадратную пряжку на поясе, расстегнули молнию и снова грубо стиснули запястья.
      Она смотрела на него расширенными глазами, которые хотела и никак не могла закрыть...
      И все равно пропустила момент, когда маленькие глазки вербовщика стали совершенно бессмысленными, а громадная фигура накренилась и начала медленно заваливаться вперед. Но на Лили он не упал, в последний момент отдернутый за шиворот темной фигурой, возникшей неизвестно откуда.
      - Получи, сволочь! - выкрикнул ломкий мальчишеский басок.
      Фрэнк, мысленно вздохнула Лили.
      И расслаблено опустила веки.
      * * *
      Когда она открыла глаза и приподнялась на локте, Фрэнк дрался со вторым вербовщиком. Рядом стояли кружком еще трое ребят. В драку они не вмешивались, а лишь отпускали короткие реплики, словно обсуждали спортивный поединок.
      Фрэнк был на голову ниже и явно вдвое легче своего противника. Двигаясь вокруг вербовщика мелкими танцующими прыжками, он, казалось, забавлялся, лишь изредка выстреливая в его сторону то правым, то левым кулаком. Как будто тренировался - его удары выглядели ненастоящими, не донесенными до цели. Но после каждого из них здоровенный мужик почему-то охал, вскрикивал, а то и сгибался пополам... Приятели Фрэнка только похохатывали. Один из них небрежно пнул ногой толстого насильника, оттащенного в сторону от Лили и сейчас попробовавшего подняться...
      Фрэнк победит, поняла Лили. Он уже победил, он просто растягивает свою победу ради удовольствия друзей... и собственного тоже. Она встала, собрала края рваной парчи на груди в кулачок и пошла разыскивать Джерри.
      Он уже пришел в себя. Сидел на брусчатке, согнув ноги в коленях, и тщательно ощупывал каждый камень и каждую щель вокруг. Когда Лили подошла, вскинул глаза - и она изумилась, какие они огромные. Темные, еще и увеличенные черной рамкой ресниц. Никогда раньше Лили не видела Джерри без его близоруких, уменьшающих глаза очков...
      Очки лежали у него на колене. В полумраке тускло поблескивало одно стекло, члененное двумя трещинами. Другая половина оправы была пуста. Несколько осколков мерцали у Джерри на ладони.
      - Лили...
      Он смотрел ей в лицо, а потом опустил взгляд ниже - и даже в темноте стало заметно, как потемнело от прилива крови его лицо. Джерри шевельнул губами; но спросить он не мог, никак не мог...
      Она пришла ему на помощь.
      - Он не... словом, все в порядке. Фрэнк...
      В это время бурные овации вперемешку с непристойными комментариями возвестили о долгожданном нокауте.
      - Фрэнк? - недоуменно переспросил Джерри.
      И покраснел еще сильнее. Конечно, он помнил Фрэнка.
      Фрэнк был другом Лили чуть ли не с трех лет. Это с Фрэнком она бегала в детстве по улицам и тайно ходила на речку, в которой, по мнению взрослых, было нельзя купаться. С Фрэнком дралась до синяков и ссадин из-за куклы, которой он решил обрезать волосы. С Фрэнком и другими ребятами из его квартала играла в прятки и догонялки. И та же компания собиралась кружочком вокруг нее, взволнованным шепотом рассказывавшей СНЫ...
      Потом Лили пошла в школу - а Фрэнк не пошел. И учительница, маленькая Лили верила ей безоговорочно, - сказала, что ни в коем случае нельзя водиться с детьми, родители которых не отдают их учиться. Что Лили и пересказала Фрэнку слово в слово, когда он пришел звать ее на речку, в первый же школьный день.
      Фрэнк напоминал Лили о детской дружбе неоднократно, в разном возрасте, но каждый раз с неизменной наивной уверенностью в своих правах. И однажды им было тогда лет по тринадцать - в доказательство сильно поколотил Джерри, провожавшего ее из школы. После этого Лили поссорилась с Фрэнком навсегда. И действительно, с тех пор разговаривала с ним всего три-четыре раза в год, не чаще.
      Джерри помнил.
      Фрэнк подошел к ним. Невысокий, но хорошо сложеный, широкоплечий, узкий в бедрах. У него была очень белая, моментально сгоравшая на солнце кожа, густые рыжеватые кудри, светлые брови и совсем белесые ресницы над ярко-синими глазами. Сейчас, в темноте, его глаза казались черными.
      - Вот гады, а? - возбужденно выпалил он. - Ну, теперь они поваляются. Может, и очухаются к утру... если крысы хозяйство не пообгрызают.
      За его спиной грянул хохот подошедших приятелей. Джерри вскочил на ноги, закашлялся и автоматическим жестом потрогал переносицу, поправляя отсутствующие очки. Фрэнк не обратил на него ни малейшего внимания.
      - Пошли, что ли, - смущенным баском обратился он к Лили. - Провожу.
      На ее локоть легла цепкая рука Джерри.
      - Я сам ее провожу, - отчеканил тот, сдерживая кашель. И чуть дрогнувшим голосом прибавил:
      - Спасибо.
      Фрэнковы друзья зашлись было в еще более оглушительном хохоте, но парень, не оборачиваясь, цыкнул на них. Потом смерил Джерри взглядом с ног до головы, слегка запрокинув кучерявую голову, шагнул вперед и хозяйски взял Лили за другой локоть.
      Она напряглась, все сильнее стискивая на груди кулачок с половинками платья, и тоскливо прикусила губу. Ну зачем?!.. И что делать, если...
      Пальцы Джерри стали влажными и намертво ввинтились в ее кожу.
      ... Фрэнк захочет сейчас повторить с ним то, что только что сделал с двумя здоровенными амбалами из Службы вербовки?!
      - Вот что, парень, - заговорил Фрэнк. - Тебя самого не мешало бы проводить, ты ведь нос разобьешь без своих стекляшек. Вон Сэм тебя проводит. И не высовывайся, пока вербы тут не закончат. Фильму захотел посмотреть, надо же!
      Трое приятелей давились смехом, но воли ему не давали.
      - А Лили сегодня провожаю я, - совсем тихо, видимо, чтоб те не слышали, завершил он. - Имею право. Разве нет?
      Что-то делать, лихорадочно придумывала Лили. Чтобы не допустить отчаянного и обреченного вызова, чтобы предотвратить небрежный, словно тренировочный выброс вперед небольшого железного кулака. Только она, больше некому. Именно сейчас...
      - Фрэнк прав, - услышала она собственный голос, звонкий и почти безмятежный. - И он мой друг. Он проводит меня и защитит, если что. А у тебя очки...
      Она осеклась - потому что больше не чувствовала его пальцев на локте. Джерри отступил на шаг назад, его лицо странно обозначилось белым в темноте. Надел на переносицу раздавленную оправу с одним потрескавшимся стеклом, развернулся и гигантскими даже для его безразмерных ног шагами направился в темноту. В тишине гулко отдавались удары каблуков по брусчатке, затем они перешли в смазанное чавканье по грязи. Лили содрогнулась, когда совсем недалеко послышался звук падения и сдавленный вскрик. Но Джерри поднялся, и его шаги, теперь уже медленные и неуверенные, стерлись в ночи.
      Кто-то из парней громко хихикнул.
      - Чего вы тут повставали? - взвился Фрэнк. - По домам, живо! Думаете, вас вербы достать не могут, да? Их четыре машины приехало, сами ж видели, уроды!
      Приятели растворились в одну секунду. В тишине заворочался и закряхтел один из поверженных вербовщиков.
      - Пошли, а? - протянул Фрэнк почти просительно.
      Лили кивнула и, придерживая одной рукой бывший лиф, а другой - подол, неуверенно пошла по улице. Фрэнк отпустил ее локоть и последовал за ней на расстоянии шага.
      - Ежику ж понятно, что это вербы привозят фильмы, чтоб народ согнать, - сказал он. - Сначала крутят парочку для затравки, чтобы все повелись, а потом... А наши валят на Площадь, как бараны, хоть ты что делай, все равно валят!
      - Это ты нарисовал граффити? - догадавшись, равнодушно спросила Лили.
      Фрэнк был горд.
      - А то кто! Красиво?
      Джерри. Боже мой, Джерри, он больше никогда не подойдет к ней, никогда не назначит свидание перед Бывшим заводом, никогда не поделится самыми сокровенными и дерзкими мечтами, потрясая серым листком Газеты... И будет прав: то, что она сделала - самое настоящее предательство. Но Фрэнк... Она же не просто приняла сторону более сильного - Фрэнк ведь спас ее! Он появился внезапно и вовремя, как отважный принц в фильме про Веронику... в фильме...
      Никогда больше она не увидит ни одного фильма. Никогда не сошьет красивого длинного платья. Никогда больше ей не приснится... не приСНИтся...
      Тогда, в детстве, Фрэнк с тихим восторгом слушал, как она рассказывала СНЫ. Все время просил рассказать еще или хотя бы пересказать те же самые. И он верил. И продолжал верить даже тогда, когда другие подросшие ребята начали смеяться над ней, швыряться речной тиной и дразнить "врушкой-лягушкой"...
      Они проходили мимо зажиточного дома, где в такое время все еще жгли лампу и не задвигали занавесок, нахально хвастаясь расточительством перед соседями. Лили зажмурилась; а когда, хлопая веками, приоткрыла глаза, лицо Фрэнка было прямо перед ней, и от него расходились фиолетовые и желтые контуры. Он тоже часто моргал, обожженный внезапным светом.
      Они завернули за угол и снова оказались в чернильной по контрасту тьме.
      И оттуда, из темноты, полной цветных кругов и силуэтов, послышался его странно дрогнувший ломкий голос:
      - Какая ты красивая... Лили...
      Она почувствовала на плечах его горячие руки; немедленно сбросила их и в тот же момент парчовые лепестки упали с груди, повиснув у пояса. Ночная прохлада легла на грудь, и маленькие соски напряглись раньше, чем соприкоснулись с пальцами Фрэнка...
      - Прекрати, - тонко и безнадежно прозвенел ее слабый голосок.
      Фрэнк громко, прерывисто дышал. Одна его рука впечаталась в ее обнаженную спину, не давая двинуться; другая жадно мяла и щипала левую грудь - это было больно и стыдно... и еще очень-очень горячо... Невыносимый жар охватил Лили, и хотелось сбросить остатки платья, и все, что под ним, а в первую очередь, конечно, душное тяжелое тело, остро пахнущее мальчишеским потом...
      - Фрэнк!..
      Снова получилось тихо и слабо, и она набрала в грудь воздуха для настоящего крика - но он захлебнулся в чужих влажных губах, намертво налипших на ее губы, раздвинутые мокрым и длинным бесстыдным языком.
      В спину садняще впилась дощатая перекладина забора.
      ГЛАВА II
      "Атлант-1", экспериментальный научно-исследовательский межзвездный корабль
      Одиннадцать человек в рассчитанном максимум на троих отсеке связи это как-то слишком. Из всей команды отсутствовали только навигатор Поль Дере и врач Коста Димич, несшие вахту. Олегу Ланскому пришлось буквально въехать в пульт: отсюда, из левого угла, Феликсу было хорошо видно, как выступающий черный край врезается связисту в грудь. Удивительно, как тот еще ухитрялся двигать руками. Кондиционеры не справлялись с удесятеренным дыханием и испарениями тел: в Узле почти моментально стало жарко и душно. Толпа возбужденно гудела и колыхалась, переступая с ноги на ногу. И не отрывала одиннадцати пар глаз от многочисленных мониторов, мерцающих в режиме оперативной готовности.
      В прошлый раз, десять месяцев назад, все было совсем по-другому.
      Разумеется, когда Ланский объявил, что на связи Земля, все точно так же ринулись в Центральный узел. Еще бы: если в начале полета сеансы регулярно происходили раз в семь дней, то с момента последнего прошло уже три недели. Люди успели и забеспокоиться, и соскучиться. Однако командир Нортон, всех опередив, - тогда Феликс еще гадал, каким это образом? - и только теперь понял, что тот шел напрямую, через "сквозняк"... Так вот, опередив всех, Александр Нортон по "внутренней синхронке" приказал экипажу оставаться на рабочих местах и подходить по одному, по вызову связиста Ланского.
      Вот так, просто и чинно, как на прием к врачу. Кстати, Коста больше всех шумел по этому поводу - остальные, насколько помнил Феликс, отнеслись к приказу спокойно и с пониманием. Толчея у входа в Узел быстро рассосалась. Сам инженер Ли, втайне гордясь своей неслыханной дерзостью, направился не на рабочее место, а в Зимний сад - все-таки гораздо ближе к Центральному, если что. Конечно, оказалось, что не он один такой умный: тут уже сидели за столиком под сенью совсем небольшой еще монстеры и программист Олсен, и механик Кертис, и планетолог Растелли, и физик Корн, и медик Димич, - тут-то Коста и развозмущался произволом командира. Никто его, в общем-то, не слушал. Все напряженно впились глазами и слухом в ребристую коробку под потолком отсека - динамик синхронки.
      Феликсу казалось, что его имя никогда не прозвучит. Прозвучало - и даже раньше, чем имена половины собравшихся. Он припустил так, что и по "сквозняку" вряд ли получилось бы скорее. Ворвался в Узел, увидел на мониторе мамино лицо и чуть было не бухнулся мимо кресла.
      Олег даже не улыбнулся. Помог подстроить наушники и микрофон, передвинул какие-то рычажки на своем необозримом пульте, а сам деликатно влез в другую, автономную пару ушей и отвернулся в сторону. Разговоры членов экипажа с родными и близкими были сугубо личным делом каждого. Маленькой тайной, крошечным островком своего, домашнего, земного, на который все они, - герои, первопроходцы, экспериментаторы, - имели человеческое право. Никому и в голову не могло прийти ставить это право под сомнение...
      Сегодня никому не пришло в голову даже вспомнить о нем.
      * * *
      Рядом оказался огромный, тяжело пыхтящий Брэд Кертис, и Феликсу пришлось еще посторониться, хотя куда уж еще. Голова Брэда поместилась аккурат напротив глаз и закрыла собой две трети мониторов. Пришлось как следует пихнуть механика в плечо, а потом, после паузы, снова и посильнее. Со второго раза толстокожий увалень принял сигнал и подвинулся.
      - Готовность тридцать секунд, - объявил Олег.
      Воцарилась абсолютная тишина.
      Ни мониторах сине-зеленая шахматка сменилась глухим черным фоном, в глубине которого вспыхнули и начали беззвучно сменяться оранжевые цифры. Двадцать семь. Двадцать шесть...
      Но почему они так долго молчали, почему?! - лихорадочно думал Феликс, и то же самое крутилось в мозгу у всех остальных, отчего эта мысль почти зримым куполом повисла над пультом. Если была такая возможность... если могли...
      Тогда, десять месяцев назад, выходя по одному из Центрального узла, члены экипажа уже не надеялись на регулярные еженедельные сеансы. Расстояние увеличивается с каждой внутренней секундой, помех становится все больше, нити между Землей и "Атлантом" рвутся одна за другой... все на борту прекрасно это понимали. И вооружились завидным терпением: ведь рано или поздно сигнал с Земли должен был преодолеть все помехи! - как в тот раз.
      Но вот снова прошли три недели... потом четыре...
      Было тяжело. Все уже знали, но пока никто не произнес этого вслух, и надежда упорно не умирала. Вошло в привычку, пересекаясь в столовой или в Зимнем саду с Ланским, как бы невзначай интересоваться у него, исправны ли антенны. Вспомнилось масса вещей, о которых непременно надо было рассказать родным, оставшимся на Земле. Феликс своими глазами видел, как Йожеф Корн, до невозможности педантичный физик из научного состава экспедиции, записывал особо важные пункты будущего разговора в электронный блокнот. И чуть было сам не завел такого блокнота - ведь во время сеанса все всегда вылетает из головы. Вот и в прошлый раз он так и не спросил между делом у мамы, слышала ли она что-нибудь о Ланни...
      Ровно через месяц после сеанса командир Нортон созвал общее собрание экипажа и официально объявил, что экспериментальный межзвездный корабль "Атлант-1" вышел из зоны, покрываемой земными каналами связи. Отныне корабль является абсолютно автономной системой во всех отношениях, вследствие чего на порядок возрастает ответственность... и так далее и так далее.
      Командир сделал то, что должен был сделать: напряжение нарастало с каждым днем и могло вылиться в черт знает что. Сразу стало гораздо легче. Расходясь из кают-компании, многие вслух посмеивались над своими заветными мысленными блокнотиками.
      * * *
      Восемь. Семь. Шесть...
      Брэд громко икнул. Кто-то шикнул на него, - Феликс не понял, кто именно.
      Три. Два...
      И вот чернота мониторов взорвалась ослепительным светом, словно разом зажгли все лампы в темной комнате, полной гостей. Лица смотрели в упор с мониторов, милые, чудесные, - хотя бы потому, что их не приходилось видеть изо дня в день в течение четырнадцати месяцев...
      На самом деле пока это было всего лишь одно лицо, растиражированное мониторами. Суровый мужчина в черной форме, в массивных наушниках и с микрофоном у жесткого рта.
      - На связи Экспериментальная диспетчерская "Земля-1". Доложите о слышимости и визуализации.
      - Слышимость и визуализация в пределах нормы, - скороговоркой ответил Олег. Сквозь бесстрастный тон стандартной фразы проскакивало мальчишеское возбуждение.
      - От имени Земли приветствую экипаж Экспериментального межзвездного корабля "Атлант-1", - выдал еще один стандартный оборот человек с экранов. В его многочисленных глазах тщательно пряталось удивление.
      Я думаю! - Феликс усмехнулся, - если он ожидал увидеть на своем мониторе две аккуратные головы в наушниках: Ланского и Нортона, а вместо этого созерцает потную, возбужденную толпу, едва умещающуюся в тесном отсеке. И никто ведь и не подумает уйти отсюда: не то что добровольно, но и по приказу командира... Который знает об этом - и не отдает такого приказа.
      - "Земля-1" вызывает на связь командира корабля Александра Нортона.
      Уверенный глуховатый голос где-то там, за фигурой Брэда Кертиса:
      - Александр Нортон на связи.
      - Доложите о ходе полета.
      "О ходе полета" - тот еще пассаж, подумал инженер Ли.
      Но не с едким сарказмом - скорее с доброй, чуть ли не умилительной внутренней улыбкой. Так улыбаешься, когда девушка, в которую ты без памяти влюблен, принимается рассуждать о технике коммуникаций и морозит глупость за глупостью...
      Ланни.
      Лицо человека на мониторах уже не казалось ни жестким, ни суровым. Слегка помятое, усталое лицо настоящего мужика, который, наверное, не один день упрямо посылал и посылал сигналы в космос, вызывая "Атлант". С таким было бы хорошо посидеть где-нибудь за пивом, поговорить про жизнь... На самом большом из экранов были хорошо видны морщинки в углу его глаз.
      Командир заговорил - ровно, размеренно, словно он заблаговременно подготовил свой доклад, успел просмотреть его по диагонали перед самым сеансом, а сейчас держит на коленях, периодически подглядывая в текст. Такому самообладанию не то что не завидуешь - даже не восхищаешься: это за пределами и зависти, и восхищения. Диспетчер слушал, периодически кивая и делая пометки в невидимом блокноте.
      А члены экипажа, набившиеся в отсек Центрального узла, боялись лишний раз вздохнуть. И напряженно ловили - нет, не слова командира, а каждый взгляд, каждое мимическое движение мужчины на экране.
      Человека с Земли.
      В прошлый раз - ну что поделаешь, никак не удержаться от сравнений с этим самым "прошлым разом", - для них, собравшихся в саду, ожидание, пока закончится официальная часть сеанса, было совершенно невыносимым. Йожеф Корн обрывал огромный лист монстеры, превращая его в растительный скелет. Олсен негромко насвистывал, пока хмурый Растелли не попросил его прекратить - тихим бесстрастным голосом, от которого Марку явно стало жутковато. И вот тут-то взорвался Коста Димич, надрывным монологом высказав все, что он думает о субординации на корабле, лично командире Нортоне и никому не нужных тупых докладах. Во время которых тысячами теряют нервные клетки не только члены экипажа - их организмы, допустим, пока еще многое могут выдержать, - но и женщины, старики и дети, собравшиеся по ту сторону линии связи. Что ему, Косте, в отличие от некоторых, не наплевать на здоровье жены, которой, кстати, вот-вот снова рожать...
      Сегодня он бы не говорил такого. Сегодня - Феликс знал, что это чувство разделяют с ним все, кто находится в отсеке, - каждая частичка Земли была слишком дорога, чтобы считать ее лишней. Да, встреча с родными и близкими была впереди, каждый ждал ее со жгучим нетерпением, - но и незнакомый диспетчер с усталым лицом был сейчас братом любому из них. И Коста бы, конечно, тоже...
      Но его здесь нет. Стоит внеочередную вахту, - и, надо признать, не только из-за несправедливости командира, но и по его, Феликса, вине. Если бы он вовремя убрал со стола те монетки... Инженер Ли до боли прикусил губу. Из-за такой мелочи, оскорбительной и нелепой, человека лишили последнего свидания с Землей...
      Ведь нет сомнений, что другого сеанса связи уже не будет.
      * * *
      - Доклад принят, командир Нортон, - сказал мужчина в черном. Было видно, как он протянул руку, и одновременно пальцы Олега Ланского забегали по клавишам пульта. Все мониторы, кроме самого большого, разом погасли. Диспетчер - уже в единственном числе - продолжал:
      - Вниманию экипажа "Атланта-1"! Служба связи Экспериментальной диспетчерской "Земля-1" прощается с вами. Сейчас вы будете иметь возможность частного общения с гражданскими лицами, находящимися здесь. Полная конфиденциальность гарантирована. Подключение автономных линий будет производиться в порядке субординации. На связи миссис Элизабет Нортон.
      Необъятная спина Брэда по-прежнему закрывала от Феликса командира. Который сейчас непременно должен был отдать приказ.
      Разойтись по рабочим местам...
      В конце концов, это его жена! Одно дело - прочитать при всех официальный доклад, и совсем другое... все бы поняли... наверное.
      ... и подходить по одному, по вызову связиста Ланского.
      От складки на затылке механика Кертиса резче, чем до этого, пахнуло потом. Брэд тоже знает, что сейчас скажет командир... и тоже старается понять.
      Простить.
      Потому что она, женщина, которая вот-вот должна была появиться на экране; которую сам Феликс видел лишь единожды, на прощальном банкете, да и большинство членов экипажа, наверное, тоже; которая эти несколько мгновений отчаянно ждала встречи с мужем, и только с ним одним, - на самом деле принадлежала им всем, собравшимся тут.
      И это настолько законно, что лишь огромное великодушие команды способно оправдать командира, если он эгоистически утаит, присвоит эту женщину.
      Частицу Земли.
      Вспыхнул четвертый слева монитор, и все глаза впились в нее.
      Худенькая, немолодая, с распахнутыми прозрачными глазами. Тонкие, в ниточку, вздрагивающие губы, резкие морщины от крыльев носа и пепельные волосы, уложенные в высокую праздничную прическу, нелепо увенчанную огромными наушниками. Миссис Нортон смотрела прямо перед собой и внезапно вздрогнула: там, в диспетчерской "Земля-1", тоже загорелся экран. И сразу же изумленно приподнялись тонкие, словно нарисованные брови. Ее взгляд медленно скользил по всем собравшимся в отсеке.
      Она похожа на маму, - вдруг явственно увидел Феликс. Боже мой, до чего же она похожа на маму!..
      - Здравствуй, Лиза, - негромко сказал командир Нортон.
      И все вздохнули - звучно и синхронно, словно один человек с нечеловечески могучими легкими.
      Не будет никакого приказа.
      Губы женщины с высокой прической шевелились - слишком быстро, чтобы, не имея сноровки, читать по ним. Феликс чуть не застонал, бессильно твердя себе, что не имеет права на эти слова, предназначенные не ему, - и зная, что должен, должен их слышать!!!.. Повел плечами Брэд Кертис, ежась, как обиженный ребенок.
      Нортона отсюда не было видно, но профиль Олега Ланского, вопросительно обернувшегося к нему, четко обозначился на фоне мертвого монитора. В следующую секунду рука связиста с резким клацаньем переключила тумблер, и тонкий голос жены командира ворвался в отсек.
      - ... очень хотела прийти, но маленький заболел... Нет-нет, ничего серьезного, но ты же знаешь, Тина у нас совершенно сумасшедшая мать. Просила передать, что у них все хорошо. Вэл нашел работу в солидной компьютерной фирме. Тина рассказывала: совершенно случайно обмолвился на собеседовании, что его тесть - командир Первой Дальней... Конечно, Алекс, я тоже не верю, но что тут поделаешь... Он неплохой парень на самом деле... и очень, Тина говорит, любит сына.
      Скотина этот Вэл, подумал Феликс. Случайно обмолвился! Наверняка полное ничтожество, которому за его собственные заслуги ничего не светило. И что самое обидное, именно в таких самовлюбленных и пустых парней почему-то всегда втрескиваются самые замечательные девчонки. Дочка командира Нортона, должно быть, очень красивая... И уж точно абсолютно неуправляемая, раз вышла таки за этого Вэла замуж и родила ему ребенка. А хрупкая миссис Нортон только тем и занимается, что пытается всех примирить и сгладить все на свете углы...
      Взаимоотношения этих людей, которых он, в общем-то, и в глаза не видел, - были важны, как ничто другое в мире.
      На Земле.
      - Как там подрастающее поколение? - голос командира потеплел.
      Женщина на мониторе улыбнулась, почти полностью спрятав глаза в лучики морщин.
      - Уже хорошо ходит. И все время болтает без умолку. Две недели назад праздновал день рождения, Тина устроила настоящий прием! И тортик со свечкой. Маленький свечку проигнорировал, зато ручки у него были по локоть в креме. Знаешь, дочка откопала на чердаке твои старые-престарые детские фотографии... Один к одному, честное слово! Гораздо больше похож на тебя в детстве, чем была она.
      Внуку командира Нортона недавно исполнился год, - быстро прикинул инженер Ли. Значит, командир никогда его не видел...
      Увидит. Обязательно.
      Для всех собравшихся в Узле это вдруг стало вопросом жизни и смерти. Самой главной мотивацией непременного возвращения.
      - Я скучаю по тебе, Лиза... - произнес Нортон совсем тихо. - По всем вам...
      И Феликс, и все остальные замерли, боясь не то что шевельнуться дышать. Командир позволил им разделить с ним ту часть Земли, что принадлежала только ему. Но сам оставался с ней один на один. Глаза в глаза.
      - Алекс... - она сглотнула и изобразила на лице улыбку. - У меня все хорошо. Наш дом... все время кажется, что ты просто ушел в другое крыло. А еще чуть ли не каждый день приходят журналисты, до сих пор, представляешь? Я с ними встречаюсь, со всеми. С кем еще можно так долго и подробно говорить о тебе...
      И теперь она говорила долго и подробно, так, словно была наедине с мужем, - хотя видела одиннадцать человек на своем экране и, наверное, догадывалась, что и голос ее звучит для всех. Хрупкая, прекрасная, так похожая не только на маму, но и на Ланни... на всех женщин на Земле. И одиннадцать человек ловили каждое слово, движение, морщинку, завиток высокой прически. Впереди были встречи с их собственными родственниками, друзьями, любимыми... Впереди. Как здорово, что впереди... И как здорово сейчас.
      * * *
      - "Земля-1" вызывает начальника экспедиции Селестена Брюни. На связи мистер Арчибальд Брюни.
      Вспыхнул еще один монитор. Человек заговорил сразу, не дожидаясь проверки звука и визуализации. Суховатый голос рассыпался мелкой дробью:
      - Доброе утро, Стен, - хотя вряд ли у вас там утро. Прежде всего: есть две новости: хорошая и очень хорошая. Во-первых, я купил для тебя ту подборку дисков "Голоса Альгамбры" - помнишь, ты разыскивал по всем каталогам...
      Феликс улыбнулся - и знал, что такие же теплые, чуть насмешливые улыбки засветились сейчас и на десяти остальных лицах. Эти худые щеки, высокий лысый лоб и глаза без ресниц, - словно розыгрыш, удачный и невероятный... Он, Феликс, и не знал, что у биолога есть брат-близнец.
      - Спасибо, Арчи. Как только вернусь...
      Никаких "если", - и это начэкспедиции с его всех доставшим вечным скептицизмом! Но не сейчас. Когда перед ним Земля - по ту сторону монитора, похожего на зеркало.
      - ... А еще я пробил-таки наш проект! И представляешь, именно те чинуши, что держали нас с тобой в приемных, мгновенно все подписали и в лепешку расшиблись, продвигая дальше по инстанциям. На эту тему брошена вся кафедра экспериментальной биологии в университете. Кстати, сейчас муссируется вопрос о том, чтобы присвоить ему твое имя. Мелочь, а приятно, согласись?..
      Не сговариваясь - а как бы они сговорились? - одиннадцать членов экипажа устроили братьям Брюни тихую восторженную овацию. И разом затихли, и слушали, слушали, слушали...
      - ... "Земля-1" вызывает...
      - Биолог Брюни, - глуховатый голос Александра Нортона, - мы с вами должны принять вахту у навигатора Дере и медика Димича.
      Неуловимая пауза.
      - Слушаюсь, командир Нортон.
      Феликс даже поежился - настолько громадной и осязаемо неподъемной была жертва, на которую шли эти двое. Добровольно уйти отсюда! Успев увидеться со своими близкими - но отказываясь от той части общения с Землей, что еще впереди и больше никогда... Неужели нельзя вообще отменить на время эту чертову вахту?!
      - ... медика Косту Димича. На связи госпожа Росава Димич с детьми.
      - Быстрее, - бросил Нортон. - Связист Ланский, держите линию.
      - Слушаюсь, командир.
      Она возникла на мониторе - смуглая, яркая, роскошная. И окруженная целым выводком - сразу и не пересчитаешь, - разновозрастных черноглазых мальчишек, чудом поместившихся в экран. Коста говорил, что у него много детей, - но чтобы столько!.. Женщина робко кивнула, здороваясь с толпой чужих, в общем-то, ей людей, - и ее продолговатые глаза заметались в отчаянном поиске.
      - Коста сейчас подойдет, госпожа Димич, - поспешил объяснить Олег. Он сменяется с вахты, подождите.
      Вдруг стало неловко - да что там, мучительно стыдно. Он, Феликс Ли, впитывал сейчас красоту этой женщины, щенячьи радовался ее детям, настоящим детям Земли! - в то время, как... Эти несколько минут уже не вернутся - ни к Косте, ни к его жене, которая молча озирается вокруг, не веря в такую страшную неудачу.
      И все остальные, разделяя это чувство, тоже смущенно молчали.
      И внезапно грянул голос. Совсем близко, - Феликс даже вздрогнул.
      - Привет, ребята, - весело орал Брэд Кертис. - Отец вам сам не скажет, так я скажу, пока он сюда бежит. Он - настоящий герой! Без него мы бы все на "Атланте" заболели и думать забыли об экспедиции. Миссис Димич, вы не забывайте почаще говорить ребятам, какой он, их отец...
      - Росава!
      И ворвавшийся в Узел тщедушный врач, за спиной которого громко топал массивный навигатор, быстро-быстро, словно догоняя и оставляя позади упущенные минуты, заговорил с женой и детьми - на своем непонятном певучем языке. Но и эта чужеземная речь была составляющей Земли, и случайная тайна разговора никому не показалась несправедливой.
      А интересно, подумал Феликс, они поняли, - эти смуглые мальчишки - то, что кричал им Брэд? Жалко, если не поняли... Ну да мать им переведет. Обязательно.
      * * *
      А мониторы продолжали вспыхивать один за другим.
      ... - "Земля-1" вызывает...
      - ... на связи...
      - ... уже строим. Будет два этажа, а с чердаком и подвалом, считай, все четыре. Двенадцать комнат, застекленная веранда, - все как ты хотел, Поль! Тут были небольшие проблемы с бурением скважины - соседи возмущались, их участок тоже затрагивает, - но когда рабочие узнали, для кого это!.. А твоя спальня на втором этаже, окнами на реку и виноградник...
      - ... Том еле-еле перешел в следующий класс - а все из-за этих проклятых компьютерных игр! Он даже поесть не всегда встает, десять раз приходится звать, я так устала... Уроки делает, только если я стою над душой... Я не жалуюсь, Том, отец должен знать правду! Я тебе говорила, что сыновья межзвездных героев никогда не позволяют себе?... а сейчас папа сам тебе скажет. Скажи ему, Марк!..
      - ... Йожеф, ты разрешаешь продать свои архивы? Вчера пришли очень приличные молодые люди, в костюмах с иголочки. Говорят, коллекционеры. Дают сто тысяч! - и я подумала... а что мне с этим делать? Ворох никому не нужных газетных вырезок и писем. Я давно предлагала выбросить всю твою писанину, а тут... Ну Йожеф!..
      - ... экспедицию в Город мертвых, Ляо! Но никак не могут найти тебе замену. Даже поговаривают отложить до твоего возвращения, хотя что для тебя теперь интересного в земных раскопках...
      - ... у Софии скоро будет ребенок! Врачи даже говорят, что двойня, но я им не верю: ни у одного Растелли до сих пор... Да, и еще тебе передают привет Джина и Клара. Кстати, кто такая Клара, мне, твоему отцу, почему-то неизвестно...
      - ... Ну у тебя и пузо выросло, Брэд! И как тебе удается? Мы с парнями каждый день ходим на пиво за твой полет, но до таких габаритов нам еще пить и пить...
      - ... И не говори мне, что ты не знал! Ты ведь все всегда знаешь наперед, Сингх!.. Ты у меня такой... такой...
      - ... авторитет неоантропсихофизиологии как науки, Габриэл...
      - ... Я люблю тебя, Олежка! Слышишь?! Я люблю тебя!!!
      * * *
      Феликс ждал. Субординация, о которой говорил в начале сеанса диспетчер, на деле означала всего лишь первоочередные подключения для командира корабля и начальника экспедиции. Все остальные на "Атланте" никаких рангов не имели, так что никто не знал заранее, когда придет его очередь. И это было здорово: ребяческое предвкушение маячившего впереди сюрприза. Самое главное еще будет! - а пока перемигивались мониторы, словно пересыпались цветные стеклышки калейдоскопа. Того, что восемнадцать лет назад мама подарила на день рождения... Самый яркий, самый красивый узор и рука замирает, стараясь его сохранить, но малейшее движение - и стеклышки легли уже по-другому, еще ярче и красивее...
      Вздернутый носик молоденькой женщины с короткой стрижкой; старомодные очки бородатого старика-патриарха; веснушки на детских щеках; пачка газет в гордо вскинутом кулаке; фотография, прижатая к объективу; страстная жестикуляция тонких рук; младенец, поднятый над головой; отброшенная за плечи рыжая пушистая грива; родинка на необъятном бюсте; крепкие зубы в хохочущих ртах; вертикальная морщинка между бровями; блестящая дорожка слезы на щеке; пухлое сердечко поцелуя... Узоры цветных стеклышек, что вместе складываются в неповторимую мозаику, которая и есть Земля.
      - "Земля-1" вызывает навигатора Поля Дере...
      - "Земля-1" вызывает программиста Марка Олсена...
      - ... вызывает физика Йожефа Корна...
      - ... вызывает контактолога Ляо Шюна...
      - ... планетолога Джино Растелли...
      - ... механика Брэда Кертиса...
      - ... Сингха Чакру...
      - ... вызывает...
      - ... вызывает...
      И все-таки настал момент, когда эйфория лопнула, расползлась, и в рваной прорехе зазияла тревога. А вдруг?!.. Если мама заболела... или что-нибудь случилось... не смогла прийти?.. Отцу наплевать, да он мог и загнуться от джина за последние десять месяцев. Мама совсем одна... если что-то произошло, он, Феликс, не только не сумеет помочь, но даже не узнает об этом. Просто не дождется вызова на связь...
      Кроме мамы, на всей Земле некому прийти в диспетчерскую "Земля-1", чтобы поговорить с инженером по коммуникациям Феликсом Ли. Некому! - и если ты мужчина, имей мужество признать это.
      ... - Парень, ты заснул, что ли?! - Брэд Кертис с такой силой пихнул его локтем, что Ли потерял равновесие и больно откинулся на ребристую переборку. И вздрогнул, и подался вперед, отталкивая Брэда, и вспыхнул до корней волос, и почти онемел, потому что...
      Самый крайний, а потому раньше прятавшийся за плечом механика небольшой монитор. Олег Ланский передвинул несколько рычажков на пульте, выравнивая изображение и звук.
      Две женщины на маленьком экране. Две растерянные улыбки, два вопросительных взгляда.
      - Мама... - прошептал он.
      И Ланни.
      * * *
      ... Она смеялась. Она могла себе позволить посмеяться: один из ее поклонников был чемпионом университета по прыжкам в длину, другой готовил к защите докторскую диссертацию, а третий вообще приходился старшим сыном одному из десяти богатейших магнатов в стране. С чего бы вдруг такая девушка дорожила четвертым, высоким нескладным провинциалом, отличником с факультета инженерии коммуникаций?
      Она увернулась, когда до поцелуя оставалось меньше трех дюймов, - и смеялась, запрокинув лицо, и подрагивала белая шея, и летели по ветру только что щекотавшие пальцы пушистые волосы... А на его щеках уже проступали проклятые пятна, с головой выдавая влюбленного идиота, книжного червя, девственника в двадцать два года... Ей было над чем смеяться. Он понимал.
      Конечно, он подал резюме на конкурс вакансий не только поэтому. Да что там, совсем, совсем не поэтому! Просто отца - того, кто имел право называться его отцом, - наконец выгнали с работы, и мама уже не могла рассчитывать на алименты. Учиться дальше, молчаливо позволяя матери отказывать себе в самом необходимом... разумеется, об этом не могло быть и речи. А Ланни...
      Молодой инженер Ли просто искал место. И не прошел мимо объявления о комплектовании экипажа Первой Дальней экспедиции. Было ясно, что у него, не имевшего не только опыта работы в космосе, но и вообще никакого опыта работы, шансов практически нет. Но, с другой стороны, что он терял?
      А потом оказалось, что психологи подбирали состав экспедиции, руководствуясь принципом разнообразия. Разные национальности, возрастные категории, убеждения, даже хобби... Этакое маленькое человечество на борту. Разве что без женщин.
      Узнав о последнем, Ланни смеялась. Все уже завидовали, считали героем или же называли сумасшедшим, упрекали, что он бросает мать... А Ланни смеялась. Откидывала со лба медно-каштановые волосы, щурила медовые глаза. Феликс прощался с ней и знал, что она на другой же день забудет о его существовании. У нее были свои, широкие и праздничные интересы. Она любила танцевать и мучить поклонников; она всерьез занималась парусным спортом; она зачитывалась "Хрониками" Исаака Лейсберга и участвовала в ролевых играх... Ей было чем заняться и без скучного вчерашнего студента из провинциального поселка.
      Ланни.
      Девушка на мониторе.
      Она молчала. Говорила мама: о погоде, о последнем собрании женского клуба, о благодарственном письме ей как матери героя, присланном из университета, о проделках кота Сэма, о здоровье отца - она до сих пор любила этого человека!.. А еще о политической ситуации в стране, новом сорте настурции, сеансах тайского массажа, недавнем разговоре с соседкой, повальном увлечении проповедями некого пастора... И ни слова - о Ланни, о том, как же вышло, что они обе оказались там, в диспетчерской... здесь, на экране.
      Как-то Феликс повез Ланни в свой родной поселок, чтобы познакомить с матерью. Девушка долго водила его за нос, отказываясь ехать в самый последний момент, но в конце концов поехала. В длинном, до щиколоток, скромном платье. И старалась вести себя добропорядочно и чинно, но дерзкий хохот так и дрожал в уголках ее ненакрашенных губ. Ночью Феликс практически не сомкнул глаз: мама постелила ей в комнате для гостей, через коридор... и оттуда за всю ночь не донеслось ни звука. Утреннее чаепитие перед отъездом было пыткой, несравнимой ни с одним экзаменом. А затем, едва зайдя за угол дома, Ланни разразилась-таки смехом и начала очень похоже и довольно язвительно пародировать маму, ее жесты, любимые словечки. Феликс тогда покраснел, развернулся, ушел было куда глаза глядят, потом все-таки проводил Ланни на вокзал и поссорился с ней на целую неделю.
      А мама сказала только: "Хорошая девушка"...
      И вот она умолкла и посмотрела на Ланни, серьезную - совершенно серьезную! - строгую, прекрасную, с гладко причесанными волосами. И положила ей руку на плечо.
      Шевельнулись пухлые губы:
      - Феликс...
      Голос. Ее низкий, звучный, чуть приглушенный легкой хрипотцой го...
      Невыносимый визгливый скрежет внезапно ударил по барабанным перепонкам. По монитору побежали черные полосы. Подалась вперед фигура Ланского, его руки беспомощно зашарили по всему пульту. По Центральному узлу - в нем вдруг оказалось чересчур много людей, которых Феликс давно перестал замечать, - прокатился негодующий ропот.
      - Ничего не могу сделать! - крикнул Олег. - Перебило внутренней волной. Вахтенный отсек на связи.
      Грязно и грубо выругался Брэд Кертис - даже странно было слышать такое от всегда флегматичного и добродушного толстяка. С другого конца отсека неслись отрывистые проклятия Косты Димича в адрес тех, - сами знаете, кого! - кто находился сейчас на вахте. Остальные члены экипажа просто глухо роптали - но все они думали об одном и том же.
      Инженер Ли ни о чем не думал и ничего не говорил.
      Слишком. Слишком!..
      Все мониторы засветились голубым. Экстренная внутренняя связь.
      - Вниманию экипажа, - мерно, почти без интонаций произнес Александр Нортон. Его лицо собралось в чеканную маску, между бровями пролегла глубокая складка. - Экспериментальный межзвездный корабль "Атлант-1" только что выведен на орбиту планеты, которая представляет собой конечную цель нашей экспедиции. Научному составу пройти в исследовательский отсек и приступить к предварительным зондовым исследованиям. Медику Димичу и программисту Олсену сменить меня и биолога Брюни на вахте. Навигатору Дере занять место в отсеке управления. Всем остальным также разойтись по рабочим местам.
      Ропот разом затих. В абсолютной тишине пальцы связиста щелкнули каким-то тумблером.
      Прилетели.
      Поселок Порт-Селин
      Чашка выскользнула из рук и медленно начала падать.
      И, как всегда, казалось, что можно тысячу раз успеть все исправить, подхватить ее или даже не уронить. И, как всегда, какой-то нелепый ступор заставлял просто стоять и смотреть, как чашка планирует вниз, касается пола еще целой ручкой - и, наконец, потихоньку распадается на части...
      Лили бросилась на колени и принялась лихорадочно собирать осколки.
      Если подобрать все до единого, может быть, и обойдется. Мама заметит пропажу не сразу, а в крайнем случае можно небрежно бросить, что чашка с недопитым чаем стоит в комнате. А потом...
      В конце концов, осталось еще четыре чашки, а их в семье только трое... и то вместе с ней.
      ... какое там "потом".
      - Лили!
      Большой полукруглый осколок, в который она складывала мелкие, вздрогнул и накренился. Фарфоровое крошево дробно посыпалось на пол.
      - Она была треснутая, - скороговоркой зашептала Лили, втупившись в штопаную дорожку. - Она бы все равно скоро... и еще четыре есть...
      Мягкие теплые руки опустились на плечи, обняли. Она почувствовала у шеи мамино дыхание и удивленно подняла голову.
      Мама сидела рядом на корточках, спиной к окну. Ее лицо против света казалось не таким усталым, как обычно, и совсем молодым. Одной рукой прижимая к себе Лили, мама тоже стала шарить ладонью по полу в поисках мелких осколков.
      - Что с тобой? - спросила она вроде бы между делом.
      Лили напряглась.
      Встать и уйти в другую комнату. Прямо сейчас. Или нет, выйти на улицу! - повод есть, надо же вынести осколки, - а потом выскользнуть со двора и... Вечером мама будет, как всегда, утомленная и злая, ей и в голову не придет вот так спрашивать: что с тобой?..
      А вообще, какой там вечер...
      Мамина рука лежала на плече - уютно, как в детстве. Если встать, придется стряхнуть ее. И больше никогда, никогда... Нет, еще минуточку. Просто промолчать, как будто и не было никакого вопроса... Лили дотянулась до острого, похожего на иглу осколка, положила его в общую кучку и придвинулась поближе к матери, сжавшись в комочек.
      - На тебе лица нет, - сказала мама. - Что-нибудь случилось? Скажи, может быть, тебя опять кто-то обижает?
      Она помотала головой.
      Не обижают. Пока. Потому что никто не знает, что... И не узнает! - в который раз молча поклялась себе Лили. Она уже не маленькая девочка, которую замечательная тайна распирала изнутри - так, что невозможно было не рассказать о ней всем на свете...
      Никому. Даже маме.
      Теплая рука соскользнула с плеча. Мама встала, с трудом удерживая в сложенных лодочкой ладонях бывшую чашку. Сверху вниз пытливо посмотрела на дочь. Лили сосредоточенно подбирала указательным пальцем последние микроскопические осколки. Не удержалась, стрельнула вверх затравленным взглядом, - и снова уставилась в дорожку на полу.
      - Мне кажется, это после того, как вы с Джерри ходили на фильм, вопросительно предположила мама. - Я же предупреждала... Но все ведь обошлось, слава Богу.
      Лили поспешно кивнула. Предложенная матерью версия подходила как нельзя лучше, правдоподобная и безобидная. Пусть будет так.
      - В следующий раз будешь меня слушать.
      - Да, мама.
      ... В тот вечер ей удалось, пользуясь темнотой, - мать берегла и очень редко зажигала единственную керосиновую лампу, - прошмыгнуть к себе, переодеться и причесаться. За ужином при тусклой свечке Лили выглядела вполне пристойно. Ее адаптированная история для родителей звучала так: они с Джерри шли на Площадь Независимости смотреть фильм, но за два квартала услышали шум и крики, почувствовали неладное, развернулись и бросились бежать. Она споткнулась и упала - именно поэтому у нее ободраны колени и кровоподтек на лбу.
      Примерно так. Чувства родителей надо жалеть.
      Правда, на следующий день мама пересеклась в очереди за туалетной бумагой с бабушкой Джерри - и, вернувшись домой, уже все знала и о киносеансе, и о Службе вербовки, и об очках, которых в наше время не достать даже в городе... но не о Фрэнке. Хоть на том спасибо Джерри.
      - Кстати, как он там? - послышался из-за входной двери мамин вопрос, приглушенный дробью сыплющихся осколков.
      - Не знаю, - автоматически отозвалась Лили.
      Мама вернулась в дом.
      - Не знаешь? - ее брови удивленно взъехали, и все до единой морщины проступили на лбу. - Уже почти два месяца прошло... разве ты его до сих пор не навестила? Миссис Ли говорила, у него подозревали сотрясение мозга, она секунду помолчала, и Лили медленно поднялась на ноги. - Странно вообще-то. Мне казалось, Джерри твой... лучший друг.
      Пауза перед последними словами была неуловимо-короткой, но Лили успела улыбнуться, мимолетно и мечтательно... и прикусить язык, и отругать себя за эту улыбку тоже успела. Нельзя! Ни одним взглядом, ни одним движением губ нельзя выдавать себя!
      Джерри. Джеральд Ли... есть такой мальчик в классе. Хороший мальчик, отличник. Но как мама может думать, что он хоть что-то значит для нее, Лили, - теперь, когда...
      - Да, ма. Я его собираюсь навестить, вот прямо сегодня.
      - Вы не поссорились?
      Лили тщательно оправила серое платье - еще бабушкино, большое на несколько размеров, а потому вдвое перетянутое на талии тонким пояском. Платье... Обрывки грязной парчи пришлось на следующий день тайно вынести на свалку - как не удалось поступить с осколками разбитой чашки. Мама один раз спросила о платье - и получила небрежный ответ: в шкафу.
      Жаль, конечно, что его нет в шкафу. Но оказалось, что это не имеет никакого значения...
      ... Что?
      Мама спрашивает, не поссорились ли они с Джерри. Не из-за этого ли дочка смотрит на мир блуждающими глазами и бьет чашки. А что? В принципе, и такая версия вполне имеет право на существование...
      - Немного. Он такой обидчивый... и я тоже, ты ведь знаешь. А на самом деле все пустяки... Я сегодня же пойду к нему, честно!
      Она перевела дыхание. Вот и обошлось. Хорошо из лучших побуждений рассказывать родителям почищенную и причесанную историю похода на фильм если целых десять минут обдумываешь ее в своей комнате, вылезая из рваного платья. А вообще-то врать Лили никогда не умела. Тем более на ходу, когда не успеваешь утрясти детали, и потом концы очевидно не желают сходиться.
      И тем более маме. Если бы она задала тот один-единственный вопрос...
      - Ты разговаривала ночью... Что тебе снилось?
      Лили замерла.
      Не отвечать!!! Опрометью кинуться к двери, распахнуть ее, крикнуть что-то о Джерри, которого просто необходимо навестить в ближайшие десять минут, иначе... Что-то глупое, нелепое и уже не имеющее значения, - потому что за спиной захлопнулась дверь, затем калитка, и нога угодила в лужу на дне уличной колеи, и взъерошенная кошка прыгнула в сторону, и консервная жестянка громыхнула по редким булыжникам...
      Мать Лили с минуту постояла на пороге и медленно прикрыла дверь.
      * * *
      "Врушка-лягушка, врушка-лягушка! Что тебе снилось, врушка-лягушка? Что тебе снилось, расскажи! Что тебе снилось?!.. Что тебе СНИлось?!!.."
      Комок ядовитой речной тины пролетает мимо, взрываясь зелеными брызгами на стволе ближайшего дерева. А следующий брошен метче, и вот он уже расползается мокрым и липким в волосах... Хор веселых детских голосов: врушка-лягушка! Догоняют. Они уже слишком большие, чтобы сидеть кружочком вокруг девчонки, которая якобы видит по ночам такое, чего никто из них не видит. И к тому же им стыдно, что раньше, какой-нибудь год назад, они садились-таки кружочком и слушали, слушали... Врушка-лягушка!!!
      Лили съежилась, втянула голову в плечи, будто прямо сейчас мог просвистеть у самого уха зловонный снаряд. Прикусила губу, передернула плечами и заставила себя замедлить шаг. Никто не узнает. Никто не догадается. Никто...
      Но что делать дальше?!..
      Идти.
      Она резко остановилась посреди улицы, там, где раньше перегораживала путь телега. После вчерашнего дождя подсохшая за июнь вмятина в земле вновь превратилась в непроходимое болото. Лили сбросила стоптанные сандалии, приподняла подол бабкиного платья и босой ногой осторожно шагнула в черную жижу. Напоролась на что-то острое, вскрикнула и отскочила на сухое место. Нога по щиколотку оделась в черный ботинок, оставивший в пыли грязный след с расплывчатым пятнышком крови. На глаза навернулись слезы.
      Идти далеко. Очень-очень далеко, и по дороге будет сто таких луж и тысяча куда более страшных вещей. На них придется не обращать внимания... Только идти, никому и ничему не позволяя себя остановить. Идти и знать, что никогда не вернешься...
      Она обернулась. Уже отсюда их дома не было видно - его закрывала выступающая пристройка к жилищу Шлегеля. Но человек, пересекавший улицу там, вдали, направлялся именно к их калитке. Высокий, сутуловатый и, кажется, с бородой... точно. Отец.
      Окликнуть его, подбежать, уткнуться в грудь. Ничего не говорить, молча попрощаться. Он удивится, улыбнется в бороду... хотя нет, он работал в ночную смену, смертельно устал и, скорее всего, раздраженно отстранит ее перепачканными в мазуте ладонями. И, конечно, заставит вернуться в дом, хотя бы для того, чтобы она полила ему на руки. А мама с порога скажет о разбитой чашке, мама не умеет помалкивать о таких вещах... Нет, не надо.
      И он ведь тоже никогда не верил.
      "А что тебе завтра приснится? Придумщица ты моя!"...
      "Врушка-лягушка!!!"...
      Отцовская фигура скрылась за выступающей, словно крышка вертикального гроба, Шлегелевой пристройкой, из которой торчала нелепая антенна, похожая на стрекозу. Донесшийся издалека неприятный женский голос предложил послушать сигналы точного времени.
      Лили вздохнула и снова повернулась к непроходимой луже. Может быть, по самому краешку, прижавшись к забору?..
      - Давай помогу.
      Ломкий басок раздался долей секунды позже, чем Лили оказалась в воздухе, перехваченная поперек талии. Черная маслянистая поверхность болота отскочила вниз, а в ребра больно ткнулось с размаху твердое округлое плечо. Перед глазами очутилась спина, обтянутая футболкой, - в нее-то Лили и заколотила изо всех сил злыми кулачками, - в одном из них очень кстати были зажаты сандалии с металлическими пряжками.
      - Пусти!!!
      Жирная грязь хлюпала под босыми ногами Фрэнка. С которым Лили теперь не то что не разговаривала - вообще не желала иметь ничего общего. После того, что он сделал... что он мог сделать тогда, - если бы состоятельные расточители керосина не зажгли вдруг лампу еще и в торцовой комнате, вывалив из окна прямоугольный кирпич света, упавший прямо на... Впрочем, уже ни на кого - Фрэнк, ухватив Лили за руку, понесся по переулку, спасая ее и себя от ненужного узнавания. Когда, задыхаясь, они остановились примерно здесь же, под домом Шлегеля, Лили, наконец, расплакалась. И Фрэнк смотрел на нее круглыми, даже в темноте безумно виноватыми глазами. Потом отпустил ее запястье и молча, не касаясь и пальцем, провел до самой калитки.
      С тех пор прошло почти два месяца, и Лили его не видела. И не собиралась видеть!..
      Хотя теперь и это не имело значения.
      Она разжала кулаки, расслабленно свесила руки вдоль мальчишеской спины - стоптанные подошвы сандалий как раз касались самого потертого места на его джинсах. Фрэнк сделал еще несколько широких шагов и поставил ее на пыльную землю по ту сторону лужи.
      - Спасибо, - равнодушно бросила Лили и, не оборачиваясь, пошла дальше.
      - Лили!
      Он догнал, загородил было путь, - но, неуловимо вильнув в сторону, она прошла мимо, почти сквозь эту шумно переводящую дыхание преграду. Фрэнк. Парень из плохой семьи, не учившийся в школе и позволяющий себе черт знает что... его все равно что никогда не существовало.
      Каким-то образом он снова оказался перед ней. Заглянул в глаза.
      - Лили, ты чего? Что случилось?
      Она отстраненно бросила:
      - Отстань.
      - Лили, я идиот, - теперь он шел рядом, пытаясь попасть в такт ее шагов, - отчего свободная размашистая походка уличного парня превратилась в нелепый семенящий танец. - Я козел, это точно. Я... Что мне сделать?! Ну хочешь, я побью кого-нибудь?.. кого угодно, ты назови только... Я могу вам на зиму дров наколоть! Я... я твоему очкарику новые стекла достану, я могу, только скажи, Лили... Я кретин! Я больше не буду, никогда, никогда, ты веришь?!..
      Его сбивчивый монолог мирно висел в воздухе где-то сбоку, - она отчетливо слышала каждое слово, но до сознания эти слова не доходили, они вообще не имели к ней никакого отношения. Фрэнк не подходил даже на роль досадной помехи на пути, для этого он вел себя достаточно сдержанно.
      Дорога уперлась в поперечный переулок и перестала соответствовать нужному направлению. Направлению, которое жило в Лили несгибаемо и неотвратимо, как синяя стрелка компаса, который был в детстве у Джерри... жило с самого утра.
      Она прикинула, какой из рукавов переулка скорее снова выйдет на синюю стрелку. Это было достаточно сложно: Лили всегда плохо ориентировалась, и тесный Порт-Селин с его немногочисленными, но хаотично перепутанными улочками часто становился для нее сущим лабиринтом. Она приостановилась, пытаясь представить эту часть поселка сверху, как если бы летела над ним и...
      Фрэнк встал перед ней, схватил было за запястья и тут же, спохватившись, отпустил. Но продолжал смотреть в упор, - а что, ему удобно, они ведь практически одного роста...
      - Ты видела СОН?
      * * *
      Лили не вздрогнула.
      Внутренне взвилась и зазвенела, как отпущенная пружина.
      Как?!!! Откуда?!..
      - Как... откуда ты... знаешь... угадал?... - собственные слова прозвучали невнятным лепетом. Коренастый светловолосый парень в футболке и джинсах, с очень белой кожей и синими глазами под белесыми ресницами вдруг оказался реальным, живым, имеющим значение в настоящем мире.
      Фрэнк.
      И он серьезно ответил:
      - С тобой всегда так было... когда СНЫ. Идешь, как будто в трех метрах над землей. Хотя ты уже давно не... Так СОН, да? Правда?!
      Она кивнула и беззвучно шевельнула губами:
      - Правда.
      И лицо Фрэнка вдруг стало жгуче-любопытным, нетерпеливо-умоляющим и заранее восторженным. Как в детстве:
      - Расскажи...
      ... Он верил. Он верил всегда. Он отчаянно дрался - один против всех с теми, которые "врушка-лягушка", которые швырялись ядовитой тиной из речки... А потом, отбив ее, перемазанную зеленой жижей и неудержимо всхлипывающую, уводил в какую-нибудь подворотню и там просил: расскажи... Но она молчала. Слезы все равно не дали бы говорить... И еще эта просьба была слишком похожа на новую обиду. "Расскажи", а потом - как все, только еще хуже. Лили уже никому не верила. Не верила, что он верит.
      Глаза Фрэнка помолодели лет на десять. Только на круглощеком личике шестилетнего карапуза место таким сияющим глазам... Мимолетно вспомнились горячие шершавые руки - там, где им никак нельзя было быть! - и мужское прерывистое дыхание, и влажные душные губы... Лили улыбнулась.
      - Его зовут Эжан, - тихо сказала она.
      Фрэнк не спросил, кого. Он понял, что долгожданный рассказ начался, и затаил дыхание, приготовившись слушать, слушать...
      - По дороге, - решительно оборвала Лили.
      Надо идти. Надо попробовать засветло добраться... куда? Она ведь не имеет ни малейшего представления о расстоянии - есть только синяя стрелка, с которой нельзя свернуть. Фрэнк догадался, и значит, Фрэнка можно взять с собой. Он сильный, он перенесет ее через все встреченные лужи и побьет всех, кто попытается ее остановить. Нет, даже не поэтому... Просто... она не может, не может вот так взять и молча уйти!..
      Рассказать. Рассказать хоть кому-нибудь...
      По дороге.
      - ... пруд с рыбками, красными и золотыми... и на мне то платье, помнишь, которое порвали... целое... и беседка, и сад, и никого, только я и он... потом пришел его учитель... а Эжан сказал...
      Она говорила сумбурно и взахлеб, как в детстве, и все ускоряла шаги; дыхание сбивалось, членя и без того бессвязную речь на отрывистые, как рассыпанная мозаика, короткие фрагменты. Фрэнк едва поспевал следом, чуть не срываясь на бег и отчаянно стараясь не пропустить ни слова.
      - ... и всегда меня помнил... и ждал... и точно знал, что я приду, ведь иначе... и стихи писал мне... и дрался на турнире... он скоро станет королем, и тогда... никто не сможет запретить, даже мать... но она хорошая, она его очень любит...
      Лили и в голову не пришло усомниться, стоит ли рассказывать обо всем этом - Фрэнку. Фрэнку, который... но те воспоминания, что, по идее, должно были сейчас ее остановить, - забылись, стерлись, да и всё это вообще никогда не имело значения.
      Однако и он не проявлял ни капельки ревности, гнева, даже неудовольствия. Он слушал сказку. Красивейшую сказку, которая существовала сама по себе, выпуклая и реальная, но не имеющая отношения к действительности, как сон... СОН...
      - ... а ведь столько лет, я думала... оказывается, СНЫ... это чистая случайность, так учитель сказал, а он знает, он маг... не должно такого быть... и больше не будет... только если во дворце... в парке... если там, то да... и я иду...