Конечно, теперь я не пошлю старуху на три этажа и не пойду к ребятам просить приюта, как беглая рабыня. Нет, пусть Олежка продолжает думать, что я очень даже приличная барышня с родственниками у моря. Будет больше уважать. Другое дело, что я не позволю этой стерве запрягать меня с утра до вечера. У меня завтра свидание, в конце концов!
      - Зинаида Ивановна, - кротко и вежливо спросила я, когда старушенция выдохлась, - а где сейчас ваши козы?
      Твердолобиха уставилась на меня, как козел Бусик на новые ворота.
      - Пасутся, - неуверенно ответила она. - За околицей, как на море идти, я их там завсегда привязываю... А тебе зачем?
      - Зинаида Ивановна!!!
      Моему ужасу не было границ.
      * * *
      Черный горизонтальный зрачок поперек желтого глаза.
      Ухмыляющийся зрачок...
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Тюль на окне висел неподвижно, как мертвая прошлогодняя паутина. День обещал быть безветренным, теплым и серым, пригретым невидимым солнцем из-за густой вуали облаков. Нет, не обещал - уже был таким, потому что утро давно кончилось.
      Самая лучшая погода для подводной охоты...
      Твердовский привстал с кровати и рывком задернул вторую, льняную занавеску. В комнате наступили сумерки. Ни за что!.. Никакая сила не заставит его выйти и снова испытать ТОТ кошмар...
      Дорога к морю была перекрыта и запретна. Навсегда.
      И вчера он снова - уже в четвертый раз - весь день бесцельно бродил по Ялте. Вокруг медленно двигалась пестрая, шумная, праздная толпа; он выставил тройную духовную защиту, оградив себя от воздействия мелких, суетных, беспорядочных астралов. Палило солнце; на море покачивались облезлые яхты и мятые пластиковые бутылки. Пальмы и магнолии почти не давали тени.
      По обеим сторонам набережной шла бойкая торговля шляпками, шлепанцами, книгами, тропическими раковинами и разнообразной бижутерией. У столика с претенциозной надписью "Эзотерическая роза" Василий приостановился. Бородатый еврей в соломенной панаме сунул ему прямо под нос связку оберегов на веревочках; Твердовскому почудилась черная змейка в янтаре, и он отшатнулся от наваждения.
      Настоящий оберег он теперь видел до боли редко. Мать куда-то отсылала Лизу на целые дни, а к расспросам сына относилась так настороженно, что он зарекся после первой же попытки. Только после ужина девушка наконец появлялась и подходила к столу собрать грязную посуду. Василий пытался разглядеть овальную каплю, спрятанную под футболкой. Иногда - если мать выходила из кухни - лихорадочным движением нащупывал святой оберег сквозь ткань, и немного энергии пульсирующими толчками прорывалось в каналы. Лиза ничего не говорила.
      А вчера он пропустил и этот момент. Преступная слабость - но он не мог больше смотреть на материнские дубовые пироги и тушеную капусту. Дождался вечера в Ялте, зашел в ресторан "Тихая пристань" и долго предавался чревоугодию... Смертный грех.
      Ужин, как оказалось, стоил ему дороже, чем индивидуальный сеанс у Кузьмича. Твердовский попробовал ругаться с официантом: он, доцент прикладной математики, не мог ошибиться в расчетах! Щуплый парень молча раскрыл меню на последней странице и указал пальцем на расценки за сервировку стола и обслуживание. У него были водянистые зеленые глаза, выдававшие нечистую карму. Василий установил духовную защиту; она ненадежно прогнулась внутрь.
      Расплатившись, он вышел на улицу. Уже стемнело, набережная покрылась разноцветными огнями и неоновыми узорами, повсюду грохотала примитивная музыка. Толпа стала вчетверо гуще, она наползала на Твердовского, как единое темное, хищное существо. Множественные астралы, днем разрозненные и равнодушные, теперь были организованы и враждебны, - он чувствовал это всей кожей, всей аурой! Защита липкими ошметками поплыла вниз, расползаясь, как от кислоты. Ужас, что он испытал тогда, бегством спасаясь с набережной, был ни с чем не сравним...
      Только с ТЕМ ужасом.
      Хотя ТОТ ужас был гораздо сильнее...
      Поездок в Ялту больше не будет. А это значит - оставаться здесь, в комнате, пока не придет мама. Она не заставит себя долго ждать - Василий знал это точно. Последний раз так было позавчера. Она сядет в скрипучее кресло и заведет бесконечный и бессмысленный разговор о его заработках, о женитьбе, опять о деньгах... И тонкой, но непрерывной струйкой потечет к ней его энергия. Сегодня у него даже нет сил сделать эту струйку как можно тоньше...
      Неужели мать всегда была такой? - тоскливо думал Твердовский. Вроде бы нет. Раньше - хотя тогда он, конечно, не понимал, - она щедрым потоком отдавала собственную энергию им с Сашкой. Чтобы получили образование, поселились в больших городах, стали уважаемыми людьми... А как искренне она поддерживала его, Василия, когда он готовился к защите диссертации! И когда разводился, наконец, с Любой...
      Догадка была такой внезапной и очевидной, что он дернулся на кровати; загудели пружины, погребенные под необъятным пуховиком. Да, иначе и быть не могло.
      Это они, ТЕ животные, поработили его мать! Это для них она выкачивает энергию из собственного сына - их астралы завладели ею настолько, что ни о каком сопротивлении не может быть и речи. Теперь она - их союзница, и встреча с ней ничуть не безопаснее новой встречи с ними, ТЕМИ...
      Твердовского передернуло. Что делать, если сейчас - вот сейчас! - она войдет сюда?!..
      Разумеется, скрипнула дверь.
      Он не сделал ничего. Разве что поплотнее вжался седалищем в бездонную перину.
      - Ой, а вы здесь? Я не знала!
      Что-то звякнуло, и он рискнул поднять глаза.
      В светлом прямоугольнике открытой двери плавный силуэт Лизиной фигуры казался плоской картинкой из театра теней. Композицию дополняла перевернутая трапеция ведра с тряпкой на ручке.
      - Мне осталось вымыть пол в вашей комнате, - пояснила Лиза. - Я думала, вы уже ушли.
      Она передвинула ведро и закрыла дверь. И сразу стала объемной, округлой, настоящей. Но оберега Твердовский не мог разглядеть; истово, чуть не оборвав струну, он отдернул оконную занавеску.
      Лиза была не в джинсах и футболке, - как все время, что он её видел со дня приезда в Мысовку, - а в кокетливом желтом сарафанчике, очень коротком и очень открытом сверху. Такие платья всегда раздражали Василия - но сейчас!..
      Янтарная капля святого оберега открыто светилась из мягкой ложбинки груди - там, где треугольной выемкой заканчивался сарафан. Свободный, живой - оберег сверкал, излучая энергию даже на расстоянии. Но на расстоянии Твердовский оставался недолго. Он не помнил, как вставал, как подходил к ней... просто камень лег в ладони, алчущие распахнутыми каналами. И живительные потоки полились по земному телу, и взметнулась пурпуром ожившая аура, и с облегчением вздохнули воспрявшие астральные тела...
      - Василий Ильич, - сказала Лиза, - вы бы попустили... больно.
      Что?..
      Твердовский перевел дыхание и разжал руки. Святой оберег скользнул обратно в ложбинку, а Лиза принялась энергично растирать шею, одной рукой придерживая на весу волосы.
      - Может, я вам его отдам? - предложила она. - Если он вам так нужен... А то как вцепитесь, а цепочка в шею. Мне не жалко, а вы все-таки за него деньги платили...
      Ее слова доходили до него с небольшим опозданием, прорываясь сквозь дымку эйфории. Василий безмятежно кивнул, чувствуя себя способным сотворить такую мощную духовную защиту, что её не пробьет ни один враждебный астрал. И лишь когда Лиза, перебросив скрученные в жгут волосы на грудь, принялась искать застежку цепочки, он спохватился и дернул её за руку.
      - Вы с ума сошли! Эту вещь надел вам на шею святой человек!
      Лиза глянула на него испуганно, исподлобья.
      - Барышня надела, - уточнила она. - Так я вымою полы?
      Твердовский отпустил её руку.
      - Это одно и то же, - он зашагал по комнате, наткнулся на ведро и резко двинулся в противоположную сторону. - Поймите, Лиза, вы не при каких обстоятельствах не имеете права передавать святой оберег другому человеку. Даже мне! Такие предметы... как вам объяснить... могут творить свое предназначение только в руках... гм... на человеке, который... У Кузьмича были причины отдать эту вещь именно вам, и теперь вы не имеете пра...
      - Подвиньтесь, - раздался снизу её голос. Василий осекся и несколько секунд молча наблюдал, как она заползает на четвереньках под кровать. Снаружи заходила ходуном её обширная задница в зеленых почему-то трусах. Задница не имела отношения к оберегу; разглядывать её было неприятно.
      - Ну, вот и все, - Лиза выпрямилась и швырнула тряпку в ведро. - Мне уходить пора. А вы так и будете дома сидеть, Василий Ильич?
      Он кивнул было; мимолетно подумал о матери, о толпе на ялтинской набережной, о заказанной раз и навсегда дороге к морю... В самый последний момент запретил себе вспомнить о ТОМ кошмаре...
      И вдруг - озарение.
      - Куда вы идете, Лиза? В сторону моря?
      Она кивнула.
      - Подождите меня во дворе. Я быстро, только переоденусь и уложу гидрокостюм. Не уходите одна!
      Как ему раньше не пришла в голову эта мысль - простая и стройная, как доказательство классической теоремы? Если рядом будет святой оберег, он, Василий, сможет беспрепятственно пройти мимо ТЕХ. Сумма их жалких темных астралов, разумеется, бессильна против оберега. Они беспорядочно отступят, потупив желтые глаза и поджав хвосты... Ведь кто они такие? - всего лишь стадо козлов...
      Девушка ждала у самой калитки, искоса поглядывая на беснующегося, как всегда, цепного пса. Твердовский галантно пропустил её вперед, и она придержала створку, пока он протискивался наружу со своим громоздким снаряжением. Ветра и солнца по-прежнему не было. Идеальная погода для подводной охоты...
      ... Лиза шла по тропинке впереди него. Она сильно загорела и с ног до головы усеялась россыпью веснушек. Волосы у неё выгорели и теперь смотрелись не белыми перьями, а переливчатой светлой волной. Между разметавшихся по плечам прядей проглядывали желтые бретельки от сарафана и ещё пара зеленых - от купальника, догадался он. Куда это она идет?
      - Вам здесь нравится? - спросил неожиданно для себя.
      Она кивнула. На загорелой шее под волосами блеснула цепочка от оберега.
      - Мать не слишком загружает вас работой?
      Теперь Лиза помотала головой; волосы совершили в воздухе полукруг.
      Василию хотелось говорить с ней. Говорить!.. и слышать её голос сильный, звонкий, беспечный. Способный заглушить темный ужас, разрастающийся внутри, зыбкий, жуткий, расшатывающий исподволь такую твердую и надежную духовную защиту...
      ТЕ были уже близко. Он почти различал веревку поперек тропы.
      Твердовский не выдержал. Не чувствуя тяжести снаряжения, он забежал вперед Лизы и судорожными пальцами схватился за оберег. Вспомнив в последний момент её жалобы, не стал тянуть кулон на себя, а сам склонился над мягкой ложбинкой между большими загорелыми грудьми. В ложбинке скопились мельчайшие бисеринки пота; они приятно влажнили сухие кончики пальцев.
      Он поднял, наконец взгляд.
      Карие глаза Лизы смотрели удивленно и сочувственно. Она виновато улыбнулась.
      - Вы идите, Василий Ильич. Я здесь остаюсь.
      Едва шевельнул пересохшими губами:
      - Зачем?..
      Лизины брови взъехали на середину лба.
      - Как - зачем? Я тут коз пасу.
      * * *
      Поначалу я их боялась, особенно Бусика.
      Еще было несколько козлов помоложе и помельче, не таких страшных, но гораздо более наглых. Так и норовили втихаря зайти сзади и залезть мордой под юбку - козлы, иначе и не скажешь. Козы - те просто паслись себе, а так ноль на массу. А козлята вообще прелесть. Подбегают, тычутся в ноги - мол, гладь их, ласкай, чеши между будущими рожками! Как щенки.
      ... Идея родилась - просто супер! Я и не знала, что я такой гений. Сочиняла прямо на ходу, будто песню: "Как, Зин-Иванна, неужели вы не слышали? В "Крымских известиях" об этом сколько раз писали!"
      Четвертушки газеты с таким названием я видела на гвоздике сами понимаете где - а Твердолобиха повелась, как миленькая.
      "... Шерсть вывозят в Турцию, а мясо тут продают, на стихийных рынках. И до сих пор эту банду поймать не могут! Так главный начальник милиции обратился к гражданам, чтобы не оставляли своих коз без присмотра..."
      Старуха стала ахать и причитать: как же так, а хозяйство, что ж теперь будет... А я помалкивала, ждала, пока она сама догадается. Она и догадалась. Правда, стерва, распорядилась, чтобы я с утра прибирала всю хату, дорожки вытряхивала, полы мыла, посуду полоскала после завтрака... ну, воду носить само собой... Зато потом - к козам, и глаз с них не спускать!..
      А дальше главное - засесть поближе к тропинке и подождать, пока мимо протопают Твердолобихины сексоты. Я их вычислила в первый же день: две бабки из соседних домов и старик-татарин, возвращавшийся с рыбалки, всегда примерно в одно и то же время. Когда они появлялись в поле зрения, я начинала мелькать между кустами, покрикивая "Цыган-Цыган-Цыган" или "Машка-Машка-Машка". Трудно, что ли? И пускай себе стучат!
      Самое обидное, что нельзя было рассказать обо всем этом Олегу с ребятами. Вот бы прикололись!.. Но никак нельзя.
      Олежка. Каждый раз, когда я выходила за калитку, меня прямо жгло изнутри - так хотелось плюнуть на всех этих коз и прямо сейчас побежать, полететь туда, где сверкали синие лоскутки моря за деревьями. Олежка... У него кожа полопалась на плечах, а губы были сухие и соленые-соленые...
      Олежка. Мой Олежка...
      Но сегодня надо было обязательно выждать лишних минут двадцать, потому что за мной увязался Твердолобый. Если заметит меня на берегу - капец. Я сосредоточенно попыталась подсчитать, сколько ему надо времени, чтобы дойти до моря, нацепить свой баллон и нырнуть под воду. Оттуда-то он фиг чего увидит...
      На тропинку выбрался огромный косматый Бусик и уставился на меня. У этого козла всегда был такой вид, будто он чего-то замышляет и заранее ухмыляется. Если честно, я до сих пор его побаивалась.
      Вообще, конечно, неплохо, что Твердолобый пошел со мной. Если теперь его мамаша начнет сомневаться, что я честно пасу коз, он лично может подтвердить. Непонятно только, почему он так дико перепугался, когда я ему об этом сказала. Вытаращился, словно на привидение, рот перекосился, а лысина стала серая, как у немытой статуи. Кстати, только сейчас обратила внимание - здесь он шапочку свою не носит. Еще простудится, бедный, голова-то к теплу привыкла... Короче, рванул по тропке, как на рекорд, только я его и видела. Наверное, уже добежал и нырнул... даже скорее всего.
      Олежка!
      Пришлось сделать крюк, чтобы обогнуть Бусика. И только потом полететь.
      ... Олег уже высматривал меня, стоя на большом камне в нескольких метрах от берега, - только оттуда тропинку и видно. Помахал мне - и как прыгнет в море! Внутри у меня все оборвалось. Просила же его никогда так не делать!.. Там же камни под водой...
      И только через пару длиннющих минут он выбрался на берег, и Граф, подпрыгнув, положил передние лапы ему на плечи, а Олежка дружески столкнул его и, не вытираясь, бросился под свод скалы, где скрылся из виду. Я улыбнулась. Я знала, что вот-вот его мокрая голова, а затем и все остальное, покажется из-за обрыва, который ребята по приколу называли тропой. Лично я ни за что бы не согласилась сама по ней спуститься, я не альпинист и не камикадзе!..
      Мы поцеловались наверху - долго-долго, и никто на нас не смотрел, только небо и чайки. Потом Олежка помог мне сойти по "тропе" в бухту - с ним я ничего не боялась. И уже внизу поцеловались ещё раз - на глазах у Кирилла, ловившего рыбу на закидушку, Петра, мечтавшего над раскрытой книжкой, и Графа, который скакал вокруг и ждал своей очереди целоваться со мной.
      - Не жарко сегодня, - сказал Кирюха.
      - Ага, - подтвердил Петька. - Солнца нет, загорать не в кайф.
      Красно-коричневая кожа Олега подсыхала, и на ней высыпали мелкие пупырышки "гусиной кожи". Он зябко передернул плечами. Я подхватила с гальки полотенце и накинула на него; Олежка тут же его сбросил, заявив, что ему не холодно, а если бы и да, он бы со мной совсем по-другому грелся. Ребята засмеялись, и я тоже, и Граф расхохотался совсем по-человечески, и мы с Олежкой опять поцеловались, и было здорово, здорово, здорово...
      - Есть идея, - объявил Олег. - Погода не супер, так что поехали в Ялту!
      - Принято, - Петька захлопнул книжку.
      Кирилл молча принялся сматывать леску.
      Олежка подхватил меня на руки.
      - Сейчас мы с Лизунчиком окунемся - и айда!
      Но я завизжала, вырвалась, спряталась за палатку и оттуда сообщила, что купаться не буду. Ну его, обязательно затянет с головой под воду, оно мне надо? Мы же едем в город, а там полным-полно отдыхающих барышень, всех из себя, и я тоже хотела быть красивой. Самой красивой!
      Мы оставили Графа на хозяйстве, а сами поднялись на трассу, стопорнули маршрутку и через десять минут уже были на набережной. Кирюха с Петром переглянулись и чуть ли не хором выдали, что знают здесь классную пивную и отчаливают туда, а нас не зовут, потому что Олег все равно пиво не уважает, а девушкам вообще вредно. Я и глазом моргнуть не успела, как они уже исчезли в толпе. Народу, кстати, тут было, как на Крещатике в праздничный день. И вообще, все вокруг выглядело одним сплошным праздником - ярким, пестрым, непутевым, молодым, замечательным!
      - Идем, Лизун, покажу тебе Ялту! - сказал Олежка.
      И мы шли по набережной, взявшись за руки, и он рассказывал, что давным-давно древние греки приплыли сюда и закричали "Ялос! Ялос!" по-ихнему "берег". Что на этом вот корабле снимали фильм "Остров сокровищ", а сейчас там ресторан, дико дорогой. Что в парке сидят художники и рисуют портреты, но к ним лучше не подходить, потому что такую красавицу, как я, просто на части разорвут. Что на постаменте памятника Горькому написано, как он, Горький, гордится новыми русскими, - спорим, правда? А у памятника Чехову в руке бутерброд! После "новых русских" я и на это повелась, но оказалось - прикол, а на самом деле у Чехова записная книжка...
      Потом гуляли в обратную сторону, забрели в джунгли аттракционов и игровых автоматов и остановились пострелять из пейнтбольного пистолета. Олег никуда не попал, а я попала и выиграла картонную кепку с надписью "Рогань". И нацепила её на Олежку, хоть он и кричал: ни за что такое не надену! А потом сказал, что тоже хочет мне чего-нибудь подарить.
      И мы пошли мимо рядов, на которых продавали всякие ракушки, сувениры, украшения - супер! И Олег спрашивал, чего я хочу, а я всего хотела, глаза разбегались, ну как тут выберешь? Тогда он отправил меня на лавочку и пошел искать сам. И через пять минут принес янтарные сережки с черными змейками, как специально в набор к моему оберегу! Сказал, что кулончик там тоже был, - но цену не спрашивал. А было бы интересно, на сколько кинули Твердолобого... хотя ну его!
      Я проголодалась, и Олежка купил нам по обалденной пицце, никогда такой не ела! Мы примостились на парапете у самого края набережной; совсем близко покачивались яхты, за ними носились туда-сюда водные мотоциклы, а вдалеке маячили точечками катамараны - водные велосипеды.
      - Хочешь прокатиться?
      Я хотела. Все равно, на чем.
      За катамаран брали десять гривень в час - и Олег заплатил сразу за два! Я ещё раньше поняла, что он при бабках, но чтобы при таких!..
      Нет, не подумайте, я не Олька. Мне, если разобраться, оно по барабану... просто, если есть деньги, много чего становится простым и возможным. Уже не так важно, что он в Москве, а я...
      Мы нажали на педали, и сзади вспенилась вода под красными лопастями.
      - Ну, Лизка, поднажми!
      Я поднажала, хотя ноги заболели в первые же две минуты. За нами летели брызги, море рассекалось, как сине-стальная ткань, прохладный стоячий воздух превращался в теплый ветер, а впереди шел большой белый корабль, и мы могли запросто, вот прямо сейчас его догнать!
      У Олега, наверное, и квартира своя есть - я до сих пор не спрашивала, зачем? А если он даже с родителями живет, снимем комнату подешевле. Универ я брошу за милую душу, для женщины это не самое главное. А работу в Москве найти легко, не зря же все гоняют туда на заработки. Поженимся мы, конечно, не сразу: пусть Олежка сначала закончит свой политех. Ему ещё год остался, совсем немного...
      Навстречу попадались другие катамараны, и я махала им обеими руками, и нам махали в ответ. Мимо проплыла яхта, там сидела компания молодых ребят, и они тоже вразнобой поприветствовали нас - меня и парня, которого я люблю.
      Ноги совершенно одеревенели, я поджала их на сиденье. Педали с моей стороны продолжали вертеться, хотя крутил теперь только Олег. Правда, он тоже подустал: теперь за спиной не бил фонтан брызг, а только слабо пенилась стальная вода. Я собралась было предложить ему поворачивать - мы уже заплыли дальше всех, едва ли не в открытое море. Набережная превратилась в узкую пеструю полоску, - только громаднейший игровой павильон в виде египетской пирамиды так-сяк выделялся на ней желтым треугольничком.
      И тут Олежка сам убрал ноги с педалей.
      Стало тихо-тихо. Маленькая волна плеснула в борт, и наш велосипед чуть-чуть качнуло. Олег притянул меня к себе и начал целовать. Круглая штучка на конце рычага управления уперлась мне в живот, но я почти не чувствовала этого. Его губы были соленые и шершавые...
      - Давай, - шепнул Олег.
      Я не поняла. То есть, я поняла сразу. Только я не...
      - Ты что, Олежка, мы же перекинемся...
      - Не перекинемся, это катамаран. Давай, мы далеко заплыли, никто не увидит...
      - А вдруг перекинемся?!
      - Лизунчик, глупая...
      Он привстал, и нас закачало так, что я действительно перепугалась. Ну и что, что катамаран?
      - И вообще, тут неудобно. Рычаг этот... Отстань, Олег...
      - Лиза!..
      Он обиделся. Я знала, что он обидится, - но я так не могла. Не потому, что боязно и несподручно... вообще. С Владом-кибернетиком могла - хотя, если честно, удовольствия ноль на массу. И с красавчиком Шклярским с восьмого этажа... с ним довольно классно было. И с ним - да, в порядке вещей: девчонок из комнаты, и "давай". Но Олежка...
      С ним у нас все должно быть по-другому... Чтобы двуспальная кровать и пододеяльник с вышивкой. Чтобы маленькая лампа под узорчатым абажуром. Чтобы ни единого слова, потому что и так все понятно. И чтобы потом положить голову ему на плечо и так и спать до утра... И чтобы - всегда.
      Олег нагнулся, зачерпнул горсть морской воды и бросил себе в лицо. Потом фыркнул и замотал головой, очень похоже изображая Графа. Я улыбнулась.
      - Вообще-то ты права, Лизун, - он старался говорить весело. - Не очень-то тут и разгонишься, ещё бы потонули с тобой в порыве страсти. Знаешь что? Ребята до вечера в Ялте зависнут, это однозначно. А мы с тобой пока...
      Я кивнула. В конце концов, я не полная идиотка: целая ночь и вышитый пододеяльник у нас будут ещё не скоро. А в палатке у моря очень даже романтично, разве нет? Олежкины ресницы слиплись черными стрелами с белыми наконечниками из соли, а глаза чуть ли не умоляли. Мужчины - они такие. Им обязательно нужно... и сразу.
      И я ведь его люблю...
      - Черт, и на фига мы эту калошу на два часа взяли?
      ... Ноги ну совсем не держали, набережная так и ходила из стороны в сторону, хотелось посидеть на лавочке минут десять. Но Олежка торопился, хотя до вечера было ещё о-го-го. Я кульком висела на его руке, мокрой от пота.
      - Сейчас на маршрутку сядем - и мигом приедем, - подбадривал он. - А там дорога все время вниз, это же не то, что на гору выдираться. Лизунчик! Ну посмотри на меня!
      Я остановилась и посмотрела.
      - Ты - супер! - сказал Олег. - У меня такой девчонки ещё не было. Ни в одно лето.
      * * *
      Сквозь толщу воды, ещё мутноватой после недавнего шторма, внизу угадывались очертания больших темных камней, поросших водорослями. Светлую полоску песка между ними пересек, двигаясь боком, крупный краб. В полуметре от маски проплыла стайка мелких рыбешек. То и дело попадались небольшие прозрачные блюдца медуз-аурелий.
      В садке у пояса было пусто. Ни одной настоящей рыбы Твердовскому сегодня не встретилось - за несколько часов блуждания под водой. Море словно вымерло - а может быть, умерла его удача. Впрочем, одернул он себя, верить в какое-то там везение - язычество, недостойное человека с ученым званием и четвертой ступенью астрального просветления.
      Возможно, сегодняшняя неудача в охоте - не случайность, а кармическая предопределенность. Ведь именно здесь, вдали от берега, в бирюзовой глубине, он получил возможность по-настоящему разобраться с самим собой. Впервые с момента приезда сюда отдаться вольной медитации, очиститься от темных астральных наслоений, высвободить из-под гнета пурпурную ауру. И увидеть, наконец, свет...
      Свет. Сноп невидимых глазу лучей - изнутри янтарной капли с черным иероглифом свернувшейся змеи. Из влажной ложбинки между загорелых грудей в россыпи веснушек...
      А он, Василий, испугался. Ударился в темную панику, когда узнал... когда подумал, что и она заодно с ТЕМИ. Что они, эти дьявольские животные, которые, объединив свои звериные астралы, запросто поработили его мать и едва не уничтожили его самого - что они дотянулись липкими астральными нитями и до нее, носительницы святого оберега. Опутали, притянули, заставили служить себе, заманить его, чудом спасшегося врага, в ловушку. Чтобы снова окружить, злорадно ухмыльнуться ожерельем желтых глаз, сгрудившись вокруг во главе со своей союзницей...
      Он вообразил себе это настолько четко и зримо, что не мог ни секунды оставаться на месте. Знал умом, что ему все равно не уйти, если они и вправду... но бежал. Бежал, не чувствуя тяжести снаряжения и дорожной пыли, и собственное свистящее дыхание отдавалось в ушах зловещим пронзительным "ме-е-е"...
      Святой оберег простит ему эту минуту слабости. Оберег все понимает потому простит. Такие мгновения страха, недоумения и неверия знакомы всем, даже библейским пророкам. И если он, недостойный раб, на секунду усомнился... Что ж, он будет молить о прощении. Не разглядел, не осознал...
      Лиза, обретающаяся в такой опасной, такой тесной близости с ТЕМИ тоже кармическая предопределенность. Святой оберег не способен на ошибку, поражение или предательство. Значит, только так возможно защитить его, Василия, от их сатанинских козней. И ему ничего... почти ничего не угрожает, пока девушка с янтарным кулоном на шее бесстрашно находится в их вражеском стане. То есть стаде...
      Как она сказала?
      "Я тут коз пасу..."
      Пастырь. Добрый пастырь, сдерживающий в узде врагов рода человеческого. Проклятых, ненавистных козлов!..
      ... А вот охоты сегодня не будет. Косяк кефали ушел, наверное, далеко в море... впрочем, какое значение имеет материальная причина? Надо возвращаться.
      Теперь, когда он не сотрудничал больше с Энвером, возвращение было достаточно долгим и сложным делом. Во-первых, предстояло сориентироваться относительно почти невидимого солнца - и четко определить направление пути, чтобы не подплыть к берегу там, где он представляет из себя неприступную скалу. Выходить из воды на общественном пляже Твердовский тоже не хотел. Оставалась небольшая бухточка на востоке - с глинистым дном и каменистым берегом, непривлекательная для отдыхающих, но удобная для аквалангиста. Но для того, чтобы безошибочно попасть туда, придется произвести несколько контрольных подъемов на поверхность... до чего же он терпеть их не мог!
      Когда Твердовский выбрался, наконец, на берег, уже начинало смеркаться. Над горизонтом на синем ещё небе появилась маленькая прозрачная луна, не претендующая пока на собственную дорожку. В далекой Ялте зажглась цепочка цветных огней; почему-то казалось, что там сейчас очень хорошо...
      Не просушивая, он свернул и сунул под мышку гидрокостюм. Зло стряхнул воду с пустых ячеек садка для рыбы. Рюкзак был спрятан под камнем на скале, откуда Василий начинал погружение; теперь придется туда возвращаться. А ведь иначе он мог бы зайти в Мысовку с востока, совсем другой дорогой, не мимо ТЕХ...
      Все равно. ТЕ ему не страшны.
      Он верил в это, пока шагал по тропинке вдоль моря, внимательно глядя под ноги и лишь время от времени вскидывая глаза навстречу стремительно чернеющему небу, где почти полная луна всходила все выше, становясь объемной и желтой. Верил, когда утрамбовывал гидрокостюм, шерстяные носки и кальсоны в рюкзак; свитер Твердовский снимать не стал, вечер был довольно прохладный. И убеждал себя, что верит, ступая на ту самую тропу...
      А может, подождать ещё на берегу? Пускай мать заберет своих козлов, загонит их в хлев! В котором часу она это делает?.. уже, наверное, скоро...
      Василий совсем было решил так и поступить; даже присел на теплый камень у обрыва. На небе появились редкие звезды, маленькие и тусклые из-за облачной вуали. С моря доносился чуть слышный ритмичный плеск.
      И внезапно тишину взрезали скрежещущим железом какофоничные аккорды. Не так близко - если бы близко, Твердовский, наверное, оглох бы. Он сразу понял, откуда эти звуки: так развлекались молодые дикари, оккупировавшие его бухту. И тут же до него донеслись и их голоса: нестройно, зато во всю глотку, трое парней заорали искаженные до неузнаваемости английские слова. Вслед за ними зашлась в истошном лае собака.
      Пьяные в дым, тоскливо подумал Василий. Надрались, козлы...
      А если их потянет на подвиги? Если вылезут из бухты, ухитрившись не сломать себе при этом шеи, если в поисках приключений на свои пьяные головы набредут на одинокого путника у тропы над самым обрывом?!..
      И некому будет его защитить...
      Лиза!!!
      "Отроковица носит твой оберег, - напомнил вдохновенный голос Кузьмича. - Держи её подле себя..."
      Как можно было попрать, пустить побоку завет святого человека?!
      Василий резко сорвался с места и стремительно зашагал вперед, на ходу поправляя ремни рюкзака и акваланга. Лиза там, впереди, где громоздятся черными клочьями силуэты отдельных кустов, сливаясь дальше в неровную и глухую, как тупик, стену. Там, во тьме, пронизанной враждебными астралами, сверкает непобедимой силой святой оберег. Там ужас... ТОТ ужас... но там и спасение. Лиза!..