Дубинин Н.Г.
      Разведчик Четвертого прапора
      {1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания после текста.
      Аннотация издательства: Герой этой документальной повести машинист тепловоза Василий Григорьевич Безвершук вот уже почти четыре десятилетия живет и работает в Свердловске. Сурова была его юность. Весной сорок четвертого года пятнадцатилетний подросток из украинского поселка попал в фашистский плен: гитлеровцы заподозрили в нем "русского диверсанта"... В горах Чехословакии, бежав с товарищами из плена, Вася Безвершук стал разведчиком партизанского батальона - Четвертого прапора. О боевом пути юного партизана, о дружбе чешских и русских бойцов, плечом к плечу сражавшихся с фашистскими захватчиками, рассказывает уже дважды издававшаяся документальная повесть Н. Дубинина. Готовя ее к новому изданию, автор переработал и дополнил ряд глав.
      Брату Александру Дубинину, московскому ополченцу, погибшему в фашистском концлагере Витцендорф
      Затерялась в горах чешская деревня Бела. Далеко от нее Прага. Еще дальше Россия.
      Но русский гость преодолел расстояния. Приехал. Прошел всю главную улицу пешком. А теперь, сняв шляпу, молча стоит перед гранитным памятником на местном кладбище.
      День хмурый. По темным вершинам гор клубятся серые облака. В воздухе мелькают снежинки. Жена трогает русского за руку:
      - Вася, простудишься. Надень шляпу.
      Но он - высокий, хорошо сложенный человек - только шевелит плечом:
      - Погоди...
      Памятник сделан в виде гранитной стены. Она возвышается среди остальных могил. На граните выбиты имена:
      ИРОУШЕК
      ЗАСТЕПА
      ПАЗДЕРА
      В самом низу, где ветер скорбно шевелит холодную хвою венков, русская фамилия:
      ФИЛОСОФЕНКО
      Потом вторая колонка:
      ЯНАЧЕК
      ЕН МЕЛИК
      СТАХ
      ТОУШЕК
      НОВАК
      У каждой фамилии - год рождения, портрет. Жена снова берет мужчину под руку:
      - Они?
      На его лице печаль и дума. Он кивает:
      - Они.
      Позванивает ветер фольгою венков. Стоят, смотрят двое приезжих на памятник. Она - стараясь увидеть за фотографиями живых людей. Он - не в силах оторваться от дорогих образов и воспоминаний...
      1
      В то воскресенье турбовские мальчишки пошли за черешней.
      Лес был зелен и чист. Светило солнце. По голубому небу плыли белые облака. Качаясь на ветвях, ребята ели сочные ягоды, набирали их в корзины.
      К обеду корзины были полны. Мальчишки разлеглись в траве и слушали рассказ Коли Волошина про Чапаева. Коля был старше всех, больше начитан.
      Худенький русоволосый Вася Безвершук лежал на спине, заложив руки за голову. Рядом стояла корзина с черешней. Высоко над ним, играя листвой, клонились на ветру вершины деревьев. Когда Вася смотрел на них долго, то облака как бы останавливались, а навстречу им, чертя в небе вершинами буков и берез, летела земля.
      Отдохнув, ребята затеяли свалку. На лесной поляне долго слышались возня, смех, пыхтение. Борьба была упорной. Но Коля Волошин победил всех. Его и признали "Чапаевым". Петя Порейко стал "Петькой-пулеметчиком". Вася Безвершук с трудом вышел в командиры взвода.
      Но в тринадцать лет такие неудачи не имеют большого значения. Одинаково довольные, победители и побежденные захотели есть. Они вспомнили про мам, которые по случаю воскресенья наварили и напекли вкусных борщей и пирогов, и вышли на дорогу к дому.
      У Васи не было матери. Четыре года назад отвел ее отец вечером в больницу. Ждал дочь или сына. Но утром, когда Вася пошел в больницу с гостинцами, передачу не приняли...
      Вася и сейчас помнит, как лежала она, желтая и холодная, в гробу, как тяжело и горько молчал отец, и как брат Иван, старше Васи на три года, то тихо звал: "мамо, мамо", то спрашивал, касаясь ее сложенных на груди неподвижных рук: "Как же цэ, мамо? Как же цэ?" В детстве Иван болел скарлатиной и был почти совсем слепой.
      Не мог забыть красивой и доброй жены Григорий Безвершук. Несколько лет он растил сынов один. Сам стирал рубахи. Сам готовил еду. И только весной этого года обнял детей, подержал около себя, ероша своими большими, грубыми руками мягкие ребячьи волосы, и сказал:
      - Не судите меня, хлопцы. Жизнь есть жизнь. Без женщины в хате сумно. Да и огороды сажать надо. Приведу я вам другую мать.
      Так появилась в доме тетка Фросына - пожилая, полная женщина из соседнего села. Она быстро навела во всем чистоту, от которой отец и дети уже отвыкли, готовила вкусные обеды, старалась расположить к себе ребят.
      Иван и Вася не обижали мачеху, носили ей воду, помогали в огороде. Ведь она ни в чем не была виновата перед ними. Но забыть родную мать не могли.
      Вот и сейчас, шагая домой, Вася думал: "Если б была мама". Сколько раз она встречала его у ворот после таких, как сегодня, лесных походов, улыбалась радостно, брала корзину с черешней или малиной, ласковой рукой прижимала к себе его голову: "Устал, сынок?"
      Среди тополей и яблонь скоро заблестели под солнцем крыши Турбова. По привычке Вася быстро отыскал взглядом родную хату, утопавшую в вишнях. У ворот не было никого...
      Внимание мальчика задержалось на высоких зданиях, видневшихся ближе к центру поселка. Это были каолиновый и сахарный заводы, механическая мастерская, военкомат. Их и многие другие здания в Турбове строил Васин отец, Григорий Филиппович Безвершук. Он всю жизнь клал новые дома. Когда Вася подрос - стал носить ему на леса обед. Взрослые с уважением говорили Безвершуку при встрече: "Здравствуйте, Григорий Филиппович!" А Вася гордился про себя: хоть сейчас, хоть через много лет он сможет сказать людям: "Это здание клал мой тато".
      Размышления мальчика прервал Коля Волошин.
      - Смотрите, ребята... Что-то случилось!
      У клуба сахарного завода теснилась большая толпа. Кто-то, жестикулируя, говорил с крыльца речь.
      - Хоронят кого-нибудь, - сказал Порейко.
      - Музыка другая.
      - Припустили? - предложил Вася.
      Мальчишки помчались к клубу.
      Там собрались не только заводские рабочие, но и их жены, и ребятишки с прилегающих улиц, и старики. Оратор в зеленой гимнастерке кричал с крыльца, как с трибуны:
      - Враг зарвался... Он привык к легким победам... По мы не Бельгия... Советские люди все как один поднимутся на защиту родной земли...
      Стоявшие впереди нестройно крикнули "ура". Оркестр заиграл марш. Мальчишки, добежав, спрашивали у дружков, взволнованно перебегавших с места на место в задних рядах:
      - Что случилось?
      Те, перебивая друг друга, принялись рассказывать:
      - Гитлер напал!
      - Бомбил города...
      - Война. Понимаете?
      - Тише вы! - прикрикнули взрослые.
      С крыльца говорил другой оратор:
      - Пусть сейчас на Германию работает вся Европа. Нам тоже есть чем защищать свои рубежи. Мы чужой земли не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим. Будем бить врага там, откуда он пришел.
      Ближе к крыльцу стояла молодежь. Там опять кричали "ура". Опять гремел оркестр.
      Люди постарше слушали молча. На их лицах была тревога. Старики вздыхали:
      - Вот тебе и договор.
      Женщины плакали:
      - Из военкомата уже повестки понесли.
      - Что теперь будет?..
      И даже мальчишки почувствовали беду - такую большую, что от нее, как от тучи, сразу померкли и солнце, и день, и нехитрые ребячьи радости.
      2
      После митинга Вася побежал домой - рассказать обо всем, что слышал и видел.
      Но дома уже знали о нападении Германии. По радио передавали то марши, то приказы о введении военного положения, о запрещенных для въезда зонах. Отец курил, сидя у стола.
      - Вот так тип этот Гитлер, - качал он крупной седеющей головой. - И хлеба не дал убрать, сукин сын...
      Иван сидел на лавке напротив. Стараясь ничего не пропустить и все понять, он поворачивал лицо то к отцу, то к репродуктору.
      - Ну, хлеб-то уберем, - возражал он. - Сюда, что ли, придет герман?
      - Ага, - горячо поддержал брата Вася. - Будем бить врага на его территории. Я только что слышал...
      Григорий Филиппович сердился:
      - Бить-то кто будет? Тот, кто должен хлеб убирать. Или кто на заводе работает. Разве мало сейчас уйдет на фронт?
      - Ну и что? Думаете, надолго? - спорил Иван. - У нас, тато, техника, знаете? - Не имея возможности читать, учиться в школе, Иван подолгу и внимательно слушал радиопередачи и теперь повторял то, что слышал много раз. - Для нашей техники, тато, Германия - тьфу. Три-четыре дня, и она выдохнется. У них же, тато, ничего нема и кругом эрзацы.
      - Правда, тато, - убеждал отца Вася. - Наши самолеты могут залететь выше всех. Наши танки хоть кого обгонят. Сейчас говорили...
      - Да я против, чи шо? - сердился Григорий Филиппович. - Но все равно радоваться нечему. Война - это кровь и слезы. Немыслимо представить себе, сколько она несет людям горя.
      Тетка Фросына то ли не понимала размера постигшего всех бедствия, то ли уж очень верила в силу добра и правды на земле, но в разговор она не вмешивалась. Спокойно взяла у Васи корзину с черешней, похвалила хлопчика за старание и стала собирать на стол.
      - Ладно. Хай вин выздыхает - тот Гитлер. Сидайте снидать. А к ужину вареникив зроблю.
      За обедом Григорий Филиппович несколько раз клал ложку, задумчиво трогал усы:
      - Да, война - беда. А война с Германией - вдвойне. Нет человека лютее, чем фашист.
      Потом стал вспоминать, как в пятнадцатом году был он ратником ополчения, как их запасной пехотный полк отправили на позиции в Польшу, как русским солдатам в ту войну не хватало патронов и снарядов.
      - Немец прет, а бить его нечем. Что сделаешь? Месяца два продержал полк позицию. Потом немцы его окружили. Штаб бросил солдат и сбежал. Три дня отбивались без командиров. Осталось от полка человек сто - взяли их в плен немцы. Три дня, не кормя, гнали к железной дороге. В прусском городишке Тухель долго держали за колючей проволокой. Потом увезли в Кенигсберг, из Кенигсберга - в Гумбинен. Там разделили по богатым поместьям.
      Григория Филипповича и восемнадцать других русских выбрал пожилой помещик. С утра до ночи работали в его хозяйстве пленные - пахали, сеяли, молотили. А получали полфунта хлеба и немного картошки на весь день. Спали в амбаре на соломе. Пол цементный. В окнах решетки.
      Стали пленные слабеть от такой жизни. Стали умирать. Два сибиряка, Иван и Василий, бежали. Почти месяц пробирались домой. Уже к фронту подошли. Там обоих и схватили. Хозяин сам порол их в амбаре. Ну и лютовал, ну и зверствовал!
      Григорию Филипповичу тоже не вернуться бы домой. Спасли умелые руки. Одному крестьянину подошву подобьет после работы. Другому косячки на каблуки поставит. Их крестьянам тоже не сладко было от войны. Принесут русскому то картошки, то хлеба, а то и сала кусочек. Перебился. Даже товарищам помогал. А революция свершилась - Ленин вытребовал пленных домой...
      3
      В следующие дни Вася и его дружки не успевали бегать и смотреть на все, что происходило в поселке. Турбов посуровел. На окнах домов забелели бумажные ленточки. Начались затемнения. Плакаты со стен призывали всех подняться на защиту Родины.
      Что происходило на фронте - никто толком не знал. Радио сообщало о боях на границе, о развернувшемся огромном сражении танков. Однако в сводках назывались также направления движения немцев в глубь советской территории, перечислялись занятые ими города.
      Приближался враг и к Виннице. А от нее до Турбова - рукой подать. Над поселком тяжело летели на восток и возвращались обратно фашистские самолеты с черными крестами на крыльях.
      Через несколько дней после начала войны донеслась артиллерийская стрельба...
      Григорий Филиппович с утра уходил на сахарный завод, где теперь работал. Возвращался домой поздно. Ужиная, хмуро слушал вечернюю сводку, потом отправлялся дежурить в ополчение. Старый солдат опять взял в руки ружье.
      Иван расспрашивал Васю:
      - Ну как? Ну что там?
      Группу пионеров, в которой был и Вася, школа послала помогать военкомату. Ребята разносили повестки мобилизованным, бегали по учреждениям вместо рассыльных.
      Когда основной поток мобилизованных прошел, Вася и его товарищи вместе со взрослыми грузили на железнодорожные платформы заводское оборудование, копали противотанковый ров, дежурили с комсомольцами на пожарной каланче, превращенной теперь в наблюдательный пункт. По поселку ходили тревожные слухи о заброшенных в леса Винничины шпионах и диверсантах, о возможности появления немецкого десанта.
      Первым столкнулся с врагом Григорий Филиппович. Он охранял железнодорожный мост через Десну, протекающую у Турбова. В эту ночь немецкая авиация сильно бомбила Винницу. Хотя от Турбова до Винницы два десятка километров, в тишине ночи ясно слышались разрывы бомб, торопливые хлопки зениток. Приложив руку козырьком ко лбу, Григорий Филиппович с тревогой смотрел в сторону горевшего города.
      Вдруг самолетный гул стал приближаться. Скоро в светлеющем небе можно было рассмотреть подбитый бомбардировщик. Кренясь и дымя, он круто снижался в сторону Турбова, грозя ударить в мост. Григорий Филиппович стал звонить дежурному по станции. Однако самолет перетянул через реку и нелепо кувыркнулся на лугу. Из горящей машины выскочили четыре немецких летчика и скрылись в реденькой роще.
      Выслушав сообщение Григория Филипповича, дежурный поднял тревогу. На поиски летчиков вышел весь отряд ополчения.
      Рощу оцепили, стали прочесывать.
      Весть об упавшем самолете быстро разнеслась по Турбову. Рано утром мальчишки уже бежали посмотреть на стервятника. Возвращаясь, они первый раз увидели и живого врага. У районного отделения милиции бойцы ополчения, похожие со своими дробовиками и патронташами на мирных охотников, сажали задержанных летчиков в грузовик, чтоб отвезти в Винницу.
      На немцах была зловещая черная форма с фашистской свастикой. На плечах блестели узкие погоны.
      Около грузовика собралась толпа. Бойкая женщина в белом платке спрашивала гитлеровцев, стараясь кричать громче, чтоб те лучше поняли:
      - Ну шо вам, гадам, надо? Шо мовчите? Шо вам надо от русских? Хиба мы вас трогали?.. Смотри на них: глаза повылупили та мовчать. Не понимаете? А лететь понимали?
      - Зачем летели сюда? - так же громко кричала другая женщина. - Шо мы вам сделали?
      Немцы надменно отворачивались от женщин.
      - Die wilden Tiere{1}, - покривился сидевший в середине.
      - Что? Что он сказал? - спрашивали люди, стоявшие далеко, пытаясь пробиться ближе. Толпа задвигалась, заколыхалась, и Васю прижали к самому борту.
      - А бис его батька знав, шо вин балакае, - отвечали передние. - Щось буркотить.
      Вокруг, расталкивая собравшихся, бегал милиционер.
      - А ну, осади, гражданочки. Поглядели и хватит. Не чудо морьское. Хвашисты. Бач, як воны морду воротять.
      Немцев увезли. Но их надменные лица остались в памяти Васи. Было в них такое недоброе и оскорбительное, что почувствовал даже он, мальчишка.
      Противотанковый ров для защиты поселка турбовчане вырыли. Но он пока не понадобился. О Турбове словно забыли. Войска двигались не на запад, а на восток. Шли стороной - через Винницу на Умань, Белую Церковь, В последние дни на автомашинах, подводах, а то и пешком стали уходить многие жители Турбова.
      Наконец, к великой радости мальчишек, одна кавалерийская часть, сильно потрепанная в боях с немецкими бронированными соединениями, остановилась на окраине. Турбова. Кавалеристы с запавшими от усталости глазами молча устраивались под деревьями спать. Многие из них , были перевязаны. Из палаток санчасти доносились стоны
      тяжелораненых.
      Васе с товарищами казалось, что теперь-то Турбову ничто не угрожает. Со всем жаром мальчишеских сердец выполняли они несложные поручения дневальных и дежурных: отнести на почту письмо, купить в магазине папирос, спичек. Ребятишки считали это началом, дальше должны были последовать более героические дела.
      Вечером Григорий Филиппович заговорил с семьей об эвакуации:
      - Нам тоже надо бы, пока не поздно. Но годы мои уже не те. Да и ревматизм мучает. Трудно подняться с родного гнезда. Я думаю все же остаться... Встретим беду в родной хате. Как вы думаете?
      Тетка Фросына заволновалась:
      - Шо? Ихать? А куда? А на кого оце все - сад, огород, хату? Та нехай воны выздыхають, те немцы, шоб я куда поихала. Дома будем.
      - Да и незачем уезжать, - говорил Вася. - Разве пустят сюда фашистов? Вон у нас целый полк свой. Я видел...
      На том и решили, хотя Григорий Филиппович после этого еще больше потемнел лицом.
      Утром, когда тетка Фросына выгоняла в стадо корову, Вася побежал по остывшей за ночь дорожной пыли к поляне, на которой остановились кавалеристы. Но их там уже не было.
      Начинался знойный день. Немецкие пушки стреляли совсем рядом. Поблескивая в лучах поднимавшегося солнца, над Турбовом безнаказанно кружил немецкий самолет-разведчик.
      Вася понуро побрел по поляне. Шевелил ногой охапки брошенного сена. Собирал в кучки просыпанный из торб овес. Может быть, придет другая часть...
      Но вокруг было пусто. Вили пушки. Кружил немецкий самолет. Вася печально присел на краю пустого рва.
      4
      Ночью выехали из поселка райком и райсовет. Мертво смотрел на удивленных ребятишек распахнутыми окнами дом милиции. Покинуло Турбов еще много жителей. Они еще и утром выезжали с ребятишками и скарбом то из одного, то из другого двора и, торопливо нахлестывая коней, мчались к выезду из поселка. А после обеда Турбов заняли немцы. Григорий Филиппович в тот час правил косу на чурбаке в сарае. Завод уже не работал. Чтоб заглушить тревогу, Григорий Филиппович старался заняться каким-нибудь делом дома.
      Иван, Вася и тетка Фросына поливали огород. Иван доставал воду из колодца. Вася и тетка Фросына носили ее к грядкам.
      Вдруг орудийная канонада стала отдаляться. Через некоторое время в улицах послышался треск моторов. Неистово залаяли собаки. Прогремело несколько автоматных очередей - собачий лай сменился визгом, воем и затих. Распугивая кур, дремавших посреди улицы в горячей пыли, из-за угла выскочили десятка два мотоциклов с пулеметами. За ними выехала длинная легковая машина с открытым верхом. За машиной показались тупоносые грузовики с солдатами в серой форме и металлических касках. Солдаты сидели рядами, как в кино. На груди у каждого висел автомат. Немцы весело смотрели на турбовские улицы, на утопавшие в зелени фруктовых деревьев хаты, разговаривали, смеялись.
      Против дома Безвершуков от дороги начинался поворот на железнодорожный переезд. Офицеры остановили колонну, чтоб сориентироваться на местности. Поговорив между собой, они вошли во двор Григория Филипповича.
      - Рус зольдат есть? - спросил тетку Фросыну высокий офицер с длинным лицом.
      Тетка Фросына, с запачканными в мокрой земле босыми ногами, торопясь, вытерла руки о подол подоткнутой юбки и тревожно позвала мужа. Он вышел из сарая:
      - Рус зольдат есть? - повторил вопрос высокий.
      Григорий Филиппович с сожалением развел руками:
      - Нет русского солдата...
      Высокий перевел ответ лысому, выхоленному немцу, видимо, старшему по команде.
      - Glass! - приказал тот.
      - Стоканн, - крикнул тетке Фросыне переводчик.
      Тетка опять опустила ведра на землю, вытерла руки и пошла в дом.
      Немцы осмотрели сарай, сени, с любопытством заглянули в темный, холодный колодец. Потом, задрав головы, обошли вишневые деревья, ветви которых гнулись под тяжестью еще зеленых ягод. На вершине одного дерева огоньком горела первая созревшая вишенка.
      Острый стек требовательно уперся Васе в грудь.
      - Komm! - приказал старший немец и стеком же указал на вишенку.
      Вася не понял.
      Высокий достал из кармана немецко-русский разговор-пик.
      - Ти будешь... лазать...ауф дерево. Ти будешь... срывать... айн бере... фрукт...
      - Достань, - негромко сказал отец.
      Вася подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветвь. Дерево вздрогнуло. Вася быстро поднялся до вершины, сорвал красную вишенку, соскользнул вниз.
      Немец вытер ягоду белым платочком, положил в рот и, выплюнув косточку, медленно съел. На его лице было удовольствие.
      Тетка Фросына принесла стакан. Немцы напились, стали наполнять студеной водой запотевавшие фляги. Старший, задрав голову, обходил деревья, пока не обнаружил еще штук шесть созревших вишенок. Опять подтолкнул палочкой Васю. Но это дерево было молодое. Оно дрожало и гнулось под Васей. Не поднявшись и до середины, мальчик спрыгнул на землю.
      - Нельзя, господин офицер, - объяснил Григорий Филиппович. - Еще не дерево, а, можно сказать, дите. Погибнет.
      Старший с капризным выражением лица выслушал перевод и крикнул что-то толпившимся у колодца солдатам. Топча огурцы и редиску, солдаты ринулись к дереву. Вишня затрещала.
      - Та що воны роблять! - закричала тетка Фросына. - Ратуйте, люди добри!
      Солдаты навалились снова. Дерево затрещало сильнее, описало кроной дугу и рухнуло на грядку моркови.
      Прищелкивая языком, немец скушал и эти вишни. Потом с сожалением осмотрел другие деревья, не нашел больше ни одной созревшей ягоды и пошел к машине. Остальные двинулись следом.
      Когда все сели в машину, старший достал из сумки карту и компас. Офицеры угодливо склонились над картой вместе с ним. Старший сделал пальцем знак, чтоб Григорий Филиппович подошел.
      - Приборувка там? - немец указал пальцем за город.
      До Приборувки было три километра. Вася часто бегал туда к товарищам. Но отец тупо смотрел на карту, будто не зная, что сказать.
      - Прилука там? - немец нетерпеливо указал в другую сторону.
      До Прилуки было столько же. К удивлению Васи, отец опять недоуменно пожал плечами.
      Немец огляделся. У ворот своего двора стоял сосед Безвершуков, который тоже вышел посмотреть на непрошеных гостей. Немец поманил пальцем и его. Сосед подошел.
      - Прилука там?
      К удивлению Васи, сосед тоже недоумевающе вскинул глаза на Григория Филипповича, потом на немца и сказал:
      - Та хто ж его знае? Чи воно там, чи ще дэ. Хиба я там був?
      Ответ перевели. Старший сердито выругался и махнул рукой: ехать. Моторы взревели. Колонна помчалась в центр Турбова.
      Часа через два после этого немцы хлынули через Турбов потоком. Выли моторы транспортеров с солдатами. Лязгали гусеницы танков. Сотрясая землю, везли тяжелые пушки тягачи.
      Военная лавина не останавливалась даже ночью. По стеклам скользили огни фар. Хлопали выстрелы. В темное небо взлетали бело-голубые ракеты, освещая неприятным холодным светом мирные сады и крыши Турбова.
      5
      Через два дня жителей Турбова согнали на стадион.
      - Один дом - один менш, - говорили солдаты-переводчики, обходя дворы и показывая один палец. - С вами произведет беседу комендант герр Мюллер.
      Григорий Филиппович хмуро приказал сыну:
      - Сбегай, послушай.
      Вася пробрался в первый ряд.
      На середину поля вышел толстый офицер в желтой форме. На боку у него болтался большой пистолет. Позади выстроилась охрана. Чуть отступив в сторону, угодливо замер переводчик.
      Поворачиваясь всем корпусом то в ту, то в другую сторону, офицер визгливо стал кричать по-своему. Когда он накричался, вышел вперед переводчик:
      - Герр Мюллер сказаль... что приветствует вас... Он приезжаль... на русскую Украину... зовсем молотой зольдат... То било... уф тисяча девятьсот...восемнадцатом готу... Герр Мюллер защищаль вас... от большевикоф Ленина... Теперь германская нация освободиль вас... Вас подавляль стахановщина и кольхози. Теперь советской власти не будет... Доблестная германская армия успешно наступает на Москву...
      Мюллер самодовольно огляделся по сторонам. Турбовчане, опустив головы, молчали.
      Мюллер продолжал. Переводчик кричал вслед за ним:
      - Германский рейх организует здесь новый поряток... Вам будет очень хорошо.
      Мюллер качнулся на носках, прошелся вправо, влево.
      - У кого есть оружие - сдать... За хранение - расстрель... Кто знает коммунистов и комсомольцев - сообщить... За укрывание - расстрель или повешение... После девяти часов вечера по улицам не ходить... За хождение расстрель...
      Мюллер петухом посмотрел направо, налево. Но в ответ не было слышно ни слова, ни вздоха.
      - Еще нужно, - прокричали опять Мюллер и переводчик, - выбирайт одного... преданного немецким властям... старосту. Остдойчи... бывшие кулаки... а также судимые советской властью... могут поступить в полицию... Германская армия... имеет великие задачи. Если население покажет... э-э... дольжный Verstandnis... понимание... то у вас будет хорошая... - Переводчик пощелкал пальцами, вспоминая слова: - Э-э... Хорошая Leben... Жизнь... Приемники тоже сдать, - добавил Мюллер. - За несдавание - расстрель...
      Подъехала машина. Солдат открыл дверцу. Мюллер взобрался на заднее сиденье, от чего машина осела на одну сторону, и, не оглянувшись, уехал в свою резиденцию, под которую он занял здание райкома.
      На середине поля осталось несколько немецких чинов. Они ждали, кого назовут турбовчане на должность старосты. Но люди стали расходиться. "Хорошая лебен" уже началась.
      К Безвершукам пришли на постой двенадцать солдат. Они выгнали хозяев из хаты, стащили все постели на пол и, не раздеваясь, завалились спать.
      Утром приказали тетке Фросыне подать еду.
      - Мноко!
      Наевшись, устроили в хате баню.
      День был жаркий. В такую погоду турбовчане не знали большего удовольствия, чем купание в Десне. Но немцы, к великому удивлению Васи, стали мыться в хате. Мокрые, роняя мыльную пену, они подавали из двери пустые ведра и кричали:
      - Wasser! Noch! Schnell!{2}
      Отворачиваясь и закрывая лицо передником, тетка Фросына принимала ведра и шла с ними на речку. Ей помогал Вася. Слепой Иван, сидя у ворот сарая, в котором теперь жила семья, слушал гогот солдат в родном доме, слушал тревожный шум города и никак не мог понять, что происходит на белом свете.
      Искупавшись, солдаты приказали убрать в хате. Тетке Фросыне пришлось немало потрудиться, чтоб привести все в порядок.
      Когда она принялась готовить обед, то вдруг обнаружила в кладовой здоровенного немца. Хорошее купание возбуждает аппетит. Аккуратно засучив рукава, немец макал в корчагу со сметаной большой ломоть белого домашнего хлеба и, чавкая, ел.
      Тетка Фросына начала кричать, что стыдно взрослому мужику лазать по чужим макитрам, как шкодливому коту.
      - Бач, украсил морду сметаной. А ще солдат... Не твое - не тронь! Цэ тэбэ не Германия.
      Немец перестал улыбаться. Отложил хлеб. И дал над головой женщины очередь из автомата. Тетка Фросына лишилась речи. Опомнившись, она с воплем вылетела из кладовой. Солдат встал в дверях и серьезно продолжал закусывать.
      С этого момента Безвершуки потеряли право на свою кладовую, на погреб, на все имущество. Солдаты хозяйничали в доме как хотели - тащили продукты, рвали с грядок редиску и огурцы, резали кур.
      Тетка Фросына плакала. Григорий Филиппович говорил жене и детям:
      - Не связывайтесь. Я их знаю. Убьют, как курицу. Молчите.
      Через несколько дней солдаты ушли. Казалось, беда кончилась. Тетка Фросына слала из опустевшей кладовой сочные украинские проклятия. Григорий Филиппович хмуро чистил лопатой сени: солдаты германской армии боялись ночью выходить во двор.
      Но тут немецкие власти начали подворный обход турбовчан для выявления у них "излишков продуктов". К Григорию Филипповичу пришли полицаи. Из своих, местных.
      6
      Нашлись в Турбове предатели.
      Взрослые жители городка знали, например, церковного старосту - старика Забузнего. Во время богослужений он, по большому доверию батюшки, обходил прихожан с тарелкой.
      Мальчишкам дед Забузний был известен как недобрый сторож колхозного сада. Не дай бог зазеваться на яблоне, когда подкрадывался Забузний издевался он потом над юным нарушителем порядка с большим удовольствием.
      Когда немецкие части вступили в поселок, Забузний вышел к ним с хлебом-солью. Мюллер назначил Забузнего старостой, отдал ему под управу бывшую сберкассу.
      По приказанию властей Вася принес туда старую отцову берданку. Без мушки и затвора, она годами валялась в сарае за колодой.
      Низенький, плотный, с круглой бородкой и длинными рыжими волосами под попа, Забузний сидел в зале за большим полированным столом и, хитренько щуря недобрые свои глазки на группу местных мужиков, стоявших перед ним, поучал:
      - Теперь, граждане, поговорим за работу в колхозе. Советской власти нету? Нету. Кое-кто может подумать, что и в колхоз теперь можно не ходить. А чем должна питаться доблестная немецкая армия? Чем мы отблагодарим ее за то, что она нас освободила? Только хлебушком, мясом, маслом. Поэтому вот вам, милые, приказ управы: на работу являться аккуратно. Еще аккуратнее, чем прежде. Дабы не было неприятностей. Господа немцы любят дисциплину. Все поняли?
      - Поняли, - ответил кто-то, глядя в пол.
      Забузний высказал еще несколько наставительных замечаний, и мужики ушли.
      Подошел к столу Вася.
      На полу перед Забузним лежала большая уже гора "тулок", "ижевок", "фроловок". Забузний строго посмотрел на Васю поверх очков, водруженных на конец носа, и, хотя как сторож фруктового сада знал турбовских мальчишек наперечет, спросил официально:
      - Фамилие?
      Вася ответил. Забузний еще раз холодно окинул его взглядом и с подобострастием сказал находившимся тут же трем немцам:
      - Видите? Еще мамкино молоко на губах не обсохло, а он хочет ружье.
      Немцы стали кричать на Васю: где он взял ружье? Почему оно такое ржавое? А Забузний записал его фамилию в журнал и поставил около нее крестик. Когда немцы закончили допрос мальчишки и бросили его ружье в общую кучу, Забузний скорбно устремил свои маленькие, чуть косые очи вверх, на сохранившийся еще веселый лозунг "В сберкассе денег накопил и дорогую вещь купил" и вздохнул:
      - Согрешишь с такими, осподи... Ну зачем тебе, отрок, берданка? Все мы - творение рук божиих. А всякая тварь да дышит. К миру, к миру стремись, Васька. Не убий ни человека, ни зверя, ни насекомую. За это всемилостивый господь наш никогда не оставит тебя своим вниманием...