Поход семерых

Его сознание включилось вновь, когда он уже стоял на ногах, поддерживаемый Гаем и Йосефом. Что они сделали, он так никогда и не узнал; кто-то, кажется, Клара, сунул ему в руку фонарик, Йосеф коротко обнял его и отстранил вновь – и они пошли дальше, причем священник просто-таки тянул Аллена на буксире. Ноги у того заплетались, он несколько раз споткнулся и чуть не упал. Волосы, грязные и растрепанные, липли ко лбу и забивались ему в рот, приоткрытый от частого дыхания, но это уже было безразлично. Аллен чувствовал за собой дыхание потустороннего зла, словно бы шорох многих полубесплотных ног. Так одичавшие псы стаей следуют за слабеющим человеком, ожидая, когда он упадет, чтобы броситься всем вместе. Когда он оборачивается, они останавливаются, пока не решаясь подойти ближе, стоят, сбившись с кучу, и смотрят. Смотрят и ждут.

Фонарь бесполезно болтался у Аллена в руке, и Йосеф вскоре забрал его и понес сам, освещая путь.

Наконец через какое-то время дорога, как Гай и предполагал, уперлась в выход со стороны Монт-Файта. Беда в том, что дверь, закрывающая каменную дыру, была заперта и заколочена снаружи. Минут пятнадцать, хотя казалось, что никак не меньше суток, Марк и Роберт пытались высадить ее плечами. Монтские власти явно постарались на славу, охраняя покой горожан; но наконец дверь затрещала и стала поддаваться – и вылетела-таки, с корнем вырванная вместе с петлями из могучего косяка. Серый дневной свет, хлынувший внутрь, показался друзьям ослепительным. Моргая и Щурясь, как выползающие на поверхность кроты, они выкарабкались на свет божий. Вконец ослабевших Марию и Аллена снаружи подхватили руки их близких.

Кто бы мог подумать, что простой пасмурный день может быть настолько красив! Аллен опустился на землю, с наслаждением вдыхая влажный воздух. В отличие от первого Файта его горный собрат стоял в долине; деревьев вокруг почти что не росло, ветер бродил по высокой, слегка выгоревшей траве. Вдруг некое движение сзади заставило Аллена обернуться – и вскочить на ноги, притом что до этого он попросту не мог шевельнуться. Бледные распухшие лица, просвечивая друг сквозь друга, совсем разваливающиеся на свету, теснились в дверном проеме.

– Неупокоенные! – Йосеф обернулся к ним, и эта странная нота – власть – опять вернулась в его голос. Аллен впервые увидел своего друга таким – он смотрел на ходячие трупы взглядом короля, но проявлялся этот король не в надменном презрении, а в глубокой, очень деятельной жалости. Так мог бы взрослый смотреть на толпу неумытых и обгадившихся детей, чтобы в следующий миг двинуться к ним – мыть и переодевать.

– Чего вы хотите, неупокоенные? Что мешает вам уйти туда, где вас ждут, и обрести покой?

Заговорила с ним женщина – возможно, та самая, чье бледное лицо увидел Аллен под каменной аркой. Голос ее был булькающим и странным – будто бы мало что осталось от ее голосовых связок и мертвого языка.

– Мы могли взять одного из вас. Самого слабого. Если бы не великий человек, который вел вас, он был бы наш.

В лицо Аллену ударила горячая волна стыда, когда он понял, что говорят про него. Не про Клару, не про Марию даже – про него.

– Вы не получите никого из нас. Вам не должно здесь оставаться. Вы люди, и ваши души ждет на суд небесный Отец. Устыдитесь и ступайте к нему.

– Мы пойдем. – Булькающий голос исходил словно бы из живого болота, и на свету мертвецы начинали источать зловоние. – Мы уйдем, если тот, кто вел ваш отряд, даст нам отпущение. Отпустит нас.

Глаза Роберта удивленно расширились. Инстинктивно пригладив рукой волосы, он шагнул было вперед, но женщина опередила его намерение.

– Не этот. Другой. Имеющий власть.

Тихий, худой Йосеф с воротничком-стоечкой, нелепо торчащим из-под штормовки, вышел из-за широкой спины Марка. Казалось, что он чуть улыбается своей извиняющейся улыбкой. Он чуть-чуть горбился.

– Вы ошиблись, я никого не вел. И никакой власти тоже не имею, кроме той, что есть у всякого священника. Если вы говорите именно об этом отпущении, я готов вас отпустить. Я приму у вас исповедь, у каждого из вас. А потом помяну вас как подобает.

– Мы согласны. Мы хотим. Нам больно-больно-боольно…

– Не ходи, – быстро сказала Мария, хватая священника за рукав. Он мягко высвободился.

– Конечно же, я пойду. Не волнуйтесь, пожалуйста, они совсем не опасны. Совсем. Я скоро вернусь… или не очень скоро, их там, кажется, человек сорок. Вы пока отдыхайте, поставьте лагерь. Дайте мне свечей… штуки три. И… Гай, у тебя в кармане ведь были спички?..

Глава 7

10 июня, понедельник

Весь следующий день, как и остаток предыдущего, был посвящен отдыху. Граалеискатели ели, спали и приводили в порядок свои нервы: особенно сильно это требовалось Марии и Аллену. Оскорбленный эпитетом «самый слабый», он несколько часов горестно сидел в палатке и ни с кем не хотел разговаривать; его по очереди ходили утешать Клара и Гай.

– Ты же поэт, – доверительно говорил Странник, – у тебя чувствительность повышенная… Знаешь, ты как стекло, через которое и день, и ночь видно. Вот прозрачность и притягивает всякие вещи – как плохие, так и хорошие. Будь ты другим, до тебя бы и сэр Алан не достучался.

– Трусость у меня повышенная, вот и все, – бурчал Аллеи, однако после продолжительных уговоров все же утешился, вылез из палатки и присоединился к обшей трапезе. Мария, которую успокаивало рукоделие, зашила разорванный призраком шов на его куртке.

После обеда Аллен возжелал мыться, что у него всегда служило признаком возвращения к жизни. Клара его всецело поддержала, и они отправились на поиски какого-нибудь подходящего водоема (родничок их явно не устраивал). Эти двое вообще здорово сходились на отношении к чистоте. Только у Аллена самым, по его мнению, грязным местом была голова, которую он мыл при каждой возможности (Алленова «гигиеническая мания», как называл это Роберт), Кларе же все время хотелось принимать душ. Поэтому два «гигиенических маньяка» то и дело объединялись и шли купаться, независимо от погоды и времени суток, и стерегли друг друга на берегу, стыдливо отворачиваясь. «Хочешь, когда кто-нибудь появится, я запою?» – спросил как-то Аллен, но ответом ему было: «Нет, лучше не надо – я от этого могу поскользнуться и утонуть…» Да, с музыкальным слухом у Аллена и впрямь было неважно; но он нимало не огорчился и добавил: «Зато все нежелательные прохожие тоже испугаются и быстро убегут».

На этот раз им сначала повезло: они набрели на красивое небольшое озеро неподалеку от города. (Справедливости ради нужно сказать, что Монт-Файту это слово подходило не более, чем его республиканскому alter ego.) Правда, на том везение и закончилось: в поисках удобного подхода к воде Аллен с Кларой обрели малосимпатичного рыбака на песчаном берегу. Эта история повторилась раз семь: всякий раз, усмотрев хороший спуск, неудачливые любители чистоты встречали там неподвижную фигуру с удочкой.

– Вот проклятие, да сколько же можно? – высказался Аллен, наткнувшись за выступающим корнем на очередного дядьку с банкой червяков.

– И я думаю: сколько? – неожиданно отозвался тот, оборачиваясь. – Мимо меня уже в третий раз топаете… Чего вам тут надо, у егеря нанялись, что ли, рыбу распугивать?

– Нужна нам ваша рыба, – независимо отозвался Аллен, стараясь казаться повыше ростом и постарше лицом. – Мы тут ищем, где помыться… в одиночестве.

– Да шли бы вы в баню! – И рыбак лениво закинул в воду удочку с новой наживой.

– Нет, зачем же сразу оскорблять?.. – возмутился Аллен, в присутствии Клары иногда становившийся очень храбрым (или очень склочным – как посмотреть).

– Кто вас оскорбляет-то? Оченно это надо… В городе баня есть, полмарки с носа за мытье. Вот туда бы и шли, раз такие гордые. А то – озеро своим мылом травить, рыбу пугать…

Поборники чистоты вернулись в лагерь окрыленные хорошей вестью. Идея бани и впрямь была встречена с восторгом всеми, кроме лишь одного Марка.

– Меньше дюйма – не грязь, а больше – само отвалится, – высказался он в своем обычном стиле и остался сторожить лагерь. Вслед нагруженной полотенцами экспедиции донесся еще один воодушевляющий афоризм: – Чтобы я, да голым задом, да в мокрую воду?! Не-ет, я в этом году уже мылся…

– Будем надеяться, что тебе сегодня не в нашей палатке ночевать, – заметила Мария, когда вся компания сидела у вечернего костра. Отмывшись от пещерной грязи, граалеискатели чувствовали себя на редкость хорошо, покой омрачало только отсутствие Йосефа. Пришел час тянуть обычный жребий – кому сегодня ночевать в «женской» палатке. Идею жребия предложил Роберт, и цель ее была – сделать так, чтобы никто не смущался. Аллену, например, спать рядом с Марией и Кларой очень не нравилось – он все время боялся, что будет им мешать, и не смел всласть повертеться в спальнике или раскинуть руки на полпалатки. Кажется, его чувства разделяли и остальные – кроме Йосефа, которому, кажется, было все равно.

– Сейчас посмотрим, мэм, к кому из нас милостива судьба. – И Марк потянулся к палочкам, зажатым Кларой в кулаке. – Ого! Короткая! С первого раза! Ничего не поделаешь, драгоценные дамы, сегодня я – ваш удел.

– Тогда будь любезен хотя бы снять носки, когда полезешь в палатку, – не упустила случая его подколоть Мария. – И оставь, пожалуйста, их снаружи. Жизнь нам с Кларой дорога, не хотелось бы умереть от удушья.

– О, как вы жестоки, мэм! – возопил Марк, воздевая полную чая кружку-«сиротку» над головой. – Оставить бедные маленькие носки вовне, в темноте, на холоде, в конце концов… В полном одиночестве… Да у вас каменное сердце!

– Они же – химическое оружие, – не сдавалась Мария. – Лучше спи с автоматом, чем с ними, а они пусть вход сторожат…

– Но им будет так одиноко, – вздохнул Марк, отхлебывая чай. – Как верным вассалам без своего господина. Как телу, у которого отлетела душа…

– У носков нет души, – засомневался Гай, шевеля палкой в костре.

– Смею заметить, душа носков – это мои ноги, – возразил бывший солдат, не без удовлетворения наблюдая, как морщится и вздыхает утомленная Мария. Этим двоим, казалось, доставляет огромное наслаждение цепляться друг к другу по пустякам. – Так что ждите, жестокая донна, маленькие верные носки будут всю ночь скрестись у входа, просясь обратно, и виною этому будете вы!

– Марк, уже даже я не могу, – взмолилась Клара. – Неужели нельзя просто так, в тишине, посидеть у костра?! Смотрите, какие угли красивые…

«Мы как дети, – подумал Аллен, наблюдая за игрой алых всполохов среди темноты. – Нам снился страшный сон, и он еще жив в памяти, но мы уже веселы, шутим и радуемся, потому что это был только сон… А интересно, что мы будем помнить через месяц про этих призраков? И будем ли?..»

– Где же он все-таки пропадает? – нарушил Роберт затянувшееся молчание. Мысль о Йосефе явственно присутствовала у костра некоей молчаливой фигурой, но Роберт первый высказал ее вслух.

– Если до утра не появится – пойдем искать, – отозвался Гай. Аллен молча кивнул в темноте.

Не так давно Роберт уже спускался в подвал, но пройти далеко ему не пришлось: на оклик почти сразу донесся отдаленный и тихий, но ясный ответ.

«Все в порядке, не отрывайте меня от дела, – крикнул Йосеф, – я вернусь, когда закончу!» Самого же священника Роберт во тьме не разглядел: видно, его свечки уже догорели.

– Не отвлекайте вы его больше, – внезапно вмешалась Мария, – он знает, что делает. Придет, когда сможет.

– Ждем до утра. – Роберт непреклонно покачал головой. – Клара, если ты можешь… Не расскажешь, как ты стала послушницей? При таких родителях, как твои, это ведь было нелегко?

– Тут особенно рассказывать нечего. – Клара пожала плечами. – Я просто жила, жила, как они мне велели, по их выбору училась в дорогой школе, поступила в институт – тоже по их выбору, а сама все время думала, что же мне надо, именно мне самой. Где же мой единственный путь. Вы ведь верите в путь? В то, что у Господа есть для каждого совершенно особенное призвание? – Все послушно закивали, Клара слегка покраснела. Аллеи словно бы увидел ее лет десять назад – бледную серьезную девочку, сидящую за книгой, думающую… о пути. Черноволосую больную девочку, вокруг которой все пляшут, как вокруг елки, страшно одинокую, лежащую в чистенькой постели без сна, думающую, думающую… – А потом, когда я поняла, я просто сделала, что было должно. Вот, собственно, и вся история. Не очень-то она длинная.

– Скандал, наверное, был? – улыбнулся Роберт девушке. – С родителями… скандалили?

– О, еще как. – Та поежилась. – Они даже устроили семейный совет. Вроде Вселенского Собора. Девиз у собора был – «Помешаем нашему несчастному ребенку себя погубить!». Пригласили бабушек и одного дедушку, из города Сен-Винсент выписали двух теть… Я их до этого и не видела никогда в жизни! Чего там только не наговорили… Особенно одну тетю я запомнила: как она встала, ударила кулачком по столу – аккуратно, чтоб не ушибиться – и сказала: «Религия зашоривает людям глаза! В религию уходят из трусости!» Правда здорово?..

– А ты что?

– А я не помню… Кажется, я так тогда устала, что начала смеяться, пока не потекла горлом кровь… Но это все пустяки, самое страшное – когда мама приходила со мной говорить и начинала плакать. Я себя такой убийцей чувствовала! У мамы ведь слабое сердце, ей нельзя волноваться… – Клара помолчала. – Но что мне было делать? Я уже выбрала… И потом все это как-то само утряслось. Дело в том, что я очень люблю своих родителей, но себя убить ради них не могу, вот Господь мне и помог уйти… Так ведь часто бывает – когда люди убивают других своей любовью…

Все молчали, каждый думал о своем. Искры тихо потрескивали налету.

– Да, – внезапно сказала Клара, будто о чем-то, что собиралась, но забыла сообщить. – У меня ведь никогда не было друзей… кроме вас. В монастыре – там другое. Я там уже полгода прожила – и ни с кем себя не чувствовала близкой, хотя всех сестер очень люблю. Вы – мои первые друзья. Поэтому, если у меня что-нибудь не так получается в дружбе, вы не обижайтесь. Я на вас учусь. Все дружить в детстве учатся, а я вот – сейчас… И это, оказывается, очень замечательно.

Мария тихонько обняла ее за плечи.

– Спать пора, – сказал Роберт, посмотрев в сторону пещерного лаза, и все поймали себя на мысли, что опять волнуются о Йосефе.

Йосеф объявился на рассвете. Выбрался наружу, шатаясь от усталости, добрел до костра и, не желая никого будить, уснул прямо на земле, положив голову на бревно. Там его и нашел ранняя пташка Гай, и лагерь огласился радостными криками. Йосеф проснулся, смущенно протер глаза и спросил, впрямь ли нужно немедленно идти и нет ли какой-нибудь еды или чаю. Мария стремительно выскочила из палатки и накормила его, беспрестанно ругая за сон на земле и при этом называя его на «вы», что сочеталось очень странно.

(– Вы, отец Йосеф, раздолбай… Будут потом почки болеть, еще не то запоете… Быстро пейте свой дурацкий чай и проваливайте спать, чтоб я вас больше не видела…)

Потом Йосеф действительно отправился спать, а проснулся только за полдень. Вдвоем с Марком они отправились в город – во-первых, в церковь, договориться с местным приходским священником о поминовении упокоенных, а во-вторых, конечно же, в баню. С ними отправился и Аллеи – он любил смотреть на незнакомые города, а кроме того, нацелился помыться еще раз – впрок. Кто знает, когда еще так повезет?..

Городок Монт-Файт произвел на Аллена сильное впечатление своим «горским колоритом». Ему понравилось все – и островерхая «сарацинская» молельня, и открытый рынок, и чумазые полуголые ребятишки, играющие в «орлянку» прямо возле церковных стен. Солнце, впервые за несколько дней, грело жарко, и Аллен испытал даже некое желание скинуть рубашку и присоединиться к ним.

Йосеф с Марком пошли в церковь (называлась она «Церковь Св. Михаила Архангела» и была хоть невелика собой, но тщательно ухожена, с очень красивым садом внутри ограды). Аллен же, почему-то смутившись незнакомого священника, направился вместо храма к рынку: оставшиеся двести пятьдесят марок жгли ему карман, и он жаждал сувениров. Смутно осознавая, что должен сдерживать сорочьи черты своей натуры, он тем не менее грезил некими ритуальными подарками типа поясов и гребней для Роберта и Клары. И, конечно же, не забудьте о местном вине.

Маленький старичок сгорбился у пустого прилавка. Плечи его тряслись. Аллен бодро прошел мимо, но уже через несколько шагов явственно понял – что-то не так, и обернулся. Да, старичок в самом деле плакал, но так тихо и безнадежно, как плачут только от полного отчаяния.

– Дедушка, эй… что случилось? – Аллен тронул его за плечо, старичок резко вскинул голову. – Я могу чем-нибудь помочь?

Тот покачал головой.

– Да чем тут поможешь, сынок… Деньги у меня вытащили… Жить теперь не на что…

– Вот гады, – с чувством высказался Аллен, чувствуя, как уши его заливает жаром. – И что же… теперь не поймаешь?

– Какое там. – Старик даже усмехнулся. – Это ж рынок. Ищи теперь… стаявший снег. Да брось, сынок. Пойду я. Развесил тут сопли, понимаешь… Жалко, что и помочь-то некому, один я…

– А… сколько денег? – глупо спросил Аллен.

– Да… сколько было, все пропало. Триста. Спасибо, сынок, что заботишься, а то ведь и не подойдет никто… Пьян, думают, дед, туда и дорога…

Лицо Аллена залила горячая краска. Обдирая костяшки о тугой карман джинсов, он выворотил на свет божий все свои сбережения, сунул деду в руку сотенную бумажку. Рука была скрюченная, с синими веревками жил. Старая рука.

– Вот… немножко. Я… это… пошел.

Старик попытался было что-то сказать, на лице его отразились такие изумление и благодарность, что Аллен просто физически отшатнулся, наступил кому-то на ногу и, не извинившись, ринулся прочь. Щеки его горели, и он еще не отошел настолько далеко, чтобы понять причину жара. Очнулся он в рыбном ряду, поскользнулся на чешуе и окончательно пришел в себя. В руке что-то было: он взглянул – это были деньги. Сто пятьдесят марок.

Тут он и понял все, что произошло, и, увидев себя со стороны, ответил на вопрос – отчего так горит лицо. От стыда. От стыда. Как он торопливо отделял одну купюру от других, как комочком засовывал ее в стариковскую ладонь.

«Эй, не желает ли кто приобрести честь? Есть одна дешевая, честь некоего Аллена Персиваля Августина. Сто марок – все удовольствие».

Аллен развернулся и поспешил прочь, огибая заваленные рыбой столы. Побежал обратно.

«А что, если его там нет? Что ты будешь делать тогда?» – «Не знаю. Отдам эти деньги нищему». – «Почему же именно этот старик? Он что, самый бедный и несчастный на свете? Ты ведь знаешь, что нужно найти именно его. Почему?» – «Я не знаю. Это так было подстроено». – «Ха-ха, кем?» – «Я не знаю. Я провалил экзамен. Господи, пожалуйста, пожалуйста, позволь мне пересдачу…»

Слава Богу, он все еще стоял у пустого прилавка. Смотрел на сотенную бумажку в своей руке. В остальном даже поза его не изменилась. Сердце Аллена ухнуло.

– Вы еще здесь… Как хорошо.

Старичок уставился на него как на привидение. Стараясь не разреветься от облегчения («Спасибо… Спасибо, Господи, что позволил мне…»), он подошел и положил деду в руку все, что принес. Руку он отдернуть не успел, а напрасно – дед вдруг схватил ее, и Аллен не сразу понял, что тот собирается сделать – пожать, что ли? – но он ее поцеловал. Аллен отдернул руку как ужаленный и пролопотал что-то невнятное: «Да вы что… Все будет хорошо…» После чего понял, что немедленно, сейчас же должен раствориться в толпе. Что он и сделал без особого труда.

– Аллен, ты на рынок ходил?

– Ну… да, – максимально беззаботно ответил младший брат старшему и попытался насвистывать какую-то песенку.

– Купил что-нибудь?

– Да… так, ничего. Просто посмотрел.

– Слушай, сколько у тебя денег осталось? Мы тут решили сложить все в общую кассу. Чтобы не было каких-нибудь единоличных покупок вроде того твоего вина. Хорошо, что ты не успел закупить сувенирчиков – а то я знаю твои способности…

«Ох, не знаешь ты моих способностей, – подумал Аллен отчаянно, – но сейчас узнаешь – и меня убьешь. Прощай, милый братик, мне пришел конец».

– Ты знаешь, у меня… больше нету денег.

– Где твои деньги?!.

– Украли, – быстро соврал Аллен, отводя взгляд, и тут же, вспомнив обет, поправился: – То есть неправда. Я их сам отдал.

– Кому?!

– Одному… человеку. Ну, такому старичку. Которого ограбили.

Аллен и не заметил, что на их спор собралась вся компания, и теперь все пристально наблюдают за ними, глядя серьезными глазами.

– Какой еще… старичок?

– Ну не знаю. – Беззаботный тон выродился в идиотский. – Старенький такой. Я его не видел раньше никогда. Он там плакал.

– То есть ты хочешь сказать, что от твоих трехсот марок ничего не осталось? – подала голос Мария. – И от твоего билета на острова, стало быть, тоже? А ты знаешь, знаменитый благотворитель, спаситель старичков, сколько у нас всего денег? Может, пойдем тоже милостыню попросим?..

– Мария… – Йосеф предостерегающе тронул ее за рукав…

Наконец через полчаса бурное обсуждение вопроса стало сходить на нет. Аллен отдал в общую кассу, доверенную Марии, несколько бумажных марок и пригоршню мелочи. Поступок его заслужил самые разные отзывы, только один Йосеф воздержался от обсуждения, выразившись коротко: «Сделано что сделано, и Господь наш это оценит. Говорить тут не о чем». Прения были прекращены командирским решением Роберта, который никогда не ругался о том, чего не исправишь; и Аллен, чувствуя себя изгоем, отошел в сторонку и растянулся на траве. Все это время он спрашивал у своего сердца, правильно ли он поступил, но не получил иного ответа, кроме чувства «успешной пересдачи», на краткий миг посетившего его на рынке. Сейчас голова его была совершенно пуста.

Рядом на травку присела Клара.

– Эй… Ты как?

– Да нормально. Может, мне теперь ничего не есть? Как ты считаешь?.. Я серьезно…

Но Клара не ответила, она думала о чем-то своем, и на лице ее лежала тень.

– Клара… Клара! Ты обиделась? О чем ты думаешь?..

– Обиделась? За что бы это? Нет, ты что… Я грущу, потому что мне кажется – я бы так не смогла. Не смогла бы, конечно.

– Ох, мне тоже так казалось про себя, – честно признался ей друг. – Знаешь, что я понял важное? Никогда не знаешь, что ты можешь делать, пока не сделаешь. Иначе получается… Как учебник по теоретическому плаванию. Без воды. Нет, а ты точно не считаешь, что я подлец?..

Дела Йосефа в городе сложились как нельзя более удачно. Они прекрасно поговорили с отцом Паулом, настоятелем (и единственным священником) в храме Архангела Михаила, и вечером должно было состояться отпевание всех безвинно погибших в Файтских пещерах. С одним лишь условием – утомленный одиночеством отец Паул хотел, чтобы Йосеф ему сослужил также и на мессе. Оказывается, они кончали в свое время одну и ту же семинарию в столице, только Паул ее окончил лет на десять раньше, так что им нашлось о чем поговорить. Йосеф, конечно же, ему не отказал, и к вечеру вся компания за исключением «стража палаток» Роберта отправилась в Монт-Файт. На улицах Аллен то и дело оглядывался, боясь увидеть того старичка, вернее, быть увиденным тем старичком; но «пересдача», кажется, завершилась полностью, и опасная встреча, по счастью, не состоялась.

– А собственно, что они такого плохого сделали, эти люди? – разглагольствовал Марк на обратном пути. – Ну, трубы ремонтировали… И контрабанда тоже – грех, конечно, но не такой уж страшный, чтоб из-за него делаться неупокоенными…

– Дело не в том, – задумчиво предположил Гай. – Может быть, они просто так сильно обиделись на обстоятельства своей смерти, на этот обвал, что обида перешла на самого Господа. Понятно же, что хуже не бывает, чем на Бога обидеться…

– А остальные могли и от страха делаться неупокоенными, – закивала Клара. Последнее время она часто соглашалась с Гаем – в чем бы то ни было. – Призраки могли как бы забирать их к себе… Подчинять страхом…

Аллена передернуло. Он достаточно легко мог себе представить, как ходил бы там сейчас рядышком с рабочим с пробитым черепом, а его бедное тело, умершее от разрыва сердца, гнило бы где-то в темноте…

– Йосеф, а ты как думаешь? – спросил Марк, но священник только покачал головой.

– Я знаю наверняка. Каждый из них очень много говорил, и особенно – про то, что случилось в момент смерти. О чем вы сейчас спорите. Но это – тайна исповеди. Лучше смотрите, какие облака!.. Кажется, погода наконец наладилась…

16 июня, воскресенье. Пятидесятница

– Ребята, нам ужасно повезло. – Глаза Гая возбужденно блестели. – Это и в самом деле разрушенная церковь! Йосеф, там даже есть алтарь! Свод, правда, почти весь обрушился, но это пустяки. Кто бы мог подумать, что мы будем праздновать Пятидесятницу в церкви?! Йосеф, ведь ты будешь служить мессу?

– Конечно, он будет, – ответила Клара за священника. – Зачем бы еще он красную ризу вез? А я могу поработать за хор, если хотите: гимны попеть – Veni, Sancte Spiritus и все такое…

– Конечно, хотим! – обрадовался Марк и на краткий миг стал совсем открытым, каким его знал только Аллен. – Вот это праздник у нас будет! Не хуже, чем у Артуровских рыцарей, правда? Надо еще не начинать трапезы, пока не случится чудо, – так всегда делали в Логрисе…

– Пойдемте же! – торопил всех Гай. – Недалеко осталось, вон до того поворота!

– Пожалуй, чудо случится, когда Гай всех куда-нибудь все же приведет. – Марк, вернувшийся к своей обычной манере говорить, встал и расправил плечи. – По крайней мере так мне кажется последние часа три…

Церковь из красного кирпича даже сохранила дверной проем и несколько стрельчатых, красиво зарешеченных окон. В двух из них, похоже, раньше были витражи.

Скатерть (на самом деле – широкое Мариино полотенце) расстелили недалеко от входа, и Роберт с Алленом принялись сервировать праздничный стол. Они открывали банки консервов, резали хлеб, расставляли кружки. Для причастия в Монте была куплена специальная бутылка вина – как раз такого, о каком мечтал Аллен. Йосеф и Клара тем временем готовили церковь к празднику: Клара нарвала лесных цветов, украсила ими алтарь и перевила решетки окон, Йосеф расставлял свечи и стлал алтарные покровы. Остальные спешили до темноты разбить лагерь, насобирать хворосту для костра. Наконец все было готово, священник надел красное облачение, и вместо звона колоколов Клара запела высоким и чистым голосом, который сделал бы честь и ватиканскому хору. И тогда – или, может быть, несколько позже – случилось то странное преображение мира, о котором потом никто из граалеискателей не мог связно рассказать.

Во-первых, был свет. Он шел через вечерние зарешеченные окна и казался куда ярче свечного: Аллен видел Длинные тонкие лучи, встречавшиеся над алтарем; Мария – светящийся туман, поднявшийся от земли; Клара говорила, что светился Йосеф и хлеб в его руках; Гай возражал, что свет шел сверху, через рухнувший свод; Марку казалось, что это светится церковь, каждый ее кирпичик; а Роберт сказал, что просто вдруг сделалось очень светло. («Или у меня так обострилось зрение, что я видел почти как днем?») Только маленькие посеребренные чаши причастия – потир и патена – остались неизменными, будто были настолько собой, что им некуда меняться. В общем, все видели свет, который светил.

Во-вторых, была музыка. Никто не заметил того момента, когда она началась, но позже Марк напел мелодию, и все, даже «глухой» Аллен, согласились, что слышали именно ее. Хотя Клара слышала орган, Гай – флейту, Марк – трубы, Роберт – «что-то струнное», а Аллен и Мария считали, что мелодию выводил человеческий голос, очень высокий, но непонятно чей. Мария склонялась к тому, что голос был мужской, а Аллен – что женский, похожий на Кларин. Но одно неоспоримо – музыка была, и она была прекрасна.

И, наконец, в-третьих… Аллен видел льва. Он шел на задних лапах, сложив широкие золотистые крылья за спиной. Он нес колокольчик и звонил в него перед причастием, служа священнику, как министрант. Лев был белый, и широкое лицо его напоминало человеческое. При всем этом лев присутствовал на мессе совсем не в том смысле, в каком Аллен и остальные граалеискатели, даже не в том, в каком здесь были музыка и свет, – лев на самом деле находился очень далеко отсюда, и Аллен понимал это очень ясно, даже когда тот проходил, едва не задевая его гривой. Клара видела, что Йосеф стоит по колено словно бы в крови – но это была не кровь, а цветы, алые розы, целое поле роз. Мария видела ребенка, маленького мальчика в белой одежде министранта, который прислуживал священнику. Гаю казалось, что вокруг алтаря растут деревья и сплетают для церкви свод из ветвей. Роберт сказал странно: «Я стоял на мессе в большой толпе. Я видел – не глядя, – что вокруг нас рыцари, все в доспехах, с опущенными лицами; все они пришли на мессу, и было их множество. А может быть, и нет… Я не знаю». О том же, что видел Марк, не рассказал он никому, и сразу после мессы, когда все отправились к трапезе, еще слишком исполненные виденным, чтобы говорить, он ушел в лес, не сказав никому ни слова.

Вскоре он вернулся, и, посмотрев на него, никто не стал его расспрашивать. Он сел на траву и вместе со всеми приступил к еде.

– Йосеф, – нарушила общее молчание Клара, и все посмотрели на нее. – А что видел ты? Мы все рассказали, а ты… молчишь. Ведь ты видел?..

Священник молча кивнул.

– Что? – жадно спросил Аллен, и все невольно улыбнулись.

– Свет. Не знаю – свечной или небесный. Но понимаете, главное, что я видел, – это то, что я делал. Мессу. Чашу в своих руках. То, Что в чаше. Пресуществленное вино. Хлеб. – Он как-то по-детски улыбнулся. – Наверное, это можно назвать видением. По крайней мере большего я не видел никогда, я же не визионер, как вы все. Может быть, увижу. Хотя и этого – неизмеримо много. Вы понимаете?..