Глава 3

ЧЕЛОВЕК СО ШРАМАМИ

— Мадам Орехова? — произнес высоким фальцетом мужчина и посмотрел на нее своими слезящимися, с воспаленными веками глазами. У Наталии от вида этого лица защипало глаза, ей показалось, что и у нее они сейчас заслезятся, а то и вовсе вытекут.

— Да, это я. А кто вы и что вам от меня надо? — сухо спросила она, чувствуя, что ее заносит в очередную авантюру и она слабеет перед искушением втянуться с головой в новое дело. Кто бы подумал, что в ней столько времени дремал могучий авантюрный дух. Она не боялась этого человека. Более того, она жаждала острых ощущений.

— Вам не обязательно знать мое имя. Достаточно того, что вас мне рекомендовал очень надежный человек. Вы оказали неоценимую услугу его родственнику, и я понял, что вы мастерски работаете. Мне необходима ваша помощь.

— Тогда излагайте. — Она даже не шелохнулась, не пригнулась, чтобы получше услышать этого «рябого». Если ему надо будет, он сам выйдет из машины или же пригласит ее сесть рядом с ним, тем более что в машине, как она успела заметить, он находился один.

— Вы должны увидеть нечто такое, что может послужить вам пищей для размышлений. А потом скажете, насколько перспективно то, чем мы занимаемся, — проговорил мужчина, слегка высунувшись из окна. — Вы согласны проехать за мной?

— Вы могли бы ограничиться сводом учредительных документов, текущей документацией и фотографиями. Я уже работала таким образом, и у меня все получилось. Вы предлагаете мне следовать за вами. Где гарантии, что я буду в безопасности? Ведь вы даже не сказали имя посредника. Не проще было бы взять с собой этого человека и изложить все интересующее вас при нем? Я, разумеется, не прочь заработать деньги, но за вами не поеду. Надо быть последней идиоткой, чтобы поверить вам. Так что как следует подумайте в следующий раз — перед тем как звонить мне. — С этими словами она, открыв дверцу своей машины, села и завела ее. Боковым зрением она видела, как поднялось матовое стекло, «Мерседес» словно умер. Она отъехала, а он еще некоторое время стоял без движения.

Наталия развернулась и помчалась в сторону города. В открытое окно врывался густой от цветочных ароматов, почти горячий воздух с полей, которые тянулись по обе стороны шоссе. Ее, никто не преследовал — чего она так боялась? Словом, напрасно потерянное время. Жалко, что номера «мерса» были заляпаны грязью, — она бы позвонила Сапрыкину и попросила узнать, кто хозяин. Что касается человека со шрамами на лице, то она нисколько не сомневалась в том, что на нем была надета тонкая резиновая маска, причем настолько не по размеру, что надавливала на его веки и мешала смотреть. Какой странный тип. Интересно, кто он и что ему действительно нужно?

Она вернулась домой и на всякий случай снова позвонила Саре.

— Сара, ты уверена, что никому не давала мои координаты?

— Ну конечно, я же тебе уже говорила.

— А что слышно о Майе?

— Ничего. — Сара вздохнула — А ты была у Шаталова? Ты видела его, разговаривала с ним?

— Видеть-то видела, но поговорить с ним мне не удалось.

— Почему? Он что, отказался ответить на твои вопросы?

Наталия мысленно представила себе мужчину на окровавленных простынях.

— Это не телефонный разговор, Сара. Если хочешь, приезжай ко мне, и я тебе все объясню. Но предупреждаю сразу: новости мои неутешительные. Так что настраивайся на худшее. Я знаю, ты — сильная женщина…

— Это касается Майи?

— Пока это касается только Шаталова, а насколько пересекались их интересы, мне неизвестно. Так что подъезжай, а я за это время попытаюсь что-нибудь узнать о Майе.

Наталия положила трубку и прислушалась. Ей показалось, что на площадке в подъезде кто-то разговаривает. Она на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок. Ничего не видно. А чтобы увидеть, надо открыть одну из двух дверей. Но тогда ее услышат. Пока она раздумывала, раздался звонок.

Наталия распахнула первую, дверь и посмотрела в глазок. Вот это визит! Этого человека она не видела уже почти два года.

— Глеб Борисович, проходите, пожалуйста. — Она впустила Передреева, мужа Нины Лискиной, убитой Рафом несколькими днями раньше Кати Бедрицкой. Еще один вдовец. Голова совсем седая, но это нисколько не портит его, а даже наоборот, придает его внешности налет трагического шарма, тайны — всего того, что так нравится женщинам.

На нем был светлый костюм, половину лица скрывали строгие черные очки. Высокий, худой, с прокуренным голосом, он сразу приступил к делу.

— Сегодня в двенадцать у вас была назначена встреча с одним человеком. Я прошу вас: выслушайте его и постарайтесь ему помочь.

Он явно имел в виду человека со шрамами, вернее, в маске.

— Вы в курсе его дел? — на всякий случай спросила Наталия, усаживая гостя в кресло. Она ненадолго вышла на кухню и вернулась в комнату с подносом, на котором стояли две чашки с горячим кофе.

— Нет. Абсолютно нет. Я даже не могу сказать вам, что хорошо знаю этого человека.

Он, судя по всему, бизнесмен и предпочитает держать свои дела в секрете. Я знаком с ним постольку поскольку, и, если честно, то меня просил за него небезызвестный вам Бедрицкий. Мы, деловые люди, должны помогать друг другу.

Наталия внимательно посмотрела на Передреева:

— Тогда почему же сам Бедрицкий не обратился ко мне?

— Он сильно болеет. Лежит в больнице и никого не хочет видеть. Похудел так, что его невозможно узнать.

— Понятно. Если хотите курить, курите, — предложила она. — Я сейчас принесу пепельницу…

— Нет-нет, мне пора. Спасибо за кофе. Так вы исполните мою просьбу?

— Хорошо, но гарантировать ничего не могу. Вы, надеюсь, сказали ему об этом? Все, что увижу, — расскажу, а уж дальше пусть он действует сам.

Передреев достал из нагрудного кармана пиджака конверт — плотный и коричневый, какие продаются на почте и в каких отправляют толстые заказные письма, — и протянул Наталии:

— Вот. Это аванс. Здесь две тысячи долларов. Остальное получите от Левы. — Он, проговорившись, сразу же стушевался и мотнул головой. По-видимому, он теперь не знал, как себя вести: то ли попросить у нее, чтобы она забыла только что оброненное им имя, то ли сделать вид, что ничего вообще не произошло, в надежде, что она не обратила на это внимания.

— Я все поняла, — проговорила она, глядя мимо него и тем самым вводя его в очередное заблуждение, чтобы он так и не понял, услышала она имя заказчика или нет. — До свидания. Передайте ему, чтобы он звонил мне в любое время. И еще: он носит совершенно немыслимую маску, от которой меня пробирает мороз по коже. Скажите, что я умею держать язык за зубами и что он спокойно может обойтись без маскарада.

По удивленному выражению лица Передреева Наталия поняла, что ни о какой маске он ничего не знал.

Они тепло попрощались, Передреев ушел, а спустя несколько минут к ней пришел Логинов.

— Послушай, кто это был у тебя только что? Передреев? Что ему от тебя надо?

— Никакого Передреева здесь не было. — Наталия говорила это относительно спокойно, поскольку чашки после кофе она успела сполоснуть и убрать в буфет. — Возможно, он и был в моем подъезде, но только не у меня.

— Ты как всегда врешь, Наташа. Ты постепенно превращаешься в хроническую врушу, это у тебя уже в крови. Хотя тебе хорошо известно, что я все равно все узнаю, — убежденным тоном произнес Игорь. — А теперь поскорее накорми меня, иначе я съем тебя. — Он схватил ее за руку, притянул к себе и принялся покусывать ее щеки, шею, руки, губы…

В такие минуты она уже не принадлежала себе. Ей безумно хотелось, чтобы он почаще вот так приходил к ней, чтобы обнимал и крепко сжимал в своих объятиях, как изголодавшееся по любви большое и нежное животное. Конечно же он заехал к ней не только пообедать. Он не мог простить ей черного юмора, связанного с квартирой Шаталова», и теперь решил добиться своего всеми правдами и не правдами.

— Подожди, ты порвешь мои шифоновые брюки… — Она высвободилась и разделась сама. Дальше все произошло быстро и импульсивно: он подхватил ее на руки и отнес в спальню.

— Как прокурор, я просто обязан это сделать, понимаешь? — говорил он, обрушиваясь на нее всей своей тяжестью и грозя раздавить ее хрупкое тело или в порыве страсти сорвать скальп.

— Хорошо, что ты не палач, — отбивалась она от него, превращая любовный поединок в щенячью возню с визгом и рычанием.

…Они угомонились часа через полтора. Наталия, завернувшись в простыню, пошла на кухню разогревать суп и котлеты — прозаическую еду для утомленного работника прокуратуры.

— Милый, тебе накрошить укропу с петрушкой? — ангельским голоском спросила она его, возникнув в дверях с тарелкой, полной густого ароматного супа. Она знала, что делала, обезоруживая его подручными средствами, чтобы расслабить окончательно и выудить из него все-, что только возможно на сегодняшний день.

Игорь, потянув носом, понял, что с этой женщиной у него все более чем серьезно, и вновь подумал о женитьбе. От супа ему стало так хорошо, что он потерял счет времени и совершенно забыл о том, что к четырем часам к подъезду должна подъехать его служебная «Волга» с голодным и уставшим Арнольдом Манджиняном, который, пока его шеф отдыхал в постельке со своей возлюбленной, выполнял его поручения.

— Бараньи? — блестя глазами, спросил благодарный Логинов, показывая на гору дымящихся котлет с аппетитной шипящей зажаренной корочкой.

— Бараньи, как ты любишь, — елейным голоском ответила Наталия и принесла из кухни большой бокал с вишневым компотам. — Ну как, нашел своих преступников? — поинтересовалась она, глядя ему прямо в глаза. Говорить о деньгах она пока не стала: вдруг он о них ничего не знает, а нейтральное слово «преступник» действует всегда безотказно.

— Столько бьемся, а результатов никаких. Полный ноль, — отвечал с набитым ртом Логинов. — Люди как в воду канули. В разное время, но путевки-то брали в одном и том же бюро. Директор божится, что никого в Коктебель не отправлял, мы проверяли его алиби: на тот момент, когда к нему обращались работники областной думы и люди из городской администрации, в основном мэрии, конечно, он как раз был в отъезде, в Москве. Арнольд звонил туда — все совпадает. А что это означает? — Он так увлекся, что забыл, с кем разговаривает.

— А это означает, что кто-то действовал от его имени. Вернее, прикрывшись его именем. И сколько человек «канули в воду»?

— Представляешь, пятьдесят человек. Как я уже и говорил, в разное время, — начиная еще с зимы… У всех семьи, хотя оказалось и несколько холостых, вот их и хватились позже всех. Понимаешь, уж больно дешевые были путевки — что такое тридцать тысяч вместе с дорогой? И можно было взять только одну. Якобы специально для работников такого уровня. Льготная, что называется, путевка. Я бы и сам взял, хотя, согласись, цена фантастическая…

— Вместе с дорогой? Неплохо живется работникам мэрии, — подлила масла в огонь Наталия, одновременно добавляя компота в бокал. — Мне, что ли, тоже в мэрию устроиться…

— Глупая, все эти люди пропали. Ушли с вещами на вокзал, попрощались с родственниками, хотели уже сесть на поезд — кто на адлерский, кто на сочинский или краснодарский, здесь показания провожающих расходятся, — но в это время подъехал микроавтобус, вышел какой-то человек и сказал, что они не поедут, а полетят, а в автобусе мест для провожающих нет. Ну и эти «туристы» садятся в этот автобус и уезжают. И все. Больше о них ни слуху ни духу.

— То есть автобус должен был их как будто отвезти в аэропорт?

— Вот именно. Но в те дни ни одного самолета в этом направлении днем не отправлялось. Только два ночных рейса и один утренний, в пять часов на Сочи. И все. Спрашивается, куда подевались люди?

Игорь допил компот и встал из-за стола. Затем, вспомнив, что он совершенно голый, быстро оделся, чмокнул Наталию в щеку и улыбнулся:

— Ты, хитрая лиса, все у меня выведала? Но так и быть, я тебя прощаю. Спасибо, за обед, ты превзошла самое себя.

— Вечером будут блинчики. А если не придешь, я приглашу Арнольда с Сергеем, которых ты держишь на голодном пайке, понял?

— Приду, конечно, куда же я денусь.

Он ушел, и в квартире стало тихо! Наталия перемыла посуду и легла в постель, вспоминая события последних трех часов. А ведь ей надо было работать. Отрабатывать две тысячи долларов. Кроме того, ее разбирало любопытство по поводу происхождения желтого портфеля с колоссальной суммой. Но после объятий Игоря она находилась в какой-то прострации и ни о ком, кроме него, не могла думать. Она растянулась на сбитых простынях и закрыла глаза. И словно почувствовала тяжесть и запах его тела, мягкость шелковистых волос, вкус губ, и от нахлынувших воспоминаний и ощущений ей стало жарко. Он совершенно выбил ее из колей. Нет бы ему остаться и повторить все с самого начала… Эта дурацкая работа. Дурацкие деньги.

Она нашла в себе силы подняться, застелить покрывалом постель, затем встала под холодный душ и наконец успокоилась. Зависимость тела от мужчины — что может быть унизительнее. Надо быть выше этого.

С этими мыслями она вошла в «классную»

(или кабинет, что тоже подходило к определению этой странной комнаты) и посвежевшая, в легком халате села за рояль. Белые кружевные занавески играли с солнечными зайчиками в прятки. Слабый ветерок шевелил волосы на голове. Она откинула их за спину, вспомнила одну из своих любимейших мелодий — арию Нормы из одноименной оперы Беллини — и взяла несколько аккордов вступления, мягких и благозвучных.

Сначала она вновь оказалась на берегу реки и услышала щебет птиц, затем картинка будто смазалась невидимой жесткой кистью, и возник темный узкий коридор с большими емкими полками по обеим сторонам. На полках, прижимаясь друг к другу, стояли стеклянные и прозрачные пластмассовые банки с краской: желтой, красной, синей, зеленой, белой… Такими банками в работе пользуются художники. Она словно двинулась вдоль по коридору, пока не посветлело, — возникла просторная мастерская, заставленная мольбертами и огромными картинами — холстами с подрамниками, занимающими почти все пространство мастерской. Не было видно только хозяина.

Движение прекратилось. Последнее, что успела увидеть Наталия, закончив игру, было окно мастерской, выходящее на площадь.

Она оглянулась — ей показалось, что часть мастерской осталась где-то здесь, в комнате, настолько сильно ощущался запах масляных красок.

Ну и к чему все это? Она думала и о человеке в маске, и о желтом портфеле, и об убитом Шаталове, и об Игоре… Что может подсказать ей вид мастерской художника?

Наталия закрыла глаза и попыталась снова наиграть ту же мелодию. И снова возник темный коридор с полками, заставленными красками. Что за чертовщина!

Она вышла из «классной», надела легкие светлые шорты и белую трикотажную блузку, сунула в карман пистолет, накинула на плечо сумку, на другое — фотоаппарат «Полароид» — на всякий случай — и вышла из дома. Видела бы ее мама, уверенная в том, что ее дочка сейчас в поте лица готовит к экзаменам выпускников музшколы… Маме-то хорошо, она живет в Германии, покупает утром молоко за настоящие марки и каждый день качественно улучшает свою жизнь.

Стоп. Хватит думать о маме. Просто надо ей позвонить и справиться о ее и папином здоровье. Это пока все, что она может для них сделать Заперев двери, Наталия спустилась вниз, села в машину и, не выдержав, достала из «бардачка» пачку с сигаретами «Честерфильд». Вытащила одну и закурила. И вдруг увидела приближающуюся к ее дому Сару. Она распахнула дверцу и позвала ее Это была и Сара, и не Сара. Она сильно изменилась за те несколько часов, что они не виделись. Бледная как бумага, с потемневшими глазами и осунувшимся лицом, она выглядела как побитая собака, несмотря на превосходный макияж и дорогую прозрачную одежду в красно-черных тонах.

— Садись, — пригласила ее Наталия. — Что-нибудь еще случилось?

Женщина устало опустилась на сиденье и вдруг закрыла лицо руками.

— Ну же, не молчи. Что произошло?

Сара отняла ладони от лица — они были все в размокшей туши и красной помаде.

Не говоря ни слова, она открыла большую лаковую сумку и достала оттуда плотный целлофановый прозрачный пакет с чем-то черным и длинным, словно обугленные палки.

— Это Майя, — сказала она и, в ужасе швырнув пакет на пол, забилась в истерике.

Глава 4

ХРУСТАЛЬНЫЕ ПЧЕЛЫ

Только спустя полчаса Наталии удалось узнать, что Майя, сестра Сары, еще вчера трагически погибла в автомобильной катастрофе. Она не справилась с управлением, и ее машина, вылетев с трассы и рухнув в овраг, взорвалась и сгорела дотла. Сара в морге опознала два кольца Майи, браслет и останки ее рыжего портфеля (по пряжке). Не осталось ни кусочка плоти, одни обугленные кости.

Наталии пришлось вместе с Сарой вернуться домой, чтобы налить ей водки и уложить спать. Пакет с костями наводил на нее ужас. А в голове носилась одна и та же мысль: почему в машине, кроме костей, не обнаружили ни головы, ни прочих крупных частей тела? Ведь в баке машины может поместиться максимум сорок литров бензина. Этого явно недостаточно для того, чтобы от человека осталось лишь несколько обгоревших костей. Что-то здесь было явно не так. Но разговаривать на эту тему с Сарой было теперь бесполезно: она крепко спала на диване, поджав под себя ноги и положив по-детски ладонь под щеку. Большой настрадавшийся ребенок. Наталии было нестерпимо жаль ее.

Она позвонила Сапрыкину, надеясь на то, что он окажется на месте. Они с Арнольдом словно находились в сговоре с Наталией и всегда старались угодить ей, когда она звонила им и просила что-нибудь для себя выяснить. Прокуратура — это такой сложный и влиятельный общественный орган, что навести там справки о чем-либо, касающемся оперативной информации, труда большого не составляет. Этот вывод Наталия сделала сама, когда убедилась, как же хорошо иметь друзей в прокуратуре. К Логинову она по таким мелочам, как узнать номер машины или какие-нибудь подробности недавнего происшествия, не обращалась: не хотела лишний раз напоминать о себе. Пусть он думает, что она большую часть времени проводит на кухне.

— Сережа? Слава Богу, что ты на месте. Погибла сестра моей подруги Сары, Майя Кауфман. Как фамилия инспектора, который занимается этой катастрофой? Мне необходимо узнать, не было ли в машине помимо обычной запасной канистры с бензином какого-нибудь еще горючего. Очень тебя прошу, выясни это для меня, пожалуйста. Игорю, разумеется, ни слова. Я буду ждать твоего звонка.

Оставив Саре записку, она, не дождавшись звонка Сапрыкина, поехала на набережную. Большой старый дом, примыкавший к террасе бассейна, занимали мастерские художника. Где-то здесь находилась и та, которую Наталия увидела несколько часов назад у себя в «классной».

Щурясь от солнца, она вошла в подъезд и чуть не задохнулась от смердящего кошачьего духа, к которому примешивался еще более отвратительный запах вареного лука. Забравшись на третий этаж, она распахнула надтреснутое тусклое окно и выглянула на улицу. Открывшийся перед ней вид очень походил на тот, который открывался из окна той мастерской. Чем выше она поднималась по лестнице (а дом был шестиэтажный), тем сильнее пахло скипидаром и красками. Специфический запах, сопутствующий художникам и отчасти музеям.

Наталия даже представления не имела, каким образом будет искать мастерскую. Но ее не покидало чувство, что именно там она найдет нечто, что прольет свет на интересующие ее события, которых с каждой минутой все прибавлялось и прибавлялось.

— Вы ко мне? — услышала она чей-то голос и тотчас подняла голову. Сверху на нее смотрело молодое смеющееся лицо. — Я давно за вами наблюдаю. Вас прислал Гусаров?

Это милое лицо принадлежало худощавому парню в потертых джинсах и светлой полотняной рубашке с короткими рукавами. Кудрявая голова делала его очень женственным, но пробивающиеся темные усы все-таки выдавали в нем представителя мужского пола. Большие голубые глаза смотрели на Наталию, буквально раздевая ее.

— Почему Гусаров? — спросила она, надеясь с помощью этого словоохотливого, скорее всего, художника найти то, что она искала.

— Потому что только Гусарову удается разыскать таких девочек, как ты. Поднимайся скорее, мне не терпится тебя раздеть.

Она уже поняла, что ее приняли за потенциальную натурщицу, и вздохнула, представив, что сейчас ей действительно придется раздеться, чтобы войти в доверие к этому юному художнику, помешанному на обнаженных девушках.

Она поднялась по ступенькам и встала рядом с парнем:

— А тебе не кажется, что такое обилие обнаженных тел может дурно сказаться на твоей потенции, а?

— Не понял.

— Я здесь случайно. Ищу одну мастерскую, откуда бы открывался хороший вид на Волгу. Ты не мог бы мне помочь в этом деле?

Он провел пальцем по ремешку ее фотоаппарата и понимающе кивнул.

— Фотокор? Понятно. Лучше, чем из моей мастерской, вида тебе не найти. Но еще лучше он открывается из моей постели. Пойдем, ты не пожалеешь, что познакомилась с Гариком Карапетяном…

— Ты что, действительно сексуальный маньяк? Если ты так уж озабочен, то давай я тебе ампутирую твой орган, и тогда, возможно. ты принесешь несравнимо больше пользы обществу, чем в твоем теперешнем неудовлетворенном состоянии.

И тут кудрявый Гарик вытаращил и без того огромные глаза. Наталия была удовлетворена такой реакцией на ее слова, но вдруг услышала:

— Наталия Валерьевна, это вы? — Юный и нахальный художник в одно мгновение превратился в маленького смущенного мальчика. — Вы меня не узнаете? Это же я, Гарик. Я проучился у вас целых три дня, а потом меня перевели в художественную школу…

Только этого еще не хватало. Бывший ученик. Похоже, их развелось по городу как собак нерезаных.

— Узнала, ну и что? Это не меняет дела. Ты уже вполне взрослый, сформировавшийся молодой человек и, надеюсь, правильно меня понял. Во всяком случае, я не собираюсь забирать свои слова обратно. Ты мне лучше расскажи, из какой мастерской открывается сносный вид на Волгу. Мне надо приятельнице в Англию послать снимок для ее будущей книги. Ты все понял?

Гарик кивнул.

— Я обманул вас. Из моей мастерской, вернее, из мастерской моего отца, виден только внутренний дворик дома губернатора, за которым интересно наблюдать в вечерние часы при помощи бинокля. На Волгу же открывается вид из трех мастерских: Мальцева, Рыбакова и Ильи Алефиренко. Если хотите, можно к ним сейчас зайти — заодно посмотрите их работы, может, что и купите.

Она посмотрела на него снисходительно — другого взгляда он и не заслуживал — и согласилась. Гарик позвонил в одну из массивных, еще довоенного образца дверей и замер, прислушиваясь к звукам. Но им никто не открыл.

— Ильи нет, наверное, вышел. Совсем недавно я видел его в обществе девушки, блондинки… — осекся Гарик и поднялся на последний, шестой, этаж. Позвонил. Им открыл Мальцев — расхлябанный рыжебородый художник, который, икая, пригласил их войти. Он предложил им попробовать малосольных огурцов и заодно взглянуть на его «Хрустальных пчел».

— Что это? — шепотом спросила Наталия, следуя за Гариком вдоль темного, заваленного хламом коридора, в точности такого, какой она и видела.

Они прошли за хозяином в мастерскую, и Наталия увидела огромное полотно, занимающее практически все пространство: на лимонно-желтом фоне — сверкающие, словно действительно сделанные из хрусталя пчелиные соты, а над ними вьются бархатные желто-черные и какие-то уютные, неторопливые пчелы. Но это видно только издали.

Вблизи же картина представляла собой сочную и яркую солнечную цветовую гамму — скопище крупных мазков, жирных и блестящих.

— Мне нравится, — дрогнувшим голосом проговорила Наталия, потрясенная этим шедевром. — Вы продаете?

— Она уже куплена, — сказал Мальцев, протягивая им блюдце с нарезанным малосольным огурцом, от которого пахло почему-то арбузом и укропом.

— Интересно кем?

— Одним американцем, за тысячу баксов.

— Я дам вам две тысячи, — вырвалось у Наталии, и она почувствовала, что готова выложить за картину и больше, чтобы только каждое утро вставать и сразу же видеть ее. Она как завороженная смотрела на нее и не могла отвести глаз. — Понимаете, — она повернулась к Гарику и Мальцеву, с интересом поглядывающим на странную и более чем скромно одетую молодую особу, из уст которой только что «выпала» такая сумма, — я не шучу. Все дело в мироощущении. Эта картина созвучна моей душе, и я хочу ее купить. Скажите вашему американцу, что вы передумали, идет? Даже если картина стоит намного больше, в нашем городе дороже вы ее не продадите. Здесь слишком ценят недвижимость иного плана: дома, квартиры и даже кварталы… Вы согласны?

— И когда вы намерены мне за нее заплатить? — поинтересовался хозяин картины.

— Через час, не раньше.

Мальцев пошел красными пятнами. Он мысленно уже объяснился с американцем и теперь только ждал момента, когда же сможет своими руками подержать такую кучу денег.

— Хорошо, я согласен. Буду вас ждать. Наталия подошла к окну и поняла, что нужная ей мастерская находится левее, как раз там, где им никто не открыл.

— Извините, я не знаю, как вас зовут… А где же ваш сосед, Илья? — спросила она.

— У себя. Во всяком случае, был недавно. Если хотите, подождите его здесь. А вы что, знакомы с ним?

— Нет. Мне сказали, что у него можно купить неплохие натюрморты… — выдумала она на ходу. На что Мальцев скорчил рожу и хохотнул: