- Если честно тебе признаться, Роза, я просто оболтус,-сказал он по-домашнему.-Прав мой приятель биолог Кузин, который сам себе сочинил эпитафию. Хочешь, почитаю?
      Прохожий! Здесь покоюсь я.
      Ты слышал про такого?
      Я дар земного бытия
      Растратил бестолково.
      Я был, к несчастью своему,
      Обласкан муз любовью
      И даже угодил в тюрьму
      За склонность к острословью.
      Курил табак, любил собак,
      Они меня тем паче.
      Прохожий! Ты живи не так,
      А как-нибудь иначе.
      - Иначе как?-задумчиво спросила она, когда они проглотили еще по рюмке и начали есть.-Если б кто объяснил...
      - Иначе?-он вспомнил, что хотел рассказать ей давеча в библиотеке, но забыл.-Старуха-графиня, о которой ты мне рассказывала, жила иначе. Кстати, я ее нашел.
      - Нашли?!
      - Сам бы не смог. На лекции ко мне полковник из органов с каким-то вопросом подошел. И я попросил его эту женщину разыскать. К сожалению, нашли не ее, а коммуналку, где она жила. Я туда съездил. Соседи похоронили старуху год назад. В ее комнате оказались старинные бумаги, письма, книги, фотографии и другое, как сказали соседи, разное барахло. Несколько сундуков, сто семьдесят шесть килограммов.
      - Даже вес знаете?
      - Соседи взвесили на пункте приема макулатуры. А еще, говорят, портретов маслом много было, свернутых в трубки, без подрамников. В бумажную макулатуру их не взяли, так они в помойку побросали. Опять смешно, да?..
      - Еще как!-согласилась Роза.-А могила?
      - Ты просто читаешь мои мысли. Поехал я на кладбище. Могила графини провалилась, крест упал. Дал денег могильщику, и он при мне вкопал крест.
      Сергей Сергеич налил себе и ей еще водки, сам выпил безо всякого тоста и стал молча жевать. Роза тоже молчала, вдруг смутившись. Сказать ему, что она несколько лет ходила к старухе? Та ей давала кое-что почитать у себя дома. И снова прятала. А когда Роза пришла в очередной раз, графиню уже похоронили, а комнату заселили очередниками. Розе и в голову не пришло, что этот ответственный партийный человек потащится искать графиню.
      - Судьба-копейка,-сказал он и еще выпил.
      - Прохожий! Ты живи не так, а как-нибудь иначе,-повторила она задумчиво.-Хотела бы я жить иначе. Например, как старая графиня.
      - А может, не надо?
      - Может... Но получается, что я все время надеюсь на "не так" и чего-то жду. А когда есть возможность сделать "не так", не делаю.
      - Никогда?
      Роза захохотала немного искусственно.
      - Почти... И опять жду.
      - Вообще или конкретно?-он испытующе смотрел ей в глаза.
      От ответа зависел его следующий шаг.
      - Сейчас - конкретно.
      Став вдруг серьезной, она резко выплеснула остаток водки на пол, встала и прошлась по комнате, чуть пошатываясь.
      - Чего же ты ждешь?-осторожно спросил он.
      Она вплотную подошла к нему, сидящему на диване с ножом и вилкой, резким движением сняла с него очки и разглядывала его сверху вниз.
      - Странный у вас цвет глаз,-сказала она, закончив обследование.-Вернее, странно, что у ваших глаз нет цвета... Скорей, пожалуйста?
      - Что - скорей?-не понял он.
      - Оболтус! Скорей поцелуйте, пока я не передумала.
      Никольский привык выполнять указания сверху и неуклюже поднялся с дивана.
      Светлая щель между шторами на окне потемнела, когда Сергей Сергеич приподнял голову с подушки. Свернувшись калачиком, Роза спала рядом. Нормальная женщина, благодарно подумал он: полная отдача души и тела, никаких кривляний или претензий. Столько раз слышал о преданности еврейских жен и никогда не испытал на себе. Сам русак из русаков, и все мои жены были чистыми русачками. Значит, муж у нее уехал в Америку. Она отказалась. Когда надумала, они уже развелись.
      А что, если... Внезапно он положил ей руку на талию, притянул к себе и, чтобы разбудить, поцеловал. Она распрямилась и прижалась к нему, улыбаясь счастливой и беспечной улыбкой, как девочка, которую осчастливили поцелуем первый раз.
      - Послушай,-сказал он.-Что если мы поженимся?
      - Ты с ума сошел!-она тоже перешла на ты.-Ни за что!
      - Нет, восприми меня серьезно. Серьезно! Женимся и укатываем в Израиль, в Америку, в Австралию, к черту, к дьяволу, куда выпускают, лишь бы туда, где нет истории КПСС. Даже если ты еще любишь мужа, то вывези меня с собой к нему!
      - Я его давно не люблю, но что ты там будешь делать, оболтус несчастный?
      - Что угодно, только не то, что здесь. Например, стричь газоны. Буду косить траву!-громко выговорил он.
      - Траву?-переспросила она, проснувшись.
      - Какую траву?-не понял он.
      - Вы только что сказали: "Буду косить траву..."
      Весь предыдущий разговор состоялся у него в подкорке, и только "буду косить траву" вырвалось вслух.
      - Я мечтал,-сказал он.
      - О чем?
      - Чепуха...
      - Который же теперь час?-она вдруг испугалась.
      - Половина десятого, детское время.
      - Боже, в десять, к закрытию, я должна забежать в библиотеку.
      - Зачем?
      - Нужно. Отвернитесь, я оденусь.
      - Не отвернусь. Я хочу посмотреть.
      Собрав свои одежки, раскиданные по полу, она убежала в ванную. Он встал, тоже оделся. На диване лежала ее сумочка. Он оглянулся на дверь ванной, вынул из кармана конверт, опустил его в сумочку и защелкнул ее. Потом оделся и сел в кресло.
      Она появилась в двери ванной, продолжая взбивать руками волосы. Деловито спросила:
      - Посмотрите на меня. Все в порядке? А то я еще не в своем уме.
      - Ты в абсолютном порядке. Пилотаж высшего класса.
      - Правда? Спасибо. А вы как?
      - "Он достиг высшего счастья на земле: отсутствия всяких желаний". Это цитата, римский историк Тацит.
      Желаний у него не было. Но и особого счастья он тоже не ощущал.
      - Прощайте, профессор.
      - Я тебя провожу.
      - Ни за что! Здесь близко, десять минут. Я сама себя провожу.
      Она тихо притворила за собой дверь.
      Он постоял минуту, колеблясь, догнать ее или остаться, и махнул рукой. Слил из бутылки в рюмку остаток водки и опрокинул ее в рот. В пиджаке, при галстуке, в ботинках завалился в кровать и мертвецки провалился в сон.
      4.
      Разбудил его почтительный стук в дверь. Никольский долго этого стука не слышал, потом, соображая, что к чему, с трудом продрал глаза. За окном рассвело. Он встал, пошатываясь, поглядел на себя в зеркало, пятерней причесал шевелюру, погасил в коридоре свет, который горел всю ночь, и отпер дверь.
      - Доброе утро, Сергей Сергеич!
      Это был молодой инструктор из обкома с поручением проводить лектора ЦК в аэропорт.
      -Не разбудил я вас?-бодро тараторил он.-Как спалось на нашей гомельской земле?
      - Отлично, спасибо.
      - Не буду вам мешать. Собирайтесь, жду внизу, в машине. Возьмите себе на заметочку, что времечко нас поджимает. Может, мне в обком позвонить, чтоб задержали рейс до вашего прибытия?
      - Не надо, успеем.
      Придется быстро спуститься. Если удастся, выпить кофе в аэропорту, а побриться и умыться - в самолете. Он поднял с ковра лежавшую бутылку водки. Хотя бы глоток, чтоб не трещала голова. На дне не осталось ни капли. Сергей Сергеич стал бросать пожитки в открытый чемодан.
      В черную "Волгу" с двумя нулями он сел молча. Быстро покатили в аэропорт. Инструктор оказался говорливым - видно, был натренирован сопровождать начальство.
      - В обкоме очень высокого мнения о вашей лекции. Много вы сказали такого, о чем мы только догадывались. Ну и реальные перспективы...
      Никольский кивнул, рассеянно глядя в окно.
      - Работать в новых условиях становится, конечно, трудней,-продолжал инструктор.
      - Трудней,-кивнул Никольский.
      - Но зато интересней,-сказал инструктор.
      - Интересней, правильно,-подтвердил Никольский.
      Инструктор поднес чемодан Сергея Сергеича к стойке для регистрации пассажиров. Рейс на Москву отправлялся вовремя. Они крепко пожали друг другу руки.
      - Счастливого полета. Приезжайте к нам еще!
      Зарегистрировав билет, Никольский хотел войти в дверь, за которой прозванивали и просвечивали багаж и тело.
      - Вам без проверки,-сказала дежурная.-Во-он там, через комнату для депутатов Верховного Совета.
      Это была еще одна, совсем незначительная привилегия. Тут Сергея Сергеича кто-то потянул за рукав.
      - Здрас-сте! Вот, вам просили передать...
      Перед ним стоял мальчик с чубом, зализанным теленком. Никольский сразу его узнал. Мальчик протягивал сверток - что-то завернутое в газету. Сергей Сергеич пожал плечами.
      - От кого?
      - От мамы.
      - А кто мама?
      - В библиотеке работает.
      - Роза?
      - Ага...
      Только теперь до него дошло.
      - Что же это?
      - Мама сказала, чтобы после поглядели, не сейчас. Ну, я пошел...
      Никольский усмехнулся этой провинциальной сентиментальности: подарок на память.
      - Ладно. Спасибо. Привет маме. Желаю тебе прочитать все книги на свете, как ты хочешь.
      - Все книги не хочу. До свиданья.
      Мальчик-то на нее похож, подумал он. Сразу мог бы догадаться.
      Сверток оказался тяжелым. В самолете, едва усевшись в кресло, Сергей Сергеич развязал веревочку и развернул газетную обертку.
      У него на коленях оказались книги - три книги, автором которых считался он сам, С.С.Никольский. Внутри обложек были наклейки с шифрами и штампы Гомельской областной библиотеки.
      - Ненормальная баба,-растерявшись, пробормотал он почти вслух, ни к кому не обращаясь.-Зачем это мне? Нет, она точно ненормальная...
      Тут на колени ему выпал из верхней книги служебный конверт с отпечатанным в углу текстом: "Гомельский обком КПСС". Конверт был разорван, и Сергей Сергеич его узнал. Никольский тут же вытащил из него две пятидесятирублевки, которые он сам вчера вечером сунул в этом конверте Розе в сумочку.
      - Дура! Идиотка! Мудачка! Черт дернул связаться с такой кретинкой. Я же хотел как лучше. Как лучше хотел...
      На внутренней стороне книжной обложки был приклеен читательский формуляр. Своих книг Никольский в библиотеке никогда не брал и теперь рассматривал этот формуляр, неожиданно ему попавшийся. Бланк был чист. Как же так? Неужели никто не заказал для прочтения? Ни один человек... Ведь готовится уже второе издание...
      Он заглянул в две другие книги в пачке. Формуляры были выписаны аккуратно: "Номер читательского билета", "Дата". А дальше пустота. Ни один читатель за все эти годы не востребовал его книг. Даже не раскрыл их,-вон у всех края присохшие, как у новых, ни единой пометки, загнутой страницы ничего. Возмутительно!
      Резко поднявшись, он стал пробираться по проходу между усаживающимися пассажирами и сумками. По дороге он положил деньги в карман пиджака, а пустой конверт сунул в книгу. Возле туалета Никольский в крайнем раздражении остановился, готовый швырнуть все три книги в мусорный ящик. Ящика нигде не было.
      - Девушка,-обратился он к стюардессе средних лет.-Куда здесь, черт побери, выбрасывают мусор?
      Стюардесса посмотрела на него с удивлением, но поняла, что это не рядовой пассажир.
      - Давайте ваш мусор, я сама отнесу.
      Растерявшись, он спрятал книги за спину.
      - Не стоит беспокоиться,-пробормотал он,-я просто так, к слову, спросил.
      Никольский вернулся на свое место, повертел в руках книги и, не придумав куда их деть, принялся остервенело заталкивать в портфель, который и без того был изрядно набит.
      1963, Москва
      1988, Остин, Техас.