Юрий Дружников
      Отец на час
      Комедия в двух частях
      ДЕЙСТВУЮТ:
      ЛАРИСА ЯКОВЛЕВНА, 39
      ГРИША, около 16-ти
      АНЯ, того же возраста
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА, 59
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ, 42
      БОРОДКИН, 44
      ПРОХОЖИЕ
      События происходят в Москве.
      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
      Обыкновенная квартира, разве что старомодный письменный стол нарушает современные мебельные стандарты. Да еще ваза на столе, тоже старинная, в ней большие оранжевые кленовые листья.
      Утро. НИНА ГРИГОРЬЕВНА, седая, подтянутая, собирается на работу, на ходу доедая завтрак. Входит ЛАРИСА.
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Чего ты в такую рань?
      ЛАРИСА. У нас на Сахалине уже вечер... Никак не могу привыкнуть к смещению времени.
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Гришка спит?
      ЛАРИСА. Он-то дрыхнет... Пускай в последний день.
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Бред - спать в последний день каникул.
      ЛАРИСА. Ты ему тут все лето дохнуть не давала?
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Бедная крошка! Скоро паспорт получит, а ты готова его в колясочке возить. Для этого не стоило сюда приезжать.
      ЛАРИСА. Ну, знаешь! Сама бомбила меня письмами - одинокая, старая, больная женщина...
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Разве не так? Сколько здоровья мне стоило получить разрешение на вашу прописку!
      ЛАРИСА. Одной пропиской сыт не будешь. Если бы Станислав вдруг совершенно неожиданно не предложил мне работу в своей школе... Да известно ли тебе, как это трудно - устроиться в Москве преподавателем литературы?
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Представь, известно.
      ЛАРИСА. Думала, нам всем троим теперь полегче будет. А ты опять мне жизнь осложнила.
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Я? Вот новость! Всегда ты усложняла себе сама...
      ЛАРИСА. Зачем тогда записала Гришку в ту же школу, в которой буду работать я? Что, в городе - школ мало?
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Тише, ребенка разбудишь!
      ЛАРИСА. Извини, мама, это привычка. Боюсь, не услышат на последней парте.
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Я не на последней парте. И вообще - давай, доченька, без нервов. Это чепуха!
      ЛАРИСА. Мои нервы - чепуха?
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Те нервы, которыми ты себя сама обматываешь добровольно, как колючей проволокой, - безусловно. Мальчик всегда учился с тобой в одной школе. Можно подумать, сыном учительницы быть грешно.
      ЛАРИСА. В одной школе - непросто.
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА (смотря на Ларису в упор). А насчет отца? (После паузы.) Когда же когда кончится твое детство? Вместе с Гришкиным?
      ЛАРИСА. Глупо сдаваться, стоя на вершине, с которой, как сказал кто-то из мудрых, уже виден конец пути.
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Конец? Что же тогда петь мне? Я в старухи не собираюсь. Что касается нынешних детей, их нянчат до пенсии.
      ЛАРИСА. До чьей?
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. До их пенсии. (Набивает в огромный портфель вещи, книги.)
      ЛАРИСА. Собрания сочинений с собой носишь?
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Шутить, моя милая, будешь с завтрашнего дня в классе. Сегодня еще каникулы, отдохни.
      ЛАРИСА. Мне уже сегодня в школу надо. А ты когда вернешься?
      НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Как всегда, около полуночи. Если не улечу в командировку по одному скандальному делу. Но вроде обойдется. Меня теперь жалеть стали. Словом, не ждите, ложитесь спать... (Уходит.)
      ЛАРИСА раздвигает шторы, и комнату заливает солнце. Только теперь видно, как Лариса Яковлевна хороша собой. Она поворачивается - в дверях стоит ГРИША в одних трусах. В руках - тяжелая гиря.
      ЛАРИСА. Встал, наконец?
      ГРИША. Пора привыкать к нагрузке. (Выжимает гирю.)
      ЛАРИСА. Небо, как в первый день творенья!
      ГРИША. А ты день творенья видела?
      ЛАРИСА. Намек женщине на ее возраст?
      ГРИША. Вы, Лариса Яковлевна, не женщина. Вы - мать... Бабуля отчалила?
      ЛАРИСА. Она тебе нужна?
      ГРИША (не сразу). Разговорчик ваш я слышал. Правда, иногда приходилось напрягать уши.
      ЛАРИСА. Чепуха, не обращай внимания.
      ГРИША. Почему же чепуха, ма? Ты железно права. До каких пор мне быть маменькиным сыночком? Надоело! Я в старой школе устал называть тебя на "вы", а дома на "ты". Вечно соображай, когда говорить "Лариса Яковлевна", когда "мать"... Тут и робот бы перегрелся.
      ЛАРИСА. Можешь и на уроке: "Мама, я не выучил!"
      ГРИША. Тебе-то ведь тоже противно, когда кто-то думает, будто ты мне пятерочки по блату ставишь? Поэтому и боишься прийти к своему директору с дитятей! А с меня шкуру сдираешь. Повезло в жизни, нечего сказать! У всех матери, как матери, а у меня - училка. Учительница, учительница!.. Знаешь что? Давай не будем говорить в новой школе, что я твой отпрыск!
      ЛАРИСА. Обманывать? Кого?
      ГРИША. Молчание - не обман. Взаимовыгодные сделки и на международном уровне проходят. Тебе ведь тоже без хвоста лучше! Меньше забот, свобода и независимость. (С намеком.) Красота, кто понимает.
      ЛАРИСА. Не унижай себя пошлостью.
      ГРИША. Какая же это пошлость? Может, замуж выйдешь... Ну, ладно, ладно, не буду. Но мне-то хватит, наконец, держаться за твою юбку. Факт! Договорились? Слово? Тогда по рукам!
      ЛАРИСА. Но и ты, в свою очередь, даешь мне слово: не подводить! Натворишь что-нибудь - сразу поставишь меня в нелепое положение.
      ГРИША. Трусиха! Чего всегда боишься?
      ЛАРИСА. Ты мужчина, а я слабая женщина...
      ГРИША. Слабая? Шутишь!
      ЛАРИСА. Имей в виду, раз уж ты сам международные отношения вспомнил. Обязательства, нарушенные одной стороной, освобождают другую, - таков закон.
      ГРИША. Законы святы! Значит, с завтрашнего дня ты для меня просто Лариса Яковлевна, одна из многих мучительниц, а я... Зовите меня просто Гришей.
      ЛАРИСА. ...Одним из многих мучителей...
      ГРИША. Не трусь! У нас, говорят, класс ничего подобрался... В общем, установка ясна?
      ЛАРИСА. Ясна, раз ты этого хочешь, но... В любом варианте, впрочем, я делаю большую глупость.
      ГРИША (со значением). Не в первый раз!
      ЛАРИСА. Это, к сожалению, правда... Но предположим, завтра выяснится, что ты мой сын. Тогда?
      ГРИША. Ерунда! Скажешь, что случайно забыла об этом обстоятельстве.
      ЛАРИСА. Стало быть, с завтрашнего дня на мои похвалы особенно не рассчитывай.
      ГРИША. Вот видишь, Лариса Як... то есть мать! Даже ты меня блатырем считаешь!
      ЛАРИСА. Сам в себе разберись. Не маленький. (Начинает собираться.) Ну, я бегу пред светлые очи директора. Купи колбасы, десяток яиц, хлеба.
      ГРИША. Стандарт!
      ЛАРИСА. Вешалку новую прибей - обещал.
      ГРИША (о другом). А ты что обещала - помнишь?
      ЛАРИСА. Сравнил тоже!
      ГРИША. Слово дала! Осталось три месяца... А может, не будем тянуть?
      ЛАРИСА. Нет, Гриша, нет! Подожди... (Поспешно выходит.)
      Затемнение.
      Кабинет директора школы. На шкафу чучела птиц, рулоны плакатов. За окном парк, новый кинотеатр. Последний день каникул, тишина перед сражением. СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ слегка прихрамывает, носит красивую палку, но на нее почти не опирается. Сейчас он на стремянке, вешает на окно гардины. Звонит телефон.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (снимает трубку). Привет! Сколько раз говорил себе: пора относиться к явлениям действительности спокойнее. Спо-кой-нее. Особенно учитывая гипертонию. Да, начинаем год. А чего волноваться? Ремонт кое-как закончили, все успели. Осталось натереть полы. И нечего прикидываться стариком. Лучше, когда у директора настроение, как у пятиклассника. Начинаются каникулы - ура! Кончаются... Прощай! (Изображая духовой оркестр, напевает похоронный марш.)
      Входит ЛАРИСА.
      ЛАРИСА. Извините! Я, кажется, помешала. У вас репетиция?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (слезая с лестницы и натягивая пиджак, кладет трубку). Угадали. Духового оркестра в школе нет, заменяю в торжественных случаях, Лариса...
      ЛАРИСА (поспешно). Яковлевна. Буравская.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Фамилию, представьте, помню... А без отчества нельзя?
      ЛАРИСА. Наверное, уже поздно - без отчества...
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (разглядывая Ларису). И на "ты" уже нельзя?
      ЛАРИСА. Надо ли?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ладно, так и запомним теперь на всю жизнь.
      ЛАРИСА. На всю? Может, и не потребуется... Еще пожалеете, Станислав Петрович.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Почему?
      ЛАРИСА. Ох, Стас, Стас! Зови меня на "ты" и вообще как хочешь. Все не верится... Будто не было этих шестнадцати лет разлуки, и мы снова в одной школе, как на педпрактике. Только я рядовая учительница, а ты - мой директор!
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Да, крашу стены, подтягиваю радиаторы. Что такое в наше время директор? Правая рука завхоза.
      ЛАРИСА. А в кино с уроков, как с лекций, не срываешься?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Помнишь?.. Теперь нет, положение обязывает.
      ЛАРИСА. Тяжелый у тебя состав...
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Да уж не легкий: восемьсот двадцать три пассажира... Впрочем, теперь и у тебя...
      ЛАРИСА. Мне легче. (Пауза.) Что ты так смотришь?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ты совсем не изменилась. Как была первой красавицей в институте...
      ЛАРИСА. Изменилась, Стас, очень изменилась... И морщин хватает, и рубцов... на сердце.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Когда же мы виделись в последний раз?
      ЛАРИСА. Забыл? И слава богу...
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Помню... На перроне Казанского вокзала, когда я уезжал на Алтай.
      ЛАРИСА. Чего ж ты замолчал? Договаривай... А я должна была приехать следом, через месяц. Взяла вот и не приехала в твою Белокуриху. Струсила забираться в глухомань.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Нет, ты не струсила!
      ЛАРИСА. Сейчас скажешь, что причиной была твоя хромота? Чушь!
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Согласен. Тоже мне несчастье: одна нога чуть короче другой от рождения. У других, вон, уши разные, и то ничего!
      ЛАРИСА. Думаешь, считала тебя неудачником, да?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Может быть и это, но не главное. Конечно, директор школы - это ведь величина только с точки зрения учительницы. Но... не поехала ты по другой причине... Сказать? Дело-то прошлое...
      ЛАРИСА. Говори!
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ты не поехала, Лора, просто потому, что не очень меня любила... Только не возражай! Теперь ведь это проверить невозможно. Да и не нужно... У тебя был целый грузовик поклонников. Да, грузовик! Я помню, как ездили на картошку... Ради тебя выигрывали на соревнованиях, сдавали экзамены. Ты была звездой первой величины...
      ЛАРИСА. Не слишком-то великодушно напоминать мне о том, что и я не стала, кем мечтала. Стихи оказались посредственными. Можешь мне не верить, но я уже давно рада, что стала училкой, как называет меня... (Поправляется.) Как называют нашего брата. (Помолчав.) Ты не спрашиваешь меня о моем муже? О бывшем муже... С этого обычно начинают.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Захочешь - сама расскажешь. Ты еще не жалеешь, что я тебя к себе в школу выманил?
      ЛАРИСА (не отвечая). Мама стареть стала, ей одной трудно.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Знаю. Встретил ее, когда в наш район переехала.
      ЛАРИСА. Вот как? Она мне ничего не написала... Ты здесь уже года три?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Точно, четвертый год.
      ЛАРИСА. Видишь, как я издалека за тобой следила. Ты вот очень изменился. Седина, солидность... Никак к тебе не привыкну. Даже побаиваюсь. (Меняет тему.) Школа хорошо расположена. (Подходит к окну.) Вчера я прошлась парком, листья собирала. Девчонки на скамейках шушукаются, с прохожими кокетничают. Может быть, мои?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. А ты бы спросила...
      ЛАРИСА. Никогда не видела кленов с такими большими листьями. Помнишь, мы ведь раньше в Замоскворечье жили, на Пятницкой, там деревьев не было. А теперь я привыкла к шуму океана и отвыкла от шума цивилизации.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (идет к Ларисе). Клены у нас старинные. Вон там, где сейчас кино "Дружба", было кладбище. Могилы засыпали, а клены остались. Они видели всех классиков, кто мимо проезжал из Петербурга в Москву.
      ЛАРИСА. Сколько же людей кончило школу за эти годы?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Я однажды подсчитывал. До того, как мы стали директором, 1351 человек. И при нас - 212. Не так много. Но ведь это люди. Каждый - человек.
      ЛАРИСА. Каждый? Ты уверен?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ты еще ни с кем не познакомилась?
      ЛАРИСА. Не успела. Все жадно догуливают каникулы.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Поговори с Лидией Александровной Шлыковой, она их из восьмого выпустила. Такая маленькая, седая. Ребята зовут ее Колобком, а она в нашем деле волк.
      ЛАРИСА. Я была у нее дома, пила чай с ватрушками. Она их потрясающе печет.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Да ну! Надо будет напроситься... Ты-то как устроилась?
      ЛАРИСА. Тоже напрашиваешься?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. А если?
      ЛАРИСА. У матери новая двухкомнатная квартира - и устраиваться нечего.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Понятно. Не напросился. (Натянутое молчание.)
      ЛАРИСА. Стас, как ты относишься к Бернарду Шоу?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. В общем положительно...
      ЛАРИСА. Я его ненавижу! Тебя не унижают его слова: тот, кто способен, - творит, кто не способен, - учит? Выходит, я - второй сорт...
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Есть еще и третий сорт: те, кто учат учителей. То есть начальники, которые говорят: вы должны воспитывать детей так, как это делал бы я сам, если бы умел. Вот и я это говорю. Но обижаться на пародоксы? Кто тебе мешает их опровергнуть? Делай, твори, лепи людей!
      ЛАРИСА. Легко сказать! Творить - это ломать пальцы от неудач и снова приклеивать. И думать сосредоточенно об одном. А женщине приходится, мягко говоря, отвлекаться: кастрюли, очереди, пуговицы. Вся жизнь - сплошное отвлечение!
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. У тебя?! Ты же считала, что этого не будет никогда! Стихи об этом писала! Песню твою про Сахалин я и сейчас иной раз в электричке слышу, - туристы поют.
      ЛАРИСА. Успела написать, пока семьей не обзавелась. (Пауза.)
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Что же стряслось у тебя с мужем?
      ЛАРИСА. Увы, то же, что у многих. Он геолог, месяцами в разъездах. Я к этому привыкла, а он - отвык. От меня. Однажды он уехал и больше домой не вернулся. Прислал письмо с объяснениями... и без которых все ясно... У тебя-то дома, вероятно, все идеально? Кастрюли не отрывают...
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Не отрывают: я обедаю в школьной столовой.
      ЛАРИСА. А жена?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Она у себя в институте.
      ЛАРИСА. Кто она?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Инженер. Химик.
      ЛАРИСА. Тебе повезло. Химик - это как-то надежнее гуманитария, основательнее: материя первична. (Меняя тему.) А что у меня за класс?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Твои от детей уже отплыли, а к взрослым еще не причалили. Это состояние, по-моему, похоже на невесомость. А вообще-то класс неплохой, спокойный, без "чепе". Все наши, не какая-нибудь сборная солянка из разных школ, когда отдают по принципу "на тебе, убоже, что мне негоже". В классе всего один новичок, из новостроек с той стороны парка...
      ЛАРИСА. Сама там живу.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Присмотрись к новенькому, чтобы быстрей освоился. У нас жесткое правило: с родителями самый тесный контакт. У меня на этот счет и корыстные цели. Сами-то мы не слишком богаты. Родители, кто чем может, помогают школе. Пускай мать или отец новенького зайдут ко мне.
      ЛАРИСА. Может быть... Может, лучше я схожу к нему домой?
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Это само собой. Тем более, живешь рядом.
      ЛАРИСА (решившись). Стас! Я думала, ты сам поймешь... Я должна тебе сказать... В общем, я утаиваю от тебя... один момент моей биографии. Потому что связана словом...
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Тебя завербовала иностранная разведка?
      ЛАРИСА. Нет.
      СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Тогда разрешаю утаивать дальше. Мне ваша искренность мила, но у какой женщины нет моментов в биографии? Особенно у такой, как ты...
      ЛАРИСА быстро выходит. СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ смотрит ей вслед. Затем снимает пиджак, кряхтя, лезет на стремянку довешивать гардины.
      Затемнение.
      Перед вторым занавесом - тихий уголок парка неподалеку от школы. На аллее оранжевые листья кленов.
      ГРИША по дороге из магазина лениво волочит хозяйственную сумку. Присел на скамью, листает журнальчик. Быстро подходит ЛАРИСА.
      ГРИША. Мать, куда спешишь?
      ЛАРИСА (остановившись). И он еще спрашивает? Так вот! Директор попросил меня срочно посетить новенького из моего девятого "Б". Кажется, его зовут Григорий Лосев.
      ГРИША (хохочет). Кажется... Только его дома нет. Мать за продуктами угнала.
      ЛАРИСА. Очень смешно. Не крути сумку, будет гоголь-моголь. Ты втянул меня в авантюру.
      ГРИША. Будет о чем вспоминать в старости...
      ЛАРИСА. Это еще не все. Директор просил меня передать твоим родителям, чтобы они зашли к нему познакомиться. Срочно!
      ГРИША. Врешь!.. Вот это уже хуже... Где ж я их возьму - родителей? Ну, мать туда-сюда... А за твоего бывшего мужа тоже я должен отвечать?
      ЛАРИСА. Григорий!
      ГРИША. Скажи, для чего ты носишь кольцо? Давно пора снять. (Повторяет ее слова.) Обязательства, нарушенные одной стороной, освобождают другую. Разве не так?
      ЛАРИСА. Просто я к кольцу привыкла. Знаешь, зачем птиц кольцуют? Чтобы о доме помнили.
      ГРИША. Но ведь кольцо им мешает!
      ЛАРИСА. Орнитологи говорят, птицы его совершенно не чувствуют.
      ГРИША. Эх вы, птицы!.. Не чувствуешь - зачем носить?
      ЛАРИСА. Трудно объяснить. Понимаешь, женщине нужна защита, иногда хотя бы иллюзорная...
      ГРИША (взрывается). А мне никто не нужен, тем более - иллюзорный.
      ЛАРИСА (холодно). Взял бы да и родился у матери получше.
      ГРИША (смягчившись). Ладно, ма! Не трепыхайся! Подумаешь, родителей вызывают! В случае чего скажу, что я и с матерью разошелся.
      ЛАРИСА. Не глупи, пусть к директору сходит бабушка. Или... я пойду и все скажу ему сама. Станислав Петрович - человек. Я его больше двадцати лет знаю.
      ГРИША. Может, он и хороший, но какое ему дело до твоих переживаний? У него своих навалом. Сама мне твердишь: ты взрослый, взрослый...
      ЛАРИСА Что же из этого следует?
      ГРИША. То, что решать я буду сам! И выпутаюсь из дурацкого положения у директора - тоже сам! Вот тебе колбаса, яйца, хлеб. Питайся. Я прошвырнусь немного.
      Оставив сумку, ГРИША убегает. ЛАРИСА в растерянности садится на скамью, обняв хозяйственную сумку.
      Затемнение.
      Перед вторым занавесом. Та же аллея парка. Сентябрь, бабье лето в городе. ГРИША и АНЯ бредут из школы. ГРИША несет портфели - свой и АНИ.
      АНЯ (пританцовывает вокруг Гриши). Отдай! Пожалуйста! Лосев, я требую! Приказываю, слышишь?.. Хорошо, прошу. Умоляю, Лосеночек, миленький, отдай мой портфельчик... Ну, хочешь, исполню танец маленьких лебедей.
      ГРИША. Это уже кое-что! (Садится по-восточному на портфели, поджав ноги.)
      АНЯ, подпевая, танцует вокруг него, приподнимает ГРИШУ за руки. ГРИША как загипнотизированный. АНЯ берет свой портфель, ГРИША спохватывается, хочет отнять, хватает АНЮ за плечи, останавливается в смущении.
      ГРИША. А ты ничего!.. То есть я хотел сказать: твоя конструкция с точки зрения технической эстетики соответствует требованиям... (Смолкает.)
      АНЯ. Слушай, а требованиям эстрадно-циркового училища эта конструкция соответствует? Как ты думаешь? (Принимает позы.) Да не смейся! Понимаю ведь, что помимо внешних данных нужны внутренние. Я акробатикой занимаюсь, жонглировать могу. Хочешь, на руках пройду?
      ГРИША. Пройди, а что же! Товарищи прохожие! Девушка желает пройтись на руках до остановки и войти в троллейбус. А билет чем будешь отрывать?
      АНЯ. Зубами. (Готовится стать на руки.) Нет, не буду. (Поправляет платье.) И вообще, чего я с тобой разоткровенничалась? Девчонкам не рассказывала, не говоря уже о матери. Новенький, а сумел втереться в доверие. (Передразнивает.) Конструкция с точки зрения технической этики...
      ГРИША. Эстетики, темнота!
      АНЯ. Пускай эстетики, мне не жалко. Сам ты конструкция!
      ГРИША. Я не конструкция - продукт.
      АНЯ. Какой продукт?
      ГРИША. Продукт высокоорганизованной материи.
      АНЯ. Все равно ты произошел от обезьяны.
      ГРИША. Я?.. Вообще-то верно. (Про свое.) От обезьяны - и точка. Надо вырвать с корнем инстинкты! Никаких родственных чувств - только общечеловеческие. Их нужно математизировать и уложить в формулы. Вот это была бы действительно высокоорганизованная материя. Рассчитал - и все ясно: кого в степень возводить, из кого корень извлекать.
      АНЯ. А если из тебя извлечь корень?
      ГРИША. Операция "икс". Извлечение корня из джентльмена.
      АНЯ. Ты - джентльмен? Первым будешь в нашем классе.
      ГРИША. А что ж? И обезьянам суждены благие порывы...
      АНЯ. Но свершить ничего не дано. Интересно, насколько хватит твоего джентльменства?
      ГРИША. Насколько надо, настолько и хватит!
      АНЯ. Если ты рассчитываешь завоевать этим мое расположение, ничего не выйдет. Ах, Евгений Онегин, ах, Ленский, ах, Вронский, ах, Форсайт, ах, Витя Котиков!
      ГРИША. Кто это - Котиков?
      АНЯ. Парень с нашего двора. Очень, между прочим, симпатичный. И я ему нравлюсь, это точно.
      ГРИША. Вот и нравься на здоровье! Много ты о себе понимаешь. (Пародирует танец маленьких лебедей.) Ах, Витя Котиков! Я ему нравлюсь!
      АНЯ (смеется). Это не танец маленьких лебедей, а танец больших бегемотов.
      ГРИША. Пускай хоть чертей на сковороде.
      АНЯ. Счастливый ты!
      ГРИША (насмешливо). Догадалась или вычислила?
      АНЯ. Это сразу видно.
      ГРИША. А ты?
      АНЯ. У меня отец, пока трезвый - человек. Напьется - лучше бы вообще его не было.
      ГРИША. Лучше бы? Неизвестно. И потом, чтобы вообще не было - так вроде бы не может быть.
      АНЯ (с издевкой). Правда? Чем плохой, лучше никакого. Твой-то отец не пьет?
      ГРИША. Не знаю...
      АНЯ. Как - не знаешь?
      ГРИША. Да уж так - не знаю.
      АНЯ (догадалась). Не живет с вами?
      ГРИША (прорвавшись). Отец всю жизнь матери испортил! И мне тоже. Мать бы его, конечно, простила... Но если бы он вернулся, я бы ушел. Пускай они с матерью голубятся! (Делает вид, что читает афишу на тумбе.)
      АНЯ. Дурак ты! А захочет он вернуться?
      ГРИША (подумав). Нет... Ладно! У тебя свои заботы, у меня свои. Двушка есть?
      АНЯ. Кажется. (Находит.) Вот! Куда тебе звонить?
      ГРИША. Секрет.
      АНЯ. Как ее зовут?
      ГРИША. Не знаю.
      АНЯ. Она с твоего двора?
      ГРИША. Секрет - мужского рода. (Заходит в телефонную будку, Аня за ним.) Отпрянь! Подслушивание - мать всех пороков.
      АНЯ. А кто отец?
      ГРИША (поколебавшись). Отца нет, безотцовщина. Отвались!
      АНЯ отходит к авансцене, разыгрывает пантомиму: разворачивает газету, читает, ничего не находит интересного. Вдруг что-то нашла, прочла, снова зевает. Гуляет за деревьями.
      ГРИША (плотно закрывает дверь телефонной будки и тут обнаруживает, что стекло выбито. Набирает номер, отворачивается, старается говорить тихо). Справочное? Телефон Службы быта можно? Ага! (Снова набирает, старается говорить басом.) Служба быта? Вот... мы переехали... новая квартира и нужно передвинуть мебель. Пере... да! Можно нанять грузчика? Таких услуг не оказывайте? А какие? Все остальные... Полы натереть можно? А это мужская работа? Надо! Адрес? Песчаный переулок, дом десять, квартира семьдесят три... Метраж? Тридцать два, примерно. Когда? Спасибо! (Выходит из будки.)
      АНЯ. Ну как? Договорился? Придет?
      ГРИША. А как же!
      АНЯ. Куда?
      ГРИША. Много будешь знать...
      АНЯ. ...состарюсь? Глупо! Стареют как раз от недостатка знаний.
      ГРИША. Мне пора, эстрадный философ. Чао!
      АНЯ. Хочешь, я тебя провожу?
      ГРИША (испуганно). Зачем?
      АНЯ. Охота пройтись с джентльменом.
      ГРИША. Слушай, как бы мне от тебя отвязаться?
      АНЯ. Ах, отвязаться?! Еще пожалеешь! (Расходятся.)
      Затемнение.
      Вестибюль школы. Уютный уголок в стороне от главных магистралей. Кактусы на окне. Рядом бюст Пушкина. На шее Пушкина дощечка: "Осторожно, окрашено!" Пушкин словно прислушивается к разговорам. Впрочем, может, наоборот: абсолютно равнодушен. Звонок с урока. Взрыв шума: топот, смех, крики, вавилонское столпотворение где-то рядом. Словом, перемена. Появляется АНЯ, прячется за Пушкиным. Из класса в учительскую идет ЛАРИСА. В руках журнал, плакаты. АНЯ выходит из-за бюста Пушкина.
      ЛАРИСА. О господи! Ты меня испугала. Засада?
      АНЯ. Я хотела вас застать один на один. Вернее, одна на одну. Посоветоваться, как мужчина с мужчиной.
      ЛАРИСА. Лучше, как женщина с женщиной.
      АНЯ. Нет, правда... Вы нашим девчонкам показались... В общем, ничего особенного, смотрели, наш вы человек или нет.
      ЛАРИСА. Вот так ничего особенного! И каков же вывод?
      АНЯ. Вроде наш.
      ЛАРИСА. Если вы хотите предложить мне в чем-то вам потакать, не выйдет. Комплиментами меня не купите.
      АНЯ. Что вы! Я по личному вопросу.
      ЛАРИСА. По личному? Это хорошо, я сама хотела с тобой поговорить. Ты рассеянна на уроке. В чем дело? Что-нибудь случилось?.. Мальчишки?..
      АНЯ. С ними все понятно! Двинешь поддых - и ходят как шелковые.
      ЛАРИСА. А дома у тебя как?
      АНЯ (мнется, колеблется, говорить ли). Да так...
      ЛАРИСА. Может, я помочь могу?
      АНЯ. Вы? Мама-то ничего не смогла.
      ЛАРИСА. А где она?
      АНЯ. Уехала в санаторий. Отец при ней стеснялся... Ну, держался. А теперь почти каждый день выпившим приходит. Не знаю, что с ним делать. Мама приедет и обязательно будет говорить, что это я его тут распустила. А как мне его в руках держать?
      ЛАРИСА. Держать в руках - трудно, руки у тебя слабенькие. Да и в сильных-то...
      АНЯ. Я вот подумала... Может, скажу, что вы его в школу вызываете? Пускай придет. Вы его тут... А?
      ЛАРИСА. Я?
      АНЯ. Припугните его, пожалуйста! Скажите, что у меня дела плохи, что воспитывать меня надо, а то... Пускай пример мне показывает. Возраст-то у меня опасный, сами знаете! Мало ли чего я могу...
      ЛАРИСА. Ты меня-то не пугай, не нагнетай страстей. Без этого попытаюсь поговорить. Попроси его зайти ко мне.
      АНЯ. Обязательно! (ЛАРИСА хочет уйти). И еще, знаете, у нас в классе новенький - Лосев...
      ЛАРИСА. И что же?
      АНЯ. Так, ничего... Вы с ним больно строго сегодня разговаривали. Уж и мнения высказать нельзя?
      ЛАРИСА. Можно! Только если "Евгения Онегина" цитируешь, не перевирай. И еще так развязно.
      АНЯ. Да мы "Онегина" еще в прошлом году прошли, что же - до гроба помнить?
      ЛАРИСА. Лосев - любитель авторитетно заявлять, не очень-то глубоко вникнув в суть.
      АНЯ. Откуда вы его знаете?
      ЛАРИСА. Так мне кажется.
      АНЯ. А по-моему, он юноша. Ему самоутверждаться надо. Это его суть. Я с ним на одной парте и вижу, как он нервничает. А вы его...
      ЛАРИСА. Нервничает?
      АНЯ. У него отец с матерью не живет. И мать виновата.
      ЛАРИСА (растерянно). В чем виновата?..
      АНЯ. Почем я знаю! Моя мама говорит: если пар не спускать, все развалится.
      ЛАРИСА. Какой пар?
      АНЯ. Если не прощать... Она говорит, всегда бабы сами виноваты.
      ЛАРИСА. Ты считаешь, в этом дело?
      АНЯ. Не знаю. Я вот за своего отца знаете как переживаю... А когда совсем без отца?..
      ЛАРИСА. Думаешь, Лосеву жалость нужна?
      АНЯ. Может, не жалость... Просто добрей с ним?
      ЛАРИСА (задумавшись). Ты права. Доброта и жалость - это разное. Только пожалеть легко, а быть доброй... ой как трудно!
      Затемнение.
      Снова квартира Нины Григорьевны. ГРИША дома один, штудирует поваренную книгу.
      ГРИША. Закуска: холодная курица с соусом из грецких орехов и паштет из говяжьей печенки по-домашнему... На первое будем есть луковый суп по-парижски. Или лучше нет: суп Сен-Жермен из зеленого горошка. А может, примитивных щей?.. На второе подайте индейку по-рыцарски. (Читает.) "Индейка обязательно с грудкой, морковь, чеснок, две горошины черного перца, полстакана белого вина, белые грибы, белое сало шпиг". (Отбрасывает книгу.) Красок нету - все белое... Будем есть желтую яичницу с коричневой колбасой. Надежно, выгодно, удобно. (Принюхивается.) Дымком тянет... Вот она уже и готова! (Убегает, возвращается со сковородкой.) Чуть-чуть порозовела. Теперь надо долить белой воды и положить белого хлеба. Получится... Забыл что, но что-то наверняка получится.
      В дверь настойчиво звонят. ГРИША спешит открыть. Входит БОРОДКИН с импортным саквояжем и пластмассовым футляром для чертежей. Молча протягивает ГРИШЕ саквояж и футляр, по-хозяйски оглядывается. Элегантно вешает шляпу, плащ, пиджак. Со значительностью вынимает из саквояжа аккуратно сложенный халат, причесывается перед зеркалом, массирует колени, не обращая внимания на ГРИШУ.
      ГРИША. Извините, вы к кому? Может, ошиблись этажом?
      БОРОДКИН (закончив массаж, включает приемник, находит подходящую музыку, открывает футляр, из частей свинчивает швабру.) Служба быта никогда не ошибается, начальник. Полотера вызывали? То-то! (Из саквояжа вынимает ведро, из ведра - ведро поменьше, из него - еще поменьше, оттуда - банку с мастикой.) Какая имеется в наличии квадратура?
      ГРИША. Чего?
      БОРОДКИН. Ну, доступно говоря, метраж какой?
      ГРИША. А!.. Тридцать два. С половиной.
      БОРОДКИН. Так-с, проверим документацию... Плохо дело: вот, в квитанции ровно тридцать два.
      ГРИША. Дело в том...
      БОРОДКИН. Дело в том, начальник, что это переработка. А у нас наряды со второго полугодия сего года планирует компьютер. Доступно говоря ай-би-эм. Я-то тебя могу понять, как человек человека. А компьютер железка. Ему задали план, он его гонит. Выходит, из-за тебя мне идти на конфликт с искусственным разумом? Соображаешь?
      ГРИША. Что ж теперь делать?
      БОРОДКИН. Ты же не машина. Что делать? Мыслить! Раз переработка не в плане, требуется...
      ГРИША. Понял! Конечно! Это будет, я понимаю...
      БОРОДКИН. Слава тебе Господи, осознал. А то, бывает, на вид грамотный, а в суть явления проникнуть не может... Паркетик хорошо вымыли? Ну-ка зажги свет, темновато.
      ГРИША. Дело в том... (Нехотя нажимает выключатель.)