Не в тот вечер, но после нескольких попыток он Мальвину застал. Заговорив, сразу засмущался.
      -- Приветик! -- легко ответила она ему, как сверстнику, жуя что-то и облизываясь. -- Нормальненько... У-у, сегодня я занята. Завтра? Завтра позвали в Дом актера. Не-а... Нет... Как-нибудь... Откуда мне знать, когда. Когда-нибудь увидимся, ладушки?
      -- Приходи, -- с трудом попросил он. -- Когда сможешь. Дверь открыта.
      -- Это я знаю. Пока!
      Звонок, как и следовало ожидать, ничего не изменил. Про народного артиста, которого он просил за нее похлопотать, даже не спросила. Может, сама уже нашла протеже? Свободного места для меня в ней нет, это очевидно. Он сыграл роль подкидного дурака и уволен. Но тут же придумалось и спасительное утешение. Ради баловства, случайно оказавшись рядом, она вполне может открыть дверь, чтобы похвастать тем, чем Бог ее наградил.
      В бильярд играть Ипполит Акимыч расхотел. Не находил покоя, слоняясь по комнате и кухне. Глядел на фотографии -- и Мальвина казалась ему совершенством. Гадал только о том, придет она сегодня или нет. Поскольку сегодня она не пришла, то, может, заглянет завтра? Ясно, что она ему не только не пара -- вообще не то существо, на котором можно себя сосредоточить. Но сколько ни осуждал он себя, его только больше к ней тянуло. Семя нереализованной, загубленной в вечной мерзлоте молодости неожиданно пробудилось в новой почве и искало выхода. Возраст перечеркнулся, время затуманилось. Пенсионер-подросток (так он себя теперь именовал) потерял путеводную нить, за которую цеплялся, бредя по жизненному лабиринту.
      Кошмары стали его одолевать. Он метался от покойницы Веры, которая постоянно оставалась с ним, к живой, но также отсутствовавшей Мальвине, и обратно.
      Дабы успокоиться и убедить себя, что нынешняя жизнь не так уж плоха, он возвращался мыслями в лагерь. Туда, где у него украли жизнь. И вот парадокс. Тяжко было голодному по утрам месить грязь в худых мокрых ботинках, подвязанных веревками, под ругань озверевших охранников и лай откормленных собак. Но по вечерам дрова шипели и разгорались в печи, ирреальная жизнь происходила на теплой сцене, спасительная радость творчества заглушала унижения и тоску. Говорят, не настоящее искусство существовало в лагере, игра в театр. А где оно, настоящее? Там страх заставлял хорошо играть. Там, несмотря на все ужасы бесчеловечного бытия, в каморке за занавеской он, расконвоированный, был счастлив с Верой. Там у него была надежда. Тут жизнь лишилась стремлений, он превратился в затворного, никому неинтересного облезлого кота, которому раз в кои веки досталось полакомиться чужой симпатичной кошкой.
      Напряжением остатков воли Мальвина изымалась им из сознания целиком и категорически. Но бабочка влетала по ночам в незапертую дверь, меняя образы, и делала с ним, что ей заблагорассудится, как опытная женщина с мальчиком. Он кряхтел, метался, вскакивал, пил корвалол. Он перестал спать. Начал по ночам играть в бильярд, да вскоре пришлось прекратить. Соседи явились с жалобой, что их будят удары.
      Он понимал, что Мальвина не придет, но запретить себе ее ждать не было воли. Чтобы избавиться от видений и беззащитности, оставался один выход: оградить себя колючей проволокой и поставить охрану. Ипполит Акимыч решил приобрести новый замок. Купив его, договорился в домоуправлении с плотником, что завтра тот придет и врежет. Цена стандартная: стакан бормотухи до и стакан после плюс еще на две бутылки. Ипполит Акимыч сходил за угол, отстоял с районными алкашами в очереди и купил водки.
      Все повторяется на свете, но иногда декорации обновляются.
      Поздно вечером не читалось, и он, отшвырнув газету, погасил свет. Начал медленно и сосредоточенно считать про себя, чтобы заснуть, когда ухо уловило, что дверь шаркнула. Сердце у него заколотилось. Он догадался, а может, уловил запах или едва слышный смех. Затаил дыхание, предвкушая нечаянную радость.
      -- Не спите? -- спросила она, хохотнув.
      -- Пришла? Наконец-то, умница...
      -- Хотела звякнуть из автомата, но вы же все равно дома.
      -- Конечно, я дома!
      Он не спешил зажигать свет, уверенный, что все будет сразу, как в прошлый раз.
      -- Где тут выключатель?
      -- Хочешь есть, пить?
      -- Не, я из кабака. А вообще, можно. Заготовлено?
      -- А как же! Сыр, вино... Есть и водка, если хочешь...
      В темноте он надел халат, завязал пояс. Глядя в ее сторону, чтобы увидеть захватывающее зрелище, которого так долго ждал, он включил свет. Мальвина была в кожаной куртке, джинсах и сапогах -- эдакая мотоциклистка из рекламного импортного журнала.
      -- Секундочку, -- вспомнив, загадочно произнес он.
      Торжественно извлек из серванта колечко в коробочке и протянул ей.
      -- Мне? -- она удивленно выгнула губы. -- Ну вы даете! За что?
      -- За обаяние молодости, -- с пафосом произнес он.
      Хихикнув, она, не открывая, спрятала коробок в карман.
      -- Вы уж извините, что я вас разбудила, -- вежливые формулы звучали в ее устах странно, она их никогда не употребляла. -- Пардон!
      -- Что ты! Я так рад. Знал... То есть, хочу сказать, ждал, что придешь. Скучал.
      -- Я тоже, -- она захохотала.
      -- Правда?
      Он подошел к ней, положил руки на плечи.
      -- У меня к вам просьба, -- взгляд ее скользнул по бильярдному полю. -В общем...
      -- Говори! Для тебя -- все...
      -- Все не надо. Вы не можете смыться на час-полтора?..
      -- Как это -- смыться?
      -- Не пугайтесь! Мне с человеком побыть надо. Ну по-го-во-рить! Ясно?
      -- Да, конечно...
      Краска бросилась ему в лицо, и в глазах появились слезы от волнения. Она не обратила на это внимания.
      -- Вот и ладушки.
      Он растерялся. Рассердился больше сам на себя за бесхарактерность, чем на нее. Она -- бесстыдна. Сразу бы найтись, сказать: "Нет, конечно! Категорически нет!"
      Но она уже выскочила в коридор, открыла дверь.
      -- Входи. Он сейчас отвалит.
      Услышав о себе в третьем лице и еще не вняв до конца сути происходящего, Ипполит Акимыч обреченно сел на диван и ждал. В дверях, подталкиваемый в спину Мальвиной, показался Радик. Мальвина хихикнула.
      -- Вы что, будто незнакомы?
      -- Как же, встречались, -- сказал Радик.
      -- Понимаете, звонит мне и звонит, -- она захохотала. -- Просто преследует. Надо же выяснить отношения. Какой самый лучший способ, чтоб мужчину отвадить? Ну? Правильно! Сыграть с ним в бильярд.
      -- Простите, -- выговорил, наконец, Радик, глядя в пол. -- Я не знал, к кому мы...
      -- Ничего страшного, понимаю, -- засуетился Ипполит Акимыч. -- Это жизнь, не водевиль. Вам надо сыграть в бильярд, а все бильярдные закрыты... Посидите на кухне, я сейчас...
      Кряхтя, он надевал на себя все, что попадало под руку. Натянул свитер. Потом, задумавшись на секунду, понял, что гулять ему предстоит долго, и взял плащ, шляпу, зонт. Часы на серванте показывали второй час ночи.
      -- Я ушел, -- крикнул он из коридора.
      Мальвина появилась на пороге кухни.
      -- Как это все-таки запирается? -- она кивнула на дверь.
      -- Никак, -- сказал Ипполит Акимыч. -- Замок поломан. А зачем?
      -- Ну мало ли... -- она надула губы. -- Вы бы починили замок, что ли.
      -- Конечно, само собой, -- согласился он. -- Ты, деточка, права. Уже купил новый. Завтра плотник врежет.
      -- А сигарет у вас нету?
      Сигарет у него не водилось.
      Часа через три, когда небо уже посветлело и звезды растаяли, Ипполит Акимыч, всласть нагулявшись по всем близлежащим улицам, решился вернуться. Дверь была приоткрыта, квартира пуста, бутылка вина тоже, а водки осталось много.
      Он налил себе полстакана, выпил залпом и долго сидел на кухне, тупо глядя на входную дверь.
      Больше он своей Мельпомены не видел.
      5.
      В метро стало совсем безлюдно. Почти все люстры погасили. Ипполит Акимыч тяжело поднялся со скамьи. Он еще таил обиду и вместе с тем чувствовал вину перед Радиком. Странно, что этой вины раньше не было. Соединившись, оба эти чувства теперь уничтожили друг друга. Ничего не осталось, пустота. Треугольник без ревности. Задержав руку поднявшегося за ним со скамьи Радика в своей, Ипполит Акимович поколебался: спросить или не спрашивать? Посмотрел Радику в глаза.
      -- Как поживает... Мальвина?
      Радик отвел взгляд.
      -- Сперва один киношник обещал протолкнуть ее в театральное училище. Она поступала, но не прошла. Потом отец в спешке пристроил ее в "Интурист".
      Выходит, народный артист Попов не помог: не смог или обманул.
      -- Почему в спешке-то?
      -- Чтобы по больничному получать. Она сразу ушла в декрет.
      -- Стало быть, замуж вышла?
      -- Не, так родила. Девочку.
      И треугольника не осталось. Один острый угол.
      -- От кого? -- чуть слышно выдавил Ипполит Акимыч.
      -- Сказала, как дева Мария, непорочно. Я ей звонил -- все отвечала, что занята. Раз спросил: когда освободишься? Она ответила: "Никогда".
      -- Зовут как девочку-то?
      -- Полина. Я думал, вы слышали...
      -- Нет, -- отрывисто сказал Ипполит Акимыч, и у него заколотилось сердце. -- О Мальвине слышать не довелось.
      Они разжали руки. Радик резко повернулся и побежал. Он не прихрамывал.
      -- Постой! -- крикнул Ипполит Акимыч, еще раз изумившись. -- А нога?
      -- Нога? -- обернулся тот. -- Мне операцию сделали. В Таллинне нашли хирурга -- ногу удлинил. Теперь вам со мной не пришлось бы мучиться.
      Радик на прощанье кивнул и шагнул в дверь остановившегося поезда.
      "Астаррожна, дввери закррываюцца! Слледушшая станция -- "Диннамма"".
      -- Полина, -- пробормотал Ипполит Акимыч сам себе. -- Значит, Поля...
      Механически приподняв шляпу, он растерянно поглядел Радику вслед и побрел к выходу. Рука сама опустилась в карман и нащупала кусочек веревочки. Квартиру Ипполит Акимыч теперь всегда запирал и больше всего на свете боялся потерять ключ.
      1969.