Воспитатель Нури отошел в сторонку, сел на землю и, стыдясь самого себя, погрузился в сумрачное раздумье. Происшествие на светлячковой поляне виделось теперь совсем по-иному, и не было в нем первоначальной лихости - раззудись, плечо, размахнись, рука. А была драка с детьми, и страшно подумать, что могло бы случиться, если бы не Олле с его криком "Сдавайся!".
      - Не казнись... Пятнадцать - еще не известно, много это или мало. А может, это у них самый зрелый возраст? И взгляни на этих деток: крепыши, здоровяки без признаков рахита. Полагаю, никому из них подзатыльник лишним не будет. Что это они себе на лбы наляпали? Ага, лепешки из жеваного тимьяна ползучего... Ну и правильно, лбы крепче будут. Подумаешь, обменялись парой оплеух...
      - Не равноценный обмен, - пробормотал Нури.
      - Ну, если только это - можно помочь. Вставай, я тебя о вождя лбом тюкну. Всю жизнь благодарить будешь, если сможешь, - загорелся Олле.
      Тем временем питекантропы собрали отходы, сбросили со скалы и подмели площадку. Потом двое с копьями и двое с луками ушли вниз и словно растворились в лесу.
      - Чистюли, - Нури постепенно оправлялся от шока. - Только пылесоса не хватает.
      - А ты думал, наши предки в грязи тонули? Кошка и та по пять раз в день умывается. Воробей ни одной лужи не пропустит, купаться лезет... Первой заботой первого человека была забота о чистоте. Иначе он бы просто не выжил, не сохранился как вид. Да и на охоту надо чистым ходить, чем меньше запаха, тем лучше. Грязь - это уже потом появилась, когда кое-кто получил возможность жить не работая. И стал грязным от лени. Трудящийся всегда стремился к чистоте, а питекантроп с самого начала был трудящимся...
      На площадку притащили мохнатую драную шкуру, накрыли ею кучу хвороста и устроили состязания в стрельбе из лука. Вождь ни во что не вмешивался. Он лишь протянул Олле корявый лук с толстой тетивой из крученой жилы и полутораметровую бамбуковую стрелу, приглашая принять участие в игре.
      Стреляли метров с двадцати. Выходил приземистый стрелок; втянув голову в плечи и сутулясь, работал сразу двумя руками: левой подавал вперед лук, правой натягивал тетиву. Олле заметил, что каждый целился точно в середину шкуры, причем стрела лежала справа от древка лука на оттопыренном большом пальце. Естественно, стрела обычно не долетала, втыкаясь в землю метрах в двух от шкуры. Тогда поднимались горестный визг и уханье и кто-нибудь из младших бежал поднять стрелу... Олле опробовал лук, подивился силе питекантропов, справляющихся с ним, и отошел на край площадки. До мишени теперь было метров пятьдесят. Вождь коротко сказал что-то, и все столпились вокруг Олле, наблюдая.
      Олле вытянул левую руку с луком, положил стрелу слева от вертикально поставленного древка, натянул тетиву, пока не коснулся фалангой большого пальца скулы под глазом. Было безветренно, и он, целясь по центру шкуры, взял метра на четыре выше. Стрела со свистом, описав пологую дугу, вонзилась в середину мишени. Окружающие восторженно взвыли и, гулко хлопая себя по плечам, пустились в пляс, с милой непосредственностью радуясь чужому успеху. Все, кроме вождя и Нури. Вождь плясать не стал, он подал новую стрелу, а Нури сказал:
      - Вот! Теперь ты должен научить их своему искусству.
      - Поучим.
      - Разъяснить, что вдаль стрела летит по баллистической кривой...
      - Это уж само собой.
      Питекантропы все схватывали с ходу, обнаруживая явную склонность к прогрессу. Ноги на ширине плеч, ступни под прямым углом, полуоборот направо, корпус прямо, голова слегка откинута назад, рука с луком неподвижна... Корпус и голова - это не получалось, сколько Олле ни бился.
      - Пустяки, - утешил Нури. - Какой-нибудь десяток тысяч лет, и они выпрямятся. Не мучай людей зря, оставь что-нибудь для эволюции.
      Утомившись от занятий, полезли купаться. И малыши, и старшие подолгу плавали у дна, собирая цветную гальку. Вообще, под водой они двигались более уверенно, чем на поверхности, где господствовал один стиль: по-собачьи. Зато пленники продемонстрировали разные стили - кроль, брасс, баттерфляй, дельфин, каракатица и угорь. Понравился брасс, как самый простой и экономичный. Еще не все успели посинеть и покрыться мурашками, а новая манера плавания уже была освоена.
      - Отличные ребята, - согреваясь на теплом камне, констатировал Олле. Только с речью и мимикой у них неважно. Но жестикуляция просто поразительная!
      В этом Олле разбирался: его труды по мимике и жесту древних народов Средиземноморья давно стали классическими. А после того как на всепланетном Празднике Сожжения Ружей он выступил с этюдом о раненой птице, двое великих мимов стали звать его почтительно - мастер.
      - Речь? - Нури задумался. - Порой мне кажется, что язык жестов сложнее. Помнишь, ты давал моим ребятам уроки раскованной мимики... Я пытался подражать им, не получается. Почему?
      Олле не ответил: снизу по тропе поднялись четверо охотников, неся на шесте средних размеров антилопу. Они свалили ее у костра и стали разделывать. Глядя, как они орудуют кусками обсидиана - жалкими подобиями ножа, - Олле не выдержал.
      - Вот это зря, - он смотрел перед собой и мимо вождя. - Если уж вы смастерили для них луки и сами пользуетесь зажигалкой, разводя костер, то иметь в хозяйстве хороший нож просто необходимо.
      - Это верно, - сказал вождь по-русски. - Это наша недоработка. Но кто знает, где и в чем допустимо вмешательство в эволюцию? Кстати, вас я знаю, а меня зовут Евгений Петрович. Волхв я.
      - Вы уже вмешались. А где остальные?
      - Один в отпуске, двое в массиве. Как вы догадались?
      - Значит, четверо. Так и думал, необходимый минимум. А догадался по бороде: ваши отпускники не бреются... Вы полагаете, они не замечают подмены?
      - Не знаю. Вообще-то мы похожи.
      У костра ободранную антилопу насадили на кол и соорудили нечто вроде вертела. До обеда было еще далеко, но тот, кто думает, что зажарить на вертеле хотя бы барана - пара пустяков, жестоко ошибается: дело это длительное. Повар из старших прикрыл голову красивым лопухом и занялся готовкой. А двое младших полезли на дерево, которое дополняли птицы, живущие среди синих цветов. Птицы не улетели; пацаны, пудря носы пыльцой, долго нюхали цветы и сорвали самую красивую кисть. Ее потом разделили надвое и вручили Олле и Нури - видимо, в знак признания. Но это уже было позже, а пока они вели неспешный разговор с вождем о том о сем. Как заведено между настоящими мужчинами, говорили в основном о работе, и вождь произнес длинный монолог:
      - Вся деятельность ИРП строится на вмешательстве в природу. Естественные процессы слишком растянуты во времени, а нам хочется скорее, хочется уже сейчас видеть Землю зеленой и чистой. В условиях же многостороннего внелабораторного воздействия на наследственную клетку генетические трансформации не всегда предсказуемы. У нас в лесном массиве ежечасно рождаются мутанты - собственно, в этом основа реставрации. Ведь утраченный вид можно возродить в результате отбора среди множества мутантов. Так делала эволюция, нам, к сожалению, это удается очень редко. И мы отбора почти не делаем, мы рады всему новому. Если уж возникло нечто жизнеспособное - пусть живет. Вы что-нибудь имеете против зеброзубра? Я - нет. Иногда по единственной уцелевшей ископаемой или найденной в музее живой клетке удается восстановить животное, если удачно подобран реципиент. Вы знаете, конечно, что в одном из филиалов таким способом воссозданы мамонт и белый носорог?.. Рождаются и странные химеры, вроде трагически погибшего козлокапустного гибрида, в слившихся клетках которого генетики обнаружили полный набор хромосом козла и цветной капусты. Прижилась соболиная свинья, никому не мешает вкусный зверь Волчья Сыть - полосатый от носа к хвосту, но не барсук. И все рады черничному арбузу и той корове-скороспелке, которую так любит Сатон. Что до меня, то мне милей моя привычная буренка: я сам ее дою, когда бываю дома. - Евгений Петрович славно так вздохнул и прикрыл глаза. - А ведь это все мутанты. Как и ваш, Олле, пес, который, я заметил, мается вон там, на скале, в одиночестве и, я знаю, хочет пить, но не решается отойти, боясь, что с вами что-нибудь плохое содеется.
      - Я сам об этом все время думаю, - пробормотал Олле.
      - Значит, родители этой детворы...
      - Вот именно, мастер Нури, вот именно. Где-то там на хвостах раскачиваются. - Волхв махнул рукой в сторону леса. - Иногда, очень редко, мы, волхвы, в их среде обнаруживаем человеческого детеныша, мутанта в первом поколении. Мы следим за мамашей и после отнятия от груди забираем ребенка сюда, ибо негоже человеку жить среди обезьян, даже если ему всего год от роду.
      - Но ведь это еще младенец! И вы сами растите и кормите? Я понимаю, конечно, год - это крайний срок, потом уже будет поздно... - Нури был взволнован до глубины души. - А ведь среди обезьян такое дитя смотрится уродом, да?
      - Как всякий мутант в своей среде... Сами, конечно.
      - Вы... - Нури не находил слов. - Вы герои, дорогие товарищи!
      - Благодарю вас, мастер Нури. Очень верное наблюдение, - Евгений Петрович потупился. - Но это сначала, потом стало легче. Сейчас мы уже все вместе и кормим и воспитываем. Уже сложился коллектив вентов.
      - Вентов?
      - Составление от "венец творения". Хорошо, а? Плохо, что за последние два года мы не нашли больше ни одного ребенка. А бывало, приносили сюда двух и даже трех за год. Следим сейчас за одной мамашей, у нее обнадеживающий малыш...
      - Вас всего четверо?
      - Да. Кроме меня еще врач, палеозоолог и лингвист.
      - И все же... Почему вы держите это в тайне?
      - Ничего мы не держим. Просто работаем, сводя свое вмешательство к возможному минимуму. Это самое трудное - не вмешиваться. И никакой учебы, только показ на собственном примере... Живем среди них, полагая, что лучшего способа познать жизнь перволюдей быть не может. У нас обширная программа, и мы ее выполняем. Или вы сомневаетесь в нашей компетенции?
      Олле не сомневался. Он еще не встречал волхва, не имеющего докторской степени.
      - Пока мы справляемся сами, понадобятся еще люди - привлечем. И нет ни одного довода в пользу огласки. Изъять вентов отсюда? Но это значит лишить их жизненной среды. Среди нас, в городах, они жить не могут. Так что же, содержать в вольерах? Превратить в подопытные объекты? Ну, предлагайте! Здесь их племя, свое братство, в котором они вырастают до человека...
      День уходил незаметно в трудах и заботах. Венты воистину в поте лица добывали хлеб свой насущный, не ища работу, но и не отлынивая от нее. Среди них не было главного, если не считать Евгения Петровича, который трудился на равных и иногда исполнял роль советчика. Олле и Нури как-то сразу вписались в коллектив. Венты с неназойливым любопытством приглядывались к ним, жестами приглашая принять участие в еде или работе. А заняты были все от мала до велика. Теперь Нури видел уже своеобразную грацию в угловатых движениях жилистых рук, занятых переборкой ягод, или нанизыванием грибов на прутья, или плетением корзин, неуклюжих, но вместительных и прочных. В корзины ссыпали подвяленные на солнце ягоды и фрукты и уносили в пещеру, во второй зал, где было темно и холодно. Венты были дружелюбны, конфликты в этом коллективе начисто отсутствовали.
      - Похоже, они поют?
      - Переговариваются, мастер Нури. Язык мы только создаем. И знаете, достаточно пока ста слов для общения. Это не моя сфера, но наш лингвист, теперь уже палеолингвист, утверждает, что особенности строения органов речи у вентов затрудняют произношение согласных. Отсюда вынужденная певучесть языка: а, о, у, ы, э... Очень сложное дело - отбор слов действительно необходимых: наше, работа, на, возьми, хорошо, друг... Мы не спешим, но постепенно расширяем лексикон, ибо замечаем у вентов рост потребности поделиться радостью.
      Двое ребят промывали антилопьи жилы в ручье, вытекающем из озерца, и привязывали их к нижним сучьям дерева. К другому концу крепилась палка, жила с силой закручивалась и оставлялась для просыхания.
      - Заготовка для тетивы, - объяснил вождь.
      - А что, нельзя все это доставить из Центра в готовом виде?
      - То есть взять на иждивение? - удивился Евгений Петрович. - И воспитать племя паразитов, отлучив их от труда с самого начала. Мы не рискнули на такой нечеловеческий эксперимент... Лес снабжает нас всем необходимым. Мяса хватает круглый год. Фрукты и ягоды запасаем. Добываем и дикий мед, но не вдоволь, и это правильно: лакомство - оно и должно быть лакомством... Слушайте, Олле, ну что вы мучаете животное - зовите его.
      - А можно? А они как?
      - Я разъяснил, что у вас есть друг. И они поняли, венты. К некоторым животным они относятся как к членам племени. Иногда сюда приходит в гости почти ручной гепард...
      Есть закон: чем меньше собачка, тем больше радости она излучает при встрече с хозяином. Гром опроверг этот закон. Услышав призыв, он выскочил из-за камня по ту сторону озерца, в неимоверном прыжке преодолел преграду и кинулся к Олле. Он облизал ему лицо, и плечи, и руки, окружил его черным рычащим вихрем и сплясал собачий танец радости. Потом - вежливый пес - потерся о Нури: тебя я тоже помню. И сел, прижавшись к колену Старшего, до ушей полный чистого счастья.
      Венты, спрятав младших за спины, стояли с копьями наготове. Видимо, Евгений Петрович разъяснил не все, ибо понятия не имел о неистовом темпераменте этого огромного черного зверя.
      Олле обнял пса:
      - Это дети, Гром. Дети!
      Кто-кто, а уж Гром знал детский запах. Но если Старший говорит "дети", значит, так оно и есть. Гром вильнул хвостом: буду охранять. Впрочем, кажется, немножко детей здесь есть.
      Пока венты, видя дружелюбие Грома, успокаивались понемногу, трое младших уже трогали пса за лапы, за усы и норовили залезть на спину.
      Южный день перешел в ночь почти без сумерек. Благодарно рыгая жареной антилопой, венты развалились у костра, щурились на огонь. Угомонились на дереве птицы, и тишина накрыла лес: те, кто спит ночью, уже уснули, а те, кто не спит, еще не вышли на охоту. Никто не расходился, все чего-то ждали, как показалось Нури. И дождались. Двое старших вентов прикатили полую колоду с натянутой на нее шкурой - самодельный барабан. Колоду поставили на попа и вдарили. Протяжный, глуховатый по тембру звук поднял нескольких вентов. Вздрагивая в такт ударам, они начали танец удачливых охотников, подробно воспроизводя отработанные движения. Танец был медленный и, на взгляд Нури, несколько монотонный.
      - Цхе! Как говорят мои предки грузины... Можно вот так? - Нури ударил в барабан. Вент повторил. - Точно, только чуть быстрее!
      Нури вышел в круг и вытянулся, подняв руки над головой. Волна прошла по его телу, рукам и спине и кончилась в пальцах ног. И сразу, не ломая ритм, Нури прошел по кругу колесом и после каскада крученых передних сальто пустился вприсядку, импровизируя что-то самобытное, новое для окружающих и его самого.
      Завыли, заметались венты, кидаясь в пляску. Отодвинув в сторону барабанщика, вскочил на гулкую шкуру Олле, отбивая ногами сложный, все убыстряющийся ритм.
      Сверкая зубами и глазами, озаренный неверным пламенем костра, плясал доктор математики воспитатель Нури, плясал знаток мимики и жеста вольный охотник Олле, плясали и прыгали через костер венты, черным дьяволом метался среди них Гром, сотрясая рыком окрестности, и гремел в ночи барабан, и дико вскрикивал, ударяя себя кулаками в волосатую грудь, ученый палеоантрополог и волхв Евгений Петрович.
      Каждый имеет право на еду, на работу, на добрый огонь и на такую вот пляску, снимающую усталость дня.
      Утром Нури подошел к Евгению Петровичу и, глядя в сторону, сказал:
      - Видимо, нам лучше уйти, а? Наше присутствие взбудоражило все племя, а им, полагаю, рано еще входить в цивилизацию, если это вообще понадобится. Как-то стихийно все получилось. Не люблю непредвиденного в вопросах воспитания...
      - Я понимаю, - ответил волхв. - Разделяю вашу точку зрения. И... будет лучше, если экопатруль станет впредь обходить нашу территорию, как обходит Заколдованный Лес. Во избежание случайностей.
      - Так и будет, я позабочусь. - Олле отстегнул от пояса нож, протянул Евгению Петровичу. - Мой подарок... Живут себе лесные люди, кормятся сами, детей растят. Пусть живут. Волхвы им помогают -- и пусть помогают. И нечего нам без нужды вмешиваться.
      - Спасибо, - волхв вертел нож в руках. - Тут вот какое дело, тут у меня мальчик есть больной. По-моему, у него что-то со щитовидкой не в порядке, точно не знаю, а врач наш в отпуске. Надо бы стационарное обследование... Вызывать транспорт ох как неохота...
      - Пусть идет с нами.
      Оум - так звали вента - видимо, и не подозревал о своей болезни, как не подозревал и того, что Олле и Нури резко снизили привычный темп движения. Он бодро шагал вслед за Олле, стараясь при удобном случае погладить пса, который челноком шнырял по сторонам, охраняя путников от случайностей. Шли молча. Поскольку Оум не знал языка, то и Нури с Олле считали неприличным разговаривать между собой без крайней необходимости. Предстояло пройти пешком чуть ли не две трети лесного массива ИРП. Для Олле лес был привычным, а Нури раньше видел его сверху, знал окраины, но в самой чаще был впервые.
      Здесь перемешались тропики и север, Азия и Африка, Америка и Австралия, переплелись корнями деревьев, ветвями и лианами, образуя порой непроходимую преграду. Тогда Гром находил звериные тропы и вел в обход, обычно к какому-нибудь ручью. Жизнь была наверху, в смыкающихся кронах, откуда доносились вопли обезьян и голоса невидимых снизу птиц. Временами перед путниками почти внезапно открывались холмистые просторы с островками эвкалиптовых или хвойных рощ. Тогда дышалось свободнее, и пропадало ощущение парной духоты.
      Пересекая такой почти парковый ландшафт, они увидели, как смешанное стадо антилоп и оленей гнали три усомордика, двое по сторонам и один с тыла. Эти полухищники были прирожденными пастухами. Любое животное они стремились присоединить к своему стаду, иногда нарываясь при этом на неприятности. Вот и теперь: правофланговый усомордик вытянулся, опираясь на задние ноги и низ живота, смотрел, нельзя ли присоединить к стаду этих, идущих мимо. Передние лапы его с верблюжьими мозолями свисали вдоль туловища, шевелились редкие толстые волосины на щеках и переносице.
      - Надо бы его погладить, - сказал Нури.
      Гром не возразил, и усомордик приблизился. Пока Нури гладил его по шерсти вдоль вздрагивающей спины, с ближнего каштана свесилась Змея Подколодная, обвела всех гипнотическим взглядом и зазывно разинула пасть. Однако никто не окаменел от ужаса, хуже того, Оум швырнул в нее колючую каштановую шишку.
      - У, кровожадница, - Нури брезгливо наморщился.
      - А ведь многие путают ее со Змеем-Горынычем, - сказал Олле. - Но Змей не такой. Он совсем другой.
      Обманутая в ожиданиях, змея выплюнула шишку и убралась восвояси. Усомордик понял, что и из его затеи ничего не выйдет, и кинулся догонять стадо.
      - Странные эти звери - усомордики, - Олле глядел ему вслед. - Они сами выбирают пастбище и место водопоя, следят за приплодом, охраняют стадо. Я видел, как усомордик однажды стукнул лапой в лоб зарвавшуюся гиену. Та едва отдышалась. А сами, между прочим, почти вегетарианцы. Нет, едят и подопечных, но совсем уж больных и старых. Чтоб добро не пропадало...
      Не останавливаясь, миновали светлячковую поляну, всю в солнечных бликах, ало-зеленую от созревшей земляники. Оум покосился на махолеты, светлые глаза его под рыжеватыми нависшими бровями засветились любопытством, но он даже не замедлил шага. Вообще, парень отличался выдержанностью: все молчат - и он будет молча шагать, куда ведут, хотя уже пора бы и отдохнуть, хотя уже и пес высунул язык.
      - Все, - сказал Нури. - Не надо, чтобы он чувствовал себя слабее нас. Привал.
      Оум упал на берегу родничка, напился и смыл пот. Потом перевернулся на спину, прикрыл глаза. Мокрое лицо его блестело непросохшими каплями, в частом дыхании обнажились крупные зубы. Гром посмотрел на Олле, подполз к Оуму и положил ему голову на грудь. Вент обеими руками прижал к себе собаку.
      На ночлег расположились в одном из домов оставленного поселка. Оум не проявил к нему особого любопытства. Устав за день почти непрерывной ходьбы, он потрогал босой ногой гладкий пол и сел, привалившись к стене. Нури проверил энергетическое хозяйство коттеджа и убедился в его исправности: резервуар под домом был полон горячей воды, аккумуляторы заряжены, бытовая автоматика на полном ходу, и только многие фотоэлементы на крыше уже вышли из строя. Нури включил свет и защиту от насекомых. Мебель хозяева увезли, но это никого не огорчило. Хуже, что встроенный в стену холодильник оказался пустым. Еды с собой не было. Олле и Нури могли обходиться без пищи по нескольку суток и не привыкли таскать с собой запасы; Гром кормился сам, отлавливая мелких зверушек с таким расчетом, чтобы съесть все сразу без остатка, - Старший не терпел, если Гром добывал больше, чем мог потребить. Раздобыть еду в лесу днем никто не догадался.
      - Скотина я, - сказал Олле. - Привык бегать налегке. О парне-то мог бы подумать.
      Нури достал из карманов куртки три банана, положил на подоконник возле вента.
      - Ладно, мы обойдемся. Бери, Оум.
      Проголодавшийся за день вент не спеша очистил и съел банан, скатал в комок и положил на подоконник шкурки. На оставшиеся два он даже не взглянул.
      - Ух, благодетель, - сказал Олле, очищая банан. - Кормилец. Скажи ему спасибо, вент. Он, благородный, от себя оторвал, чтобы накормить тебя, сирого и недоразвитого. Он, видишь ли, полагает, что ты можешь сожрать все три банана в одиночку, забыв о товарищах.
      - Господи, - с тоской сказал Нури. - И когда я умнее стану? Еще в воспитатели полез... Гнать меня надо поганой метлой.
      Вент улегся на полу, положив обе ладошки под щеку.
      - Ладно уж, - Олле выключил свет. - На этот раз мы тебя простим, понимая, что ты действовал из добрых побуждений, мастер Нури...
      Пока они спали, между домами, как дух оставленного поселка, бродил при свете луны одинокий кот. Он заглядывал в темные окна, долго стоял у закрытой двери, вдыхая запах людей и собаки. Потом кот ушел.
      Утром Гром двинулся по прямой на учуянный запах, продираясь через кусты, переходя ручьи и не обращая внимания на выдрят, играющих в воде среди замшелых камней. Следом за ним, как сомнамбула, шел вент, раздувая ноздри. Олле и Нури замыкали шествие. Постепенно лес разомкнулся, и открылось овальное озеро Отшельника с заводями и излучинами, поросшими лотосом и кувшинками, с темной у берегов водой, светлеющей к середине. Недалеко от пологого берега, у подножия известковой скалы, виднелся вход в пещеру: тяжелый, расшитый золотыми звездами полог был откинут в сторону. На песке у воды брюхом кверху спал пещерный, если породу определять по месту жительства, лев Варсонофий. К знакомой этой картине был добавлен новый штрих: дымилась под сосной высокая труба сложенной из кирпича русской печи, рядом на четырех столбах был сооружен навес, а под ним стол и две длинные скамьи. У печи возился Отшельник в белом переднике на голом теле. Спина его блестела от пота. Первым к нему подбежал Гром. Не обращая внимания на примелькавшегося с детства льва, он этаким щеночком смирно уселся в сторонке, глотая слюни.
      - Привет вам, люди и звери! Прошу к столу, - глаза Отшельника вдохновенно блестели, топорщилась припудренная мукой борода. - Знайте: я спек хлеб!
      - Здравствуйте, Франсиск Абелярович. Это вент Оум.
      - Вент? - Отшельник и глазом не моргнул. - Отлично, накормим и вента. Садись, мальчик. - Оум залез на скамью и присел на корточки. Отшельник достал завернутый в холстину каравай, положил его на стол и бережно развернул. - Вы пока смотрите на него, а я схожу за молоком.
      Каравай, в обхват, высокий и пышный, источал тот самый удивительный запах, который вывел их из леса. Румянилась чуть присыпанная мукой корочка, круглились ноздреватые бока. Жужжала над ним, не решаясь сесть, удивленная пчела. Каравай притягивал взгляды, на него можно было смотреть бесконечно, открывая все новые достоинства: он был таким, каким и должен быть, - округлым, естественной формы, которая образуется сама по себе...
      Отшельник принес из пещеры полный кувшин, четыре глиняные кружки и поставил все на стол.
      - Свежий хлеб любит, когда его едят с холодным топленым молоком, - он разрезал каравай, как арбуз, от центра, накрошил хлеба в плошку, залил молоком и отнес собаке. Потом перед каждым была поставлена кружка с молоком и положено по ломтю хлеба.
      Вент, не дотрагиваясь, осмотрел свой кусок, указал пальцем на остатки каравая и посмотрел каждому в глаза.
      - Хлебушко, - сказал Отшельник.
      И все молча стали обедать. Над ними, вынужденный питаться личинками, обреченно колотился башкой о сосну пестрый дятел.
      Поев, Нури смел на ладонь крошки от своего куска и бросил их в рот. То же сделали остальные. Оум поднял брови, уши и щеки его задвигались, взбугрились вены на шее, и он хрипло, по слогам произнес свое первое слово:
      - Хле-буш-ко...
      Потом все вместе вымыли посуду, улеглись на берегу и стали думать. А что, можно ведь просто полежать и подумать. Просто так.
      Нури, например, думал о том, что завтра нужно показать вента Оума Аканиусу - врачу городка ИРП. И о том еще думал Нури, можно ли реставрацию природы считать законченной. Если полагать, что человек действительно последнее и главное, чего достигла природа, то, пожалуй, можно. В массиве появились первобытные люди. И мы сейчас у самых истоков нового зарождения человека. Факт, свидетельствующий о поразительной мощи природы, предоставленной самой себе...
      Если бы эти мысли он высказал вслух, то Отшельник, в миру Франсиск Абелярович Судьба, зоопсихолог, много лет посвятивший изучению характера и быта сытого хищника, сказал бы, наверно, так:
      - Не будьте фетишистом, мастер Нури. Природа сильна, не спорю, но венты результат нашего вмешательства. Я бы сказал, непредсказуемый результат разумного и осторожного вмешательства поумневшего человечества в дела природы. Доказательство того, что мы, люди, действительно сумели тысячекратно ускорить эволюцию. Слава нам, людям!
      Но Отшельник ничего этого не говорил. Он лежал на спине и смотрел в синее небо на медленно плывущий дирижабль-катамаран. Соединяющая его серебристые корпуса смотровая площадка была полна народу. Двести экскурсантов глядели вниз и сладко завидовали.
      - Собачка возле льва... - донесся сверху женский голос.
      Варсонофий приоткрыл один глаз. На царской морде его было написано: "А ну вас всех... Только спать мешаете".
      Гром тоже дремал, и снилось ему, будто он еще щенок, и Старший несет его на руках, и ему хорошо и сытно, и он дремлет под теплой ладонью.
      Олле думал о том, что в условиях поточного производства жизненных благ каждый отход от стандарта желателен и что молодец Франсиск, который придумал себе такое замечательное хобби: печь хлеб. И кормить путников, которые голодны.
      - А пластмассовую мебель, - неожиданно сказал он, - мы все равно разрисовываем под дуб.
      Вент Оум вспоминал орнитопланы на светлячковой поляне, их распластанные крылья и вздрагивал от предощущения полета. Он тогда прошел мимо, подавив желание коснуться оперения чудных птиц. А подавленное желание, я вам скажу, еще хуже отложенного.
      - Зачем спешить? - философски сказал Олле, ни к кому не обращаясь. - Здесь хорошо пахнет хлебом, здесь озеро и песок, лес и трава. Здесь следует провести день, заночевать, а завтра, как солнце взойдет, выйдем и к полудню будем дома, а?
      Естественно, так и сделали.
      На окраине городка ИРП, возле стадиона, их встретил конь. Золотой, с тонкими ногами, свисающей до земли гривой, с глазами влажными и добрыми. Он уткнулся в плечо Олле, постоял так с минуту. Вент обошел его кругом, дивясь красоте невиданного зверя. Сердце его раздвоилось между прекрасным конем и не менее прекрасной собакой.
      А Нури торопил всех в нетерпении. Межсезонье, воспитанники разъехались по домам, но в детском саду оставались ребятишки сотрудников ИРП, и за три дня, что воспитатель Нури их не видел, душа его изболелась, и он казнил себя еще и потому, что мало думал о них за время отсутствия.
      И вот они увидели площадку между сосен, увидели, как трехлетние малыши, голенькие и в панамках, сосредоточенно строят замки из желтого песка. А между ними - Нури не поверил глазам своим - сидел, на коленках и тоже в панамке, питекантропий малыш и неумело улыбался.