Бог жалел эту деревушку. Ее брали с боем, отступали и снова брали, но все эти операции происходили далеко, в других краях. Когда же битвы наконец завершились, через село прошли два танка с красными звездами на броне. Танкисты остановились спросить дорогу и поехали дальше. Прошло несколько дней, на западе затихли орудия, село успокоилось. Только изголодавшиеся по работе плуги день за днем резали залежавшуюся землю, и многие матери не знали, с какой стороны ожидать теперь весточек от своих сыновей.
      И когда однажды наши девушки опять встретились па мосту, то не могли досыта наговориться.
      - Ты еще ходишь в школу?
      - Нет, я уже окончила.
      - А жалко, правда?
      - Очень.
      - И как мне было жалко! Но потом привыкла. Ты сама связала эти кружева на рукавчиках?
      - Сама.
      - У тебя есть крючки?
      - Даже два. Дать тебе один?
      - Когда мне за ним прийти?
      Потом и Русанда пришла к Домнике, посмотреть, что за цветы посадила та перед домом, и вновь стала вянуть трава на тропинке, которую они протоптали когда-то.
      Но детство уже ушло, они были взрослые, и Русанда не знала, для кого Домника палит свет допоздна, а Домника не знала, кто это так красиво свистит, когда проходит той стороной села, за прудами, где живет Русанда. И не то чтобы они скрывали что-то друг от друга, просто для секретов не было времени: стояла осень, а осенью работают одни руки, язык молчит. Так, слово какое выронишь за час, и то хорошо.
      Потом, зимой, они часто ходили друг к дружке, но дома всегда родители, при них неловко секретничать.
      И вот родители Домники уехали. Всю ночь будут они говорить, только бы ночь была подлиннее, только бы Трофимаш скорее заснул.
      К полудню наконец управились, и Трофимаш был снаряжен в дорогу. Не раз вспотел бедный мальчуган, прежде чем Домника сказала, что все в порядке. Зато, только вышел из хаты, бросил шапкой в сороку и попал бы, не оглянись она вовремя. Потом вытащил хворостину из плетня - на тот случай, если встретит собаку, которая не поленится на него залаять, и наконец отворил калитку.
      Через полчаса Домника случайно посмотрела в окно и, к великому своему удивлению, увидела, что Трофимаш торчит за воротами.
      - Ты еще дома?!
      Трофимаш нагнулся, чтобы посмотреть на сестру в щель между досками.
      - А здесь мертвый воробей лежит.
      - Ну так что?
      - Давай похороним.
      - Похороним потом. И если скоро не вернешься, не видать тебе больше моих ботинок.
      Трофимаш двинулся было с места, поглядывая изредка назад, а когда Домника скрылась в хате, вернулся обратно, хворостиной выкопал ямку за обочиной дороги, схоронил воробья и сверху насыпал холмик. Некоторое время постоял, размышляя, следует ли поставить воробью на могиле крест. На всякий случай воткнул палочку на краю холмика и, свершив это доброе дело, отправился в путь.
      5
      Стемнело, нити потеряли цвет и слились в один серый поток. Мать закрыла дверцу печи и принялась подметать пол, - значит, скоро и ужин. Русанда вышла из-за станка, зажгла лампу, поставила столик посреди комнаты. Бадя Михалаке сидел задумавшись на скамеечке перед печкой и по старой привычке поглаживал пальцами макушку - когда-то там торчал непокорный вихорок, теперь же просвечивала лысина, но привычка есть привычка.
      Внезапно кто-то лязгнул в сенях дверной щеколдой.
      - Выйди, Михалаке, посмотри, кто там.
      Но баде Михалаке хорошо у печки.
      - Ветер балуется...
      Скрипнула дверь.
      - Кто-то идет.
      Через некоторое время с грохотом падают вилы, которые всегда стоят в сенях за дверью. Мать Русанды хочет перекреститься, но ей некуда поставить вымытую тарелку, и она сердится:
      - И кого это черти носят на ночь глядя?
      Русанда широко распахивает дверь, чтобы видеть, что делается в сенях. Никого нет. Потом в полосу света попадает маленькая фигурка.
      - Это ты, Трофимаш?
      - Я.
      - Почему не входишь?
      Когда Трофимаш показывается на пороге, все приходят в ужас. В правой руке он держит обломок хворостины, левой пытается вытереть пальтишко. Какое там! В густой грязи и руки, и лицо, и пальтишко.
      Русанда опустилась перед ним на колени.
      - Что с тобой случилось, Трофимаш?
      Трофимаш глядит в землю, раздумывая, с чего бы начать, а бадя Михалаке приходит ему на помощь.
      - Что ты его расспрашиваешь? Обмой сначала.
      Но Трофимаш ни за что на свете не хочет снять пальто.
      - Я вымою только руки.
      - Но почему ты не хочешь раздеться?
      Этого Трофимаш не может сказать. Русанда подставляет ему свое ухо, и он, покосившись и увидев, что все заняты своим делом, шепчет:
      - У меня оторвалась пуговица. И как раз от штанишек.
      Бадя Михалаке прячет улыбку, делая вид, что ищет что-то за печкой. И все принимаются ухаживать за Трофимашем - на его счастье, он попал в дом, где не хватало сына и брата. Но, когда дело доходит до хворостины, Трофимаш упрямится и ни за что не хочет ее бросить. Только на время, пока моет лицо и руки, сует ее под мышку.
      - Ну теперь ты нам скажешь, что случилось? - спрашивает бадя Михалаке.
      - Подрался.
      - Так... С кем же?
      - С одним мальчиком.
      - Гм! Из-за чего же вы подрались?
      - А он хотел отнять у меня хворостину.
      - И ты не отдал?
      Трофимаш отвечает с гордостью :
      - Не отдал.
      - Молодец. Теперь садись с нами за стол.
      - А я только что ел.
      - Э, брось... Знаю я, когда ты ел.
      Трофимаш удивлен:
      - А откуда вы знаете?
      - Вижу по глазам.
      Ну раз так, Трофимаш сразу усаживается за стол. Бадя Михалаке соорудил было ему стульчик из пустого перевернутого ведра, но Русанда сажает его рядом на лавке.
      На стол ставят две тарелки с варениками. Трофимаш интересуется:
      - Какие с брынзой?
      - С картошкой не подойдут?
      - Подойдут, но уже после.
      Потом, когда он завозился с насаженными на вилку тремя варениками, Русанда спросила:
      - Домника что делает?
      - Прядет. Сказала, чтобы ты пришла к нам сегодня вечером. Отец с матерью уехали в Бельцы - приезжает бэдица Тоадер, вооруженный орудиями.
      - Приезжает домой?!
      - Нет, едет на войну, и они поехали с ним повидаться. И я должен был поехать, но не на кого было оставить дом.
      Русанда встает из-за стола и смотрит то на отца, то на мать.
      - Пойти?
      - Отчего же не пойти? Только поешь сперва.
      Но Русанда уже одевается.
      - Трофимаш, почему ты не сказал это с самого начала?
      Он удивленно смотрит па нее.
      - Так... я же ел вареники.
      Пришлось немного обождать, пока мальчик насытится. Потом его одевают. Прежде чем выйти, Трофимаш церемонно прощается с хозяевами и говорит баде Михалаке:
      - Так я еще загляну к вам как-нибудь на днях. Бадя Михалаке улыбается.
      - Конечно, приходи!
      Когда они вышли на дорогу, Русанда взяла Трофимаша за руку. Он сунул хворостину под мышку - теперь ему нечего бояться. Потом остановил Русанду и попросил:
      - Не говори Домнике, что руки у меня были в грязи.
      - Отчего же не говорить?
      - Потому что она не захочет приехать в Бельцы, когда я буду проезжать с орудией.
      Она молчала, и он спросил еще раз:
      - Не выдашь?
      Русанда наклонилась, прижалась щекой к его лобику, и Трофимаш облегченно вздохнул. Потом осторожно отвел голову и озабоченно посмотрел по сторонам: не видел ли кто?
      Хоть и мал годами, но уже знал, что подобные вещи хороши только тогда, когда они свершаются в полной тайне.
      6
      Бедный Трофимаш! Он надеялся весело провести этот вечер, но старшими над ним остались девушки, а чего только не выдумают девушки, когда они предоставлены самим себе! Сперва они стали учить его прясть. Мальчик сначала отнекивался, но потом ему понравилось, и, если бы Домника вовремя не попрятала все веретена, он попортил бы немало пряжи. Потом принялись учить его танцевать, но Трофимаш, боясь, как бы ему не наступили на ноги, разбил под лавкой крынку и был крайне удивлен, когда Домника, вместо того чтобы надрать уши, угостила плэчинтами.
      За столом Домника шепнула что-то Русанде, Трофимаш потребовал ввести его в курс дела, и когда Домника не захотела поделиться, он надулся, выбрал себе несколько самых поджаристых плэчинт и полез на печку: пусть себе шепчутся, сколько им влезет. Он как-никак мужчина. Мужчины, как известно, народ прямой, открытый.
      И поздно, и ночь на дворе. По ночам бродят воры.
      - Домника, а у вас злая собака?
      Домника отодвинула занавеску, посмотрела в окно.
      - Злая, только она не вылезает из будки. Лает оттуда.
      - А если они придут?
      Домника посмотрела вокруг - что ж, если воры заберутся в дом, девушкам будет чем отбиваться.
      - Русанда, а разбойники крадут девушек?
      - Крадут. Только сначала договариваются с ними.
      И поздно, и ночь на дворе. По ночам ходят парни.
      - Домника, а если придут парни, мы их пустим?
      - Боже упаси!
      - А если они будут проситься?
      - Да разве они просятся, когда приходят?
      - Тогда давай подметем пол, чтобы не высмеяли нас потом.
      - Еще как!
      Девушки подмели пол, потом поменялись платочками, уселись друг против дружки и диву даются, до чего они хороши.
      И поздно, и ночь на дворе. Ночью ходят привидения.
      - Домника, в этой хате умирал кто-нибудь?
      - В позапрошлом году умерла бабушка.
      - Что ты говоришь! А когда ее положили в гроб, кошка не прыгала через покойницу?
      - Не помню. А если прыгала?
      - Как, ты не знаешь? Если кошка перепрыгнет через покойника, мертвец становится привидением и каждый вечер приходит домой посмотреть, что делают его родные.
      Домника улыбается.
      - Э, мою бабушку не возьмут в привидения, даже если бы через ее гроб прыгала кошка со всеми своими котятами.
      - Почему так думаешь?
      - Разве ты ее не помнишь? Она была такая маленькая. Вечно у нее болела поясница. А раз уж ты привидение, хочешь не хочешь - ходи, а кладбище аж на том конце села. Два раза прошлась бы до дому и снова умерла бы.
      - А правда, что она хорошо гадала на картах?
      - Ох, Русанда, скажу - не поверишь! Вечером наворожит маме, что у нее будут неприятности, - и что ты думаешь! - на другой день или коршун утащит утенка, или корова отвяжется от яслей и сжует всю петрушку. А что может быть неприятнее, чем остаться на все лето без петрушки?
      - И чужим тоже гадала?
      - Сколько угодно!
      - Кому именно?
      - Кому хочешь! Андреевой Василице сказала, что та долго еще не выйдет замуж, и разве не сидит она до сих пор в девках?
      - Домника, а ты умеешь гадать на воске?
      - Умею. Только нужна свечка из воска диких пчел.
      - А у вас нет такой?
      - Остался огарочек после бабушки, только мама прячет его. Давай поищем!
      Восковой огарочек лежал на потолочной балке в каса маре. Налили воды в тарелку. Русанда наклонила огонек над тарелкой. Огарок задрожал, уронив две желтые слезинки. Девушка покрутила пальцем так, что вода стала двигаться по кругу, и восковые капельки принялись гоняться друг за дружкой, пока не соединились. Русанда прыгала от радости.
      - Ты видела?
      - Так и знай - осенью выйдешь замуж. А ну, дай я себе погадаю.
      Но Домника не выйдет замуж ни осенью, ни через год, ни в ближайшие десять лет: уже полчаса капельки бегают по кругу, но они и ленивые, и слепые - однажды сошлись было близехонько, но так и не соединились. В конце концов бедная девушка схватила их и выбросила. Потом с затаенной завистью взглянула на Русанду и спросила как бы невзначай:
      - Ты на кого гадала?
      - На бадю Георге.
      Домника остолбенела.
      - На Георге тетушки Фрэсыны?
      Русанда смущенно ответила:
      - На него... А что - хороший ведь парень!
      Замечтавшись, Русанда водила пальцем по ободку тарелки, а рядом, прилепленный к краю стола, догорал забытый девушками огарочек из воска диких пчел. Русанда хотела было потушить, авось еще пригодится, но Домника заслонила его рукой:
      - Пускай догорит...
      7
      Перед рассветом оттаяла крыша, началась капель. Капли падают одна за другой, но никогда не упадут две вместе - только по одной, по одной, по одной...
      Домника намотала на палец прядь волос и тянет, тянет, если б сил хватило, вырвала бы. Некому ее бить за то, что забивает себе голову всякой всячиной. Рядом крепко спит Русанда, а она все думает, думает. И все мерещатся ей две капли желтого воска, - и всего-то одна капля воды между ними, а не сойдутся, не станут рядом. Лучше бы она подумала о другом... Поезд с Тоадером уже, наверное, в Бельцах. Хотелось бы его повидать... Она не в обиде на него ни чуточки, хотя он один виноват. Еще в школе подружился он с Георге тетушки Фрэсыны и приводил его почти каждый вечер. И скоро они к нему так привыкли, словно он был их сыном. Когда ее посылали поить скотину, Георге молча брал ведра и шел вместо нее. А в прошлую зиму он сделал ей дубовую прялку, одну из тех прялок, что служат целую жизнь, и не избавишься от нее, пока не сломаешь. Ничего больше он для нее не делал, и, может быть, ничего б не случилось, не забудь он у них свой платочек. Домника хорошенько выстирала его и вышила крестиком. И однажды, когда Георге выходил от них, она догнала его во дворе и сунула платочек ему в карман.
      Георге ничего не сказал. Только, приходя к ним, пристально смотрел на Домнику, словно хотел спросить ее о чем-то, а Домника делала вид, будто занята какой-то работой. Но пришла весна, и однажды, когда Домника сажала картофель в огороде, явился Георге, взял тяпку из ее рук, посмотрел, хорошо ли наточена, и спросил, кто научил ее вышивать.
      - Сама научилась. А что?
      - Молодчина. Моя мама о тебе прямо гимны слагает - ну что за нитки, что за крестики!..
      Домника сказала, что тогда у нее не было ниток, - разве то вышивка? Она сделала ее так, на скорую руку.
      - А теперь у тебя есть нитки?
      У нее не было ниток, но, сама не зная почему, сказала:
      - Теперь есть.
      Георге улыбнулся.
      - Ну тогда я забуду у вас еще один платочек.
      В тот же день она обошла все село, собирая разноцветные нитки, - теперь могла бы вышить все, что угодно. Но только на другой день пролетели над деревней два самолета, и со стороны Прута донесся глухой шум - там гудела и ухала земля.
      Георге не забыл у Домники второго платочка.
      Теперь ему будет вышивать Русанда - о, она умеет хорошо вышивать. А ей что делать со своими нитками, которыми она любовалась, берегла как зеницу ока? Выбросить?
      Падают капли с крыши - одна, опять одна и еще одна...
      Нет, она их не выбросит.
      И чтобы скорее уснуть, Домника считает капли: одна, две, три, четыре...
      Заворочался во сне Трофимаш, но Домника уже не слышала - она спала глубоким сном. Поднялась Русанда и укрыла его. Ей только что приснился дом, который она любила больше всех домов на свете, - большой дом с двумя окнами. Вдруг одно окно открылось настежь, и перелез через подоконник черноволосый парень. Завидев девушку, подошел к ней и сказал:
      - Милая...
      Светало. Занавески на окнах стали пепельного цвета, и по улице проехал верховой, но ни одна собака не откликнулась на зычные шаги лошади, с трудом месившей раскисшую дорогу.
      Русанда вдруг затосковала по своему дому, где легче мечталось и откуда рукой подать до того, который только что сказал ей "милая".
      8
      Георге почти не помнил своего отца: еще не мог взбираться к нему на колени, когда остался сиротой. Может, он всего несколько раз за свою жизнь произнес слово "отец", а может, и ни разу. И научился сам делать себе игрушки, и ел виноград только с хлебом, чтобы было сытнее. Возможно, он слишком рано понял, почему их пшеница поспевает позже, чем у других, почему каждую субботу дядя его Петря приходит к ним смазывать телегу и почему, когда он ходит колядовать, люди дают ему два бублика, а остальным ребятам только по одному.
      В десять лет он уже ездил пахать, цепляя плуг за задок телеги, - ни поднять, ни снять не хватало еще сил. И так из года в год он оставлял свое детство в играх других мальчишек, а сам чуть свет выезжал в поле, где самой лучшей сказкой был обеденный отдых, самым лучшим товарищем - вороной жеребенок и самой красивой игрушкой - прямая, с теплой гривой борозда. И ночью ему снились рожь, и плуг, и жеребенок, но никогда не снились калитка, звезды и девичьи глаза. И если он был удручен, это означало, что у него плохо взошла рожь; если вечером, вернувшись с поля, он наклонялся приласкать собаку, значит, он хорошо поработал в тот день. А если и одолевала какая-нибудь мелодия, он насвистывал ее, пока шел за водой, чтобы не терять времени даром.
      Тяжелый труд сделал из него здоровенного парня, а вечные хлопоты научили спокойной и зрелой мысли. И вот тетушка Фрэсына вдруг увидела намного раньше, чем ожидала, что в доме вырос мужчина - хозяин; деревенские парни нашли еще одного товарища, на которого можно было всегда положиться, и, к великой радости девушек, на вечеринки стал приходить немного застенчивый, молчаливый черноволосый парень.
      Сядет, улыбнется и помолчит. Еще помолчит, еще улыбнется. Разговорить его, раскачать не было никакой возможности. Все эти игривые взгляды, намеки, перешептывания летели как пушинки, не задевая его. Натруженный за день, он сидел себе в уголочке, улыбался, погруженный в заботы дня завтрашнего, старался поменьше слушать, пораньше смотаться, так что в конце концов родители местных красавиц стали смотреть на него недобрыми глазами и говорили промеж собой:
      - Уж этот наработает, уж этот наживет...
      Дело, однако, было вовсе не в этом. Георге был застенчивым по натуре, а его стыдливость осложнялась еще и тем, что жили они с матерью в большом недостроенном доме. Покойный отец собрался было построить его на долгую и красивую жизнь, но ему не суждено было прожить эту жизнь, и заложенный им дом так и остался с заколоченной парадной частью - ни окон тебе, ни дверей. Эти передние комнаты, задуманные отцом для веселых праздников, для гостей, теперь стояли полутемные, служили для хранения зерна, всякой всячины, и это действовало на него угнетающе. Было что-то постыдное в том, что люди собрались для большой, веселой жизни, да вдруг замерли, срезанные на лету.
      Для юноши завершить то, что задумано отцом, - дело нелегкое, непростое. К тому же вокруг шелестели одни низкорослые дубовые леса, сосновые доски привозили из Карпат, и стоили они неслыханно дорого. Собственно, доски в конце концов можно было и достать, и мастера хорошего можно было найти, если бы один большой, так чтобы по-настоящему, урожай... А время, как назло, было против - то сплошные дожди, то засуха и недород...
      Поле, однако, обещало ему осмыслить, украсить его жизнь, и потому Георге с утра до ночи пропадал в поле. И когда он возвращался усталым и молчаливым, значит, посевы опять горят на корню; если он возвращался веселый и шутил с соседями, значит, дело в том зеленом мире как будто идет на поправку.
      Ни бесконечные блуждания сверстников по залитым лунным светом улицам села, ни их красивые, переворачивающие душу песни, ни загадочные намеки соседских дочерей, пи томные молодухи, ни восхваляемое всеми молодое вино ничего его не занимало, так что стали уж поговаривать: а сын ли он своего отца, течет ли в его жилах кровь? Может ли так быть, чтобы один сгорел ярким пламенем, а другой едва-едва дымился?!
      9
      Во двор пробрался теплый ветерок и треплет ржаные соломинки, выбившиеся из-под застрехи, блеет ягненок, пробуя свой голос, и на крыше у соседей весело заливается ветрячок.
      А в хате! Боже, что творится в этой хате! Громадная печь с потертыми боками, двойные оконные рамы с айвой между ними, с айвой, на которую и дети уже не обращают внимания, коврики, постеленные у самого порога, чтобы не дуло из сеней, и вечно они вылезают за порог, как только откроешь дверь, смотришь на все это, и так досадно, и так неловко, когда приходит чужой человек.
      Русанда кончила ткать, расстелила ковер и долго глядела на него. Хорош. Ну конечно же, хорош! На стене он будет красивым, еще каким красивым!
      Кошка долго мяукала в сенях, потом стала царапать дверь. Русанда открыла ей, а куры как сумасшедшие кинулись кто куда, подняв столб пыли и опрокинув пустое ведро.
      - Ну входи же...
      В саду увидела кролика. Тот обгладывал веточку и, услышав собачий лай, сел на задние лапки, насторожил уши.
      - Какой хорошенький! Дай-ка я тебя поймаю!
      Быстро сунула ноги в старые калоши, что дежурили возле чулана со времен Ноя, и побежала в сад. Но не успела дойти до погреба, взглянула на свои ноги и остановилась - пройдет еще кто-нибудь мимо и увидит ее в этом старье...
      Меж деревьев пронеслась ласточка, серенький комочек мелькнул над головой; девушка взглянула из-под ладони: эге-ге, где твоя ласточка!
      Пахло распускающимися почками, так хорошо и заразительно пахло, что чем больше вдыхаешь этот запах, тем больше, кажется, остается места в груди.
      А сверху струился мягкий и теплый свет. Русанда, запрокинув голову, глядела в небо, прозрачное и такое высокое, что если бы между теми двумя облачками был мостик и упасть с того мостика - брр! - Русанда передернула плечами, будто капля холодной воды попала ей за ворот. Еще раз взглянула на небо и улыбнулась - прозрачная, далекая синева, но, чу, что такое там, вдали, над горизонтом?!
      "Журавли! Летят журавли!"
      Оглянулась вокруг - кому бы сказать? Некому. Заволновалась, как хозяйка, застигнутая гостями врасплох.
      Двери у соседей закрыты, дороги пусты, и Русанда принялась в одиночку считать журавлей. Их было семеро. Летели они кривым клином, похожим на плужный лемех, и так славно, так мощно тот лемех вспарывал синеву над ее головой!
      Интересно бы у кого расспросить, где они зимовали, потому что лютые стояли в том году морозы...
      Вдруг услышала, как тонко отзванивает обух топора после каждого удара за домом отец чинил забор, - и бросилась к нему.
      - Вы видели журавлей?
      Бадя Михалаке, человек степенный, сперва вогнал топор в колоду, тыльной стороной ладони осторожно, чтобы не запачкать, сдвинул шапку на затылок любил чистые вещи, аккуратно носил их. Только потом спросил:
      - Где они?
      - Э, если так долго возиться! - Она взяла его за руку и потащила за угол. - Глядите!
      - Ничего не вижу.
      - Ну как же? - Девушка волновалась. - Смотрите - повыше вон того облачка, которое похоже на спящего теленка.
      - Ага. Погоди, я сосчитаю.
      Русанда пристально смотрела, как двигаются губы у отца.
      - Ну сколько?
      - Кажется, семь.
      Улыбнулась, довольная: быстро считает отец.
      - Как вы думаете, где они зимовали?
      - Наверно, там, где тепло. У тальянцев или в Австрии, может...
      - Ну, в Австрии тоже холодно зимой.
      - Значит, у тальянцев, больше им негде...
      По улице прошла тетка Докица, неся под мышкой новенькую ручку для сапы, - видно, поручала кому-то купить на базаре.
      - Беседуете?
      Бадя Михалаке тут же нагнулся и стал подбирать с земли занесенные ветром листья.
      Прошлой осенью его позвали в сельсовет на собрание, где нужно было что-то решить. И так как его специально позвали, он хотел сказать несколько слов. И только он начал говорить, как эта вот Докица заорала во весь голос:
      - Тю, а я забыла курятник закрыть!
      Спутала ему всю речь. "Старая ворона. Сидела бы со своими курами и не сбивала людей с толку".
      И он проворчал не глядя:
      - Беседуем, да...
      Но Русанда тут же подбежала к ней:
      - Тетушка Докица, вы видели журавлей?
      - Как? Уже прилетели?
      - Гляньте!
      Тетушка близоруко посмотрела сквозь ветви, не увидела их, да, кажется, и не очень старалась.
      - Знать, время, - философски заключила она. Потом, вздохнув, переложила палку для сапы в другую руку и пошла своей дорогой.
      И бадя Михалаке поднял топор.
      - Подержи немного ту перекладину. Достану гвоздь из кармана.
      Русанда подержала ему перекладину, потом просто постояла около него. Стояла бы так целый день и смотрела, как делает отец плетень: каждую хворостину он пристраивает на свое место и так ловко, что кажется, будто нарочно выросла такая кривая, чтобы лучше приладиться к плетню.
      А журавли все летели и летели - уже в голубой дали еле видны семь черных точек. Вот и улетели, а она так и не узнала, где они зимовали.
      Тальянцы! Что он знает, отец! Вот если бы мимо них прошел бадя Георге... Он все знает. Спросила бы? Ей-богу, спросила!
      Русанда приподнялась на цыпочках, высматривая меж других соломенных крыш ту, единственную. Наверно, и он чинит плетень. Теперь, весной, все село чинит плетни.
      А что, если сходить к ним? Ей-богу, она пойдет, ведь ходит же тетушка Фрэсына к ним, и никто не удивляется, чего это она приходит.
      Девушка быстро разобрала ткацкий станок, надела туфельки и вышла из дома.
      Светилось голубое, вернувшееся откуда-то издалека небо, и ветер ласкал девушку, упрашивая взять его с собой, и какая-то птичка сидела на ветке с крохотной соломинкой в клюве, - казалось, хотела спросить у нее совета, где бы ей лучше гнездышко свить.
      Все проснулось, заиграло, и Русанда шла, опьяненная, обласканная, шла все быстрей, и чудилось ей, будто у нее такие легкие ноги, что казалось, еще немного, еще миг и она сама оторвется от земли, взлетит.
      10
      Тетушка Фрэсына как раз собрала цыплят в сито, чтобы вынести во двор. Десяток махоньких, мяконьких клювиков, быстрые, наивные глазенки, и все эти живые комочки чирикали, били поклоны, пытались взлететь - птицы как-никак.
      Хотя у тетушки Фрэсыны сегодня дел было по горло, она уселась на минуту поиграть с цыплятами. Рядом тревожно квохтала наседка, кружась вокруг хозяйки, и время от времени вытягивала шею, чтобы посмотреть, что делают в сите ее птенцы.
      Тетушка Фрэсына перебирала цыплят пальцами, касаясь то головок, то крылышек, и пыталась сказать им что-то на их птичьем языке:
      - Ти-ти-ти...
      Внезапно она услышала шаги перед домом. Подняла голову - на пороге стояла Русанда и мяла в руках платочек.
      - Добрый день.
      - Добрый день, дочка.
      Тетушка быстрым взглядом окинула стройную фигурку, полюбовалась такими красивыми карими глазами и улыбнулась ей, как улыбаются матери, увидев и у других очень красивого ребенка.
      - Садись. Я пойду выпущу цыплят во двор.
      Но когда она, заботливо прижимая к себе сито, дошла до порога, Русанда попросила:
      - Дайте, я понесу.
      Осторожно вынесла, поставила сито перед домом и выпустила цыплят на землю. А те сбились в кучу, не дышат. Боятся. Девушка хотела взять в руку одного, а влезли трое, и наседка стала беспокойно кружиться вокруг. Тетушка долго смотрела на ее тонкие брови, длинные ресницы, которые бросали тень на щеки, и думала: "Ох, и красивая же будет, плутовка! Сколько парней из-за нее передерутся!"
      Когда они вернулись в хату, девушка спросила ее:
      - Я слышала, у вас есть семена георгинов. Не дадите мне немного?
      Тетушка чуть распустила платок под подбородком. "Все мы когда-то ходили за георгинами".
      - Нет их у меня, дочка. Было несколько, да я их уже сама посадила. Вот приходи осенью и возьми сколько хочешь.
      - Осенью-то я приду!
      Уже взялась за дверную ручку, но у них не так просто открываются двери. И тут заметила под зеркалом полотенце с вышитыми на нем листьями.
      - Кто это вам вышивал?
      - Я. Только я плохо вижу, и листья получились какие-то вымученные. Правда?
      И не хотела бы огорчать тетушку, да что поделаешь!
      - Нитки не те. - И, как будто для того, чтобы утешить ее, спросила: - А у вас нет какого-нибудь чистого полотенца?
      - Есть, как не быть.
      - Если хотите, дайте, я вам вышью колокольчики. У меня как раз есть подходящие нитки.
      Тетушка Фрэсына вынула полотенце из сундука с огромным замком, ключ от которого потерял еще ее дед, и замок висел в кольце без толку.
      Русанда аккуратно сложила полотенце, попрощалась и вышла из дому. Так волновалась, что даже в кончиках пальцев чувствовала биение сердца, и почему-то горели щеки. Господи, хоть бы тетушка Фрэсына не смотрела так пристально... А тут еще не успела спросить о самом главном и даже не знает, как это сделать.
      Наконец, пробуя, хорошо ли закрывается у них калитка, спросила с безразличным видом:
      - А где ваша телега? Что-то не видно.
      - Георге поехал пахать.
      Русанда задумалась, раскачивая калитку.
      - Вы уже пахали в Хыртопах?
      - Нет еще. Завтра поедет.
      Она уже совсем собралась уходить, и все бы прошло отлично, только, видите ли, и тетушка Фрэсына была когда-то девушкой. И она спросила Русанду, лукаво глядя ей в глаза:
      - А вы что сеете в этом году в Хыртопах?
      Русанда приподняла брови, прикусила губу.
      - Мы будем сеять кукурузу. Только позже, гораздо позже, - сказала она с большой досадой.
      И тетушка дала провести себя за нос. Еще принялась ее утешать:
      - Это хорошо. Мы тоже посеем кукурузу. Вот наработаемся этим летом на прополке!
      Идя домой, Русанда улыбнулась: "Как бы не так, буду я ждать до прополки! Завтра же пойду в Хыртопы. Только что теперь делать в иоле?"
      Возле самого дома заметила на тропинке горошину. "Что, если посеять в Хыртопах горох? Горох - это чудная вещь, без него в хозяйстве совершенно невозможно обойтись".
      Дома она первым долгом спрягала полотенце, чтобы не запылилось, а потом пошла искать отца. Бадя Михалаке уже закончил обрезать верхушки плетня и теперь подбирал срезанные веточки.
      - Отец, мы в этом году будем сеять горох?
      - Горох? Нужно бы, - и, как всегда, сдвинул шапку на затылок тыльной стороной ладони, - только у нас нет места в огороде.