Леонид перестал сверяться по компасу и карте-зажечь спичку под этаким дождем было невозможно. Он сетовал на интендантов - не обеспечивают карманными фонарями. Вспоминал, как Старик посмеивался: "Станете бегать по ночам на свиданья, батареек вам не напасешься". Невольно Леонид удивился: "Вспоминаю, словно давно это было - в другой жизни..."
      Виталий окончательно завяз в упругом, пружинящем бурьяне - упал. Леонид кинулся помочь ему, и Виталий пробормотал смущенно:
      - Летать рожденный - не может ползать.
      - Что ж, давай руку - полетим.
      - А знаете, как нам в летной школе показывали боевые порядки истребителей?
      - Нет, не знаю.
      - На строевых занятиях! Мы становились звеньями во фронт, потом начинали движение и по командам на ходу перестраивались то в левый, то в правый пеленг, то снова возвращались к боевому порядку фронт. Так нас тренировали перед полетами в строю. Получалось, что мы на земле действовали, как должны будем действовать в воздухе, - пешие по-летному.
      - Ну а здесь у нас с тобой наоборот получается: летные по-пешему.
      И рожденные летать все же поползли дальше.
      Неожиданно в полной тьме они едва не наткнулись на какое-то жилье. Прямо перед ними темнел не то дом, не то сарай. Подальше белело несколько стоявших в ряд мазанок.
      Виталий обрадовался: вот он сейчас войдет в первую же хату, спросит, что за селение и как пройти к хуторам Свободному или Ново-Донскому.
      - С ума сошел! Убьют, если там фашисты.
      - Не могу больше идти.
      - Ну сядь отдохни вон у сарая.
      Летчики сделали несколько шагов, и то, что казалось сараем, на глазах превратилось в стог. Виталий тотчас присел под него с подветренной стороны - хоть от дождя защитился. Леонид достал свой НЗ, разделил его пополам с Виталием. После еды захотелось пить. С другой стороны стога по сену текли ручейки - Леонид напился. А когда вернулся, Виталий уже спал. Леонид понимал: ему все равно не заснуть - мокрые ноги начинали отчаянно мерзнуть, как только он останавливался.
      И, держа пистолет в правой руке, готовясь при случае выстрелить, он пошел к домам. Надо было определиться. Ведь последние часы они двигались по степи, угадывая дорогу лишь благодаря ветру. А он мог незаметно изменить направление.
      Леонид остановился шагах в двадцати от белевшей впереди мазанки. Говорят, сомневаясь-воздерживайся!
      Он это вовремя вспомнил. Неожиданно блеснула полоса света - дверь мазанки открылась и тут же закрылась.
      Кто-то вышел из хаты и пошел по улице, подсвечивая себе карманным фонариком. Неужто здесь немцы? У наших ведь нет карманных фонариков.
      Захлопали двери в других домах. Замелькали по улице узкие пучки света, послышались команды... Слов он не различал из-за ветра. Да и темнота не только скрывала Леонида - мешала толком разобраться: свои или чужие поднимаются по тревоге. Тут колонна автомашин, светя желтыми (немецкими) фарами, стала вытягиваться из поселка. И Леонид понял, что идет она в сторону все той же станции Атаман. Ночью наши наступать нс станут, да еще с горящими фарами... Значит, и здесь фашисты бегут. Да, вероятно, сейчас летчики как раз и вышли на такой путь отхода.
      Ступая осторожно, Леонид возвратился к Виталию.
      Невольно позавидовал спокойному сну юноши. И впервые ощутил, что тоже устал. Присел под стог, снял сапоги, растер замерзшие ступни. Затем разгреб сено и сунул туда ноги - в тепло. Сено приятно щекотало кожу, и ноги быстро согрелись. Сырые носки Леонид спрятал под комбинезон в надежде высушить. А сапоги набил сухим сеном и тоже затолкал поглубже в стог, благо сено еще не слежалось.
      Леонид блаженствовал, даже вроде задремал. Увы, ненадолго. Внезапная судорога болью свела ступни, задрала вверх большие пальцы. Он принялся растирать ступни - верное средство и на этот раз помогло. Снова он начал задремывать - привычная настороженность его оставила, он забылся, очень уж разморило тепло, приятно опьянил запах сена... Но тут еще более острая судорога пронзила голень, натянув сухожилия. Казалось, они того гляди лопнут. Леонид подскочил, словно его ударило током, и едва не вскрикнул боль была нестерпимой.
      Он попытался изменить положение тела в стогу. Однако снова и снова судороги стягивали большие пальцы ног - растирание помогало лишь ненадолго. Пришлось надеть сырые носки, натянуть так и не высохшие сапоги, вылезти из стога... Леонид топтался на одном месте, время от времени подпрыгивая, давая разминку усталым мускулам. А Виталий спал себе преспокойно, хотя п натренированности далеко уступал своему старшему товарищу. "Молодость, счастливая молодость!.." - почти постариковски роптал Леонид. Ему жалко было будить Виталия, но не проводить же всю ночь в стогу рядом с только что оставленным немцами хутором.
      Виталий сначала молча отбивался. А когда Леонид силой поставил его на ноги, сказал с горечью:
      - Ну куда мы пойдем? Направления точно не знаем.
      Проще у жителей спросить, кто в поселке.
      - Жители разные-иные могут и выдать нас.
      - Пойду один, пусть погибну, зато вы дойдете.
      - Запрещаю!
      Леонид не разрешал себе колебаться. Он видел: колонна автомашин покинула хутор. Но неизвестно, не осталась ли там какая-то часть войск противника. Да и новые вражеские подразделения еще могут подойти.
      Леонид решил: к своим идти всю ночь-вплоть до рассвета. На свету и определиться будет легче. А пока ориентироваться по ветру - вряд ли он так уж резко изменил направление. Днем они в крайнем случае отсидятся в скирдах или стогах.
      Дождь прекратился, однако ветер стал заметно холоднее. Мокрые комбинезоны, летные шлемы, перчатки, унты Виталия и сапоги Леонида покрылись тонкой ледяной коркой. На ходу корочка льда отшелушивалась, спадала. Но на мокрой одежде словно бы изнутри нарастала новая. Ломаясь и крошась, она слегка позванивала.
      "Нам будто ботала подвесили, как коровам", - посмеивался про себя Леонид.
      А Виталию было не до смеха. Он едва тащился, шлепая калошами по грязи. Иногда Леониду казалось: вотвот он упадет! И Леонид шел с ним рядом, чтобы поддержать парня. Вдруг он присел, потянул Виталия за рукав, шепнул:
      - Смотри! Не часовой ли там на бугре?
      Действительно, на фоне неба впереди вроде вырисовывалась фигура... Вот она шевельнулась... Виталий ответил тоном полнейшего безразличия:
      - Человек с ружьем.
      Он уже сел - использовал предлог для отдыха. И было неясно: заметил ли Виталий у часового винтовку или просто вспомнил название пьесы? Леонид подумал: чей бы ни был этот часовой, он в такую ночь выстрелит без предупреждения, не станет разбираться, свои или чужие.
      Леонид поднял Виталия, повлек его в обход...
      Внезапно ночь посветлела - это чудо сделала луна даже сквозь тучи, как только взошла над горизонтом.
      Леонид сразу упал, потянув за собой и Виталия. В прозрачном лунном свете - смутно, а все же можно разобрать - прямо под ними раскинулась широкая балка с крутыми берегами. Летчики лежали на ее краю, а в ней было полным-полно танков и автомашин...
      "Снизу на фоне неба нас будет видно, как того часового, если встанем", - соображал Леонид. Он напряженно всматривался, но, конечно, никаких знаков опознавания разглядеть не мог. Да и контуры машин и танков расплывались, не удавалось определить, чьи они. Наверно, все-таки немецкие. В балке господствовала абсолютная тишина, не было никакого движения. Леонид понимал: в степи любые войска чаще всего располагаются по оврагам, ложбинам ради близости к воде. Вот и на дне этой балки поблескивал ручей, его пересекала полоса довольно густых кустов - там можно скрытно перебраться. .. Леонида аж передернуло- опять идти вброд по холодной воде!
      Они немного отползли от края балки н пошли вдоль нее в обход. Леонида теперь страшно раздражал звук шлепающих калош. Если бы ремень или веревка - подвязать бы их! Но ничего похожего у летчиков не было.
      Зато им повезло: они по кустам спустились к ручью и Леонид нечаянно набрел на узкое место. Виталий перепрыгнул, не потеряв калош.
      Теперь земля, раскисшая было от дождя, покрылась твердой коркой, как и одежда летчиков. Идти стало труднее в тех местах, где прежнюю мягкую почву пересекли следы танков и автомашин. Но своих или вражеских?
      "Да, сверху - для летчика - этот чертов "слоеный пирог" выглядит куда проще и понятнее, чем для пешего", - невесело заключил Леонид.
      Однако пружина дальнего пути еще подталкивала его. Леонид словно физически ощущал инерцию движения. Она не позволяла остановиться. И в нем все еще жила уверенность: они не погибнут, дойдут к своим.
      Миновав благополучно балку с танками, летчики вскоре вышли ко второй. Вдоль нее тянулся ряд белых мазанок с голыми зимними садочками. Это напоминало японские гравюры - черной тушью по белесому или светлосерому фону.
      Опять Виталий стал просить разрешения воитн в первую хату-узнать, что в хуторе. Начало развпдняться.
      Леонид не то чтобы заразился усталым безразличием Виталия, но почувствовал: пора позаботиться о дневке. Он сказал:
      - Ладно, сейчас узнаем. Только я сам пойду. Вот, держи мой планшет с документами и картами. Станешь около вон той глухой, без окон, стены. Если услышишь стрельбу, сразу сжигай все. Лишь после того двигай мне на помощь. Ну а последнюю пулю, как уговаривались, - помнишь?
      - Помню, товарищ старший лейтенант!
      Леонид положил Виталию руку на плечо, легонько притянул юношу к себе, но тут же и оттолкнул. Сказал:
      - Ну, пока!
      Леонид осторожно обошел хату, дернул дверь. Она была заперта изнутри. Леонид подумал: "Мы все же отошли от станции Атаман километров пятнадцать - двадцать. И противник продолжает отступать. Уж в этом-то хуторе вряд ли остались немцы. А нам все-таки лучше в домах прятаться, чем в степи замерзать..." Он сильно постучал в дверь. И тотчас женский голос за дверью отозвался:
      - Кто там?
      - Скажите, какие войска в хуторе?
      - Да кто ж их знает? Я три дня из дому не вылажу.
      Может, еще немцы, может, уже красные... Вы напротив зайдите, там скажут.
      Леонид про себя отметил: сказала не "наши", а "красные"! Боится? Из последних сил он пересек широкую, травянистую, посеребренную и скованную утренником улицу хутора. Дверь в хату напротив была открытавиднелись обширные пустые сени. Только подойдя ближе, Леонид разглядел в нх глубине большой плоский сундук.
      И услышал сзади шум... Резко обернулся-Виталий! Тот повесил на себя оба планшета и плелся, держа в правой руке пистолет, а в левой - карты, документы и спички...
      Но тут за спиной Леонида в хате хлопнула дверь! Он снова обернулся-уже рывком. В проеме входной двери стоял высокий седой старик. Леонид непроизвольно направил на него пистолет, сделал несколько шагов - вплотную подошел к двери. Спросил свистящим шепотом:
      - Кто в хуторе, немцы или красные?
      Нарочно повторил слова женщины из дома напротив.
      Пусть старик не догадывается, чьи это летчики, на них ведь нет никаких знаков различия. Так он вернее ответит правду. Но старик побледнел, попятился и неожиданно сел на сундук. Он молчал.
      Леонид переступил порог сеней и повторил свой вопрос как только мог тише. А старик по-прежнему упорно молчал. Таращился - силился скрыть страх. Леонид почувствовал, что осторожничать уже нет сил - надо действовать. И он дернул дверь, ведущую из сеней в хату, так, словно первый раз в жизни вырвал вытяжное кольцо парашюта.
      Прежде всего бросились в глаза сапоги - на кровати лежал военный. Леонид навел пистолет ему в грудь, а взгляд скользнул дальше и уперся в синие петлицы на вороте зеленой гимнастерки. Там убедительно красовались такие же, как у него самого, "кубики", только не три, а два красных квадрата - знаки различия лейтенантакавалериста! Значит, вопреки всему, он дошел к своим.
      И хотя наконец ничто не угрожало им с Виталием, победного настроения не было. Он только еще сильнее, чем даже во время их трудного пути, ощутил свою немыслимую усталость. Долго сдерживаемая, она словно прорвалась лавиной-затопила Леонида целиком. И он уже не мог ни радоваться удаче, ни гордиться собой. Слишком велика была его измученность, она не пропускала сквозь себя ничего. Гасила торжество, подавляла все чувства.
      Каким-то последним усилием воли Леонид не позволял себе просто лечь на пол. А Виталий, войдя вслед за ним в хату, сразу сел на пороге-понял, что попал к своим.
      Леонид разбудил лейтенанта-кавалериста. Тот, увидев летчиков, вскинулся, стал было нашаривать лежащую рядом шашку... Но Леонид сказал:
      - Успокойтесь! Наш самолет сбили немцы у станции Атаман, и мы всю ночь шли пешком к своим. Устали очень. О нас надо дать радиограмму в штаб фронта.
      Можно и открытым текстом, быстрее дойдет.
      Леонид присел к столу, вынул блокнот из планшета, написал радиограмму капитану Воротову. Капитан сразу сообщит в полк - Старику не придется долго беспокоиться о судьбе пропавших летчиков.
      И лейтенант - командир взвода конных разведчиков-послал одного из бойцов на радиостанцию своей кавдивизии.
      В хате было размаривающе тепло. Летчики с наслаждением разулись, сняли шлемы и комбинезоны. Леонид попросил таз с теплой водой и принялся отогревать застывшие ноги. По нечувствительности больших пальцев заключил: они отморожены. Спросил лейтенанта, где у них врач. Но тут же рассудил, что гораздо раньше увидит своего полкового доктора Козулина - наверно, командир полка пошлет за ним и Виталием санитарную машину.
      Вошел тот старик, что встретил их в сенях, - видимо, хозяин хаты. Леонид спросил:
      - Как же вы не крикнули, не предупредили лейтенанта? Будь мы немцами, могли бы его убить.
      - А ты зачем туману напускал? "Красные, красные. .." - так только фашисты говорили.
      Леонид рассказал о хозяйке первой хаты. Но старик не принял его объяснения:
      - Глупую бабу послушал. А что она знает? Три дня из дому не выходит трясется.
      "И ты не больно-то храбрился под пистолетами", - подумал Леонид. И перевел разговор, спросил:
      - Сильно вас фашисты притесняли?
      - Так они разве ж люди? Сядут за стол, угнутся всяк над своей миской... Ровно собаки...
      В этот момент хозяйка внесла чугун супа, поставила на стол,пригласила:
      - Откушайте с нами чем бог послал!
      И Леонид понял сравнение старика "ровно собаки" - вся семья по старинному обычаю ела прямо из котла. Левой рукой под ложкой поддерживали ломоть хлеба, чтобы не пролить суп на стол. И сидели выпрямившись, хлебали не торопясь, с достоинством.
      После сытой еды Леонид свалился нa постель и сразу уплыл в сон.
      Когда он проснулся, в хате никого не было. Только Виталий еще по-детски сладко посапывал. И Леонид позволил себе немного понежиться - давно не приходилось.
      Он даже не знал, сколько сейчас времени, долго ли спал.
      Забыл утром завести часы, и они, конечно, остановились - не привыкли к такому обращению. Да и делать все равно было решительно нечего-только ждать машину. Беспокоила судьба оставленного ими "кукурузника". Но Леонид понимал, что сегодня же в полку он все узнает о самолете.
      Вдалеке загудел мотор. Ближе, ближе... Под окнами хаты машина скрежетнула тормозами и остановилась.
      Леонид услышал голос доктора Козулипа:
      - Ну, где тут наши летчики?
      Во дворе доктору что-то тихо ответил хозяин хаты, но Козулин продолжал по-прежнему громко:
      - А вот я погляжу, какие ноги так далеко их занесли.
      Леонид сел на кровати, спустил на пол босые ступни и лишь сейчас заметил: большие пальцы распухли. На левой ноге - сильнее. Но боли не было.
      Козулин, войдя в хату, сказал нарочито ворчливым "докторским" тоном:
      - Больным полагается принимать горизонтальное положение, когда в палате появляется врач.
      Леонид подчеркнуто старательно разлегся в позе больного. И доктор подсел на постель, сказал уже весело:
      - Ну-ка, посмотрим ваши геройские конечности!
      Он грубовато, как показалось Леониду, помял большие пальцы - от неожиданной боли Леонид даже дернулся. Козулин на это не обратил внимания, бодро заверил пациента:
      - Радуйтесь н веселитесь-ампутации не подлежат!
      Леониду, конечно, и в голову не приходило, что их могут отрезать. На лице его изобразилось удивление вместо радости. Козулин это заметил, счел долгом объяснить:
      - Капитан Воротов рассказал нам: чтобы сюда попасть, вы должны были перейти вброд три балки с разлившимися ручьями. А в январе мокрые ноги чреваты обморожением и гангреной. Сами понимаете. Ну, давайте-ка их сделаю вам все-таки перевязку.
      - Как же я тогда? В сапоги не влезу...
      - А я ваши унты привез, командир полка приказал захватить. И о "кукурузнике" своем не тужите. К нему Синев с техником слетали. Оказалось, надо только бензобак сменить, н завтра снова можно лететь в разведку.
      1977