Семен пожал плечами и хотел отвернуться, как фиксатый вдруг выхватил пистолет.
– Стоять дед! Дырка в башке – и прямо тут закопают!
Крайнев увидел, как побелело лицо Семена. Зрачок дула смотрел ему прямо в глаза. Пистолет в руках фиксатого плясал, казалось, вот-вот грянет выстрел.
ТТ, – определил Крайнев и вздохнул. Семен посоветовал ему не брать карабин – чтоб не пугать людей. Вот и не взял! С другой стороны, пока стащишь оружие с плеча… Он присмотрелся и вдруг решительно раздвинул притихших мужиков. Заметив его, фиксатый шагнул в сторону и сменил прицел; теперь зрачок дула смотрел в лицо Крайневу.
– Стоять, падла! Ты кто?
– Интендант третьего ранга.
– Командир, значит? Тоже хочешь дырку?
– Хочу!
– Счас! – ухмыльнулся фиксатый. – Командиру первая честь!
Он надавил на курок, но пистолет не выстрелил. Фиксатый недоуменно посмотрел на оружие, но больше ничего не успел – Крайнев пнул его между ног. Фиксатый согнулся и зашипел. Крайнев выкрутил пистолет из ослабевших пальцев, не удержался и добавил пинком под зад. Фиксатый сунулся лицом в дорожную пыль и засучил ногами, мыча.
– Кто привел?! – лицо Семена стало красным от злости. – Чей?
– Ничей! – буркнул Пилип. – Приблуда… Заявился вечером, достал пистолет, велел кормить, самогону дать…
– Откуда он?
– Рассказывал, гнали зеков по смоленской дороге – тюрьму эвакуировали, налетели немецкие самолеты, они и разбежались. Многих охрана побила… Долго сюда через лес шел. Хвалился, что задушил командира, забрал у него пистолет…
– Что не прибил ночью?
– Он дочку с собой положил! – шмыгнул носом Пилип. – Пистолет взял. Сказал: если что, ее первую. А сам с ней… Вернется зять с фронта, что скажу?
Семен махнул рукой и подошел к зеку. Тот уже пытался встать. Семен молча дал ему затрещину, затем быстро обыскал. За поясом зека нашлась финка, в карманах – запасная обойма к пистолету и сложенная вчетверо потрепанная бумажка. Финку Семен забрал, бумагу и обойму протянул Крайневу.
– Подходят к маузеру! – сказал Крайнев, возвращая обойму.
Глаза Семена радостно вспыхнули. Крайнев развернул бумагу. Это была копия приговора Особого Совещания, уже порядком затертая. Брови Крайнева поползли вверх.
– Статья 58, пункт 6?.. Шпионаж?..
– Не моя бумага! – прохрипел зек, приподымаясь. – У мертвого забрал. Глянь, как звали!
– Кернер Эдуард Эрихович… – прочел Крайнев.
– А я Николай. Гляди! – зек протянул правую руку ладонью вниз. На пальцах большими буквами было вытатуировано "Коля". – Не шей 58-ю, командир! Я по уголовке, социально близкий…
– Кто только что хаял большевиков? – зло спросил Семен. – Кто немцам помочь собрался? Пистолетом грозил?
– И забыл затвор передернуть! – хмыкнул Крайнев. – Это тебе не наган, Коля, нажатием на спуск не взводится! Не учили в тюрьме?
Зек в ответ только сплюнул.
– Что скажете, мужики? – повернулся Семен к мужикам. – Отпустим?
Все молча покрутили головами.
– Командир?..
– По законам военного времени… – Крайнев оттянул затвор ТТ и резко отпустил, курок встал на боевой взвод.
– Не марайся, Ефимович! Сам… – Семен забрал ТТ у Крайнева и рывком поднял Колю за шиворот. – Шагай, сволочь!
– Ты что, дед? – заверещал зек, но, подгоняемый пинками, послушно побежал к ближней опушке. Едва двое скрылись за кустами, как сухо треснул пистолетный выстрел.
Вернувшись, Семен отдал пистолет Крайневу.
– Собирайтесь! – сказал хмуро. – Кто в армии служил – айда за мной! Винтовки дам… Одного с оружием здесь оставим. Кто знает, сколько сволочи по лесам?..
* * *
Семен распоряжался и на поле боя. Отмерив шагами длинную яму, он поставил женщин копать, а трупы велел собирать мужикам. Крайнев поначалу удивился, но потом понял. Еще на опушке он почувствовал сладковатый запах, который усилился, стоило им отойти от леса. Его опять замутило, он с трудом преодолел позыв рвоты. Семен велел подобрать несколько шинелей и плащ-палаток, на них носили и таскали убитых. Ошметки человеческого мяса не трогали.
– Отмечайте ветками! – велел Семен. – Потом пройдем с лопатами и прикопаем!
…Тела таскали полдня. Их оказалось свыше пятидесяти. Еще двадцать убитых лежали в ряд за опушкой, все в бинтах – немцы обнаружили полевой госпиталь. Среди тел застреленных была женщина, немолодая, с прямоугольником-"шпалой" в петлице – военврач. Видимо, пыталась встать на защиту раненых, но немцы слушать не стали… Тащить расстрелянный госпиталь к общей могиле было далеко, и Семен прислал четверых мужчин выкопать могилу на месте. На опушке Крайнев нашел большой холм из свеженасыпанной земли – братская могила, вырытая самими солдатами в первый день боя. По всему выходило, что батальон потерял у дороги не менее четверти состава; остальные солдаты или отступили или попали в плен.
– Придется класть в три ряда, – заметил Семен, когда трупы собрали. – Большую яму день копать. Ничего, в германскую и не так бывало! Столкнешь в воронку и присыплешь…
У каждого убитого проверили карманы, забрали документы и вещи. Часов и обручальных колец не было. Крайнев вначале удивился, но потом вспомнил: в то время часы были роскошью. Что говорить про кольца… Мужчины стали укладывать мертвых в могилу, Крайнев повел женщин собирать оружие и снаряжение. Брали все: шинели, плащ-палатки, вещевые мешки, ремни, упряжь, патроны… Грузили на телеги. В одном из блиндажей Крайнев обнаружил два плотно набитых вещмешка. Распустил узлы – большие коричные бруски. Мыло… А он так старался, сдирая обертки с китайского! У женщин, когда увидали находку, загорелись глаза.
– Разделим по справедливости! – успокоил их Крайнев.
Прочесав опушку, Крайнев обнаружил полевую кухню. Она была новенькая, даже бак оказался пуст. Кухня не пригодилась: батальону, который здесь оборонялся, не успели подвезти продукты. Семен находке обрадовался.
– Хорошая вещь! – оценил. – Один бак чего стоит!
Деньги они тоже нашли. В карманах убитых их было немного – денежное довольствие. Немцы, судя по всему, советскими рублями погнушались. Впечатлила другая находка. В большой сумке, найденной под мертвым телом, оказалось много денег – десятки тысяч. Плотные пачки были упакованы в брезентовые инкассаторские сумки, погибший богач носил синюю гимнастерку и такое же галифе. "Инкассатор!" – догадался Крайнев. Эвакуировал ценности, по пути присоединился к воинской части и погиб, как солдат, в бою: рядом с убитым лежала винтовка с опустошенным магазином. Крайнев и Семен, обнаружившие сумку, по молчаливому уговору не стали говорить о ней деревенским – от соблазна подальше. Бросили в телегу и прикрыли шинелями…
Когда тела укладывали в могилу, к Крайневу подошел Семен.
– На одном командире гимнастерка и галифе хорошие, – сказал вполголоса. – Убило осколком, в голову, обмундирование чистое. Настя постирает. Твоего роста…
– Оставь! – велел Крайнев.
– Брезгуешь? – удивился Семен.
– Форму носить опасно. Немцы кругом.
– Но сапоги с ботинками можно! – не согласился Семен. – Люди в лаптях ходят!
Крайнев молча кивнул…
Опять он читал православный канон, затем мужики и женщины быстро забросали яму. Семен отлучился ненадолго, принес из леса еловые жерди и ловко срубил три креста, уставив их поочередно на каждом из трех захоронений. Обратно тронулись поздно – солнце уже садилось. Шли пешком – телеги по борта завалили скарбом. К одной прицепили полевую кухню. Несмотря на усталость, шагалось легко, как после тяжелой и грязной, но нужной работы. Женщины то и дело поглядывали на груженые телеги. Крайнев понял: мысленно делят имущество. Его это не сердило. Все женщины были одеты в простые платья домотканого полотна, в лаптях… Только на головах у них белели фабричные платочки да те выцветшие, многократно стиранные-перестиранные…
– Сколько добра на войну идет! – вздохнул Семен, заметив эти взгляды. – Оружие, одежа, обувь… А люди босыми ходят.
– Дашь каждому по паре сапог или ботинок, одной шинели, одной плащ-палатке, – сказал Крайнев. – Раздай мыло и деньги – которые были в карманах. Не забудь охранника, оставленного в деревне.
– В двух хатах мужиков нет – на войну забрали, – посмотрел на него Семен. – Бабы и детишки. Оттуда хоронить не ходили. Им что?
– Решай сам! – махнул рукой Крайнев. – Чтоб те, кто работал, не обиделись…
Они прошагали полпути, как на дорогу выскочила странная фигура. На ней был длинный, до самой земли, брезентовый плащ и старая шапка-ушанка. В руках у фигуры было охотничье ружье.
– Стой! – закричала фигура, наводя ружье. – Кто такие?
Голос у незнакомца был сиплым, все сразу поняли, что перед ними старик. Семен, ругнувшись, лапнул кобуру маузера, Крайнев выхватил из-за пояса ТТ, но еще раньше сориентировались шедшие позади мужики: Крайнев услышал, как за спиной залязгали затворы.
– Не двигаться! – скомандовал старик, оценив суету. – Буду стрелять!
– Только попробуй! – пригрозил Семен. – Чего надобно, дед?
– Кто такие? Отвечай!
Крайнев заметил, как Семен потащил "маузер" из кобуры и шагнул вперед.
– Интендант третьего ранга Брагин! В чем дело?
– Правда, интендант? – радостно спросил старик.
– Могу удостоверение показать.
– Не надо! – заторопился старик. – Вижу, что командир. Коров моих забери!
– Каких коров?
– Колхозных. Неделю стадо гоним, чтоб немцам не досталось, а немцы везде кругом. Сто восемь голов. Их же доить надо. А у меня три девки, да я… Три дня хлеба не видели…
Крайнев вопросительно глянул на Семена.
– Колхозная ферма стоит пустая, – сказал тот, прищурившись. – Стадо угнали, остальное есть. Сепаратор, маслобойка… Я там сторожем работал, закрыл на замок, да еще скобами ворота забил…
– Забираю! – решительно сказал Крайнев.
– Расписку дашь? – заторопился старик. – Только справную, с печатью?
– Немцам будешь показывать? – ухмыльнулся Семен.
– Наши вернутся, спросят! – насупился дед. – Что ж мне, в Сибирь? Старый я…
– Дам расписку! – подтвердил Крайнев. – Гони коров следом! Накормим, отдохнете…
Поздним вечером, когда все распоряжения были сделаны, оставшееся после раздачи имущество сложено в сарае, а на лужке перед деревней мычали коровы, ожидая очереди на дойку, Крайнев устало сидел за столом, ожидая Семена. Хозяин запаздывал, и Настя не отходила от окошка – выглядывала. Наконец отскочила и стала греметь чугунами.
– Мужики просят по корове, – сказал Семен, заходя. – По одной в каждый двор. Собрались на дороге, ждут. Ругаются. У всех винтовки. Что скажешь? Стадо-то ничье…
– Государственное! – возразил Крайнев.
– Где теперь государство? – не согласился Семен.
– Значит, поделить? Тогда почему по одной? Пусть берут всех!
– Столько не прокормить! Одного сена сколько надо! Одна своя, одна новая – в самый раз. А, Ефимович?
– Завтра! – сухо сказал Крайнев. – Когда уйдут дед с девками. Не то и они захотят… Коров пусть выберут, какие нравятся, но не даром. За трудодни. Оставшихся отвести на ферму, пасти, заготавливать им сено, ухаживать, доить, бить масло… Отрабатывать.
– Если б в колхозе так платили! – ухмыльнулся Семен, поворачиваясь, но Крайнев остановил.
– С сегодняшнего дня деревню по ночам охранять! Выставь посты с обоих концов, пусть сменяются, как устав велит.
Семен выскочил из хаты и вернулся, ухмыляясь.
– Чуть не передрались, кому первому на пост! – сказал, усаживаясь за стол.
– Почему? – удивился Крайнев.
– Коров будут выбирать! Тайком. Тряпочки на рога повяжут.
– Так темно!
– Городский ты, Ефимович! – вздохнул Семен, разливая самогон. – Не знаешь, что для крестьянина корова! Они наощупь…
Они молча выпили. Настя поставила перед каждым полную миску щей, все набросились на еду. Крайнев заметил, что отец и дочь, несмотря на голод, ели аккуратно: не "сербали", с шумом втягивая щи с ложки, а бесшумно вкладывали ее в рот.
"Странные тут крестьяне, – думал он, старательно орудуя деревянной ложкой. – Говорят по-немецки, читают по-французски… Пушке радуются больше коровы… Разберемся…"
4
Комендант Города, гауптман Эрвин Краузе проснулся от боли. Огонь полыхал под ребрами справа и жег так, что хотелось выть. В пищеводе скребло, в рот отдавало кислым. Краузе, не открывая глаз, пошарил рукой, нашел на тумбочке сложенный конвертиком пакетик с содой, привычно развернул и высыпал порошок в рот. Запил из стакана, подождал. В животе забурчало, газы расперли желудок, и благословенная отрыжка пришла быстро. Жжение в пищеводе исчезло, но боль под ребрами осталась. Краузе повернулся на левый бок, затем на спину – боль не унималась. Надо было вставать.
Краузе спустил худые ноги на прохладный пол, морщась, натянул армейские галифе. Затем обулся и накинул подтяжки на плечи. Топнул несколько раз, давая знать денщику, что проснулся. Клаус не появился. Краузе сердито заглянул в соседнюю комнатушку – пусто.
"Сбежал к своей русской! – рассердился Краузе. – Наверное, и не ночевал! Погоди, вот отправлю на фронт!.."
Краузе кипятился, прекрасно понимая: ни на какой фронт он Клауса не пошлет. Услужливый берлинский проныра спасает ему жизнь. Без него в этой глуши он получит прободную язву – и капут. До военного госпиталя полдня пути, а в Городе немецких хирургов нет.
"Может, раздобудет сливок?" – подумал Краузе, присаживаясь на кровать. Эта мысль на мгновение облегчила боль. Свежие, жирные сливки – лучшее лекарство от язвы. В этой варварской стране их не умеют делать. Клаус говорил, что русские ставят молоко в погреб, а наутро ложкой собирают вершки. Сливки успевают прокиснуть. Русские называют их "сметана" и очень любят, но от кислых сливок желудок болит еще больше. Приходится пить молоко. Еще помогают сырые яйца. Свежие. Клаус, когда их приносит, уверяет, что только-только из-под курицы. Тогда почему болит живот? Боже, какие чудные взбитые сливки делала Лотта!..
Главной удачей в жизни Эрвин Краузе считал женитьбу. Когда он, молодой гауптман, в восемнадцатом году вернулся с Западного фронта, будущее представлялось безрадостным. Выполняя условия Версальского договора, Германия сокращала армию, тысячи лейтенантов, обер-лейтенантов, гауптманов, майоров оставались без средств к существованию и растеряно толкались на переполненных биржах труда. Некоторые нанимались простыми рабочими к своим бывшим подчиненным, и те покровительственно хлопали по плечам некогда строгих офицеров. Краузе такого не хотел, он проедал последние марки, когда судьба свела его с Лоттой. Она понравилась ему сразу, позже выяснилось, что и он ей. С армейской прямотой Краузе признался в любви и не скрыл своего бедственного положения.
– Я поговорю с отцом! – пообещала Лотта.
Это прозвучало многообещающе, но Краузе не поверил. Они познакомились с Лоттой в дешевой пивной (позже выяснилось, что Лотта зашла в нее случайно), как мог помочь ему отец бедной девушки? Краузе обещали содействие люди влиятельные, но даже в полицию не сумели устроить.
Следующим утром к подъезду его обшарпанного дома подкатил черный "кадиллак" и шофер в кожаной тужурке сообщил потрясенному Эрвину, что господин Леманн приглашает господина Краузе в свое поместье. Отставной гауптман облачился в парадный мундир, нацепил ордена и отправился к отцу Лотты.
– Дочь, сказала, что любит вас, – без долгих предисловий сказал ему низенький, пухленький Леманн. – Я ей верю.
– Я тоже люблю ее! – поспешил заверить Краузе.
– Похоже на правду, – согласился Леманн, пронзив его цепким взглядом. – Лотта уверила: вы не знали, чья она дочь. Я сомневался, но теперь вижу: она права. Это хорошо характеризует вас, Краузе. Я человек простой, богатства достиг трудом, поэтому ценю в людях честность. Лотта сказала: вы ищете работу. Я могу предложить ее. Но мундир придется снять…
– Я ничего не умею! – смутился Эрвин. – Меня учили воевать…
– Большое поместье – это большое хозяйство. Бывший ротный командир сможет управлять сотней работников. Или я не прав?
Краузе горячо подтвердил, что господин Леманн абсолютно прав и, не вне себя от радости, побежал разыскивать Лотту. Через месяц они объявили о помолвке, через полгода поженились. Это были счастливые двадцать лет. Появление в Германии фюрера не слишком огорчило Краузе – хватало других забот. Даже с началом польской войны он не озаботился: вермахту хватало молодых, честолюбивых офицеров, а ему шел сорок пятый год. Но перед восточной кампанией о нем вспомнили…
Влияния тестя не хватило, чтоб уберечь Краузе от мобилизации, но престарелый Леманн сумел выпросить зятю место в тыловой части. Он поступил мудро. Дорога на Восток была усеяна могилами поседевших гауптманов, которых Германия забыла в 1920-м и вспомнила, когда фюреру понадобилось пушечное мясо. К счастью, не только оно. Германия захватывала территории и города, ими следовало управлять. В маленькие и большие города хлынули районные и окружные комиссары, все они были питомцами НСДАП. Краузе в партии не состоял, но Город находился в тылу действующей армии, комендантов здесь назначал вермахт…
Грохот сапог оторвал Краузе от воспоминаний. Клаус показался в двери и сделал подобострастный вид.
– Где ты шлялся, болван? – буркнул гауптман. – Подавай умываться!
Клаус исчез и появился с тазиком и кувшином. Он аккуратно наполнил таз подогретой водой, затем сходил за бритвой. Через пять минут умытый и чисто выбритый Краузе застегивал мундир.
– Что на завтрак? – спросил, все еще демонстрируя недовольство. Комендант не должен ждать своего денщика.
– Смею просить господина гауптмана погодить с завтраком, – ответил Клаус. – У ворот дожидается русский. Он просит принять его.
– Я должен делать это натощак? – разозлился Краузе.
– У русского большая корзина с продуктами, – невозмутимо сказал Клаус. – Я видел там яйца, шпик, коровье масло и глиняный кувшинчик со сливками. Русский уверяет: они свежие.
– Так хорошо знаешь русский язык, что понял это? – все еще сердито сказал гауптман.
– В этом нет нужды. Русский говорит по-немецки…
Сливки были свежими. Краузе понял это сразу. В поместье Леманнов он каждое утро лил в чашку густую белую жидкость и навсегда запомнил, как выглядит только что сепарированное молоко. Вкус русских сливок был такой же: горьковатый, маслянистый. Краузе физически ощущал, как густая жидкость, проходя пищевод, растекается по стенкам желудка, гася боль… Краузе промокнул губы салфеткой и обернулся. Русский и Клаус стояли у порога.
– Гут! – не сдержался гауптман.
Клаус довольно ухмыльнулся, русский вежливо наклонил голову.
– Прошу господина коменданта попробовать другие продукты, – сказал он по-немецки с еле заметным акцентом. – Все свежее, лучшего качества.
– Потом! – махнул рукой Краузе.
Денщик подскочил и забрал корзину. Русский остался. Краузе сделал жест, чтоб подошел ближе. Русский повиновался. Остановившись в двух шагах, он смотрел на коменданта, ожидая, когда хозяин заговорит. Краузе, не спеша, рассматривал гостя. Русский был молод, не старше тридцати. Выше среднего роста, лицо продолговатое, волевой подбородок. Серые, умные глаза смотрят без страха. Одет как простой селянин, но явно не из их числа. Да и одежда с чужого плеча – рукава полотняной рубахи коротковаты…
– Откуда знаете немецкий? – спросил Краузе (он сам не заметил, как употребил "вы"). – Учили в школе?
– В этом не было нужды. Мой отец немец.
– Вы можете это доказать?
– Только такой документ, – русский достал из кармана штанов потертую бумагу и протянул ее коменданту. Краузе развернул. Машинописная копия с подписью и печатью. На русском.
– Что здесь написано?
– Это приговор, – пояснил гость. – Кернер Эдуард Эрихович, то есть я, приговорен Особым Совещанием СССР к 25 годам лагерей за шпионаж в пользу Германии.
– Вы были нашим шпионом?
– Нет, господин комендант. Я ни чем не провинился перед большевиками. Для того чтобы стать шпионом в России, не нужно что-либо делать. Достаточно быть немцем.
"Не врет! – мысленно отметил Краузе. – Это хорошо. Но разобраться следует".
– Клаус! – позвал он. – Пригласи Ланге! – велел, когда денщик показался в двери. – Садитесь, герр Кернер! – предложил гостю. – Так зачем вы пришли?
– В первую очередь показать вам продукцию местных селян, – ответил Кернер, присаживаясь на самый дальний от стола стул. "Знает свое место, – отметил Краузе. – Его хорошо воспитали". – Во-вторых, если продукты понравятся, договориться о поставках.
– Сколько вы можете предложить?
– Я знаю лишь возможности деревни, где сейчас живу. Тридцать килограммов коровьего масла ежедневно, к примеру.
– Тридцать? – изумился Краузе.
– Близ деревни расположена ферма, сотня коров. Удои и жирность молока у русских не такие, как в Германии, зато есть сепаратор и маслобойка.
"Клаусу с большим трудом удается раздобыть немного масла офицерам к завтраку, – лихорадочно размышлял Краузе. – Солдаты едят маргарин. Они будут благословлять меня. Излишки масла можно солить и отправлять в Германию. Жиры в фатерланде по карточкам, а тут такое богатство…"
– Что хотите взамен? – сердито спросил Краузе, заметив, что Кернер внимательно наблюдает за его мимикой.
– Я слышал, господин комендант, немецким командованием установлены твердые закупочные цены…
– Русские не спешат ими воспользоваться! – возразил Краузе.
– Большевики отучили крестьян доверять деньгам. При старой власти в сельской местности была широко развита меновая торговля. Они называли это потребительской кооперацией. Селянин относил в специальный пункт излишки продуктов и получал взамен товары по своему выбору: мыло, соль спички, ткани, керосин…
– Вы предлагаете организовать нечто подобное?– понял Краузе.
– Именно, господин комендант! Надеюсь, у армии великой Германии накопилось много трофеев. Большевики бежали так быстро! Если вы доверите, я стану посредником в этом обмене. Буду привозить в Город продукты, забирать товары… Сами понимаете, мы можем установить цены, какие наилучшим образом вознаградят нас за труд…
"Проще говоря, он предлагает грабить селян и делиться со мной прибылью, – понял Краузу. – Почему бы и нет? Даже в Германии такое сходит с рук, а здесь Россия…"
– Разумеется, господин комендант будет каждый день получать кувшин свежих сливок и совершенно бесплатно, – добавил гость, по-своему истолковав молчание гауптмана. – Селяне, приютившие меня, будут счастливы…
– Вы, случайно, не еврей? – не удержался Краузе.
– Кто здесь еврей? – послышался веселый голос, и в комнату вкатился офицер в черной форме – оберштурмфюрер Ланге. Вопреки своей фамилии (Ланге – большой), глава СД Города был мал, зато кругл и подвижен. Его румяное лицо светилось постоянной улыбкой. С такой же улыбкой, вспомнил комендант, Ланге неделю тому расстреливал пойманных в Городе коммунистов. При появлении эсесовца, Кернер встал и поклонился.
– Господин комендант имеет в виду меня.
– Не похож! – бросил Ланге и протянул руку. – Документ!
Копию приговора он изучал тщательно (гость понял: эсесовец знает русский).
– Подлинник! – заключил Ланге, но бумагу не вернул. – Откуда это у вас?
– Вручили в тюрьме. У большевиков так принято.
– Как вы сбежали?
– Нас эвакуировали в Смоленск. Пешком. На колонну налетели немецкие самолеты, заключенные стали разбегаться. Охрана стреляла, но мне повезло…
– Это правда! – подтвердил Ланге, поворачиваясь к Краузе. – Я был там, спустя пару дней. Дорога усеяна трупами. Сказали: никто не уцелел!
– Некоторым удалось. Мы ушли вдвоем: я и уголовник по имени Коля.
– Где он?
– В лесу мы разделились. Коля не хотел идти со мной дальше: уголовники не любят политических. Позже я слышал: его убили селяне.
– За что?
– Грабил…
– Правильно сделали, – заключил Ланге. – Чтоб грабить на этой территории, надо спросить разрешения. Почему селяне не тронули вас?
– Я не грабил…
– Но они дали вам одежду, продукты, повозку… Это ваша лошадь привязана к забору?
– Моя, герр офицер! Селяне напуганы и растеряны: одна власть исчезла, новой они опасаются. Я убеждал их, что немцы – культурная нация, что они, в отличие от большевиков, не будут угнетать простых людей. Нужно лишь повиноваться и соблюдать порядок…
– Вы слушали речи Геббельса?
– Нет. Но я предполагал…
– Правильно полагали!
– Словом, они накормили и одели меня. Поручили съездить в город и договориться о сотрудничестве.
– Что вы предложили коменданту?
– Поставку продуктов.
– И только?
– Другое не в моей компетенции.
– Вы слишком долго жили с большевиками! – рассердился Ланге. – Они приучили вас бояться. Вкусно кормить немецких офицеров – это правильно, но мало. Вермахт, сокрушающих большевиков на полях сражений, нуждается в продовольствии. Вокруг города созрели хлеба. Их нужно убрать, обмолотить, и привезти на склад. Центнер зерна с каждого засеянного гектара, четыре курицы и сто яиц со двора – обязательные поставки. Остальное можно продавать… Вы хотите быть гражданином Великой Германии?
– Да!
– Берите в свои руки управление заготовками! Вы жили в этой стране, знаете язык, людей, обычаи…
– Мне нужны полномочия.
– Получите!
– Понадобится вооруженная охрана. В лесах скрываются разбитые большевики.
– Наберите в селах достойных людей и приведите в Город. Принесут присягу фюреру, мы дадим им белые повязки с надписью "Полиция" и оружие. Склад забит трофейными винтовками… Разумеется, вы будете нести полную ответственность за тех, кого отберете. Право зваться немцем надо заслужить. Согласны?
– Да, герр офицер!
– Тогда запоминайте! Наш фотограф уехал в округ, но через улицу живет еврей, который делает снимки для документов. Берет дорого, но делает быстро. Мы пока разрешаем. К обеду принесете два фото, получите аусвайс и документ о полномочиях. Через день я жду ваших добровольцев. Потом последуют более подробные инструкции. Идите!
– Слушаюсь!
– Вдруг он шпион? – вздохнул Краузе, когда гость ушел.
– Шпион предъявил бы безукоризненные документы, – хмыкнул Ланге. – Разумеется, с большевистской точки зрения безукоризненные. Мне приходилось их видеть. Русские не умеют шпионить. Они прозевали начало войны, их армии бегут, солдаты и офицеры сдаются в плен. Коммунисты на допросах показывают, что еще несколько лет назад у них была создана отличная система противодействия оккупации страны. Приготовлены склады оружия, амуниции и продовольствия для партизанских отрядов, назначены руководители подполья, проводились учения… Но потом Сталин решил, что это не патриотично – допустить врага на свою территорию. Склады ликвидировали, систему разрушили…
– Но дать полномочия первому встречному…
– Наша армия стоит у Ленинграда и Смоленска. Через месяц-другой война закончится. У нас нет времени. Вы читали приказ о поставках? Чем быстрее хлеб, мясо, молоко и яйца начнут поступать на склады вермахта, тем больше почета будет тем, кто это организовал. Если Кернер нас подведет, мы расстреляем его – только и всего. Вам, Краузе, нет нужды делать карьеру, вас ждет поместье тестя. Мне нужно заслужить расположение командования…
Комендант не ответил.
– Не обижайтесь, Эрвин! – усмехнулся Ланге. – Я человек простой, говорю, что думаю. Кстати, ваш денщик, разбудив меня спозаранок, пообещал отличный завтрак из свежих продуктов. Где они?
– Клаус! – позвал Краузе…
* * *
Кернер-Крайнев, выйдя от коменданта, отвязал вожжи от забора. Часовой у крыльца сделал ему знак, Крайнев достал из корзины, прикрытой соломой, два яйца и отдал их солдату. Часовой тут же разбил носики о приклад, выпил яйца, пустую скорлупу бросил в палисадник. Подмигнул Крайневу.
– Приезжайте чаще!
– Теперь буду! – пообещал Крайнев.
Из дверей выскочил Клаус, сунул Крайневу пустую корзину.
– Данке! – поблагодарил Крайнев.
– Ваш деревенский шнапс – высший класс! – довольно сказал Клаус. – Привозите еще! И шпик! Мужчине, чтоб быть сильным в любви, надо хорошо питаться! – он довольно захохотал.
Крайнев попрощался и сел в телегу. На перекрестке он свернул налево, на следующем – направо и остановился у деревянного домика. На потемневшей от времени стене его висел плакат, изображавший плутовато прищуренную рожу, вписанную в шестиугольную звезду. Надпись сверху, почему-то на украинском, утверждала: "Жид – це ваш відвічний ворог!" Крайнев заинтересованно подошел. Ниже звезды в трех столбцах текста, как понял Крайнев, скруппулезно перечислялись еврейские грехи, а в самом низу большими буквами подводился итог: "Сталін та жиды – це банда злочинців!" "Еще у них была листовка для красноармейцев: "Без жида-политрука, рожа просит кирпича!" – вспомнил Крайнев. Левее плаката в окне домика виднелась самодельная вывеска: "Фото на документы. 1 снимок – 3 рубля или 2 яйца". Крайнев пожал плечами и постучал в окошко. Показалась лохматая, всклокоченная голова, исчезла, спустя мгновение ворота отворились. Крайнев заехал внутрь, бросил вожжи и взял корзину, прикрытую полотном. Спрыгнув на траву, он заметил в огороде молодую женщину с мотыгой. Она с любопытством разглядывала гостя.
– Прошу господина в дом! – сказал фотограф, молодой худощавый еврей.
Крайнев прошел за ним. В большой комнате на одной из стен белел экран из простыни, под ним стоял стул.
– Садитесь! – пригласил хозяин.
– Как вас звать? – спросил Крайнев, проигнорировав приглашение.
– Давид…
– Меня – Эдуард. Я не могу сниматься в этом рядне, Давид, у меня будут серьезные документы. Нужна рубашка и костюм. Могу купить, если есть лишний. Заплачу рублями или продуктами. Есть сало, масло, яйца…
