- Сергей Дмитриевич, вы, кажется, говорили мне, что в те полтора часа система выводила какие-то файлы на магнитную ленту.
      Заодно даю понять Моторину и Лиегису, что беру на себя часть ответственности за вынесение вопроса на обсуждение.
      - Да, если товарищ Никешкин меня правильно информировал.
      Все, теперь мне следует полностью взять инициативу на себя.
      - Товарищ Лебедев, будьте добры, сядьте поближе... Скажите, выводилась ли какая-либо информация на магнитную ленту в процессе аварийного функционирования системы?
      Лебедев молчит.
      - Мы ждем ответа.
      Дорофеев смотрит в пол и кривит губы.
      - Да, выводилась, - наконец выдавливает из себя Лебедев.
      - Где эта лента сейчас?
      - На стеллаже. Но, к сожалению, на ней ничего нет. Вернее нет той информации, которая выводилась позавчера.
      - Вот как. И куда же она делась?
      - Андрей Иванович, - Лебедев умоляюще поднимает глаза, я - идиот! Понимаете, это была лента с резервной копией системного диска. Машина ее испортила, я испугался скандала и сразу после того, как машина остановилась, перезапустил систему и вывел на эту ленту системный диск... У меня и так последнее время одни неприятности, а тут... В общем, идиот!
      Так вот она, разгадка загадочного поведения Лебедева!
      - И вы сказали об этом Дорофееву только сегодня утром?
      - Да. Мало того, я попросил его отдать мне рисунки, либо их уничтожить.
      - Почему?
      - Да потому, что никаких доказательств того, что эти рисунки не состряпаны мной, у меня нет! Была бы лента ладно. А рисунки - это ерунда.
      - Но теперь-то выяснилось, что не ерунда.
      - Выяснилось, что я решаю этюды в рабочее время, да еще с привлечением подпольных шахматных программ.
      - Но вы-то сами как оцениваете происшествие?
      - Не знаю... Работали три программы: моя, Никешкина и шахматная. На экране, естественно, была доска. Каким образом вывелись рисунки, я понятия не имею! Может быть в памяти осталось что-то от распознавателей образов из команды Геннадия Ивановича... Все это как-то скрестилось...
      - У нас все вытирают за собой! - стонет Курицын.
      Испугался, что интеллект ляжет пятном на его репутацию...
      - Так, - делаю решительное лицо и кладу ладонь на стол. Вот что: через пятнадцать минут кассета с той магнитной лентой должна лежать здесь. Возможно, есть способ восстановления старых записей. Вы меня поняли?
      Лебедева будто волной смыло.
      - Картинки прошу собрать и передать мне... Все?
      - Шесть штук, - Дорофеев протягивает стопку.
      - Вот и отлично. Ну, что же, коллеги, пора закругляться. Время - к десяти, да и, если говорить честно, мы не очень готовы обсуждать вопрос на содержательном уровне. Однако, имеется аспект, который нуждается в немедленном обсуждении. Как известно, ученый совет является, так сказать, законодательным органом института, и от того, какую позицию мы займем, многое зависит. Мы должны выработать некую линию поведения. Шила в мешке не утаишь, и стараниями товарища Никешкина происшествие непременно станет, если уже не стало, достоянием гласности. Но дело даже не в этом. Дело в том, достаточно ли у нас оснований, чтобы обсуждать вопрос серьезно, то есть считать, что данное происшествие имеет то или иное научное значение. Если да, то необходимо предпринимать какие-то усилия для изучения феномена, а если нет.., то нет. Но если все-таки да, то решение нужно принимать сейчас. Какие будут мнения?
      Первым откликается Дорофеев:
      - Как я понял, в случае положительного решения мы предпримем некие коллективные усилия?
      - Совершенно справедливо.
      - А если нет?
      Я улыбаюсь:
      - Тогда каждый будет действовать в соответствии со своими представлениями о научной этике.
      - Но рисунки останутся у вас?
      Вот упрямый черт!
      - Мы померяемся представлениями - у кого они больше, тот и возьмет себе рисунки.
      - Угу.., - Лиегис задумчиво теребит кончик носа, - ну и ну-у... Вот вам аналогичный случай: вчера мой внук принес домой полведра лягушек и на вопрос "зачем?" ответил, что собирается проводить научные опыты. Я его похвалил и только потом удивился: где в центре города он добыл такое количество лягушек? Спросил, а он говорит, что в подвале нашего дома... Я не поверил, полез в подвал, а там, действительно, этих лягушек - тьма!.. Так вот, наука - это хорошо, но сначала объясните, откуда в подвале лягушки? Лягушки живут в болоте!
      - А в твоем подвале нет болота? - интересуется Нестеренко.
      - Болота там нет, но, в общем сыровато, и комары летают тучами.
      Базар! Прекращаю:
      - Вы это к чему, Константин Эдуардович?
      - Да так, к слову пришлось.., - он мотает головой. Бр-р-р! Полведра!.. - поворачивается к Лебедеву. - Скажите, а раньше кто-нибудь пробовал рисовать картинки на графопостроителе? Лебедев? Только честно.
      - Я - честно, а вы мне - выговор.
      - Да нет, ну что вы! Слово кабальеро!
      - Это меняет дело. Примерно год назад мы нарисовали портрет Хеменгуэя.
      - И как, хорошо получилось? - очень живо осведомился Лиегис. - Портретное сходство было?
      - Было, но не очень. На этих рисунках гораздо лучше.
      - Хм!..
      - Константин Эдуардович, меня не покидает ощущение, что вы кого-то подозреваете в аморальном поступке.
      - А что прикажете делать? В чудеса не верю.
      - Но лягушки-то в подвале действительно были - этого ты не станешь отрицать? - говорит Нестеренко.
      - Да, были! Я видел их собственными глазами. А здесь нет. Покажите мне подвал, откуда взялись эти "лягушки", - он делает жест на стопку рисунков.
      - А если Лебедев даст торжественнее клятву, что не причастен к созданию Данных м-м-м...
      - В науке клятвы ничего не значат. Мне нужны доказательства. Пусть этюд, пусть все остальное, но объективно у него было три часа времени, а за три часа можно ого-го!...
      Замечаю движение руки Голубина, как будто он собрался что-то сказать, а потом передумал.
      - Алексей Дмитриевич, а вы что думаете по этому поводу?
      - Вы знаете, мне кажется... Можно еще раз взглянуть?.. Там, знаете ли, позиция...
      Передаю рисунки Голубину. Лиегис смотрит на него, как удав на кролика. Алексей Дмитриевич медленно перекладывает рисунки, вертит так и сяк, наконец, останавливается на одном.
      - Вот, извольте взглянуть.
      На рисунке изображен все тот же Лебедев, склонившийся над шахматной доской.
      Лебедев подскакивает.
      - Черт, как же я раньше не обратил внимание! Откуда доска!? Вот, Константин Эдуардович, откуда в пультовой доска?!
      - А вы ее туда принесли! - парирует Лиегис небрежно. Нет, Сергей Дмитриевич, я этого не утверждаю, разумеется. А просто хочу сказать, что не вижу в этом ничего сверхъестественного. В каждой лаборатории есть любители, блиц гоняют повсеместно... Там, кстати, часов нет?
      - Лебедев играет блиц партию с компьютером - эпохальное событие! - замечает Богомолов ехидно. - Договорились мы тут до чертиков.
      - Коллеги, я, собственно, не это имел в виду...
      Замечаю, что у Голубина трясутся руки. Сколько же ему лет, интересно? Ба, да он взволнован!
      - ...Обратите внимание, коллеги, - Голубин приподнимается, возбужденно тычет пальцем в рисунок, случайно задевает локтем очки на лице Богомолова, и они съезжают набок. Заметив, что Алексей Дмитриевич совершенно тушуется, пробует помочь Богомолову водрузить очки на место, а тот пытается увернуться...
      - Алексей Дмитриевич, - говорю как можно мягче, оставьте в покое Дениса Давидовича, он сам справится.
      - Справится?.. Ах, да, извините, голубчик, я так разволновался... Богомолов снимает очки, прячет их в карман, близоруко щурится и улыбается.
      - Я вам помешал, Алексей Дмитриевич, продолжайте, мы вас слушаем.
      - Ах, да! Вот ведь какая штука!.. Господи ты боже мой, ведь сто раз стояла на доске, а я не заметил... Ведь ничья, чистая ничья!
      Все повскакали с мест, сгрудились вокруг Голубина, а он, бедняга, даже с лица сошел. Как бы его... Только инфаркта здесь не хватает!
      - Алексей Дмитриевич, бога ради, не волнуйтесь вы так. Объясните нам, будьте любезны, что там у вас стряслось. Прямо свет клином сошелся на этой позиции.
      Голубин смотрит на меня словно я сморозил бог весть какую глупость. Наверное, сам Христос не испытал столь тяжких страданий.
      - Ну что? Что произошло?! Товарищи, успокойтесь! Сядьте по местам... Все. Слушаем Алексея Дмитриевича!
      Он протягивает мне лист, тыча пальцем в изображение шахматной доски.
      - Вы видите? Видите эту пешку?!
      - Вижу, вижу... Черная пешка.., кажется здесь мат на доске.
      - Да не мат, вы понимаете, не мат! Пешка берется на проходе, и - ничья.
      - Дх, вот оно что?! Действительно, шах пешкой с пятой горизонтали.., а почему вы решили, что она сделала ход на два поля? Может быть на одно?
      - Да нет же! Ведь тогда она могла взять ладью, а этого никак не могло случиться... Что вы мне тут голову морочите, я вам говорю, что она продвинулась на два поля - кто этюд составил: вы или я!?
      - Ну, разумеется вы.
      - Вот! А теперь - ничья. Этюд опровергнут!
      - Неужели стоит так волноваться из-за этого. И потом, может быть никто этого и не заметит.
      - Что я вам халтурщик какой-нибудь! Да ведь вы ничего не поняли, батенька мой. Бес с ним, с этюдом, но эта позиция возникает из исходной после двадцать шестого хода - вы понимаете?! Я занимался этюдом целый год и не увидел этой позиции, а кто-то за четыре часа нашел ее и увидел опровержение. Это совершенно невероятно, просто немыслимо! Это за пределами человеческих возможностей - спросите кого угодно, любого гроссмейстера... Нефорсированный побочный вариант с очевидным преимуществом у белых.
      Я, конечно, небольшой специалист в области шахмат, но даже мне известно, что эндшпильные позиции очень трудно считать и даже выдающиеся мастера углубляются максимум на десять - пятнадцать ходов. А тут - двадцать шесть!
      Все в полной растерянности смотрят мне в рот, а что тут скажешь!
      Следующие полчаса ученый совет с вернувшимся Лебедевым во главе углубляется в варианты Голубинского этюда. Результаты неутешительны. Да, позиция на рисунке возникала после двадцать шестого хода белых и опровергала этюд.
      Когда этот факт доходит до сознания моих коллег; устанавливается странное молчание. Все сидят с чинным видом, переглядываются и свои мнения держат при себе. А скорее всего, никаких мнений нет вовсе. Какие уж тут мнения!
      - Так какие будут мнения, господа хорощие?
      Я знаю, что они сейчас думают. Против фактов не попрешь, а факты свидетельствуют об одном: в тот вечер в утробе компьютера родилось нечто, обладающее художественным восприятием, творческим воображением и умеющее вдобавок рассчитывать шахматные варианты на чудовищную глубину. И все это - не шутка, потому что вряд ли Лебедев решился бы дурачить весь ученый совет в течение целого вечера, а что касается Голубина, то подобное в его исполнении просто невозможно представить! Значит.., но вот тут-то каждый из них все-таки не решается сделать последний шаг. Что-то мешает. Что же? Вот именно!.. Им мешает их собственное общественное положение. Все они - серьезные взрослые люди, руководители коллективов, привыкшие ответственно подходить к принятию решений, взвешивать все "за" и "против", оценивать последствия любого своего шага. Вряд ли среди них найдется хоть один мальчик, который первым решится сказать: "А король-то - голый!" Даже себе самому не решится. А что же я? Неужели и я не решусь? Ведь это открытие колоссального масштаба, возможно даже беспрецедентное в истории человечества. Искусственный разум - вот что это такое, если смотреть фактам в лицо.
      Страшно даже подумать! В конце концов я - обычная среднестатистическая общественная единица, и чего стоят все мои чины, звания, самомнение и самолюбие по сравнению с вечными проблемами, одна из которых теперь может быть разрешена... Кажется. Все-таки "кажется"! Старый дурень, очнись! Вечность - бесконечность - изыди, сатана! Плюнь и разотри... И кляни себя до конца дней своих за малодушие...
      - Коллеги, возможно, я заблуждаюсь, но в свете последних событий факт возникновения некоей новой формы разума считаю самоочевидным, - неожиданно для самого себя говорю я.
      - Что вы этим хотите сказать? - подозрительным тоном осведомляется Лиегис.
      - То, что мы имеем дело с плодами деятельности разумного существа. Вернее, скажем так, - квазиразумного.
      - Ну, знаете ли!.. При всем моем к вам уважении....
      - У вас, Константин Эдуардович, имеется иное логическое объяснение феномена?
      - Подобного же рода? Да хоть целая дюжина!
      - Весьма любопытно. Хотя бы одно для примера, если вас не затруднит.
      - Ничуть! Скажем так: Господь Бог существует, равно как и сатана. Вот последний в соответствии со своими прерогативами строит нам козни. Ну, как?
      Я не удостаиваю его ответом. Реплика Лиегиса несколько разряжает обстановку, все задвигались, закалякали и принялись снова разглядывать рисунки. На лице Рашидова читаю выражение отчаянья. Он человек практический, причем равноудален как от шахмат, так и от проблем искусственного интеллекта. А время между тем приближается к одиннадцати.
      - А в самом деле, - вдруг восклицает Богомолов, - почему бы и нет. Давайте пофантазируем...
      - Давайте, давайте, - Нестеренко поднимается и идет к форточке, разминая по дороге очередную папиросу. - Моя версия такова: случайный сбой в компьютере инициировал появление на программном уровне зародыш искусственного интеллекта. В процессе развития он играл, и, пожалуйста, рисунки.
      - Ну, конечно, грудной младенец во плоти из битов и байтов, эдакий файл-вундеркинд.., - поддакивает Лиегис. - В промежутках между расчетами вариантов балуется рисованием.
      В моей голове вдруг мелькает мысль.
      - Сергей Дмитриевич, - обращаюсь к Лебедеву, - скажите, а раньше, во время ваших ночных бдений, вы не замечали никаких странностей в поведении вычислительной системы?
      - Н-нет... А вы знаете, Андрей Иванович, ведь замечал. Вы хотите сказать...
      - Что?! - взрывается Лиегис. - Что там еще стряслось?
      Лебедев потирает руки и что-то бормочет себе под нос:
      - Неужели... И ведь как бездарно!.. Черт! С ума сойти можно!.. Месяц назад кто-то подменил мой файл, точнее... Это собственно был текст программы и я обнаружил, что кто-то снабдил его подробными комментариями. Спрашивал - никто не признался. С юмором комментарий, я решил - шутка.
      Лиегис вдруг сделался необычайно серьезен и официален. Он обводит всех взглядом и кладет раскрытую ладонь на стопку рисунков:
      - Ну, хватит, достаточно! Пора, так сказать, подбить бабки. Итак, примем в качестве рабочей гипотезы мнение директора института, а именно: у нас в институте завелась разумная программа. Блестяще! Спрашивается, что мы в связи с этим, можем предпринять? Аспекты. Первое - где она базируется и жива ли на данный момент - никто не знает. Второе - каким образом, даже при условии обнаружения, ее вызывать к жизни - никто не знает. Третье - феномен невоспроизводим, по крайней мере, вероятность этого отличается от нуля где-нибудь в тридцатом знаке. Или у товарища Лебедева есть другие, более оптимистичные оценки? Нет? Прелестно! И ко всему прочему, практическая ценность явления подобного рода весьма сомнительна.
      - Ты о чем. Костя! - Богомолов вскакивает со стула. Господи, если данная гипотеза верна хотя бы на пол-процента - это переворот в кибернетике... Да что там - это вообще!.. Неужели ты не понимаешь!?
      - Представь себе - не понимаю. Зато я очень хорошо представляю себе во что все это может вылиться, если факты предать гласности. Завтра же весь институт плюнет на свои планы и кинется на поиски белого тезиса, абсолюта, Философского камня и... не знаю чего еще! Образуется Содом и Гоморра или новый Вавилон.
      - Стало быть, ты предлагаешь сокрыть все это от научной общественности?
      Лиегис фыркает:
      - А что предлагается? Послать статеечку в журнал "Техническая кибернетика" или в "Математический ежегодник"? Собрать по этому поводу конференцию и демонстрировать там эти рисунки? Или гроссмейстеров созвать на предмет анализа позиции после двадцать шестого хода белыми?.. Смех!
      - Да опомнись, что ты городишь! - Богомолов просто кипит. - Ну, представь - Ньютон открыл закон Всемирного тяготения и сунул его под сукно.
      - Кстати, а какая практическая польза от закона Всемирного тяготения? - замечает Дорофеев. - И кстати, не исключено, что подобные явления могут произойти и в других местах, а мы узнаем о них из "Математического ежегодника" что вы тогда скажете?
      - Чушь - вот что скажу! Кибернетика - это математическая дисциплина, в ней нет места для спекуляций и дешевых сенсаций. Опишите, формализуйте, докажите - вот тогда и будем разбираться.
      - Да нет, Костя, сначала надо бы разобраться, а потом описывать и формализовывать, - вмешиваюсь я. - Об этом, собственно, и речь. Вопрос как раз в том, будем мы разбираться, или нет.
      - Ага, значит втихушку... Извини. Что, организуем подпольную лабораторию? Вот товарищ Богомолов ее и возглавит, а Дорофеева назначим заместителем. Пусть этюды в телекамеру рассматривает!.. Я вам сейчас кучу методик предложу, например, берем генератор случайных чисел, получаем ряд и интерпретируем как набор машинных команд. Или заведем виварий, рассадим обезьян у пультов - пусть программы набирают. Параллельно будем проверять, не набрала ли какая-нибудь из них Большую Британскую энциклопедию.
      - Почему Британскую? У нас своя есть.
      - Есть-то есть, да, вишь, программы все пишутся на языках с латинским алфавитом. Так что отечественной не получится...
      Все. Теперь Лиегиса не остановишь. Теперь - понеслась душа в рай!..
      Стучу ладонью по столу.
      - Товарищи-и! Пора кончать дискуссию - двенадцатый час. Есть у когонибудь конкретные предложения? Только, повторяю, кон-крет-ны-е.
      Все молчат, смущенно переглядываясь.
      - Нет?.. Тогда у меня есть. Предлагаю следующую программу. Первое: назначить следующее заседание через две недели. Обсуждаемый вопрос включить в повестку дня. Второе: поручить товарищу Дорофееву тщательно разобраться с фактическим материалом и предложить рабочую гипотезу
      Для этого под его руководством создать оперативную группу в составе Лебедева, Никешкина и Алексея Дмитриевича Голубина. Группа должна представить ученому Совету отчет о проделанной работе и проект публикации в один из центральных журналов по профилю кибернетики. Куда именно и каков будет состав авторов - решим позднее. Все. Есть вопросы или дополнения?
      Моторин поднимает руку:
      - У меня вопрос. Почему руководителем не назначается товарищ Голубин, как старший по возрасту и более опытный?
      Ага! Ответственность я взял на себя - теперь проблем нет и можно даже попытаться разделить шкуру медведя.
      - Я снимаю, как старший и более опытный, свою кандидатуру, - произносит Голубин.
      Спасибо тебе, Алексей Дмитриевич!
      - Еще вопросы?.. Нет?.. Голосуем.
      Лиегис воздерживается, остальные - за.
      - Тогда будем считать заседание оконченным.
      Демонстративно встаю, беру со стола рисунки и бобину, прячу в сейф. Все тоже поднимаются, задвигают стулья, топчутся на месте, переговариваются, но никто не уходит, даже Рашидов, хотя, думаю, его дела совсем плохи.
      - Константин Эдуардович, вы не могли бы меня подбросить домой?
      У Лиегиса личный автомобиль марки "Жигули", красной масти, а у меня старый "Москвич" стоит в гараже без распредвала и еще чего-то там.
      - Буду только рад доставить вам удовольствие.
      Кажется, лед тронулся. Кабинет пустеет, выхожу в приемную, одеваю пальто. Дверь зам директора по науке напротив. Выхожу в коридор, спускаюсь по лестнице - на вахте какой-то мальчишка, наверное, студент на полставки.
      А может пойти в машзал? Вдруг да... Глупости!
      Лиегис догоняет в фойе.
      Выходим на улицу - мороз. Хорошо!
      Машина промерзла. Костя прогревает мотор, включает печку. Наконец трогает. Едем некоторое время молча. Повороты... Хочется спать. Или есть - не разберу.
      - Слушай, Андрей, - наконец не выдерживает он, - не понимаю я тебя. Неужели ты всерьез допускаешь... Не понимаю!
      Я молчу.
      - Уснул ты что-ли?!
      - Почти. Слишком мягко водишь.
      - А все-таки?
      - Костя, ты умный мужик, и знаешь столько же, сколько и я.
      - Меня интересует твоя позиция.
      - А какую бы ты занял позицию на моем месте?
      - Я бы?.. Да я бы Дорофеева и на пушечный выстрел не подпустил к ученому совету!
      - Вообще? Или до некоторых пор?
      - До тех пор, пока...
      Лиегис умолкает. О чем он сейчас думает - не знаю.
      Потом говорит задумчиво:
      - А может быть ты и прав... Парадокс! Всю жизнь положили на то, чтобы приобрести право принимать решения, а когда это право завоевано, боимся их принимать... Ну, я то боюсь - это определенно, хотя по шее дадут сильнее тебе.
      Мне становится совсем весело.
      - Дадут! И еще как дадут! Но самое интересное, что директором назначат тебя, а я, пользуясь твоей протекцией, выбью себе лабораторию и буду заниматься подобной тематикой.
      - Да ну тебя к черту, вечно ты!..
      - Стохастическое программирование - голубая мечта моего детства.
      - Врешь ты все - знаем мы вас таких. В гении хочешь - да? Дудки. Все хотят в великие ученые, и никто не хочет в великие администраторы. Первых ставят на постаменты, а вторым... Общество - это организация, но общественность этого-то понимать и не хочет...
      Что-то он там еще бурчит про общественность, но я уже не слышу. Засыпаю. И уже когда Костя выпихивает меня возле подъезда с теплого удобного сиденья, сознание опять включается.
      - Давай вылазь, академик. Расселся тут... А знаешь, наверное ты прав. Надо быть редким кретином, чтобы, получив яблоком по башке, не сделать надлежащих выводов... А ты спрятал все в сейф?
      - В сейф.
      - Ну, добро! - говорит он успокоенно и уезжает.
      Красноярск-26 1986