Ганс, оставшись один на пустынном склоне, где не было ни друзей, ни врагов, понял, что его положение очень тяжелое. Он осознавал, что ему предстоит одно из двух: или приложить все силы, чтобы догнать товарищей, или же спрятаться до ночи, а потом направиться или к бухте Наталь, или к лагерю. После непродолжительного размышления он остановился на последнем.
      Ганс просидел в лесу целый день; когда же начало смеркаться, он поднял над кустами голову и стал решать, куда ему идти. Вдруг в глаза ему бросился какой-то беловатый предмет, лежавший приблизительно в двухстах ярдах от него. Сперва ему показалось, что это платье какого-нибудь из соотечественников, но потом, присмотревшись внимательнее, он пришел к заключению, что это щит. Когда совсем стемнело, Ганс как можно тише и осторожнее подкрался через кусты к заинтересовавшему его щиту. Ему пришлось затратить немало усилий для того, чтобы добраться до противоположного склона, где лежал щит, так как в густом лесу было очень трудно держаться прямого направления. В конце концов он все же дошел и нашел здесь несчастного зулуса с простреленной грудью; по всей вероятности, он забрался сюда, чтобы здесь умереть спокойно.
      Когда Ганс увидал широкие хвосты из звериных шкур, в которые было одето тело и шея зулуса, он сейчас же понял, что эти предметы вместе со щитом, который был совершенно бесполезен против пуль голландцев, могут сослужить ему службу. Сняв с тела убитого жалкое платье, он сам оделся в него и увидал, что оно прикрывает его почти целиком от шеи до колен. Свое платье он снял, свернул и прикрепил к внутренней стороне щита. Панталоны пришлось отрезать до самых колен, т. е. до того места, до которого доходили хвосты с одежды кафра. В овраге было несколько луж. Ганс тихо подошел к луже, вошел в грязь, стал черпать ее пригоршнями и выпачкал себе ею лицо, волосы, ноги и руки так, что от белой кожи не осталось и следа. Теперь, правда на некотором расстоянии, его можно было легко принять даже днем за зулуса.
      Выполнив эту сложную операцию, он принес в душе молитву Богу и тронулся в путь. Он шел быстро, избегая деревень, и успел уже пройти больше трех миль, не встретив на пути никакого препятствия, как вдруг, поворачивая в густом лесу на проторенную тропинку, которая бросилась ему в глаза еще утром, он услышал недалеко от себя голоса. Не успел он еще решить, что ему делать - идти ли вперед, или же повернуть назад - как кто-то по-кафрски окликнул его:
      - Куда ты идешь?
      Ганс отвечал, не останавливаясь:
      - Меня послал царь.
      Спрашивающие вполне удовлетворились этим ответом. В темноте они видели лишь темный силуэт со щитом в руках и приняли его за своего соотечественника. Обманутые караульные пропустили Ганса без дальнейших расспросов, не предполагая даже, что они пропускают переодетого врага.
      Ганс шел почти всю ночь; как только с наступлением рассвета он стал отличать близлежащие предметы, ему пришлось спрятаться в кусты.
      Весь день, точно так же как и накануне, он просидел, не смея громко вздохнуть и пошевельнуться. Вечером, однако, он сильно испугался, когда заметил, что около двадцати вооруженных кафров идут по тому направлению, по которому он шел. Было ясно, что они идут по его следам. Когда расстояние до них убавилось до четверти мили, ему в голову пришла блестящая, хотя и крайне рискованная мысль. Так как кусты прикрывали его, то он думал, что даже зулусам не удастся заметить его обмана; поэтому он поднялся во весь рост и крикнул: менабо! (эй! остановись!) и взмахнул несколько раз щитом, чтобы обратить на себя внимание зулусов. Ганс, указывая щитом на холм, находившийся с правой стороны, то есть с противоположной той, куда он собирался идти, прокричал, словно чистокровный кафр, нараспев:
      - Туда пошел белый!
      - Ты его видел? - спросили зулусы.
      - Да, он пошел туда, когда солнце стояло еще высоко.
      Боясь, чтобы мнимые друзья не предложили ему подойти к ним, он поспешно прибавил:
      - Меня послал царь. Счастливого пути!
      И, не скрываясь нисколько, он быстро пошел по лесу в другую сторону. Сперва ему казалось, что хитрость удалась. Воины бросили его следы и побежали, действительно, в противоположную сторону, стараясь увидать на земле следы белого. Ганс старался не терять ни одной минуты и успел сделать около мили по тому направлению, которое казалось ему наиболее выгодным. В это время воины кидались напрасно из стороны в сторону в поисках следов. Вдруг он заметил, что они пришли в замешательство, не находя того, чего искали; они остановились и стали советоваться. Результат совещания было нетрудно предвидеть: они повернули назад и вернулись к его настоящим следам.
      Ганс напряг все свои силы, чтобы добежать до берега реки Тугелы, которая находится не больше, чем в двух милях.
      Во время бегства он потерял из виду зулусов; впрочем результаты их поисков не могли остаться для него неизвестными. Оглянувшись назад, он увидал врагов на вершине того самого холма, с которого только что спустился. Они быстро бежали следом за ним, высоко подняв щиты и размахивая дротиками над головой. Они поняли остроумный обман.
      Гнев обманутых воинов уменьшился, когда, взобравшись на холм, с которого только что спустился Ганс, они увидали его бегущим по направлению к реке. Они очень невысоко ценили быстроту ног и выносливость мускулов белых, сравнивая эти качества со своими. Им казалось, что белые всегда ездят верхом, и поэтому им трудно пройти и тем более пробежать более или менее значительное расстояние. Поэтому они бросились за Гансом со всех ног, и он, видя, что теперь бесполезно обманывать врагов, сбросил мешавший ему бежать наряд, кинул щит и побежал к реке, имея в руках лишь ружье да платье.
      Скоро он понял, что он физически не сможет уйти от преследования зулусов, так как расстояние между ним и преследователями постоянно сокращалось. Нужно было придумать что-нибудь новое, чтобы избавиться от них.
      Место, по которому ему приходилось бежать, было сплошь покрыто травою; на ней легко сохранялись его следы, так что даже в том случае, если бы враги не видели его, он мог быть уверенным, что следы выдадут его и скрываться поэтому совершенно бесполезно. К счастью, ему попалось довольно значительное пространство каменистого грунта, на котором следы были почти не видны. Воспользовавшись минутой, когда неприятели не видели его, он оставил ясно след на трех кротовых норах, затем сделав шагов тридцать назад по крупным камням так, чтобы от его ног не оставалось следов, повернул под прямым углом от того направления, которого держался до сих пор. Надеясь, что ему хоть на несколько минут удалось сбить врагов со следа, Ганс остановился, чтобы перевести дыхание и посмотреть, что будет дальше.
      Собравшись с силами, он решил продолжать путь, на этот раз не спеша, но зато предпринимая все меры предосторожности, чтобы его не заметили. Для этого он осторожно перебрался через невысокий холм и углубился в находившуюся за ним покрытую лесом долину; здесь он был вполне скрыт от взоров своих врагов, которые все еще не могли понять, куда девались его следы. Тогда он прибавил шагу и вышел на открытое место, шириною в полмили, лежавшее полосой между ним и рядом ив, окаймлявших берег реки. Он был убежден, что его хитрость ненадолго задержит врагов, и поэтому счел за наименее опасное сразу перебежать эту полосу.
      Едва успел он пробежать двести ярдов, как услышал крики, по которым заключил, что его заметили. Действительно кафры, потерявшие след, тотчас же послали троих на горы, чтобы оттуда выследить беглеца. Как только Ганс вышел в открытое поле, часовые закричали, и вся орда бросилась за ним следом. Но поскольку Гансу удалось опередить врагов более чем на пятьсот ярдов, то он был уверен, что добежит до реки раньше, чем его успеют догнать. Весь вопрос заключался лишь в том, где и как переправиться через реку.
      Когда Ганс добрался до берега, зулусы находились более чем в четверти мили от него. Берег оказался скалистым и крутым, река же текла по каменистому руслу. Гансу удалось добраться до противоположного берега, не замочив ни ружья, ни пороха.
      Здесь он решил сделать остановку; вполне возможно, что по соседству окажутся буры, которые, услышав выстрелы, явятся на помощь. Кроме того река была для него неплохой защитой, и он не хотел удаляться от нее. Поэтому он спрятался в камышах и стал поджидать врагов. Они не заставили себя долго ждать. Подобно гончим, бегущим по горячему следу, зулусы подбежали к берегу, остановились на минуту и вскочили в воду. Четверо из них, опередившие других, первыми вошли в реку. Ширина реки доходила здесь до восьмидесяти ярдов. Дикари из-за быстрого течения и скользких камней, на которые им приходилось ступать, не могли идти быстро. Им казалось, что враг рассчитывает спастись, благодаря хитрости и быстрым ногам. В этом же отношении они считали себя гораздо выше его.
      Ганс видел, как они вошли в реку. Особенно приметна была фигура того, который находился впереди. Высокий, сухопарый и тонконогий, он был впереди других дикарей каждый раз, когда они настигали Ганса. Он вошел в воду первым и добрался уже до середины реки, когда другие еще только отошли от берега. Ганс положил ружье на ветку невысокой акации, и по всему берегу пронесся неожиданный грохот ружейного выстрела. Ловкость и на этот раз не изменила охотнику: меткая пуля заставила высокого зулуса опуститься в воды реки Тугелы. Быстрое течение подхватило его; над водой еще несколько минут мелькала его рука.
      Кафры хорошо помнили ужасное действие европейских пуль во время последнего сражения; поэтому те, кто вошел уже в воду, быстро повернули назад и выбрались на берег.
      Ганс хотел немного отдохнуть; продолжительный пост и усилия, которые пришлось прилагать ему во время бегства, давали себя знать, но он заметил среди врагов движение и поэтому решил изменить свое намерение. Предводитель, как только воины, находившиеся в воде, вернулись после выстрела на берег, отрядил четырех из отряда вверх и четырех вниз по реке. Они должны были перебраться через реку, обойти Ганса сзади и отрезать ему путь к отступлению с обеих сторон. Это отнимало у Ганса последнюю надежду на спасение. Его счастье, что он случайно увидал этот маневр неприятеля; в противном случае он даже и не знал бы, что против него что-то задумано. Он снял с головы шляпу, слегка пошевелился в тростнике так, чтобы кафры могли его видеть, затем уселся на землю, словно собирался дать выстрел. Однако он не выстрелил, а повесил шляпу на видное место, сам же прилег на землю и пополз. Удалившись на такое расстояние от берега, чтобы его нельзя было видеть, он поднялся на ноги и быстро побежал от реки по тропинке, которую проложили ходящие на водопой животные. Он не убавлял шагу до тех пор, пока не отбежал на целую милю от Тугелы.
      XIX
      Ганс бежал до тех пор, пока совсем не стемнело и он уже не мог отличать дороги; тогда он выбрал на открытом месте дерево, уселся под ним и стал думать, где бы раздобыть чего-нибудь поесть. Он надеялся, что враги будут не в состоянии незаметно подкрасться к нему. В течение двух ночей ему не удалось уснуть ни на минуту, и хотя постоянное возбуждение поддерживало его, а речная вода освежила, тем не менее природа брала свое; он просидел под деревом всего несколько минут, и сон начал уже одолевать его.
      - Часок можно поспать спокойно, - подумал он. - Тогда я проснусь вполне бодрый, готовый с наступлением рассвета отправиться дальше, тогда, наверное, мне удастся найти что-нибудь к завтраку.
      Он улегся на бок, но так, чтобы при первой тревоге схватить ружье. Через несколько минут он спал крепким сном, не прерываемым никакими сновидениями.
      Солнце успело не только взойти, но даже высоко подняться, когда Ганс в испуге открыл глаза. Прежде всего он хотел схватиться за ружье, но ружья не оказалось. Он поднялся на ноги, и можно представить себе его ужас, когда кругом его оказалась толпа вооруженных дротиками кафров. Впрочем, его удивление возросло еще больше, когда он увидел, что к нему подходят четверо белых, из которых один, судя по всем признакам, был голландец. Он дождался, пока они приблизились к нему, и только тогда обратился к ним.
      - Вы нашли меня спящим, - сказал он. - Со мной это случается крайне редко.
      Белые переглянулись, и голландец обратился к Гансу на родном языке.
      - По-видимому, вы наш. Если это так, объясните, пожалуйста, что вы делаете здесь, и почему ваша кожа черного цвета?
      Ганс совершенно позабыл, что он весь испачкан липкою, жидкою грязью, и что хотя вода и смыла ее отчасти с его ног, но все же цвет их был довольно подозрительный; о лице его нечего и говорить, что же касается волос, то они так спутались и склеились от грязи, что их едва ли можно было принять за волосы европейца. Ганс рассмеялся.
      - Возможно, что лицо мое черного цвета, - сказал он, - но я все-таки Ганс Стерк, настоящий африкандер.
      - Вы - Ганс Стерк? - удивился голландец. - А нам говорили, что вы убиты вместе с отцом и сыном Уисами. Присаживайтесь к костру и расскажите нам о своих приключениях.
      - Я ничего не ел два дня, - отвечал Ганс. - Кроме того, мне пришлось пройти пешком столько, сколько не каждый страус сможет. Поэтому сперва покормите и напоите меня. Потом я умоюсь и уже тогда расскажу обо всем. Вы же пока скажите, что нового. Откуда вы здесь? Всем ли нашим удалось спастись?
      - Мы производим разведку в окрестностях Натальской бухты. Мы точно так же, как и вы, потерпели поражение и вчера зашли сюда в поисках, не заблудился ли кто-нибудь из наших. Ваши возвратились к Бушменской реке. С их стороны это безрассудный поступок, так как весь их скот угнан, и им нечего есть. Их поля совершенно истреблены, и они не решаются напасть на зулусов до тех пор, пока не получат подкрепления.
      Узнав главные новости, Ганс принялся за завтрак из буйволового мяса, зажаренного на углях. Утолив голод, он спросил, нет ли где-нибудь поблизости речки, и, отправившись к ней вместе с новыми знакомыми, смыл с себя слой грязи. Теперь он принял свой естественный вид.
      - Значит, - это натальские кафры? - спросил он.
      - Да, - отвечал голландец, - это свои люди. Во время битвы убито немало кафров. Теперь эти пришли сюда взглянуть, не скрываются ли поблизости их соплеменники.
      - Как вам не страшно встретиться с большим отрядом врагов? поинтересовался Ганс. - Ведь отсюда не более трех миль до того места, до которого меня преследовал отряд зулусов.
      - У нас есть лазутчики. Один из них сидит вот на том дереве, что на холме. Он даст знать, если заметит опасность. А! - прервал себя голландец. - Вот и сигнал! Матуан, иди сюда, объясни, что это означает.
      Один из кафров подошел к ним и стал внимательно смотреть на другого кафра, находившегося на холме. Этот делал какие-то знаки, о которых упомянул голландец. Кафр отвечал:
      - Зулусы идут. Впрочем, их немного, - мы справимся.
      Его слова привели в восторг остальных кафров. Они обступили голландца, ожидая его приказаний.
      - Возьми трех человек хороших бегунов, - сказал Берг, - так звали голландца. - Они должны завлечь зулусов в засаду. Остальные пусть спрячутся поблизости.
      Отдав эти приказания и отправив в путь трех кафров, Берг пошел следом за другими. Они между тем разбежались по сторонам и попрятались в кусты.
      - По всей вероятности, это те же, которые преследовали меня, - заметил Ганс.
      - Сколько их было? - спросил Берг.
      - Около двадцати.
      - А вот и они! Не терпится им умереть. Пусть будут спокойны, ни один не спасется, - ответил Берг.
      Кафры, посланные Бергом, без труда нашли зулусов. Тем не менее они сделали вид, что не видят их, а ищут чего-то на земле. Зулусы скоро заметили их и, скрываясь в кустах, подошли к ним ярдов на сто. Натальцы вскрикнули, словно испугались их и побежали туда, где прятались их соплеменники. Мнимые беглецы добрались, наконец, до тех кустов, где их товарищи устроили засаду. Один из них резко свистнул, и зулусы очутились лицом к лицу перед неприятелями, впятеро более сильными и, хотя и принадлежащими к тому же народу, но страшно озлобленными. Взяв короткие дротики, они медленно пошли навстречу натальцам. Берг, увидавший это, крикнул своим, находившимся между ним и врагами, лечь на землю. Натальцы, доверявшие голландцам, как своим учителям, беспрекословно повиновались. Берг и трое из его товарищей дали залп с обычными последствиями. Трое зулусов были убиты наповал, четвертый тяжело ранен. Натальцы быстро поднялись на ноги и кинулись на врагов. Произошла такая бойня, какую белым случается видеть нечасто.
      Пророчества Берга оправдались: ни один из зулусов не спасся. Ганс, не захотевший участвовать в этой бойне, видел, как погибли люди, чуть-чуть не лишившие его жизни.
      - Вам будет небезопасно ехать отсюда прямо в ваш лагерь, - сказал Гансу Берг. - Дингаан разослал во все стороны лазутчиков, и вам едва ли удастся благополучно добраться до Бушменской реки. Лучше всего отправляйтесь вместе с нами к бухте, а уж там посоветуемся, что нам предпринять. Таким образом вы привезете домой последние новости.
      Ганс согласился и отправился в путь вместе с новыми товарищами.
      Ганс пробыл на берегу Гансатальской бухты около недели, а потом верхом отправился в свой лагерь, куда и прибыл после четырехдневного пути. Не одна Катерина, а все без исключения жалели о нем, и его возвращение было полнейшею неожиданностью для всех. Его встретили так, словно он явился с того света. Он нашел лагерь в очень плачевном положении. Он посоветовал устроить постоянный надзор за действиями зулусов. Затем он отправился на охоту в равнины, расположенные возле Драконовых гор, чтобы раздобыть для лагеря провизии.
      Две недели спустя Ганс вернулся в лагерь с повозкой, наполненною бельтонгом. Он вместе со всеми собирался участвовать в очередной экспедиции на зулусов.
      XX
      Переселенцы, оправившись немного от поражения, нанесенного им Дингааном, обратились за помощью к тем своим землякам, которые еще не успели присоединиться к ним. Они рассчитывали напасть на зулусов и отобрать у них похищенный скот.
      Как только наступила весна, Дингаан, старательно готовивший свое войско и узнавший при помощи лазутчиков, в каком положении дела его соседей, возобновил военные действия и в августе вторгся в пределы Натальской области.
      Но переселенцы были уже готовы. К этому времени они располагали более чем четырьмястами пятьюдесятью верховыми, хорошо вооруженными. Потом к ним присоединился еще отряд из земли Наталь. Таким образом войско стало весьма внушительным.
      Предводителем войска был избран бывший военный и имеющий кое-какие довольно ясные представления о военных маневрах и передвижениях. Войско двигалось, соблюдая полную конспирацию. Они дошли до берегов реки Умслатоось, когда Ганс, отправившийся в качестве лазутчика вперед, заметил передовой отряд неприятельской армии. Он поскакал назад, чтобы передать это известие.
      Голландцы целую ночь старательно караулили врагов, спали, положив под голову оружие, но неприятели показались только с появлением первых солнечных лучей.
      Наступило воскресенье, шестнадцатое декабря одна тысяча восемьсот тридцать восьмого года, - день, памятный в истории этой, тогда еще новой, теперь же хорошо известной колонии. Зулусы сомкнутыми рядами бросились на укрепления буров, стараясь прорвать их; но всюду, куда только они ни кидались, их встречал град пуль. Они падали сотнями и вынуждены были отступить. Выбрав минуту, когда главные силы неприятеля были направлены только на одну сторону лагеря, двести верховых голландцев бросились на чернокожих с противоположной стороны и подняли такую пальбу, что даже самые храбрые из неприятельских вождей пришли в смятение. Потери голландцев оказались более чем ничтожными: было убито всего трое и ранено шестеро.
      Видя, что запасы пороха и пуль начинают истощаться, лошади сильно устали, переселенцы решили сделать на время передышку. Захватив около пятисот голов скота, они вернулись в свой лагерь.
      После этой решительной победы дела переселенцев значительно поправились. Теперь они могли приняться за земледелие, приступать к которому до сих пор было крайне безрассудно. Они набросали план города Питер-Марицберга, кроме того основали еще один, известный теперь под названием Д'Урбана.
      Дингаан мало-помалу оправился от поражения и стал пополнять свое войско. Все его мысли были, как и прежде, направлены на истребление переселенцев, и он очень умно принялся за дело, стараясь сперва узнать, что у них делается. Чтобы усыпить их бдительность, он послал им триста у них же отнятых лошадей; кроме того он обещал вернуть им похищенные ружья и скот. Словом, он выражал желание помириться. Переселенцы отвечали, что они готовы заключить мир, но не раньше, чем он вернет им весь отнятый скот и оплатит причиненные им убытки. Хитрый дикарь дал согласие и, прикрываясь миролюбивыми целями, постоянно отправлял к ним послов со всевозможными поручениями, скорее не послов, а шпионов, чтобы выследить, по-прежнему ли сплочены голландцы, или же каждый существует сам по себе. В последнем случае он тотчас же совершал на них набеги. Наконец, переселенцы поняли его хитрость. До этого они все не решались дать серьезный отпор. Они не знали, как поступить, когда все вдруг совершенно изменилось, благодаря интересному событию, находившемуся в тесной связи с местной политикой.
      У Дингаана было два брата; один из них, по имени Умнанда, был еще юноша. Он нисколько не походил на Дингаана, жизнь которого заключалась в войне, средний брат также отличался миролюбивым характером. Среди зулусов было немало пострадавших от непрерывных войн, в которые их вовлекал Дингаан. Они склонялись на сторону юноши, Панды, как они его называли. Дингаан, узнав об этом, решил умертвить брата. Панда имел много друзей при дворе, и они передали ему о намерении царя. Вместе с несколькими друзьями он переправился через реку Тугелу и отправил к переселенцам послов с просьбой оказать ему помощь против злодея-брата.
      Дело окончилось жаркой схваткой между войском Дингаана и войском Панды, во главе которого стояли буры. Исход битвы был очень печален для Дингаана; ему пришлось покинуть пределы своего царства и бежать в пустыню, где он и погиб. Таким образом царем над могучими зулусами стал союзник буров, и им, наконец, можно было успокоиться.
      XXI
      Ганс в это время был так занят военными делами, что очень редко виделся с Катериной. Теперь, когда дела наладились, он, наконец, решил жениться; но Катерина носила траур по своим родственникам, убитым вместе с Ретиефом; поэтому свадьба, несмотря на сильное недовольство жениха, была отложена еще на полгода. Чтобы скоротать время, он вместе с неразлучными товарищами Виктором и Бернардом и еще тремя бурами отправился на охоту в области, расположенной к северо-востоку от Наталя, где, как утверждали старые охотники, водились слоны.
      Как-то раз Ганс и Виктор сидели в палатке, которую они захватили с собою.
      - Ну, Виктор, - сказал Ганс, - после всех этих событий нам и поболтать-то с тобой ни разу не пришлось. Расскажи о своих приключениях.
      - Всякие бывали, - ответил Виктор. - В то время, когда ты был рядом с Уисом и все были уверены, что ты тоже убит, мы с Бернардом и еще шесть товарищей хотели вернуться назад, чтобы найти тебя, но нас не пустили. Неприятели напирали, все скалы были просто облеплены ими, мы остановились на минуту, уговаривая вернуться за тобой. В это время один из зулусов бросился на меня с дубиной...
      - А храбро они дрались, - сказал Ганс. - Когда у них будут ружья, нам придется очень трудно!
      - Вспоминаете свои похождения? - раздался голос старика охотника Гофмана, входившего в это время в палатку. - Да, подрались таки за это время. В последнем сражении счастье было на нашей стороне, но в первых сражениях мы не должны были допустить, чтобы нас били. Все это вышло из-за того, что мы слишком презрительно относились к врагу, недооценили его.
      - Теперь, - продолжал Гофман, - нам придется иметь дело не с дикарями, а с опасными животными. Это не меньше действует на нервы. Я, по крайней мере, говорю смело, что никогда мои нервы не были натянуты так, как в первый раз, когда мне пришлось убить льва. Это произошло не вследствие моей храбрости, а в силу необходимости... Тогда я был еще совсем ребенком.
      - Расскажите об этом, Гофман, - вмешались другие, вошедшие в это время в палатку.
      - Нечего и рассказывать, - ответил охотник. - С Гансом случалось и не то... А впрочем, пожалуй. В то время я жил под Винтербергом. Я ездил к соседям и должен был вернуться в тот же день с семенами, которые были нужны для нашей мызы. Солнце уже почти село, когда я оттуда выбрался. Езды было не меньше трех часов. Я ехал смело, впрочем, когда стемнело, прибавил шагу. Однако скоро я заметил, что лошадь не может идти быстрою рысью. Зная, что отец любил ее, я слез с нее и повел под уздцы. Вдруг, словно испугавшись чего-то, она зафыркала и побежала. Сперва я не знал, в чем дело, но потом заметил, что она все время поворачивает голову и смотрит в одну сторону. Я устремил свой взгляд в темноту, стараясь разглядеть, что так сильно испугало ее. Я уже упоминал, что тогда я был еще очень молод. Поэтому вы поймете, как сильно забилось мое сердце, когда я увидал не одного льва - нет, одного я бы даже не испугался, а сразу четырех. Они бежали ярдах в шестидесяти от той тропинки, по которой я шел. У меня было только одноствольное ружье очень незначительного калибра, поэтому я совсем не хотел вступать в бой сразу с четырьмя львами. Я стал думать, не оставить ли на произвол судьбы лошадь, а самому броситься бежать, как вдруг самый большой лев, отогнав трех других, спокойно загородил мне дорогу. Прицелившись ему в лоб, я спустил курок, а сам спрятался за лошадь. Я подождал несколько мгновений, уверенный, что зверь заревет, но кругом было все тихо: только где-то вдали слышался топот убегающих зверей. Наконец, я выбрался из-за лошади. Лев лежал мертвый! Маленькая пуля засела у него между глаз и уложила его на месте. Все подробности я помню так четко, словно это происходит сейчас. Кажется, в течение всей жизни я не трусил так, как в ту ночь.
      - А, кажется, нам предстоит недурная охота, - сказал, немного помолчав, Ганс. - Львов должно быть довольно много.
      - Я даже одного шага не сделаю в сторону, чтобы убить льва, - возразил Гофман. - Лев гораздо опаснее слона, а толку никакого. За шкуру даже и тридцати риксдаллеров не дадут, а зубы годны лишь для украшения. Вот слон другое дело. Кстати, не оговорить ли нам сразу вопрос относительно дележа добычи?
      - Теперь самое удобное время, - ответил Ганс. - Потом будет не до этого.
      - Я советую поступать так: зверей для пищи мы будем бить по очереди; если же все вместе, то будем мясо делить на равные части. Что же касается слонов, то выпустивший первую пулю имеет право на половину клыков; каждый же попавший в слона после первого выстрела получает свою долю из другой половины. Правильно, товарищи?
      - Нет, - ответил Ганс. - Это будет неудобно. Все начнут стрелять, как придется, второпях, лишь бы попасть в слона, и выйдет путаница. Я предлагаю по-другому: когда мы все вместе и вместе стреляем, то кладем отметку на клыки и делим их на равные части. Если же мы охотимся порознь, на разных слонов, клыки достаются тому, кто убил слона. Все мы люди честные и испытанные; никто не станет уклоняться от опасности и стрелять хуже оттого, что часть его заработка получат товарищи.
      - Ганс прав, этак будет лучше, - согласились все.
      - Здесь у нас прекрасные места, - продолжал Ганс. - Теперь, когда Панда стал царем беспокойных зулусов, мы должны искренно радоваться, что поселились здесь. Там осталось уже мало дичи, а здесь еще долго не переведутся олени и козы. И на слонов мы можем охотиться, когда захотим. Дай же нам, Боже, завтра удачи, друзья, а теперь не грех и поспать. Спокойной ночи!
      Предложение Ганса понравилось всем. Поставив на стражу двух готтентотов и приказав им как можно чаще окликать друг друга, охотники разошлись по своим повозкам, укутались в одеяла и улеглись спать в этих экипажах, которые в пустыне для путника то же, что корабль для моряка в море.
      XXII
      В течение первых дней охотники не видели ничего, кроме лосей, буйволов и всевозможных антилоп. Наконец, они добрались до берегов реки Понголы, и следы слонов стали чаще и многочисленнее.
      - По всей вероятности, мы пропустили в лесах немало слонов, - сказал Виктор, ехавший рядом с Гансом по свежим следам нескольких самцов, найденным еще утром. - Следовало бы остановиться и найти их.
      Они поскакали в ту сторону, где были слоны, стараясь не стереть их следов, и вскоре увидели громадных животных, собравшихся в тени акаций. Слоны насторожили уши, словно желая удостовериться, не грозит ли им какая-нибудь опасность. Кроме того, они подняли хоботы, пытаясь уловить чутьем предполагаемых врагов.
      - Теперь, не пугая остальных, попробуем положить хоть одного из них, сказал Ганс. - Привяжем лошадей к этому дереву, а сами пешком подойдем к ним. Потом можно будет на лошадях скакать за ними следом.
      Охотники привязали лошадей к дереву приблизительно ярдах в трехстах от слонов и тихонько направились к ним. Слоны спокойно стояли возле деревьев, насторожив уши. Но Ганс с товарищем ступали так тихо, что даже чуткое ухо слона не могло уловить близости врагов. Им удалось подойти на восемьдесят ярдов к дереву, возле которого стоял большой самец. Ни он, ни другие слоны не заметили их.
      Спрятавшись за ствол дерева, Ганс подал знак Виктору, что надо стрелять скорее и по возможности вместе, так как слонами снова овладело беспокойство, и они издавали короткие, резкие крики, давая друг другу знать об опасности. Крупный самец, у которого белые, гладкие клыки далеко высовывались изо рта, стоял повернувшись к охотникам своим широким боком; по его нетерпеливым движениям и подозрительным взглядам следовало ожидать, что он либо изменит свое положение, либо совсем уйдет. Поэтому Ганс выстрелил, прицелившись между ухом и глазом; его примеру последовал Виктор, пуля которого попала в переднюю ногу слона над самым коленом. Ганс рассчитал верно. Пуля его прошла через всю кость, достигла мозга, и громадное животное упало замертво. Поэтому второй выстрел был совершенно излишен.