ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«О, Боже, где взять силы, чтобы вынести все это? Он жив! Он здесь! Почему?» – мысли лихорадочно метались в ее ошеломленном мозгу, и Женевьева горько пожалела, что не упала в обморок, что серые мысли нереального не захлестнули ее.

Но, к сожалению, сознание ее оставалось ясным. И в эти бесконечно-долгие страшные минуты, когда она путешествовала по залам Виндзорского дворца, подпрыгивая на плече Тристана, она невыносимо страдала от ужаса и унижения. Всю дорогу их сопровождала гробовая тишина, нарушаемая лишь ехидным, оскорбительным хихиканьем. Когда они приблизились к группе дам, о чем-то оживленно беседующих между собой и совершенно не обративших внимания на подходившего широкими шагами Тристана, последний сделал худшее, что только было возможно в данной ситуации: поклонился и любезно произнес:

– Леди, если вы простите мое вторжение?

Они поспешно расступились, и со своего необычного наблюдательного пункта, Женевьева могла видеть, как широко раскрылись рты у кумушек, а затем языки заработали с потрясающей скоростью, обсуждая поразительное явление, прервавшее их беседу.

Сначала Женевьева, шокированная случившимся, ни на что не реагировала. Ее настолько ужаснул тот факт, что Тристан жив, жив и вполне здоров, что в первые секунды она почти не сопротивлялась и даже не задумывалась над тем, какое это может оказать влияние на ее дальнейшую судьбу. Но как только они прошли мимо придворных дам, в ней проснулся инстинкт самосохранения, и она попыталась хоть как-то изменить свое нелепое положение. Вцепившись в плащ, Женевьева попыталась приподняться, слегка повернула голову, взглянула ему в лицо – и встретилась с его пронзительным, яростным взглядом. И снова ужас объял ее душу, слишком хорошо знаком был ей этот взгляд, ей никогда не забыть, как он смотрел на нее в ту ночь, когда она напала на него. Никогда не забыть, как он презирал и ненавидел ее за подлость, как он обещал отомстить.

Но сейчас… сейчас она не имеет права быть слабой, есть же, наверное, какой-то способ, чтобы убежать от этого страшного человека.

– Поставьте меня на пол, – взмолилась, наконец, Женевьева, глядя на Тристана настороженным взглядом и от волнения заикаясь. – Я… я пойду сама, – и затем после некоторого колебания добавила: – пожалуйста.

Она даже удивилась, когда Тристан остановился и позволил ей соскользнуть вдоль своего тела, чтобы она могла встать на ноги. Женевьева быстро взглянула на него и отступила на шаг, задрожав от его близости. Она опустила глаза, но затем снова подняла их.

– Куда вы ведете меня? – спросила она хриплым голосом.

Тристан упер руки в бедра, наклонил голову и насмешливо оглядел ее с ног до головы.

– И это все, миледи? Куда вы ведете меня? – нет, чтобы сказать: «С воскресением из мертвых, лорд Тристан, это большая радость для меня, видеть вас живым».

– Это совсем не такая уж и радость! – не раздумывая огрызнулась Женевьева. «Молитесь… молитесь, чтобы я умер», – предупредил он ее тогда.

Граф де ла Тер рассмеялся и, взяв Женевьеву за руку, повел через следующий зал. Казалось, что в этой части дворца не было ни души. Она вдруг поняла, что они попали в жилую часть королевской резиденции, и лишь заблудившийся гость, да какой-нибудь слуга, могут стать свидетелями происходящего. «Здесь никто не придет ко мне на помощь», – подумала Женевьева с замирающим сердцем. И нигде, ни в каком-либо другом месте, ей никто не поможет. На это нечего даже надеяться, ибо никто не осмелится перечить приказу короля, особенно в таком незначительном деле, как передача дочери лорда, воевавшего на стороне противника, под опеку одного из ланкастерцев.

Тристан шел очень быстро, не ослабляя своей хватки, и Женевьева тяжело дышала, не в силах поспеть за ним, особенно теперь, когда ее мысли и сердце были погружены во мрак безысходности и отчаяния.

Но как глупа она была! Ей было страшно даже подумать, что может произойти дальше… Но она должна, должна взять себя в руки, и разобраться в происходящем.

Как бы она не старалась, единственное, что пока было ей понятно, – это, что Тристан жив и настроен очень решительно. Он взбешен, и ему позволительно сделать с ней все, что пожелает. Женевьева болезненно сглотнула и с такой силой рванула свою руку из его сильных пальцев, что вынудила Тристана остановиться. Он пронзительно взглянул на нее.

– Куда вы ведете меня? – снова спросила Женевьева.

– В мою комнату, – кратко ответил Тристан.

– Что… вы собираетесь со мной делать?

Он медленно растянул губы в улыбке:

– Я еще не решил. Сперва я думал сварить вас в кипящем масле, но это было бы слишком слабо. Мне приходило в голову четвертование и колесование, но и это я отбросил, как слишком легкое наказание.

– Вы не осмелитесь! – бросила ему Женевьева с вызовом. – Король не давал вам своего позволения убивать меня…

– Казнь требует королевской подписи, но я считаю не в данном случае. Ну, конечно же, в нашем распоряжении есть еще и просто пытки. Дайте-ка подумать. Ну да, мы же можем заклеймить вас, поставить клеймо – «Предатель» на одной из ваших прелестных щечек. Н-да, это слишком быстро! Ну, тогда мы могли бы вырывать у вас ногти, один за одним…

– Прекратите, – прошипела Женевьева. «Неужели он говорит серьезно?», – удрученно подумала Женевьева.

Она не могла судить об этом по его взгляду. Глаза Тристана были также глубоки и темны, как и прежде, также горели. А в его приятном голосе безошибочно угадывалась насмешка.

– Мои люди взбунтуются и найдут вас, чтобы…

– У них не будет особых затруднений в этом. Мы возвращаемся в Эденби, и я очень сомневаюсь, что ваши люди рискнут пойти снова против меня. Осмелюсь сказать, что они вполне покорились.

– О чем… вы говорите? – спросила со страхом Женевьева.

– Только о том, миледи, что Эденби в моих руках. Мы вошли в ту самую ночь, когда вы выехали в Лондон.

Тристан улыбнулся и возобновил свой путь, волоча Женевьеву за собой. Перед ее мысленным взором проплывали ужасные картины. Она представляла себе Эденби. Господи! Сколько из ее людей осталось в живых? Что сталось с ее бедной тетей, с Энни, с Томкиным, который был вместе с ней, в ее спальне, в ту ужасную ночь? Господи милосердный! Женевьева содрогнулась при мысли об Эдвине, милой, доброй Эдвине, которая вовсе не хотела принимать участия в этом предательстве, но осталась там, чтобы заплатить за него.

– О, Боже! – горестно воскликнула девушка, не в силах сдержать своих чувств…

Он снова остановился, глядя на нее сверху вниз с убийственно любезной улыбкой.

– Что на этот раз, леди Женевьева? – с усмешкой спросил Тристан.

Она вырвала у него свою руку и, собрав все свое мужество, глянула ему прямо в глаза, пытаясь любой ценой не показать своего страха.

– Что вы натворили в Эденби? – с бешенством спросила она. – Убивали невинных, которые не имели никакого отношения к этой войне, которые не принимали в ней участия?

– Вот именно – холодно ответил Тристан. Он решительно взмахнул рукой. – Все ваши люди развешаны вдоль стен Эденби, они гниют на виселицах и ветер раскачивает их истерзанные тела. Никто не спасся, леди!

Женевьева отшатнулась от него, не понимая, говорит ли он правду или нет. Тристан шагнул вслед за ней и схватил ее так сильно, что она вскрикнула. Он не повел ее дальше, а подвел к одному из больших, занавешенных тонким муслином окон, тянувшихся вдоль стены.

– Посмотрите вниз, – насмешливо произнес граф, и она послушно выглянула в окно. Внизу, во внутреннем дворике, крытом навесом, был установлен столб, к которому привязывали тех, кого наказывали кнутом. Несколько человек в кандалах получали свои порции наказания за какие-то преступления против нового короля.

Женевьева попыталась отвернуться, но Тристан заставил ее смотреть в окно, приподняв ее подбородок, чтобы она не могла спрятать глаза.

– Суд короля Генриха строг, но справедлив. Если вы и впредь будете досаждать мне, то вынудите меня прибегнуть к помощи вон тех бравых молодцев, чтобы усмирить вас, прежде чем мы уедем отсюда, – проговорил Тристан.

– А мне какая разница, кто будет меня мучить? – равнодушно произнесла Женевьева. – Разве есть разница между плетью в их руках или в вашей? Я даже осмелюсь сказать, что с большим удовольствием приму удары из рук этих людей! Я бы предпочла, чтобы надо мной свершилось правосудие здесь!

– В самом деле? – вежливо осведомился Тристан. – Также, как вы предпочли бы Тауэр тому, чтобы находиться в качестве пленницы у меня?

– Да, именно так! – с жаром ответила она.

– Вам никогда не выйти из королевской тюрьмы, – холодно предупредил ее граф.

– Хороший палач может позволить легко расстаться с жизнью! – выкрикнула она и к ужасу своему расслышала в собственном голосе истерические нотки, которые вызвали у Тристана вполне искренний смех.

– Ах, да, я же совсем забыл, какой вы крупный специалист по смерти, леди Женевьева! – воскликнул он.

Она опустила голову и начала руками разглаживать свою юбку.

– Если я должна умереть, лорд Тристан, – она попыталась произнести эти слова твердым, ровным голосом, – то хотела бы, чтобы это произошло здесь и сейчас.

– Но я пока не собираюсь убивать вас, – сообщил ей Тристан. – И даже, если кто-то имеет на вас зуб, и собирается свести с вами счеты, я все равно оставляю для себя это удовольствие! Кстати, я совсем не верю в то, что вы так уж торопитесь расстаться с этой жизнью. А теперь пошли, мы даром теряем время.

«Теряем время! – подумала Женевьева, чувствуя нарастающую панику. – О, Господи, да! Ей нужно, чтобы они теряли время! Она должна выиграть столько времени, сколько сумеет! Может он собирается привести ее к себе на квартиру и там пытать? Или сначала изнасиловать? Нет, кажется, он слишком ненавидит ее для того, чтобы желать… Даже для того, чтобы взять силой… Хотя, если он поймет, что это будет для нее мучительно. Нет, он не собирался убивать ее немедленно. У него есть возможность сделать с ней все, что угодно, прежде чем взять ее жизнь. Кажется, он очень торопится вернуться в Эденби, может быть, его месть включает в себя демонстрацию того, что он сделал с ее домом!»

И когда Тристан снова поволок ее за собой, Женевьева задрожала. Но вот они остановились перед дверью, и он отпустил ее руку для того, чтобы открыть дверь.

Паника все сильнее охватывала Женевьеву. Шальная мысль пришла ей в голову: она свободна от его хватки, молода и проворна, а залы дворца простираются в бесконечность.

Девушка развернулась и попыталась бежать, но после первого же шага, она закричала от боли. Все это время Тристан одной рукой держал ее за волосы. Она не могла отвести от него взгляд, пока он медленно тянул ее к себе, но крепко сжав зубы и вся дрожа от ярости, все-таки пыталась высвободить свои волосы из его цепких рук. Ах, если бы они были заколоты!

Тристан не ослаблял своей хватки и притягивал ее все ближе, пользуясь этой золотой цепью. Он не выглядел взбешенным, скорее на его лице читалось удивление.

– Миледи, – с мягкой иронией сказал Тристан, прижимая ее к себе так близко, что его дыхание касалось ее щеки. – Запомните, что я никогда, никогда не поверю вам, что я никогда не повернусь к вам спиной, и не выпущу вас из своих рук до тех пор, пока вы не угомонитесь.

Он втолкнул Женевьеву в комнату и вошел следом. Она стояла неподвижно, боясь снова посмотреть на него, и одновременно боясь не смотреть, стараясь мужественно принять то, что последует дальше.

Но он вообще не обращал на нее никакого внимания, занятый сбором своих вещей. Женевьева искоса наблюдала за всеми движениями Тристана, готовая броситься наутек, мрачно раздумывая над своим ближайшим будущем.

Она равнодушно отметила про себя, что покои Тристана были просторны, и что занимал он их один. Это ясно говорило о его высоком положении при короле Генрихе Тюдоре.

На кровати лежал меч в ножнах. Тристан протянул за ним руку, и Женевьева инстинктивно сжалась. Он, улыбаясь, прицепил оружие на пояс.

– Миледи, вы, кажется, нервничаете?

Женевьева не удостоила его ответа, лишь надменно вскинула подбородок, хотя сердце ее в это время бешено колотилось.

Граф отвернулся и девушка, судорожно сглотнув, крикнула ему в спину:

– Скажите же мне! Будьте вы прокляты, скажите же! Что вы собираетесь делать?

Он выдержал паузу и повернулся к ней, пристально глядя в глаза. И тут его губы расплылись в улыбке. Женевьева содрогнулась от нахлынувших на нее воспоминаний. Она очень хорошо помнила улыбку этого большого чувственного рта, его губы, впившиеся в ее рот, и оставившие на нем клеймо, которое нельзя ни смыть, ни забыть. Воспоминания, захватившие ее, окончательно лишили ее сил.

– Скажите же! – выкрикнула она снова, пытаясь побороть свой страх.

Тристан пожал плечами.

– В самом деле, миледи, я ни в чем сейчас не уверен, вот и все.

От его холодного тона, на губах Женевьевы застыли слова, которые она собиралась сказать ему. Он отвернулся и взял в руку небольшую кожаную сумку, затем легко поклонился.

– Ну, что вы готовы?

– Готова к чему?

– К отъезду, конечно же.

– Да, – с облегчением прошептала она с сильно бьющимся сердцем.

Они уйдут из этой комнаты, которая в его присутствии кажется слишком маленькой. Там, снаружи, она может чувствовать себя в относительной безопасности, ибо вряд ли он осмелится причинить ей какой-нибудь вред на глазах у множества людей. Но было ли это правдой? Ведь уволок же ее к себе на глазах у короля и всех придворных.

Тристан открыл дверь и снова взял ее за руку.

– Мои вещи… – начала было Женевьева, но он резко перебил ее:

– Мэри соберет ваши вещи и присоединится к нам несколько позже.

– Мэри? – нервно пробормотала Женевьева.

– Да, миледи. Я, конечно же, видел вашу служанку, у нее кроткий нрав, который наверняка придется по душе новому королю или новому лорду Эденби, если вам так угодно. Она останется с вами.

Снова они шли по коридорам дворца. Женевьева старалась держаться от графа подальше, насколько это было возможно.

– А что с сэром Гэмфри? – спросила она слегка дрожащим голосом. – Вы не…

– Не убил ли я его в приемной? – продолжил за нее Тристан. – Нет, не убил.

– Тогда…

– Я последний раз отвечаю на ваши вопросы, Женевьева, – предупредил ее Тристан, сузившиеся глаза которого ясно говорили о том, что его терпению приходит конец. – Он старый человек и истинный рыцарь. И хотя он принимал деятельное и непосредственное участие во всем этом, тронул чем-то мое сердце, да, представьте, даже этот ледяной орган внутри меня может что-то тронуть! Я предупредил сэра Гэмфри, что если тот появится в Эденби, то попадет в его подвалы, а если останется в Лондоне, то будет свободен!

Женевьева понурила голову и покорно последовала за Тристаном, обдумывая тот факт, что сэру Гэмфри дарована свобода, и он может жить, как ему заблагорассудится. Тристан очень спешил, и Женевьева не заметила, как они вышли наружу, на яркий дневной свет. Она увидела небольшой отряд людей графа, легко узнаваемых по гербам на щитах и плащах. Они ожидали их, сидя верхом на лошадях.

«Верхом!» – подумала Женевьева с воспрянувшей было надеждой. Ездить верхом для нее также привычно, как и ходить пешком, и как только они достигнут той части страны, которую она знает гораздо лучше их, она сможет удрать.

– Где моя лошадь? – спросила девушка, стараясь придать своему голосу покорное выражение и держа голову низко опущенной. Тристан не ответил, и она подняв глаза, увидела, что он внимательно наблюдает за ней с легкой насмешливой улыбкой и веселым блеском в глазах.

– Ах, леди! Наивно было бы с вашей стороны пытаться оставить в дураках человека, которого вы уже однажды чуть было не убили и похоронили. Ваша лошадь, как и ваши вещи, прибудут позже. Это же путешествие вы совершите в карете.

И прежде чем Женевьева успела что-либо сообразить, она почувствовала, как ее ноги болтаются в воздухе. Тристан перенес ее через грязную дорогу и довольно бесцеремонно впихнул в видавший виды экипаж. Женевьева попыталась принять вертикальное положение.

– Подождите! Я не могу ехать в таких условиях! Мне станет плохо! Выпустите меня! – она лупила кулаком по двери и дергала за ручку, но все усилия ее были напрасны. Женевьева все еще продолжала упорно свои безрезультатные попытки вырваться, когда услышала резкий щелчок кнута, и карета, дернувшись, тронулась с места. От неожиданного рывка девушка не удержалась и полетела в угол, больно ударившись виском о противоположное сиденье. Она громко вскрикнула и, потирая ушибленное место, попыталась сесть.

Было бы смешно стараться усидеть прямо. Граф де ла Тер не желал терять времени, и лошади мчались во весь упор. Колеса кареты, казалось, не пропускали ни одного камня, ни одной выбоины на грязных Лондонских улочках. И экипаж, несшийся вперед с приличной скоростью, болтался из стороны в сторону, заставляя Женевьеву забыть обо всем на свете, кроме заботы о том, как уберечься от новых синяков и ушибов. Казалось, что прошла вечность, прежде, чем карета несколько замедлила ход, и путешествие стало нудным и монотонным.

Теперь у Женевьевы было достаточно времени для того, чтобы обдумать свою дальнейшую судьбу.

С несчастным видом стянула она с головы изорванные остатки головного убора, бывшего столь изысканным и элегантным еще этим утром. «Он намеревается неплохо провести время, медленно убивая меня, – мрачно думала Женевьева. – Он собирается ждать, не спешить, чтобы заставить меня умереть тысячу раз, прежде чем наступит настоящая смерть. Нет уж! Она ни за что не покажет ему своего страха! Никогда! – поклялась она мысленно себе. – Какой бы ужас не переполнял мое сердце, я никогда не покажу свою слабость этому отпрыску Сатаны!»

Леди Женевьева стиснула кулаки. «Верь в это со всей силой, и ты останешься гордой и неприкосновенной!» – пообещала она себе. И эти мысли помогли ей немного успокоиться. В какой-то момент она отметила, что наступила ночь. А они все еще и не думали останавливаться. «Неужели его гнев распространяется и на лошадей?» – усмехнулась Женевьева. И тут же подумала, что это не имеет никакого значения. Усталая и изможденная, она свернулась калачиком в углу кареты и погрузилась в беспокойный сон.

Она медленно просыпалась с ощущением смутного беспокойства. Сначала Женевьева думала, что это все из-за сна. Ей снилось, что она бежит и натыкается на Тристана, что она тонет, падает в омут, не в силах сделать хотя бы движение, не в силах бороться с темным, властным обаянием его глаз…

И тут же Женевьева осознала, что весь этот ужас происходил с ней наяву. Она находилась в карете, и у нее затекли все члены от долгого нахождения в неудобной позе. Через окошко кареты пробивались солнечные лучи. Карета стояла.

Внезапно Женевьева почувствовала, что ей срочно нужно отправить кое-какие естественные надобности. И в это же мгновение дверь экипажа раскрылась. Яркий свет, ворвавшийся внутрь, ослепил ее, и она прикрыла глаза рукой.

– Доброе утро, леди Женевьева, – с низким поклоном приветствовал ее Тристан, – вам хорошо спалось?

Ей было так плохо, что она даже не заметила его насмешки и тихо промолвила:

– Мне нужно выйти, милорд.

– Ну, разумеется, – просто ответил Тристан и подал ей руку.

Она сперва заколебалась, но увидев, что иного выбора нет, оперлась на нее. Когда Женевьева ступила на землю, то едва удержалась на затекших ногах. Тристан осторожно поддержал девушку за талию, пока теплая волна не пробежала по ее членам, и она, почувствовав себя увереннее, тут же высвободилась из его объятий, нетерпеливо оглядываясь, чтобы понять, где же они сейчас находятся.

Остановились они в большом и густом дубовом лесу, подернутым утренним туманом, создававшим впечатление таинственной красоты. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь редким криком, проснувшейся птицы, да смехом людей графа, расположившихся вокруг аккуратно разложенного костра. Они с аппетитом завтракали. Легкий ветерок донес до нее восхитительный аромат жареного мяса.

«Интересно, а собирается ли он кормить меня, – подумала Женевьева, – или пытка голодом входила в его планы?»

– Ну, что пошли? – предложил Тристан.

– Пошли? – переспросила Женевьева, – я должна остаться одна.

Он отрицательно покачал головой:

– Никогда.

– Но… – она посмотрела на него с заметным испугом. Возможно, что он избрал самый жестокий способ, чтобы унизить ее. Ведь Женевьева была и скрытна, и брезглива одновременно. Она никому бы не позволила остаться с ней теперь…

– Ну, пожалуйста, – умоляюще прошептала она.

– В последний раз, когда вы сказали это, – холодно напомнил ей Тристан, – я очнулся погребенным в скале.

– Но куда же мне сейчас идти? Что я теперь могу вам сделать? – спросила она с отчаянием.

– Я уверен, что у вас еще полно неиспользованных возможностей, – сухо ответил граф. Его взгляд был столь непреклонен, а губы настолько плотно сжаты, что Женевьева уверилась в том, что Тристан и дальше будет отказывать ей в малейшей просьбе. Тут он вздохнул и сказал:

– Ну что ж, пошли к ручью, но я совершенно серьезно предупреждал вас, что бы вы не думали даже попытаться сбежать, или спрятаться в лесу. В противном случае, вам больше никогда не будет предоставлена возможность уединиться по какому бы то ни было поводу.

И они направились к ручью, журчавшему невдалеке среди деревьев. Утренний туман стелился над землей. У Женевьевы возникло странное ощущение от этой прогулки. Необычность этого впечатления подчеркивалось еще и прикосновением его руки. Она бросила на Тристана быстрый взгляд, пытаясь угадать, не изменилось ли его отношение к ней. Но его взгляд, когда она наконец, встретилась с ним глазами был по-прежнему пронизывающим и колючим. Тристан чуть дернул уголком рта, и Женевьева поняла, что ненависть ничуть не ослабла. Он был похож на ястреба, кружащегося со злобным удовлетворением над своей добычей, в ожидании момента для последней атаки.

Быстрый ручей с мелодичным журчанием струился меж корней деревьев, в воздухе была разлита благодатная прохлада, но умиротворенность окружающего пейзажа совершенно не подействовала на Тристана, губы его были все также сурово сжаты, все также мрачно сверкали глаза. Он выпустил ее руку.

– Вон там впереди кусты, – сказал он коротко, – возвращайтесь немедленно, или вам придется за это очень дорого заплатить, – предупредил он негромко.

Несколько минут спустя, Женевьева печально озиралась вокруг. Какой большой и густой лес! Как было бы легко спрятаться в нем! Она тяжело вздохнула, и вернулась к Тристану. Он ожидал ее, поставив ногу на пень, и скрестив руки на груди. Она прошла мимо и спустилась к берегу ручья, чтобы сполоснуть лицо и рот.

Внезапно он схватил ее за волосы. Ее испугало это движение, и страх снова объял ее душу. Женевьева была уверена в том, что Тристан собирается заставить ее опустить лицо в воду и держать там, пока она не захлебнется. Ее глаза несомненно выдали ее чувства, ибо когда он увидел выражение лица Женевьевы, то рассмеялся и сказал:

– Я только пытаюсь придержать эту спутанную гриву, которую вы называете волосами, чтобы она не намокла в воде. Вот и все!

– Я не нуждаюсь в этом! – ответила девушка. Она не желала, чтобы он находился так близко позади нее, не желала чувствовать его прикосновения, не желала чувствовать силу, исходящую из его рук, не желала обонять его чистый, свежий мужской запах.

Но Женевьева испытывала сильную жажду и заставила себя на мгновение забыть о его присутствии, чтобы утолить ее.