Глава 26

Он жил в мире теней, где царили мрак и кошмары. Иногда ему казалось, что он едет верхом, а из-под копыт его жеребца вылетают огромные комья земли. Он не знал, зачем едет, куда стремится; тропу закрывали низкие ветви деревьев, которые словно смыкались перед ним, образуя сплошную стену, создавая темноту, наполняющую его жизнь.

Иногда в его мир грез проникал свет, и тогда ему казалось, что он стоит на зеленом лугу. Вокруг поют птицы, веет прохладный ветер.

Порой он видел ее — на вершине дюны, в белых одеждах. Ее озаряло солнце, волосы от ветра вздымались, как золотой венец, когда она бежала к нему, улыбаясь и протягивая руки, а глаза ее сияли, как лазурная даль моря. Он знал, что должен взять ее на руки и бежать прочь, но доспехи внезапно становились слишком тяжелыми. Каждый шаг давался с трудом, он стонал и напрягался, проклиная Бога за то, что Он оставил его таким беспомощным в самый необходимый момент.

Бывало, что ему удавалось бежать. Он забирался на холм, но там, где только что стояла Элиза, он обнаруживал боевого коня. Золотая сбруя на миг ослепляла его, и он прикрывал глаза. Его сердце колотилось все сильнее, ибо на коне сидела не Элиза, а король Генрих, восставший из могилы. Сильный и гордый Генрих, такой, каким бывал он всегда, пока болезни не подкосили и не убили его. Король восседал в седле горделиво и прямо, его лицо излучало мудрость и решимость, а глаза были справедливыми и понимающими.

Генрих поднимал палец и указывал им на Брайана. Откуда-то слышался голос, но не живого человека, а словно эхо из ледяной могилы.

— Ты подвел меня… подвел меня…

Он пытался открыть глаза. Генрих исчезал, и на его месте появлялся его сын, Ричард Львиное Сердце. Ричард говорил с кем-то другим, словно не замечая Брайана.

— Он смотрит прямо на меня, — произнес Ричард.

— Сомневаюсь, что он узнал тебя, Львиное Сердце.

Над Брайаном склонился незнакомый мужчина — очень худой, в просторной одежде и тюрбане. Его темные глаза были проницательными и умными, смуглое, как древесная кора, лицо избороздили старческие морщины.

— Стед, не умирай! Не смей подводить меня!

Кто это говорил — Ричард или Генрих?

Вокруг завертелись тени. Элиза сидела верхом, звала его и слезы струились по ее щекам. Тени угрожали поглотить ее, отнять навечно. Она взывала, умоляла, просила спасти ее.

Но он не мог этого сделать. Его ноги словно налились свинцом.

«Будь терпеливым с ней, будь добрым».

Откуда-то появился Уилл Маршалл.

— Я не могу ее догнать! — закричал Брайан. — Помоги мне, Уилл! Помоги мне!

Но Уилл скрылся в тени, и Брайан вновь остался один. Лица Генриха, Ричарда, Элизы всплывали перед ним, сливались и пропадали. Он вновь оказался в лесу, верхом на коне, несущемся к пропасти. Но теперь в ее глубине сиял луч света — золотой отблеск, манящий его. Это была корона, богато украшенная драгоценностями. Вскоре корона поблекла, и оказалось, что это волосы Элизы, освещенные солнцем, растрепанные ветром, сияющие медью и золотом. Она вновь звала его, протягивала руки с длинными и тонкими пальцами. Сапфировое кольцо блестело на солнце, отбрасывая синие искры… но тут все погрузилось в темноту. Тени приняли очертания пустынных вихрей, над головой поднялось безжалостное солнце. Элиза вновь была совсем рядом, но песок встал вокруг нее, как стена, и, когда вихрь утих, она исчезла.

— Элиза! — закричал он. — Элиза!

— Я здесь! — прошептала она. — Здесь, — и что-то прохладное коснулось его лба. Пальцы сжали руку нежно, но решительно.

— Элиза, — еле слышно взмолился он, — не покидай меня!

— Я никогда тебя не покину, — пообещала она.

Она была живая, она обнимала его.

Он вновь задремал, и она — о, чудо! — осталась с ним; когда оказывался в холодном лесу, она согревала его одеялами и собственным телом, а когда его обжигало пустынное солнце, она прикладывала к его лбу прохладную руку. Он постоянно повторял ее имя, она отвечала и сжимала ему руку.

Наконец пришло утро, когда он открыл глаза и обнаружил, что находится не в пустыне и не в лесу. Он заморгал: в висках гудело, в горле пересохло. Сил не хватало, даже чтобы поднять голову. Мигнув несколько раз, он огляделся — белые стены, тяжелые занавеси. Вокруг подушки…

Это дворец в Акре, понял он. Крепость Ричарда.

В его голове царила жуткая путаница мыслей. Он прикрыл глаза и попытался распутать их.

Постепенно он припоминал, что ехал рядом с женой, гадая, что за тайну она желает поведать ему, едва сдерживая нетерпение. Неужели она положит к его ногам сердце и душу, обнимет и скажет, что любит его больше всех на свете, что желает быть с ним до самой смерти?

Он ничего не замечал, пока из темноты не вылетели воины-арабы. Засада была неожиданной. Он дрался, и неплохо, пока…

Пока не увидел, что на нее напали. Пока не заметил, что она осталась беззащитной… Он понесся к ней, но тут страшная боль пронзила его бок, и он провалился во мрак, а затем оказался в мире теней.

Элиза…

Но она вновь ответила на его зов, и Брайан понял, что вспомнил еще один сон, в котором Элиза находится рядом с ним.

Кто-то прошел рядом, и его сердце переполнилось радостью. Собрав все силы, он сумел повернуться.

Сердце гулко загудело в груди, ясность мыслей вновь сменилась неразберихой.

Гвинет оперлась на локоть и с удивлением взглянула на него.

— Ты очнулся, Брайан! — воскликнула она. — Наконец-то очнулся!

Он попытался что-то сказать, но в горле было слишком сухо. Она вскочила с мягких подушек и принесла кувшин, быстро наполнила кубок и поднесла к его губам. Брайан ужаснулся, обнаружив, что не в силах поднять голову. Гвинет пришлось поддерживать его.

— Что случилось? — с трудом прохрипел он. Она беспокойно прикусила губу, но не ответила.

— Надо позвать лекаря, Брайан.

Она поспешно вышла из комнаты. Через минуту на Брайана уже глядело опаленное солнцем морщинистое лицо араба из его снов.

— Ты поборол болезнь, лорд Стед, — произнес араб на ломаном английском. — Но теперь тебе придется бороться за свое здоровье. Тебе нужен сон — покойный, глубокий, чтобы исцелиться душой и телом.

— Я хочу знать, что случилось! — воскликнул Брайан. Его голос дрожал, вместо крика получилось что-то слабое и жалобное. Араб не обратил внимания на его слова и подал Брайану еще воды.

— Спи, а когда ты снова проснешься, мы поговорим.

Но это было нелепо! Он не сможет заснуть! Внезапно веки отяжелели, Брайан почувствовал себя слабым стариком. Он прикрыл глаза и заснул.

Когда он вновь открыл глаза, араб был рядом с ним.

— Ты можешь поднять голову?

Брайан кивнул. Это оказалось трудной задачей, потребовалось собрать все силы, но голова все-таки оторвалась от подушки.

— Должно быть, тебе помогал ваш Бог, — заметил араб. — Ты чуть не умер.

— Кто ты? — спросил Брайан.

— Азфат Махзид. Египтянин, лекарь великого Саладина.

— Саладина! — воскликнул Брайан и рухнул в подушки. Египтянин слегка улыбнулся и ответил без излишнего смирения или похвальбы:

— Ты обязан жизнью не только своему Богу, но и моему искусству. Английские лекари — настоящие мясники! Они хотели пустить тебе кровь, хотя могли бы сообразить, что ты и без того истек кровью!

— Тогда я благодарен тебе, — произнес Брайан.

— Ты ничего мне не должен. Меня отправили сюда…

— Саладин? Значит, война…

— Она продолжается.

— Но как же…

— Тебе не стоит так много говорить, Стед. Ты должен вновь набраться сил, сейчас ты слаб, как дитя. Пройдет время, ты окрепнешь и будешь день ото дня становиться все сильнее.

Египтянин отошел.

— Где моя жена? — спросил Брайан вслед ему. Азфат остановился и произнес, не поворачивая головы:

— Я пришлю сюда женщину, которая ухаживала за тобой.

Брайан прикрыл глаза — веки вновь стали невыносимо тяжелыми, но не поддался сну. Им овладело страшное беспокойство. Услышав скрип двери, он открыл глаза.

На пороге стояла Гвинет. Она тревожно взглянула на него, затем подошла и села у постели.

— Где Элиза? — спросил Брайан.

Гвинет пошевелила губами, словно хотела что-то сказать, затем смутилась и опустила глаза так, что темные тени легли ей на щеки.

— Брайан, египтянин сказал, что тебе нельзя…

— Где Элиза? Что с ней случилось? Я должен знать! Я звал ее, я думал… Гвинет, расскажи мне! Она не умерла! Я знаю, она не могла умереть! Боже мой, Гвинет, скажи, что с ней стало!

— Брайан… — Гвинет вздохнула, беспокойно пожала плечами и взглянула ему в глаза. — Элиза во дворце Музхар.

Он безнадежно прикрыл глаза. Он знал свою жену: она должна была бороться до конца, и только Богу известно, что сделали с ней арабы…

— Пресвятая Дева! — пробормотал он. — Она пыталась ударить кого-нибудь кинжалом, и они…

— Нет, Брайан, не тревожься! Она отправилась туда по своей воле!

— По своей воле!

В его глазах появились такой ужас и боль, что Гвинет запнулась, подбирая слова.

— Нет, не совсем так, Брайан. Их вожак Джалахар приставил меч к твоему горлу. Тебя не оставили бы в живых, если бы твоя жена не последовала за Джалахаром. Она… решила спасти тебя.

Его охватила боль сильнее, чем от раны, мучительнее, чем лихорадка.

— Лучше бы я умер, — прошептал он.

— Тогда умерли бы все мы, — возразила Гвинет.

Он попытался подняться на постели.

— Надо седлать лошадей и уезжать отсюда. Может, мы успеем еще вовремя…

— Нет, нет, Брайан! — запротестовала Гвинет, ее огромные глаза наполнились слезами, и она уложила Брайана на подушки. Проклятие, он не мог справиться даже с Гвинет! — Брайан, из этого ничего хорошего не выйдет. Войско Ричарда осаждает дворец день за днем. И все это время их атаки отбивают…

— Все время? — Он помедлил. — Сколько же я здесь провалялся?

— Почти два месяца, Брайан.

— Два месяца!

Он прикрыл глаза. Два месяца… Элиза… Никакие кошмары не могли сравниться с тем, что он испытывал сейчас. Перед глазами всплывало лицо жены, ее белоснежное тело, стройное и гладкое, как шелк, в смуглых руках неверных…

Он открыл глаза. Гвинет испуганно вскрикнула, увидев в них ярость.

— Брайан!

— Я должен… найти ее… — прошептал он.

Ему удалось встать, но он тут же упал, тяжело ударившись об пол. Гвинет закричала, откуда-то сбежались люди, подняли его и уложили в постель.

Проходили дни, и он научился сдерживать нетерпение. Горечь не покидала его сердце, но слова Гвинет буквально пригвоздили его к постели:

— Брайан, ты никогда не увидишь ее и не сможешь ей помочь, если не выздоровеешь.

Он покорно ел, пил состряпанные лекарем снадобья из бычьей крови и козьего молока. Спустя несколько дней он уже свободно поднимал голову, а вскоре смог сидеть.

Гвинет постоянно находилась рядом и, набираясь сил, Брайан все чаще с признательностью поглядывал на нее, благодарный за заботу.

— Значит, ты всегда была рядом? — как-то спросил он. — Я звал Элизу, а вместо нее отзывалась ты.

— Мы думали, так будет лучше. По-видимому, ты поверил, что я — это Элиза, и успокаивался в моих руках.

Брайан приподнял бровь.

— Значит, ты только обнимала меня, Гвинет?

Она неловко рассмеялась, затем встала и прошлась по комнате, старательно отводя глаза.

— Ты был очень болен, Брайан. Но один раз ты пытался… — Она прекратила беспокойно вышагивать по комнате и взглянула на него с легким удивлением. — Брайан, даже когда ты не в силах открыть глаза, ты остаешься настоящим распутником! — Она задумчиво усмехнулась. — Однажды я подумала… не знаю, о чем. Когда я появилась здесь, чтобы заменить Элизу, я ничего не знала. Не представляла, что я буду делать, еели понадобится… Ночью, когда на нас напали, Элиза обратилась ко мне. Она просила присмотреть за тобой. Она понимала, что я останусь с тобой, что бы ни случилось. Могу себе представить, чего это ей стоило! Прежде я радовалась бы этому всем сердцем, ибо я так хотела тебя! — Она вновь задумчиво улыбнулась. — Мы с Перси жили совсем неплохо. Однако он всегда знал, как я отношусь к тебе. Уверена, в ночь перед смертью он пытался предостеречь Элизу. Тогда я выжила только благодаря Элизе. Мой сын, сын Перси, тоже выжил только потому, что она разыскала нас. Я слишком многим была ей обязана и все-таки желала тебя. Но до сих пор я и не подозревала, что в моей душе сохранились остатки честности. Я обнимала тебя, лежала рядом… я могла бы даже… но сдерживалась.

Брайан улыбнулся и протянул ей руку. Гвинет подошла и села рядом. Ее улыбка погасла, едва пальцы Брайана сжались.

— Я должен вернуть ее, Гвинет. Она лучшее, что у меня есть.

— Прежде ты должен набраться сил, — возразила Гвинет.

— Непременно.

Каждый день его осматривал лекарь-египтянин. Этот человек оказался циником, но был вежлив на свой странный, восточный манер: будучи доволен быстрым выздоровлением Брайана, он уклонялся от ответов на вопросы.

Но Брайан наконец стал настойчивым, и Махзид со вздохом ответил ему:

— Меня прислал Саладин — по просьбе его племянника, Джалахара.

— Джалахара? — быстро переспросил Брайан. — Но зачем это понадобилось Джалахару?

Египтянин смутился и пожал плечами.

— Думаю, потому, что его пленница спрашивала о тебе, и Джалахару хотелось угодить ей. Вероятно, лучший подарок, какой он только мог сделать ей, — принести весть о твоем выздоровлении.

Брайан стиснул зубы и напрягся. Элиза пожертвовала собой ради его жизни, а он до сих пор лежит здесь… беспомощный…

Он ничего не сказал Азфату, но, оставшись с Гвинет бушевал, изливая ярость на Джалахара, отчаянно жалея, что Элиза страдает ради него. Гвинет, которая видела Джалахара и, будучи женщиной, поняла, что такой мужчина может внушать подлинную страсть, мудро воздерживалась от возражений и не стала упоминать, что Элиза вряд ли страдает в руках своего тюремщика.

Брайан ударил кулаком по стене с такой силой, что Гвинет испугалась за его руку. Он повернулся к ней с растерянностью и болью в индиговых глазах.

— Но зачем? — спросил он. — Зачем он отнял ее, если у него множество женщин, если ему стоит только щелкнуть пальцами, и он получит все, что только пожелает?

На этот вопрос Гвинет ответила без труда:

— Цвет волос Элизы непривычен для жителей Востока, Брайан. Тебе следовало видеть, какими глазами Джалахар смотрел на нее. Он… — Гвинет осеклась.

— Что он? — нетерпеливо потребовал Брайан.

— Он был… удивлен, — еле слышно докончила Гвинет. По-видимому, ее объяснение оказалось понятным Брайану, он вновь начал наливаться яростью. Но «удивление» было слишком слабым названием тому чувству, которое в действительности испытывал мусульманин. В его глазах Гвинет заметила более глубокое чувство. Элиза была для Джалахара не просто красивой игрушкой — казалось, за считанные секунды она завладела его сердцем.

Какая жалость, что у нее самой темные волосы, думала Гвинет. Она не стала бы противиться, если бы Джалахар посадил ее к себе в седло и помчал через пустынные пески в свой роскошный дворец.

Да, ей следовало оказаться на месте Элизы.

Потому что Брайан влюблен в жену. Этого уже не изменить. И, несомненно, Элиза любит Брайана. Бедный Брайан! Гвинет еще никогда не видела, чтобы что-то настолько ошеломило этого могучего воина.

Она пыталась утешить его, пыталась объяснить, что Джалахар настолько очарован Элизой, что не захочет причинить ей вред. Вероятно, о ней неустанно заботятся.

Гвинет не верила своим словам, но именно за них Брайан уцепился, как утопающий за соломинку. Гвинет так и не удалось избавиться от своего чувства к нему, и она была рада, что хоть чем-то смогла утешить Брайана.

Азфат уехал через неделю. Перед отъездом он поведал Брайану, что теперь выздоровление зависит только от его воли. Они расстались дружески.

Прошла еще неделя, и Брайан смог встать. Он начал упражняться — мучительно, медленно, но неуклонно. Он вновь набирал силу в мускулах рук и ног, ослабленных долгой болезнью. Когда наконец он смог стоять и ходить, не спотыкаясь, он отправился к Ричарду и ударил кулаком по картам, разложенным на столе перед его повелителем.

— Ты сидишь здесь без дела, Ричард, а враги держат в плену мою жену! Я требую, чтобы ее освободили!

Ричард хмуро взглянул на него, сдерживая горячий нрав Плантагенетов.

— Стед, я рад видеть тебя в добром здравии, и только твоя недавняя болезнь мешает мне немедленно отослать тебя в соседний город. Ты забыл, с кем говоришь!

Угрозы Ричарда редко бывали пустыми. Брайан решил не забывать об этом.

— Нет, я не забылся: ты мой король и я служу тебе верой и правдой. Но я хочу знать, что было сделано для ее освобождения.

Ричард взглянул на Брайана и взмахнул рукой, отсылая из комнаты писца. Когда толстый коротконогий человечек удалился, Ричард упал в кресло и уставился на Брайана, барабаня пальцами по столу.

— Я сделал все, что мог, — со вздохом произнес он. — Мы осаждаем подступы ко дворцу Музхар, каждую неделю я шлю гонцов к Саладину. Больше ничего не остается делать ни мне, ни кому-либо другому.

— Нет! Собери отряд побольше…

— Проклятие, Стед, у меня не хватает воинов! Эта змея Филипп увел свое войско! Австрийские рыцари Леопольда — жалкие трусы! Я делаю все возможное, чтобы удержать побережье…

— Но должен же быть выход, Ричард! Может, ты делаешь не все…

— Стед! — рявкнул Ричард и поднялся. Брайан похудел за время болезни, но по-прежнему возвышался над королем на целый дюйм, и это раздражало Ричарда. — Сядь! — приказал король. — Ты же знаешь, как досадно мне видеть твой рост. Я возвысил тебя, Брайан Стед, я дал тебе поместья и земли, дал жену. Если бы я захотел, я мог бы сломать тебя. А теперь посиди и послушай.

Брайан сел, но склонился через стол к Ричарду.

— Доверься мне, король, позволь вновь повести воинов на штурм дворца. Позволь взять рыцарей из Монтуа и Корнуолла. Мы сумеем захватить дворец, мы…

— Брайан, — печально произнес король, покачивая головой, — я был бы искренне рад вновь отдать этих воинов тебе. Знаешь, я приказал отслужить мессу о твоем выздоровлении, мне нужны такие люди, как ты. Но я не отдам тебе войско до тех пор, пока к тебе не вернутся силы, пока я не увижу перед собой лучшего из рыцарей, того, который когда-то сумел выбить из седла меня! Придет время, и ты получишь все, что захочешь, Брайан, клянусь тебе. Черт побери, Стед, разве ты не понимаешь, что я готов перевернуть небо и землю, лишь бы вернуть ее!

Брайан замер, пораженный искренней болью в голосе короля. Он ждал от Ричарда слов о том, что великий крестовый поход нельзя прерывать ради одной женщины. Рыцари Ричарда имели привычку помалкивать, но самые приближенные к королю знали, что колкие замечания Ричарда о женщинах не были показными: он любил лишь одну женщину в мире — свою мать.

— В самом деле? — пробормотал Брайан.

— Ну конечно!

— Но почему? — не раздумывая, спросил Брайан. Ричард ответил ему удивленным взглядом.

— Разве ты ничего не знаешь?

Брайан покачал головой, и Ричард грустно улыбнулся.

— Она моя сестра. Правда, сводная сестра, но в ее жилах течет кровь Генриха.

У Брайана открылся рот. Он чувствовал, что выглядит как глупец, но ничего не мог с собой поделать.

Внезапно все встало по местам: поездка Элизы к Генриху, ночная буря… Кольцо, сапфировое кольцо, которое когда-то заставило Брайана подумать, что Элиза лгунья и воровка.

А ее лицо! А золотисто-медные волосы! Должно быть, он ослеп. Ее волосы были настоящим знаменем Плантагенетов! Ему следовало давно все понять! Даже во сне ему подсказывали разгадку тайны: он видел вместе Генриха, Ричарда и Элизу!

Даже легенда давала ему подсказку, подумал он, скривив лицо в горькой гримасе. Даже легенда о Плантагенетах, в которой говорилось о Мелюзине, давшей красоту, горячность и очарование этому роду. Да, очарование, колдовское очарование. Но не злое. Просто красота прародительницы Плантагенетов была так сильна, что любовь привязывала к ней мужчин на всю жизнь. Он, Брайан, коснулся Элизы, как некогда викинг коснулся Мелюзины, и этого оказалось достаточно: он был обречен желать ее, вожделеть и любить всю жизнь…

Он прикрыл глаза, переполнившись запоздалым сожалением. Он стащил ее с седла, ударил… и, если не овладел ею насильно, то заставил отдаться ему…

А все потому, что она была дочерью Генриха и стремилась скрыть свою тайну…

Ему следовало все понять! Потеряв сдержанность, она обезумела, прямо как Генрих. Или Ричард… Она подвергалась страшной опасности, рисковала жизнью, приходя в ярость и обретая непоколебимую решимость. Сколько раз ему казалось, что Элиза ему кого-то напоминает! Он служил Генриху много лет, потом служил Ричарду. Должно быть, все это время он был слеп.

А давно минувшая ночь… мрачная ночь неожиданного насилия и страсти, которая изменила всю его жизнь… и ее жизнь… Этого бы никогда не произошло, стоило ей только довериться ему…

— Но почему? — невольно прошептал он вслух.

— Значит, она тебе ничего не говорила? — произнес Ричард и вздохнул. — Вероятно, она считала, что эта тайна должна умереть с теми немногими, кто знал ее. Отец рассказал о ней, когда мы уже начали вражду. Когда умирала мать Элизы, отец дал ей клятву, что избавит Элизу от позора внебрачной дочери. Но Генрих не смог бы отрицать, что Элиза его дочь. Когда-то он проговорился ей. Моя мать догадалась, но она святая. Элеонора никогда не питала ненависти ни к кому из детей Генриха. Она позаботилась о Готфриде… Но вернемся к делу. Отец мог бы лишить меня наследства ради Джона, но думаю он понимал, что Джон Слишком молод, что ему нельзя доверять. Между Джоном и короной осталось только одно препятствие — я. Если я умру и если Джон обо всем узнает… Элиза дорого поплатится за это. Джон явно что-то подозревает. К тому же Элиза получила больше, чем Джон, — у нее было Монтуа. Эту тайну следует хранить вечно, Стед. Если… — Ричард замолчал, а затем решительно произ нес: — Если мы сумеем вернуть Элизу. Если у вас будут дети. они могут пострадать от козней Джона, конечно, если ни ты, ни я не сумеем защитить их.

Брайан встал, слегка пошатываясь.

— Я наберусь сил, Ричард. И ты еще увидишь — я смогу повести твое войско.

Ричард смотрел вслед Брайану, выходящему из комнаты. Очутившись у себя, Брайан рухнул на кровать и проспал целый час. Затем он съел до последней крошки еду, приготовленную Гвинет, и вновь начал упражняться, укрепляя ступни, — какой нелепостью ему показалась бы раньше мысль о том, что когда-либо придется заниматься этим!Но теперь это было необходимостью. Он будет вновь стоять, не шатаясь, будет ходить, сумеет держать в руках меч, будет готов к бою…

Если бы ему еще удалось сдержать непокорные и тревожные мысли! Но едва спускались сумерки, воображение предавало его. Джалахар! Этот мускулистый и стройный, удивительный, умный мужчина! Что, если Элиза уехала с ним потому, что была очарована его смуглым тонким лицом, заворожена этим пустынным властителем?

Он стиснул зубы. Стоило ему представить Элизу в объятиях другого мужчины, и душа горела от ярости и боли. Он так ясно представлял себе ее, казалось, он способен коснуться ее лица, ощутить нежность кожи, шелковистые волосы, рассыпавшиеся вокруг в прекрасном беспорядке…

Он пытался обуздать свои мысли, не позволяя ярости овладеть им. Нетерпение придавало ему силу. Он хотел вернуть Элизу, стремился сражаться за нее. Он был готов скорее умереть, чем лишиться ее навсегда.

Каждый день он упорно трудился. Лежа на полу, он поднимался без помощи рук, укрепляя мышцы живота. Он отжимался на руках — сначала медленно, уставая за считанные минуты; но проходило время, его решимость крепла, и вскоре он уже мог без труда отжаться от пола бесчисленное количество раз.

Он выходил во двор и упражнялся с мечом, делая выпады, тренируясь в ударах. Его жеребец почти совсем одичал за долгие месяцы, Брайану пришлось вновь объезжать его.

Бывали дни, когда он испытывал головокружение и был вынужден прервать свою работу, но такие дни случались все реже и реже.

Пока Брайан трудился, Ричард не переставал вести святую войну. Он продвигался вдоль побережья, рвался к Иерусалиму, но был вынужден постоянно отступать. Хотя прибрежные города оказались в руках крестоносцев, Иерусалим не сдавался.

В марте во дворце появился Ричард, только что вернувшийся из боя. Он наблюдал за работой Брайана, с радостью замечая, что широкие плечи рыцаря вновь налились силой, талия стала узкой и гибкой, на руках окрепли мускулы. Шрам на боку уже затянулся и побледнел. Рана была бы совсем незначительной, если бы не вызвала лихорадку.

— Попробуй сразиться со мной, — предложил Ричард.

Брайан помедлил, пожал плечами и встал наизготовку. Много раз подряд они сходились и расходились, кружили вокруг друг друга, наносили обманные удары, отступали, отражали атаки. Наконец король подхватил меч Брайана и сильным рывком выдернул его из руки. Взметнувшись высоко вверх, меч упал на землю.

Ричард улыбнулся.

— Ты почти готов, — сказал он, подступив ближе — так, чтобы только рыцарь слышал его слова. — Нам обоим известно, что лорд Стед в свои лучшие времена умел обезоружить даже короля. Когда ты сможешь выбить у меня меч, я пойму, что ты готов к бою.

Довольный своей победой, Ричард проследовал во дворец. Брайан подобрал меч и вновь принялся за работу.

Первого апреля Ричард вызвал Брайана к себе. Брайан вошел и остановился, с удивлением видя араба, стоящего рядом с королем. Ричард не встал. Со своего места он указал на араба и произнес:

— Он прибыл от Саладина, привезя ответ на мою последнюю весть. Я хочу, чтобы ты слышал его.

Маленький араб перевел взгляд с Ричарда на Брайана. При виде высокого, мускулистого воина он встревожился, особенно потому, что знал — его весть будет неприятной.

— Говори же! — приказал Ричард.

Араб потоптался на месте и поклонился.

— Великий Саладин с прискорбием сообщает тебе, что не в его власти освобождать захваченных его подданными заложников.

— Заложников? — угрожающе переспросил Брайан.

Араб взглянул на него, решив, что этот черноволосый рыцарь слишком опасен, опаснее даже, чем английский король.

— Да, английский лорд. Заложницу Элизу содержат хорошо, как и подобает ее званию. Ей подают еду, приготовленную одним из лучших поваров эмира, ей ни в чем не отказывают. — Воин посмотрел на араба так, что тот судорожно облизнул губы. — Лекарь, которого ты знаешь, Азфат Махзид, бывает у нее каждый день…

Он остановился, заметив морщины на лбу Брайана.

— Лекарь? Но зачем? Разве она больна? Она ранена? Что с ней сделали?

Опасения араба были не напрасными: черный рыцарь одним прыжком пересек комнату и схватил араба за ворот, сдавливая ему горло.

— Говори! Что с ней случилось? Она ранена? Что он с ней сделал?

— Ничего, ничего! Ты меня задушишь! Умоляю, пусти меня. Я всего лишь гонец…

Ричард хлопнул ладонью по плечу Брайана.

— Отпусти его, — негромко приказал король, заметив огонь в глазах Брайана. По-видимому, Брайан даже не подумал о том, что может убить этого человека.