Мальчишка расхохотался. Его смех напомнил мне почему-то антоновские яблоки: как их кусаешь, спелые, полным ртом и жуешь всеми зубами сразу - и аромат, и вкус, и далекое детство. Странно, никогда не думал, что смех может напоминать яблоки.
      А мальчишка не унимался:
      - Ему когда в первый-то раз сказали, он только глаза вылупил на буфетчицу. Если б она не такая была, он бы, наверно, на нее наорал, он горячий, но тут, как ее разглядел, сдержался и стал возле стойки. Стоит и только глазами хлопает.
      - А что, - крикнул я, - почему же он на нее не наорал? Что она, не такая, как все, что ли? В чем тут дело-то?
      - Краси-ивая! - тоже крикнул мальчишка. - Красивая, будь здоров, закачаешься!
      Он выскочил из-под душа, вода перестала шуметь в его кабине, и было слышно, как он зашлепал к своей скамье.
      - Хорошо помылся, - сказал он, кряхтя, - да... А буфетчица наша, тетя Тая, красивая, прямо хоть в кино сниматься, а вы неужели никогда не видели ее?
      - Не приходилось, - сказал я.
      - Ну, тогда вы рухнете, - пообещал он.
      Ах, симпатяга.
      Я сказал:
      - Ты сам в нее небось влюбился.
      Он помолчал. Потом тяжело вздохнул.
      - Ну что вы, дядя Коля. Куда я ей нужен - молодой еще. Я еще не влюбляюсь. А так вообще наши артисты многие по ней страдают. Вон Лыбарзин, жонглер, всю газировку у нее выдул, раз двадцать на дню в буфет бегает. Так и вьется, так и вьется. Да на кой он ей нужен, черт лысый, за ней майор на машине приезжает. Машина "Волга" у него, голубой экземпляр в экспортном исполнении...
      Вот как. Интересное кино. Голубая "Волга". Лыбарзин. Таинственный майор.
      - А скоро уж будут машины без колес? Вечемобили? - спросил мальчишка.
      - Скоро, - сказал я. - Когда ты будешь вот такой, как я, будешь разъезжать на своем собственном вечемобиле.
      Он рассмеялся, и опять я вспомнил про антоновские яблоки. Потом он сказал:
      - Ну, всего вам хорошего, дядя Коля. Я пошел.
      - Будь здоров.
      Он вышел. Я остался один. Так. Голубая, значит, у вас "Волга", майор, в экспортном исполнении. И вы на этой роскошной машине заезжаете за Таисией Михайловной. Какая прелесть. Я прибавил горячей воды и стоял так, не шевелясь, и вода шумела в моих ушах, лилась, текла по плечам, по груди и спине, журчала, скворчала, плескала, пенилась и гулко барабанила по голове, и я полоскал ею горло, а на вкус она была пресная, не хватало в ней чего-то на вкус, перцу, что ли, или соли, но, в общем, это была благословенная вода, и стоять так можно было до конца света, до второго пришествия, потому что эта вода смывала что-то с самой души и уносила в океан, только Лыбарзина она не смывала и майора тоже, нет, не смывала. Да, замечательные новости сообщило мне это ужасное дитя кулис.
      Я закрыл кран и стал растираться сухим полотенцем. Потом накинул халат и прошел к себе, надел свежую рубашку, достал из чемодана постельное белье и застлал им маленький диванчик, стоящий в углу гардеробной. Никто не знает, когда еще наша милая дирекция удосужится предоставить мне номер в гостинице, так что, пока суд да дело, я смогу отлично выспаться и здесь. Покончив с постелью, я сел на стул и посидел немножко, просто так. Ничего не делал, сидел просто так, и когда сидел, прекрасно понимал, что это я не отдыхаю, нет, просто я оттягиваю все, что должно случиться. А это уже не дело. Мало я получал оплеух, что ли? И мнимых и самых настоящих? Мне не пристало увертываться. Я вышел в коридор, снова спустился вниз и, пройдя мимо инспекторской, через зрительское фойе, вошел в буфет.
      4
      Здесь было пусто и тихо, несколько официанток, негромко переговариваясь, убирали посуду и снимали скатерти. Тая стояла на своем месте и наливала какому-то парню шипящую воду из бутылки. Когда я подошел, она несколько секунд смотрела на меня, словно не узнавая, и вода пролилась мимо стакана. Розовая и шипящая, она растекалась по светлому мрамору. Я постоял так, ничего не говоря, потом взял бутылку из Тайных рук и поставил ее. Она нахмурила брови и, пристально глядя на меня, сказала каким-то странным и недоверчивым голосом:
      - Почему синий?
      Я сказал:
      - А что? Разве некрасиво?
      Она все еще смотрела на меня недоверчиво и словно изучая, словно ища каких-то особых примет, некогда бывших и известных ей одной.
      И непонятно мне было, как она меня встречает, похоже, что совсем отвыкла, стоит чужая и прохладно вежливая, только интересуется, что с человеком сделалось, почему лицо у него не такое, как у всех, а голубое, изрытое, в пятнах. Она сказала, словно раздумывая, автоматически вытирая лужицу на мраморе своими расторопными руками:
      - Почему некрасиво? Не знаю. Необыкновенно как-то, было лицо, а вдруг вот так. - Она наклонилась ко мне через прилавок: - Думаешь, сюрприз сделал? Как бы не так. Уже сообщили. Я давно тебя поджидаю.
      Я сказал:
      - Кто сообщил?
      - Беспроволочный телеграф. Дружки твои, товарищи. Так что вот: я уже давно жду.
      Она показала глазами на мое лицо:
      - Как это получилось?
      Я сказал:
      - Развел фосфору для хлопушек. В кружке. Чересчур круто замесил, а в комнате жарко. Тесто-то и высохло. А в нем ложечка торчит, которой замешивал. Хозяйкин мальчик, пять лет, подходит и к ложечке тянется. Я его оттолкнул и инстинктивно сам за ложечку эту схватился. Ну все в дыму, ночь в Крыму, ничего не видно. Хорошо, что глаза не выжгло. Тебе нравится? Волнующий рассказ?
      Она откинулась назад. Это правда, довольно верно подметил гражданин оберман там, в душе, - красивая она, статная, спину держит, как королева, и бровь какая надменная, и улыбка повелительная, да, надо признать - есть в ней, что там говорить, есть.
      Она сказала:
      - Даже не поздоровались...
      - Не важно, - сказал я, - хорошо, что увиделись.
      - Два года прошло, - сказала она, - интересно как все на земле, два уже года... Большой срок. - Она поглядела куда-то вдаль и бросила: - Вы в Ташкенте долго как сидели. Что так? Там, говорят, девушки интересные...
      - И в Свердловске тоже интересные, - сказал я, - и в Вологде.
      - Нет, в Ташкенте всех лучше, - упрямо сказала она, - там наездницы красивые...
      И она снова приблизила ко мне свои глаза. В них кипела злость, как лава в кратере вулкана. Брови у нее сошлись на переносице.
      Я улыбнулся.
      - В Риге, вот где девушки, - сказал я миролюбиво. - Ну да и в Таллине тоже.
      Она ничего не ответила мне и отвернулась. С другой стороны к буфету подходил Лыбарзин. Я стал к нему спиной и, отступив на шаг, спрятался за кофейным аппаратом.
      Он весело сказал:
      - Дайте, пожалуйста, сигарет с фильтром.
      Я не оборачивался. Тая прошла мимо меня и взяла со стеклянной полочки пачку. Когда она вернулась на место, я услышал, как Лыбарзин тихим, заговорщицким голосом произнес:
      - Как уберетесь, я провожу вас. Разрешите?
      Она промолчала. Он еще более понизил голос:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.