— И послания Павла — один из конкретных примеров. Однако я уклонился в сторону. Мой совет — не относитесь к кружку Болсоувера слишком серьезно. Это честные люди, но мелко плавают. Постоянные поиски физических подтверждений существования сверхъестественных сил похожи на болезнь. Мне знакомы такие люди, в большинстве своем женщины, которые бегают с сеанса на сеанс и всюду видят одно и то же — иногда это подлинное чудо, а иногда и обман. Разве станешь после таких сеансов лучше? Они ничего не дают душе. Нет, если уж стоишь на первой ступеньке, не теряй времени зря, сделай усилие и поднимайся выше.

— Понимаю вас. Но я-то стою на твердой почве.

— Твердой! — вскричал Мервин. — Боже, какая наивность! Однако мне пора ехать в типографию — сегодня вечером выходит моя газета. У нас небольшой тираж — всего десять тысяч, не то что у вас, плутократов утренней прессы, и я практически один делаю номер.

— Но вы хотели меня от чего-то предостеречь?

— Да, действительно, — худое энергичное лицо Мервина посерьезнело. — Если у вас есть твердые религиозные убеждения или укоренившиеся предрассудки, из-за которых вы можете, изучив феномен, разнести его в пух и прах, не лезьте в это дело вовсе — опасно.

— Что вы имеете в виду?

— Они терпимы к честным сомнениям, непредвзятой критике, но если им вредят, они становятся опасны.

— Кто это они?

— Кто? Не знаю, как их назвать. Духи, психические сущности или астральные существа. Как хотите. Неважно, кто они — великодушные или злые, несут возмездие или воздают за добро. Главное — они существуют. — Что за чушь, Мервин!

— Не будьте так самоуверенны, Мелоун.

— Ерунда! Вновь оживилась средневековая чертовщина. Как может такой разумный человек, как вы, верить в эту галиматью!

Мервин улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, но глаза его, пытливо смотревшие из-под густых светлых бровей, оставались серьезными. — Не исключено, что вы измените свое мнение. Этот феномен обладает весьма странными свойствами. Хочу как друг предостеречь вас. — Я весь внимание.

Ободренный словами журналиста, Мервин приступил к рассказу. Он знал нескольких людей, которые легкомысленно отнеслись к потусторонним силам, вели двойную игру и серьезно поплатились за это. Среди них были судьи, которые выносили несправедливые приговоры, основываясь на предвзятом мнении; журналисты, писавшие, сенсации ради, лживые материалы, бросавшие тень на спиритическое движение; или их коллеги, бравшие интервью у медиумов с заведомой целью их высмеять, просто любопытствующие, которые при первом знакомстве с явлением пугались и отшатывались, осудив его, хотя в глубине души понимали, что столкнулись с чем-то серьезным. — Уверяю вас, — ответствовал Мелоун, — подобным образом можно объяснить любой трагический случай. Предположим, мистер Джонс назвал Рафаэля мазилой и вскоре после этого умер от грудной жабы. Следовательно, критиковать Рафаэля опасно? Если следовать вашей логике… — Думайте, как хотите.

— А вот другой пример. Возьмем Моргейта. Он материалист и, значит, убежденный противник спиритизма. Но он преуспевает, вот и профессорское звание недавно получил.

— Честный враг — совсем другое дело. Никому не запрещается иметь другие убеждения.

— А что вы скажете о Моргане, который разоблачил нескольких медиумов? — Они были мошенниками, и он только сослужил добрую службу движению. — А Фальконер? Он смешал спиритизм с грязью.

— Ах, Фальконер! А знаете ли вы что-нибудь о его частной жизни? Нет? Уверяю вас, он получил по заслугам. И не знает за что. Но когда-нибудь эти джентльмены, сопоставив факты, возможно, что-то поймут. Правда, будет уже поздно.

И Мервин рассказал страшную историю о человеке, употребившем свой незаурядный талант на то, чтобы пригвоздить спиритизм к позорному столбу, хотя и не сомневался в честности исповедующих его людей. Он поступил так из корыстных соображений. Конец этой истории был настолько страшен, что Мелоун взорвался.

— Прекратите, Мервин, — выкрикнул он с негодованием. — Я напишу то, что думаю, — меня ничем не собьешь. И не пытайтесь запугать, ни вы, ни ваши духи — никто не заставит меня изменить свое мнение. — Никто вас и не заставлял…

— А как прикажете вас понимать? То, что вы говорите — суеверие чистой воды. Будь это правдой, вас всех надо было бы привлечь к суду. — Привлекали, и не раз. Но мы здесь ни при чем. Однако, Мелоун, я только предупредил, а там — дело ваше. Поступайте, как считаете нужным. Всего доброго! Всегда можете застать меня в Доуне. Звоните. Существует один безошибочный прием, позволяющий со стопроцентной точностью выяснить, есть ли в интересующем вас человеке ирландская кровь. Поставьте его перед вращающейся дверью, с одной стороны которой написано к себе, а с другой — от себя. Англичанин — существо разумное — поступит, как ему подсказывают. Ирландец же, в котором чувство независимости всегда берет верх над здравым смыслом, обязательно сделает наоборот. То же самое случилось и с Мелоуном. Предостережение, сделанное Мервином из самых лучших побуждений, пробудило в журналисте дух противоречия. Поэтому, когда он заехал за Энид, чтобы вместе с ней отправиться на сеанс к Болсоуверу, зародившаяся было в нем симпатия к спиритуалистам заметно поубавилась. Провожая молодых людей, Челленджер весь изошелся в насмешках, его лицо приняло выражение, появлявшееся у него в особенно озорном настроении — борода торчала вперед, глаза были полузакрыты, а брови топорщились. — Дорогая Энид, обязательно прихвати с собой сумочку: попадется приличный экземпляр эктоплазмы, не забудь про отца. У меня всегда наготове микроскоп, химические реактивы и все остальное. А вдруг повезет, и ты сумеешь прихватить с собой небольшое привидение. Буду рад любому пустячку. Громовой хохот профессора сопровождал парочку до самого лифта. То, что мистер Болсоувер называл магазинчиком, оказалось старомодной бакалейной лавкой, расположенной в многолюдном районе Хаммерсмита. Башенные часы ближайшей церквушки как раз пробили три четверти, когда такси подъехало к лавке. В ней еще толпился народ, и потому Энид и Мелоун не вошли внутрь, а стали прогуливаться взад-вперед по улице. Тут подкатило другое такси, из которого выбрался крупный мужчина в твидовом костюме с неровно подстриженной бородой. Взглянув на часы, он тоже стал мерить шагами тротуар. Заметив молодых людей, подошел к ним.

— Позвольте узнать, не вы ли тот журналист, что собрался посетить наш сеанс… Ага, я так и подумал. Вы мудро поступили, не войдя в лавку: похоже, у старины Болсоувера выдался тяжелый денек. Пошли ему сил Господь, он стоит того.

— А вы, полагаю, мистер Алджернон Мейли?

— Да. Я тот джентльмен, чья доверчивость вызывает сильное беспокойство у некоторых моих друзей, о чем они частенько мне говорят. — После этих слов он оглушительно расхохотался, и смех его был так заразителен, что молодые люди присоединились к нему. Беспокойство за мистера Мейли действительно казалось смешным, учитывая его атлетическое, несмотря на некоторую рыхлость, сложение, а также могучий бас и мужественное, хотя и несколько простоватое лицо.

— Наши противники клеймят нас как могут, — сказал он. — Интересно, как поступите вы.

— Не станем притворяться, — произнесла Энид. — Пока мы не ваши единомышленники.

— Ничего. Здесь требуется время. Но дело стоит того. Я и сам не сразу уверовал. Нельзя осуждать людей за их сомнения, зато за огульное отрицание — можно. Теперь я, как видите, стою горой за спиритизм, потому что знаю — в нем истина. Между верой и знанием — большая разница. Читая лекции, я никогда не стремлюсь сразу убедить слушателей. Не верю в стремительные обращения: они поверхностны и неубедительны. Я пытаюсь только предельно ясно рассказать о сути дела. При этом говорю обо всем правдиво, особо останавливаясь на том, почему мы считаем, что тут кроется истина. На этом моя миссия заканчивается. Люди могут принять мое сообщение к сведению или сразу отвергнуть. Мудрее всего поступит тот, кто будет сам исследовать указанные мною тропы. Никогда не давлю на слушателей и не вербую сторонников. В конце концов это их дело, а не мое.

— Разумно, — отозвалась Энид, которую подкупила искренность нового знакомого. Теперь они стояли у ярко освещенной витрины лавки Болсоувера и могли хорошо рассмотреть друг друга. У мистера Мейли оказался высокий лоб, внимательные серые глаза, взгляд задумчивый и пытливый, за рыжеватой бородкой угадывался волевой подбородок. Основательный человек, ничего не скажешь, и совсем не похож на фанатика. Не таким представляла его себе девушка. В последнее время имя Мейли, упорно отстаивавшего свои убеждения, частенько мелькало в газетах, и, услышав его, отец всякий раз презрительно фыркал.

— Интересно, — обратилась Энид к Мелоуну, — что случилось бы, окажись мистер Мейли в запертой комнате один на один с отцом?

Мелоун засмеялся:

— Похоже на школьный вопрос: что будет, если всесокрушающая сила натолкнется на неодолимое препятствие?

— Вы дочь профессора Челленджера? — полюбопытствовал Мейли. — Он знаменитость в научном мире. Как далеко могла бы шагнуть наука, осознай она свою ограниченность!

— Не понимаю вас.

— Наш материализм питается научными достижениями. Наука создает нам комфортабельное существование — то, что нам, в сущности, не очень-то и нужно. В остальных отношениях она вообще стала сущим проклятием, создавая ложное впечатление, что способствует прогрессу. На самом же деле мы непрерывно откатываемся назад.

— Позволю себе не согласиться, мистер Мейли, — вступил в разговор Мелоун, не в силах более терпеть категоричность его суждений. — А телеграф? Радиосигналы SOS, спасшие множество жизней? Разве они не благодеяние для человечества?

— Не спорю, случаются и удачи. Сам не могу обойтись без настольной лампы, а ведь она тоже продукт научного прогресса. Как я уже говорил, наука принесла нам комфорт и относительную безопасность. — В таком случае, зачем заниматься ее уничижением?

— Он скрывает от нас истинные ценности и самое цель жизни. Ведь не для того же нас поместили на эту планету, чтобы мы мчались на машинах со скоростью пятьдесят миль в час, перелетали через Атлантический океан и переговаривались между собой по телеграфу или радио? Все это не главное в жизни и место ему на периферии нашего сознания. Ученые же нарочито концентрируют внимание людей на этих материальных победах, заставляя нас забыть нашу основную задачу.

— Не совсем понимаю вас.

— Согласитесь, что цель путешествия важнее скорости. Точно так же важен не способ, каким вы передаете сообщение, а его содержание. Так называемый .прогресс. может в любой момент обернуться страшным бедствием, ибо мы забыли, что единственно возможный прогресс — преуспевать в том, для чего Бог послал нас в этот мир.

— А для чего?

— Подготовиться к будущей жизни. Нужно постоянно тренировать разум и дух, ведь то и другое находится у нас в полном запустении. С годами мы должны становиться лучше, добрее, великодушнее, отзывчивее, терпимее. Земля — это своеобразная фабрика душ, но сейчас она выпускает брак. Однако что это я? — он снова залился своим заразительным смехом. — Кажется, начинаю читать лекции прямо на улице. Вот она, привычка. Как утверждает мой сын, нужно только нажать третью пуговицу на моем жилете, и я тут же начинаю вещать. Но вот идет ваш избавитель, старина Болсоувер. Почтенный лавочник, заметив их через окно, поторопился выйти навстречу, на ходу развязывая фартук.

— Добрый вечер! Прошу заходить — нечего стоять на холоде. Да и время подошло. Не стоит заставлять ждать. Мой девиз, да и наших гостей тоже — точность во всем. Мои помощники закроют лавку. Пожалуйте сюда, только не споткнитесь о мешки с сахаром.

Они пробрались между ящиками с сухофруктами, головками сыра и, протиснувшись наконец между двумя огромными бочками — причем особенно трудно пришлось тучному бакалейщику, — оказались перед дверью, ведущей в жилую часть дома. Поднявшись по узкой лестнице, Болсоувер отворил еще одну дверь, и они вошли в просторную комнату, где уже собралось несколько человек, сидевших вокруг стола.

Среди них была и миссис Болсоувер — такая же дородная, жизнерадостная и добродушная, как и ее муж. Три их дочери были очень похожи на своих симпатичных родителей. Там же сидела пожилая дама, видимо, родственница хозяев и еще две довольно невзрачные женщины, которых представили как спиритуалисток и добрых соседей. Единственный мужчина — седовласый крепыш приятной наружности, с насмешливыми живыми глазами — сидел в углу за фисгармонией.

— Мистер Смайли, наш музыкант, — представил его Болсоувер. — Не знаю, что бы мы без него делали. Вы ведь слышали про необходимость предварительного настроя. Мистер Мейли может многое об этом рассказать. Дорогие дамы, нет нужды представлять вам мистера Мейли, нашего доброго друга. А это мисс Челленджер и мистер Мелоун, журналисты. Семейство Болсоувер просияло навстречу вошедшим радостными улыбками. Но тут, окинув их суровым взглядом, поднялась пожилая дама. — Добро пожаловать, молодые люди, — отчеканила она. — Вам здесь рады и рассчитывают на ответное уважение. Но знайте — мы глубоко чтим тех, кто снисходит к нам с сияющих высот, и не хотим, чтобы над ними глумились. — Уверяю вас, мы здесь с самыми честными намерениями. — Мы уже научены горьким опытом. Этот случай с Мэдоу — вы помните, мистер Болсоувер? — никак не забудется.

— Успокойтесь, миссис Селдон. Больше такого не повторится. Нас всех потрясла эта история, — обратился мистер Болсоувер к гостям. — Мэдоу пришел сюда как гость и, когда выключили свет, стал тыкать пальцем в соседей. Те же, ничего не подозревая, решили, что это действия потусторонних сил. Позже он издевался над ними в газете, хотя единственным мошенником был он сам.

Мелоуна шокировал этот рассказ:

— Уверяю вас, мы на такое не способны.

Пожилая дама опустилась на стул, продолжая бросать подозрительные взгляды на нашу парочку. Болсоувер засуетился, подготавливая все необходимое.

— Проходите сюда, мистер Мейли. Вы, мистер Мелоун, садитесь между моей женой и дочерью. А вам куда угодно, молодая леди? Энид вся напряглась от волнения:

— Я хотела бы сесть рядом с мистером Мелоуном.

Болсоувер хмыкнул и подмигнул жене:

— Конечно, мы понимаем.

Все расселись по местам. Мистер Болсоувер выключил электрический свет, оставив гореть одну свечу в центре стола. Вот сцена, достойная кисти Рембрандта, — отметил про себя Мелоун. Все утопало во мраке; желтый мерцающий свет тускло освещал только лица сидевших у стола — мужественную, грубоватую физиономию Болсоувера и всего его добропорядочного семейства; умное лицо миссис Селдон; внимательные глаза и рыжую бородку Мейли; усталые, потертые лица женщин из Спиритуалистического общества и, наконец, тонкий благородный профиль сидевшей рядом девушки. Казалось, весь необъятный мир вдруг сузился до размеров этого кружка, всецело сосредоточенного на одной цели.

На столе лежали разные предметы, изношенность которых говорила о долгой и верной службе. Среди них были видавшие виды рупор, бубен, музыкальная шкатулка и всякие прочие мелочи.

— Никогда не знаешь, что понадобится, — сказал Болсоувер, указывая на них. — Если нужная вещь будет отсутствовать, Уи Ван просто с ума сойдет… Здесь такое может начаться!

— Она с характером, — подтвердила миссис Болсоувер.

— А что ты хочешь, дорогая? — сказала суровая дама. — К скольким ей вот так приходится приходить! Я частенько задаю себе вопрос, почему она вообще к нам является?

— Уи Ван — наш гид, маленькая девочка, — объяснил Болсоувер. — Вы услышите ее голос.

— Надеюсь, она сумеет прийти, — сказала Энид.

— Она ни разу не подводила, кроме того случая, когда этот негодяй Мэдоу отодвинул рупор, и тот оказался вне круга.

— А кто у вас медиум? — спросил Мелоун.

— Сами не знаем. Все стараются понемногу. Думаю, и я помогаю. И, конечно, женушка.

— Мы работаем на семейном подряде, — вступила та в разговор, и все рассмеялись.

— Разве не всегда бывает один, главный, медиум?

— Обычно, но не всегда, — раздался уверенный бас мистера Мейли. — Это доказал Кроуфорд на сеансах у Голлера, когда, взвесив участников до и после сеанса, установил, что каждый потерял за это время от полуфунта до двух, а медиум, мисс Кэтлин, примерно десять или двенадцать. Здесь же мы имеем дело с регулярными сеансами… Сколько вы уже этим занимаетесь, мистер Болсоувер?

— Полных четыре года.

— За это время каждый участник успевает развить в себе достаточную медиумическую силу, и поэтому все выкладываются равномерно, а не черпают силу только из одного источника.

— Простите, что черпают?

— Животный магнетизм, эктоплазму — словом, энергию. Это, пожалуй, самое подходящее слово. Христос тоже употреблял его. Много энергии потерял я. По-гречески это звучит дина-мис, что переводчики неправильно переводят как сила. Мы узнали бы много интересного, если бы Новый Завет перевел человек, не только хорошо знающий греческий, но и преуспевший в изучении оккультных наук. Кое-что в этом направлении сделал добрейший Эллис Пауэлл. Его смерть была большой потерей для человечества.

— Да уж, — почтительно поддакнул Болсоувер. — И еще, мистер Мелоун, хочу обратить ваше внимание на следующие вещи. Видите белые пятна на рупоре и бубне? Это фосфоресцирующая краска, она наносится на предметы, чтобы легче следить в темноте за их передвижениями. А это наш обеденный стол из прочного английского дуба. Можете осмотреть его. Хотя то, что вы увидите, никак от стола не зависит. А теперь, мистер Смайли, тушим свет, а вас попросим сыграть Утес вечности.

В темноте раздалась музыка, и собравшиеся запели. Их пение отличалось мелодичностью, у девушек был отменный слух и приятные голоса. Гимн звучал торжественно и величаво, трогая до глубины души, и вскоре смысл слов как бы отступил, оставив одну только музыку.

Руки певцов, согласно правилам, лежали на столе, запрещалось также скрещивать ноги. Мелоун, слегка касаясь руки Энид, ощущал, как она дрожит, — нервы девушки напряглись до предела. Болсоувер своим добродушным голосом разрядил обстановку.

— Все в порядке, — сказал он. — Сегодня отличные условия. В воздухе уже ощущается холодок. Призываю вас помолиться вместе со мной. Простая, идущая от сердца молитва торжественно зазвучала в темноте — почти полной, если не считать слабого блеска догорающей свечи. — Отец наш небесный, — раздалось во тьме. — Непостижимый для нас и Вездесущий, сделай так, чтобы Зло не коснулось нас сегодня вечером, и мы вступили в связь, пусть только на время, с теми, кто пребывает на более высокой ступени бытия. Ведь Ты — отец всем нам. Позволь на краткий миг пережить радость братского общения и узнать больше о вечной жизни, ожидающей нас. Это поможет Твоим детям прожить достойно отпущенное им время в этом бренном мире.

В заключение Болсоувер вместе с остальными членами кружка прочитал Отче наш. Затем воцарилось выжидательное молчание. Снаружи доносился уличный шум, иногда скрип автомобильных тормозов.

В комнате же никто не нарушал тишины. Энид и Мелоун, держась настороже, напряженно вглядывались в темноту.

— Ничего не поделаешь, — произнес наконец Болсоувер. — Это требовательная публика. Нужно еще музыки. С ее помощью они настраиваются на нужную волну. Сыграйте нам еще, мистер Смайли.

Фисгармония вступила вновь. Музыка еще не смолкла, когда одна из женщин вскрикнула:

— Довольно! Тише! Они здесь!

Все замерли, но ничего не произошло.

— Вот! Вот! Я ощущаю присутствие Уи Ван. Она в комнате. Поверьте мне. Вновь тишина, и наконец вот оно, чудо, — впрочем, чудо только для гостей, для постоянных членов кружка — вполне рядовое событие. — Добрый вечер! — зазвенел нежный голосок. Раздались ответные приветствия, дружелюбный смех. Все заговорили разом: Добрый вечер, Уи Ван! — Вот и ты! — Я знала, что ты придешь! — Умница, девочка! — Желаю всем доброго вечера! — повторил голосок. — Уи Ван рада видеть Папочку, и Мамочку, и всех остальных. О, какой великан с бородой! Мейли! Мистер Мейли, я ведь уже видела вас. Мейли — великан, а я малышка. Рада вас видеть, мистер Великан!

Энид и Мелоун сидели как громом пораженные. Но общение между невидимым существом и остальными членами кружка проходило так непринужденно, что напряжение быстро спало. Голосок был очень высокий и тонкий — такой фальцет взрослому не доступен. Нежный голос девочки. Да, именно так. Но среди присутствующих не было никакой девочки, разве только она пробралась в комнату, когда потушили свет? Что ж, возможно. Однако голос шел из центра стола. Как ребенок попал туда?

— Успокойтесь, мистер, — проговорил голосок, как бы отвечая на мысли Мелоуна. — Папочка сильный. Он поднял Уи Ван и поставил на стол. А вот сейчас я покажу вам такое, чего Папочке не сделать.

— Смотрите, рупор поднялся в воздух, — вскричал Болсоувер. Фосфоресцирующее пятно бесшумно взмыло вверх. Теперь оно покачивалось над головами людей.

— Поднимись выше и постучи по потолку, — попросил Болсоувер. Пятно послушно поплыло выше, и все услышали металлическое постукивание. Затем снова послышался голосок:

— Какой умный Папочка! Взял удочку и забросил рупор к потолку. Но как ему удается говорить таким голосом? Что вы думаете, молодая леди? А это вам подарок от Уи Ван.

Что-то мягкое упало на колени Энид. Девушка ощупала подарок. — Это цветок — хризантема. Спасибо, Уи Ван.

— Дар небес? — спросил Мейли.

— Нет, мистер Мейли. Она стояла в вазе на фисгармонии. Поговорите с нашей девочкой, мисс Челленджер. Связь не должна прерваться. — Кто ты, Уи Ван? — спросила Энид, не сводя глаз со светящегося пятна над своей головой.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.