Артур Конан Дойл
      Сомнительное дело
      В судебной практике Англии таких сомнительных дел к сожалению очень много. Еще грустнее, что все такие дела решаются не в пользу подсудимых. Общественная психология, в данном случае, совершенно понятна. Представьте себе, что совершено зверское, отвратительное преступление. Общественное мнение возмущено и громко требует возмездия, требует жертвы. И вот жертва отыскивается. Улики против подсудимого сомнительны, но ни судья, ни присяжные заседатели не обращают на это внимания и несчастный приносится на алтарь правосудия. Некоторые юристы пытаются даже оправдать такую систему. Лорд Тентерден заявил, что суд не должен обращать излишнего внимания на улики, и что лучше, если он будет руководствоваться простым здравым смыслом. Но, Господи Боже мой! Кому не известно, сколько людей сделались жертвами этого самого здравого смысла! Я полагаю, что если эта теория здравого смысла окончательно восторжествует в наших судах, то закон наш сделается величайшим убийцей Англии. Я верю в то, что на судах должно применяться правило, в силу которого лучше оправдать девять виновных, чем присудить одного невинного; но, к сожалению, это правило далеко не всегда соблюдается в наших судах. В данном случае я хотел бы рассказать читателям о крайне сомнительном деле. Это - дело об убийстве госпожи Мэри Эмслей.
      Не всем иностранцам, посещавшим нашу страну, известно, что такое представляет из себя рабочий Лондон. Это совершенно особенный вид. Представьте себе целые ряды улиц и кварталов, застроенных бесконечными рядами кирпичных домов. Дома эти некрасивые и как две капли воды похожи один на другой. Это томительное однообразие несколько нарушается только кабаками и часовнями на перекрестках, причем часовен гораздо меньше, чем кабаков, и посещаются они гораздо реже.
      Эти рабочие кварталы своими бесконечными рядами некрасивых домов много содействовали увеличению столицы. Особенно усердно строился Лондон в эпоху между Крымской войной и 1860-м годом. Стройкой тогда занимались многие предприниматели, у которых мало денег, но много ловкости. Такой предприниматель строил дом, закладывал его, на заложенные деньги строил второй, закладывал его снова и принимался опять за постройку, и так до бесконечности. Ввиду того, что цены на недвижимость в это время росли, многие из аферистов обогатились и нажили громадное состояние. Между этими ловкими строителями был некий Джон Эмслей. Умирая, он оставил своей вдове Мэри огромное состояние, заключавшееся в большом количестве домов и солидных капиталов.
      В описываемое время Мэри Эмслей была уже старухой. Всю свою жизнь она прожила в бедности и теперь, разбогатев, не желала менять своих привычек. Детей у нее не было, и всю свою энергию она посвящала делам, управляя своею собственностью лично. Лично она собирала недельную плату со своих бедных жильцов. Госпожа Эмслей была угрюмая, суровая чудачка. На Гровской улице в Степнее, где она жила, ее недолюбливали, но чудачества старухи интересовали всех. Как я уже сказал, домов у нее было очень много, и они были разбросаны в трех кварталах. Несмотря, однако, на дальность расстояния и на свои преклонные годы, Мэри Эмслей ездила повсюду лично, взыскивала с жильцов плату, подавала на неисправных в суд, сдавала квартиры и так далее. Способности к хозяйственной деятельности у нее были немалые. Она никогда не упускала своего. На всем старуха старалась нагнать экономию. Так, постоянных управляющих она не держала, а нанимала себе служащих на время, когда у нее накапливалось много дел и одна она справиться с ними не могла. На службе у госпожи Эмслей перебывали таким образом многие и в том числе были два человека, именам которых было суждено приобрести всеобщую известность. Одного из них звали Джон Эммс, другой был штукатур Джордж Мэллинз.
      Несмотря на свое богатство, Мэри Эмслей жила в полном одиночестве. Только по субботам к ней приходила поденщица мыть полы и чистить дом. Старуха была чрезвычайно боязлива и подозрительна. Эта черта всегда наблюдается в характере людей, которым суждено погибнуть насильственной смертью. Человеческой природе присущи глубокие инстинкты, лежащие вне сознания, и эти инстинкты предсказывают нам наше будущее.
      Дверь Мэри Эмслей отворяла с соблюдением разных предосторожностей. Сперва она оглядывала посетителя из окна, выходившего на улицу, и уж только потом вступала с ним в переговоры.
      Мэри Эмслей была очень богата, она могла бы утопать в роскоши, но привычкам своим она не изменяла и жила в маленьком домике, который состоял из двух этажей и подвала. Позади дома находился заброшенный садик. Старуха вела существование поистине жалкое.
      Последний раз госпожу Эмслей видели вечером в понедельник 13 августа I860 года. В этот день, в семь часов вечера, два соседа видели ее сидящей у окна своей спальни. На следующий день в десять часов утра или позже к ней приходил один из ее временных служащих - переговорить с нею относительно каких-то медных кранов. Этот человек долго звонился, стучал в дверь, но так и ушел, не добившись ответа.
      Во вторник к госпоже Эмслей приходили многие, но тоже ушли, не видавши хозяйки. Среда и четверг тоже прошли таким же образом. В доме не было видно и признаков жизни.
      Это обстоятельство было само по себе чрезвычайно подозрительно, но соседи так привыкли к чудачествам вдовы, что и не думали тревожиться.
      Только в пятницу сапожник Джон Эммс, ходивший к вдове по делу и тоже ничего не добившийся, заподозрил, что в доме, погруженном в гробовое молчание, произошло что-то неладное. Он уведомил адвоката вдовы Эмслей, господина Роза и одного из ее дальних родственников, господина Фэза. Все трое двинулись к дому Мэри Эмслей, захватив по дороге полицейского констебля Диллона.
      Дверь и окна оказались запертыми; поэтому четверо людей перелезли через забор, вошли в сад и направились к заднему крыльцу, которое отворили без затруднений. Джон Эммс, знакомый с расположением комнат в доме, шел впереди. В нижнем этаже никого не было, царила мертвая тишина, нарушаемая крадущимися шагами и осторожным шепотом четверых людей. На второй этаж они поднялись несколько ободренные. Им стало казаться, что все в этом доме обстоит благополучно. Весьма вероятно, что чудачка-вдова уехала куда-нибудь гостить.
      Поднявшись по лестнице и войдя на верхнюю площадку, Джон Эммс внезапно остановился и вперил свои глаза во что-то. Роз, Фэз и Диллон последовали его примеру.
      Они увидели нечто, что разрушило все их надежды.
      На деревянном полу виднелось кровавое пятно, на котором явственно отпечатался след мужской ноги. Дверь, ведущая в комнату, была притворена, а кровавый след был перед дверью и указывал на то, что человек, оставивший его, вышел из этой затворенной комнаты; полицейский бросился к двери и попытался отворить ее, но дверь не отворялась. Что-то, что лежало на полу по ту сторону двери, мешало ей отвориться. Тогда все стали толкать дверь и, наконец, она отворилась.
      Перед ними, раскинув руки и ноги на полу, лежала несчастная старуха. Под мышкой у ней торчали два свертка обоев. Еще несколько таких свертков были раскиданы по полу, около трупа. Старуха была убита несколькими ужасными ударами по голове. Удары эти, по-видимому, обрушились на нее неожиданно, и она сразу же упала на пол без чувств. Смерть страшна только когда она приближается, но старухе, очевидно, не пришлось испытать этого ужаса.
      Известие об убийстве богатой домовладелицы вызвало в округе сильнейшее волнение. Все усилия были направлены к тому, чтобы отыскать убийцу. Правительство назначило сто фунтов награды тому, кто укажет преступника. Скоро эта награда была повышена до трехсот фунтов. Но ничего, однако, из этого не выходило. Тщательный обыск дома не дал решительно никаких указаний. Час убийства было трудно определить. Судя по тому, что постель была не оправлена, можно было думать, что убийство совершено ночью или рано утром, но наверняка этого сказать нельзя было. Старуха могла позабыть оправить постель, и в таком случае преступление могло было быть совершено вечером. Но это указывало и на то обстоятельство, что старуха была одета, да и едва ли бы она ранним утром стала возиться с обоями.
      В общем было предположено, что убийство совершено в понедельник вечером после семи часов. Ни окон, ни дверей взломанных не оказалось. Стало быть убийца был впущен в дом самой госпожой Эмслей. Но как уже сказано, старуха была осторожна и боязлива и вечером к себе никого не впускала. Стало быть убийца принадлежал к числу людей, которым она доверяла. Пришел убийца к ней по делу, на это указывали свертки обоев в руках убитой.
      Эти выводы полиции были вполне правильны. Воспользовался убийца очень немногим. В доме было всего сорок восемь фунтов деньгами, и эта сумма, спрятанная в погребе, была цела. Похищенными оказались только несколько вещей, представлявших очень небольшую ценность.
      Шла неделя за неделей, публика нетерпеливо ожидала ареста преступника. Полиция молчала, но усердно работала. Наконец этот долгожданный арест был произведен и при чрезвычайно драматических обстоятельствах.
      Среди многих людей, находивших себе скудный заработок временной службой у убитой вдовы, был некто Джордж Мэллинз. Это был человек почтенной наружности, пятидесяти с лишком лет от роду, но свежий и бодрый. Мэллинз служил прежде в солдатах, и военная выправка у него осталась.
      Одно время Мэллинз служил в ирландской полиции, а затем менял профессии и после многих превратностей судьбы сделался штукатуром и поселился в восточной части Лондона.
      Вот этот-то человек и явился к сержанту полиции Тапперу и сделал ему заявление, из коего явствовало, что тайна убийства госпожи Эмслей скоро разъяснится.
      Мэллинз заявил, что он с самого начала подозревал в преступлении сапожника Эммса и следил за ним, чтобы проверить свои подозрения. Делал это Мэллинз, по его словам, во-первых, из любви к правосудию, а во-вторых, потому, что желал получить награду. Триста фунтов стерлингов - сумма немалая, и Мэллинз очень желал ее получить.
      - Если вы мне уплатите деньги, я вам всю эту историю раскрою, - сказал он при своей первой беседе с полицией, а затем, намекая на то, что и сам прежде служил в полиции, прибавил:
      - По этим делам я ходок!
      И, действительно, Мэллинз оказался ходоком. Полиция, благодаря ему, нашла если не преступника, то козла отпущения за убийство Мэри Эмслей.
      Заподозренный сапожник жил в небольшом домике на краю пустыря, занятого кирпичными заводами. В пятидесяти ярдах от домика стоял полуразрушенный и заброшенный сарай.
      Мэллинз сообщил, что все время следил за Эммсом. Однажды, по его словам, он видел, как Эммс вынес из дома какой-то сверток и скрыл его где-то в сарае.
      - Весьма вероятно, - прибавил хитроумный Мэллинз, - что он спрятал вещи, взятые им у убитой Эмслей.
      Полиции этот рассказ показался правдоподобным, и на следующий день трое полицейских - Мэллинз следовал вдали - явились в дом Эммса и обыскали весь дом и сарай. Поиски, однако, оказались напрасными и ничего найдено не было.
      Но этот обыск не удовлетворил наблюдательного Мэллинза, и он осыпал полицейских упреками за то, что они плохо искали. Он уговорил их повторить обыск, который производился на этот раз в присутствии Мэллинза и по его указаниям. Обыск дал великолепные результаты. Под одной из половиц найден был бумажный сверток с очень интересным содержимым. Сверток был завязан ремешком, а в нем найдены три чайника, одна столовая ложка, два увеличительные стекла и чек на имя госпожи Эмслей. Чек этот, как установлено, она получила в уплату за квартиру в день своей смерти. Ложки и стекла также оказались принадлежащими госпоже Эмслей.
      Находка, одним словом, имела первостепенную важность, и вся компания двинулась в полицию. Эммс был растерян и сердит, а Мэллинз важничал и хвастал, как это всегда делают сыщики-любители.
      Но недолго длилось торжество Мэллинза. В полиции его встретил инспектор и объявил ему, что он объявляется как соучастник в преступлении.
      - Так-то вы благодарите меня за услугу! - воскликнул Мэллинз.
      - Если вы не виноваты, вы не должны бояться, - ответил инспектор.
      И Мэллинз был арестован и предан суду.
      Эта внезапная "перемена декораций" вызвала сильнейшее волнение в обществе. Негодование против Мэллинза было страшное. В нем видели не только злодея, совершившего зверское убийство, но и подлеца, который с целью получить награду в триста фунтов хотел взвалить свою вину на другого, неповинного, человека.
      Невинность Эммса была выяснена очень скоро. Он вполне доказал свое alibi. Но раз Эммс неповинен, то кто же убийца? Конечно, тот, кто спрятал в сарай Эммса украденные у вдовы Эмслей вещи.
      Спрятал же эти вещи там, конечно, Мэллинз. Ведь это он уведомил полицию о том, что эти вещи там находятся.
      Одним словом, дело об убийстве Эмслей было решено прежде, чем Мэллинз появился на скамье подсудимых; улики, собранные полицией, были не таковы, чтобы общество изменило свой взгляд на дело. Полиция не теряла времени даром, она собрала целый ряд уличающих обвиняемого фактов, и факты эти были доложены присяжным сержантом Парти.
      Дело разбиралось в Главном Уголовном суде 25 октября, спустя десять недель после убийства.
      На первый взгляд улики против Мэллинза убийственны. При обыске его дома, последовавшем сейчас же после его ареста, найдены такие же нити, каким был завязан пакетик, спрятанный в сарае. Найден также кусок сапожничьего вара. Зачем понадобился Мэллинзу этот вар? При его профессии он ему был совсем не нужен. Очевидно, он нарочно намазал варом ремень, для того чтобы заставить поверить полицию в преступность несчастного Эммса.
      В доме был найден штукатурный молот, который был совершенно подходящим орудием для нанесения ударов в том роде, от которых умерла Мэри Эмслей. Найдена также серебряная ложка, как две капли воды похожая на ложки, похищенные у убитой.
      Выяснилось также, что в один из последних дней жена Мэллинза продала соседнему кабатчику золотую вставку для карандаша. Двое свидетелей показали под присягой, что эта золотая вставка принадлежала покойной Эмслей, и что этот карандаш они видели у старухи совсем незадолго до ее смерти.
      У Мэллинза найдена также пара сапог. Один из этих сапог вполне соответствовал следу около двери, а на подошве сапога найден медиками человеческий волос. Тот же врач показал под присягой, что на золотой вставке, проданной госпожой Мэллинз кабатчику, имеется след крови.
      Поденщица, убиравшая дом по субботам, показала, что в последнюю субботу за два дня до убийства - к вдове Эмслей приходил Мэллинз. Он принес ей несколько свертков обоев и старуха велела ему отнести обои в ту комнату, в которой она была впоследствии найдена убитой.
      Так как было очевидно, что Мэри Эмслей была убита в то время, как разговаривала с кем-то об обоях, то было совершенно естественно заключить, что она разговаривала с лицом, эти обои ей доставившим.
      Сверх всего прочего было доказано, что в субботу Мэри Эмслей вручила Мэллинзу ключ, который был найден в той же комнате, где лежал труп. Обвинитель указывал на то, что этот ключ мог быть принесен сюда только Мэллинзом.
      Факты, которыми располагала полиция, были неотразимы, но полиция постаралась сделать их еще более убедительными. Полиция претендовала на выяснение того, как и когда Мэллинз совершил преступление. Какой-то Раймонд показал под присягой, что видел Мэллинза в день убийства в восемь часов вечера около дома госпожа Эмслей. Мэллинз был в низкой черной шляпе. Другой свидетель, матрос, показывал, что видел Мэллинза на другой день, в пять с небольшим часов утра, в Степней-Грине. Матрос утверждал, что внешность Мэллинза обращала на себя внимание: он был возбужден, размахивал руками, а карманы у него были оттопырены. На голове у него была коричневая шляпа.
      Услышав об убийстве, матрос немедленно же отправился в полицию и сообщил о том, что видел. Матрос готов был поклясться, что человек, им виденный, и есть Мэллинз.
      Таковы были главные улики против подсудимого. Было много и второстепенных обстоятельств, подтверждающих основательность предъявленного к нему обвинения. Так, делая донос на Эммса, Мэллинз соврал, что Эммс - единственный человек, которого вдова Эмслей не боялась и пускала в дом.
      - Ну, а вас она пустила бы? - спросили у Мэллинза.
      - Нет, - ответил он, - меня она окликнула бы из окна.
      Лживость этого ответа была доказана на суде; Мэллинзу пришлось за эту ложь дорого поплатиться.
      Защитнику Мэллинза Бесту пришлось много работать для того, чтобы найти возражения против всех этих убийственных для его клиента обвинений. Прежде всего он постарался установить alibi Мэллинза, вызвав в качестве свидетелей детей его, которые показали, что в роковой понедельник их отец вернулся с работы ранее обыкновенного. Но это показание было неубедительно, тем более, что одна из свидетельниц, прачка, показала, что дети Мэллинза смешивают один день с другим. Присутствие волоса на подошве сапога защитник находит неважным и ничего незначащим обстоятельством ввиду того, что в штукатурной работе человеческий волос употребляется. Защитник спрашивал, почему на подошве сапога нет человеческой крови, которая должна на ней быть, если обвинитель прав, утверждая, что кровавый след оставлен Мэллинзом. Защитник указывал на то, что не видит ничего важного в следах крови на золотой вставке карандаша. Кабатчик, купив эту вставку, тщательно ее вымыл и вычистил, и если на ней все-таки оказалась кровь, то это кровь не госпожи Эмслей.
      Обеляя своего клиента, защитник указывал на противоречивость показаний Раймонда и матроса. Раймонд видел подсудимого в восемь часов вечера в черной шляпе, а матрос, видевший его в пять часов утра, нарядил его в коричневую шляпу. Обвинитель предполагает, что Мэллинз провел ночь в доме убитой им женщины, но раз это так, когда же он успел переменить шляпу? Или один, или другой свидетель лжет, а может быть, лгут они оба. Замечательно также, что матрос видел Мэллинза в Степней-Грине. Зачем туда Мэллинз попал? Степней-Грин ему был не по пути и возвращаясь домой с места убийства, Мэллинз не мог очутится в Степней-Грине. Матрос рассказывает, что карманы у Мэллинза отдувались, но ведь из дома вдовы Эмслей были похищены немногие вещи и притом небольших размеров. От этих вещей карманы не стали бы топыриться, как говорит матрос. И, наконец, ни Раймонд, ни матрос не говорят о том, чтобы Мэллинз нес с собой молоток, которым, как предполагается, он совершил убийство.
      В заключение защитник выставил двух и весьма важных свидетелей, показания которых были для публики новым сюрпризом в этом темном деле, полном неожиданностей.
      Госпожа Бэрнс, жившая на Гровской улице, прямо против дома, в котором произошло убийство, была готова показать под присягой, что во вторник, в сорок минут десятого утра, она видела, как кто-то возился в верхней комнате с кусками обоев. Видела она также, что правое окно немножко приотворилось. Заметьте, пожалуйста, что это происходило ровно через двенадцать часов после того, как по полицейской теории произошло убийство. Если предположить, что госпожа Бэрнс сделалась жертвой галлюцинации, то придется сказать, что у нее была не одна, а две галлюцинации. Предположим, что она ошиблась один раз, но ошибаться два раза она не могла. Очевидно, по комнате двигался какой-то живой человек. Этим человеком могла быть или сама госпожа Эмслей, или ее убийца. Но и в том, и в другом случае теория преступления, изобретенная полицией, оказалась ложной.
      Вторым свидетелем выступил строитель Стефенсон. Он показал, что во вторник утром он встретился с неким Раулендом, тоже строителем. Рауленд, вышел из какого-то дома со свертками в руках. Это было немного позже десяти часов. Стефенсон не мог сказать наверняка, из какого дома вышел Рауленд, но ему показалось, что он вышел из дома госпожи Эмслей. Стефенсон был знаком с Раулендом, но тот торопился на этот раз и пробежал мимо. Стефенсон остановил его и спросил: "Разве вы занимаетесь обойным делом?"
      - Как же; а разве вы не знали этого? - ответил Рауленд.
      - Нет, не знал, - сказал Стефенсон, - а иначе я бы вам дал заказ.
      - Как же, как же, я давно занимаюсь этим, - подтвердил Рауленд и пошел своей дорогой.
      После этого показания давал сам Рауленд. Он заявил, что считает Стефенсона полоумным.
      Да, действительно, он встретил Стефенсона и имел с ним такой разговор, какой тот показывает, но происходило это за несколько дней до убийства. Вышел же он тогда не из дома миссис Эмслей, а из соседнего, где у него была работа.
      Таковы были факты, подводить итоги которым пришлось председателю суда. Дело это было нелегкое. Многие из фактов, которым полиция придавала огромное значение, судья отбросил совсем. Так, например, он не придал значения тому обстоятельству, что ремень, найденный в доме Мэллинза, был похож на ремень, которым был завязан пакет. Удивительного тут, но мнению судьи, ничего не было: все ремни похожи один на другой. Равным образом судья не находил ничего важного и в том, что в доме Мэллинза найден кусок сапожного вара. Вар вовсе уж не такое необыкновенное вещество, чтобы не могло очутился в доме штукатура. Неудивительно также, что у штукатура находится штукатурный молоток. Судья находил кроме того, что сапог Мэллинза не соответствует кровавому отпечатку, как это воображала полиция. Самой страшной уликой против обвиняемого, по мнению председателя суда, было то, что он спрятал украденные у покойной вещи в сарае Эммса. Если он не совершал преступления, то почему он не скажет как эти вещи к нему попали?
      Подсудимый также солгал, объявив полиции, что госпожа Эмслей не отперла бы ему двери, между тем как доказано, что она ему доверяла и пускала его к себе в дом. Что касается показаний Раймонда и матроса, видевших будто бы Мэллинза возле места преступления, то судья не придавал им никакого значения. Не придавал значения и случаю с ключом. Ключ мог быть возвращен владелице в течение дня. Вся суть дела, по мнению судьи, заключалась в сокрытии вещей в сарае. Это была единственная улика против подсудимого, но зато улика была тяжкая, неопровержимая.
      Присяжные совещались три часа и вынесли обвинительный приговор. Судья одобрил приговор. Читая свое постановление подсудимому, он сказал несколько слов, из которых было видно, что он не вполне убежден в виновности Мэллинза.
      - Если вы можете доказать свою невиновность, - сказал он, - то советую вам поторопится. Учреждение, которое будет рассматривать приговор суда, сумеет восстановить вас в правах...
      Я считаю эту выходку варварской и нелогичной. Как это можно, сомневаться в виновности человека и в то же время присуждать его к виселице? Положим, улики против Мэллинза были очень тяжки. И кроме того установлено, что его прошлое далеко небезукоризненно. Все это так, но Мэллинз был осужден на основании одних только косвенных улик. А с уликами этого рода надо обращаться с большою осторожностью. Часто этим уликам приписывают совершенно ложное значение.
      Допустим, что суд не имел права верить детям Мэллинза, установившим алиби отца. Допустим, что показание Стефенсона не имеет никакого значения, но вот вам положительное и вполне беспристрастное свидетельство госпожи Бэрнс. Из этого свидетельства явствует, что если даже преступление и совершено Мэллинзом, то оно совершено им при иной обстановке, а вовсе не так, как воображала полиция. Да, вообще, теория, которой руководствовалось в данном случае правосудие, совершенно бессмысленна. По этой теории выходит следующее: преступник совершает убийство приблизительно в 8 часов вечера и остается на всю ночь в доме вместе с трупом жертвы. Сидит он в темноте, ибо свечку зажечь опасно, как бы не увидели соседи. Кроме того, преступник не уходит, пользуясь темнотой, а ждет белого дня и убегает на глазах у всех, при ярких лучах августовского утра.
      Прочтя это дело во всех подробностях, вы остаетесь под неотразимым впечатлением, что суд, произнесший смертный приговор, действовал впотьмах. Мэллинз, по всей вероятности, был виноват, но полиции не удалось выяснить дела ни на йоту.
      Дело это вызвало в свое время большой спор между специалистами, но большая публика осталась как нельзя более довольной. Преступление было возмутительное, и против подсудимого были восстановлены все.
      Повешен был Мэллинз девятнадцатого ноября.
      Умирая, он снова заявил, что невиновен.
      Объяснить дело, стоившее ему жизни, он и не пытался. Но в последнюю минуту заявил, что Эммс в убийстве невиновен. Эти слова Мэллинза приняли за сознание в том, что он сам спрятал вещи в сарае.
      Сорок пять лет прошло с того времени, но и до сих пор это темное дело так и осталось невыясненным.