Впереди во главе копейщиков ехал высокий дюжий человек в медных доспехах, в закатном сиянии смахивавший на золотого истукана. Шлем он отстегнул и придерживал перед собой на шее коня. Густая спутанная борода закрывала нагрудник, а нечесаная грива волос ниспадала на спину почти на такую же длину. Возле него оруженосец высоко поднимал знамя с кровоточащей головой. За копейщиками тянулась вереница тяжело нагруженных мулов и толпа злополучных крестьян, которых гнали в замок. Сзади двигался второй многочисленный отряд конных копейщиков, конвоируя десятка два пленных, сгрудившихся тесной кучей.
      Найджел вгляделся в них, вскочил на коня и направил его по гребню к тому месту, откуда можно было открыто наблюдать за воротами замка. Не успел он добраться туда, как кавалькада уже достигла подъемного моста и под приветственные вопли со стен двинулась по нему узкой цепочкой. Найджел вглядывался в пленников, замыкавших ее, с такой сосредоточенностью, что не заметил, как выехал из-за скал на открытую вершину.
      - Клянусь святым Павлом! - вскричал он. - Глаза меня не обманули, это их бурые куртки. Они схватили английских лучников!
      Он еще не договорил, как последний пленник, крепкий, широкоплечий, оглянулся, увидел в вышине над собой сверкающую фигуру с поднятым забралом, разглядел пять алых роз, пылающих на ее груди. Мощным взмахом руки он оттолкнул своих стражей и на мгновение остался стоять совсем один.
      - Сквайр Лоринг! Сквайр Лоринг! - крикнул он. - Это я, Эйлуорд, лучник! Это я, Сэмкин Эйлуорд!
      Но тут его схватили десятки рук, в рот ему всунули кляп и последним втащили под темную арку зловещих ворот. Затем, лязгнув, железные створки сомкнулись, подъемный моет был поднят, и плеиники вместе с их стражами, остальными разбойниками и их добычей исчезли в недрах угрюмой безмолвной крепости.
      Глава XX
      КАК АНГЛИЧАНЕ ХОТЕЛИ ВЗЯТЬ ЗАМОК ЛА-БРОИНЬЕР
      Несколько минут Найджел, неподвижный, точно статуя, продолжал смотреть на мощные серые стены, за которые угодил его несчастный товарищ. Он очнулся, только когда на его плечо ласково легла ладонь, а над ухом раздался голос юного оруженосца:
      - Peste! {Проклятие! (франц.).} В клетку к ним попали ваши птички? Так что же, друг мой! Не вешай головы. Таковы прихоти войны: сегодня они, завтра ты, и рано или поздно смерть для каждого из нас, не правда ли? Хотя нельзя не пожалеть, что они угодили в лапы Мясника Оливера.
      - Клянусь святым Павлом, мы подобного не потерпим! - вне себя вскричал Найджел. - Этот лучник сопровождал меня. Мы с ним земляки, и не раз он вставал между мной и смертью. А теперь он тщетно воззвал ко мне о помощи? Прошу тебя, Рауль, придумай что-нибудь. У меня в голове мутится. Посоветуй, что мне делать, как его выручить?
      Француз пожал плечами:
      - Легче спасти ягненка из волчьего логова, чем пленника из Ла-Броиньера. Стой, Найджел! Куда ты? Или у тебя и вправду в голове помутилось?
      Сквайр пришпорил коня, помчался вниз по склону и остановился перед воротами на расстоянии выстрела из лука. Французский пленник гнался за ним, убеждал и уговаривал:
      - Ты сошел с ума, Найджел! Что ты надумал? Хочешь взять замок голыми руками? Остановись! Остановись же, во имя Пресвятой Девы!
      Но Найджел ничего не задумал и просто подчинился лихорадочному порыву, чтобы как-то заглушить мучительные мысли. Он поворачивал коня туда и сюда, тряс копьем, осыпал гарнизон проклятиями, вызывая на бой всех желающих. Со стен на него взирала сотня ухмыляющихся физиономий. Его появление тут было настолько безумным и опрометчивым, что выглядело ловушкой. Поэтому мост оставался поднятым, и никто не попытался взять его в плен. Но по скалам застучали стрелы на излете, а затем над головой двух оруженосцев прогудел пущенный из мангонеля камень и с грохотом раскололся на части среди валунов у них за спиной. Француз схватил уздечку Бурелета и силой заставил Найджела отъехать подальше от ворот.
      - Пресвятая Дева! - воскликнул он. - Мне не слишком по вкусу, когда в меня швыряют галькой, но уехать один я не могу, а потому, мой безумный товарищ, ты должен меня сопровождать. Вот сюда ни стрелам, ни камням не долететь... Но взгляни, друг Найджел, что это там?
      Солнце уже закатилось за гряду холмов на западе, но небо над ней пылало огнями вечерней зари, и на голом гребне четко вырисовывались темные силуэты всадников. Затем они начали спускаться в долину, а следом за ними и пеший отряд.
      - Это мои! - радостно крикнул Найджел. - Поспешим, друг мой, узнаем, что нам надлежит делать!
      Сэр Роберт Ноллес с черным, как ночь, лицом опережал свое маленькое войско на полет стрелы. Рядом с ним, виновато понурившись, ехал пылкий рыцарь сэр Джеймс Астли, чья броня была помята и перепачкана, лошадь ранена. Всадники гневно спорили.
      - Я исполнил свой рыцарский долг как мог лучше, - говорил Астли. - Я в одиночку отбивался мечом от десятерых! Не знаю, как мне удалось уцелеть, чтобы поведать о случившемся!
      - Что мне твой рыцарский долг! Где мои тридцать лучников? - с горьким бешенством вскричал Ноллес. - Десять лежат на земле мертвые, а двадцать вон в том замке, а это хуже смерти. И все лишь потому, что тебе вздумалось похвастать перед всеми отвагой и нарваться на засаду, которую и ребенок увидел бы! И как я, глупец, мог доверить такому, как ты, начальство над ними?
      - Клянусь Богом, сэр Роберт, ты ответишь мне за эти слова! захлебываясь гневом, крикнул Астли. - Ни один человек еще не осмеливался говорить со мной, как ты сегодня!
      - Пока я выполняю волю короля, вся власть здесь принадлежит мне, и клянусь Господом, Джеймс, я вздерну тебя на первом же дереве, если ты еще раз дашь мне повод!.. А, Найджел! По тому белому коню я вижу, что ты хорошо выполнил свое поручение. Я поговорю с тобой немного погодя. Перси! Расставь своих людей, мы окружим этот замок, ибо, клянусь спасением души, я не уйду отсюда без моих лучников или без головы того, кто их захватил!
      Ночью англичане обложили замок Ла-Броиньер со всех сторон. Ускользнуть оттуда теперь не мог никто, но это не облегчило доступ туда: гарнизон был большим, стены высокими и крепкими, а внизу их опоясывал пусть сухой, но глубокий ров. Однако вскоре стало ясно, какую ненависть и страх питали к хозяину Ла-Броиньера окрестные жители - всю- ночь к осаждающим приходили и лесные разбойники, и крестьяне, предлагая свои услуги, лишь бы они взяли замок- Ноллес приказал им рубить кусты и вязать фашины. Когда рассвело, он проехал вдоль стен, советуясь со своими рыцарями и оруженосцами о том, как проникнуть за них.
      - К полудню, - сказал он, - у нас будет достаточно фашин, чтобы завалить ров. А тогда мы выломаем ворота и закрепимся там.
      Молодой француз в медных доспехах, которые Найджел отобрал у Рыжего Хорька, сопровождал его, и в молчании, которое наступило после слов сэра Роберта, попросил дозволения говорить.
      - Не мне, пленнику и французу, предлагать вам советы, - сказал он. - Но этот человек враг всех. И Франции, как и вам, есть за что с ним рассчитаться, ибо в его темницах погибло много добрых французов. И по этой причине я прошу вас выслушать меня.
      - Хорошо, говори, - ответил Ноллес.
      - Я вчера выехал из Эврана. Там с немалым войском стоят сеньор Анри Спинневор, сеньор Пьер Ларуа, а также много доблестных рыцарей и оруженосцев. Все они с превеликой радостью соединятся с тобой на погибель Мяснику и его разбойничьему гнезду. Есть там и бомбарды: их можно протащить через холмы и разбить окованные железом ворота. Если ты прикажешь, я поскачу в Эвран и вернусь с ними.
      - Право, Роберт, - сказал Перси, - француз этот говорит дело.
      - А когда мы возьмем замок, что тогда? - спросил Ноллес.
      - Тогда вы пойдете своей дорогой, благородный рыцарь, а мы своей. Или же, если тебе будет угодно, вы построитесь на том холме, мы на этом, и буде кто-либо захочет снискать честь, или исполнить обет, или прославить свою даму, ему представится желанный случай. Поистине жаль было бы, если столько отважных воинов, сойдясь вместе, разошлись бы без единого достойного деяния.
      Найджел крепко сжал руку своего пленника в знак восторга и уважения, однако Ноллес покачал головой.
      - Так бывает только в сказаниях менестрелей, - ответил он. - Я не хочу, чтобы твои земляки в Эвране узнали, сколько нас и каковы наши намерения. Я прибыл сюда не искать рыцарских подвигов, а нанести поражение врагам моего короля. У кого-нибудь еще есть совет?
      Перси показал на крепостцу на пригорке, над которой также развевалось знамя с окровавленной головой:
      - Это укрепление, Роберт, невелико, и обороняют его полсотни человек, не более. Построили его, сдается мне, для того, чтобы с этой высоты нельзя было стрелять по замку. Почему бы нам не взять его?
      И вновь молодой полководец покачал головой.
      - Если я и возьму его, это не приблизит меня к цели и не вернет моих лучников. Потеряю десятка два человек, а взамен не получу ничего. Будь у меня бомбарды, я мог бы установить их там, но без них мне этот холм ни к чему.
      - Может быть, у них мало воды и припасов? - предположил Найджел. - И они устроят вылазку?
      - Я расспросил крестьян, - ответил Ноллес, - и все они в один голос говорят, что в замке есть колодец и большие запасы провианта. Нет, благородные господа, нам остается лишь один путь - взять замок штурмом, и только одно место для этого - большие ворота. Вскоре фашин будет столько, что мы завалим ров и без моста переберемся на ту его сторону. Я приказал срубить сосну на холме и очистить ее от сучьев, чтобы она послужила нам тараном. Но что такое? Почему они бегут к замку?
      Со стороны английского лагеря донеслись возбужденные крики, солдаты толпой кинулись ко рву. Рыцари и оруженосцы направили коней туда же и, когда увидели большие ворота, тотчас поняли причину суматохи. На башне над аркой стояли три человека в одежде английских лучников с веревкой на шее, с руками, связанными за спиной. Их товарищи толпились внизу и с жалостью называли их имена.
      - Это Амброз! - воскликнул один. - Он самый, Амброз из Инглтона.
      - Верно! Вон его белокурые волосы. А с бородой - это Арквуд из Скиптона. Бедная его жена, которая торгует, у моста через Рибл! А вот кто третий?
      - Малыш Джонни Олспи, самый молоденький в отряде! - простонал старый Уот, и по щекам у него потекли слезы. - Я, я сам уговорил его покинуть родной дом. Увы мне! В черный день соблазнил я его покинуть родную мать для того лишь, чтобы сложить голову в чужом краю.
      Внезапно загремела труба, и подъемный мост опустился. По нему прошествовал толстяк в выцветшем костюме герольда. Боязливо остановившись у его конца, он провозгласил зычным голосом:
      - У меня весть для вашего начальника!
      Ноллес выехал вперед.
      - Ручаешься ли ты своим рыцарским словом, что я могу приблизиться к тебе без опасения и буду выслушан с учтивостью, подобающей герольду?
      Ноллес кивнул.
      Толстяк медленно и величаво выступил вперед.
      - Я вестник и верный слуга, - произнес он важно, - благородного барона Оливера де Сент-Ива, сеньора Ла-Броиньера. Он повелел сказать тебе следующее: ежели ты продолжишь свой путь и перестанешь чинить ему помехи, он обещает более на тебя не нападать. Что до его пленников, он окажет им честь и возьмет их к себе на службу, ибо много наслышан об английских длинных луках и имеет нужду в них. Ежели ты и далее станешь чинить ему помехи и досады, оставаясь перед замком, то знай, он повесит этих троих над своими воротами, а на следующее утро - еще троих, и так, пока не останется в живых ни одного. В этом он поклялся Крестом на Голгофе и клятву исполнит, дабы не обречь свою душу на погибель.
      Роберт Ноллес окинул герольда мрачным взглядом.
      - Возблагодари святых, что я дал тебе слово, - сказал он, - иначе я приказал бы содрать с тебя твой лживый табар, а заодно и кожу с твоих костей, дабы твой господин получил достойный ответ на свою весть. Скажи ему, что его и всех, кто с ним в замке, я объявляю заложниками за жизнь моих людей, и если он посмеет обречь их на смерть, то и сам, и все его люди будут повешены на зубцах стены. Иди же и поторопись, не то мое терпение истощится.
      В холодных серых глазах Ноллеса и в тоне, каким он произнес последние слова, было нечто такое, отчего дородный посол удалился куда быстрее, чем явился. Едва он исчез в темной арке ворот, как со скрипом и лязгом был поднят мост.
      Несколько минут спустя на башню, где стояли обреченные лучники, вышел верзила с всклокоченной бородой, схватил первого за плечи и столкнул со стены. У несчастного вырвался крик, на который его товарищи внизу ответили горестными стонами, а он взлетел от силы толчка вверх, а потом повис, дергаясь и поворачиваясь, точно игрушечный паяц на ниточках.
      Палач повернулся и с насмешливым почтением поклонился зрителям внизу. Откуда ему в краю малосильных стрелков из лука было знать, как далеко, метко и сильно бьет английский длинный лук? Несколько человек во главе с Уотом кинулись к стене. Спасти своих товарищей они не могли, но хотя бы смерть их была отомщена. Палач примерился столкнуть со стены второго, и тут в лоб ему впилась стрела, и он рухнул мертвый на парапет. Падая, он успел толкнуть пленного, и вторая фигура в бурой куртке закачалась рядом с первой на сером фоне стены.
      Остался только мальчик, Джонни Олспи. Он стоял, дрожа, на краю парапета. Перед ним разверзалась бездна, а позади раздавались голоса тех, кто должен был швырнуть его туда. Однако долгое время никто не решался подставить себя смертоносным стрелам. Затем из укрытия, согнувшись в три погибели, выскочил доброволец и побежал к юному лучнику, старательно держась позади него.
      - Подвинься, Джон! Подвинься! - закричали ему снизу.
      Мальчик отпрыгнул в сторону, насколько позволяла веревка, и петля всползла ему на лицо. Мимо просвистели три стрелы и две сразили человека у него за спиной. Под восторженные крики снизу тот упал на колени, а потом ничком. Жизнь за жизнь - счет выходил не дурен.
      Но искусство старших товарищей подарило мальчику лишь краткую передышку. Над парапетом возник медный шар, затем пара широких медных плеч, а затем появилась целиком фигура рыцаря в полной броне. Он подошел к Краю, хриплым хохотом встретил град стрел, которые отскакивали от доспехов, не причиняя ему ни малейшего вреда, а затем насмешливо ударил себя рукавицей по нагруднику, прекрасно зная, что на таком расстоянии никакая стрела, пущенная смертной рукой, не может пробить металлические пластины. Надменно откинув голову, лаброиньерский Мясник вдоволь насмеялся со стены замка над своими врагами. После чего грузно и неторопливо направился к юному лучнику, ухватил его за ухо и поставил так, чтобы веревка расправилась. Заметив, что петля сдвинулась с шеи, он попытался опустить ее на место, но ему мешала железная рукавица. Он снял ее и голой рукой ухватил веревку над головой мальчика.
      В воздухе тут же просвистела стрела старого Уота, и, взвыв от боли, Мясник попятился - длинная стрела пронизала его ладонь насквозь. В неистовой злобе он погрозил кулаком лучникам внизу, и вторая стрела оцарапала костяшки его пальцев. Бешеным ударом закованной в металл ноги он сбросил Джонни Олспи с парапета, несколько секунд смотрел вниз на раскачивающийся труп и медленно удалился, бережно прикрывая кровоточащую руку, а стрелы гулко ударялись в его медную спину.
      Лучники, разъяренные убийством своих товарищей, свирепо вопили и прыгали, точно стая бешеных волков.
      - Клянусь святым Дунстаном, - сказал Перси, глядя на их побагровевшие лица, - если уж попытаться взять замок, то только теперь. Коли их будет вести ненависть, они не дрогнут.
      - Ты прав, Томас! - воскликнул Ноллес. - Собери двадцать жандармов со щитами. Астли, расставь лучников так, чтобы ни единая голова не могла появиться в бойнице или над парапетом. Найджел, распорядись, чтобы крестьяне несли сюда фашины. А другие пусть притащат бревно, которое лежит за коновязью. Десять жандармов понесут его справа, а другие десять - слева, прикрывая головы щитами. Как только ворота рухнут, все - внутрь. И да поможет Бог справедливому делу!
      Необходимые приготовления были закончены быстро, но без суеты - это были опытные солдаты, избравшие войну своим ремеслом. Лучники по двое, по трое встали напротив всех амбразур и бойниц в стене, а остальные бдительно высматривали, не мелькнет ли над ней лицо или голова, и тотчас туда летела стрела. Защитники в ответ стреляли из арбалетов, а иногда пускали камень из мангонеля, но не успевали толком прицелиться из страха перед градом метких стрел и промахивались. Тот же страх оберегал крестьян, которые благополучно добегали до рва, бросали в него связку хвороста или прутьев и столь же благополучно возвращались за новой. Ров был заполнен до краев, а потери исчислялись лишь двумя крестьянами, в которых попали арбалетчики, и одним лучником, убитым камнем. Теперь настало время пустить в ход таран.
      С громким криком двадцать отборных бойцов ринулись вперед, держа бревно под мышками комлем в сторону ворот. Арбалетчики на башне перегнулись и пустили в них стрелы, однако остановить их не смогли: двое упали, а остальные, подняв щиты, с боевым кличем пробежали по мосту из фашин и с грохотом ударили тараном в ворота. Они треснули сверху донизу, но не упали.
      Раскачивая свое тяжкое орудие, штурмующие продолжали бить в створки, и с каждым ударом щели в них ширились и множились. Рядом с тараном стояли -трое рыцарей с Найджелом, французом Раулем и другими оруженосцами, подбодряя жандармов и напевно задавая ритм раскачиванию тарана с громовым "ха!" при каждом ударе. Сброшенный с парапета огромный камень с грохотом обрушился на сэра Астли и одного жандарма, но их место тотчас заняли Найджел и Рауль, и таран продолжал раскачиваться и бить даже с еще большей силой. Удары следовали один за другим, нижняя часть створок уже прогибалась, только огромный главный засов еще держался. Но казалось, он вот-вот вылетит из скоб, и тут на них сверху хлынула какая-то жидкость. Ее лили из бочки на парапете, и вскоре нападающие, фашины и таран покрыла желтая слизь. Ноллес мазнул по ней рукавицей, поднес к забралу и понюхал.
      - Назад! - крикнул он. - Назад, пока не поздно!
      Над их головами сбоку от ворот была узкая зарешеченная амбразура. Вдруг ее изнутри озарил багровый свет, и в них полетел пылающий факел. Во мгновение ока масло вспыхнуло, и вокруг взвилась стена огня. Сосновый ствол в их руках, фашины у них под ногами, даже их оружие - все запылало.
      Слева и справа люди спрыгивали на дно рва и катались по земле, тщась сбить пламя. Защищенные броней рыцари и оруженосцы старались помочь тем, чье тело прикрывала только кожаная куртка. А сверху на них сыпались арбалетные стрелы и камни. Правда, лучники, увидев всю меру опасности, подбежали к краю рва и быстрыми стрелами метко поражали головы, неосторожно приподнявшиеся над стеной.
      Измученные, обожженные, в дымящихся лохмотьях выбирались из рва уцелевшие, хватаясь за протянутые им дружеские руки под насмешки и улюлюканье врагов. От фашин осталась только куча тлеющих углей, а на ней в раскаленных докрасна доспехах лежали семь трупов, и Астли в их числе.
      Стискивая кулаки, Ноллес оглядел ворота и ров, а потом посмотрел на стоявших и лежавших возле него людей, которые возились со своими ожогами и хмуро косились на фигуры, злорадно махавшие им со стен замка. Молодой полководец сам был сильно обожжен, но бешенство и скорбь заставляли его забывать о боли.
      - Мы построим новый мост! - крикнул он. - Прикажите крестьянам вязать фашины!
      Но Найджела осенила внезапная мысль.
      - Взгляни, благородный сэр! - сказал он. - Гвозди на створках раскалены докрасна, а дерево обгорело. Уж конечно, они рассыплются от первого же удара!
      - Клянусь Пресвятой Девой, ты прав! - вскричал французский оруженосец. - Если мы переберемся через ров, ворота нас не остановят. Вперед, Найджел, во имя наших прекрасных дам! Посмотрим, кто будет у ворот первым, Англия или Франция.
      Забыты были мудрые наставления доброго Чандоса! Забыты уроки порядка и дисциплины осторожного Ноллеса! Мгновение спустя, помня только этот вызов, Найджел уже во всю мочь бежал к тлеющим воротам. Его почти настигал француз, пыхтя и отдуваясь в своих медных доспехах. А за ними, словно прорвало плотину, ринулся поток вопящих лучников и жандармов. Они соскальзывали в ров и подставляли друг другу спины, чтобы вскарабкаться на противоположную сторону. Найджел, Рауль и двое лучников добрались до ворот одновременно. Под ударами мечей и обутых в железо ног они развалились, и все четверо с ликующим криком устремились под сумрачную арку. Их опьяняла мысль, что замок взят, и они очертя голову бросились в темный проход, открывшийся перед ними. Но увы! Через десяток шагов путь им опять преградили ворота, такие же крепкие, как первые. Тщетно они рубили их топорами и мечами. А в обеих стенах были узкие бойницы, и стрелы, пущенные из арбалета с расстояния в несколько шагов, пробивали броню, точно бумагу, сражая одного за другим. Остальные в бешенстве продолжали бить в окованные железом створки, но с тем же успехом они могли бы долбить стену рядом.
      Отступать было горько и стыдно, но оставаться там дольше могли лишь безумцы. Найджел оглянулся и увидел, что половина его людей распростерта на плитах пола. В тот же миг Рауль со стоном упал возле его ног: стрела пробила звенья кольчужного воротника и глубоко вошла в шею. Многие лучники, убедившись, что тут их ждет только смерть, уже бежали по роковому проходу назад.
      - Клянусь святым Павлом! - негодующе вскричал Найджел. - Неужто вы бросите наших раненых товарищей здесь, где их захватит Мясник? Лучники, стреляйте в бойницы, отгоняйте от них арбалетчиков! Теперь пусть каждый возьмет раненого, иначе мы оставим у этих ворот свою честь!
      С огромным усилием он взвалил Рауля на плечи и, пошатываясь, добрел с ним до края рва, под которым укрывались от стрел несколько человек. На их руки он опустил сраженного друга. Так же поступили и остальные. Вновь и вновь возвращался Найджел в проход, пока там не остались лишь трупы. Тринадцать раненых лежали под защитой стенки рва, и там им предстояло оставаться до темноты. Лучники на той его стороне охраняли их от нападения, а кроме того, препятствовали всем попыткам врага навесить в арке новые ворота. Эта зияющая закопченная арка была куплена ценой тридцати воинов, и Ноллес во что бы то ни стало хотел ее удержать.
      Весь в ожогах и синяках, Найджел, не замечая ни боли, ни усталости слишком сильно было в нем борение чувств, - опустился на колени рядом с французом и снял с пего шлем. Девичье лицо юного оруженосца было белым как мел, а синие глаза уже омрачил смертный туман, но когда он взглянул на своего английского товарища, его губы тронула слабая улыбка.
      - Больше мне не видеть Беатрисы, - прошептал он. - Прошу тебя, Найджел, когда будет перемирие, поезжай к моему отцу и расскажи, как умер его сын. Малыш Гастон обрадуется: ведь теперь ему наследовать родовые земли, и герб, и боевой клич, и все доходы. Побывай у них, Найджел, и скажи им, что я не был в задних рядах.
      - Нет, Рауль, никто не мог бы превзойти тебя доблестью и заслужить столько чести, как ты сегодня. Я исполню твою просьбу, едва будет возможно.
      - Какой ты счастливый, Найджел! - промолвил умирающий оруженосец. Ведь нынче ты совершил еще одно славное деяние, которое можешь сложить к ногам своей возлюбленной.
      - Так было бы, если бы мы взяли замок, - ответил Найджел с грустью, но, клянусь святым Павлом, какую честь я заслужил, коли мы отступили? Но сейчас не время, Рауль, говорить о моих никчемных делах. Если мы все-таки возьмем замок и я покажу себя достойно, вот тогда и это, быть может, будет чего-то стоить.
      Француз приподнялся, словно в приливе новых сил - что часто служит странным предвестием смерти.
      - Ты обретешь свою леди Мери, Найджел, и подвигов совершишь не три, а семидежды три, и во всем христианском мире не отыщется человека благородной крови, которому останутся неизвестны твое имя и твоя слава. Так говорю я, Рауль де ла Рош Пьер де Бра, умирая на поле чести. А теперь поцелуй меня, милый друг, и помоги мне лечь, ибо тьма смыкается вокруг меня и смерть рядом.
      Сквайр бережно опустил голову товарища на землю, но за миг до этого кровь хлынула изо рта юноши и душа его отлетела. Так умер отважный французский оруженосец, и Найджел, стоя на коленях рядом с ним во рву, вознес молитву, прося Господа, чтобы и ему был ниспослан конец, столь же благородный и достойный.
      Глава XXI
      КАК ВТОРОЙ ВЕСТНИК ЯВИЛСЯ В КОСФОРД
      Под покровом ночи раненых подняли изо рва, а почти у самых ворот поставили дозором лучников, чтобы они воспрепятствовали попыткам подправить их. Найджел, мучимый горем из-за смерти друга, собственной неудачей и страхом за Эйлуорда, прокрался назад в лагерь, но чаша его испытаний еще не переполнилась - там его ждал Ноллес, и каждое его слово было, как удар хлыста. Кто он такой, зеленый оруженосец, что посмел повести за собой солдат без приказа? Вот к чему привела глупая страсть к рыцарским подвигам сгубила двадцать человек без всякой пользы. Их кровь на его руках. Чандос узнает о его безумствах. Пусть убирается в Англию, как только замок будет взят.
      Так жестоко говорил Ноллес, и Найджел испытывал тем большую горечь, что признавал справедливость его слов и знал, что Чандос сказал бы то же самое, хотя, быть может, и более мягко. Он выслушал в почтительном молчании, как повелевал ему долг, а затем поклонился своему суровому наставнику, ушел на край лагеря, кинулся на землю среди кустов, уткнулся лицом в ладони и отчаянно разрыдался - столь жгучих слез он никогда еще не проливал. Все его тело болело от ожогов, от десятков полученных ударов, но дух в нем был настолько сильнее плоти, что телесные страдания казались ему ничем в сравнении со стыдом и печалью, разрывавшими его сердце.
      Затем самая, казалось бы, малость изменила ход его мыслей в принесла ему некоторое утешение. Он снял железные рукавицы, и, когда стаскивал левую, пальцы его коснулись браслета, который Мери застегнула на его запястье, когда они стояли на холме святой Екатерины у Гилфордской дороги. Ему вспомнились слова, искусно вплетенные в золотую филигрань: "Делай, что должно, что бы ни случилось" - вот закон рыцаря".
      Девиз-этот эхом отдавался в его усталом мозгу. Да, он поступил согласно велению долга, как ему казалось в ту минуту. Правда, обернулось это скверно, однако человеку свойственно ошибаться. Возьми он замок, Ноллес, конечно же, простил бы и забыл все остальное. А если он его не взял, так не по своей вине. Сделать больше не мог бы никто. Мери, будь она там, наверное, одобрила бы его рвение... Он уснул, и над ним наклонилось ее смуглое лицо, полное гордости за него и жалости. Она протянула руку и коснулась его плеча... Найджел вскочил, протирая глаза, ибо в сон, как порой бывает, вплелась явь, и кто-то действительно наклонялся над ним в темноте и тряс его за плечо. Но только нежный голос и ласковое прикосновение леди Мери внезапно превратились в хриплый бас и жесткие пальцы Черного Саймона, беспощадного воина из Норича.
      - Ты ведь сквайр Лоринг? - сказал он, приблизив к нему свое лицо почти вплотную.
      - Он самый. Чего ты хочешь?
      - Я обшарил весь лагерь и не нашел тебя, но потом увидел возле этих кустов твоего приметного коня и сообразил, что ты где-то рядом. Мне надо поговорить с тобой.
      - Говори.
      - Лучник Эйлуорд мой друг, а по Божьему соизволению своих друзей я люблю так же горячо, как ненавижу своих врагов. Он твой слуга, и, по-моему, ты его тоже любишь.
      - Еще бы мне его не любить!
      - Значит, сквайр Лоринг, у тебя и у меня есть больше причин постараться для него, чем у всех прочих. Они ведь думают теперь только о том, как взять замок, а не о том, как выручить тех, кто там томится. Неужто ты не понимаешь, что барон разбойник, чуть дело обернется против него, перережет горло пленным? Он же знает, что ему все равно пощады ждать нечего. Так или не так?
      - Клянусь святым Павлом! Об этом я не подумал.
      - Я был рядом с тобой, когда ты рубил внутренние ворота, - продолжал Саймон. - Но когда мне показалось, что они поддаются, я сказал про себя: "Прощай, Сэмкин! Больше я тебя не увижу". У этого барона в сердце одна желчь, как и у меня. А по-твоему, отдал бы я своих пленных живыми, коли бы меня принуждали? Нет и нет! Останься этот день за нами, для них он стал бы последним.
      - Пожалуй, ты прав, Саймон, - сказал Найджел, - и такая мысль должна смягчить наш стыд. Но если мы их не спасем, взяв замок, значит, гибель их предрешена.
      - Может, так, а может, и не так, - медленно ответил Саймон. - Сдается мне, что, возьми мы замок врасплох, они не успеют расправиться с пленными.
      Найджел наклонился к нему и крепко сжал его локоть.
      - Ты что-то придумал, Саймон! Открой мне свой план.
      - Я хотел рассказать сэру Роберту, да только он готовится к завтрашнему штурму и от своего намерения не отступит. План-то у меня есть, а вот хорош он или плох, сказать не могу, пока дело не дойдет до дела. Только прежде дай объяснить, как он пришел мне в голову. Нынче утром, пока я сидел во рву, запомнился мне один арбалетчик на стене. Рыжий детина с белым лицом и родимым пятном во всю щеку.
      - Но при чем тут Эйлуорд?
      - Сейчас узнаешь. Ввечеру я с десятком товарищей обходил кругом укрепления на том холме, не высмотрим ли какого слабого места. Они повылазили на стену и принялись нас поносить, а среди них был детина с белым лицом, рыжими волосами и родимым пятном на щеке. Как ты это растолкуешь, сквайр Найджел?
      - Ну, он перешел туда из замка.
      - Ничего другого быть не могло. Двух таких одинаково меченных в мире не сыщется. Но коли он перешел туда из замка, то не по земле же. Кругом тут всюду наши.
      - Клянусь святым Павлом, я понял, куда ты клонишь! - воскликнул Найджел. - Ты думаешь, что от замка туда ведет подземный ход.
      - Не думаю, а знаю.
      - Так если мы займем крепостцу, то пройдем по нему в замок и возьмем его!
      - Верно-то верно, - ответил Саймон, - но опасно: ведь в замке сразу узнают, что мы ее штурмуем, перегородят ход и перебьют пленников прежде, чем мы до них доберемся.
      - Что же ты задумал?
      - Коли мы найдем этот ход сверху, сквайр Найджел, что нам помешает докопаться до него, взломать свод и открыть себе доступ и в замок, и в крепостцу, а они там ничего знать не будут?