Дорога от Динана до Кона, по которой двигалось маленькое войско, то взбегала на пологие холмы, то спускалась в лощины, слева тянулась болотистая равнина, где на своем пути к морю петляла река Ране, справа простирались леса, укрывавшие редкие деревушки, такие убогие и нищие, что ни один грабитель не стал бы тратить на них время. При первой вспышке солнца на железной каске крестьяне спешили укрыться среди кустов на опушке, откуда в любой миг могли ускользнуть в тайные убежища под защитой густой чащи. Они равно и тяжко страдали от бесчинств конных и пеших солдат, под чьим бы знаменем те ни воевали, а когда подвертывался удобный случай, свирепо мстили за свои обиды, тоже не разбирая между соперничающими партиями, чем обрекали себя на новые страдания.
      Англичане вскоре убедились, на что способны эти несчастные существа, низведенные до положения диких зверей, - неподалеку от Кона они наткнулись на труп собрата по оружию, попавшего в засаду и убитого. Каким образом крестьяне сумели его одолеть, отгадать было невозможно, однако ужасный способ, каким удалось убить его, несмотря на броню, сомнений не вызывал. По меньшей мере восемь человек приволокли огромный камень и бросили на него. Он лежал раздавленный, точно краб в разбитой скорлупе. И пока отряд угрюмо проходил мимо, кулаки гневно грозили в сторону леса, страшные проклятия сыпались на попрятавшихся там убийц несчастного, чья эмблема - моленский крест - свидетельствовала, что он состоял на службе у дома Бенгли, глава которого, сэр Уолтер, в это время командовал английскими силами в Бретани.
      Сэр Роберт Ноллес не раз бывал тут и вел своих людей с искусством и предусмотрительностью опытного ветерана, который старается ничего не оставлять на волю случая и пропускает мимо ушей упреки глупцов в излишней осторожности. В Динане он набрал еще лучников и жандармов, так что в войске его теперь было около пятисот солдат. Впереди под его началом ехали пятьдесят конных копейщиков в полном вооружении, готовые отразить любое внезапное нападение. За ними шли лучники, замыкал же колонну второй конный отряд. По флангам располагались дозоры конников, а десяток разведчиков, развернувшихся веером, осматривали каждый овраг и лощину впереди. Вот так трое суток сэр Роберт Ноллес продвигался вперед по Южной дороге.
      Сэр Томас Перси и сэр Джеймс Астли догнали авангард, и Ноллес объяснил им план предстоящей кампании. Оба они были молоды, отличались горячностью и пылко мечтали о неслыханных подвигах, о славе странствующих рыцарей, однако Ноллес, наделенный ясным холодным умом и железной целеустремленностью, ни на миг не забывал о том, зачем он послан в Бретань.
      - Клянусь святым Дунстаном и всеми линдисфарнскими святыми! - вскричал пламенный сын английского севера. - Не по душе мне ехать вперед, когда и справа и слева нас ждут славные деяния! Я слышал, что французы в Эвране, на том берегу реки, и разве вон тот замок, чьи башни встают над лесом, не в руках предателя, изменившего своему сюзерену герцогу Монфору? А дорога эта ничего достойного наших мечей нам не сулит. Люди тут, видно, войны чураются. Да если бы мы углубились настолько за шотландскую границу, так нам бы уже представилось немало случаев заслужить честь или совершить что-нибудь достойное.
      - Твоя правда, Томас! - воскликнул Астли, краснолицый и вспыльчивый молодой человек. - Французы сами к нам не явятся, это видно, а потому надобно нам явиться к ним. Какой рыцарь не посмеется над тем, что мы уже третий день ползем по этой дороге, будто нас подстерегают тысячи опасностей, тогда как вокруг лишь жалкий крестьянский сброд.
      Но Роберт Ноллес покачал головой.
      - Нам неизвестно, что скрывают эти леса, что прячется за теми холмами, - сказал он. - А когда я ничего не знаю, то всегда стараюсь быть готовым к наихудшему. Этого требует благоразумие.
      - Твои враги найдут слово пожестче, - презрительно бросил Астли. - И не думай, что меня ввергнут в трепет твои нахмуренные брови, сэр Роберт, как не переубедит меня и твой гнев. Видывал я в других глазах и не такую ярость, но не пугался.
      - Речи твои, сэр Джеймс, и неучтивы и неумны, - ответил Ноллес. - Будь я волен в своих поступках, то загнал бы их назад в твою глотку вот этим кинжалом. Но я здесь для того, чтобы вести это войско безопасным путем и без ущерба для него, а не ссориться с каждым дурнем, у которого не хватает умишка понять, какие предосторожности необходимо принимать в походе. Как ты не видишь? Да начни я сворачивать направо и налево по твоему желанию, так ослабил бы свои силы прежде, чем достиг бы места, где их можно употребить с наибольшей выгодой!
      - А где это место? - спросил Перси. - Клянусь Богом, Астли, сдается мне, едем мы с рыцарем, который знает о войне больше нас с тобой, и разумнее будет следовать его советам. Так расскажи нам, что ты замыслил.
      - В тридцати милях дальше, - ответил Ноллес, - расположена крепость Плоэрмель, которую с сильным гарнизоном держит англичанин Бамбро. А неподалеку оттуда стоит замок Жослен, где находится Робер Бомануар с большим числом бретонцев. Я намерен соединить силы с Бамбро, чтобы мы могли вместе осадить Жослен, взять его, стать господами всей средней части Бретани и выступить против французов на юге.
      - Поистине лучше не придумаешь, - убежденно сказал Перси, - и клянусь тебе спасением души, что тут я с тобой до конца! Уж конечно, когда мы поглубже вторгнемся в их край, они соберутся вместе и попытаются выступить против нас. Только вот, клянусь всеми линдисфарнскими святыми, за единый летний день в Лидсдейле или в Джедбергском лесу я встречал больше врагов, чем до сих пор видел в Бретани. Но поглядите-ка на тех всадников. Это же наши конники, верно? А кого же они привязали к стременам?
      Из дубравы слева от дороги выехали конные лучники и рысью направились к трем остановившимся рыцарям. Рядом с двумя лошадьми бежали два злополучных крестьянина. Привязанные за кисть руки к ремню стремени, они подпрыгивали, спотыкались и напрягали все силы, чтобы удержаться на ногах. Один был высокий, тощий, светло-рыжий. Другой низенький и смуглый, но оба заросли такой коростой грязи, их нечесаные волосы были так излохмачены и спутаны, а тела прикрывали такие лохмотья, что они совсем утратили человеческий облик и больше походили на диких зверей.
      - Это еще что? - сурово спросил Ноллес. - Или я не приказал вам не трогать мирных жителей?
      Старый Уот из Карлайла, возглавлявший лучников, поднял над головой меч, пояс и кинжал.
      - С твоего позволения, благородный сэр, - сказал он, - я увидел, как что-то заблестело, и подумал, что в руках, созданных для плуга и лопаты, так блестеть ничто не может. Тогда мы их догнали, отобрали у них меч и пояс с кинжалом и увидели на них крест Бентли, ну и поняли, что забрали они их у того убитого англичанина. Значит, они двое из тех злодеев, которые его убили, и по справедливости мы должны воздать им тем же.
      И действительно, на мече, поясе и кинжале сверкал серебряный моленский крест, точно такой же, какой они видели на латах мертвеца. Ноллес поглядел на меч и перевел взгляд на пленников. Лицо у него было каменным. Увидев эти беспощадные глаза, они с бессвязными воплями упали на колени, выкрикивая мольбы и объяснения на наречии, которого никто не смог понять.
      - Мы должны обезопасить дороги для английских путников, - сказал Ноллес. - Эти люди повинны смерти. Повесьте их вот на том дубе!
      Он кивнул на кряжистый дуб у самой дороги, тронул коня и поехал дальше вместе с двумя рыцарями, но старый лучник поскакал за ним.
      - С твоего разрешения, сэр Роберт, лучники хотят казнить злодеев на свой лад, - сказал он.
      - Лишь бы их казнили, а как, мне все равно, - небрежно ответил Ноллес и продолжил путь, ни разу не оглянувшись.
      В те суровые времена человеческая жизнь стоила дешево. Захваченных в плен простых воинов или моряков победители без разбора и без жалости тут же предавали смерти. Война была жестокой игрой, а ставкой - смерть проигравших, и ставку эту победители требовали, а побежденные уплачивали без каких-либо сомнений и колебаний. Пощадить могли только рыцаря, ибо живой он стоил больше мертвого, так как за него можно было получить выкуп. Люди, прошедшие обучение в такой школе, знающие, что в любую минуту может настать их черед, разумеется, считали расправу с двумя крестьянами-убийцами не стоящим внимания пустяком.
      Впрочем, у лучников на сей раз была особая причина просить, чтобы пленников отдали им. Между лысым старым мастером Бартоломью и долговязым йоркширцем Неддом Уиддингтоном после их спора на борту "Василиска" все время тлела вражда, а в Динане она вспыхнула жарким пламенем и привела к стычке, в результате которой не только они оба, но еще и десяток их приятелей в конце концов растянулись на булыжнике. Ожесточенную распрю вызвал вопрос о том, кто из них искуснее в обращении с длинным луком, и вот теперь у их товарищей родился жестокий план, позволявший раз и навсегда установить, чья меткость все-таки выше.
      В двухстах шагах от дороги начинался густой лес, отделенный от нее ровным лугом. Крестьян отвели в сторону на пятьдесят шагов и поставили лицом к лесу, удерживая их за веревки. Ничего не понимая, они со страхом поглядывали через плечо на дорогу, где шли деловитые приготовления.
      Старик Бартоломью и верзила йоркширец вышли из рядов и встали плечо к плечу с луком в левой руке и единственной стрелой в правой. Они бережно натянули тетиву, смазали жиром перчатки для стрельбы и застегнули на запястьях предохранители. Оба сорвали по нескольку травинок, чтобы измерить силу и направление ветра, проверили все мелочи, встали боком к мишени и выдвинули ногу для устойчивости. Со всех сторон их осыпали советами нередко насмешливыми.
      - Ветер три четверти, мастер Бартоломью! - крикнул кто-то. - Целься на ширину спины вправо!
      - Да только не своей спины! - захохотал другой. - Не то пошлешь стрелу мимо.
      - А такой ветер стрелу, пущенную хорошо, не отклонит, - вмешался третий. - Целься прямо в него и не промажешь.
      - Не ударь лицом в грязь, не посрами наши холмы! - крикнул земляк йоркширца. - Тетиву отпусти легонько, не дергай, не то я обеднею на пять серебряных монет.
      - Ставлю недельное жалованье на Бартоломью! - раздался чей-то возглас. - Эй, лысая башка, не подведи меня!
      - Хватит, хватит! Прикусите языки, ребята! - прикрикнул старый Уот из Карлайла. - Коли б вы на стрелы были так же бойки, против вас никто бы не выстоял! Ты стреляй в коротышку, Бартоломью, а ты в высокого, Нед. Дайте им пробежать, пока я не скомандую, а тогда каждый пусть сам решает, когда выстрелить и каким манером. Готовы? Эй, там, Хейлуорд, Беддингтон, пускайте их!
      Веревки были сдернуты, и пленники, пригнувшись, кинулись к лесу, а лучники заулюлюкали, как загонщики на охоте, вспугнувшие зайца. Соперники, наложив стрелы, замерли, точно две светло-бурые статуи, не спуская напряженного взгляда с бегущих и медленно поднимая луки но мере того, как расстояние увеличивалось. Бретонцы уже преодолели половину расстояния до леса, а старый Уот все молчал. То ли из жалости, то ли по злокозненности, но в любом случае шансы пленников на спасение достаточно возросли. Наконец, когда от дороги их отделяло уже сто двадцать шагов, он повернул седую голову и крикнул:
      - Стреляй!
      И тут же зазвенела тетива йоркширца. Нет, не по ошибке он заслужил славу одного из смертоноснейших лучников севера и дважды выигрывал серебряную стрелу на состязаниях в Селби. Метко пущенная роковая стрела вонзилась в согнутую спину рыжего крестьянина по оперение. Он упал ничком, даже не застонав, и неподвижно распростерся на траве, а короткие белые перья между темными лопатками показывали, куда смерть нанесла свой удар.
      Йоркширец подбросил лук в воздух и заплясал от радости, а его товарищи в свирепом восторге разразились одобрительными криками, которые внезапно сменились громовым хохотом и насмешливыми воплями.
      Второй крестьянин, более хитрый, бежал медленнее, но часто оглядывался, а увидев участь своего товарища, и вовсе остановился. Он не спускал глаз с натянутого лука и, едва тетива была отпущена, кинулся на траву, услышал, как стрела просвистела над ним, и увидел, как она впилась в дерн немного впереди. Тотчас он вскочил на ноги и под вопли и улюлюканье лучников кинулся к спасительному лесу. Вот он уже на опушке, а ближайшего из его мучителей отделяют от него двести шагов! Здесь им до него не добраться! Возле густых кустов он почувствовал себя в безопасности, точно кролик у входа в нору. И, возликовав, не удержался - заплясал, презрительно щелкая пальцами и потешаясь над дураками, которые его упустили. Откинув голову, беглец насмешливо завыл по-собачьи, и в этот миг горло ему пронзила стрела. Он рухнул мертвый на папоротник, и у дороги воцарилась недоумевающая тишина, а затем лучники подняли торжествующий крик.
      - Клянусь святым крестом Беверли, такого выстрела я уже много лет не видывал! - вскричал старый Уот. - Мне и самому не пустить стрелы лучше, даже стань я опять молодым. Кто из вас попал в него?
      - Эйлуорд из Тилфорда, Сэмкин Эйлуорд! - ответил хор голосов, и покрасневшего от таких похвал лучника вытолкнули вперед.
      - Жалко, цель была такая, - пробормотал Эйлуорд. - Я бы отпустил его с миром, да только, как он принялся над нами смеяться, пальцы у меня сами лук натянули!
      - Вижу, вижу, что лучник ты хоть куда, - сказал старый Уот. - И на душе у меня покойней стало. Коли я живым не вернусь, останется после меня стрелок, достойный поддерживать честь нашего ремесла. А теперь заберите свои стрелы и в путь: вон сэр Роберт ждет нас на холме.
      Весь день Ноллес вел отряд по обезлюдевшему, одичалому краю, где в лесном сумраке таились существа, потерявшие человеческий образ и душу зайцы с сильными, волки со слабыми. Порой, поднимаясь по склону, они успевали увидеть в отдалении всадников, которые тотчас исчезали. Иногда из укрытых холмами селений доносился набатный звон, и дважды дорога приводила к замкам, но при их приближении подъемные мосты повисали в воздухе, а на стенах выстраивались солдаты и осыпали их насмешками из-за зубцов. С их лугов англичане забрали нескольких пасшихся там волов и овец, однако тратить силы на каменные стены Ноллес склонен не был и продолжал путь.
      В Сен-Меэне они увидели большой женский монастырь, окруженный серыми стенами в разводах лишайника, - тихий оазис мира среди пустыни войны, где среди плодовых деревьев трудились и отдыхали монахини в черных одеяниях, оберегаемые от зла сильной и кроткой рукой Церкви. Проходя мимо, лучники сдергивали каски, ибо самый дерзкий, самый беспощадный не смел преступить незримый предел, охраняемый страхом перед отлучением и ночной погибелью единственной защитой слабого от насильника в этом перепаханном оружием краю.
      В Сен-Меэне маленькое войско расположилось на бивак. Когда же был приготовлен и съеден полуденный обед и войско после краткого отдыха вновь построилось, Ноллес отозвал Найджела в сторону.
      - Найджел, - сказал он, - сдается мне, такого сильного и, полагаю, быстрого скакуна, как твой, я еще не видывал.
      - Да, благородный сэр, конь поистине чудесный, - ответил Найджел.
      С того дня как они ступили на палубу "Василиска", между ним и его молодым начальником успели возникнуть искренняя привязанность и взаимное уважение.
      - Пожалуй, тебе следует дать ему хорошенько поразмяться, он ведь уже отяжелел, - сказал рыцарь. - А теперь, Найджел, ответь: что ты видишь на склоне дальнего холма через вот этот просвет между ясенем и большим камнем?
      - Белое пятно. Лошадь, не иначе.
      - Я следил за ней все утро, Найджел. Этот всадник упорно держится на нашем фланге, то ли следит за нами, то ли наводит на нас врагов. Я же рад был бы поговорить с каким-нибудь пленным - очень нелишне узнать что-нибудь о здешних местах, а крестьяне тут не понимают ни французского, ни английского. Задержись здесь, когда мы выступим. Он, конечно, последует за нами, и вон та дубрава не даст ему тебя заметить. Обогни ее так, чтобы оказаться позади него. Слева широкая равнина, справа будем мы. Если твой конь окажется быстрее, то тебе останется только взять его в плен.
      Найджел тем временем уже спрыгнул на землю и подтягивал подпругу.
      - Нет, спешить ни к чему. Начать погоню ты должен! только когда мы отойдем на две мили. А главное, прошу тебя, Найджел, выкинь на время из головы странствующих рыцарей. Мне нужен этот человек - он и сведения, которые я могу от него получить. Забудь о подвигах и помни только о нуждах нашего войска. Когда возьмешь его, следуй на запад за солнцем и где-нибудь непременно выедешь на эту дорогу.
      Найджел укрылся с Бурелетом в тени монастырской стены. Оба они изнывали от нетерпения, а сверху шесть простодушных монахинь круглыми глазами созерцали это непривычное и пугающее видение суетного мира. Наконец длинная колонна скрылась из вида за изгибом дороги, и белое пятно исчезло с открытого зеленого склона. Найджел склонил перед монахинями покрытую шлемом голову, дернул поводья и поскакал выполнять возложенное на него поручение. Глаза монахинь округлились еще больше, а золотистый конь и сверкающий всадник обогнули опушку, несколько раз мелькнули между стволами и скрылись за ними. Проводив их взглядом, святые сестры вновь принялись подрезать ветки и сажать рассаду, томимые мыслями о прекрасном и грозном мире за серой, обросшей лишайниками стеной.
      Все произошло именно так, как сказал Ноллес. Когда Найджел обогнул дубраву, на лугу перед собой он увидел всадника на белой лошади так близко, что ясно разглядел и стройную молодую фигуру, и гордую осанку, и лиловую шелковую тунику, и черную шапочку с ниспадающим красным пером. Молодой незнакомец был без доспехов, но на боку у него сверкал меч. Ехал он с небрежной беззаботностью, словно не страшился никого и ничего, а взгляд его был устремлен на английскую колонну, двигавшуюся по дороге. Он столь внимательно следил за ними, что забыл о собственной безопасности, и только когда его слуха достиг громкий топот тяжелых копыт, обернулся в седле, очень спокойно и хладнокровно смерил Найджела взглядом, потом тряхнул поводьями и помчался быстрее птицы к гряде холмов слева.
      В этот день Бурелет встретил достойного соперника. Белый скакун, на две трети арабских кровей, нес меньшую тяжесть, так как Найджел был в полном вооружении. Пять миль они неслись по открытому лугу, и расстояние между ними не увеличивалось и не уменьшалось даже на сто шагов. Они оставили позади гребень первого холма и помчались вниз по склону, а всадник впереди то и дело оглядывался на преследователя, словно вовсе не спасался бегством, но, гордясь своим конем, охотно принял внезапно навязанное ему состязание. У подошвы холма начиналась болотистая равнина, усеянная огромными друидическими монолитами, часть которых еще стояла, часть упала, а некоторые пары были накрыты горизонтальными глыбами, образуя подобие дверей какого-то давно исчезнувшего гигантского здания. Через болото вела тропа, обрамленная зарослями камыша, предупреждавшими, что сворачивать с нее небезопасно. Во многих местах тропу пересекали рухнувшие монолиты, но белый конь одним прыжком перемахивал через них, как следом за ним и Бурелет. Затем милю они скакали по зыбкой почве, где более легкий вес сыграл свою роль, но затем поднялись на сухую равнину, и некоторый перевес оказался на стороне Найджела. Поперек их пути пролегла дорога, больше напоминавшая канаву, но белый конь взял ее одним могучим прыжком, что затем проделал и золотистый. Впереди показались два крутых холма, разделенные узкой ложбиной, заросшей кустами. Найджел увидел, как белый конь погрузился в них почти по грудь.
      Мгновение спустя его задние копыта взвились в воздух, и всадник слетел с седла. Из кустов донеслись торжествующие вопли, к упавшему, размахивая дубинами и копьями, ринулся десяток диких фигур.
      - A moi, Anglais, a moi! {Ко мне, англичанин, ко мне! (франц.).} крикнул кто-то, и Найджел увидел, как юный всадник, пошатываясь, поднялся на ноги, нанес несколько ударов мечом и вновь упал под натиском нападавших.
      Между людьми благородной крови, соблюдавшими рыцарские обычаи, существовал дух товарищества, объединявший их, когда приходилось отбиваться от врагов подлого происхождения или от нарушавших принятые законы войны. И на этот раз засаду устроили не воины. Одежда, оружие, злорадные крики и беспорядочное нападение всех на одного выдавали в них разбойников - таких же, как те, кто убил англичанина на дороге. Натягивая через тропу в узких лощинах хорошо спрятанную веревку, они поджидали одиноких всадников, как поджидает добычу птицелов, укрывшись возле силков. Расчет у них был один: лошадь наткнется грудью на невидимую веревку, упадет, увлекая за собой наездника, которого они и прикончат, пока он еще не опомнится после падения.
      Такая судьба поджидала бы и незнакомца, как многих и многих до него, если бы за ним не погнался Найджел. Во мгновение ока Бурелет разметал тех, кто старался нанести удар по лежащему, и тотчас два разбойника пали под мечом Найджела. В его нагрудник со звоном ткнулось копье, но один взмах меча срубил наконечник, а второй - голову того, в чьих руках оно было. Тщетно они обрушивали град ударов на закованного в железо человека, его меч сверкал между ними, как молния, а взбешенный конь взметывал над их головами передние копыта с тяжелыми подковами, сверкая налитыми кровью глазами.
      С криками и стонами они бросились врассыпную по кустам, перепрыгивая через валуны, ныряя под низко нависающие ветки, и гнаться за ними верхом было бы бессмысленно. Гнусная шайка исчезла столь же внезапно, как и появилась, и только четыре трупа в жалких рубищах, оставшиеся лежать среди папоротника, напоминали о случившемся..
      Найджел привязал Бурелета к терновнику и занялся жертвой нападения. Белый конь поднялся на ноги и с тихим тоскливым ржанием глядел на своего распростертого хозяина. - Тот упал под сокрушительным ударом дубины, которую ему удалось лишь отчасти отбить мечом, и на лбу у него багровела кровоточащая ссадина. Но вылитая ему на лицо вода, зачерпнутая из ключа, журчавшего в овражке, сразу привела его в чувство. Он был еще совсем юным, с нежным, почти девичьим лицом и огромными синими глазами, с недоумением обратившимися на Найджела.
      - Кто ты? - спросил он. - А, да! Вспомнил. Ты молодой англичанин и гнался за мной на огромном золотом коне. Клянусь Богоматерью Рокамадурской, чей образ у меня на груди, я никогда не поверил бы, что найдется лошадь, способная так долго держаться на равных с Шарлеманем! Но ставлю сто золотых, англичанин, что на пяти милях я тебя обойду!
      - Нет, - ответил Найджел, - отложим разговоры о состязаниях, пока ты вновь не сядешь твердо в седло. Я Найджел из Тилфорда, принадлежу к благородному роду Лорингов, оруженосец и сын рыцаря. А как зовешься ты, любезный сэр?
      - Я тоже оруженосец и сын рыцаря, а зовусь Рауль де ла Рош Пьер де Бра. Отец мой владелец Гробуа, вассал благородного графа Тулузского с правом фоссы и фурки, а также суда высокого, среднего и низкого. - Он приподнялся, сел и протер глаза. - Англичанин, ты спас мне жизнь, как и я спас бы твою, увидев, что эти визгливые псы набросились на человека благородной крови. Но теперь я в твоей воле. Так какова же она?
      - Когда ты сможешь сесть на коня, мы нагоним мой отряд.
      - Увы! Этого я и страшился услышать. Возьми я в плен тебя, Найджел... Это ведь твое имя?.. Возьми я в плен тебя, то не поступил бы так!
      - Ну а как же распорядился бы ты? - спросил Найджел, покоренный смелостью и прямотой своего пленника.
      - Я бы не воспользовался несчастной случайностью, которая отдала меня в твою власть, а вручил бы тебе меч и сошелся с тобой в честном поединке, дабы получить право послать тебя к моей прекрасной возлюбленной и показать ей, какие подвиги я совершаю во имя ее красоты.
      - Слова твои поистине верны и благородны, - ответил Найджел. - Клянусь святым Павлом, я еще не встречал человека, который вел бы себя достойнее! Но ведь я в броне, а ты нет, и не вижу, как могли бы мы скрестить мечи.
      - Любезный Найджел, ты ведь можешь снять доспехи!
      - Но тогда я останусь в одном исподнем.
      - Это легко поправить: я с радостью разденусь до исподнего.
      Найджел поглядел на француза жаждущим взглядом, но грустно покачал головой.
      - Увы! Это нам не суждено, - ответил он. - Сэр Роберт поручил мне доставить тебя к нему, ибо он хочет поговорить с тобой. Чего бы я только ни отдал, лишь бы исполнить твою просьбу! У меня ведь тоже есть прекрасная возлюбленная, и самое мое горячее желание - послать тебя к ней. Какой мне толк от тебя, Рауль, если твой плен не принес мне чести? Но как ты себя чувствуешь?
      Молодой француз уже поднялся на ноги.
      - Не отбирай у меня меча, - сказал он. - Я твой, даже если ко мне придут на выручку. Пожалуй, я уже могу сесть в седло, хотя голова у меня и звенит, как надтреснутый колокол.
      Найджел не имел ни малейшего представления, где сейчас находятся его товарищи, но помнил слова сэра Роберта, что ему надо следовать за солнцем и рано или поздно он выедет на их дорогу. Пока они неторопливой рысью трусили вверх и вниз по склонам, француз совсем оправился, и они весело болтали обо всем на свете.
      - Я только недавно приехал из Франции, - рассказывал Рауль, - в надежде, что в этом краю сумею заслужить честь и славу: я слышал, что англичане закаленные воины и превосходные противники. Мои мулы с багажом в Эвране, а я поехал вперед посмотреть, сулит ли мне что-нибудь судьба, увидел ваше войско и поехал следом, уповая найти благородное приключение и честь. Потом ты поскакал за мной, и я отдал бы все золотые кубки моего отца, лишь бы на мне были доспехи и я мог бы повернуть тебе навстречу. Я поклялся графине Беатрисе, что пришлю двух-трех англичан поцеловать ей руку.
      - Ну, это еще не самый страшный жребий! - заметил Найджел. - А эта прекрасная дама - твоя невеста?
      - Она моя возлюбленная, - ответил француз. - Мы ждем только, чтобы граф погиб на поле битвы, и тогда, сочетаемся браком. А твоя дама, Найджел? Я хотел бы ее, увидеть.
      - Быть может, и увидишь, любезный сэр, - сказал Найджел, - ибо чем ближе я тебя узнаю, тем горячее мое желание помериться с тобой силами. И мне кажется, у нас будет случай обратить нашу встречу на пользу нам обоим. Ведь когда сэр Роберт расспросит тебя, я могу по праву распорядиться тобой, как сочту нужным.
      - И как же ты распорядишься, Найджел?
      - Мы непременно сойдемся в поединке, и либо я увижу леди Беатрису, либо ты увидишь леди Мери. Нет, не благодари меня! Ведь я, как и ты, приехал в этот край на поиски чести и не знаю, где мне еще ее искать, как не на конце твоего меча. Мой благородный господин сэр Джон Чандос много раз говорил мне, что ему еще не доводилось встретить французского рыцаря или оруженосца, чье общество не доставило бы ему много удовольствия и пользы, и теперь я убедился, что он говорил чистую правду.
      Около часа новые друзья ехали бок о бок, и француз пел хвалы своей даме, чью перчатку извлек из кармана, подвязку вынул из-за ворота туники, а башмачок достал из седельной сумки. Она была белокурой, и, услышав, что Мери брюнетка, он тут же потребовал, чтобы они остановились и с оружием в руках решили, какой цвет волос прекраснее. Рассказывал он и про родовой замок в Лоте у истоков прекрасной Гаронны: о сотне лошадей в конюшнях, о семидесяти охотничьих собаках на псарне, о пятидесяти соколах в клобучках и путах. Его английский друг непременно погостит у него там, когда кончится война, и какие это будут золотые дни!
      Найджел, чью английскую холодность растопил этот юный луч южного солнца, принялся в свою очередь рассказывать о вересковых холмах Суррея, о Вулмерском лесе и даже о священных покоях Косфорда,
      Вот так они ехали на закат под мерный топот лошадиных копыт, уносясь мыслями к дальним родным краям, как вдруг нежданный звук заставил их мгновенно возвратиться на коварные холмы Бретани.
      За грядой, к которой они направлялись, прогремела труба. Издали ей протяжно ответила другая.
      - Это ваш лагерь?
      - Нет, - возразил Найджел, - у нас есть только дудки и литавры. Поостережемся! Мы же не знаем, что там впереди. Прошу тебя, свернем вон туда и все увидим, оставшись незамеченными.
      Гребень усыпали валуны, и, укрывшись за ними, оруженосцы увидели длинную скалистую долину. На пологом холме виднелась невысокая крепостца. А на некотором расстоянии от нее возвышался угрюмый замок, столь же мощный, как скала, на которой он стоял, с массивным донжоном у одного угла и четырьмя длинными стенами в прорезях бойниц. Над башней гордо развевалось большое знамя с гербом, который в лучах заходящего солнца отливал красным. Найджел приставил ладонь к глазам и свел брови.
      - Это не герб Англии, и не лилии Франции, и не горностай Бретани, промолвил он. - Владелец замка воюет сам за себя, раз поднял над ним свое знамя. И герб его, кажется, червленая голова на серебряном поле.
      - Окровавленная голова на серебряном блюде! - вскричал француз. - Меня остерегали против него. Это не человек, друг Найджел, а чудовище, которое ведет войну и с англичанами, и с французами, и со всем христианским миром. Неужели ты не слышал про Мясника из Ла-Броиньера?
      - Нет, никогда.
      - Во Франции его имя проклято. Ведь не далее как в этом году я слышал, что он убил Жиля де Сент-Поля, друга английского короля.
      - Поистине так. Теперь я вспоминаю, как про это говорили в Кале перед тем, как мы отплыли.
      - Значит, здесь его гнездо, и да смилуется над тобой Господь, если ты войдешь вон под ту арку! Еще ни один пленник не выходил оттуда живым. С тех пор как началась война, он сам себе король, и в его подвалах спрятаны богатства, награбленные за одиннадцать лет. Как может настичь его правосудие, если никому не ведомо, чья Бретань? Но когда мы выгоним вас всех на ваш островок, то, клянусь Богоматерью, мы взыщем с владельца этого замка все его тяжкие долги!
      В эту минуту вновь загремела труба. Звук ее доносился не из замка, но с дальнего конца долины. На стенах замка протрубили ответный сигнал. И тут появился беспорядочно растянувшийся отряд, который возвращался в свое убежище после какого-то разбойничьего набега.