Выругавшись, он нанес удар правой. Шляпка вдруг ловко нырнула и последовал молниеносный ответ: острые, как бритва, костяшки рассекли боксеру кожу под глазом.
      Подбадриваемая восторженными воплями многочисленной толпы, старушка принялась пританцовывать вокруг лжесвященника, ловко уклоняясь от его тяжеловесных ударов и отвечая более чем успешными контрвыпадами.
      В какой-то момент, поскользнувшись, она плюхнулась на юбку, но тут же вскочила и завопила:
      - Ах, вульгарный мужлан! И у тебя рука поднялась на слабую женщину? Ну, так получай за это. Вот тебе, грубиян неотесанный!
      Забияка Хупер впервые в жизни струсил. Странное существо, с которым ему пришлось вступить в схватку, было неуловимо, как тень, но наносило при этом удары столь точные, что кровь капля по капле потекла с его подбородка. С изумленной физиономией Хупер невольно отпрянул от странной соперницы, и... В ту же секунду звезда его могущества стремительно закатилась. Только быстрый успех мог бы его спасти. Замешательство оказалось фатальным. Потому что во всей этой толпе не было, наверное, человека, который не затаил бы в душе обиду на хозяина и его подручного. Каждый ждал лишь удобного момента для мести.
      Человеческое кольцо с яростным ревом сомкнулось. Вихрь обезумевших от ярости лиц закружил вокруг тонкого раскрасневшегося лица лорда Бэрримора и бульдожьих челюстей Хупера. Еще секунду спустя оба оказались на земле: десяток тростей тут же взметнулись в воздух и опустились вниз.
      - Дайте подняться! Вы убьете меня! Ради Бога, дайте подняться! взмолился надтреснутый голос.
      Хупер, оправдывая сравнение с бульдогом, сражался молча, пока наконец не лишился чувств. Избитые и помятые, они покинули Сад: никому из их прежних жертв не приходилось так худо. Но куда больнее ссадин жалила лорда Бэрримора ужасная мысль о том, как теперь в каждом клубе, в каждой гостиной Лондона всю неделю будут смеяться над историей об Амелии и ее тетушке.
      Некоторое время сэр Чарльз, пошатываясь со смеху, стоял у скамейки, с которой ему было прекрасно видно происходящее. Пробравшись наконец сквозь толпу к своему желтому фаэтону, он не очень-то удивился, обнаружив на заднем сиденье двух развеселых дамочек, обменивавшихся с конюхами репликами не самого изящного свойства.
      - Эй вы, юные сорванцы! - бросил дядя через плечо, подбирая поводья.
      Дамочки оживленно захихикали.
      - Дядя Чарльз! - вскричала та, что выглядела постарше. - Позвольте представить вам мистера Джека Джарвиса из Брэйсноус-Колледжа. А теперь, я думаю, вам стоит отвезти нас куда-нибудь поужинать - представление это оказалось чрезвычайно утомительным. Надеюсь, завтра вы не откажете мне в удовольствии нанести вам визит в любое удобное для вас время. Да, и бланк для расписки в получении тысячи фунтов я, если не возражаете, тоже с собой прихвачу.
      1912 г.
      Блюмендайкский каньон
      (Подлинная колониальная история)
      Бродхерст уже закрыл лавку и удалился в заднюю комнату, выглядевшую в тот вечер необыкновенно уютно. Багрово-красные отсветы от пылающего в очаге огня плясали по стенам, причудливо отражаясь от украшающего их оружия и до блеска отполированных пороховниц. Но ни весело гудящее пламя, ни стоящая на столе внушительная бутыль темного стекла не могли развеять мрачное настроение двух мужчин, расположившихся по обе стороны от очага.
      - Двенадцать часов, - сказал старый Том, владелец лавки, бросив взгляд на старые деревянные ходики на стене, привезенные им еще в 1842 году. Очень странно, Джордж, что их до сих пор нет.
      - Ночь сегодня паршивая, - заметил его собеседник, протягивая руку за плиткой табака. - Может, Вавирра разлилась, или лошади устали, а скорее всего, ребята просто решили задержаться немного. Великий Бог, какой гром! Подай-ка мне уголек, Том.
      Говоривший изо всех сил старался держаться непринужденно, но в его голосе проскальзывали тревожные нотки, что не могло укрыться от чуткого уха Тома, метнувшего на приятеля озабоченный взгляд из-под косматых бровей.
      - Так ты считаешь, что с ними все в порядке, Джордж? - спросил он после паузы.
      - Что значит, все в порядке?
      - Ну, то есть, они в безопасности?
      - В безопасности? Что за вопрос? Конечно, они в безопасности! Да и какого дьявола может им угрожать, скажи на милость?
      - Нет-нет, я ничего такого не имел в виду, - поспешно заявил Том. Видишь ли, Джордж, с тех пор, как моя старуха померла, Морис для меня как свет в окошке. Вот я и беспокоюсь. Прошла неделя, как ребята уехали с прииска. Пора бы им уже и вернуться, хотя в задержке тоже нет ничего особенного. Ну, конечно, ничего - это все моя дурацкая мнительность!
      - Что им может угрожать? - повторил Джордж, больше, похоже, стараясь убедить самого себя, нежели товарища. - От прииска до Рэтхерста дорога прямая, а оттуда через холмы и каньоном к броду. Вавирру перейти, а там уж вниз по бушу до самого Трафальгара. Ничего не вижу страшного по дороге, разве не так? Мой Аллан, между прочим, не меньше дорог мне, чем тебе твой Морис, приятель, - продолжал он. - К тому же оба отлично знают брод, а больше и опасаться-то нечего. Наверняка, они будут здесь не позже завтрашнего вечера.
      - Дай Бог, чтобы так оно и было, - ответил Бродхерст, и оба погрузились в продолжительное молчание, неотрывно глядя на пламя в очаге и посасывая свои коротенькие глиняные трубки.
      Как верно заметил Джордж Хаттон, ночь выдалась на редкость паршивой. Ветер завывал в скалистых отрогах западных гор, вихрем кружился по улочкам Трафальгара, со свистом врывался в щели бревенчатых хижин и рвал плохо уложенную дранку с кровель. Улицы выглядели пустынными, если не считать одного-двух случайных прохожих, припозднившихся в каком-нибудь питейном заведении. Плотно кутаясь в плащи и с трудом пробиваясь против ветра, они спешили поскорей добраться до своих домов.
      Первым нарушил молчание Том, у которого, судя по всему, все еще кошки скребли на душе.
      - Ответь-ка мне, Джордж, - начал он, - что сталось с Джосайей Мейплтоном?
      - Отправился на прииски.
      - Верно, да только он прислал весточку, что возвращается назад.
      - Но так и не вернулся.
      - А куда делся Джош Хемфри? - задал после паузы новый вопрос Том.
      - Он тоже отправился на прииски.
      - Ну и как, вернулся он оттуда?
      - Прекрати, Бродхерст! Прекрати это, я тебе говорю! - воскликнул Хаттон, вскочив со стула и начав расхаживать взад-вперед по узкому помещению. - Ты что, совсем запугать меня хочешь? Да те парни наверняка где-то золотишко ищут, а может, фермерством решили заняться. Какое нам дело, в конце концов, где они шляются? Или ты думаешь, что у меня журнал заведен на каждого, как у инспектора Бертона на каторжников?
      - Ты сядь, Джордж, и послушай лучше, - сказал старик Том. - С этой дорогой последнее время творится что-то неладное - что-то такое, чего я не понимаю и боюсь. Ты должен помнить, как тот одноглазый мерзавец Мэлони зарабатывал денежки в самом начале золотой лихорадки. Он открыл кабак на главной дороге и построил его над рекой, аккурат в том месте, где Лина падает вниз. Ты ведь слыхал, как в задней комнате у него нашли деревянный желоб, спускающийся прямо в реку. Он подмешивал в выпивку какое-то зелье, а когда клиенты засыпали, спускал их одного за другим по желобу в вечность, как какие-нибудь тюки с товаром. Никто никогда не узнает, сколько душ было загублено таким манером. Между прочим, все пропавшие тоже считались "ищущими золотишко или занявшимися фермерством где-нибудь". До тех пор, пока их тела не начали вылавливать из реки ниже водопада. Так что, нет смысла успокаивать себя, Джордж, - если наши парни не вернутся завтра к вечеру, придется отправлять на прииск патрульных.
      - Как скажешь, Том, - вздохнул Хаттон.
      - Кстати говоря, раз уж мы помянули Мэлони, тут со мной на днях приключилась странная история. Джек Холдейн клятвенно уверял меня, что видел одного типа, как две капли воды похожего на Мэлони, только лет на десять постарше, само собой. Он повстречал его в буше в понедельник утром. Скорее всего, простое совпадение, а с другой стороны - трудно поверить, чтобы на всем белом свете нашлась еще одна такая же бандитская рожа.
      - Джек Холдейн - полный идиот, - проворчал Хаттон.
      Он приоткрыл дверь и выглянул наружу, напряженно всматриваясь в темноту. Ветер трепал его длинную, седую и нечесаную бороду, выметая снопы искр на мостовую из зажатой в зубах трубки.
      - Паршивая ночь! - повторил он, вернувшись на свое место у огня.
      Да, то была ужасная ночь, ночь разгулявшихся стихий и темных личностей, подобно ночным хищникам вышедших на охоту. Подходящая ночь для семерки негодяев, залегших в засаде за поворотом в Блюмендайкском каньоне с револьверами в руках и дьявольскими замыслами в сердцах.
      Шторм утих, и над миром снова вставало солнце. Плотный тяжелый туман поднимался от пропитанной влагой земли и окутывал ватным одеялом маленький, но процветающий городок Трафальгар. Отдающие голубизной клочья тумана покрывали тонким саваном и обширные пространства окружающего город буша. Вершины западных гор торчали из тумана, словно одинокие островки в кипящем море.
      В городе происходило что-то необычное. Даже посторонний наблюдатель мог без труда уловить это. На улицах слышались крики и топот ног, хлопали двери домов, распахивались закрытые на ночь ставни. Пробежал полицейский патрульный с карабином наперевес. На лесопилке Джо Бьюкена давно пора было начать работу, но огромное водяное колесо по-прежнему оставалось в неподвижности, так как ни один из работников не появился на рабочем месте.
      На главной улице перед домом Тома Бродхерста бурлила и волновалась большая толпа, состоящая, в основном, из любителей почесать языки.
      - Что случилось? - задавали новички сакраментальный вопрос, не успев даже перевести дух.
      - Бродхерст пристрелил своего друга... Нет, он перерезал себе горло... Он обнаружил золотую жилу прямо под крыльцом своей лавки... Что вы болтаете? Это вовсе не он, а его сын Морис вернулся домой богачом... Морис? Да он вообще не вернулся! Его лошадь прискакала домой без седока.
      Лишь теперь правда выплыла наконец наружу. А вот и лошадь, о которой шла речь, - старая гнедая кобыла, с жалобным ржанием тычущаяся в дверь своей конюшни, словно испрашивая разрешения зайти внутрь у двух седых осунувшихся мужчин, держащих ее под уздцы и с тупым недоумением оглядывающих покрытые от долгой скачки пеной лошадиные бока.
      - Боже, помоги мне! - воскликнул в отчаянии Том Бродхерст. - Неужели случилось как раз то, чего я так боялся!
      - Да успокойся ты, дружище, - с нарочитой веселостью хлопнул его по плечу Джордж Хаттон, сдвинув на лоб свою соломенную шляпу. - Есть еще надежда, что ничего не случилось.
      Одобрительный ропот пробежал по толпе.
      - Конечно, все в порядке - просто лошадь убежала... Или украл кто-то... Может, при переходе через Вавирру волной смело всадника, - утешающим голосом предположил один из знакомых Тома.
      - На ней нет никаких следов или ран, - оптимистично заметил второй.
      - Наверняка, парень свалился спьяну, - проворчал старый овцевод. Помнится, я сам когда-то приехал в этот городишко тоже на рассвете, с башкой в кобуре и воображая себя шестизарядным револьвером, - вот до какой степени допился!
      - Морис отлично ездит верхом - его бы никогда не смыло течением!
      - Верно, не такой он парень.
      - Эй, глядите, а у лошади-то рубец на передней бабке! - закричал вдруг кто-то, очевидно, более наблюдательный, чем все прочие.
      - Должно быть, плеткой хлестнули.
      - Да, крепенько приложили беднягу.
      - А где Чикаго Билл? - спросил кто-то. - Уж он-то точно определит.
      Словно в ответ на этот призыв, из толпы выступила странная, необычайно длинная фигура. Чикаго Билл был не только очень высок, но и удивительно силен. Одет он был в обычную для старателя красную рубаху, а обут в высокие кожаные сапоги. Расстегнутая рубашка обнажала мускулистую шею и мощную грудь. Лицо его избороздили морщины и шрамы - свидетельства многочисленных столкновений как с силами природы, так и с собратьями по роду человеческому. Под разбойничьей наружностью, однако, скрывалось глубокое чувство собственного достоинства и внутреннее благородство, свойственные подлинному джентльмену. Чикаго Билл представлял собой довольно редкий тип настоящего ветерана-золотоискателя, начинавшего еще в Калифорнии в 1849 году. Он покинул золотые россыпи, когда индивидуальное старательство начало уступать место крупным горнорудным компаниям с их современной тяжелой машинерией, внушающей ему непреодолимое отвращение. Но он уже не мог жить без этих бесформенных кусков породы с вкраплениями желтого металла и поэтому пустился в дорогу, чтобы здесь, на противоположной стороне земного шара, начать все сначала.
      - Я Чикаго Билл, - объявил он. - Что от меня нужно?
      На обладающего недюжинной физической силой и богатейшим опытом ветерана в городе смотрели чуть ли не как на оракула. Когда Брэкстон, молодой констебль ирландского происхождения, спросил Билла, что тот думает о примчавшейся без седока лошади, все присутствующие в ожидании уставились на его обветренное лицо.
      Но янки отнюдь не спешил высказываться по этому поводу. Сперва его маленькие проницательные серые глаза внимательно осмотрели животное, затем он наклонился, проверил подпругу и тщательно ощупал гриву лошади. Снова наклонившись, он потрогал подковы, помял бабки и лишь после всего этого перешел к исследованию рубца. Последний, похоже, навел его на какой-то след. Присвистнув от удивления, Билл занялся внимательным изучением шерсти лошади по обе стороны от седла. Он явно пришел к какому-то вполне определенному заключению, потому что прекратил осмотр и повернулся лицом к толпе, предварительно бросив из-под косматых бровей многозначительный взгляд на двух стариков, переминавшихся с ноги на ногу рядом с ним.
      - Ну, что скажешь? - послышалось сразу из дюжины глоток.
      - Это работенка для тебя, парень, - спокойно ответил Чикаго Билл, пристально глядя на молодого ирландца-полицейского.
      - Почему ты так решил? Что сталось с молодым Бродхерстом? - посыпались вопросы из толпы.
      - То же самое, что нередко случалось прежде и не с такими молодцами. Он хотел намыть золота, а вместо лотка оказался гроб.
      - Да говори ты толком, приятель, - раздался чей-то сиплый голос. - Что тебе удалось узнать?
      - На передней бабке лошади я нашел след от чиркнувшей по ней пули, выпущенной беглым каторжником, а на. краешке седла каплю крови всадника... Эй, поддержите кто-нибудь старика, ребята! Дайте ему глоток бренди и уведите в дом. А ты, парень, слушай сюда, - и Чикаго Билл, перешел на хриплый шепот, цепко схватив полицейского за запястье и подтянув его поближе к себе. Учти, я в этом деле участвую наравне с тобой. Мы вдвоем разыграем неплохую партию. Мне это отребье поперек глотки стоит. Как говорят в Неваде, надо ковать железо, пока горячо. Собирай всех, кого сумеешь. Думаю, не ошибусь, если скажу, что и тебе не терпится взять этих мерзавцев.
      - Не ошибешься, - со спокойной ухмылкой подтвердил ирландец.
      Американец одобрительно кивнул. Бродя по свету, он хорошо усвоил непреложный факт: чем спокойней держится глубоко задетый чем-то ирландец, тем опасней он становится, когда доходит до дела.
      - Парень, что надо, - пробормотал он себе под нос, и оба направились по улице в сторону полицейского участка, сопровождаемые полудюжиной самых ретивых участников сборища у лавки Бродхерста.
      Одно маленькое замечание, прежде чем мы продолжим этот рассказ, а точнее сказать, - хронику, ибо каждое слово в данном повествовании полностью соответствует подлинным событиям. Лет пятнадцать или двадцать тому назад австралийский полицейский сильно отличался от его сегодняшнего коллеги. Не то что я позволю себе усомниться в храбрости последнего, однако, невозможно отрицать, что по дерзости, бесшабашности, рисковости и рыцарственности тогдашние сорви-головы из колониальной полиции до сих пор остаются никем не превзойденными. Причина довольно проста: молодые люди благородного происхождения, главным образом, младшие сыновья из хороших семейств, уезжали или отсылались в Австралию с единственной целью - сколотить состояние или сделать карьеру. По прибытии на место они быстро убеждались, что Мельбурн отнюдь не похож на представлявшееся им в мечтах Эльдорадо. Будучи мало приспособленными для занятий каким-нибудь честным ремеслом и вскоре оставшись без средств к существованию, почти все они так или иначе попадали в поле притяжения Австралийской Конной Полиции. Таким образом, возникло нечто вроде своеобразной масонской ложи или закрытого клуба, где последний рядовой происхождением и образованием ни в чем не уступал старшим офицерам. То были люди, способные в одиночку решать судьбу империй, но вынужденные, чаще всего, складывать головы в многочисленных ожесточенных стычках с аборигенами или беглыми каторжниками где-нибудь в такой глуши, что лишь одинокий побелевший скелет в обрывках синей формы оставался единственным напоминанием о случившемся.
      Закат выглядел потрясающе. Вся западная половина небосвода ярко пламенела, отбрасывая пурпурные блики на горные склоны и золотя чернеющие макушки деревьев лесного массива, простирающегося между Вавиррой и Трафальгаром. Лес тянулся на много миль - дикая, нехоженая чаща, не считая одинокой тропы, проложенной золотоискателями и торговцами, сопровождающими старательские миграции подобно средневековым маркитантам. Эта тропа зигзагообразно петляла среди могучих стволов, порой отклоняясь далеко в сторону, чтобы миновать заболоченный или непроходимый участок леса. Местами ее трудно было различить в густой растительности подлеска, и сориентироваться можно было только по следам подков или полузаросшей травой колее.
      Милях в пятнадцати от Трафальгара возвышается одинокий, густо поросший лесом холм, с которого хорошо просматривается лесная дорога. На вершине холма на закате в тот памятный вечер пятницы лежал какой-то человек. Похоже, его не очень прельщала перспектива оказаться замеченным, так как расположился он в самой гуще зарослей, начисто закрывающих обзор, но зато здесь держался он без опаски: улегся на спину, закурил трубку и развалился на травке в расслабленной позе, прикрыв шляпой лицо. Разумная предусмотрительность, ибо физиономия незнакомца слишком резко контрастировала с окружающим его мирным пейзажем. На испещренном оспой лице под низким, скошенным лбом на месте одного глаза зиял безобразный, внушающий отвращение багровый провал, в то время как другой смотрел на мир исподлобья, подозрительным, коварным, мстительным взглядом. Злой, жесткий рот и давно не стриженная борода довершали портрет. Человек с такой физиономией мог быть способен на все. Случись кому встретить подобную личность на темной улице, у любого рука невольно перехватит трость так, чтобы в случае необходимости отбиваться более тяжелым концом с набалдашником.
      Видимо, какая-то неприятная мысль посетила лежащего. Он с проклятием вскочил на ноги и выбил пепел из трубки.
      - Вот уж подвезло, так подвезло, - пробормотал он себе под нос. - Этот придурок Баррет все испортил, а я должен тут валяться. Он запорол все дело, а меня посылает в лес, чтоб я здесь болотную лихорадку словил. Ежели б он пристрелил лошадь так же чисто, как я снял всадника, так и не потребовалось бы сейчас наблюдать за этим берегом Вавирры. Вечно от этого желтобрюхого урода одни неприятности. Ладно, что теперь говорить, - продолжал он, подбирая валяющийся рядом в траве револьвер, - да и лежать мне здесь больше нечего - на ночь глядя, они сюда не сунутся. Может быть, коняга та вовсе и не добралась до дому, или тех парней посчитали утонувшими... А, плевать! Завтра другим очередь следить за дорогой, ну, а я посижу еще минут пяток, да свалю обратно.
      Высказавшись, наблюдатель присел на пенек и начал насвистывать какую-то песенку. Внезапно он встрепенулся, засунул руку в карман и, порывшись в нем, извлек колоду карт, завернутую в грязную тряпицу. Некоторое время он пристально разглядывал засаленные картинки, затем вынул из рукава булавку и наколол углы всех тузов и валетов. Перетасовав крапленую колоду, он одобрительно хмыкнул и вернул ее на прежнее место.
      - С этими картишками я точно урву изрядный кусок добычи, - пробурчал он. - Глаз у ребят хоть и острый, но как шары спиртным зальют, ни хрена не замечают... Черт побери! Неужто все-таки едут!
      Он снова вскочил на ноги, пригнулся и замер, прислушиваясь. Нетренированным слухом вряд ли удалось бы уловить хоть какие-то изменения. По-прежнему гудели вокруг насекомые, щебетали птицы, шелестела листва, однако, когда разбойник наконец выпрямился, лицо его выражало полное удовлетворение.
      - Прости-прощай, наш овражек! - произнес он, смачно сплюнув. - Скоро там станет жарковато, так что придется слинять на время. Ох, придурок из придурков! Такое хорошее место по его милости загубили! А теперь еще думай, как шею спасти от легавых. Надо взглянуть, сколько их там подвалило по наши души, да кто такие.
      Выбрав местечко, где кустарник рос гуще всего, надежно защищая наблюдателя от посторонних взглядов, он притаился в траве, подобно смертельно ядовитой змее, время от времени приподнимая голову и вглядываясь в узкий просвет между стволами туда, где полоса красной глины отмечала тропу, носящую громкое название Трафальгарского тракта.
      Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что по дороге движется крупный отряд всадников. Не успел еще соглядатай разбойников как следует устроиться в своем убежище, как со стороны дороги послышались голоса, стук копыт, а минуту спустя из-за крутого поворота показалась большая группа вооруженных верховых. Их было одиннадцать человек, все вооружены до зубов и в полной боевой готовности. Двое ехали впереди с ружьями наперевес, зорко всматриваясь в каждый кустик буша, за которым мог затаиться враг. Основная масса конников держалась ярдах в пятидесяти от авангарда, а еще один всадник замыкал процессию. Бандит внимательно изучал каждого и, судя по выражению его лица, опознал большинство членов отряда. Часть из них составляли ненавидимые им полицейские, остальные были добровольцами из числа горожан, вызвавшимися помочь стражам закона избавить общество от зла, самым прямым образом затрагивающего их интересы. Складные, бронзовые от загара лица и фигуры мужчин словно излучали в пространство вокруг себя непреклонную решимость свершить задуманное и твердую убежденность в своей способности добиться цели. Когда последний из верховых проезжал мимо наблюдательного пункта каторжника, тот внезапно вздрогнул и глухо выругался в бороду:
      - Черт подери, знакомая харя! За каким, спрашивается, его сюда занесло? Будь я проклят, если это не Билл Ханкер, тот самый, что пристрелил в 53 году Длинного Нэта Смитона в Сильвер-Сити. Пора и мне смываться через черный ход - надо предупредить ребят.
      С этими словами бандит подхватил револьвер, состроил гримасу вслед удаляющимся конникам и, пригнувшись, быстро и бесшумно затерялся в густом кустарнике, покрывающем задний склон холма.
      Поисковая группа выехала из Трафальгара ближе к вечеру в тот же день, когда лошадь Мориса Бродхерста, напуганная и вся в мыле, прискакала к дверям своей старой конюшни. Во главе группы стал инспектор Конной полиции Бертон, способный и энергичный офицер, по отзывам всех знавших его людей. Молодого ирландца Брэкстона и еще одного патрульного по фамилии Томпсон инспектор назначил в авангард. Сам Бертон возглавил основные силы и ехал в окружении старателей, седой, подтянутый и держащийся в седле так же прямо, как и в 1839 году, когда мы с ним на пару построили хибару на том самом месте, где сейчас в Мельбурне проложена Берк-стрит. Рядом с ним ехали Мак-Джиллифрей, Фоули и Энсон из трафальгарской полиции, овцевод Хартли, Мердок и Саммервилл, сделавшие состояние на приисках, и Дэн Мерфи, начисто разорившийся, когда на прииске "Ориент" золотоносная порода внезапно сменилась гравием; с тех пор Дэн злился на весь свет и ни о чем так не мечтал, как о хорошей драке, неважно с кем. Чикаго Билл в одиночку составлял арьергард, а в целом отряд выглядел со стороны хоть и не. слишком похожим на регулярную воинскую часть, но все же достаточно воинственно.
      Они расположились на ночь в семнадцати милях от Трафальгара, а на следующий день сумели добраться аж до пересечения Трафальгарского тракта с дорогой на Стерлинг. Утро третьего дня застало отряд на северном берегу Вавирры, через которую они переправились вброд. Здесь же состоялся военный совет, так как, по общему мнению, с этого момента группа вступила на "вражескую территорию". Дорога через буш хоть и проходила по порядком заросшей кустарником местности, но тут все-таки можно было встретить и охотников, и погонщиков овец, да и трудно было банде беглых каторжников найти себе надежное убежище на равнине. А вот по ту сторону Вавирры до самых облаков возвышалась скалистая гряда гор Тапу, по отрогам которых проходила дорога к золотоносным полям. Именно там, за Блюмендайкским каньоном, было решено на совете искать следы свершившегося преступления. Главным же вопросом было обсуждение наиболее надежного способа поимки убийц, ибо в том, что убийство на самом деле имело место, не сомневался уже никто.
      Все сошлись на том, что действовать лучше всего без выкрутасов: напасть на разбойников в лоб, перестрелять тех, кто попадется на мушку, а остальных доставить в Трафальгар и повесить. Этот момент особых споров не вызвал, зато вопрос, как отыскать преступников, послужил поводом для весьма оживленной дискуссии. Полицейские предлагали положиться на удачу и двигаться вперед, пока не упущено время, тогда как старатели советовали сначала подняться на какую-нибудь вершину с целью осмотреться и определиться на местности. Чикаго Билл, в отличие от прочих, высказался довольно пессимистично:
      - Навряд ли мы кого тут отыщем, - заявил он, качая головой. - Они уже наверняка успели убраться из этого района. Им должно было прийти в голову, что лошадь могла добраться до дому и навести на след. Значит, где-то на дороге у разбойников есть наблюдательный пост, и о нашем приближении они, скорее всего, уже знают. Я так думаю, друзья: поедем-ка мы потихоньку вперед, а там видно будет.
      Снова завязался жаркий спор, но в конце концов победил авторитет Чикаго Билла, и отряд продолжил движение. По мере подъема из предгорий на следующий уровень перед глазами открывается все более дикая и, вместе с тем, величественная панорама. Гигантские горные пики высотой в две-три тысячи футов вздымаются ввысь по обе стороны узкой тропы. Штормы и ливневые дожди разрушают горные породы очень интенсивно, так что дорога во многих местах оказалась почти непроходимой из-за заваливших ее оползней и камнепадов. Приходилось то и дело спешиваться и с опаской пробираться через завалы, ведя лошадей в поводу.
      - Уже недолго осталось, парни! - весело крикнул инспектор, желая подбодрить уставших людей, и указал темнеющее впереди меж двух почти отвесных скал ущелье. - Птички либо там, либо улетели навсегда!
      С подъемом в гору дорога сделалась проходимее, и скорость движения отряда заметно увеличилась. Бертон скомандовал остановку. Люди взяли наперевес ружья, проверили, легко ли вынимаются револьверы из кобур, прямо перед ними находился вход в Блюмендайкский каньон - самое опасное и дикое место на всем протяжении горной цепи Тапу.
      Ни движения, ни звука нельзя было уловить в могильном безмолвии ущелья. Оставив лошадей в небольшом овражке, люди двинулись вперед пешком. Жаркое южное солнце безжалостно изливало полуденный зной на чахлые желтеющие заросли орляка и папоротника по обе стороны узкой, петляющей тропы. Вокруг по-прежнему не было заметно никаких признаков жизни. Шедшие в авангарде двое полицейских внезапно остановились и тихим свистом подали условный сигнал, извещающий о какой-то находке. Остальные члены отряда со всех ног бросились на зов.
      Это место словно самой природой предназначалось для кровавых деяний. По одну сторону дороги чернел зияющей пустотой отвесный обрыв, по другую начинался изрытый трещинами овраг, а сама дорога делала крутой поворот. Вдоль дороги громоздилось несколько гигантских валунов, словно нависая над ней, - идеальное место для засады. Красная глина и случайная лужица жидкой грязи сохранили следы происшедшей на этом месте схватки. Сомнений больше не оставалось: именно здесь были убиты двое молодых старателей. Мягкая влажная почва сохранила контуры тела упавшей лошади и скользящие следы от подков, когда та брыкалась в последних судорогах предсмертной агонии. За одним из валунов обнаружили следы нескольких пар человеческих ног, а рядом, среди папоротника, нашли обгоревший пыж. Разыгравшаяся трагедия теперь ясно предстала перед глазами. Двое молодых людей, уверенные в своих силах и потому беззаботные, ни о чем не подозревая, завернули за этот роковой поворот. Что потом? Выстрелы, стоны, звук падения тела, животный хохот разбойников, удаляющийся галоп насмерть перепуганной лошади - и тишина. Злодеяние свершилось.
      Преследователи сделали все, что могли сделать в сложившихся обстоятельствах. Они тщательно исследовали каждую трещину, каждую скалу, каждую пещеру в округе, но не нашли ничего нового. Прошло уже почти шесть дней, и птички, как выразился инспектор Бертон, скорее всего, улетели. Пока разделившиеся на группы люди шарили среди валунов, обладающий нюхом ищейки американец обнаружил свежий след, ведущий к груде беспорядочно наваленных скальных обломков у северной стены каньона. В расщелине по соседству нашли останки трех лошадей, а из-под камней торчал краешек полей старой соломенной шляпы. Овцевод Хартли нагнулся за шляпой, но тут же выпрямился, словно ужаленный, и прошептал срывающимся голосом, обратившись к своему лучшему другу Мерфи:
      - Дэн, там... там голова под шляпой!
      Пущенные в ход лопаты в считанные секунды освободили от земли знакомое большинству присутствующих лицо, принадлежавшее старому бродячему фотографу, известному в колонии под прозвищем Сутулый Джонни и пропавшему некоторое время назад. Тело фотографа успело уже изрядно разложиться. Рядом с ним нашли второй труп, а под ним третий. Всего, в общей сложности, было обнаружено тринадцать убитых - жертв шайки новоявленных английских тугов, похороненных в общей могиле под сенью северной стены большого Блюмендайкского каньона. И тогда, склонившись в скорбном молчании над останками несчастных, пристреленных без жалости и зарытых наспех, подобно бродячим псам, все участники экспедиции принесли торжественную клятву забыть на месяц обо всех личных делах и посвятить это время единственной цели справедливому отмщению негодяям.