Артур Конан Дойл
      Бразильский кот
      Вообразите мое положение: молодой человек с утонченными вкусами, большими надеждами и аристократическими знакомствами, но без гроша в кармане и без стоящей профессии. Дело в том, что мой отец, который был человеком добродушным и жизнерадостным, настолько уверовал в щедрость своего богатого старшего брата-холостяка лорда Саутертона, что моя будущность не вызывала у него никаких опасений. Он полагал что, если для меня не сыщется вакансии в огромном саутертоновском поместье, то, по крайней мере, найдется какой-нибудь дипломатический пост из тех, что являются прерогативой высшего сословия. Он умер слишком рано, чтобы осознать всю ошибочность своих расчетов. Ни дядя, ни государственные власти не проявили ни малейшего интереса ко мне и моей карьере. Время от времени мне присылали связку фазанов или корзину с зайцами больше ничего не напоминало мне о том, что я наследник Отвелл-хауса, одного из богатейших поместий страны. Итак, я был холост, вел светский образ жизни и снимал квартиру в Гроувнор-мэншенс; занятия мои сводились к голубиной охоте да игре в поло в Херлингеме. Чем дальше, тем труднее становилось добиваться от кредиторов отсрочки платежей и брать деньги в долг в счет будущего наследства. Крах приближался неумолимо, и с каждым днем я видел это все яснее.
      Остро чувствовать нищету заставляло меня еще и то, что, помимо богача, лорда Саутертона, все прочие мои родственники тоже были вполне состоятельными людьми. Ближайшим из них был Эверард Кинг, племянник отца и мой двоюродный брат, который после долгих лет жизни в Бразилии, насыщенных всевозможными приключениями, вернулся на родину пожинать плоды своего богатства. Никто не знал, как ему удалось сколотить состояние, но ясно было, что оно весьма солидно, ибо он купил поместье Грейн-лэндс близ города Клиптон-он-зе-Марш в графстве Саффолк. В первый год своего пребывания в Англии он замечал меня не более, чем мой скупой дядюшка; но однажды летним утром, к моему огромному облегчению и радости, я получил от него письмо с предложением в тот же день отправиться в Грейн-лэндс и погостить там некоторое время. Мне предстояло немалое время провести в суде по делам о финансовой несостоятельности, и я подумал, что письмо послано мне самим провидением. Если бы мне удалось сойтись с этим незнакомым родственником, я бы мог еще выкарабкаться. Ради репутации семьи он не допустит, чтобы я пошел ко дну. Я приказал слуге упаковать чемодан и вечером того же дня отправился в Клиптон-он-зе-Марш.
      После пересадки в Ипсвиче маленький местный поезд довез меня до заброшенного полустанка, где среди поросших травой холмов петляла неторопливо текущая речка; по высоким илистым берегам можно было судить о работе морских приливов.
      Меня никто не встречал (потом выяснилось, что моя телеграмма опоздала), и я нанял экипаж у местной гостиницы. Бравый возница всю дорогу расхваливал моего родича, и по его словам выходило, что мистер Эверард Кинг успел снискать в этих местах всеобщее уважение. Он и возился со школьниками, и разрешил всем желающим прогуливаться по своим угодьям, и не жалел денег на благотворительные цели - короче, его щедрость была столь необъятна, что возница мог объяснить ее только желанием стать членом парламента.
      От хвалебных речей возницы мое внимание вдруг отвлекла очень красивая птица, сидевшая на телеграфном столбе у дороги. Сначала я подумал, что это сойка, но она была больше, а оперение - светлее. Возница тоже обратил на нее внимание и сказал, что она как раз принадлежит человеку, к которому мы едем. Выяснилось, что разведение всякой экзотической живности было его страстью, и он привез из Бразилии немало птиц и зверей, которые, как он рассчитывал, должны были прижиться в Англии. Когда мы миновали ворота Грей-лэндс-парка, я смог воочию убедиться в истинности сказанного. Маленькие пятнистые олени, забавная дикая свинка (кажется, она зовется пекари), иволга с роскошным оперением, броненосец, странный косолапый зверек, похожий на очень толстого барсука - вот неполный перечень существ, которых я увидел, пока мы ехали по извилистой дорожке.
      На пороге дома собственной персоной стоял мой доселе незнакомый двоюродный брат мистер Эверард Кинг: он давно нас увидел и догадался, кто к нему едет. Он буквально источал дружелюбие и уют, на вид ему было лет сорок пять, он был коренаст, и его круглое добродушное лицо, смуглое от тропического солнца, покрывали бесчисленные морщинки. В белом полотняном костюме и заломленной назад большой панаме, с сигарой в зубах он выглядел настоящим плантатором. Такую фигуру легко представить себе на веранде какого-нибудь бунгало, и она совершенно не подходила к большому каменному дому в чисто английском стиле с массивными флигелями и палладианскими колоннами перед входом.
      - Душенька! - воскликнул он, оглянувшись. - Душенька, вот и наш гость! Добро пожаловать, добро пожаловать в Грей-лэндс! Я счастлив познакомиться с вами, дорогой Маршалл, и я бесконечно польщен тем, что вы решили почтить этот тихий деревенский уголок своим присутствием.
      Услышав столь сердечные слова, я мгновенно почувствовал себя с ним накоротке. Но, при всем радушии хозяина, я ясно ощутил холодность и даже враждебность его жены - высокой женщины с изможденным лицом, которая вышла из дома на его зов. Она была, по-видимому, бразильянка, и, хотя она прекрасно говорила по-английски, я приписал странности ее поведения незнанию наших обычаев. С самого начала она не скрывала, что мое посещение не слишком ее радует. Ее речи, как правило, не выходили за рамки приличий, но выразительные черные глаза недвусмысленно говорили о желании моего скорейшего отъезда в Лондон.
      Однако долги слишком угнетали меня, и я слишком дорожил знакомством с богатым родственником, чтобы недоброжелательность его жены могла мне помешать, так что я оставил ее вызов без внимания и постарался ответить взаимностью на безграничное расположение ко мне хозяина. Он не жалел усилий, стараясь сделать мое пребывание в его доме как можно более приятным. Моя комната была восхитительна. Он умолял меня сообщать ему о всех моих нуждах. Меня так и подмывало сказать, что спасти меня в моей нужде может только его подпись на незаполненном чеке, но я чувствовал, что на теперешней стадии нашего знакомства это было бы преждевременно. Обед был великолепен, и, когда мы потом наслаждались гаванскими сигарами и кофе, собранным, как он сказал, на его собственной плантации, я подумал, что хвалы моего возницы нисколько не преувеличены, и я никогда не встречал такого сердечного и гостеприимного человека.
      Но, при всей своей приветливости, он оказался человеком сильной воли и клокочущего темперамента. В этом я смог убедиться уже на следующее утро. Странная антипатия, которую испытывала ко мне миссис Эверард Кинг, оказалась настолько сильной, что ее поведение за завтраком было почти оскорбительным. Открытое столкновение произошло, когда ее муж ненадолго покинул комнату.
      - Самый удобный поезд - в 12.15, - сказала она.
      - Но я не думал ехать сегодня, - ответил я честно и, возможно, даже с некоторым вызовом, ибо твердо решил, что выпроводить меня этой женщине не удастся.
      - Ну, как знаете, - сказала она и замолчала, дерзко глядя мне прямо в глаза.
      - Если мистер Эверард Кинг, - проговорил я, - сочтет, что я злоупотребляю его радушием, он, я уверен, скажет мне об этом.
      - Что такое? Что такое? - раздался голос, и в комнату вошел хозяин. Он слышал мои последние слова и по выражениям наших лиц понял все остальное. В один миг его круглое добродушное лицо приобрело выражение полнейшей ярости.
      - Не могли бы вы выйти на минутку, Маршалл? - сказал он (должен пояснить, что меня зовут Маршалл Кинг).
      Он закрыл за мной дверь, после чего какую-то секунду мне был слышен его тихий голос, полный едва сдерживаемого негодования. Грубое пренебрежение правилами гостеприимства несомненно сильно задело его. Не имея привычки подслушивать, я вышел погулять на лужайку. Вдруг я услышал позади себя торопливые шаги и, обернувшись, увидел миссис Кинг с бледным от волнения лицом и глазами, полными слез.