Поэты, как известно, любят одиночество. Еще больше любят поговорить на эту тему в хорошей компании. Полчища сплоченных анахоретов бродят из одной компании в другую…
      Уфлянд любит одиночество без притворства. Я не помню другого человека, столь мало заинтересованного в окружающих. Он и в гости-то зовет своеобразно.
      Звонит:
      – Ты вечером свободен?
      – Да. А что?
      – Все равно должен явиться Охапкин (талантливый ленинградский поэт). Приходи и ты… Мол, вечер испорчен, чего уж теперь…
      А встречает радушно. И выпивки хватает (явление при нынешнем алкогольном размахе – уникальное). И на рынке успел побывать – малосольные огурцы, капуста… И все-таки чуткий услышит:
      «С тобой, брат, хорошо, а одному лучше…» Я об Уфлянде слышал давно. С пятьдесят восьмого года. И все, что слышал, казалось невероятным.
      …Уфлянд (вес 52 кг) избил нескольких милиционеров…
      …Уфлянд разрушил капитальную стену и вмонтировал туда холодильник…
      …Дрессирует аквариумных рыб…
      …Пошил собственными руками элегантный костюм…
      …Работает в географическом музее… экспонатом…
      …Выучился играть на клавесине…
      …Экспонирует свои рисунки в Эрмитаже…
      Ну и, конечно, цитировались его стихи. Уфлянда можно читать по-разному. На разных уровнях. Во-первых, его стихи забавны. (Это для так называемого широкого читателя.) Написаны энергично и просто. И подтекст в них едва уловим:
 
…В целом люди прекрасны.
Одеты по моде.
Основная их масса
Живет на свободе…
 
      Есть такое филологическое понятие – сказ. Это когда писатель создает лирического героя и от его имени высказывается. Так писал Зощенко (не всегда). Так пишет Уфлянд. Его лирический герой – простодушный усердный балбес, вполне довольный жизнью:
 
…Каждый Богу помогает,
Исполняя свой обряд.
Люди сена избегают,
Кони мяса не едят.
Гости пьют вино с закуской.
Тот под лавку загудел.
Тот – еврей. Тот, вроде, – русский.
(Каждый свой избрал удел…)
 
      В сфере досужих интересов героя – политика, народное хозяйство:
 
…Неверностью итогов в каждой смете,
заведомо неправильными данными,
не бюрократы ль извели до смерти
товарищей Калинина и Жданова?..
 
      Герой не чужд искусству:
 
…Что делать, если ты художник слабый?
Учиться в Лондоне, Берлине или Риме?
Что делать, если не хватает славы?
Жениться на известной балерине?..
 
      Личная жизнь героя многогранна:
 
…Она меня за жадность презирает,
поэтому-то я с другой живу.
Когда моя жена белье стирает,
я повторяю, глядя на жену:
«Ты женщина. Ты любишь из-за денег.
Поэтому глаза твои темны.
Слова, которыми тебя заденешь,
еще людьми не изобретены…»
 
      В общем, сказ, ирония, подвох… Изнанка пафоса… Знакомая традиция, великие учителя. Ломоносов, Достоевский, Минаев, Саша Черный, группа Обэриу… Мрачные весельчаки обернуты долго ждали своих исследователей. Кажется, дождались (Мейлах, Эрль). Дождется и Уфлянд. Я не филолог, мне это трудно…
      Повторяю, Уфлянд человек загадочный. Порою мне кажется, ему открыт доступ в иные миры. Недаром он так любит читать астрономические книги.
      Все говорят – экстраверт, интроверт. Экстраверт – это значит – душа нараспашку. Интроверт – все пуговицы застегнуты. Но как часто убогие секреты рядятся в полиэтиленовые одежды молчаливой сдержанности. А истинные тайны носят броню откровенности и простодушия…
      Семейная драма Уфлянда тоже неординарна. Жена его, добрая милая Галя, попрекает мужа трудолюбием:
      – Все пишет, пишет… Хоть бы напился!..
      Мало кто замечает, что Уфлянд – рыжий. Почти такой же, как Бродский…
      Может, вылепить его из парадоксов? Веселый мизантроп… Тщедушный богатырь… Не получается. Две краски в парадоксе. А в Уфлянде больше семи…
      Помню, сижу в «Костре». Вбегает ответственный секретарь – Кокорина:
      – Вы считаете, это можно печатать?
      – Вполне, – отвечаю.
      Речь идет о «Жалобе людоеда». Молодой людоед разочарован в жизни. Пересматривает свои установки. Кается:
 
Отца и мать, я помню,
Съел в юные года,
И вот теперь я полный
И круглый сирота…
 
      – Вы считаете, эту галиматью можно печатать?
      – А что? Гуманное стихотворение… Против насилия…
      Идем к Сахарнову (главный редактор). Сахарнов хохотал минут пять. Затем высказался:
      – Печатать, конечно, нельзя.
      – Почему? Вы же только что смеялись?
      – Животным смехом… Чуждым животным смехом… Знаете что? Отпечатайте мне экземпляр на память…
      Почувствовал я как-то раз искушение счесть Уфлянда неумным. Мы прогуливались возле его дома. Я все жаловался – не печатают.
      – Я знаю, что нужно сделать, – вдруг произнес Уфлянд.
      – Ну?
      – Напиши тысячу замечательных рассказов. Хоть один да напечатают…
      Вот тут я и подумал – может, он дурак? Что мне один рассказ! И только потом меня осенило. Разные у нас масштабы и акценты. Я думал о единице, Уфлянд говорил о тысяче…
      Наконец-то появилась эта книжка . Двадцатилетний труд легко умещается на ладони… И в стандартном почтовом конверте. Пошлю друзьям во Францию… Увидит ли ее сам автор? (Он живет в Ленинграде.)
      В конце же, цитируя Уфлянда, хочу многозначительно и грустно спросить:
 
А чем ты думаешь заняться,
Когда настанут холода?..