Переписка с Сергеем Довлатовым охватывает более чем двадцатилетний период нашей дружбы. Первые два года мы переписывались, живя в одном городе — Ленинграде. Потом начались «великие перемещения». В 1969 г. Довлатов уехал в Курган, а потом — в Таллинн. В 1975 г. наша семья эмигрировала в США и поселилась в Бостоне. Три года спустя эмигрировал Довлатов. Все эти годы, где бы мы ни находились, мы продолжали нашу дружбу и нашу переписку.
      Последний раз я виделась с Сергеем Довлатовым 24 мая 1990 г., на пятидесятилетии Иосифа Бродского, а в июле, за месяц до Сережиной кончины, я получила от него последнее письмо.
      Некоторые из писем Довлатова носят сугубо личный характер, и время для их публикации еще не пришло. Среди других — есть резкие и часто несправедливые высказывания об общих друзьях; не желая их обижать и огорчать, я сделала соответствующие купюры или оставила в именах и фамилиях одни инициалы. Последнее из публикуемых писем адресовано не мне, а моей матери Надежде Филипповне Фридланд-Крамовой. Оно, несомненно, представляет интерес, отражая отношение Довлатова к эмигрантской литературной среде.
      Людмила Штерн

1

       31 мая (1968 г., Комарово)
 
      Милая Люда, письмо получил. От него зловеще повеяло холодом и душевным покоем…….. Что касается автодеклараций по поводу моих рассказов, то запомни раз и навсегда: литература цели не имеет. Вернее, к ней применима любая цель, укладывающаяся в рамки человеческих надобностей (врач, учитель, конферансье, и т. д.) Для меня литература — выражение порядочности, совести, свободы и душевной боли. Я не знаю, зачем я пишу. Уж если так стоит вопрос, то ради денег. И я не уверен, что мои рассказы зарождаются именно во мне. Я их не создавал, я только записывал, мучительно подбирая слова, которые бы кое-как отвечали тому, что я слышу, как голос извне. Ты знаешь, что я не отличаюсь большим самомнением. А сейчас пишу тебе совершенно искренне: все, что говорят о моих рассказах, как бы они ни были несовершенны, для меня откровение. И я не уверен, что над ними довлеет моя личная воля… Разница же, соотношение между ценностью и истиной такое же, как между несдерживаемыми воплями на ложе любви и первым криком ребенка…
      Твой Довлатов

2

       (Июнь 1968 г., Комарово)
 
      Дорогая, Дом творчества набит веселым, мохнатым зверьем с человеческими глазами. Среди писателей — довольно много однофамильцев великих людей. В частности, Шевченко и Белинский. Мне нестерпимо захотелось взглянуть на писателя по фамилии Белинский, и я зашел к нему как бы за спичками. Белинский оказался довольно вялым евреем с бежевыми встревоженными ушами. Между Пановой и Даром происходят такие прелестные дискуссии:
      Дар: — Все-таки Хемингуэй в романе «Прощай, оружие» очень далеко плюнул.
      Панова (раздумчиво): — Однако «Войны и мира» он не переплюнул.
      Дар (раздумчиво же): — Это верно. Но тем не менее он очень далеко плюнул.
      Я (молча): —!!?№%=!=!!
      «Записки тренера» подвигаются довольно быстро и сулят 100 страниц. 40 — готовы. В этой повести я использую совершенно новый для себя стиль, который замыкается не на слове, не на драматическом соприкосновении слов, а на тех состояниях, на той атмосфере, что должна быть воссоздана любой ценой, любым языком. В этой повести слова гораздо облегченнее, прохладнее. Я хочу показать мир порока, как мир душевных болезней, безрадостный и заманчивый. Я хочу показать, что нездоровье бродит по нашим следам, как дьявол-искуситель, напоминая о себе то вспышкой неясного волнения, то болью без награды. Еще я хочу показать, что подлинное зрение возможно лишь на грани тьмы и света, а по обеим сторонам от этой грани бродят слепые.
      Так вот скромненько выглядят мои творческие планы…
      Постарайся хотя бы коротко отвечать на все мои письма. Хотя бы парой многоточий. Или восклицательным знаком, с которым мы похожи, как братья.
      Обнимаю, выпиваю и закусываю…
      Твой Сергей.

3

       (1969 г., из Ленинграда в Ленинград)
 
      Милая Люда! последнее время у меня не было ни малейшей возможности увидеться или поговорить с тобой. Мы работаем с утра до вечера. На днях сдадим работу, несколько дней пробудем в мастерской на Пискаревке, оттуда я смогу тебе звонить, а потом уедем на неделю охотиться, после чего отправляемся в Баку рубить некоего Мешада Азизбекова, одного из 26 неврастеников.
      На службе у меня все в порядке. Тружусь я с большим усердием, потому что хочу в течение года получить квалификацию резчика по камню, с которой я нигде не пропаду. После литературы это самая подходящая профессия.
      Я прочел твои заметки на полях рукописи романа и повести. Все они справедливы и уместны, но меня обидел немного залихватский и чуть ли не злорадный тон этих записей. Ты порезвилась, Люда, а это нехорошо. Ты ведь знаешь, что литературные дела — главное в моей жизни и единственное, пожалуй. Я пищу очень старательно и с большим трудом, а в последний год с большим напряжением, потому что решил поломать свой стиль и отказаться от многих приемов, которыми в какой-то степени овладел, истребить то, с чем освоился. Я знаю, что у меня пока не выходит, и со всеми твоими указаниями согласен, но иронизировать в таком случае я бы не стал. В этих делах желательно быть таким же деликатным, как если ты обсуждаешь наружность чужого ребенка.
      Но все это не значит, что я такой мизантроп и рыбий глаз […] Жди звонка, если не забыла меня, труженика. Расскажу тебе массу новостей.
      Твой Сергей

4

       27 мая (1969 г., из Ленинграда в Ленинград)
 
      Здравствуй, моя железная и бескомпромиссная по-жирательница перцовки!
      […] Я прочел два американских романа и вот что я понял. Янки не очень далеко продвинулись в смысле истины; кстати, истина, очевидно, не является для них краеугольным камнем ни в жизни, ни в искусстве, ни в политике. Зато они создали новые внезапные ценности, сумев придать им известную притягательность и силу воздействия на сердце, если не на ум.
      Новости спорта: Вчера во время хоккейного матча между динамовцами столицы и харьковским «Авангардом» нападающий Диденко ударил полузащитника Петрова клюшкой по голове. «Это что еще за новости?!» — сказал обиженный Петров […]
      Твой Сергей

5

       28 мая (1969 г., из Ленинграда в Ленинград)
 
      Милая Люда! Исполнитель роли несчастного мавра слегка переусердствовал. Ему ужасно стыдно, он проклинает систему Станиславского и обязуется в дальнейшем придерживаться условных традиций Мейерхоль-довского театра.
      Вторые сутки печатаю «Чужую смерть» и ничего не понимаю. Хорошо это или плохо.
      […] Ты столько занималась моими делами, что я решил со своей стороны поделиться отдельными афористическими соображениями по поводу твоей профессии. Должен тебя разочаровать. То, что вы претенциозно называете грунтами, на 80 % состоит из полусгнивших останков пяти миллиардов (точнее, — 5.382.674) почивших на этой планете людей. Неисчислимые мегатонны человеческих экскрементов (я уж не говорю об испражнениях домашних животных, пушного зверя и птичьем помете) пропитали ту неорганизованную материю, которую вы кокетливо называете грунтами. Романтики! Наивные идеалисты! Тошнотворная смесь навоза и человеческой падали — вот предмет ваших упоительных изысканий. Разложившиеся трупы нацистов, прах Сергеева-Ценского, Павленко, Рабиндраната Тагора, моча и кал ныне здравствующих членов Союза Советских писателей (кстати, тебе известно, что в ССП в полтора раза больше членов, чем голов) — таков далеко не полный перечень отталкивающих ингредиентов, ко
      торые вы, ошельмованные простаки, самозабвенно нарекли грунтами. Пока не поздно, обратите взоры к небу!!! Но и тут не будьте слишком доверчивы и рассеянны, иначе голубь, проносящийся в синеве неба, капнет вам на рыло! На этом заканчиваю свой оптимистический эссей.
      Обнимаю, твой Сергей

6

       (Июнь 1969 г., из Ленинграда в Ленинград)
 
      Милая Люда, я ненавижу музеи больше всего на свете после природы и шахмат, но тебя люблю по-прежнему. И хочу возложить на тебя поручение, т. е. передать твоей подруге Асетрине 10р., которые я ей задолжал. Пытаться смягчить ее антипатию ко мне не надо, ибо это чувство входит в программу моего ей отмщенья. Целую,
      твой С.Д.

7

       (Декабрь 1969 г., из Кургана в Ленинград)
 
      Милая Люда! Мама, наверно, уже сообщила тебе, что я оказался в Кургане. Намерен жить тут неопределенное время. Это означает, что в «Дельфине» 20-го мы встретиться не сможем. Я не буду излагать тебе все нудные мотивы своего поступка — ты ведь все понимаешь […]
      Тут обнаружились какие-то хаотические возможности заработка в газете и на радио. Более того, у меня есть первое конкретное задание-Полдня я провел в Свердловске. Это бессмысленный город, грязный и периферийный до предела. Там почему-то очень много фотоателье. При этом я не встретил ни одного привлекательного свердловчанина. И чего они так любят фотографироваться? В магазинах пусто, как со стороны продуктов, так и со стороны покупателей. Курган гораздо чище, аккуратнее и благородней… Я уверен, что мои дела тут определятся. С первой весенней партией я уеду в горы. Может быть, мне повезет, и я сломаю себе позвоночник […]

8

       20-е декабря (1969 г., из Кургана в Ленинград)
 
      Милая Люда, я до сих пор не получил от тебя никакого известия, хотя написал неделю назад. Дела мои идут нормально, трезво и обстоятельно. Сдал два очерка в «Советское Зауралье» и «Молодой Ленинец», в понедельник улечу на местном самолете в Часто-озерье на рыбокомбинат. Они набирают людей на последний «неводной и сетевой» лов. Я там пробуду три месяца среди законченных подонков общества, т. е. в самой благоприятной для меня обстановке. Предоставляется барак и кое-что из спецодежды. Оплата сдельно-премиальная. Интуиция мне подсказывает, что это хорошо. В общем, я на некоторое время становлюсь «сезонником из бывшего ворья» — цитата, кажется, «Марш одиноких».
      Я довольно много написал за это время. Страниц 8 романа, половину маленькой детской повести о цирке и 30 страниц драмы про В.Ф. Панову. Мы читали 1 акт местному режиссеру, пока все нормально. Пиши мне по адресу Славы Веселова, он мне переправит всю корреспонденцию […]
      С. Довлатов

9

       (Июнь 1974 г., из Таллинна в Ленинград)
 
      […] Милая Люда! «Юность» — черт с ней! Я написал то, что им требовалось, и они меня опубликовали, другого публиковать не стали бы. Для меня и для местного издательства это сильный прецедент. Тут есть чиновники, которые текста не прочтут, а рожу и фамилию запомнят.
      Адепты чистого искусства уже подняли дружный лай по поводу моего выступления. Получена такая открытка: «Портрет хорош, годится для кино, но текст беспрецедентное говно». Это кто-то напрягся из тусклой челяди Б., я думаю. Подпись красноречивая — X, по-ихнему — икс.
      […] Я заканчиваю роман «В тихом городе». Рейн физически уснул, когда я излагал ему содержание. Роман (предыдущий) «Дорога к славе» буду подавать на рецензию в августе. Там 12 листов. Если со мной в 1-ом квартале подпишут на него договор, я немедленно уеду в Ленинград.
      В общем я держусь. Более того, чуть не купил за 700 рублей «форд» 1938 г.
      Одет неважно, питаюсь средне. Тревоги в моем взоре навалом, особенно с похмелья […]
      Твой Сергей

10

       (1974 г., из Таллинна в Ленинград)
 
      […] Милая Люда! Ты, я думаю, уже в Ленинграде, решил написать тебе. Книжки мои где-то в типографии. Полторы тысячи мигом улетели, более того, я на них проехал как бы две лишние остановки, имею долг 1800 рублей. Зато мне сшили сюртучок из кожи покойного дяди Кирилла, еду за ним в субботу. А вот пиджака и обуви нет.
      Доходят из Ленинграда печальные новости, я очень близко принимаю к сердцу все это, Марамзина жалко.
      В Таллине нет политики, нет эмигрантов, и даже нет евреев. Они говорят по-эстонски, носят эстонские фамилии, а в русских компаниях не ощущаются […]
      Твой Сергей.

11

       (Апрель 1976 г., из Ленинграда в Нью-Йорк)
 
      Милая Люда! Читаем с Игорем (Ефимовым. — Л.Ш.) твое грустное письмо. Издалека судить о твоих обстоятельствах невозможно. Думаю — жизнелюбие, юмор, романтизм — интернациональны, подобно скепсису, глупости и унынию.
      А значит, все будет хорошо. Мне показалось, что Катя Штерн ассимилируется живее и свободнее, а это для тебя самое главное.
      Непривычно мне тебя утешать и подбадривать. Всегда было наоборот. В апреле ухожу из «Костра». Перспективы туманные. Психически все очень меняется. Ваш отъезд приблизил далеких людей. Игорь Ефимов снисходит до М., я — вообще черт знает до кого […]
      Из жизненных сумерек выделяются какие-то тривиальные факторы. Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно. Мы осушали реки и сдвигали горы, а теперь ясно, что горы надо вернуть обратно, и реки — тоже. Но я забыл, куда. Мне отомстят все тургеневские пейзажи, которые я игнорировал в юности […]
      Прости мне этот громоздкий метафорический выпад.
      Твой Сергей

12

       7 декабря (1976 г., из Ленинграда в Бостон)
 
      Милая Люда!
      Благодарю за содержательное письмо. Теперь американскую жизнь я представляю себе ярче, чем нашу. К миллионершам, тобой впечатляюще живописуемым, проникся негодованием. Я их, гадов, так себе и мыслил. Что за контора «Стоун и Вебстер»? Техническая или гуманитарная? Protect you God, чтобы тебя туда взяли. Готова ли ты выслушать совет хронического неудачника? Единственная привлекательная сфера — русская культура. Тебе это близко. Пусть мало денег. Ну их с культом доллара. Обязательно напиши Леше. Кстати, он расскажет о моих делах. Пиши, не откладывая. Это поразительный человек. Нужна идея, стимул, фермент. Нам в этом смысле легче. В литературных делах появляются следы авантюризма, конспирации. Проблема (столь острая в Америке?) духовного общения заслоняется миллионом других проблем. Что писать о себе, ей-богу, не знаю. В Пушкинских Горах было замечательно. Туристы задают дивные вопросы:
      1. Была ли Анна Каренина любовницей Есенина?
      2. Кто такой Борис Годунов?
      3. Из-за чего вышла дуэль у Пушкина с Лермонтовым?
      Я не пью уже давно. Как-то неожиданно и стабильно бросил. Вероятно, произошел невольный самогипноз. Или стимулы повлияли. После 100 граммов водки у меня гнетущее настроение. И я спешу домой. Написал 4-ю книгу романа. Ее все хвалят, кроме Наймана. Най-ман же сказал: «Мы все умрем…» А дальше я не слушал. Умрут лишь те, кто готовы. Лично я пока не умру. Сочиняю. Летом выйдет хорошая книжка. Занимайся английским прилежно. И русский не забывай в силу тех же причин. Узнай, пожалуйста, как там Шмаков? Пусть объяснится с Лешей. За гостинцы спасибо еще раз. Это меня здорово поддерживает.
      Люда, не послать ли тебе какие-нибудь деревянные ложки? Какие-нибудь азиатские сувениры для подарков. Мне бы очень хотелось. Но чем можно обрадовать приятельницу богачихи Санди? Я не хочу выглядеть глупо. Не хочу уподобляться Рейну. Женя послал в Италию через Мишу Глинку несколько фанерных дощечек. Знаешь, на рынке продаются семена. А само растение в перспективе изображено на такой фанерной дощечке. Дощечка погружена в семя. И покупатель соображает, что должно вырасти. Женя где-то раздобыл эту мерзость и послал. Он объяснил Глинке, что здесь таится подспудная фантазия народа. И просил обменять эти штучки на модельные туфли. Глинку высмеяли уже на советской таможне.
      В общем, жизнь продолжается. Семейного счастья не обрел. И уже не стремлюсь. Зато пишу ежедневно. Вижусь только с Игорем. А общение с ним не есть грозовой вихрь. […]
      Твой С. Довлатов

13

       18 сент. (1978 г., из Вены в Бостон)
 
      Люда, милая! Твое исключительно сдержанное письмо достигло цели. Мне даже показалось, что оно не требует реакции. Отвечаю потому, что благодарен всем за хлопоты. Даже австралийские скваттеры (?) что-то подписали в мою защиту. Сейчас, проанализировав обстоятельства, я точно знаю — нас выпустили только благодаря этим хлопотам.
      Тебе спасибо в первую очередь.
      Печататься зовут все. Но. Либо бесплатно, или почти бесплатно («Эхо», «Грани», «Время и Мы»), либо изредка («Континент» и американская периодика).
      Я уже здесь написал три материала — два в «Русскую Мысль» (о себе и о ефимовской «Метаполитике») и один в «Континент» об эстонских делах.
      Прислали мне немного литературных денег. Я теперь похож на второстепенного ленфильмовца. Одет в кожзаменитель и разнообразный западный ширпотреб. Купил всяческую радио, фото и муз. аппаратуру.
      То, что я — жив и на воле — чудо. Ликую беспрестанно. Склеил юную домовладелицу Кристину — очень худую.
      Проблем алкоголизма не существует. Есть другие. Проффер говорит реально поступить в аспирантуру. Или добиваться статуса в периодике. Или катать болванки у форда. Мне подходит — все.
      Подождем документов и улетим в Нью-Йорк. Лена минимально устроена. Все уверяют, что и я не пропаду. А Максимов даже в таких формах: «С вашим обаянием! С вашим талантом!»…
      У меня есть рукопись о журналистике, полудокументальная. И еще роман о заповеднике, в том же духе. У Леши — 1600 моих страниц.
      А главное — я жив и на воле. Человек таков. После мгновенной аккомодации его отрицательные чувства сразу восстанавливаются на прежнем уровне. Сравнения приобретают чисто творческий характер. Я же все еще преисполнен ощущения свободы, благополучия (мы очень нищенствовали полгода) и т. д. Все, что можно знать об Америке, не побывав там, я знаю. На фоне майора Павлова, негры и колумбийцы — дуси […]
      Напиши мне личное письмо.
      С благодарностью и любовью,
      преданный тебе Довлатов

14

       24 окт. (1978 г., из Вены в Бостон)
 
      Людочка, прости меня за глупость.
      Я как-то совершенно не умею выбирать тон. С тобой особенно. Как будто — завидую и даже сержусь. Почему-то разозлился на твою литературу. Мол, и в этом обошла. Обновленным я себя не чувствую, уверенным — тем более. Я когда-то спросил Ефимова, будет жизнь лучше или нет. Он говорит, кому хорошо, будет еще лучше, а кому плохо — будет еще хуже. Именно так и получается. Посуди сама. Литературные перспективы ничтожны. 80 % из написанного я даже не буду пытаться издать. Есть одна приличная книжка о журналистике и все. И задумок (наше с тобой любимое слово) тоже нет. Дальше. Семья неизвестно — есть или нет. Я очень люблю Катю. […] И так будет всегда. Разреши сделать тебе чудовищное признание. Больше всего на свете я хочу быть знаменитым и получать много денег. В общем, я совершенно не изменился. Такой же беспомощный, замученный комплексами человек, умудрившийся к 37 годам ничем не обзавестись. А кое-что и потерять. Здесь у меня даже собутыльников нет.
      Я тебя обнимаю. Мама кланяется. Глаша с нами.
      Твой Сергей
      P.S. Не попадалась ли тебе «Русская Мысль» за 19 окт?
      Там про меня целая страница с красивой фотографией. С.

15

       21 марта (1979 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда! Спасибо за письмо. Буду рад с тобой повидаться. Телефон мой (212)359-0103. Но он скоро изменится. Вместе с адресом. М.б. в течение недели. Мы переезжаем в Forest Hills. Район получше, и школа хорошая. Да и хозяин наш теперешний — белорус и красноармеец. Новый адрес и телефон сообщу […]
      Моя растерянность куда обширней средних эмигрантских чувств. В этом-то плане на что мне жаловаться? В газетах обо мне пишут. По радио говорят. Дважды выступал почти бесплатно, но с успехом. Книжки выходят и будут выходить. Есть четыре издательских предложения. Все — несолидные. Ни денег, ни престижа. Есть халтура на радио Liberty. В «Новое Русское Слово» пиши хоть каждый день. (Кстати, о тебе написали мои приятели Вайль и Генис, номер за 20-е. По-моему, грамотно и справедливо.) Работу пока не ищу. Рано. Посещаю английские курсы. Бесплатные, а следовательно — некачественные. Уверен, что в 2–3 месяца подвернется работа. Тут два еврея создают новую газету. Преображается Liberty, а значит, будет вакансия. Но это все […]
      В Ленинграде при всем ужасе было ощущение цели. Вернее, перспективы. Тюрьма — Париж. Сейчас ощущение физического конца, предела. […]
      Литераторов здесь нет. Откуда им взяться? П. скучен, глуп и блудлив. Лимонов — талантлив, но отвратен. Бродский — выше облаков. Наврозов англоязычный полунабоков. Остальные — безымянные. Я даже слегка выделяюсь, увидишь.
      Нью-Йорк жутко провинциальный, все черты провинции — сплетни, блядство, взаимопересекаемость. Блядство совершенно черное. Поэтессы…… прямо в машине, без комфорта. И одернуть неловко. Подумают, дикарь…
      Кроме того, наступила старость. Внезапно, как мне и предрекали. Я глухой. Плохо сплю. Не все, без разбора ем. На лестнице задыхаюсь. И сердце болит.
      Из моих 2500 стр. печатать целесообразно 1/6 часть. Остальное макулатура. Пятнадцать лет бессмысленных стараний…
      Ну, все… До встречи.
      С.Д.

16

       4 апр. (1979 г. из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда!
      Знаешь ли ты, что твою повесть транслировали по ВВС? Мне сказал Поповский. Очень хочу повидать тебя. Я тут зашел в книжную лавку Мартьянова и попросил Довлатова и Уфлянда — взглянуть. Старик Мартьянов бодро закивал и вынес мне Длданова и «Кюхлю».
      В жизни всегда есть место комплексам!
      Твой собрат по перу С.Д.

17

       19 мая (1979 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда!
      У меня к тебе просьба. Вернее — поручение. А может, ни то, и ни другое. Если тебе все это покажется неловким… Ситуация такова — я пытаюсь издаться в трех местах. По-русски — в Лондоне. Записные книжки — тут на деньги одного пищевого магазинщика, он же — начинающий меценат. Машинка, на которой пишу, — его уместный дар. И еще. Хочу издаться по-английски. У меня есть «Зона», есть американец, переведший четыре рассказа. Но «Зоны» мало по объему. Мне известно, что кто-то в Ардисе переводил мое из другого сборника — «Компромисс». Может, сама О'Коннор. То, что она (?) перевела, должно было войти в «Невидимую книгу». Не вошло. Я хотел бы знать, что с этими рассказами. Я написал 0'Коннор письмо, но в силу приниженности организовал его так, чтобы можно было не реагировать. Она не реагировала. Снова писать неудобно. Как ты знаешь, мне почти все неудобно. Может, ты с ней поговоришь?
      Мне даже нужна не она, а свобода распоряжаться «Компромиссом». Хотя, если бы она проявила заинтересованность, я был бы счастлив. Короче, варианты такие. Либо она посылает нас, и тогда американец переводит всю книжку. Он — большой энтузиаст, хоть и без квалификации. Иногда такой полезнее. Либо она согласна выслать то, что перевела, и я буду называть ее сопереводчиком. В общем, как-то надо прояснить это дело. Пожалуйста, Люда, сделай. К Леше боюсь обращаться. Он как-то сверхъестественно занят. К Игорю и так без конца обращаюсь. Жду. Спасибо. Почему ты не звонила 12-го, как обещала?
      Всего доброго. С.

18

       8 июня (1979 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда! Жутко хотелось ответить тебе на бланке. Они еще не готовы. И телефон еще не установили. Офис же мы поменяли. Наш адрес, извини, Таймс-сквер, 1. Ар. 701. Хотели выше, но либо занято, либо совсем уже дорого. Отвечаю на вопросы.
      1. Газета — «Новый американец». Само название о чем-то говорит. Еженедельник, 32 полосы. Газета американская, на русском языке. Сначала уточняли — для евреев. Сейчас пользуемся более общей формулировкой — для третьей эмиграции. Цель — содействовать новому эмигранту. В бытовом, юридическом, социальном, культурном плане. Научить страховаться, есть, отдыхать, жить по-американски. Такой ликбез. И еще. Все русские газеты печальны. Наша — оптимистическая. Есть раздел — чего не предпринимать в Америке. Называется — «Я тебя умоляю».
      2. Теперь о независимости. Газета — профитная. Это наша собственность. Зарегистрирована как тайп-принт бизнес. Гос. субсидии для нас закрыты. И вообще — здесь много тонкостей. Мы будем продавать страницы экстремистам любавичам, украинцам. Но — тактично отмежевываться. «Материалы подготовлены такой-то организацией». Газета политически — вялая. Умеренно либеральная, сахаровского тона. В равной степени избегаем коммунистической, антисемитской и фашистской пропаганды. Нас уже физически обругал (конкретно — меня) старый дурак Р. из НТС. И ласково проклял старый жуир Ф. (Почему-то у всех руководителей НТС — дурные зубы. Редкость на Запа-Де.)
      3. Стоит газета — 60 центов. (Один полный тиви-гайд чего стоит?)
      4. С бизнес-менеджерством такая история. Конечно, нужен американец. Но. Ему надо больше платить. Второе. У американца не поймешь, хороший ли он человек. И даже — умный ли. Наш друг и благодетель Стив кажется полным охламоном. А написал две книги по экзистенциализму. Шутит довольно убого, как многие американцы. И т. д.
      5. О подписке-страховке я уже излагал. Подробности — лично. Рекламу получить (американскую) трудно. Хоть деньги на рекламу и списываются. Тираж маленький. И все-таки. Эмигрантский рынок — скудный, однако — надежный. Нам все требуется. (Уезжали с четырьмя сумками.)
      6. Сейчас проблем — две. Хороший и дешевый бизнес-менеджер, плюс реклама. С рекламой дело подвигается. С первым — хуже.
      Имеется просьба. Первый номер мы сопровождаем дешевыми театральными эффектами. Такими как бы напутствиями. От знаменитостей. И в самом подборе их — наше кредо. Там будут — Максимов, Бродский, Неизвестный и т. д. Иосиф отнесся хорошо, обещал договориться с Барышниковым и Ростроповичем. Так вот. У вас там живет Коржавин. Ты его знаешь? Может, напишет одну-две строчки? Такое дело не обязывает. Какой бы ни оказалась газета… Пусть напишет в своем роде, о поэзии, о культуре… Кто еще у вас знаменит?
      Читала про Уфлянда в НРС?
      Нет ли знаменитого американца? Или не очень знаменитого. В самой иностр. фамилии есть красота.
      Мои товарищи и коллеги — прелесть. Расскажу о них коротко. Боря Меттер — Остап, командор. Женя Рубин — Паниковский, я — Шура Балаганов. Алексей Орлов — Адам Козлевич. И «антилопа» есть. Все, кроме меня, умеренно и охотно пьющие. Все рослые и толстые. Широкие и веселые…
      Про нас уже говорят, что мы взяли деньги в КГБ. (Агент КГБ — здесь такое же универсальное и отвлеченное выражение, как слово — бля. Я, бля, пошел, бля…) Боря дико обрадовался. Он говорит — это же прекрасно. Подписчики будут думать: раз ГБ — значит, солидно. И т. д. Обнимаю тебя.
      Твой «красавец и хохмач» С.Д.

19

       31 июня (1979 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Людочка, милая! Пишу, не дожидаясь ответа. Дело срочное.
      Газетные наши хлопоты завершаются. Все обдумано и главные преграды устранены. Короче, мы начинаем. Иначе нас опередят. Четыре группы вынашивают аналогичные планы. Выиграет тот, кто начнет первый. Ибо вторая газета — необходима (получается как бы однопартийная система), а третья уже лишняя.
      У нас есть (маленькие, увы) стартовые деньги (25 тыс. Для газеты мизер), есть несколько организаций, заинтересованных в нас и в трибуне, найдены чрезвычайно гибкие и цельные при этом формы. Есть энтузиазм, талантливость и пр. Важно и то, что газета запускается максимально американским способом и т. д.
      Короче. Отсутствует бизнес-менеджер. Его функции выполняет гл. редактор. Что составляет эти функции — долго объяснять. Ты рождена для подобной работы. Плюс обаяние. Плюс — язык. Плюс — мастерство контактов.
      Может, ты, побывав в Нью-Йорке и ознакомившись, решилась бы. В плане снобизма это очень лестно. То есть — зам. гл. редактора. Аналог Валеры из НРС. И даже вот что. Мы первое время работаем бесплатно. Тайпистам же, переводчикам и менеджеру готовы заплатить. Сначала минимум. Когда закончится период выживания — значительно больше.
      Поверь мне, дело очень серьезное. Газета — это издательство, типография и реклама. То есть — полное счастье. Мечта жизни.
      Короче. Постарайся быть в Н-Й скорее. Я тебя познакомлю с людьми. Они тебе понравятся. Убедишься, насколько все серьезно. За нами гоняются различные комьюнити. Но мы сохраняем независимость. Чтобы не быть служащими. Чтобы не менять курс, выбранный очень точно. Так что, наш вариант бедный (поначалу), зато независимый. Газета — наша! 25 тыс. дал американец, мелкий фабрикант. Он газету и читать не будет. Кроме того, он наш приятель.
      В общем, жду тебя. Подумай, Люда. Это очень даже шанс. Представляешь, наша собственная газета. И дело это — решенное.
      Целую тебя и обнимаю. С.
      P.S. Умный Як. Моис. Цвибак ищет нашей дружбы. Говорит (чуть ли не окая): «Худой мир лучше доброй ссоры»…
      С.

20

       30 ноября (1979 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда!
      Я желаю выразить тебе литературный комплимент. Я прочитал твоих «Родственников». Там дядя очень натурально разговаривает: «Это ее брат, пожалуйста». Передавать акцент очень трудно. Это мало у кого получается. (См. С. Довлатов. «В гору». Время и Мы, № 38)
      У советских писателей неизменно что-то «моя твоя не понимает». Даже у Искандера плохо написан акцент. Не говоря о Ефимове. Там у него грузин произносит — «Польт не трэба». Кошмар.
      Теперь о П. - X. утверждает, что П. заведовал в «Литгазете» выдачей клея и был уличен в злоупотреблениях.
      Аркаша же […] глуп почти неправдоподобно для еврея. Он глуп какой-то уральской глупостью. Вершина его духовных представлений — это когда барышня днем пытается его укусить, а он ее толкает и уходит. Приезжай скорее. Я тебя обязательно познакомлю с Гришей Поляком («Серебряный век»). Это единственный культурный издатель в Америке. (Но и самый бедный.)
      У нас теперь большая квартира. Настолько, что можно всем одновременно поссориться. Пью я теперь совсем мало. Лена уходит из «НРС». Это жестокое учреждение.
      Люда! У тебя есть набор «Коллег» из «Времени». Почему же ты не издашь книжку? Это стоит 800 долларов.
      Твой С.

21

       14 января (1980 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда!
      Вчера с Гришей написали тебе письмо. Гриша вечером унес его, должен сегодня отправить. Ночью позвонила Эля Троль (ее официальная профессия чревовещательница. Окончила цирковое училище по кафедре чревовещания.) Она сообщила, что Виктор Перельман намерен (и пишет это ей, а не мне) не печатать меня больше. Это я ему отвечаю. Исследуй мое письмо, как знаток моих комплексов. Целую, С.
      Дорогой Виктор!
      Эля Троль передала мне Ваше «печатать не будем». Я ужасно расстроился. Объясню, в чем дело.
      Откровенно говоря, в русских публикациях я сейчас не заинтересован. Не именно у вас, а где бы то ни было. Да и печатать мне, в общем, нечего. Надо дописывать роман. Надо что-то зарабатывать. Надо делать газету. Реставрировать личную жизнь, и т. д.
      Так что ощущение странное. Как будто от незнакомого человека получил записку: «Прошу на мой юбилей не являться».
      Что же меня так расстроило? (растролило?)
      Вы меня печатали неоднократно. Рассказы мои при оценке журнала неоднократно упоминались в положительном смысле. И вдруг «печатать не будем».
      Чтобы написать такое, редактор должен быть лично глубоко оскорблен. Что значит — «печатать не будем»? А если я напишу «Белые ночи»? Значит, дело в личной обиде.
      Эмигрантский круг тесен. Сплетников много. Уже и Седыху что-то нашептали, но он пренебрег. И Марку Поповскому тоже. Ладно…
      Я признаю за собой некоторую устную беспечность. Однако решительно не помню, чтобы в Ваш адрес я допускал унизительные или враждебные акции. Разрешите Вас в этом торжественно заверить. Я знаю, в каких условиях делается ежемесячный несубсидируемый журнал. Допускаю, что у Вас есть недоброжелатели. Догадываюсь о каких-то личных и творческих комплексах удел всякого нормального человека. И все-таки… Вы оттолкнули талантливых Каганскую, Рубинштейн и Люду Штерн, знаменитую как раз тем, что за всю жизнь не испортила отношений ни с одним человеком…
      Подумайте, Вы же редактор, а не бубновый валет-Журнал мне по-прежнему нравится. Ваш энтузиазм и мастерство вызывают глубокое и дружеское уважение. От души, поверьте, желаю Вам и Вашему журналу успеха и процветания.
      Ваш С. Довлатов
      P.S. Люда, газета скоро выйдет. Ты во втором номере, рядом с Максимовым. В первом — Некрасов. Пришли еще что-то о культуре. О Бостоне. Рецензию на какое-нибудь мероприятие. Что хочешь. О Коржавине. Пожалуйста.
      С.Д.
      P.P.S. Люда, на днях я напишу тебе. Может, ты захочешь вести у нас один раздел. Изложу все подробно не позднее субботы. Теоретически, возможно ли это?
      Твой С.

22

       (Без даты, 1980 г.)
 
      Милая Люда!
      Спасибо за доброе отношение к газете. Хотя она пока этого не заслуживает. Второй номер уже гораздо лучше. Мы заказали 12 000 копий. Это реально.
      К четвертому (где ты) — будет, надеюсь, совсем хорошо.
      Байка про Жульетт Греко весьма годится. Есть два предложения.
      1. Название очень вялое. Нельзя ли — «Для вас, интеллектуалы»?
      2. В предпоследнем абзаце. После слов «на русский язык» хочется вставить фразу: «Чтобы вы могли уловить их глубокий философский смысл».
      Обе поправки как бы заостряют смысл. Помни о нашей брайтонской публике.
      Гришкин альманах почти готов. Все очень солидно и эффектно. И без туфты. Появится в апреле. Это будет тайный и сокрушительный антиметрополь. Вайль и Генис тут же напишут громадную статью. И т. д.
      «Нью-Йоркер» любезно поинтересовался, хочу ли я деньги вперед. Я коротко ответил — хочу.
      Мои заработки огромны. 300 долларов в неделю. Подумай об этом, выбирая очередного кавалера.
      Твой С.

23

       13 окт. (1981 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Людочка, здравствуй!
      Обращаюсь к тебе по литературному делу. У меня есть реальная возможность завязать отношения с Голливудом. Они хотят русский эмигр. фильм (Как известно, эмигр. тема в Голливуде очень ходовая. «Крестный отец», «Хлеб и шоколад»…) У меня есть исходная ситуация. По-моему, ничего…
      Некий Черняк, в эмиграции лет шесть. Возраст — 50–60. Такой брутальный еврей из Кишинева. Еврейский Зорба. Немного Бендер, немного Крик. Подонок и герой. Многое перепробовал в эмиграции. Имеет трак, занимается перевозками. Знакомится с неким, допустим, Аликом. Тот врач, приехал недавно. Мед. лайсенз получить — требуется несколько лет. А у Алика сын вундеркинд. Новый Буся Гольдштейн. Его надо учить, денег нет. И вот Черняк решает: «Жизнь прожита глупо. Жён бросил. Родину бросил. Детей не завел. Надо раздобыть деньги вундеркинду. Любой ценой».
      Алик же знакомится с американкой. Приехала из Теннесси учиться живописи. Живет у богатой тетки. Склеить местную — один из ходовых путей ассимиляции. Чаще в мечтах, нежели реально. У Алика смесь корысти и экзотического влечения. Девушка еще менее устроена. Черняк решает жениться на богатой тетке. (Это я уже приблизительно фантазирую. Образы Бендера и Крика можно эксплоатировать нещадно. Американцы их не знают). Тот же Черняк создает пародийную еврейскую мафию. Короче, не знаю, что дальше… Нужна афера, грандиозная и смехотворная. Основанная на трогательном полузнании Америки. Нужен какой-то анекдот… финал, условно и пошло говоря — мальчик, играющий на скрипке. Его концерт… А спаситель Черняк в графике. А Все это условно.
      Люда, придумай срочно что-нибудь. Напишем вдвоем заявку. Режиссер, очень заинтересованный, есть. Амер. гражданин. С амер. киноопытом и связями. Зовут Яша Бронштейн. Наведи справки. О нем много писали года два назад. Все это, мне кажется, реально. Жду.
      С.

24

       31 окт. (198 1 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда!
      Твои замечания справедливы. Давай изменим акценты. Вернее — уточним.
      Сценарий называется «Дом». Первое — это синоним родины. Второе реальный эмигрантский дом в Квинсе или Бруклине. Там происходит какая-то жизнь. Психологическая основа всех событий такова. Люди не знают Америки. Набиты информацией «от противного». Жаждут немедленной реализации «возможностей». Такие всплывшие советские камбалы. Есть Зорба, он же Бендер, Крик. Пытающийся жениться на вдове миллионерше. Привыкший, что быть женихом — высокая должность и милость. Организующий смехотворную русскую мафию. Есть врач (да какой он врач — жалкий зубной техник). Провоцирующий американского дога на укус себя. И получить, как он слышал, большие деньги за это. Пытающийся вызвать автокатастрофу. Умеренно пострадать и тоже нажиться.
      Представь такую сцену. Врач и собака. Собака безнадежно добра. А он готов ее сам укусить. На бумаге это глупо. Как всякая пантомима. Но в кино может быть смешно необычайно.
      Мальчик не Буся Гольдштейн. Это дядя Моня так полагает. Мальчик играет в бейсбол. А скрипка ценою в 28 рублей хранится в банковском сейфе.
      Короче — показать русскую жизнь в Нью-Йорке. Видя ее смешной и трогательной. С голодовкой возле ООН. И с этой собакой. С приехавшей умирающей старухой. Не безнадежной.
      Не хватает ключевого анекдота. Надо бы поговорить 3–4 часа. Потом сесть и написать заявку. В один день.
      У меня все хорошо. Все постепенно куда-то движется. Может, будет работа по специальности. И т. д.
      Обнимаю.
      С.Д.

25

       10 нояб. (1981 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда!
      Яша очень торопит с заявкой. Говорит, что перспективы и возможности укрепились. Что CBS как-то особо заинтересовано (а). Что мне будет звонить вице-президент, некая Эстер Шапиро. (Что заведомо приводит меня в ужас.) Может, в финале засадить какой-то поджог со страховкой. Пожар обновление — мудрость (?????).
      Он сказал: «Вы будете идиотом, если не попытаете счастья». Я сказал ему о тебе. Он что-то прочел, слышал. Давай твои соображения.
      С.

26

       9 июня (1983 г., из Нью-Йорка в Бостон)
 
      Милая Люда!
      Не откажи в любезности передать эту записку твоей матушке.
      Привет Виктуару
      С.
      Уважаемая Надежда Филипповна!
      Ввиду чрезвычайной, бессмысленной занятости, я сократил почти до нуля неделовую переписку, и все-таки хочу поблагодарить Вас за отповедь Майе Муравник в связи с ее бреднями о Маяковском. Все публикации такого рода основаны на хамском стремлении навязать большому человеку параметры собственной личности, востребовать от него соответствия нашим, как правило — убогим моделям, беззастенчиво взятым за образец. Маяковский, например, следуя эмигрантским критериям, должен был написать похабные частушки о Ленине, распространить их в самиздате, затем попросить политического убежища во Франции и оттуда по западному радио героически критиковать советскую власть. Майя (которую я давно и хорошо знаю с плохой стороны) никогда не поймет, что Маяковский служил не советской власти, а своему огромному пластическому дару, служил неправильно, ложно, и решился на такую для себя меру наказания, каковой не потребовал бы для него ни один из самых железных оппонентов…
      Подобная же низость творится в эмигрантской прессе относительно Горького, Блока, Есенина, Клюева и Пильняка (убитых), Олеши, и даже в адрес Булгакова раздавались упреки насчет недостаточного антисоветизма…
      Бич эмиграции — приниженность, неполноценность и холуйство, и Вы оказались первым человеком, отчитавшим холуев резко и без церемоний, дабы отбить у них охоту к осквернению монументов, что на языке цивилизованных народов называется вандализмом.
      Еще раз — спасибо, и простите, что не могу написать более внятно, четко и коротко, полуторагодовалый ребенок Николай буквально, физически сидит у меня на голове.
      От души желаю Вам здоровья и благополучия.
      Надеюсь, Вы не бросили курить?
      Ваш С. Довлатов