— Я всегда был не против учебы, ты же знаешь. Напряжемся и заплатим. Что за курсы?

— Давай только не будем обсуждать. Мне они нужны. Твое мнение знаю наперед.

— Ну, почему ты все знаешь наперед? Человек меняется, когда попадает в разные обстоятельства, с возрастом, просто от какого-то впечатления сразу может ревизовать свои взгляды. Давай обсудим.

— В общем, я тут поговорила с одним человеком и то дело, которым он занимается, думаю, как раз мое.

— Уже предполагаю.

Сейчас станет говорить об экстрасенсах, высших силах, раскрытии внутренних резервов, ауре и прочей чепухе. Андрей не упускал ни одного повода, чтобы покритиковать всякие таинственные явления и расплодившиеся учения. Сегодня Алена не дала возможности рассказать о действительной сущности одного прорицателя. Как он пользовал молоденьких девочек, причем не без болезненных последствий, как жен менял...

— Ты начнешь разводить демагогию, поэтому говорить с тобой об этом не желаю.

— Раз уж я угадал, если мне надо искать деньги, то хотя бы поведай зачем. Я же пообещал заплатить. Что за человека ты встретила?

— Ну, в общем, нас познакомила Людмила.

В последнее время Алена часто говорила по телефону со своей бывшей сокурсницей, сейчас работавшей стюардессой, и Андрей понял, о ком шла речь.

— Его зовут Булат Рашидович. Какой-то восточный, но всю жизнь провел в Петербурге. Работал в кораблестроении, а потом ушел на пенсию, стал писать, занимался исследованиями. Учился у известных людей, общался с парапсихологами. Он сказал, что у меня неординарные данные, что я смогу.

Каждое слово жены больно кололо душу. Сердце кричало. Милая моя! Неужели ты думаешь, что эти песни поются бескорыстно? Какой мужик не скажет о твоей неординарности? Прямой путь понравиться — говорить эту лесть. Искушенная ведь женщина! Вот какой-то гад опять создал проблему. Алена на крючке. Что-то возражать нет смысла. Иначе будет обратный удар. Тот говорит: «Ах, какая Вы способная», Андрей скажет: «Это глупости». Тот будет хорош, а он будет выглядеть как в дерьме.

— Булат Рашидович посоветовал заниматься у Кудратова. Там я смогу развить свои способности. Понимаешь, мы чувствуем на низшем уровне. Если развить собственные внутренние возможности и научиться подпитке энергией Космоса, то можно предугадать события, заглядывать в будущее. Я принесла брошюру Кудратова, если прочитаешь — все поймешь, ты же у меня умный.

Это «умный» было сказано с издевкой. Алена вела себя враждебно, если пригодилось общаться на подобные темы.

— Да, умный. Поэтому читать не буду, знаю, что эти брошюры печатаются в нашей свободной стране миллиардами. Даже глубокий параноик издаст свое «учение» без труда. Только «бабки» плати. Без редактора, без рецензирования, любую чепуху, извини, вещь издадут. И тираж будет соответствовать перечисленным средствам.

Алена нервно вскочила, но Андрей остановил ее.

— Нет, выслушай. Я не спорю о достоинствах брошюры, а только объясняю механику ее появления на свет, которой ты, возможно, не знаешь.

— Я не буду с тобой говорить. Так и думала!

— Учись, пожалуйста. Как это выглядит?

— Это не где-то на задворках, а в клубе на Лиговке, в большом зале. Набирается курс и читаются лекции.

— Тоже не проблема. Любой может арендовать помещение по деньгам. Чем больше мошна, тем круче Дворец. Этот, как ты сказала .... ну, учитель...

— Кудратов.

— Он сам будет преподавать или ученики?

— Конечно, сам. Я тебя хотела пригласить на его выступление.

— Избавь, Алена. Мне не до концертов. Когда-нибудь лучше в театр сходим.

— Ты получишь представление, чему я буду учиться.

— Посмотри на афиши. Их по всему городу понавешено. Непревзойденные лекари, колдуньи, прорицатели, со степенями и званиями. Чем ваш Кудратов лучше? Кто из них круче?

Втюхались в историю. Обратного отката не будет, это понятно. Теперь надо только предупреждать жену быть осмотрительнее. Этими идеями увлекаются люди различных наклонностей — от обуреваемых манией величия до просто доверчивых, считающих, что добрый дядя поделится тайной, как стать счастливым, умным, а то и всемогущим. Вроде тысячи рецептов, как стать богатым. Узнал — и стал. Вот как просто!

— Ну почему ты такой скептик? Этот человек за рубежом выступал, между прочим. Сходишь и все поймешь.

Знакомое ощущение опасности на этот раз сковало Гусарова. Он сидел, не шелохнувшись, но сердце учащенно билось. Беда на подходе. Запудрили Алене мозги. Это они могут. Вон, членов «Белого братства» до сих пор не вернуть в себя. Как закодированные. Булат какой-то, драный, берет и запросто заталкивает его жену в секту. Чем? Лестью и болтовней. Не его, Андрея, адова работа интересует ее, не его реальные способности. Нет! О чем с ним говорить, сапогом ментовским? Неинтересно его знание подлости, бездушия, грязи человеческой. Чего-нибудь высокого не найдется? Вроде: «Вы, девушка, божественно созданы. У вас особая аура!». Как пахарь снисходительно плюет на землю от вида пижона в канареечном пиджаке, так и Гусаров плевался бы от льстивых речей, прицельно точных для завладения душой другого человека.

Алена продолжала:

— В конце обучения выдается настоящий диплом. Спасибо тебе, что заплатишь за курс. Их всего три. Те, кто успешно сдает экзамен на первом этапе, переходит на второй, а на третий попадают уже самые лучшие.

— Хорошо придумано! — Гусаров рассмеялся. — Каждый курс по триста пятьдесят рублей, да? Зуб даю, что все выучатся на четыре и пять. Даже шизики сдадут экзамены на «отлично», а их там будет много, поверь мне. Кудратов не дурак, чтобы отказываться от лишней тысячи. Думаешь, это школа? Думаешь, это придумано не ради корысти?

— Да ну тебя!

Алена пошла на кухню, а Андрей продолжал сидеть в кресле, переваривая несъедобную тему. Вот жулье! Это так просто — завлечь чужую душу, пряником лестью заманить, кнутом-угрозой заставить остаться. Эти лекари-пекари — люди больные. Желая самоутвердиться, выдумывают о себе что-то необычное, присваивают якобы данные Богом способности и нагло трубят об этом всем-всем-всем: «Я помазанник Божий!».

Гусаров долго не мог заснуть, обеспокоенный просьбой Алены о желании учиться в какой-то шарлатанской школе. Вспомнился давний случай, когда впервые встретился тип человека, стремящегося возвыситься над другими простым цыганским способом — присвоением себе сверхъестественных качеств. Вроде способности предсказывать судьбу или насылать порчу.

В молодости, в школе угрозыска, когда курсантов отправили на обязательные сельскохозяйственные работы, Андрей познакомился с тремя девушками. Русской, узбечкой и грузинкой. Марина, Сари и Нани. Как-то около полуночи они курили в небольшой каморке в конце барака, где уже неделю жили во время уборочных работ. Андрей, Вадим Евсеев, Никита Шило с младшего курса и эти три девушки из медучилища. В стеклянной банке горела свеча, едва освещавшая лица собравшихся. Все слушали Марину.

— Ребята!

Она часто повторяла это обращение не с тем, чтобы привлечь внимание. В слово «ребята» вкладывалось то удивление, то страх, то нежность, то угроза. Бывает, что слово заменяет паузу, дающую прочувствовать только что сказанное.

— Ребята! Сейчас я соберусь... Вот так.

Марина чуть отодвинулась в глубь каморки.

— Я не раз это рассказывала. Вот девчонкам недавно...

Нани перебила без улыбки:

— Сари после этого до сих пор боится спать в одном помещении с Мариной. А я еще держусь.

Марина продолжала рассказ:

— Я еще маленькой была. Родом с Севера, даже с Заполярья. Родители — геологи. Разъезды-переезды... Однажды нас поселили в совершенно новом доме. Жильцы заселяли всего две-три квартиры. Мы с сестренкой, она чуть постарше, спали на одной кровати в отдельной комнате. Мать с отцом, как обычно, были в отъезде, мы к этому были привычные. Сплю себе... Вдруг, чувствую, как меняв бок толкают. Так быстро-быстро, как котенку теребят загривок. Проснулась, а сестра сидит на кровати. Ноги на пол свесила, откинулась назад. Из-за ее спины я не вижу что происходит в комнате, на что она смотрит. А догадалась, что она уставилась на кого-то завороженно. Приподнялась и точно так же, как сестра, села рядом. Смотрю — посреди комнаты спиною к нам стоит... Ребята! Hy, женщина... В одной ночной рубашке. Волосы такие длинные-предлинные. И так спокойно моей массажной щеткой ихрасчесывает. А я смотрю и, знаете, ребята, в оцепенении каком-то, в волнении и предчувствии. Все тело собрано, но ни кричать,ни спрашивать не хотелось. Женщина провела еще раз щеткой по волосам до пояса и стала поворачиваться. Ребята! У нее глаза были пустые и холодные. Смотрела на меня, не на сестру. Я отпрянула. Глаза — это как емкое заглавие над текстом души. А у той — пустые, неприятные, присваивающие глаза, души в них не разглядеть, не прочитать. Так чужая женщина глядит на чье-нибудь дитя без поправки на чужеродность, будто на своего, выстраданного. Я взгляд не смогла отвести. Стала потихоньку постанывать, даже поскуливать, а потом завизжала. Смотрела и визжала. Все еще глядя на меня, длинноволосая тихонько повернулась, подошла к двери, открыла и вышла. Все это длилось не больше минуты. Мы с сестрой замолчали и молчали до тех пор, пока нам не стало казаться, что женщина нам приснилась. Только ледяные, властные, присваивающие глаза врезались мне в память.

Утром постучали в дверь. Мы перепугались. Я с кровати спросила: «Кто?». Голос, слышим, чужой. Это пришла женщина из соседнего подъезда. Позвонить. Отец настоял, чтобы телефон в квартире был. Мы осмелели, встали. Но я снова заскулила, когда вдруг в моей массажной щетке нашелся черный, длинный, жесткий волос. Толстый такой... Мне говорили, нужно сжечь. Пыталась много раз, но не могу. Я его свернула и он до сих пор лежит у меня в коробочке. Ребята! Она ко мне пришла и во второй раз! Мой дед был свидетелем. Женщина эта приходит, только, если я с кем-то. Наедине не появляется. Тогда мы жили в деревне. Весной. Я деда любила и старалась не отходить от него. Он рано на покос — и я встаю за ним. Однажды таким утром надела платьице, вышла на веранду. Смотрю, с сеновала дедовского спускается женщина. На голове — туго повязанный платок, платье длинное, свободное. Женщина как женщина. Там дворы без оград — мало ли кто на сеновал лазил. Женщина направилась ко мне. Остолбеневший дед, не шевелясь, смотрел ей в спину. Она приблизилась, и — ребята! — я ее узнала. Глаза все те же белесые, и тот же взгляд — владеющий. Проходя мимо меня, женщина тремя пальцами коснулась моего запястья, повернула за угол дома и исчезла. Опять как ее и не было. На моей руке три пятна позуживают, чувствуются три пальца! Мы с дедом побежали к знахарке. Я рассказала и про первый приход незнакомки и про волос. Знахарка мне требовательно: «Сожги. Обязательно сожги!». Я опять пыталась, но всегда откладывала. Возьму волос, подойду к печи или к костру, а что-то назад тянет. Кладу его на место, в коробочку. Как бы с судьбой играю. Что будет завтра? Бабка так сказала, что если два раза приходила — придет и в третий раз. А третий раз последним будет — возьмет меня с собой. Бабка наложила на руку повязку, пошептала, наказала снять на третий день. Все эти дни я чувствовала три пальца на запястье. А когда сняла повязку, и пятна и ощущение прикосновения исчезли. Вот так, ребята. Что это? Мой рассудок помрачен или это мистика? Я с детства живу с мыслями о моей бабе. Я ее так и называю — моя баба. После второй встречи с ней я живу уже четвертый год. Между первой и второй встречами тоже было четыре года. Поэтому я все чаще рассказываю людям о моей тетке. От этого становится легче. В последнее время очень волнуюсь. Я жду. Может, завтра придет, может, и сейчас она где-то рядом...

Слушающим Маринустало не по себе. Потемки, свеча, уверенный взволнованныйрассказ. Андрей понимал, что это все женская хитрость или глупость, если не шизофрения. История преподана мастерски. Простенький рассказ заворожил. Гусаров видел на лицах прочих слушающих полную веру и сопереживание. Бедные наши прапрадеды и прапрабабушки! Как они выдерживали натиск слухов и чудес?

— Ну, как вы думаете, что это? — допытывалась Марина.

В ответ все стали приводить свои невероятные истории. Глупость скрашивает жизнь. Это еще Эразм Роттердамский утверждал. Не будь на свете Глупости, человек возненавидел бы и близких и себя. Обличия Глупости так многочисленны! Без нее не бывает любви и чудес. Человек правильный скучен и по-своему глуп.

— Ребята! Я потом совершила глупость. Однажды собралась и окрестилась. Как будто заново на свет родилась. Такая легкость. Я помолодела. А после стало вдруг не по себе, как будто камень на плечах — так тяжело. Схожу в церковь — легко. Если невозможно — надо с кем-то поделиться, рассказать и тогда — как после церкви. Да, забыла. Однажды в детстве тетка взяла меня на богослужение. Некрещеную. Помню, люди к алтарю идут колонной. По правой стороне. А левая — пуста. Только одна монашка, отвернувшись от всех, стоит на коленях перед иконой. Когда я и тетка поравнялись с ней, у меня озноб пошел, мурашки побежали, меня швырнуло в сторону монашки и я упала на колени рядом с ней. Ребята, люди обезумели, нас обступили и плевались и кричали. Я перепугалась, реву. Тетка хочет меня поднять, а я отбиваюсь... Родственники посчитали, что я в бабку пошла, в знахарку. Рассказывали про нее, что как-то нашла на коров порча. Люди пришли к бабкиному дому, стали обвинять, кричать, а она вышла на крыльцо, посмотрелана них и ушла. Под вечер у всех, кто был возле ее дома, начался нестерпимый понос. И я, если мне кто-то не нравится, помимо воли приношу неудачу, а то и еще хуже. Один парень мне в училище досаждал. Я посмотрела на него и как бы кто-то моим языком произнес: «Что ты скалишься? Кончишься завтра!». Ребята, на другой день парень утонул... Другой повесился. Хотел просто отца своего напугать, а получалось по-настоящему. Я ему накануне предрекла: «Вот ты мне не нравишься, что-то с тобой будет».

Говоря: "Вот ты... ", Марина посмотрела на Гусарова, Андрей содрогнулся. Что-то есть в ее глазах гипнотическое, змеиное. Зачем она на всех нагоняет страх? Выходит, что ее должны бояться, стараться нравиться ей, дабы она не наслала несчастье.

— Вот, жду прихода моей колдуньи. Последнего.

Все стали разубеждать Марину, но не совсем твердыми голосами. Было далеко за полночь. Утром — на плантации.

— Кто нас проводит?

Вызвался Андрей. Теплой ночью, под звездами, легко дышалось после накуренного барака.

— Хотите, пойдем в деревню? Постоим у церкви.

Нани молча юркнула в дверь женского барака. Сари также попрощалась. Только Андрей согласился:

— Пойдем.

Марина хохотала.

— Напугались, бедные, опять. Такие впечатлительные!

Внешние данные девушки были очень привлекательными. На пустынной тропинке они часто останавливались и — вот черт! — Андрей не мог отделаться от мысли, что его ведут в какой-то омут. Только сексуальная страсть его удерживала рядом с говорливой колдуньей. Вот, стоят они под деревом, жмутся друг к другу, а сзади подходит та, с жесткими волосами... Третье пришествие!.. До церкви, до деревни не дошли. Завалились в свежем травяном стогу, пропитанном солнечным теплом. Сладко, жарко...

— Подожди! Тут кто-то есть!

Марина натянулась как струна. Тело, только что податливое, нежное, налилось мускульной силой, девушка села, медленно поворачивая голову назад.

— Успокойся, никого здесь нет. Я же знаю, что все это твои выдумки.

Андрей снова хотел овладеть девушкой, но Марина стала холодна и бесчувственна.

— Пошли отсюда.

— Перестань.

— Идем, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Не переигрывай. Ты так часто рассказываешь все эти выдумки, что сама стала в них верить. Расслабься.

— Не злись, ты же знаешь мою историю, так что лучше не выводи меня из себя. Пойдем.

Гусаров, чертыхаясь, поплелся за Мариной обратно к студенческому поселению.

— Смотри, — повернулась недавно желанная девушка.

Андрей проследил ее взгляд.

— Видишь?

— Что?

Девушка молчала. Шизонутая, точно. Что там? Какая-то тень у стога мелькнула? Показалось? А, ну ее! Насколько сильно, однако, внушение! Гусаров проводил Марину и больше не притрагивался к ней. Динамо! Помешанное динамо.

С тех пор всякая потусторонняя ерунда, эти россказни о неведомом, самовозвеличивание на почве верований и чертовщины Андреем воспринималось в штыки. Но жена попросила, и Гусаров достал триста пятьдесят рублей на обучение в кудратовской академии.

Алена была счастлива. По крайней мере, выказала удовольствие.

Кроме ориентирования всей милиции на розыск Буташева, Гусаров отрабатывал другие версии о взрыве дома. Чеченец и вправду мог оказаться ни при чем. Андрей проверял собственную информацию и сообщения друзей из других отделов. Самые бредовые наколки брал на учет, ибо немного сомневался в главном: он ли сам объект покушения? Если так, то обезопасить семью и соседей — это его кровное дело. Как отца, как специалиста, как гражданина, в конце концов. Одиннадцатый отдел УУР будет землю рыть, все обшарит, но личностные связи ментовского дома ему до конца проследить не удастся. Пусть на прослушку поставят все квартиры, пусть «ноги» приделают всем проживающим — это будет запоздалым решением. Он, Гусаров, почему-то знает всю подноготную проживающих вместе с ним в одном доме сотрудников милиции. Покушение могло быть рассчитано на них.

Многие из задержанных после трагической гибели сотрудника РУОП справедливо считали, что легко отделались — всего лишь постояли в раскорячку у стеночки, да ответили на вопросы оперативников и следователей. Покинув Литейный,4 и пару дней поосторожничав, вернулись к прежней жизни. Что ж, обычные издержки ведения рискованных дел. Только люди Буташева снова ощутили на воле неуют и отчуждение знакомцев.

— Лучше с черными дел не иметь. За ними теперь слежка и прослушивание.

Руслан Буташев запустил дезу, что руоповца убили казанские, но это не отвело подозрений от кавказцев. Милиция, и так не благоволившая к ним, совсем озверела — на каждом шагу придираются. Салман Ибрагимов, побывавший на Литейном в период руоповских облав, не выглядел угнетенным или озабоченным. Позвонив на радиотелефон Буташева, Салман весело кричал:

— Руслан, они меня поставили к стенке, заставили раздвинуть ноги так, что я чуть не разорвался пополам вдоль всего туловища, — он смеялся, тряся толстым животом. — Тебя так ставили?

— Бывало.

Буташева злила эта черта в Ибрагимове. Толстяк не долго переживал напряженные моменты. Сделав вывод из происшедшего, поняв его неизбежность, Салман переключался с переживаний на веселость.

— Если бы Гусар не взял меня на допрос, я бы не выдержал, честное слово, мамой клянусь, разорвался бы.

— Что про меня спрашивали?

— Спрашивали где тебя можно найти. Я им сказал, — Салман опять затрясся от смеха. — Я сказал — в Чечне. Как тебе удалось убежать из ресторана?

— За тобой следят?

— Конечно! И еще долго будут следить. Они уверены, что их человека убили чеченцы. Ты хорошо спрятал Гари?

— Не волнуйся, у нас квартир хватает. Тебе надо тоже сменить жилье, я скажу куда переехать. До связи.

Закончив разговор с Ибрагимовым, Буташев размахнулся и с силой разбил радиотелефон о стенку. Он никогда не говорил по одной трубке дважды. Сразу после разговора аппарат уничтожался. Безопасность достается недешево.

Салман же лег на диван обдумывать создавшееся положение. Азав Мазраев требовал выполнить задание в течение недели. Надо было оправдать полученные им из-за рубежа 50 тысяч долларов. Жаль было бы уезжать из Петербурга. Здесь совсем другая жизнь. Развлечения, женщины, рестораны... Снова возвращаться на жаркую родину, чтобы снова зарабатывать на бензине, контрабанде и заложниках не хотелось. Здесь у Буташева налаживался почти идеальный канал сбыта наркотиков и Руслан неплохо платил Ибрагимову.

Основанием задержания всех подозреваемых в убийстве могла стать идентификация оружия, из которого стреляли в Марченко. Главный вопрос — где ствол. По идее, его сбросят. Такой горячий никакой дурак при себе не оставит. У группировки Буташева должен быть кладовщик, хранитель оружия, и он должен знать доподлинно кто стрелял на Пулковском. Кладовщик помнит кто получал у него автоматы в день убийства Марченко. Тогда круг подозреваемых значительно сузится.

Салман... Тучного чеченца после облавы расспросили заинтересованно, ничего не добились и отпустили одним из первых. Пусть идет себе. Пусть потрудится на раскрытие преступления. Он с кем-то встретится, кому-то позвонит... Осторожный, гад! Долго отлеживался в квартире, куда приехал с Литейного. Oпepы теряли терпение. Молодежь, смотревшая за ним, израсходовала богатейший арсенал жаркого подполья великого русского языка, но арсенал оружия группировки ничуть не приблизился. Должны же его сдвинуть с места! Видимо, Буташев приказал Ибрагимову ничего не предпринимать и из дома не выходить. Потеряв терпение, через три дня сотрудники под предлогом проверки документов позвонили в квартиру, снимаемую Ибрагимовым. Никого! Салман исчез. Гусаров, ругая наблюдение, кричал: «Как можно было такого толстого проворонить?».

Гусаров замкнул следивших за точками, где мог бы появиться Салман Ибрагимов, на себя и при первом же сообщении о его появлении в районе бани на Московском проспекте выехал с подлечившимся Чернобитовым в адрес. В дороге Гусаров по радиотелефону вызвал Симонова.

— Сидишь?

— Ну.

— Держи машину на парах. До связи.

По дороге к бане Ибрагимов кружил, проверялся, высматривал за собою хвост. Салман садился за руль в три приема. Откидывал спинку водительского сиденья, влезал на него, прижимая обеими руками объемный живот, умащивался, расправлял свое тучное тело и снова ставил спинку в вертикальное положение. Таким же образом покидал машину. Сегодня Ибрагимов покинул дом вопреки возражениям Буташева. Тянуть дальше нельзя. Для теракта давно все было готово. Его осуществление в Петербурге будет означать, что к ногам Мазраева упадет еще 50 тысяч долларов. Азав оттягивал под разными предлогами. Он даже хотел выдать недавний взрыв в одном из домов за организованным им самим. Но этот взрыв произошел днем, пострадало не много народа и больше чем на 10 тысяч баксов не тянул. Теперь Мазраев дал неделю срока. Ибрагимов не должен был объяснять Буташеву для чего купил взрывчатку, которую хранил у Камалова, кладовщика группировки, на чердаке бани.

Сторож бани, молодой еще мужчина, радушно встретил своего щедрого знакомца:

— Давненько не появлялись, уж не заболели?

— Лучше бы заболеть, Валера, может, тогда живот стухнет?

— Хорошего человека...

— Слышал. В кафе люди есть?

— Так рано ж еще...

— Давай ключи, покушать надо.

— Вот это разговор, а то о похудении...

— Э-э-э...

Так и сияет Валера, чувствует скорую подачку. Получит. В чужие дела не лезет, поэтому здесь все еще работает. Приняв ключи от бани, Салман открыл дверь служебного входа. Сторож заискивающе придержал ее.

— Принеси сумки из машины.

Сказал, не поворачиваясь, по-хозяйски пошел внутрь здания. Директор бани, его земляк, всегда уважительно встречал всех, кто приходил от Салмана. А уж самого толстяка принимал на всю катушку. Немало ночей приходилось Валере торчать во дворе, охраняя с десяток иномарок, пока владельцы парили кости и жарили девах. В кафе стряпали сами, лишних не допускали. Готовили мясо по-своему, ящиками завозили фрукты, и утром на столах и в шкафах оставалось еще немало снеди.

Друзья директора приезжали и просто так, в одиночку, чтобы посидеть, пообщаться с ним. Поэтому ничего странного в том, что жирный боров явился пожрать. Так было не раз. Приготовит, поест с директором и уезжает. Только сегодня сумки жидковатые. Обычно больше привозит. Внеся в доступное только избранным кафе две объемные, но полупустые сумки, сторож удалился с зажатой в руке пятидесятирублевой бумажкой охранять «пежо» почетного гостя и несколько тачек знакомцев директора. Но, едва вышел во двор, побежал в гостиницу, находящуюся неподалеку, откуда позвонил.

Салман не торопился. Если следом за ним кто-то приехал, им придется долго ждать. Пока надо приготовить купаты. Несколько килограммов ему делали ежедневно в одном ресторане. Сначала ему, а потом для всех остальных. Если Салман почему-то не приезжал за товаром, его покупали сами работники ресторана. При таком высоком качестве продукта его в обыкновенную продажу не выпускали.

Разложив на столах снедь, Салман поджог в камине дрова и поднялся наверх по лестнице, замечая под ногами ловушки Камалова. Где ниточка, где полосочка бумаги, где графитовая пыль — все стерегло проход. Дальше, за железную решетку, Салман пока не пошел. Подождет еще немного. Пусть приедет Камал. Ибрагимов неторопливо спустился на первый этаж бани. В камине уже полыхало пламя. Толстяк любил готовить на открытом огне. Сегодня он рассчитывал покормить троих. Кроме Камала должны приехать Гариуллин и Суюндиков. Эти ребята были наказаны Буташевым за стрельбу на Пулковском шоссе. Руслан даже потребовал, чтобы они навсегда уехали в Чечню. Худшего наказания не придумаешь. Здесь они имели хорошие развлечения, а там попадут в чей-нибудь отряд и будут воевать за какую-то призрачную независимость. А в чем они виноваты? Ибрагимов считал, что они попали в безвыходное положение — вышли на захват крыши и только потом узнали, что это оперативники. Когда Гари с автоматом прямо на шоссе из машины вылез, они же, милиционеры, только тогда представились, а до этого момента под «крышу» косили. Не прав Буташев. Всегда так делали. Увозили «упертых» на базу и делали, что хотели. Сто процентов успеха. Гари ничего нового не придумал. Решил «крышу» отвезти на базу. А оказалось, что ментов. Самая поганая крыша. Салман сам себя представил в такой ситуации . Выпрыгнул из машины, стал противника загонять в будку, а этот противник ему красную книжечку тычет в нос и орет, что он милиция. А ты с автоматом. Уже со статьей в руках. Или ты его, или он тебя. Гариуллин не мог иначе.

В окне Салман увидел въезжающую во двор перламутровую «девятку». Камалов. С ним еще не откровенничал.

— O, Камал, дорогой, опаздываешь на работу.

— Задержался. Зря я позавтракал дома, не знал что ты заедешь. Вкусно купаты делаешь.

— Пока приготовится, успеешь проголодаться, друг. Ты мне друг или не друг?

Салман засмеялся.

—Зачем спрашиваешь? Мы с тобой не одного барашка съели, не один бурдюк вместе выпили.

— Ну да, ну да...

Во двор въехала зеленая «вольво» и «жигули».

— Слушай, что за машины во дворе?

— А, сторож подрабатывает, берет под охрану...

— Сторож? Двор твой, а подрабатывает сторож? Ты, Камал, открыл стоянку машин и молчишь, не делишься? А вдруг наедут на тебя , а?

Ибрагимов и Камалов засмеялись и принялись стряпать. Когда блюдо с купатами было готово, друзья сели за стол. Камалов медленно резал бастурму. Салман, потирая руки, со смехом остановил его:

— Кончай бастурмировать, блюдо стынет.

Камалов долго не решался сказать Ибрагимову, что Буташев велел не пускать его на чердак. Они ели, обсуждая последние сообщения, о том, что русские бомбят чеченские городки и селения.

— Ничего, Камал, месть Всевышнего их настигнет.

— Салман, его люди здесь. Руслан договорился с Ратниковым, что если ты попытаешься что-то вынести с чердака, тебя убьют.

— Так это их машины во дворе?

Камалов кивнул.

— Охоту на меня устроили. Тем лучше. Он первым начал войну.

Салманов хорошенько обмакнул в coyc колбаску и с удовольствием медленно сжевал. Отвалившись на стуле, молча улыбаясь смотрел на старого приятеля. Потом достал дозу героина.

— Придется проучить этих русских партнеров Руслана. Пожирнел я для таких дел, но без них не обойтись.

— Салман, что ты затеваешь?

Немного помолчав, ожидая проявления наркотического состояния, Салман поделился:

— Друг, у меня есть поручение с родины, которое я должен выполнить. Я понимаю, что ни тебе, ни Руслану не выгодно портить отношения с местными. Но у каждого свой бизнес. Нам в Чечне платят за нанесение ущерба противнику на его территории, вам здесь платят сами русские, покупая наркотики и оружие.

Театрально обратившись лицом к востоку, кладовщик внимательно посмотрел на повернутые к себе ладони и, как делают правоверные, обращаясь к аллаху, возвел глаза к потолку. Протечка. Да, это баня. Все-таки, вода повсюду, сырость... Камалов заерзал перед молящимся.

— Не ходи туда, и так живем неплохо.

— Я пришел забрать свое. Это моя взрывчатка. Руслану нет никакого дела до моего бизнеса.

Ибрагимов подошел к телефону и набрал номер.

— Руслан? Приветствую тебя, дорогой. Я тут, понимаешь, заехал колбаски взять, а продавец говорит, будто хозяин запретил выдавать. Вот я и думаю, не послать ли такого хозяина куда подальше. По-русски. А?, — Салман вышел из себя. — Я приехал за своим товаром и тебя не должно волновать как я с ним поступлю.

Бросив трубку, Салман протянул толстую руку за ключом, которым открывается замок на решетке, преграждающей путь на чердак.

— Иди в баню, Камал. Отлучись. Ты не знал, что я пошел наверх.

— А как же ключ?

— Скажешь, что я украл его. Давай ключ и спрячься. Если русские попытаются мне помешать, здесь будет не безопасно.

Камалов надеялся на другой разговор, не ожидал такой напористости. Он знал одно: если Ибрагимов получит доступ к оружию, Буташев не пощадит. Салман тоже, судя по взгляду. Бешеные деньги помрачат разум любого.

— Давай.

— Не делай этого. Дальше бани не выйдешь!

Салман поймал несколько взглядов приятеля в окно и на двери.

Пока в банном кафе выяснялись отношения, Гусаров снова позвонил Симонову:

— Я возле бани. Третья таблица. Нашел? Внизу, где два красных. Меж ними на самомвъезде. Сейчас. Да, сейчас!

Сволочи. Обзавелись радиопередающей техникой, купив у других сволочей и настроили ее на милицейские каналы. Приходится изголяться, секретиться. Кроме информационной защиты в эфире, требуется заранее придуманным кодом сообщать координаты своего местонахождения. В этом случае точки возможного появления Салмана были известны, поэтому Андрей уверенно общался по рации.