– Слушай, тебе не скучно жить?..
      За время нашей дружбы я почти привык к этой манере, но на этот раз Макс снова застал меня врасплох.
      Мой друг славился своими вопросами. Он задавал их внезапно, в лоб, словно наносил резкий удар в солнечное сплетение. Сбитый с толку собеседник либо смущался, либо с ходу говорил правду. Дальнейшее зависело от степени темперамента.
      Помню, когда мы учились в десятом классе, Макс подошел к молоденькой практикантке, делающей отчаянные попытки обучить нас английскому языку, и с милой улыбкой спросил:
      – Юлия Вячеславовна, вы не подскажете, в каком возрасте вы потеряли девственность?
      Он спросил это так, словно уточнял, можно ли употреблять герундий в прошедшем времени. Несчастная практикантка обвела учеников растерянным взглядом, лицо пошло красными пятнами. За какие-то секунды они оккупировали все лицо, оставив нетронутым только кончик носа, который потешно белел на багровом фоне.
      – Я… Что вы себе позволяете?! -
      В следующее мгновение она овладела собой: – Вас, Крупицкий, это не касается!..
      – Жаль… А я вот до сих пор девственник, – печально произнес человек, менявший подружек чуть ли не раз в неделю.
      – Прискорбно, но это ваши проблемы.
      Практикантка выдержала экзамен, но с тех пор держала ухо востро…
      За двенадцать лет нашей дружбы я почти привык к этой манере кинжальных вопросов, но на этот раз он снова меня поймал. Мы сидели в нашем любимом спортивном баре-ресторане, потягивали пивко и делали вид, что болеем за российскую сборную по футболу. Матч крутили в повторе, но народ все равно прилежно смотрел. Платил, как всегда, Макс, моя неплатежеспособность даже не обсуждалась.
      – И все же: не кажется ли тебе, что твоя жизнь довольно однообразна?
      – Смотря кто находится рядом. К примеру, та же Маша из педиатрии. Не думаю, что рядом с ней жизнь показалась бы скучной.
      Макс усмехнулся:
      – Опять бабы… Не твой платежный уровень. Впрочем, я о другом. Жизнь, дружище, какая-то унылая, пресная, лишена сильных переживаний. Тетки, тусовки, тачки, понты… Как ежедневная шарлотка, утыканная свечками. Рано или поздно они сгорают, и остается каждодневное душилово.
      Должен признаться, я набит комплексами, как сигарета табаком. Наверное, поэтому рядом со мной оказался такой человек, как Макс. Я внимательно посмотрел на него, не понимая, к чему он клонит. Этакий скучающий постмодернистский Онегин, уставший от шикарной жизни.
      – Да у тебя карманных денег больше, чем я в год зарабатываю! Иномарка, квартира, дача. Или две?.. Охотно поменяюсь с тобой местами.
      – Не в этом дело. Во всей этой внешней мишуре кроется мертвящее душу однообразие…
      Мне надоел этот пафос пресыщенного яппи:
      – Короче, заканчивай эту пургу. Выкладывай, что ты там надумал?
      – Ты что-нибудь слышал об аутоэротической асфиксии?
      В памяти всплыл кадр из старинного японского фильма.
      – Не только слышал, но и видел. Та же «Империя чувств». Там одна мадам сдвинулась на почве секса, принялась играть в садо-мазо и придушила своего любовника. Мне больше понравилась концовка, когда она оттяпала его член и бродила с ним по улицам. Я так и не понял, зачем бродила. Положила бы в баночку, чин чинарем заспиртовала…
      Макс отмахнулся от меня, как от назойливой мухи:
      – Я не про это.
      – Что-то связанное с мастурбацией?
      – Почти, но не совсем. Оргазм можно получить и без этого…
      Внезапно мой друг вскочил и заорал на весь бар:
      – Блин… Ну кто так бьет!.. Вот пень! Десять метров до ворот, а он целит в созвездие Барана.
      – Овна…
      Я совсем забыл о его манере держать в фокусе несколько событий одновременно.
      Наконец Макс сел, в один присест опустошил очередной бокал, ткнул пальцем в экран.
      – Следи за мыслью. Казалось бы, вот она, почти абсолютная фатальность: наши никогда не станут чемпионами мира по футболу. Однако я готов с этим поспорить. Все зависит от системы отсчета. Вполне возможно, что вот это… – он снова ткнул пальцем в огромный экран на стене, – самая лучшая команда на планете, но, чтобы стать таковой, ей мешают различные ограничения.
      – Мы вроде бы говорили о сексе…
      – Я о нем и говорю. При поверхностном взгляде аутоэротическая асфиксия связана с оргазмическими ощущениями особой насыщенности. Но главная фишка не в этом. Терминальное состояние, хрупкое равновесие между жизнью и смертью – вот что по-настоящему возбуждает!
      Я попытался уловить в его голосе насмешливые нотки, но нет, он говорил вполне серьезно.
      – Зачем?
      – Интересно. Эта толпа наверняка знает, что мы не станем чемпионами, но каждый из них на что-то надеется. Человеку свойственно тянуться к запредельному. Только это может скрасить его пресное существование. Хочу поделиться с тобой сокровенным. Я провел пару опытов и кое-что узнал. Хочу тебе кое-что показать, но для этого надо смотаться ко мне на дачу.
      – Что, прямо сейчас?
      – А чего тянуть? Время детское, через пару часов доберемся.
      Я всегда завидовал его бьющей через край энергии.
      – Может, хотя бы футбол досмотрим?
      Он характерно вскинул руки:
      – Вах! Че тут смотреть, слюшай?! Проиграли два-один. Кстати, у меня на дачке неплохой ром зашкерен…
      – Поехали, – сдался я.
      Человек-ракета. Если бы не Макс, мои семьдесят лет (или сколько там отмерено) проползли бы точно так же, как у десятков миллионов моих сограждан, – буднично и неинтересно. Семь дней в неделю – обойма будней. В промежутках – маленькие узелки памятных событий, которые напоминают людям, что они еще живы. В молодости хочется погромче выстрелить, с годами понимаешь – все патроны изначально холостые.
      Макс был стихийным бедствием, постоянно будоражащим мою жизнь. От него невозможно было спрятаться – я принимал его как некую данность, внедренную свыше. Одно присутствие этого худощавого молодого человека с большими, несколько демоническими серыми глазами заряжало меня энергией, а его манера разговаривать и жестикулировать держала в постоянном тонусе. Дабы закрепить впечатление, он постоянно прикасался к собеседнику рукой, но так, что тот даже не обращал на это внимания. Однажды он на спор познакомился с девушкой (пикапер от Бога!) и в ходе разговора постоянно прикасался к ее груди, но она даже не сделала попытки его одернуть. В итоге он так ее загипнотизировал, что чуть не стянул бюстгальтер, благо девушка вовремя опомнилась…
      Итак, в восьмом часу вечера мы отправились на дачу. В конце восьмидесятых родительская фазенда выглядела непритязательно: двенадцать соток земли, невнятное строение в стиле дачного постмодернизма и покосившийся сортир с ведром вместо выгребной ямы. Со временем дом видоизменялся: ширился, наращивал кирпичные мускулы, на участке появились баня и другие подсобные строения. Но к тому времени, как Максу исполнилось восемнадцать, его отец полностью охладел к своей первой фазенде. Бизнес, открытый в начале девяностых, шел в гору, денег куры не клевали, и папаша купил роскошный загородный дом, а дачу отдал сыну, в качестве подарка за то, что тот самостоятельно поступил на бюджетное отделение мединститута.
      Что и говорить, зависть не обошла меня стороной. В довесок к внешней привлекательности, богатству по праву рождения, легкому характеру и фантастической одаренности, Макс, как магнитом, притягивал девушек. Когда-нибудь двухсотая или пятьсот тридцать пятая наверняка его бы захомутала, но мой друг жил под девизом: брак – давно мутировавшая искусственная социально одобряемая форма сожительства для воспроизводства себе подобных. С таким женихом каши не сваришь…
      Первые три года фазенда напоминала дом свиданий. Можно было только догадываться, сколько девушек здесь перебывало. Ходили слухи о таинственной черной тетради, куда Макс записывал все имена и сексуальные секреты своих пассий, но я лично никогда ее не видел. Позже, когда одиночный и групповой виды секса ему наскучили, как черная икра, которую можно ежедневно есть столовыми ложками, господин Крупицкий обустроил на даче собственную лабораторию, где занимался всем, что его интересовало, – от химических опытов до записи собственных музыкальных альбомов.
      Когда мы приехали, на востоке поднялась луна, похожая на японский фонарь. Где-то монотонно стрекотали цикады, воздух пропитался тонким ароматом хвои и цветов (соседка по фазенде обожала их выращивать), над безмятежной картиной витала едва уловимая печаль уходящего лета.
      Макс загнал машину в подвальный гараж, вышел из машины, безжалостно запулил в эту красоту кольцо табачного дыма.
      Мы помолчали, привыкая к безмятежности природы. Хотелось думать о вечном, о бренности жизни, мне вспомнились занятия в морге, молодая девушка, погибшая в автокатастрофе, то странное и немного постыдное чувство, которое я испытал, глядя на ее мраморную грудь…
      – Вперед, Влад, нас ждут великие дела!
      На втором курсе Макс всерьез увлекался биохимией, фармакологией, токсикологией, поэтому его лаборатория была оборудована со знанием дела. Здесь имелись вытяжка, дизель-генератор, огромное количество химических реактивов, кондиционер и мощная электропечь. Окна прикрывали металлические ставни. На дверях стоял электронный замок с автономным питанием. Остальные помещения, расположенные на двух уровнях, условно разделялись на столовую и спальни.
      Далеко не каждый допускался в эту святая святых его пытливого ума. Даже я, его лучший друг. И если Макс на это решился, значит, впереди нас ждут действительно великие дела.
      К сожалению, я не ошибся…
      Мы спустились в подвал. Здесь, посреди небольшой комнаты, я увидел странное сооружение, намертво прикрепленное к бетонному полу анкерными болтами. Это был симбиоз офисного кресла и электрического стула. От его спинки тянулись провода, запястья фиксировались на подлокотниках лентами-липучками, такая же черная лента крепилась к подголовнику. Все провода соединялись в пучок и вели к разъему в серой коробке, которая связывалась с двумя компьютерами и двумя мониторами – судя по огромному корпусу и дополнительной системе охлаждения, «железо» обладало очень высокой мощностью. Вокруг стояли еще какие-то приборы, я опознал лишь кардиограф.
      Для полноты картины на столе располагался ноутбук. По моим прикидкам, стоимость оборудования составляла цену приличной иномарки.
      Несмотря на хайтековские навороты, от всей этой картины веяло какой-то жутью, словно я попал в пыточную камеру будущего. Впечатление отчасти оказалось верным.
      Я с недоумением взглянул на друга.
      – Не знал, что ты увлекся садо-мазо. Девушек тут мучаешь?
      Он зловеще улыбался, как свихнувшийся дантист из одноименного фильма ужасов.
      – Знакомься: я назвал это ТВЗ-1.
      Не дожидаясь моего вопроса, он уточнил:
      – Трип В Запредельное… Как тебе конструкция? Мое изобретение.
      Он изрек это так, словно надеялся получить как минимум Нобелевскую премию.
      – Прикольно. А как называется тот, кто совершает эти трипы? Триппер? Нет, лучше так: трипанавт. Нехилый слоган: «Каждому трипанавту – по электронному креслу». Но в целом впечатляет. Ты что, в одиночку путешествуешь?
      Мой друг даже не усмехнулся.
      – Пока один, но мне нужен помощник. Пошли, я тебе все растолкую…
      Мы поднялись наверх и сели на кухне. Макс кивнул в сторону стула, а сам отправился к холодильнику. Наполнив бокалы ромом, плеснул в стаканы коки. Плюхнулся в кресло, сделал несколько глотков, скрестил руки на груди с таким видом, словно собрался прочитать длинную назидательную лекцию. Нечто подобное и произошло.
      – Помнишь школьную шутку: старшеклассники предлагали малышне космос показать. В пятом классе со мной такой фокус в туалете проделали. Сделай, говорят, пятнадцать быстрых глубоких вдохов и выдохов, а шестнадцатый на вдохе задержи. Я эту фишку знал, но хотел попробовать чисто из любопытства. Задержал воздух, и в этот момент Витька Белоусов меня сзади поперек грудной клетки резко обхватил и…
      – Кому что… Ленка Монахова в туалете минет делала по стольничку за сеанс.
      – Умеешь ты выплюнуть пошлость в самый неподходящий момент! Вот поэтому у тебя с девчонками проблемы.
      – Извини, вырвалось… Чего дальше-то?
      – Эффект гипервентиляции. Понимаешь, другие сразу теряли сознание, очухивались через пять минут, сидя на унитазе, под всеобщее веселье. Понятно, что последние воспоминания «подопытных кроликов» относились к шестнадцатому вдоху. А у меня все произошло иначе…
      – Кто спорит, ты у нас с пеленок серьезный чел.
      – Еще раз перебьешь, я тебе это в череп запулю. – Он многозначительно обхватил полупустую бутылку за горлышко.
      – Я понял, продолжай.
      – В тот день в туалет заглянула завуч Рыбакова. Мы ее Муреной прозвали. Так вот. Тетка эта ничего интересного собой не представляла. Довольно примитивная, вредная, страшная, озабоченная поисками богатого мужика – ну, в общем, обычный школьный набор. Единственная фишка: она почему-то считала, что школа – это ее вотчина. И мужской сортир в этом смысле – не исключение. Она туда часто без стука входила, чтобы курильщиков гонять. Сейчас-то я понимаю, чего ей хотелось… Короче, обычно кто-то из пацанов на стреме стоял, а тут все увлеклись процессом. Мурена влетела в тот момент, когда я будто бы сознание потерял.
      – Почему «будто бы»?
      Он нацелился в меня бутылкой.
      – Молчу…
      – Фокус в том, что объективно я его потерял, а субъективно – нет. В тот момент, когда Витька меня обхватил, в моей голове как будто что-то щелкнуло… Нет, не то… Это непросто описать. Сперва было ощущение сжатия, мое «я» сконцентрировалось в одной точке в глубине мозга, где-то в районе переносицы, затем оно расширилось, как бы покинуло тело… Я ощущал связь со своей физической оболочкой и в то же время видел себя как бы со стороны. Мало того, я видел старшеклассников, радужные оболочки вокруг их тел, видел Мурену, которая направлялась к мужскому туалету, и мне показалось… – Макс предостерегающе поднял руку: – Только без комментариев… Короче, мне показалось, что я знаю то, о чем думают все участники видеоряда. И еще такой звук, как будто зуммер тихо жужжит… Влетает Мурена, что-то кричит. Слов не разбираю, но вижу, как меняется ее аура, а заодно и всех пацанов, что попались ей под горячую руку.
      – И что потом?
      – Ничего особенного. Следующее воспоминание: меня приводят в чувство при помощи холодной воды. Но что самое любопытное: изменилось восприятие времени, оно стало восприниматься дискретно – как серия отдельных кадров, растянутых в перспективе. Мне показалось, что прошло минут двадцать, не меньше. Позже я узнал, что сеанс выхода в тонкий план длился не более трех минут…
      Слушая Макса, я вдруг вспомнил случай в анатомичке, сеанс аутопсии. Когда профессор рассек четырехглавую мышцу бедра, у трупа натурально дернулась голень в коленном суставе. Алка в ужасе завопила: «Господи!.. Он еще жив!» За спиной послышался стук падающего тела.
      Подобный случай сможет припомнить любой медик, но вот что странно: мне тоже показалось, что покойник на секунду ожил.
      Между тем мой друг продолжал:
      – Эпизод этот, несмотря на давность лет, застрял в моей башке капитально. Уже в институте я прошерстил всю литературу по эротической асфиксии. И вот к какому выводу пришел: процесс кислородного голодания, то бишь гипоксии мозга, проходит у меня не так, как у других, что маловероятно, либо появились некие неучтенные факторы, которые привели к феномену выхода из тела.
      – Надо же! А я думал, тебя в то время только бабы интересовали…
      – Вот именно! Но далеко не все. Биосоциальная программа большинства девушек элементарна, и тебе она известна не хуже меня. Сексуальный наркотик примитивен. С определенного момента я стал крутить романы с девицами, которые могли бы мне помочь. Помнишь Ирку с нейрохирургии, Аньку с токсикологии? – Макс на секунду задумался. – Да, много их было… Знал бы ты, с какими крокодилами порой приходилось ложиться в постель. Но чего не сделаешь ради дела…
      Перед моим мысленным взором предстали дивные Машкины ножки. По моим данным, это была единственная девушка, которую Макс так и не сумел затащить в постель или не особо пытался.
      Макс пощелкал пальцами:
      – Эй, ты еще здесь? Больше рома не получишь.
      – Я тут, – поспешил заверить я.
      Мой приятель с энтузиазмом принялся излагать свою теорию:
      – У нас по теме атипичной асфиксии почти голяк, пришлось собирать материал на Западе. Помнишь, я в Лондон летал в прошлом году?
      – Только не говори, что ты все каникулы провел в лондонской библиотеке!..
      – Почти. Парочку дней, конечно, оттянулся. Не в этом суть. Чем больше я углублялся в тему, тем больше понимал, какой гигантский сопутствующий пласт информации придется поднять. С биохимией и нейрофизиологией мозга проблем не предвиделось. В конце концов, это мой хлеб. Но для эксперимента требовался высококлассный программист. Как я его искал – отдельная история…
      – Стоп… Какого эксперимента?
      – Того самого.
      Он ткнул пальцем в пол.
      – Именно там, в кресле, я испытал такой оргазм, о котором ты даже понятия не имеешь.
      Я вспомнил свои жалкие победы на любовном фронте: всего две девушки, с которыми я переспал. Не знаю, но где-то в глубине души меня одолевали сомнения, со мной они занимаются любовью или с кем-то другим. Обе закрывали глаза, погружались в свои ощущения, стонали, в конце концов мне становилось неловко, а эти сомнения – не самая лучшая приправа для оргазма.
      Подчиняясь духу противоречия, я пробормотал:
      – Почему не имею?..
      – По определению. Вершина сексуального экстаза наступает, когда возбуждение достигает резонансных величин. Веришь, я испытал такой улет, для которого слов еще не придумали. Это тебе не пошлый секс с теткой.
      – Предпочитаю последнее… Макс, давай короче, поздно уже.
      – Ты, наверное, слышал, что повешенные испытывают в момент смерти спонтанную эрекцию и эякуляцию. Не у всех, конечно, – доминанта страха куда сильнее. Позже этот факт объявили мифом, связав возбуждение с разрывом спинного мозга и травмой нервных окончаний. Теперь следи за мыслью! Экспериментируя с различной степенью удушения, я достиг управляемого оргазма. Нет, даже не оргазма… Это состояние можно определить как крайнюю степень удовольствия. Наверное, нечто подобное испытывает наркоман во время кайфа. Только зависимость не возникает.
      – Похоже на опыт с крысой и педалью?
      – Это слишком грубое приближение. Крыса, нажимающая на педаль и получающая электрический импульс в центр удовольствия, не понимает, что с ней происходит, а я могу контролировать не только силу, но и глубину погружения.
      – Каким образом?
      – С помощью специального сенсора.
      – Удушение… Макс, ты что, спятил?! Это же больно, в конце концов.
      – Вот! В этом вся суть! Не зря я, как сексуальный маньяк, пахал причинным местом. Мои девочки постарались на славу и достали все необходимые компоненты. Препарат, который я получил, полностью исключает болевой компонент. Остается лишь эффект странгуляции сонной артерии. Более того, с помощью «Винзи»…
      – Винзи?..
      – Я его так назвал. Мозг без всякой химии стимулирует спонтанный выброс гормонов счастья, как будто в центр удовольствия подается слабый электрический импульс. Как это происходит, я еще не очень разобрался.
      – Все это, конечно, очень интересно, но я тут при чем?..
      – Мне нужен помощник. Хотя бы для того, чтобы зафиксировать меня в кресле. Кроме того, ты будешь контролировать процесс. В одиночестве такие игры опасны. Я уже один раз попробовал. На тот свет, как видишь, не отправился – при опасном уровне кислородного голодания срабатывает блокировка. Вот этот датчик с таймером, который соединен… В общем, это неважно. Не буду грузить тебя техническими подробностями.
      – Похоже на коматозников.
      – Нет, там вообще была жесть. Ребята закидывались до клинической смерти. Мы держим терминальное состояние.
      – Кто это «мы»?
      – Ну я! Не придирайся к словам. Короче, компьютер следит за всеми процессами и обеспечивает обратную связь между моим состоянием и натяжением ленты. Если возникает угроза тяжелой гипоксии, натяжение автоматически ослабевает. На крайняк, мало ли что, ослабишь вручную – это предусмотрено. Потом наложишь кислородную маску и сделаешь инъекцию, нормализующую мозговое кровообращение. Я все приготовлю. Учить тебя не надо. Это твой хлеб.
      – Понятно…
      Он не обратил внимания на мою кислую мину.
      – Прикинь, я опроверг идею Джея Вайзмана о принципиальной невозможности управлять риском при БДСМ. При помощи препарата, который я ввожу, кровь, обогащенная кислородом, поступает не во все участки мозга, а только в выборочные. Все зависит от дозировки. При этом эффект каждый раз разный. Иногда появляются удивительные зрительные и тактильные галлюцинации, в других случаях – сексуальное возбуждение. Я стремлюсь подобрать состав, который помог бы мне, ненаучно выражаясь, выйти в астрал. Сам понимаешь, необходимы опыты, причем не только на себе самом.
      – Не знаю, кто такой Джей Вайзман, но на электрический стул я не сяду.
      – Ты мне друг или нет?
      – Слушай, а почему бы тебе не пригласить какого-нибудь разочаровавшегося в жизни юношу, мечтающего о переходе в мир иной… Нет, лучше очаровательную девушку с разбитым сердцем. Представь, вначале вы занимаетесь любовью, потом ты усаживаешь ее обнаженную в это кресло. Она сексуально подрыгивает длинными ногами. Полные груди сотрясаются, соски твердеют от невероятного притока крови. А ты стоишь рядом и со смаком наблюдаешь, как ее пронзают оргазмические конвульсии. И в самый последний момент, когда она готова умереть, ты возвращаешь ее к жизни.
      – Тебе бы порнорассказы писать, а не в медицинском учиться.
      – У меня еще все впереди.
      – Влад, это серьезно: мне некого больше просить. Ты мой лучший друг и без пяти минут анестезиолог. В компах разбираешься…
      – А если ты вдруг окочуришься на этом гребаном троне, мне что, на зоне интернатуру заканчивать?
      – Я предвидел этот вопрос.
      Он выудил их нагрудного кармана бумажку и вручил ее мне с таким видом, словно показывал гаишнику депутатское удостоверение.
      Я прочитал рукописный текст:
      «Я, Крупицкий Максим Эдуардович, полностью инициировал медицинский эксперимент, в котором обманным путем вынудил участвовать моего друга Каюрова Владислава Сергеевича. Полностью сознаю опасность, которой подвергаю свою жизнь и здоровье. Всю ответственность за возможные последствия проведенного опыта беру на себя…»
      – Ну и что? – пожал я плечами. – Дадут три года условно. И это в лучшем случае, если эта твоя бумажка не исчезнет из уголовного дела.
      Макс наполнил бокалы:
      – Короче, завтра с утреца и начнем.
      – С бодуна, что ли?
      – Тебе-то что? В кресло ведь я сажусь. Вообще, это даже к лучшему – давление повышено, организм в остаточной интоксикации. Кстати, ты не замечал, что после пьянки очень хочется уединиться с девушкой? Организм при сильном алкогольном опьянении находится в состоянии, близком к смерти, и инстинктивно стремится к продолжению рода.
      Я помолчал. С ним вообще можно рта не раскрывать, пауз не дождетесь.
      – Короче, не буду грузить тебя подробностями. Завтра мы открываем новую страницу нашей биографии.
      Тогда я и не подозревал, насколько он окажется прав.

       Мы сидели с Машей на залитом солнцем пригорке. Вдалеке, среди густых деревьев, возвышалась строгая громада старинного замка, где наверняка водились привидения. Воздух наполнился тысячью ароматов и сонным гудением пчел. Маша сидела рядом, опустив прелестную головку на мое плечо. Я ощущал полное единение с природой: мы были нагими, как наши прародители в эдемском саду.
       Нежные пальцы коснулись моих шейных позвонков… и вдруг стали расти и сжиматься. Медленно, но неотвратимо, как тина в болотном омуте. Стало трудно дышать, лицо побагровело от крови, я хотел крикнуть, но издал лишь клокочущий звук.
      С трудом повернув голову, я похолодел от ужаса. Тело принадлежало Маше, а голова Максу. Он смотрел на меня огромными, совершенно безумными глазами, рот изогнулся в жутком оскале, а его пальцы продолжали тисками сжиматься на моей шее…
      Макс тряс меня за плечо:
      – Мачо, подъем!
      Ощущение такое, что ресницы заклеили «Супермоментом», – понадобились немалые усилия, чтобы отодрать одну от другой. Ночной кошмар еще сидел в извилинах мозга.
      Лицо моего друга приняло прежнее насмешливо-добродушное выражение.
      – С кем ты там сражался? Орал, руками размахивал…
      Проклятый ром! Разве можно мешать его с пивом? Состояние, как после наркоза. Болела голова, желудок свело, я чувствовал себя сушеной воблой, подвешенной на крючке.
      – Пива…
      – Несу, мой повелитель.
      Мои пальцы вцепились в запотевшую банку. Я дернул слишком сильно, язычок сломался, пришлось ковылять за ножом. День начинался не очень удачно, но Мистер Хейнекен вернул способность мыслить.
      Великий экспериментатор сиял, как флюгер в лучах летнего солнца. Ни намека на похмелье. Свеж и бодр – образчик для рекламы мужского лосьона. А ведь выпил не меньше, чем я. Да, с таким здоровьем можно любые опыты ставить.
      – У меня все готово, – сообщил Макс.
      – Что готово?..
      – Так, ладно, даю тебе час на то, чтобы прийти в себя, – и за работу!
      После второй банки на меня напал приступ пофигизма. В конце концов, чем я рискую? Пусть себе корчится на электрическом стуле, засовывает себе иглы в половой член, вводит цианид в задницу, лишь бы меня не трогал… Макс, он как свихнувшийся локомотив: если разогнался, уже не остановишь. Все равно будет проводить свои опыты – не со мной, так с какой-нибудь шизанутой мадам, сдвинутой на суицидальной теме. Пусть лучше умрет на моих руках, корчась в предсмертных оргазмических судорогах.
      Лаборатория жила своей неведомой жизнью, как алтарь в ожидании жертвы. Макс принялся настраивать аппаратуру, затем без всяких преамбул приступил к инструктажу:
      – Шея обматывается вот этим…
      Он показал широкую полотняную ленту, соединенную с датчиком давления.
      – Принцип сжатия, как в обычном тонометре, за исключением груши. Давление нарастает довольно медленно и контролируется компьютерной программой с учетом сердечного ритма и уровня гипоксии. В моих первых опытах я использовал маску для анестезии.
      – Все лучше, чем душить себя лентой…
      – Не скажи. Совсем другой эффект. В сущности, воздействие на дыхательное горло и сонную артерию – не главное. Величина сужения незначительная. Эффект достигается за счет комбинированного действия давления и препарата, вводимого за пятнадцать минут до начала испытаний…
      Я хлебнул пивка. От этой научной или псевдонаучной лабуды хотелось прихватить баночки три, залечь на диван, смотреть по телику все подряд и ни о чем не думать.
      Легко прочитав мои мысли, Макс убрал упаковку в холодильник.
      – Пора…
      Я нехотя поплелся за ним в лабораторию. Лицо моего друга приняло упрямо-сосредоточенное выражение. Представление начинается, время слов прошло: началась работа. В сущности, моя роль сводилась к минимуму: закрепить фиксирующие ленты, удерживающие щиколотки и запястья, и отслеживать показания приборов.
      Прежде чем стартовать в запредельное, Макс включил компьютеры, приготовил раствор, уверенно ввел препарат в бедренную мышцу.
      Я вгляделся в его лицо, надеясь уловить хоть тень сомнения или страха. Ни того ни другого: ясный решительный взгляд, волевой профиль, внутренняя заряженность на результат. Он уселся в свое кресло, как король на трон.
      Я зафиксировал ленты на щиколотках, запястьях и шее. Занятие довольно жутковатое – такое ощущение, будто подрабатываешь штатным головорезом в подвале гестапо.
      – Главное, не паникуй. Следи за таймером, цифры должны быть зелеными. Если что-то не так, они станут красными, ты услышишь звуковой сигнал, но надеюсь, до этого не дойдет.
      – Я тоже надеюсь. Ты завещание успел составить?
      – Тебя переживу.
      – Ладно, какую кнопку нажимать?
      – Все включено. Весь процесс рассчитан на восемь минут. Еще раз повторяю: вмешивайся только в крайнем случае…
      – Ты бы хоть объяснил…
      – Все! – отрезал Макс. – Объяснения потом. Переходим в режим молчания.
      Он закрыл глаза – похоже, препарат начал действовать. Таймер в углу экрана отсчитывал секунды, мой друг медитировал в своем пси-устройстве. Судя по трехмерной диаграмме, натяжение ленты начало увеличиваться – правда, довольно медленно. Лицо Макса начало краснеть.
      Я вдруг испугался. Ограничение поступления кислорода может привести к внезапному обмороку и потере сознания. Если подведет страховочная система, начнется разрушение структур головного мозга, а затем – смерть…
      А что, если у него западет язык? Я обшарил взглядом комнату в поисках языкодержателя. Пусто. Попытался вспомнить, чему нас учили. Так, для удержания челюсти надо встать сзади, положить большие пальцы обеих рук на нижнюю челюсть по обе стороны от средней линии и оттянуть книзу до тех пор, пока резцы нижней челюсти не станут впереди резцов верхней челюсти. После этого указательными и средними пальцами рук, положенными на углы нижней челюсти, выдвинуть ее вперед и удерживать в таком положении…
      Внезапно Макс дернулся, издав клокочущий звук. Я мельком взглянул на приборы. Да, компьютерная программа действительно поражала. На экране отображались показатели сердечнососудистой системы, дыхания, центральной нервной системы, почек, печении, гормональной системы, метаболизма… Все в наглядном виде. Зеленый цвет многочисленных столбиков и цифр означал, что жизнь «подопытного кролика» пока вне опасности. Оранжевый – свидетельствовал о тревожном уровне асфиксии, красный – об опасном.
      Если верить Максу, «улетное состояние» возникало между третьей и пятой минутами эксперимента. Может, оно и так, но для стороннего наблюдателя картина довольно неприглядная.
      Макс хрипел и трясся, глаза были выпучены. Взгляд, будто устремленный в глубины мозга, казался совершенно бессмысленным и в то же время каким-то до одури похотливым. Буквально на моих глазах коэффициент умственного развития моего друга упал на пятьдесят пунктов, словно невидимый скальпель выскоблил внушительную часть серого вещества. Из полуоткрытого рта вытекала слюна, Макс монотонно раскачивался, насколько позволяли ему фиксаторы. Спортивные штаны не мешали оценить его мужское достоинство. Величина этого бугорка, даже скрытая под тканью, впечатляла. Правда, в тот момент он сильно походил на кататоника, блуждающего в порнушном бреду.
      Внезапно Макс выгнулся в дугу, его тело свела судорога, кисти рук дрожали, словно к ним подвели ток высокого напряжения, лицо побагровело, но признаков синюшности не наблюдалось. Я с ужасом понял, что не знаю, как прервать этот сумасшедший эксперимент. Резать ленту нельзя – при таком натяжении легко задеть артерию. Вырубать весь этот электронный идиотизм тоже страшно. «Отключите» мозг и сердце от кислорода всего на двенадцать минут, и повреждения будут необратимы.
      В моем воспаленном воображении возник образ гениального друга, превратившегося в «овощ», который даже пописать не в состоянии без посторонней помощи. Я почти физически почувствовал, как паника оккупирует мое тело. Многие в такой ситуации начинают беспорядочно метаться, и любой необдуманный шаг может стать фатальным. На меня сильный стресс, наоборот, действовал как сильный нейролептик – меня охватил ступор. Попытки мозга заставить тело двигаться напоминали водителя, пытающегося завести машину без аккумулятора…
      Я взглянул на таймер. С момента начала опыта прошло семь минут, и неумолимые секунды продолжали вести обратный отсчет его жизни. Датчик артериального давления показывал сто восемьдесят на сто. Самое странное: компьютеры свидетельствовали, что гипоксия в клетках головного мозга не нарастала, окислительный тип обмена не сменился на гликолитический, а это означало, что мозг получал достаточное количество кислорода. Либо компы врали, либо я присутствовал на каком-то научном открытии…
      Внезапно тело Макса обмякло, а на причинном месте расплылось пятно. Мой приятель снова издал странный звук. Натяжение ленты начало ослабевать. Я увидел, как медленно затухал лихорадочный огонь в его глазах, – так гаснут газовые фонари вдоль городских магистралей. Сердечный ритм возвращался к норме.
      Я накрыл лицо Макса кислородной маской. Однако прошло еще несколько минут, прежде чем он окончательно вернулся в наш мир.
      Взгляд приобрел осмысленное выражение. Он издал гортанный звук, который в более благоприятных обстоятельствах мог бы сойти за смешок, но сейчас он напоминал последний выдох умирающего.
      Макс несколько раз кашлянул, морщась от боли в горле. Первые его слова прозвучали тихо, неуверенно, виновато, словно голосок маленькой девочки, разбившей любимую папину чашку.
      – Это было… это было… Запредельно…
      И это все… После того как я тут чуть не обмочился от страха. Меня вдруг охватила такая злость, что захотелось врезать ему по рогам.
      – Сказал бы я, Макс, кто ты есть!
      – После…
      Он схватил блокнот и ручку, лежащие в зоне досягаемости, и принялся что-то лихорадочно записывать. Строчки выходили кривыми, неровными, но он писал и писал, как будто боялся, что ему изменит память. Куда девались его снобизм, самоуверенность, лоск! Передо мной сидел бледный, трясущийся юноша, столкнувшийся с чем-то неизведанным, запредельным. Оно подавило его, превратило в послушного раба, готового пойти на все, чтобы оказаться там вновь.
      Меня вдруг пробило на юмор.
      – Ты что, завещание забыл дописать? Не забудь меня указать! За все страдания претендую на твою тачку.
      Макс продолжал строчить, но я уже не мог остановиться – нормальная реакция на стресс:
      – Я тут подумал: хорошо бы оставить тебя на этом троне, провести посмертную пластинацию, чтобы показать тебя в разрезе, и провесить табличку «Эротический асфиксатор – яркий пример сексуальной психопатологии».
      Он ответил, не отрываясь от писанины:
      – Напрасно иронизируешь. Это победа… прорыв… открытие… Мне удалось!
      Макс говорил отрывисто, слова давались ему с трудом, но, судя по сосредоточенному возбуждению, он действительно там что-то увидел.
      – Куда ты там прорвался? В шестиминутный оргазм?
      – При чем тут оргазм?! Я достиг управляемого выхода в астрал.
      – Ничего не понимаю… А зачем этот душительный механизм?
      – Вот именно: не понимаешь. Эротический фактор присутствовал, но я сконцентрировался совсем на другой задаче.
      – Макс, тебе не кажется, что мы с тобой похожи на персонажей бородатого анекдота. Приходит на прием к врачу женщина и говорит: «Мой муж очень странно себя ведет. После того как чай выпьет, чашку съедает, а ручку оставляет». – «Действительно, странно… Ручка-то как раз – самое вкусное».

      Юноши и девушки озабоченно сновали вдоль длинного коридора, сбивались в кучки, которые распадались и тут же возникали вновь, правда, в ином составе. Кто-то судорожно листал книжку, кто-то нервно смеялся, одна девушка, закрыв глаза, подпирала стену, раскачиваясь в такт своим мыслям. Время от времени толпа абитуриентов расступалась, с уважением пропуская солидных мужчин и женщин – этих небожителей, преподававших в стенах университета. Уже в сентябре они станут просто «преподами», а пока авторитет висел над их головами подобно божественному нимбу.
      В период экзаменационной лихорадки Медицинский университет напоминал вокзал в разгар летних отпусков: та же озабоченная сутолока, беспорядочная суета, энергетика беспокойства и нервозности. Кое-кто из юношей старался напустить на себя беззаботный вид, другие шутили, но тревога, затаившаяся в уголках губ или выражении глаз, выдавала их с головой.
      В этом хаосе присутствовал один персонаж, являвший собой образец почти святого спокойствия и той особой задумчивой красоты, которой поклонялся романтик Александр Блок.
      Девушка лет двадцати стояла у окна, радужные блики играли в длинных распущенных волосах. Длинные светло-каштановые волосы, отливающие золотом, струились по округлым плечам, нежная линия шеи, бархатная, покрытая нежным загаром кожа, грудь Венеры в разрезе блузки, полные, очень чувственные и вместе с тем по-детски беззащитные губы. Хотелось прижаться к ним, раствориться в поцелуе и умереть на вершине экстаза.
      Невысокий рост вкупе с длинными ногами, напротив, придавал точеной фигурке особую прелесть, и почти каждая особь мужского пола независимо от статуса и возраста, проходя мимо, совершала стандартные глазодвигательные движения: вниз по позвоночнику, к бедрам и щиколоткам, и вверх – к округлой маленькой попке.
      Какой-то парень, пробегая мимо, случайно задел девушку плечом. Она обернулась. Невежа мельком взглянул на красотку. Не в силах отвернуться, он продолжил свое движение вслепую, пока не врезался в группу абитуриентов.
      А ее глаза! О, бессильные, жалкие слова не способны вместить сотой доли их прелести. Огромные, каре-зеленые, они смотрели прямо в душу. И если бы не спокойное нейтральное выражение, любой мог утонуть в их бездонной глубине. От нее зависело, дать мужчине точку опоры или бросить в омут неразделенных чувств.
      Студентка четвертого курса Маша Стрельникова подрабатывала в приемной комиссии. Крошечные деньги ее не интересовали – в деканате попросили, и она согласилась. Мать занималась аптечным бизнесом, зарабатывала достаточно, чтобы «упаковать» дочку по полной программе, правда, взамен требовала полного подчинения. Запоздалый воспитательный комплекс. Отец погиб в автокатастрофе, когда девочке и четырех не исполнилось. Мамаша вечно где-то пропадала, девочку воспитывали бабка с дедом по материнской линии, а те, хоть и любили внучку до безумия, отличались крайней принципиальностью в вопросах отношения полов и работы.
      Отдельные образцы своей морали им удалось внушить Маше настолько основательно, что в некоторых вопросах она выглядела белой вороной. К примеру, в семье считалось неприличным в двадцать один год жить за счет родителей. Что касается секса, любви и брачных отношений, которые в понимании Маши не могли существовать отдельно друг от друга, такая консервативность ставила эту красавицу в один ряд с самыми записными уродинами, втайне мечтавшими, чтобы их изнасиловали на какой-либо вечеринке. И это притом, что Маша училась в Медицинском университете, прочно удерживавшем пальму первенства по количеству сексуальных циников, блистательных съемщиков и специалистов в области эротического юмора.
      Впрочем, открыто над принципами Маши не смеялись. Она обладала завидной волей в сочетании с совершенно титаническим упрямством. Двумя-тремя словами она могла сровнять насмешника с землей, пригвоздить его к плинтусу, обдать таким презрением, что у юмориста надолго отбивало охоту шутить. И вот в такую девушку меня угораздило влюбиться. Ей, по моему глубокому убеждению, нравился Макс – все, как в примитивных женских романах.
      Каждый раз, прежде чем начать с ней разговор, мне становилось не по себе, чувства блокировали свободное выражение мыслей, получалось типа: «а и бэ сидели на трубе». В такие минуты я сам себя ненавидел, но справиться с любовным логоневрозом не мог. То ли дело Макс. Девушки пробуждали в нем ораторский гений, их хорошенькие ушки розовели от возбуждения, когда он бархатным голосом нашептывал в них красивые слова. Какие – не знаю, но в сочетании с маленькими, но очень недешевыми подарками милая ласковая болтовня превращала холодную статуэтку в податливую восковую куклу.
      – Привет…
      Она даже не обернулась. Конечно, вид подсобного дворика значил для нее куда больше, чем моя скромная фигура. Если бы не Макс, который нас познакомил, шансы на такие вот экспресс-диалоги сводились к нулю.
      – Привет.
      Я сразу же выложил домашнюю заготовку:
      – Прекрасно выглядишь – далекая и неприступная, как супермодель.
      Она соизволила показать лицо, легкая улыбка тронула губы.
      – Спасибо.
      – Завидую тебе, трудишься на благо родного вуза, не то что мы, презренные трутни.
      – А, это… Ничего интересного. Беготня, суета… Утомляет.
      – Так весь август и будешь здесь работать?
      – Нет, съезжу на недельку в Прибалтику или еще куда…
      Разговор начал угасать, вернее, ее интерес к моей персоне.
      – У меня день рождения на следующей неделе. Придешь?
      – Ты же знаешь, я не люблю шумных вечеринок.
      – Никаких вечеринок и не будет. Просто посидим где-нибудь в уютном заведении. Макс обещал подобрать что-нибудь стоящее.
      При звуке этого имени ее лицо изменилось. Наконец-то в ее глазах появился не просто интерес, а то особое оживленное выражение, когда в присутствии девушки говоришь о любимом человеке. В уголках губ притаилась улыбка, на щеках появился легкий румянец. Я почувствовал укол ревности, но заставил себя продолжить:
      – Вчетвером: ты, Лена, Макс и я.
      – Почему бы нет. Вот только Лена… Она сейчас в Турции.
      Я с облегчением вздохнул. Подруга Маши меня раздражала. Она обладала бесившей меня манерой говорить много, часто и, как правило, все, что приходило в голову. Эта особенность сводила на нет все ее достоинства: в общем-то, симпатичную внешность, покладистость, доброту и способность легко прощать обиды. Макс, который усиленно ее сватал, говорил: «Не вдумывайся в слова. Переключись на звук ее голоса, как будто она распевает песенки». Я попробовал, но особо не преуспел. Ему хорошо советовать, он провожал Машу, а не Лену… Кроме того, она как-то странно целовалась: просто открывала рот и ждала особо жаркого лобзания. Согласитесь, приноровиться трудно.
      Однажды, когда я поплелся ее провожать, Лена трещала без умолку. Потом вдруг выпалила: «У меня предки на даче, может, займемся любовью?» Займемся, говорю. Честно говоря, не помню, как я этой любовью занимался, так как выпил много пива, но ей, похоже, не очень понравилось. Отношения наши после этого остались прежними, словно ничего не произошло. В общем-то, это понятно: не заметить, как я влюблен в Машу, может только слепой.
      Маша подарила мне теплый взгляд.
      – Как насчет Наташи? Ты не против?
      Еще одна неумолкающая трещотка, только гораздо страшнее. Странно, почему самые классные девчонки выбирают таких убогих подруг – для контраста, наверное.
      – О'кей. Накануне созвонимся.
      Я видел, что она хочет спросить меня о Максе, но гордость не позволяет. Возникла неловкая пауза. В коридоре показался Дима Щербицкий, председатель приемной комиссии.
      – Машка, ты где пропадаешь? Тебя проректор полчаса ищет.
      Она не удостоила его ответом.
      – Пока, Влад, мне надо идти.
      По ее взгляду я понял: она прекрасно знает о моих чувствах и сожалеет, что ничем не может мне помочь. Пока, во всяком случае.

      Домашняя вечеринка отпадала по определению – не та публика. Для человека, который носил в бумажнике полтора десятка клубных карт, подобное времяпровождение граничило с верхом убожества. Поэтому я с легким сердцем доверил Максу организацию моего собственного дня рождения. Он выбрал недавно открывшийся клуб, в котором побывал лишь однажды.
      Мы забрали девчонок прямо из дома. Когда я увидел Машу, сердце принялось выбивать бешеную дробь. Красивая студентка превратилась в томную светскую львицу. Я пытался разглядеть в ней ту девушку, что пару дней назад встретил в универе, и не мог. Изменилось все, от одежды и макияжа до улыбки и выражения глаз. Жаль, что все это не для меня.
      Вечеринка начиналась просто шикарно. Мой друг умудрился сделать невозможное: свести до минимума необходимость ухаживания за полноватой и болтливой Наташей, обладавшей удивительным свойством: сначала говорить, потом думать, отпускать плоские шутки, а затем от души от них же смеяться. Он занялся толстушкой, а я по праву именинника шел под ручку с Машей.
      Громадный охранник приветливо кивнул Максу, тот походя что-то сунул ему в карман.
      Клуб производил хорошее впечатление, чувствовались вкус, солидность и атмосфера не напускного, а реального релакса. Несколько разноформатных залов позволяли гостям расслабляться в соответствии с их вкусами и настроением. Билет стоимостью в сто семьдесят баксов и придирчивый фейсконтроль отсекали случайную публику. Здесь не танцевали, но за особую плату предоставлялись отдельные кабинки. В них транслировалась музыка из лаунж-бара, и никто не запрещал заниматься всем чем угодно, лишь бы не нарушать покой остальной публики. Наш вечер начался в одной из таких кабинок – этаких интимных чил-аут.
      Не буду описывать меню, банальные тосты в честь именинника, талант тамады, присущий моему другу, и прочие праздничные мелочи. Из дебюта вечеринки, пожалуй, запомнилось только одно: я не сводил глаз с Маши, она с Макса, тот хитро косил глазом в сторону Наташи, а та обстреливала взглядами мою персону – какая-то круговая визуализация.
      Мы немного потанцевали, при этом Макс уступил мне Машу, мужественно подставив многострадальные уши под словесный поток ее подружки. Потом девчонки испарились в направлении туалета. Макс уволок меня в лаунж-бар.
      – Пошли прогуляемся.
      – А как же девчонки?
      – За них не волнуйся, здесь есть где развлечься.
      Знакомый стиль. Деловые вопросы должны решаться четко и сразу – плевать на все, в том числе и на приличия.
      – У меня к тебе серьезный разговор.
      – Догадываюсь… Если про свои эксперименты, лучше не начинай.
      Он провел меня по лабиринту из коротких коридоров, пока не вывел к цели.
      Мы устроились за столиком в лаунж-баре. Европейская кухня, легкая фоновая музыка в стиле американское ретро – стильно и ненавязчиво. Ди-джей подобрал неплохой набор сэмплов: Генри Манчини, Херб Алперт, Берт Кемпферт, Джеймс Ласт, еще кто-то… Музыка настраивала на лирический лад. Я огляделся. Обстановка бара воспроизводила американский кабачок в стиле шестидесятых. Автомат для выдачи сигарет, игральный автомат, фотографии джазовых знаменитостей на стенах, массивные пепельницы и бармен в старомодных штанах и пурпурной жилетке. Мне понравилось… По правилам клуба первый напиток – за счет заведения.
      Макс отследил восторженное выражение моего лица.
      – Ну как, нравится? Кстати, дизайн лаунж-бара меняется в соответствии с общим стилем вечеринки. В прошлый раз, насколько я помню, здесь звучала полинезийская тема.
      – Не слабо.
      Он заказал виски с содовой.
      – Итак, мне нужна твоя помощь.
      От внезапно нахлынувшего негодования я чуть не поперхнулся.
      – Слушай, ты, рыцарь потустороннего!.. Я не собираюсь становиться твоим оруженосцем. Пусть моя жизнь не столь насыщена высокими целями, но она мне по кайфу. Любоваться твоей эротической агонией – это одно, а вот участвовать в экспериментах в качестве подопытной крысы… Извини, брателло.
      Он усмехнулся.
      – Другого ответа не ожидал. Я предлагаю тебе сделку. Как говорил доктор Лектор из «Молчания ягнят»: кви про кво – услуга за услугу. Я устраиваю тебе волшебный вечер с Машей. Подчеркиваю: волшебный. Будет все, о чем она втайне мечтает. Ты не смотри на неприступный вид. И у нее есть свой скелет в шкафу. Красавица, которая выросла в строгой умеренности, она в глубине души очень тщеславна и обожает шикарные жесты. Вся эта напускная скромность – обратная сторона гипертрофированного тщеславия.
      Я не знал, что ответить. Макс опять меня поймал.
      – Это нечестно.
      – Ну же. Ты же ее любишь, я знаю, такого шанса больше не представится. Ты уж мне поверь: половина мужчин и треть женщин занимаются сексом не с реальными людьми, а со своим ментальным образом, так пусть он воплотится у тебя в конкретную девушку. Неужели ради любви ты откажешься заглянуть за грань материального?
      Его цинизм граничил с хамством, но ради Маши я пошел бы на все.
      – Она тебя любит, а чувствам не прикажешь.
      – Брось!.. При чем тут любовь? В чем я, кстати, сильно сомневаюсь.
      – Правильно, в постель затащить не удалось.
      – Нашел чем стыдить… Она слишком вошла в роль.
      – Прекрати, обижусь.
      – Ладно. Возвратимся к нашим баранам. Я говорю о восхитительном сексе. Пусть она станет твоей Клеопатрой. Только вместо утренней пропасти тебя ждет куда более приятное испытание, к тому же почти безопасное.
      – Вот именно: почти. Послушай, неужели этот мир настолько тебе осточертел? Рано или поздно все равно туда отправишься. Куда спешишь-то, касатик?
      Макс сделал вид, что не заметил иронии:
      – И здесь ты неправ. Тебе только кажется, что вокруг реальность. Большую часть жизни мы проводим в своем воображении. Быть может, ты, я, весь наш мир просто кому-нибудь снится. Окружающее всего лишь результат частного ментального конструирования действительности…
      Я пригубил свою рюмку.
      – Вот только не надо уводить меня в дебри субъективного идеализма.
      – Короче, мое дело предложить…
      Перед нами материализовался молодой человек с выбеленными волосами и рубиновой сережкой в левом ухе. На меня он даже не посмотрел, как будто я был пустым местом.
      – Макс, там у твоих девушек проблемы!
      «Твоих девушек»! Каково? Другой бы сорвался и побежал, но мой друг и ухом не повел.
      – Ну что, согласен?
      Я не знал, что ответить. Поганое чувство, похоже на сделку с совестью или с дьяволом.
      – Хрен с тобой, сяду, в твое кресло. Пойдем девчонок вызволять.
 
      Я ожидал увидеть распоясавшихся мажоров, пристававших к нашим девушкам, или на худой конец подвыпившего старпера (на Машу дико западали сорокалетние, видимо, она смахивала на их бессознательный идеал). Но рядом с нашей парочкой застыла высокая девица неопределенного возраста, с огненно-рыжими патлами, сверкающими в ореоле химической завивки. Цветистая кофточка с зеленым набивным рисунком подчеркивала неестественно круглые груди, явно на силиконовой основе. Длинное лицо, узковатые глаза и большой хищный рот придавали ей сходство с Медузой Горгоной – во всяком случае, в моем понимании.
      На лице Маши застыло страдальческое выражение. Наташа беспомощно оглядывалась в поисках охранника. Завидев нас, она принялась энергично махать рукой над своей головой, словно сигнальщик на американском авианосце.
      Макс явно не спешил, как будто все происходящее его не касалось. Рыжеволосая бесцеремонно оттеснила Наташку и вцепилась Маше в локоток.
      – Куда она ее тащит?
      – Скорее всего, в отдельную кабинку. Если Марго возбудится, ее танком не остановишь.
      – Что за Марго? Буч, что ли?
      – Не совсем. До женщины этот молодой человек еще не дотянул. Бьюсь об заклад, что член еще болтается между этих длинных выбритых ножек, хотя решающая операция не за горами.
      Он элегантно поднес два пальца к моему подбородку и аккуратно прикрыл мою челюсть.
      – Так ты ее знаешь? – удивился я. – Постой, а как же эти груди?
      – Гормоны, пластическая хирургия… Вот где водятся настоящие деньги! Кстати, среди себе подобных Марго, она же Женя Водопьянов, выделяется своей патологической агрессивностью по отношению к мужчинам. Но это не мешает ей использовать их в своих сугубо коммерческих интересах.
      – Ничего не понимаю… Он педик, что ли?
      – «Голубых» она еще как-то терпит. А вот мужикам, работающим в ее компании по насыщению отечественного рынка польской парфюмерией, приходится несладко. Зато платит хорошо. Я бы назвал ее-его воинствующей феминисткой с садистским уклоном. Видимо, пытается отомстить всем мужикам за свою изначальную природу. Зато женщин любит!.. Ты не представляешь. Набирает персонал из соображений внешней привлекательности. Почти все проходят через постель.
      – Почему «почти»?
      – Встречаются и такие, кто отказывается, несмотря на фантастический оклад.
      – Подожди, если он стал ею, то логичнее любить мужчин.
      – Необязательно. Один из пяти ядерных транссексуалов обладает чисто гомосексуальными наклонностями, то есть предпочитает женщин. Гляди, начинается…
      Отбросив в сторону приличия, Марго грубо тащила Машу к двери. В таких клубах, как этот, подобные выходки не приняты. Я оглянулся в поисках охранников – ни души; попрятались, гады, за сотню баксов. Лишь несколько зевак с интересом наблюдали за происходящим.
      Наконец мой друг соизволил вмешаться:
      – Уау! Какие люди!.. Марго! Сто лет тебя не видел.
      Рыжая нацелилась в Макса тяжелым взглядом, но руку Маши не отпустила.
      – И тебе того же.
      – Куда это ты мою девушку тащишь?
      Марго неохотно разжала пальцы. Маша тут же отскочила от нее в сторону, потирая запястье. В глазах рыжей вспыхнула плохо прикрытая ненависть:
      – Не путался бы ты под ногами…
      Макс усмехнулся:
      – Послушай, у тебя случайно мозговой травмы не было? Или ты инвалид детства?
      Глаза рыжей еще больше сузились, на щеках проступили красные пятна.
      – Знаешь, мне такие шутки не в подъем. Что, большой любитель проблем? Я тебе их устрою.
      – Марго, ты что, меня пугать вздумал?
      Макс намеренно напоминал ей об изначальном поле. Марго это бесило. Повисла пауза. Девушки недоуменно переглянулись. Лицо транссексуала исказила гримаса ярости, внушительные кулаки сжались-разжались, снова сжались… Лет двадцать назад возникла бы драка. Сейчас все разборки происходили на улице.
      – Старик, ты мне надоел. Тебе бы лучше где-нибудь потеряться со своими подружками, чтобы я вас больше не видела.
      Марго резко повернулась на высоких каблуках и, нарочито виляя задницей, покинула поле боя.
      Мы вернулись в нашу кабинку. Макс веселился, как ни в чем не бывало, девушки немного нервно хохотали над незадачливым транссексуалом, но я чувствовал, что этим дело не закончится…
      К началу пятого утра мы с другом достаточно нагрузились, а наши дамы прилично устали. Рассвет уже начал вступать в свои права. Мы остановились у выхода. Маша наотрез отказалась ехать с поддавшим Максом, тот особо не спорил. Решили поймать тачку. И тут наступило возмездие.
      – Эй, ты, крендель! Думаешь, крутой, как дорога к счастью?
      Макс поморщился, но не обернулся.
      – Да уж, блеск и нищета примитива. Хамы – они, как злобные тараканы: появляются внезапно, когда их совсем не ждешь. Вначале испытываешь отвращение, потом непреодолимое желание их задавить.
      Я обернулся и понял: таких не задавишь. Скорее, наоборот. Трое крепких парней были в той замечательной кондиции и степени агрессии, когда все вопросы решаются при помощи кулаков. Желудок свело от страха. Любой из этих качков мог, не напрягаясь, справиться с нашей четверкой.
      Они приближались медленно, с уверенностью бывалых бойцов. Куда торопиться? На улице ни души, камеры наружного наблюдения наверняка выключены. Охранники за прилегающей территорией точно не следят.
      – Девчонки, без паники, – вполголоса произнес Макс. – Я попробую их отвлечь, а вы бегите к машине.
      Он незаметно сунул Маше ключи.
      Троица приблизилась. Речь держал широкоплечий парень, похожий на славянский вариант американского супертяжеловеса Дэвида Туа. Остальные уставились на нас со спокойным презрением – наверное, точно так же белые завоеватели смотрели на захваченных в плен индейцев, прежде чем снять с них скальп.
      – Чё ты там гундосишь, фуфлыжник?
      Я понял, что с этой стайкой орангутанов разговаривать бесполезно: они просто продлевали удовольствие, желая унизить нас перед девушками.
      Макс попытался выиграть время.
      – Какие-то проблемы, ребята? Думаю, всегда можно договориться.
      – Со своим партнером будешь договариваться – с резинкой тебя трахать или нет.
      «Туа» размахнулся и ткнул Макса в грудь. Единственного удара оказалось достаточно, чтобы первый рыцарь потустороннего отлетел метра на три, пробороздив асфальт курткой от Армани. Другой боец схватил Машу за руку и поволок в клуб. Наташа бросилась следом, но тут же отлетела, напоровшись на жесткую ладонь. Я стоял и бессильно смотрел, как мою любовь тащили туда, где ее, скорее всего, многократно изнасилует сначала Марго, а потом вся эта троица. Затем отвезут куда-нибудь на сто первый километр и выбросят на обочину…
      В последней надежде я оглянулся, надеясь обнаружить хотя бы одного свидетеля. Тошнота реальности: полное запустение, герой не появился, охране клуба все по барабану, а я не владел кунг-фу.
      До клубной двери осталось метров десять. Машка отчаянно заголосила. Амбал влепил ей затрещину, но и этого оказалось более чем достаточно. Из девушки словно выдернули стержень – похоже, Машу впервые в жизни ударили по лицу, и это повергло ее в шок.
      И тут я озверел. Страх испарился, осталось единственное желание: разорвать этого гада на куски, пусть даже ценой собственной жизни. Мощный выброс адреналина загудел в крови. Я не боец – в том смысле, что ненавижу драться, тем более с такими амбалами. Спасибо америкосам с их Голливудом. Один прием мне преподали очень четко. Я ринулся на врага, в четыре прыжка преодолел расстояние, отделявшее меня от его туловища, и с разбега нанес удар головой в живот.
      Бычара оказался явно не готов к такому повороту событий. Он выпустил Машу, а я по инерции упал на своего врага.
      Сзади послышались крики.
      – Бегите к машине!
      Затем раздались два хлопка, как будто открывали бутылки с шампанским.
      Я каким-то чудом освободился от железного захвата поверженного качка, вскочил на ноги, оглянулся. Двое нападавших валялись на мостовой, прикрывая руками животы. Макс держал под прицелом всех троих, В его руке был четырехствольный шоковый пистолет типа «Оса». Откуда он его извлек, я так и не понял.
      Через полминуты мы уже мчались по ночному городу.
      Макс обернулся к Маше:
      – Ну, как ты?
      Переход от ступора к истерике произошел почти молниеносно.
      – Сволочь, скотина!.. Зачем ты устроил это шоу в клубе?! Любишь эффектные сцены, да?! – Слезы текли из ее глаз. В таких ситуациях женщинам лучше не перечить. – Если бы не Влад, они бы меня изнасиловали вместе с той рыжей тварью!..
      Крики сменились постепенно затихающими рыданиями. Я не оборачивался, но понял: Наташка взяла ситуацию под контроль. Молодец, деваха, в этой критической ситуации она повела себя очень достойно. Жаль, что она не в моем вкусе… Впрочем, ей досталось меньше всего. Память по инерции проигрывала схватку у клуба. И тут я вспомнил, как поверженный боец ослабил захват. А ведь он мог запросто переломать мне все ребра… Нас никто не преследовал – опять же странно. Такие, как эти, поражений не прощают. В душе шевельнулось подозрение, от которого я в конце концов отмахнулся. Нет, это слишком дико даже для Макса.
      В салоне повисло молчание, изредка нарушаемое редкими всхлипываниями и едва слышными Наташкиными заговорами:
      – Тихо, тихо, зайчик, все хорошо… Все уже прошло… Не плачь, девочка…
      Макс остановил машину напротив подъезда. Я сделал попытку проводить наших девушек, но Наташа меня остановила:
      – Езжайте. На сегодня с нас хватит, да и вам неплохо бы проспаться.
      Кажется, мы даже не попрощались, во всяком случае, Маша на Макса даже не взглянула. Последний выглядел абсолютно невозмутимым, словно вся эта заварушка заранее прописана в сценарии.
      Сели в машину, он завел двигатель:
      – Может, махнем ко мне на дачу?
      – Извини, мне тоже нужен тайм-аут. Кстати, откуда у тебя ствол?
      Он пожал плечами:
      – Так, прихватил на всякий случай…
      – Это кто – охранники той рыжей?
      – Я же говорил: Марго не переваривает мужчин. Скажи спасибо, что она не натравила на нас своих охранниц. Тогда бы наши шансы действительно равнялись нулю. Настоящие профи. Однажды я видел, как одна из ее кисуль за пару минут отправила в больницу парочку мастодонтов покруче этих.
      – А они кто?
      – Скорее всего, наняла прямо в клубе. Денег у нее, как грязи.
      – Скажи честно, ты что, все это подстроил?!
      – Не задавайся дурацкими вопросами. На сегодняшний день ты в ее глазах выглядишь спасителем, а я мерзавцем. Надеюсь, наш договор остался в силе?..
      На две недели Макс куда-то пропал. Домашний и мобильник не отвечали. Маша завершала свою эпопею в приемной комиссии, а я выдумывал в универе несуществующие дела, чтобы лишний раз с ней увидеться. Мой друг оказался, как всегда, прав. Она действительно стала лучше ко мне относиться. Любовью, конечно, это не назовешь, но «героический» вечер добавил мне немало очков.
      Макс объявился, как всегда, внезапно – позвонил после полуночи:
      – Все готово. Завтра позвони Машке и сообщи, что приглашаешь ее в ресторан. – Предваряя вертевшийся у меня на языке вопрос, добавил: – Не переживай, у красивых девушек короткая память. Страсти улеглись, но подвиг Влада остался жить в ее душе. Ставлю свою колымагу, что она охотно примет твое предложение.
      Я уточнил:
      – Твое предложение…
      – Надеюсь, ты не станешь посвящать ее во все тонкости нашей сделки. Итак, поговорим о деталях.
      Жизнь проста, как кончик носа, когда вы готовы жить настоящим. В тот вечер я не думал о диком эксперименте по добровольному удушению.

      В чем суть подлинной свободы? Тогда я считал, что в отсутствии чувства вины. Именно оно тормозит человеческую экспансию. Макс обладал свободой в избытке, мне приходилось за нее сражаться. Делать это ежедневно, ежечасно, бросая все новые и новые силы на борьбу с самим собой.
      Мне понадобилось время, чтобы собраться с духом и позвонить Маше. Правильно говорят: любовь – это болезнь. Мамаша обдала меня ледяным ветром, но дочку позвала.
      – Привет.
      – Привет.
      – Хочу пригласить тебя в театр. Ты как?
      – С удовольствием.
      Голос мягкий, приветливый, с эротическими нотками. Я на коне, черт возьми!
      Мы встречались почти ежедневно. Сплошная культурная программа. Никаких кабаков, дискотек, ночных клубов, алкоголя. Вместо этого музеи, выставки, концерты, дежурные цветочки… К концу второй недели я стал выдыхаться – такой отдых, без секса, на большого любителя.
      Макс позвонил и тут же предложил встретиться на даче. Видно, приучал меня к будущему старту.
      Тишина, свежий воздух, много баварского пива и ценные указания. Мы устроили вечерние шашлыки, костер уютно потрескивал, настраивая на лирический лад. Признанный мастер Макс колдовал над бараниной. Не отрываясь от процесса, он произнес:
      – У тебя счастливый вид.
      – Такое не скроешь.
      – Рад за тебя. Машка классная девчонка. Чуть с прибабахом, но в самую меру, чтобы казаться незаурядной.
      – Тебе бы жениться, чтобы было с чем сравнивать.
      – К слову, знаешь, как переводится с американского сленга выражение «ball and chain» – «ядро и цепь»?
      – Куда уж нам со свиным рылом…
      – Упс!
      – Вот именно. Так что каждому свое: кому – ядро с цепью, как каторжнику, кому – Великую Истину. Но хватит о грустном – принцесса ждет своего принца. Двухместный номер в гранд-отеле «Европа» забронирован на два дня. Но ты должен соответствовать.
      Макс рассказал, в какой в салон красоты сходить, каким парфюмом пользоваться…
      – Она обожает все итальянское. Это и понятно…
      – Что понятно?
      – Ты в курсе, что у нее бабка по отцовской линии живет в Италии?
      – Вот это новость!
      – Бабулька шикарная, внучку обожает и бредит идеей перетащить ее в Италию. Однажды я с ней встречался, когда ездил в Неаполь.
      – Классно.
      – Для нее да, для тебя – не очень. Пока будут шить костюм, а это четыре-пять дней, ты должен ознакомиться с итальянской кухней, вызубрить назубок названия приличных вин, тамошние достопримечательности, оперных певцов, разучить пару-тройку танцев.
      – Чего-чего?.. Ты что, клоуна из меня мастеришь?!
      – Ладно, танцы не надо. Это уже перебор.
      Пока я переваривал полученную информацию, он продолжал вываливать новые блоки:
      – Подойди к итальянскому вопросу серьезно. Запомни: ты должен быть безупречен. Завтра съездишь по этому адресу. Там живет очень приличный портной. Снимет с тебя мерку. Он в курсе.
      Я задал дурацкий вопрос – типичный для малообеспеченного человека:
      – А деньги?
      – Не твоя проблема.
      Он полил шашлыки белым вином.
      – Во время свидания не молчи, не застывай, не уходи в свои мысли, держи себя в тонусе… не ты для нее, а она для тебя – пусть сразу это почувствует. Не вздумай много пить. Сразу меняй тему, если она спросит обо мне. Побольше бархата в голосе. Не молчи, но избегай нервной болтовни. Заранее продумай, о чем будешь говорить. О себе не вздумай! Все внимание к ней. Она – твоя звезда, твоя гуру, центр вселенной, не слушай ее, а внимай. Наслаждайся звуком ее голоса, следи за взмахом ее ресниц, движением губ, малейшей переменой позы. Если прячет ладони, откидывается на стуле, опускает глаза вниз – тревожный знак: значит, что-то делаешь не так. Сокращает дистанцию, поправляет волосы, смотрит в глаза долгим взглядом, улыбается – все путем. Не налегай на жратву. Трапеза должна проходить не спеша. К вам прикрепят вышколенного официанта, не вздумай обращать на него внимание.
      – Трудновато…
      – Терпи. Избавляйся от плебейских привычек. Ты замахнулся на принцессу.
      Я тщательно конспектировал ценные указания, понимая, что одна грубая ошибка может обернуться непоправимым конфузом.
      Попытки прикинуть, во что обошелся королевский вечер, не увенчались успехом. Выходила очень солидная сумма. Изящным жестом Макс сковал нас с Машей золотыми наручниками, а ключ сунул себе за пазуху. Догадывалась ли она? Конечно, догадывалась – девушка умная, но, видимо, решила ему отомстить. Или меня пожалела…
      К лешему! Лучше не задаваться такими вопросами. В то заветное утро я открыл глаза. Увидел знакомую трещину в потолке, стараясь не думать о том, что меня ожидает. Не хотелось спугнуть свое счастье. Я принялся складывать драгоценные минуты в хранилище моей памяти, как скупец опускает золотые монеты в заветный сундучок, чтобы потом, в серой пелене повседневности, полюбоваться их блеском. Со временем забылось многое, но эти восемнадцать часов остались самым светлым воспоминанием в моей материальной жизни.
      Итальянскую тему я зубрил, как экзамен по анатомии, чувствовал – это и есть та самая палочка-выручалочка, которая не позволит повиснуть беседе или соскользнуть на тему «а-ля Макс».
      Накануне вечером посыльный доставил гламурную одежку. Содержимое коробки: ботинки фирмы «Гуччи», сшитый на заказ смокинг, три шелковых рубашки, две жилетки, столько же галстуков в тон плюс стильная золотая заколка в виде буквы Z и позолоченая зажигалка «Зиппо», кредитная карта «Американ экспресс» с указанием пин-кода.
      Раньше подобную одежду я видел только по телевизору, теперь мне впервые предстояло ее примерить. Впрочем, все в тот вечер происходило со мной в первый раз, а потому не буду повторяться.
      В кои-то веки я себе понравился. В зеркале стоял худощавый молодой человек, рост метр семьдесят восемь (с каблуками выше), безукоризненно сшитый смокинг, пестрая жилетка с сиреневым отливом, белоснежная рубашка, галстук в тон, чуть взлохмаченная прическа, легкая небритость, изысканная небрежность в сочетании с безупречностью – все, как учил сэнсэй. Еще бы кудряшек на голову, и вылитый итальянский бизнесмен.
      Пятница, семнадцать десять, звонок по городскому:
      – Добрый день, машина подана…
      – Спасибо…
      Я снова полюбовался на себя в зеркале.
      – «Подана…»
      Ничего себе! Словно карета для барина.
      Думал, приедет банальная иномарка, в лучшем случае – подержанный джип, но такое… У подъезда брежневской семиэтажки стоял лимузин, сверкая белизной, как платье невесты. Все, кто в это время находился на улице: случайные прохожие, собачники, пенсионерки на скамейках, – все, как по команде, уставились на длиннющую машину, потом на человека в смокинге и длинном кожаном плаще. Бьюсь об заклад – большинство меня просто не узнали.
      Шофер, крепкий улыбчивый мужчина лет сорока, одетый в безукоризненную тройку, вышел из машины и галантно распахнул дверь. Я попытался подавить чувство неловкости, придать своему облику вальяжную уверенность и неповторимый стиль.
      Убранство салона подавляло своим блеском. Может, для кого-то это привычное дело, но мне пришлось приспосабливаться к такой роскоши. Машина рассчитана на восемь мест, мягкая кожа, угловой диван, кондиционер, холодильник, мини-бар, потолок… Бог ты мой! Звездное небо на зеркальном фоне!.. Два жидкокристаллических монитора и встроенный сиди-чейнджер с очень приличными колонками…
      Водитель повернулся ко мне, продемонстрировав отличную работу дантиста:
      – Добрый вечер. Меня зовут Сергей.
      – Владислав… – Внешний вид обязывал прибавить: – … Васильевич. Шикарная машина…
      – «Линкольн таун кар ультра супер стрейч», – произнес он без запинки. – Сегодня я не только ваш шофер, но распорядитель намеченной программы и, если позволите, телохранитель. Я буду решать все вопросы и постараюсь приложить все усилия, чтобы сделать ваш отдых максимально приятным. К вашим услугам напитки, набор компакт-дисков, спутниковая связь.
      – Прекрасно. Тогда трогайте.
      Я покосился в сторону мини-бара, вспомнил слова Макса и плеснул себе каплю виски и много пепси. В душе шевельнулось чувство вины, но тут же погасло. Я вспомнил кресло, бессмысленные глаза моего друга и, дабы отогнать кошмарные воспоминания, поставил какую-то музыку, кажется, что-то из Эндрю Дональдса. По мере того, как мы приближались к цели, молоточки в груди стучали все интенсивней.
      Сергей припарковал лимузин напротив многоквартирного дома улучшенной планировки, позвонил по мобильнику. Ждать пришлось минут пятнадцать – Маша никогда не приходила вовремя.
      Наконец она появилась – в шелковом небесно-голубом вечернем платье, ослепительно открывавшем стройные загорелые ножки. Туфли на каблуке делали ее еще стройнее. Покрой поражал изяществом стиля, легкостью и свободой. От левой груди к бедру тянулся шов, украшенный серебристыми лепестками. Платье подчеркивало округлую грудь и мягкий, чуть девичий переход от талии к бедрам. Плечи покрывала прозрачная газовая накидка с вышивкой. Волосы были уложены в умопомрачительную прическу. Настоящая светская львица!
      Серега не удержался:
      – Простите за бестактность, но я давно не встречал таких красивых девушек. Вам можно позавидовать.
      – Сам себе завидую, – признался я.
      Он поспешил открыть девушке дверь. Да, похоже, Макс оказался прав, в ней действительно сидел тщеславный бесенок – Маша преобразилась до неузнаваемости. Интересно, куда подевалась скромность, которую без устали вбивали в нее неутомимые воспитатели? Да, итальянские гены не задавишь…
      Вокруг Маши увивался мужчина в возрасте, а она вела себя как английская королева: величавая поступь, на кукольном лице печать достоинства и сознания собственной красоты и в то же время – трогательная простота, за которой скрывалось доброе сердце. Зря я беспокоился. Рядом с такой красоткой любой выглядел бы как великосветский денди.
      Сергей проявил такт, опустив перегородку без нашей просьбы. Мы немного поколесили по городу, съездили в Пушкин, где он, воспользовавшись каким-то удостоверением, провел нас в Екатерининский дворец со служебного входа. Потом развернулись обратно – прямиком к «Гранд-отелю». Хотел бы я, чтобы этот утонченный дяденька-шофер шел со мной по жизни, оберегая от жизненных невзгод.
      Сергей припарковал лимузин рядом с отелем. Швейцар в проходе, подобострастно поклонился, видимо приняв нас за миллионеров, я сунул ему десять долларов, тот склонился еще ниже.
      Добрый гений проводил нас прямиком в ресторан итальянской кухни «Росси» (ожидаемый выбор) и сдал с рук на руки метрдотелю. Тот очень вежливо усадил нас за столик и исчез. Через несколько секунд появился вышколенный официант.
      Какая-то дама за соседним столиком улыбнулась мне как хорошему знакомому, ее спутник, по виду пожилой итальянец, слегка склонил седую голову в знак приветствия. Я ответил тем же. Мужчина произнес что-то на итальянском, Маша с улыбкой что-то ответила, и соседи расцвели, как два куста герани.
      С названиями блюд я определился, но в винах по-прежнему мало что смыслил. К счастью, Маша взяла инициативу на себя. В тот день я узнал массу нового: маринованное мясо – «карпаччо», посыпанное пармезаном, горечь салата с заправкой из лимона, мягкое сухое вино с привкусом свежего винограда, пикантный сыр «горгониола», подаваемый к десертному вину, восхитительные трубочки «канноли», фруктовый шербет…
      Итальянский антураж зажег в ней настоящее пламя. Макс и здесь оказался прав. Говорить мне много не пришлось: Маша с горящим взором рассказывала о времени, проведенном в Италии. Затем последовала длинная история о том, как ее героическая итальянская бабушка познакомилась с не менее героическим русским дедушкой. И так далее… всего не упомнишь.
      Я делал вид, что внимательно слушаю, наблюдая за ее лицом, улыбкой, удивительными глазами с их поистине гипнотической силой. Не верилось, что все это для меня…
      Без четверти одиннадцать материализовался наш труженик Сергей. Поскольку «Росси» закрывался, он повел нас в смежное заведение под названием «Икорный бар», где мы в полной мере насладились рыбными деликатесами, красной и черной икрой. Эти вкусности мы запивали мягкой анисовой водкой родом из Финляндии. Правда, пили в меру: Маша равнодушна к алкоголю, а я пьянел и без допинга. К счастью, за все время нашего рандеву мы не коснулись темы Макса. Ни слова, ни намека на то, почему мы здесь оказались.
      Сергей снова материализовался в начале второго ночи, проводил нас до апартаментов. Прежде чем пожелать хорошего отдыха, он вкратце ознакомил с удобствами.
      – Имеется спутниковое и кабельное телевидение. Мини-бар в вашем полном распоряжении, в шкафу вы найдете все необходимое…
      Меня это мало интересовало. С замиранием сердца я жаждал узнать, есть ли у Маши пути к отступлению, – одна или две кровати в номере.
      – Желаю приятно провести время…
      Маша отправилась в ванную комнату, я метнулся в спальню, которую отделяла от комнаты небольшая перегородка. Йес! Огромная двухспальная кровать – одна на двоих!
      В номере все дышало уютом и тем особым комфортом, какой могут дать высоченные потолки, украшенные старинной лепниной, добротная мебель, ковры на полу. Я принялся изучать содержимое мини-бара и выбрал бутылку сухого вина.
      Маша отсутствовала довольно долго, зато вознаградила меня в полной мере. На ней остался голубой махровый халат, волосы рассыпались по плечам. Комнату заполнил аромат очень нежных шлейфовых духов. Мы расположились в двух глубоких удобных креслах, между нами был лакированный столик с фруктами, цветами в плетеной корзине и бутылкой вина. Мы просто сидели и говорили ни о чем. Беседа плавно перетекала с одной темы на другую – кроме одной-единственной, запрещенной для нас обоих… Та ночь принадлежала только мне. Я это видел и упивался каждым мгновением.
      Она отпила глоток вина, призывно глядя мне в глаза. Коварство хорошего вина в том, что незаметно можно выпить лишнего и поддаться эротической магии напитка. Именно это и произошло с моей девушкой. «Меньше болтовни – больше дела», – вспомнил я инструктаж Макса, отодвинул кресло, опустился перед ней на колени, прижался губами к ее руке.
      Маша вздрогнула, глубоко вздохнула, ее ладонь зарылась в моих волосах. Наклонившись поближе, она прошептала:
      – Сбегай в ванную и побыстрей возвращайся…
      Когда я вернулся, спальню окутал полумрак. Отраженный свет падал от торшера в смежной комнате. Ее глаза блестели, волосы рассыпались по подушке. Ее грудь, упругая и горячая, вздымалась и опадала под моими губами. Наши руки беспорядочно блуждали, изучая друг друга. Я покрывал поцелуями шею, плечи, живот, пьянея от запаха бархатистой кожи. Наконец я приник к губам, о которых так долго грезил, – мягкие, полные, чарующе чувственные, совсем как в моих эротических снах. Она целовалась нежно, почти застенчиво, скользя языком во рту. Мои пальцы скользили вокруг ее набухших сосков, тело, наэлектризованное возбуждением, стремилось слиться с моей ожившей мечтой, но я понимал: спешить нельзя, иначе можно все испортить. Она сама подала знак, и я сделал все очень нежно. Мы закружились в ритме страсти. Тела покрылись испариной, она что-то бессвязно шептала. В предвкушении кульминации Маша вся устремилась навстречу, я усилил мощь натиска и почти пригвоздил ее к постели. В какой-то момент мне показалось, что мы с ней единое целое. Это длилось всего мгновение, потом я услышал ее стон, потом – ослепительная вспышка…
      Она заснула почти сразу – как маленький ребенок, свернулась калачиком, повернувшись ко мне спиной. И это все? Так мало?! Я не мог заснуть, я чувствовал себя изголодавшимся гурманом, которого покормили с ложечки. Ну ничего, проснется, наверстаю. До вечера не выпущу ее из постели…
      С этой мыслью я нырнул в небытие, а когда проснулся, постель пустовала.
      Маша, выходи скорее, котенок, я по тебе безумно соскучился…
      Тишина.
      Нет, только не это!
      Одеяло отлетело в сторону, я бегом пересек комнату, рванулся в ванную. Халатик, женские тапочки с пушистыми мышками и сакраментальная надпись на зеркале, выведенная губной помадой: «Прости меня, Влад!»
      Могла бы и не писать. Сделала только больнее. Ушла бы по-английски, без банально пафосных надписей.
      Я вернулся в комнату. На глаза попался буклет с перечнем услуг, предлагаемых отелем. В конце концов, у меня еще целый день. Глупо торчать в номере и напиваться в гордом одиночестве. Еще глупее тащиться в свою коммуналку и проливать слезы по разбитому сердцу. Столик оплачен, будем пировать. Настоящий мужик снял бы какую-нибудь куклу, но на это не хватит пороха…
      Я обнаружил в шкафу спортивный костюм. Потом качался в тренажерном зале, потел в сауне, плавал в бассейне, кряхтел под сильными руками массажистки и вдруг поймал себя на мысли, что это всего лишь мое тело. Душа тянулась к Маше, но не могла найти.
      Сергей больше не появлялся, за что ему низкий поклон. Похоже, он владел полной информацией, а потому из чувства такта обо всем договорился и вовремя исчез. На исходе второго дня я собрался домой, попросив у консьержки аккуратно упаковать парадную одежду в коробку.
      Я не хотел оттуда уходить, чувствовал себя ребенком, которого волокут домой из Диснейленда, Золушкой в мужском обличье, без всяких шансов на будущее. Когда за мной закрылись двери пятизвездочного отеля, а швейцар даже не улыбнулся на прощание, захотелось завыть от тоски – больше никаких лимузинов, никаких ангелов-хранителей, никаких волшебных ночей… Здравствуй, привычная шкура повседневности.
      Когда женщинам больно, они поплачут, и на душе станет легче. У мужиков есть алкоголь, великий и убийственный утешитель.
      Тачку ловить я не стал. После «Линкольна» любая покажется тарантасом. Домой добрался на метро, купил бутылку водки, нехитрой закуски и напился в хлам. Тяжко снимать смокинг баловня судьбы и влезать в дубленую шкуру молодого российского эскулапа. Одно утешало: я все-таки увидел свой «Париж» и теперь могу спокойно умереть.

      Мобильник у Маши, естественно, не отзывался. Пришлось звонить на домашний номер.
      Мне ответил голос Снежной королевы, резкий и громкий:
      – Маши нет дома!
      – Тамара Михайловна, это Влад. Позовите ее, пожалуйста, буквально на два слова.
      Молчание – пятнадцать секунд, двадцать. Наконец трубку взяла Маша:
      – Привет…
      Голос абсолютно чужой. Правильно, всего один раз переспали. Секс – не повод для знакомства.
      – Мы увидимся?..
      – Владислав, не надо. Не заставляй меня сожалеть о том, что я сделала. Это как наваждение какое-то…
      Мы помолчали, после чего она произнесла ненавистную мне фразу:
      – Давай останемся друзьями.
      Где-то я это уже слышал… Каждый мужик, если он, конечно, не Брэд Питт, слышал ее хотя бы раз в своей жизни.
      – Конечно. Как скажешь. Сделаем вид, что ничего не случилось, со временем будем дружить семьями, а в старческом маразме сожалеть об упущенных возможностях. Я ведь многого не прошу. Может, в двух словах объяснишь, что произошло?
      – Ты прекрасно понимаешь, в чем дело. Или ты внезапно получил наследство?!
      – При чем тут это? Я люблю тебя!
      Опять молчание. Да что же это такое!..
      – Именно поэтому я и ушла.
      Вот оно, величие женской логики! Я сделал попытку выйти из разговора так, чтобы оставить щелочку надежды:
      – Ладно, Маша, согласен, нам нужно сделать тайм-аут, разобраться в своих чувствах. Но, согласись, было здорово, правда?
      – Да… Извини, маме нужен телефон.
      – Хорошо, целую.
      Ну что, пора на электрический стул. Следующий звонок – виновнику торжества:
      – Твой трон уже под током?
      – Не думал, что ты так скоро…
      – В смысле, на тот свет не торопятся? Спасибо за все. Вечер удался. Теперь я готов вступить в партию потустороннего. Партбилеты уже напечатал?
      – Будешь почетным вторым номером.
      – Надеюсь, нас увековечат в бронзе.
      – Знал, что ты меня не подведешь.
      – Надеюсь, ты помнишь, что семья у меня малообеспеченная, живет на самом Дальнем Востоке, так что назначаю тебя спонсором и распорядителем моих похорон. Если не трудно, по христианскому обычаю.
      – Чудак. Какие похороны?! Риск не больше, чем в прыжке с парашютом.
      – Понятно. Когда стартуем?
      – В пятницу вечером.
      – Кстати, ты Маше звонил?
      – Да брось ты. Очередной приступ вины. У девушек это быстро проходит.
      – Так звонил или нет?..
      – Звонил. Сказала, что ненавидит нас обоих, а себя больше всех.
      – Так я и думал.
      – Не переживай, все под контролем.
      Тогда до меня не дошел смысл этой фразы.
 
      В четверг я пошел в церковь. Накупил свечей, поставил за здравие родных и близких. Постоял перед иконой Спасителя, прочел единственную известную мне молитву. Под куполом царило спокойствие и умиротворение, и все же я чувствовал некоторую неловкость за свои скудные познания в области религии. Надо бы с батюшкой посоветоваться, но ни одного не видно. Куда они все исчезают? А если человеку плохо?! Посадили бы дежурного, что ли… Одни служительницы юбками шуршат.
      Однажды я захотел исповедаться, причаститься, даже приготовился к этому событию, но как подумал, сколько грехов накопил за всю сознательную жизнь, тошно стало. Вкратце священнику не расскажешь, в тетрадке подносить как-то нелепо, а сзади поджимает очередь таких же страждущих. Господи, куда ни ткни – везде очереди, только кресло Макса свободно. Никто не жаждет надеть петлю на шею. Если покопаться в себе, наверное, в тот момент я просто струсил.
      На этот раз я добирался до фазенды своим ходом. Макс провел меня в гостиную, оформленную в охотничьем стиле. На стене висело с десяток несчастных птичек и зверушек и как апофеоз – голова огромного кабана. В маленьких стеклянных глазках, которые пристально глядели на зрителя, сосредоточилось столько ненависти к двуногим тварям, умертвившим его во цвете лет, что хотелось поскорей отвернуться к чучелу спиной. Что я и сделал.
      В гостиной меня ожидал первый сюрприз: на сцене появился еще один персонаж.
      – Знакомьтесь. Серж, это Влад. Влад, это Серж.
      – Очень приятно, – солгал я.
      Новый знакомец лгать не стал. В кресле сидел долговязый молодой человек с вытянутым лицом, длинными темными волосами и карими глазами немного навыкате. Мне никогда не нравился такой разрез глаз, в нем есть что-то агрессивное. Он вяло пожал мою протянутую руку и произнес, обращаясь больше к самому себе:
      – Вообще, не знаю, как мы обойдемся без резервного источника питания.
      Серж обладал странной способностью начинать почти каждую фразу где-то с середины предложения. Начало звучало только в его голове. Приходилось постоянно напрягаться, чтобы держать нить. Понятно, что общение с таким собеседником быстро утомляло. Бог ты мой, и этот человек будет наблюдать за моими конвульсиями! Меня слегка передернуло. Как оказалось позже, не просто наблюдать.
      Макс мерил шагами гостиную.
      – Все будет тип-топ. В сети бесперебойник, небольшое падение напряжения – не проблема.
      Вот так: легко и непринужденно, словно два средневековых палача, рассуждали о добротности виселицы. Хотелось сорваться и убежать от этих экспериментаторов куда-нибудь в леса Амазонки.
      Макс снизошел до комментария:
      – Перед тобой компьютерный гений, создатель уникальной программы, контролирующей и моделирующий процесс синхронизации терминального состояния.
      – Синхро… чего?
      Макс терпеливо объяснил:
      – Мы не доходим до состояния клинической смерти.
      – И на том спасибо, значит, впереди у меня «овощная» перспектива.
      – Не перебивай. Помнишь, я тебе рассказывал про изменение сознания при гипервентиляции? Это почти то же самое, только при гиповентиляции. Синхронизировать работу мозга и компьютерную программу по управлению биопроцессами – невероятно сложная задача.
      Я вяло отозвался:
      – Снимаю перед Сержем шляпу.
      Парень расцвел. Гений-то падок на комплименты, не иначе в детстве недохвалили. Макс завелся:
      – Тебе, наверное, известно о влиянии коры головного мозга на степень насыщения кислородом?
      – Что-то слышал.
      – В очень упрощенной форме – это то, чем мы занимаемся.
      – Ребята, а может, вначале на крысах?
      – Крыса не может рассказать о своих ощущениях. Именно это нас интересует больше всего. И вообще, мне казалось, что этот вопрос закрыт.
      Я пробубнил:
      – Это понятно.
      Вспомнив итальянскую кухню, потянулся к бутербродам. Серж, до этой минуты не пошевеливший ни одним мускулом, молниеносно наклонился вперед и перехватил мою руку. Строго говоря, движение от меня ускользнуло, внезапно появилось ощущение холодных костлявых пальцев на запястье.
      – Испортите одежду…
      – В смысле?..
      Странный парень откинулся на спинку кресла – видимо, решил, что сказанного вполне достаточно. На помощь пришел главный по полетам:
      – На данном этапе трипы проводятся натощак, иначе может стошнить.
      – Каким образом? Там не то что всякая дрянь, лишний глоток воздуха не проскочит.
      – Никто тебя душить не собирается. Это пройденный этап.
      – Это что-то новое. Я-то надеялся, что перед смертью хотя бы оргазм получу.
      Макс усмехнулся:
      – Свой оргазм ты уже получил.
      Свою реплику подал новый знакомец:
      – До начала осталось девять минут.
      Я усмехнулся:
      – Мы что, куда-то торопимся?
      Серж выдал вполне законченный перл:
      – Все надо делать вовремя, в таких делах расхлябанность недопустима.
      В его тоне слышались терпеливо-усталые интонации – точь-в-точь, как у моей школьной учительницы математики, объяснявшей мне, полному дауну в точных науках, что такое квадратный трехчлен.
      Парень педант, а по внешнему виду не скажешь.
      Семь из девяти минут мы провели в молчании. Макс курил, развалившись в кресле, компьютерный гений изучал какие-то бумаги, я думал о Маше. В последние минуты всегда вспоминаешь что-то хорошее.
 
      Ровно в шестнадцать ноль-ноль я переступил порог лаборатории. Ну что же, здравствуй, кресло. Клеопатра, ночь любви остались позади, впереди пропасть, и кто знает, что в ней окажется: тело или душа.
      В устройстве многое изменилось. Стул для потусторонних трипов остался почти таким же, но количество проводов уменьшилось, а захваты на липучках исчезли. И самое главное: куда-то исчезла душительная лента. Ее заменила резиновая маска, похожая на маску для хирургического наркоза. Но все равно в этой кажущейся простоте мерещился призрак чего-то очень мерзкого. Во рту появился медный привкус, в коленках дрожь, лицо, наверное, побледнело, но убедиться в этом я не имел возможности – зеркала в лаборатории отсутствовали.
      Я заставил себя сесть на трон – ноги уперлись в подставки. Стараясь не показывать панического страха, я произнес.
      – Похоже, привязывать и душить при помощи удавки вы меня не собираетесь. Просто умертвите в этом противогазе? И потом, где спецодежда?..
      – В этом нет необходимости. – Макс что-то там готовил на лабораторном столе. – Маска, скорее, регулятор процесса. Теперь мы достигаем эффекта кислородного голодания при помощи специального подбора препаратов и их дозировки. В дальнейшем мы собираемся отказаться и от этого. Ты почти ничего не почувствуешь…
      Меня слегка передернуло:
      – Надеюсь, «овощем» не проснусь?
      – Не переживай, – успокоил компьютерный гений, – вся наша жизнь укладывается в отрезок между двумя номерочками: первый – в родильном отделении, второй – в морге.
      – Умеешь ты подбодрить в трудную минуту… Завещай похоронить себя с ноутбуком в ногах.
      – Я бы так и сделал, но меня кремируют.
      – Не вопрос. Пусть будет, как в Древней Элладе, – куча компьютеров, большой костер, тело пылает, мониторы пылают и уносятся с тобой в загробный мир…
      – Железо не горит.
      – Это я образно. Ты вот что: если поймешь, что, твой комп ошибся, а мой мозг умер, убей меня. Очень тебя прошу!
      Макс пресек мой юмор висельника:
      – Влад, запомни: если вдруг почувствуешь что-то необычное, никаких экскурсий за пределы лаборатории. В противном случае у нас могут возникнуть проблемы.
      – Каких экскурсий? – удивился я.
      – Неважно. Потом поймешь. Главное – оставайся рядом. Обещаешь?
      – Как скажешь, док.
      Макс отрегулировал подголовник, закрепил на моей голове маску, электроды, ведущие к электроэнцефалографу, потом занялся измерительной аппаратурой. Серж целиком погрузился в свои компьютеры. Как опытный хакер, он презирал мышь, работая только с клавиатурой.
      До этой минуты происходящее меня не очень беспокоило. Я еще надеялся, что все это игра, дорогостоящий прикол, псевдонаучный кураж. Но когда Макс подсоединил к вене капельницу, мне стало не по себе. Страх заполонил меня, проник в кожу, кровь, нутро, кости, мозг захлестнула волна древней памяти, но захватила не полностью, оставив тонкую полоску кристально четкой ясности, что с этой минуты я стою на грани того, что отделяет жизнь от смерти. Наверное, те же чувства испытывает самоубийца, прежде чем шагнуть с тринадцатого этажа. Макс начал обратный отсчет. Двадцать пять, двадцать четыре… Кажется, на цифре «двенадцать» я провалился в темноту.
      Сознание включилось внезапно, словно повернули выключатель. Окружающее воспринималось как в тумане. Сначала ничего не чувствовал – полное отчуждение от себя. Дальше навалились отвратительные ощущения: сочетание нехватки кислорода и дикой слабости. Тело проваливалось в бездну, казалось, еще немного, и меня скрутит судорога. Хотелось кричать от ужаса, сердце набрало такие бешеные обороты, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. В тот момент я не понимал, где я, что со мной, время потеряло смысл.
      К счастью, через какое-то время паника поутихла. Дурман в голове исчез, зато я очень четко почувствовал грань между моим «я» и той физической оболочкой, что сидела в кресле.
      Все это происходило на фоне неприятного гула – вероятно, так воспринималась рабочая беседа экспериментаторов. Ощущения продолжали существовать, но как бы со стороны, как будто я сидел в кинотеатре и наблюдал фильм о самом себе. Я не удивился, когда покинул тело и воспарил к потолку. Это произошло спонтанно и настолько естественно, что момент перехода остался за кадром. Тело сидело в кресле, экспериментаторы о чем-то разговаривали. Постепенно бессвязный гул оформился в конкретные слова – немного приглушенные, но вполне различимые.
      Обмен репликами напоминал разговор двух инженеров, которые сидели в центре управления полетами и следили за стартом космической ракеты.
      – …давление упало.
      – Нормально…
      – Типичные бета-волны… Синхронные разряды групп нейронов. Активность коры падает…
      – Оксигемограмма?
      – Амплитудно… Похоже на «феномен маски».
      – Время?
      – Шесть ноль девять.
      – Все пишется?
      – Обижаешь…
      С детства я пытался представить, что чувствует человек в состоянии невесомости, но то, что мне довелось испытать во время выхода из тела, не шло ни в какое сравнение. Поражали абсолютная легкость и свобода передвижения. При этом эмоции оставались, несмотря на то что их биологическая субстанция покоилась на подголовнике в двух метрах подо мной. Очень похоже на сон, но это не сон. Хотелось полетать, ведь препятствий больше не существовало, но мешало ощущение тревоги, неуверенности… Наверное, так чувствует себя человек после тяжелой болезни, на годы приковавшей его к кровати.
      – …Еще минута – и начнется коллапс. Мы можем его потерять.
      Макс склонился над моим телом и ввел в вену инъекцию какого-то препарата – скорее всего, смесь аналептиков и еще чего-то, что позволило вернуться на бренную землю. Комната начала меняться, поплыла рябью… Я увидел, как возвращаюсь в свою физическую оболочку, но ощущение целостности испытать не успел – сознание снова погасло.
      Я открыл глаза: встревоженное лицо Макса, напряженная спина его помощника – команда экзекуторов в сборе. Никакой радости при возвращении на землю я не испытал. Напротив, такое ощущение, что лежишь под тяжелой бетонной плитой.
      Макс наклонился почти вплотную.
      – Как ты себя чувствуешь? Ты можешь говорить?!
      Слабость еще осталась, но она меня не волновала. То, что я увидел, затмило все неприятные моменты, которые мне пришлось испытать.
      – Нормально…
      – Влад, это очень важно! Процесс забывания может пойти в геометрической прогрессии. Расскажи, что ты видел. Постарайся вспомнить все, как можно подробней воспроизвести все свои ощущения и визуальные образы!
      Я рассказал все, он записывал текст на диктофон. Лицо Макса светилось. Похоже, эксперимент прошел удачно. Надиктовав послание человечеству, я спросил:
      – Кстати, ты что-то говорил про сумасшедший оргазм и все такое. Ну и где он?!
      Вместо ответа он бросил мне на колени толстый журнал для записей.
      – Почитай, пока. Заодно сфокусируешься.
       «…таким образом, подтверждается „принцип функциональной автономии”, согласно которому инструментальные действия, порожденные биологическими потребностями, могут в дальнейшем мотивироваться уже независимо от этих потребностей. Действия, служившие ранее для достижения подчиненных целей, могут отщепляться от первоначальной (ведущей) мотивации. И эти цели приобретают свойство полноценного (ведущего) мотива….»
      Я перечел текст раз пять и ничего не понял.
      – Бредятина какая-то… Слушай, давай по-русски.
      – Все очень просто. У нас имелась биологическая потребность: достичь потрясного оргазма при помощи технически и фармацевтически модифицированной асфиксии.
      – У вас, а не у нас.
      – Не суть.
      – Я удовлетворил биологическую потребность, доказал, что сексуальная разрядка гораздо мощнее, но при этом оргазм перестал являться самоценностью. Появился новый мотив – достичь управляемого выхода из тела. Судя по всему, эксперимент прошел удачно.

      Любопытная метаморфоза происходит с человеческими отношениями. Взять, к примеру, мужскую дружбу (о женской даже рассуждать не хочется, ибо это миф). Казалось бы, люди годами знают друг друга, абсолютно уверены, что во имя дружбы простят любую обиду.
      Но вот между ними пробежала черная кошка – для истинной дружбы вроде бы пустяки, но мысли, словно по команде, выстраиваются в боевые порядки. Вчерашний лучший друг кажется двуличным лгуном, а воображение занято тем, что накладывает черные мазки на тот самый портрет, который столько лет казался таким светлым и совершенным. Демон раздора уже пробрался в душу недавних неразлучных друзей и методично принялся разрушать то, что строилось годами.
      Памятный эксперимент стал лазейкой для этого самого демона. Я не желал становиться подопытной крысой, даже ради прогресса всего человечества. А еще этот прыщ Серж, который дико меня раздражал. В глубине души я понимал, что ревную его к Максу, но все эти понималки не стоили голубиного помета на подоконнике…
      По условиям нашего договора, Макс арендовал мое тело на четыре трипа. Осталось целых три, и этот факт, честно говоря, сильно угнетал. Меня одолевал страх. Вдруг этот заплечных дел компьютерщик что-нибудь напутает, я застряну в астрале и не смогу вернуться обратно. Или, что еще хуже, мое тело превратится в тепличное растение.
      Эта тема терзала мой мозг бессонными ночами. Хотелось плюнуть на все и улететь на родину, в Приморье, подальше от этого безумия.
      Случилось чудо. До Макса, видимо, дошло, что роль лабораторной крысы мне не в подъем. Возможно, он не хотел разрушать нашу дружбу, может быть, анализы не сошлись. Я гнал от себя мысль, что весь дальнейший ход событий – всего-навсего часть хорошо продуманного плана. Слишком это походило на паранойю.
      Он так и не позвонил. Исчез, испарился – ни звонков, ни сообщений по аське. Прошел месяц. Я стал похож на смертника, который не знает, помиловали его или казнь отложена на неопределенное время. Тягостное ожидание стало невыносимым. Неизвестность угнетала больше, чем страх.
      Все попытки обнаружить друга закончились неудачей. Домашний телефон работал как автоответчик, на даче – никого (правда, съездил всего один раз). В общем-то, я особенно и не старался его найти. Ведь это означало вновь отправиться в потустороннее с совершенно непредсказуемыми последствиями.
      Наконец я получил весточку. Всего одно смс-слово: «Расслабься». Это означало, что меня помиловали. Во всяком случае, пока.
      Эксперимент что-то изменил в моей психике. Ощущения при выходе из тела намертво впечатались в память. Это как в первый раз прыгнуть с парашютом – запомнишь на всю жизнь. Но сомнения, конечно, оставались. Эффект астрального тела мог стать следствием трансового или гипнотического состояния, то есть мозг сам воссоздал картинку, а я в нее поверил. Однако слишком многое не сходилось…
      Лежа с закрытыми глазами, я отчетливо видел движения экспериментаторов, показания приборов, кривые на мониторе, причем именно в том ракурсе, в котором завис над ними. Чем больше я размышлял, тем больше убеждался, что Макс изобрел свой собственный рецепт «атомной бомбы», ибо подобными исследованиями занимаются только в закрытых институтах, курируемых компетентными органами.
      Интуиция подсказывала: мне еще придется полетать вне собственного тела. Но пока даже мысли на эту тему вгоняли меня в уныние. Я вдруг обнаружил в себе странные изменения. Где-то раз в месяц мозг начинал давать сбои, словно в программу его работы проник компьютерный вирус, активизирующийся по расписанию. Внезапно мысли начинали ускоряться и беспорядочно роиться, словно потревоженные пчелы. Они наскакивали одна на другую, крутились в бешеном темпе, а потом на пике беспорядочной активности все обрывалось, как будто кто-то накрывал весь улей черным колпаком, и лишь несколько пчел в недоумение летали в поисках своих собратьев. Сознание срывалось в бездонную пропасть, и я на несколько минут выпадал из реальности, точнее, переносился в какую-то серую пелену, где вокруг меня мелькали тени. Разглядеть их очертания не удавалось. Кажется, у психиатров эта хрень называется малым эпилептическим припадком, но больные ничего не помнили, а я помнил все…
      Конечно, можно было списать эти странности на повысившуюся судорожную активность мозга как результат неизвестного воздействия на подкорковые зоны. Я прочел все, что с этим связано, но мой случай явно не вписывался в клиническую картину. Дело в том, что после таких улетов в голове прояснялось, а чувства обострялись настолько, что каким-то образом я мог воспринимать пространственно-временной континуум, видеть прошлое, настоящее и будущее одновременно. Память становилась просто феноменальной. При желании я мог воспроизвести любую страницу из учебника или книги, которую когда-либо прочитал. Именно после этих приступов Влад Каюров из студента-середнячка превращался в отличника-зубрилу. Правда, ненадолго. Просветление в мозгах длилось дней пять, после чего все возвращалось в исходное состояние. Продлись оно, к примеру, месяц, я успел бы написать диссертацию и получить вдобавок какой-нибудь солидный заграничный грант.
      Впервые нечто подобное произошло спустя три недели после памятного эксперимента. Я вышел из вагона метро, нацелился в людской поток и вдруг мне на глаза попался маленький серый зайчик с горящими глазами. Игрушка забавно подпрыгивала, издавая жалобный писк, в котором совершенно отчетливо слышалась осмысленная речь. Зайчик на что-то жаловался, кого-то обвинял, с кем-то обещал крупно поговорить. Он говорил все быстрее, как будто до конца завода осталась одна минута и за это время надо успеть сказать тысячу слов…
      – …А так вроде не скажешь…
      Я обернулся: женщина лет сорока стояла рядом, разглядывая забавную игрушку.
      – Простите, что вы сказали?
      – Нет, это вы сказали, а я ответила.
      – Что сказал?
      – Похоже, крыша потекла.
      – У кого?
      – Наверное, у вас. Не я же это произнесла…
      Она обиженно поджала губы и показала мне спину. Надо бы догнать и расспросить. Черт с ней… Я машинально взглянул на часы. Две минуты просто выпали из моей жизни. Зато потом!.. В течение последующих четырех часов я сдал три зачета подряд – небывалое достижение. Изумленные экзаменаторы гоняли меня по всем вопросам, выходили за рамки программы, но я знал все, я знал лучше их, ответы просто возникали у меня в голове. Ребята испытали настоящий шок. Оболтус и крепкий троечник внезапно превратился в ходячий учебник. Ученые мужи пристально вглядывались в мои зрачки, пытаясь отыскать следы неведомого психостимулятора. Тщетно, я их сделал!..
      Увы, периоды озарений повторялись все реже, так что в следующем семестре отличник во мне умирал и возрождался троечник-разгильдяй.
      А жизнь между тем шла своим чередом. Я жил в двухкомнатной перспективной коммуналке, с хорошими шансами на размен и убитым человеческим фактором. Отсек в конце коридора занимала соседка с экстравагантным именем Павлина – шестидесятипятилетняя вальцовщица на пенсии, схоронившая троих мужей и задавшаяся целью во что бы то ни стало пережить последнего соседа, то бишь меня. Приватизировать площадь, меняться с доплатой она не желала, хотя я предлагал взять все расходы на себя. Отказывалась она из вредности, типа «я всю жизнь прожила в коммуналке, а какой-то сопляк получит за мой счет квартиру». А еще она вынашивала идею фикс: если я исчезну, то вся площадь достанется ей и отвратной сестре – тощей глупой старухе, похожей на засохшую стрекозу.
      Наши взаимоотношения варьировались от умеренно неприязненных до «холодной войны», когда Павлина устраивала форменные демарши. Однажды мне это надоело, и я подсыпал ей в суп слабительного. День триумфа, а затем… Такие как она умеют ненавидеть. Отныне она варила свои похлебки, ни на секунду не отлучаясь с кухни.
      Не буду перечислять бесконечные мелкие каверзы, которые отравляли мне жизнь. Благодаря стараниям соседки общественное мнение в лице местных пенсионерок считало меня чем-то средним между лидером бандитской группировки санитаров и затаившимся маньяком. Я занял отстраненно-философскую позицию. Действительно, какой смысл что-то доказывать, метать бисер, говорить умные вещи, если живешь в коммуналке? Сразу возникает ощущение нестыковки по принципу: «Если ты такой умный, то почему такой бедный, и более того, строем не ходишь».
      Короче говоря, в черном списке неблагонадежных жителей подъезда я занимал почетное второе место после тихо спивавшейся соседки Зины Портновой и ее дочери-подростка, связавшейся с плохой компанией. В знак протеста мы установили с Зиной хорошие отношения: я иногда ссужал ей денег на дешевый убойный портвейн, а она оказывала мелкие услуги по хозяйству.
      Настал великий день. Институт остался позади. Госэкзамены, клятва Гиппократа, диплом, грандиозная пьянка – в общем, ничего интересного. Что дальше? Конечно, можно податься в ординатуру, но учеба так утомила, что еще два года я бы не потянул.
      Итак, дипломированный специалист Влад Каюров отправился искать себе теплое местечко. Причем с улицы. Будь рядом Макс – никаких проблем. При его возможностях я мог бы попасть на заграничную стажировку, но, как я уже говорил, он куда-то исчез. Да и не стал бы я его просить – за мной и так должок.
      Больницы, поликлиники отпадали сразу – тоска зеленая, рост нулевой. Карьерный потолок – завотделением к сорока годам. В прежние времена более опытные врачи всегда уделяли молодому пополнению много внимания. Когда волна судьбы смыла меня на просторы медицины, интерны напоминали пятое колесо. Это понятно, кому нужна обуза, когда нужно деньги зарабатывать. Да и подготовить врача общей практики за год – задача почти нереальная.
      В конце концов я устроился в реабилитационный центр в качестве интерна. Меня прикрепили к Зое Авдеевой, покладистой тетке с четвертым размером груди, о которую я не раз терся плечиком, но дальше этого дело не шло. Тридцать пять, двое детей и не в моем вкусе…
      Отделением заведовала некая Камилла Кабилян. Мягко выражаясь, мы не понравились друг другу сразу и бесповоротно, и чем дольше приходилось общаться, тем меньше нам обоим этого хотелось.
      Я считаю, что двуличная женщина – это в порядке вещей, особенно в медицине. Но когда это качество расцветает на фоне комплекса провинциалки, феминистической идеи, личной неустроенности и несносного характера – согласитесь, это уже перебор. Добавим сюда тщеславие при скудной компетентности и почти патологическую любовь к деньгам.
      Мысленно я дал ей кличку Коба (на ум просилось другое погоняло, но я не желал превращаться в законченного пошляка). Мадам обожала собрания коллектива, где как нигде проявлялась возможность почувствовать себя начальницей. При этом говорила она громко, слегка нараспев, поигрывая обертонами, словно наслаждалась звуками собственного голоса. По большей части она молола чушь, но делала это всегда вдохновенно. На отделениях реабилитации клинические разборы в принципе ни к чему. Она их устраивала чуть не каждую неделю, напуская на себя важный вид, словно какой-нибудь мировой светила. Причем делала это строго по понедельникам, видимо, в мою честь. Присутствие всех – обязательное условие, в противном случае начинались санкции. Как сейчас вижу себя на этих кабиляновских посиделках – не знаю, от чего меня больше тошнило – похмелья и бессонной ночи или бреда, который она молола с умным видом.
      Настроение Кобы смахивало на флюгер, готовый развернуться в другую сторону от малейшего дуновения ветра: чья-то неудачная реплика, звонок начальства, «просто устала» – десятки явных и неявных причин. Она умела использовать людские слабости и любила «держать руку на пульсе». Особо гибкие сотрудники быстро уловили эту особенность – периодически ходили в кабинет, где велись долгие конфиденциальные беседы «за жизнь». В сущности, я понимал: Кабилян – это даже не отдельная личность, а явление. Как можно обижаться на плохую погоду? Она просто есть, и все.
      Однажды, сидя на очередном собрании коллектива, где крикливая провинциальная тетка давала традиционный моноспектакль, я вспомнил очень любопытный опыт из зоопсихологии, где по условиям эксперимента крысы, посаженные в клетки и вынужденные отчаянно бороться за корм, быстро распределяли роли. Появлялись эксплуататор, свита, эксплуатируемые и один или несколько козлов отпущения. Существовала еще одна категория – автономы. Эти в одиночку отстаивали свое право на труднодоступные зерна. В ходе эксперимента эксплуататор старался поскорей избавиться от этой категории, ибо их существование – угроза авторитету.
      Я чувствовал себя таким вот «автономом». Должность интерна ставила меня в дурацкое положение – этакий почти дипломированный врач – делай себе выписки из истории болезни, наблюдай пациентов, но отвечает за них по-настоящему твой куратор. Коба не упускала случая напомнить, что мне «надо многому поучиться». Это у нее-то!.. Для меня не являлось секретом, что простодушная Зойка, к которой меня прикрепили, – «глаза и уши» ненавистной начальницы. Я подумывал, а не трахнуть ли разок свою кураторшу: тогда стукач мог превратиться в двойного агента. Однако опыт предыдущих поколений учил: временная выгода может превратиться в серьезную проблему. Не хочешь оказаться в дурацком положении – никогда не заводи служебных романов…
      После душной рабочей атмосферы захотелось глотка свежего воздуха. И я его нашел. В моей жизни появилась Кристи – девушка-загадка, страстная поклонница всего готического. После пяти минут общения с этим созданием я напрочь забывал о работе, Кобе и обо всем, что с этим связано.
      Познакомились мы довольно оригинально. Однажды мне в руки попал таблоид, посвященный тяжелому року (одна из моих слабостей). Прочитав журнал от корки до корки, я добрался до последней страницы, где читатели демонстрировали свое фото и снабжали его различными комментариями. На одном из снимков была девушка лет восемнадцати, может, чуть больше, с распущенными по плечам черными локонами и громадным крестом на груди. Бросилось в глаза ее лицо – одухотворенное, с огромными, подведенными тушью глазами. Во всем ее облике читались беззащитность пополам с безрассудством человека, который точно знает дату своей смерти.
      Она назвала себя Золушкой тьмы, но, в отличие от множества других девиц, выбиравших подобные прозвища, действительно напоминала причудливый сказочный персонаж – по крайней мере по фотографии.
      Кристи перечислила парочку групп, к которым я относился с большой симпатией, упомянула несколько писателей типа Эдгара По, Кафки, Густава Майринка, Селина, Чарльза Буковского, близких мне по духу, и написала, что ищет настоящего друга. Я тоже его искал. Макс исчез полгода назад, а остальные значились в колонке «приятели».
      Я изложил в е-мейле свою богатую биографию, скинул самое лучшее свое фото. Особо ни на что не надеялся. Девочка красивая, предложений, наверное, море. Но она ответила почти сразу. Написала, что хочет встретиться и просто поболтать. Ее непосредственность обезоруживала. Никакой дурацкой переписки, никаких предварительных условий – просто встретимся и поболтаем. Место – самое подходящее: пивной бар «Черный бархат».
      Я увидел девушку с выбеленным лицом, черными как смоль локонами. На шее – кожаный «ошейник» с привязанными к нему маленькими серебряными крестиками. Огромные беззащитные глаза, веки, тонированные алым мейк-апом, рядом с правой бровью выведен крохотный иероглиф. Фигурка и рост точь-в-точь как у Маши, только вместо слишком женственных округлостей – подростковая угловатость. С ходу на «ты» и никаких заморочек. Потрясно!
      – Можно я буду звать тебя Док?
      – Нужно.
      – О'кей, Док, давай выпьем за наше знакомство.
      Кристи приняла меня сразу, со всей душой и детской непосредственностью, ведь если медик, значит, ты должен копаться во внутренностях, близок к смерти, а к этой мрачной даме она испытывала особый мистический интерес.
      Мы насосались пива, и она повела меня в свою готическую каморку – однокомнатную хрущобу, доставшуюся ей от бабушки.
      Как только мы переступили порог ее квартирки, Кристи встала на цыпочки, обвила мою шею руками и прильнула к губам. Черная помада со вкусом вишни! Фантастика! Наше знакомство длилось всего шесть часов. Она знала, что я хочу ее, она хотела меня и безо всяких выкрутасов дала это понять. Спустя несколько минут она уже скинула с себя все, кроме черных ботинок на толстой подошве и такого же цвета чулок в крупную сетку. Потом она забралась на стиральную машину и, притянув меня к себе, смело ухватилась за молнию на моих брюках.
      После умопомрачительного секса, во время которого мы так орали, что, наверное, перебудили весь этаж, она стыдливо потупила глазки и произнесла:
      – Извини, у меня уже полгода не было парня.
      Через пару дней я переселился к ней, взяв на себя расходы по оплате провизии и квартиры. Домой я заглядывал раз в три дня, главным образом для того, чтобы соседка не расслаблялась.
      Свобода пьянила. Как мало надо для счастья! Я просыпался рядом с красивым юным, несомненно талантливым созданием, не видел вечно недовольной физиономии соседки, не слышал ее шаркающих шагов, каждое утро раздававшихся из ванной (по утрам Павлина имела привычку по двадцать раз громко сплевывать в раковину зубную пасту).
      После знакомства с Кристиной я снова почувствовал вкус к клубной жизни. Она резко выделялась среди орды тамошних девушек, косящих одним глазом на себя любимую, а другим – в сторону конкуренток в погоне за богатеньким буратино.
      Кристи ненавидела гламурненьких барышень и самопровозглашенных «авторитетов», именующих себя «звездами». Ее очень мало интересовали деньги, все внимание – темной стороне души. Готик-герл работала в музыкальном магазине, питалась как птичка, а заработанные рублики тратила почти исключительно на одежду. Мне и в голову не приходило, что истинный готический прикид стоит так дорого…
      Отношения устраивали нас обоих. Моя герлфренд мучительно искала смысл собственного существования, сочиняла стихи, рассказы, учила латынь (по ее мнению, самый готический язык), читала маргинальную литературу, писала странные картины, тянулась ко всему редкому, непонятному, эпатажному. Именно Кристи возродила во мне веру в таинственное и прекрасное женское начало и помогла немного забыть о своей несчастной любви. Сидя на очередном разборе и слушая, как Коба громко швыряла свою ахинею в уши нелепого собрания людей, которое она с придыханием называла «наш коллектив», я либо засыпал, либо давился от смеха, воображая, как Камилла входит в жилище своего сотрудника и обнаруживает на ночном столике сатанистскую библию Ла-Вея, а над ложем любви – плеть и наручники.
      Не представляю, каким образом я заинтересовал Кристи. Похоже, она разглядела во мне то, о чем я сам только догадывался. До знакомства с этим очаровательным созданием Влад Каюров и не подозревал, что носил унизительное звание «мутирующего кролика, страдающего кастрацией мозга», или, к примеру, «кунсткамерного Нуля». Все эти определения, взятые из ее стихов, относились к тем «несчастным», что жили обыденной жизнью: ели, пили, трахались, работали, копили деньги, приобретали барахло и умирали, наплодив потомков с таким же мозговым дефицитом.
      Кристина рано лишилась отца, а мать, если кого и любила, то сводного брата – «полного придурка от второго брака». Дефицит отцовской любви сказывался на выборе партнера. Ее тянуло к мужчинам, готовым играть роль доброго папика и при этом безоговорочно принимать все ее прибамбасы.
      Оденьте ее на обыденный манер, превратите ее в человека толпы, смойте нелепый грим с лица и души, и она превратилась бы в очаровательную девушку с добрым сердцем и покладистым нравом. Но все ее усилия концентрировались на том, чтобы окружающие этого не заметили.
      В сексе Кристи раскрывалась, как прекрасная черная лилия, чтобы потом захлопнуться, словно стыдясь мгновений предельной обнаженности. Наверное, так любили древние восточные женщины – страстно и стыдливо, мистически сокровенно и кричаще бесстыдно. Кристи научила меня пить текилу по-мексикански. Напиток наливался в ее пупок, по кругу две дорожки: лимонного сока и соли. Закусывал лаймом (сорт лимона), который она держала в губах. Экзотика, да и только.
      Я прекрасно сознавал, что она маленькая, почти ребенок, что у нас так мало общего, но при виде этой девушки член приказывал мозгу заткнуться, и тот стыдливо умолкал. Кто там ругал старика Дарвина с его теорией происхождения человека? А кто против Фрейда с его приматом энергии либидо? Я, дипломированный врач, превратился в примата, готового трахаться до потери пульса, чем мы с ней, в общем-то, и занимались, порой в совершенно невообразимых местах.
      Видимо, эта девушка запахом своего тела, звуком голоса, особой манерой слегка растягивать гласные угодила в какую-то неведомую мне матрицу, в зону бессознательных энергий, где бурлили недоступные разуму страсти из этой и прошлых жизней. Что-то древнее, варварское дремало на дне ее души, и эта необузданная стихия расшатывала краеугольные камни, на которых держался мой душный прагматизм.
      Меня бесило бессилие перед животной природой, этот механицизм сексуальной зависимости. Именно поэтому я сделал попытку подтянуть Кристи до своего уровня, чтобы хоть как-то оправдать наши похотливые случки. Она честно пыталась принести жертву: мы ходили в театр, на выставки. Единственное, на что она оказалась неспособной, так это снять с себя готическую униформу. На нас оборачивались, кто-то ухмылялся, одному хохмачу я чуть не въехал в пятак – со стороны мы действительно выглядели странно, а потом мне стало все равно.
      Сидя на очередном спектакле, она откровенно скучала, героически подавляя зевоту, а я думал о том, как бы поскорей добраться домой и заняться любовью. В конце концов я плюнул на это дело и заявил:
      – Отныне мы ходим туда, где тебе интересно.
      Надо было видеть, как она обрадовалась.
      Довольно скоро Кристине удалось мягко, по-кошачьи, без всякого нажима втянуть меня в свою систему координат. Я начал проникаться зловещей символикой готов. Это довольно разношерстная публика в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти (бывают постарше, но эти смахивают на мастодонтов). Еще в девяностые появилось целое поколение людей, называющих себя готами. Они тянутся к мистике, романтике, философии, сатанизму, блуждают в мире внутренних изысканий. Но в большинстве своем они нарциссы и жалкие подражатели.
      Готические девушки так же неоднородны, как и юноши: от депрессивных, невротичных, зацикленных на себе созданий до утонченных эстеток, способных на столь редкие качества, как преданность и даже самопожертвование. Пожалуй, Кристи относилась именно к этой категории. Беда в том, что объект любви у готик-герлз – величина переменная.
      В этом движении масса заимствований из других областей. Появился некий сборный образ гота. Если вдумчивый исследователь попытается обозначить, что же такое готическая субкультура, то найдет здесь массу соответствий. С другой стороны, если кто-то чувствует себя готом, переполняется всей темой, то для него все кажется очень органично. Что касается меня, то я считал себя сочувствующим, не более…
      А еще мне казалось, что весь тот опыт, получаемый благодаря знакомству с Кристи, – есть логическое продолжение экспериментов моего друга. Иногда доходило до параноидальных конструкций: якобы Кристи – проводник Макса, что мы познакомились благодаря его усилиям.
      Пищи для подобных размышлений имелось предостаточно. Взять хотя бы театрализованное представление на кладбище, на которое притащила меня Кристи. Какой-то дурацкий ночной ритуал, явно срисованный из сатанистской литературы. А ее странный интерес к суицидной тематике?
      Иногда мне становилось по-настоящему страшно. Оказалось, что она блестяще ориентируется в токсикологии, во всяком случае, в той ее части, что касается легкого ухода из жизни. Нет, на тот свет она вроде бы не торопилась, но я ни секунды не сомневался: появись такая возможность, и она с большим энтузиазмом усядется в то креслице, где мне довелось побывать…

      Порой моя жизнь виделась, как сюжет моего любимого полотна Иеронима Босха «Корабль дураков». Погрязшее в грехах человечество плывет на борту ореховой скорлупки, предается удовольствиям и неминуемо движется к своему концу. Не суть, что Макс лицезрел шедевр в Лувре, а я всего лишь на репродукции. Оба мы присутствовали на этом полотне. Он – в виде человека, который держал в правой руке толстую ветку и пытался разглядеть безумным взором великую истину в темных водах Вечности. Я сидел верхом на этой ветке – с чашей в руке и с таким счастливым видом, словно истина действительно находилась в вине, а в другой руке держал посох с нелепым набалдашником, символизирующим несбывшиеся надежды.
      Побывав вне собственного тела, я испытал внутреннее озарение (инсайт, если хотите). Все эти комплексы неполноценности просто потеряли смысл. А тут еще Кристи с ее компанией, которые научили меня не то чтобы абсолютной раскованности, но какому-то отрешенному взгляду на мир и собственные проблемы. Тогда я не задумывался, хорошо это или плохо, – скорее плохо, ибо тот диковатый случай как нельзя лучше описывает состояние абсолютного пофигизма того периода моей жизни.
      В те времена мне болезненно не хватало денег. Готическая девушка стоила недорого, но и не то чтобы бесплатно. Для работы на «скорой» я еще не созрел. Однако у меня открылся иной талант – игрока в покер. Он обнаружился совершенно случайно и явился очень приятным сюрпризом. Это как внезапно открывшийся талант к живописи у человека, который всю жизнь занимался ремонтом раздолбанных сельских комбайнов.
      Никто, ни один человек, не мог угадать по моей физиономии, какие у меня карты. Мы играли в тесном кругу, в основном по мелочи. Иногда я проигрывал, но чаще выигрывал. Мои традиционные партнеры: Антон, студент четвертого курса университета профсоюзов, который не столько учился, сколько просаживал папочкины деньги; Кирилл, редактор какого-то эротического таблоида (название я так и не запомнил); Зиновий, зубной техник с явными признаками игровой зависимости. Иногда в нашей компании происходила незначительная ротация: появлялись и исчезали один-два новых игрока, но костяк оставался неизменным. Собирались обычно четыре раза в месяц по выходным в холостяцкой квартире Кирилла.
      В общем, сидим мы как-то в нашем классическом составе – конец апреля, покерная пятница, играем на рубли, в непосредственной близости – бочонок с голландским пивом.
      – Сотня и двести сверху.
      – Пас.
      – Второй.
      В игре только я с Кириллом. Он метнул в банк триста рублей:
      – Раскрываюсь.
      Мой оппонент выложил на стол три дамы и два короля. Я с абсолютно нулевой физиономией – медленно, очень медленно, играя на нервах Кирилла, – одну за другой открыл карты.
      – Стрит…
      Две тысячи рублей перекочевали в мою сторону, где уже собралась внушительная стопка купюр. Антон достал портмоне, задумчиво поглядел на последние пятьдесят долларов – я разменял баксы на рубли.
      Кирилл мрачно проследил за денежной операцией, потянулся за бочонком, нацедил себе последний стакан:
      – Следующий круг без меня. Пойду на поиски «огненной воды».
      Грузный редактор таблоида опрокинул стакан, тяжело поднялся со стула и отправился на кухню ворожить с выпивкой и закуской.
      В игре остались трое.
      Раздали карты. Антон прикупил две, Зиновий одну, я оставил свои карты. Если бы в этот момент в комнате появился сторонний наблюдатель, он увидел бы трех молодых мужчин с невозмутимым выражением на лицах. Ни одного лишнего движения, ресницы опущены, чтобы противник не смог по блеску глаз догадаться о серьезности карт (темные очки запрещались).
      На самом деле в душе у каждого бушевала буря чувств, и даже я, единственный, кто в тот вечер подружился с Фортуной, прекрасно понимал, что она может отвернуться в любой момент.
      Банк быстро вырос. Антон уже не мог ответить деньгами и раздраженно бросил карты. Зиновий продолжал, но что-то мне подсказывало, что он блефовал. Вот он, талант, особая интуиция, которую профессионалы вырабатывают годами. А может, эта способность появилась у меня после памятного эксперимента? Вполне возможно.
      Я произнес без намека на волнение:
      – Пять сотен сверху.
      Зиновий занервничал. Он понимал, что это последняя игра. Либо он вылетает, как Антон, либо срывает банк. Он посмотрел на мое невозмутимое лицо, но ничего там не прочел, зато я увидел его неуверенность и роковой азарт.
      И тут Зиновий сделал ошибку. Раскройся он в тот момент, я имел бы очень бледный вид, но карточный партнер решил поднять банк. Он поднял банк на тысячу триста.
      Я отсчитал три тысячи.
      – Отвечаю и шестьсот сверху.
      Зиновий опешил. Он рассчитывал, что я раскроюсь, а вместо этого… Зубной техник попался в ловушку. Я просто задушил его деньгами, и он ничего не мог с этим поделать. По правилам игры, чтобы раскрыться, надо поставить на кон последнюю заявленную соперником сумму, а до нее не хватало совсем чуть-чуть.
      Он в который раз пересчитал наличность:
      – Антон, одолжи триста.
      – Все ушло.
      Я сообразил, почему ушел Кирилл.
      Зиновий обратил ко мне взгляд, полный мольбы:
      – Влад?.. Завтра отдам!
      Я отрезал:
      – Нет.
      Страдалец бросил на стол зажигалку «Зиппо». Я покачал головой:
      – Ты знаешь правила. Играем только на наличные.
      Зиновий обреченно выдохнул:
      – Ушел…
      Мои карты легли на стол. Два голых короля и больше ничего. У оппонента вытянулась физиономия. Ради таких минут стоит играть в покер. Я блефовал, но делал это не совсем честно.
      Нервы проигравшего не выдержали. Он грязно выругался. Мат меня всегда коробил. Укладывая деньги в аккуратную стопочку, я спокойно заметил:
      – Глицинчик надо пить, а не коньячок, тогда будешь спокоен, как мамонт.
      – Сам ты мамонт хренов! Бабками душишь!
      – Корову, что ли, проиграл?! – не выдержал я. – Ты за день столько зарабатываешь.
      Тут появился Кирилл с упаковкой пива. Зиновий жадно выхватил банку и одолел ее в несколько глотков. Напиток подействовал, он слегка успокоился:
      – Вот ты из себя тут Клинта Иствуда корчишь – этакий крутой парень с каменным лицом. А я знаю игру, в которой все твое спокойствие псу под хвост полетит.
      – Я весь внимание.
      Зиновий начал объяснять правила:
      – Идея принадлежит панкам, по молодости я им очень сочувствовал.
      Я не смог сдержать улыбки:
      – Круто! Панкующий зубной техник!
      Он пропустил мои слова мимо ушей.
      – Итак, стартовый капитал у всех одинаковый. В ходе игры у кого-то заканчиваются деньги, соответственно, у другого их много. И вот тут в игре появляется новый персонаж.
      Кирилл оторвался от жестянки с пивом:
      – Не понял…
      – Девушка.
      – Для поднятия боевого духа?
      – Вот именно, для поднятия – только не духа, а твоего шланга.
      – Почему только его шланга? – оживился Антон.
      – Не волнуйся, всем достанется поровну. Начинаем новый круг. Фишка в том, что, если кто-либо из игроков догадается, кому девочка под столом делает минет – по лицу или по непроизвольным движениям, неважно, – тот показывает на него пальцем и говорит «чоп». Угадал – забирает банк. Не угадал – должен всю сумму.
      – При чем тут покер? – спросил я. – Зачем карты метать?
      – В этом весь цимес!
      Антон задал вопрос по существу:
      – Минуточку, а что будет ставить тот, у кого деньги закончились?
      – Будет просто называть ставку. Безденежный не может класть сверху больше десяти процентов, остальные участники – по кошельку.
      – А как безденежный будет раскрываться?
      – Никак. Он может либо уйти в пас, либо попытаться угадать, кого ублажает девица под столом. Так что даже без денег есть шанс сорвать банк. Кстати, труды девушки оплачиваем до игры и в складчину. В таком покере деньгами не задушишь.
      Кирилл задумчиво почесал затылок:
      – В этом что-то есть… А что, есть такие дамы, которые на это соглашаются?
      – Раком до Москвы не переставишь!.. По пятьсот с носа – и я десяток приведу. У меня в соседнем подъезде бордель на выезде.
      Антон задал резонный вопрос:
      – А если кто-нибудь начнет имитировать?
      – В том-то весь и кайф! Угадаешь – получишь бабки, нет – заплатишь сам.
      – Так у нас опять в долг получается.
      – Мы же не первый год знакомы! Здесь джентльмены собрались, как я понимаю. Кидалово не проходит. Кроме того, не хочешь – не играй, уходи в пас.
      Уточнив детали, все согласились попробовать.
      – Во всяком случае, это прикольно, – подытожил студент.
 
      Мы собрались ровно через неделю. В тот день мы играли на квартире у автора идеи. Все шло как обычно. За исключением напряжения, которое буквально висело над карточным столом.
      На этот раз мы пили не пиво, а виски, правда, потихоньку, чтобы не сильно захмелеть.
      Мне всю игру перла поганая карта. Наверное, сказалась перемена места. В конце концов я не выдержал, пару раз рискнул и… остался без денег. Над столом повисла угрюмая тишина.
      Зиновий достал мобильник:
      – Ритусь? Ну, мы тебя ждем…
      Он оглядел партнеров веселым взглядом:
      – Ну что, мужики, прервемся пока.
      Спустя минут десять в квартире раздался звонок.
      – Проходи, не стесняйся. – Зиновий подтолкнул вперед молодую темноволосую девушку лет двадцати трех. – Прошу любить и жаловать: Рита!
      Антон плотоядно взглянул на ее ножки:
      – Маргарита, можно я буду вашим мастером.
      Зиновий резко пресек попытку флирта:
      – Фломастер ты, а не мастер… Отстань от девушки, видишь, она стесняется.
      У меня такого впечатления не сложилось. Путана вела себя довольно свободно, похоже, она уже не раз побывала в этой квартире.
      Зиновий что-то шепнул девушке, и та ушла на кухню.
      – Так, мужчины, прошу освободить чресла от брюк и прочего и спрятать свое хозяйство под скатертью.
      Он направился к выходу.
      – Эй, хозяин, не мухлевать там! – предупредил Антон. – Зайду проверю!
      – Обижаешь…
      Зиновий вернулся через пять минут. Щеки у Марго горели, а глаза блестели, на губах играла хмельная улыбка. Я заметил, что она сняла чулки и стояла на ковре босыми ногами. Зубной техник усложнил задачу: приглушил свет, увеличил звук в музыкальном центре – при этих мерах предосторожности уловить по звуку, где под столом находится девушка, практически невозможно; по вибрации – теоретически, да, но только не после двух стаканов виски.
      Банк вырос мгновенно, но самое поганое, что мне впервые пришла отличная карта. Увы, по условиям игры я мог либо сброситься, либо сказать это дурацкое слово.
      Кирилл раскрываться не торопился, Антон решил играть до конца – в буквальном и переносном смысле слова. Надо сказать, Рита знала предмет блестяще. На каждого ровно по пять минут.
      В банке скопилось около семисот долларов, трое игроков превратились в мумии, на мгновение разлеплявшие губы, чтобы объявить ставку. Лица напряглись, нервы натянулись, как струна, мы наблюдали больше за собой, чем за игрой и партнерами. Марго, подогретая алкоголем, вошла во вкус, переползая под столом от одного к другому в совершенно хаотическом порядке. Видела бы меня в тот момент Маша! Как мало общего было в этом полупьяном уроде с тем шикарным молодым человеком в смокинге. О Кристи в тот момент я даже не вспомнил.
      В какой-то момент я чуть не сорвался. Я сумел сдержать оргазм в каких-то миллиметрах от финиша. Один взгляд на мою физиономию – и можно сушить весла. К счастью, соперники в тот момент отвлеклись. И тогда я решил, что пора действовать. В полумраке я заметил, как лицо Антона непроизвольно дернулось. Движение еле заметное, но этого оказалось достаточно.
      – Чоп!
      Я вскочил со стула.
      Почти одновременно то же самое проделал Кирилл.
      Антон остался сидеть на месте. Он проиграл.
      От общей суммы мне досталось семьсот долларов. Да уж, действительно: простые удовольствия – последнее прибежище сложных натур.
      Пошлая карточная партия не только не сплотила нашу компанию осознанием общей порочности, а наоборот – развела. Так часто бывает с теми, кого объединило что-то неправильное, в чем стыдно признаться даже себе. После покерной оргии наши встречи стали происходить все реже, пока совсем не сошли на нет. Зато я смог купить подержанный «Фольксваген-гольф».
 
      Я не очень любил готические вечеринки, но после той карточной партии испытывал перед своей девушкой чувство вины, которое стремился как-то загладить. Кристи, конечно, обрадовалась и с упоением погрузилась в подборку нового дресс-кода. Дважды в одной и той же одежде она в клубах не появлялась.
      На этот раз она выбрала наряд в стиле «сексуальная готическая Дюймовочка»: высокая подошва с каблуком, прозрачная широкая юбка, сквозь которую все желающие могли любоваться черными трусиками, средневековый корсет на шнуровке, выпирающий кожаный бюстгальтер, полупрозрачная накидка, гетры, на шее – БДСМ-ошейник с маленькими изящными шипчиками. Добавьте к этому образу черные ногти, серебряные перстни на всех пальцах, темно-красную помаду, обведенную черным карандашом, и сложный мейк-ап вокруг глаз, над которым она трудилась больше часа.
      Я ограничился грубыми ботинками, словно созданными для ходьбы по пересеченной местности, черными штанами и короткой кожаной курткой. Прицепив к поясу массивную металлическую цепочку, я решил, что этого вполне достаточно, чтобы не выглядеть белой вороной.
      Теперь, когда появилась тачка, поход в ночной клуб значительно упростился. Мы подрулили к полуночи. Нижний танцпол, на первом этаже, отдали под готик-пати. Пространство зала заполнили молодые люди в черном. Устроители вечеринки учли покупательную способность клиентуры и сделали скидку на «зеленку», самый популярный напиток сезона.
      Музыкальной атмосферой рулили ди-джеи. Мы заранее договорились с Кристи, что будем держаться вместе. Я тенью ходил за моей девицей, которая порхала от одной кучки готов к другой, пожимал чьи-то руки, заглядывал за слишком открытые корсеты – в общем, развлекался, насколько позволяла обстановка.
      Неожиданно за спиной раздался хриплый тенорок:
      – Кристи.
      Моя девушка обернулась – слишком поспешно, как мне показалось.
      – Я готею, Дэн!
      Рядом с нами материализовался высокий молодой человек, который при помощи обуви довел свой рост до баскетбольной отметки. Про себя я тут же окрестил его «черная струя». Еще бы, при таком росте он обладал почти модельной худобой, был облачен в бархатные брюки, корсет на шнуровке и юбку, спускающуюся до самых икр. Обладатель узкого лица выбрил брови, подрисовал к глазам огромные стрелки, покрасил губы черной помадой, выбелил лицо и залил длинные космы лаком. Огромный серебряный петлеобразный крест на груди делал его похожим на жреца какого-то зловещего культа.
      Моя девушка расцвела. Похоже, ее общение с этим типом компьютерной аськой не ограничивалось. Она кивнула в мою сторону:
      – Это Док.
      Он поглядел на меня сверху вниз:
      – Привет…
      Руки не протянул. Хрен с ним, не очень-то и хотелось. С места в карьер он пришпилил меня вопросом:
      – Ты хирург?
      – В смысле?..
      – Операции делаешь?
      – Ежедневно. Люблю это дело, знаешь ли.
      Дэн (или Дэна?) удовлетворенно кивнул. Я понял, что его интересует не столько моя медицинская специальность, сколько то, копаюсь я в человеческих внутренностях или нет.
      Кристи не дала повиснуть паузе:
      – Ты где пропал?
      – Ангстел у готелки.
      Это выражение я знал. Кристи частенько ангстела, то есть погружалась в тоску или мрачное настроение.
      – А что, вполне чепэшая туса. Кстати, сегодня готелки в программе. Ты пойдешь?
      – Неа… Влом.
      Отрывистые слова произносились с огромной скоростью. Я с трудом понимал этот птичий язык. Парень шпарил на готическом сленге, периодически вставляя немецкие слова и латинские фразы типа «Кредо куиа абсурдум» или «карпэ диэм». В конце концов мне надоело играть роль пустого места.
      Я кивнул на его нательный фетиш:
      – Симпатичный крестик.
      Он снисходительно посмотрел на врача-недоумка и терпеливо объяснил:
      – Этот крест называют узлом Исиды. Он напоминает, что достижение реальной или желаемой божественности осуществляется посредством «освобождения от узлов» души. Во время похоронных церемоний этот крест держали за дужку и считали ключом, открывающим путь к вечной жизни и закрывающим зоны, запретные для непосвященных. Тот, кто познал секреты потустороннего мира, не должен открывать их никому, иначе он их забудет…
      Так, опять потустороннее. Похоже, оно гналось за мной по пятам. Я понял, эта тирада – знак особого расположения. Не будь я «хирургом», он и словом бы меня не удостоил. Не знаю, как там насчет развязывания, но мне показалось, что этот парень – сам большой и запутанный узел.
      Он бесцеремонно отвел Кристи в сторонку, что меня окончательно взбесило. Я досчитал до пятидесяти, потом до нуля. Понятно, что приличий для этой парочки не существует, но выглядеть шутом не хотелось. Я направился к готам, захваченным беседой.
      – Кристи, можно тебя на пару слов… Оттащив ее от Дэна, я прошипел:
      – Может, мне испариться? Мы же договаривались: тусуемся вместе… Заканчивай с этим чуваком.
      – Ладно, не парься.
      Она направилась к длинному и что-то сказала вполголоса. Тот поглядел на меня, как на кусок собачьего дерьма: смесь омерзения и безразличия.
      – Хайдук … – процедил он сквозь зубы и удалился.
      Я повернулся к Кристи:
      – Что он там прокукарекал? Какой такой гайдук?
      – Ничего… Забей. Просто он считает тебя готником.
      – Правда? А я и не знал.
      – Ну, это что-то типа позера, примеряющего на себя готические стереотипы.
      – Да плевать я хотел, кем этот клоун меня считает! Чего он нарядился как баба?!
      – Это андрогинный гот.
      – В смысле двуполый?
      – Влад, кончай эту байду. Мы сюда не ссориться пришли. Пойдем лучше на гот-перформанс.
      – Перформанс так перформанс…
      Перпендикулярно сцене установили узкую платформу, нацелившуюся прямо в зал. Получилось нечто вроде импровизированного подиума. Ди-джей сурового вида, с единственной прядью волос на бритом черепе, объявил конкурсы: «лучший готический имидж» и «готическая принцесса». Я сообразил, что сейчас появятся готелки, о которых упоминал Дэн.
      И они появились во всем своем мрачном великолепии. Зрелище меня захватило. Очень юные создания, числом тринадцать, выходили на подиум не столько для того, чтобы получить звание или приз, – эти юные эксгибиционистки жаждали насладиться всеобщим вниманием и полюбоваться собой в готическом интерьере.
      С каждым выходом одежды на них становилось все меньше, пока дело не дошло до откровенного стриптиза, если, конечно, не считать одеждой живописные тату по всему телу или сетки в крупную клетку, которые визуально больше оголяли, чем скрывали обнаженное тело.
      Парни в черном сдержанно любовались шоу. Одна блондиночка мне особенно понравилась. Великолепная фигура, ангельское личико, струйка стилизованной крови в левом уголке губ и огромный, вышитый бисером паук – аккурат в центре груди, между двух идеальных бугорков. Особое уважение заслуживали головные уборы: одна девица несла на голове небольшое «дерево», окружавшее ее лицо водопадом рыжих корней, другая гордо красовалась в цилиндре, больше похожем на огромный столбообразный кокон.
      Когда все девушки оголились, наступил момент голосования. По результатам опроса призы поделили «моя блондинка» и девица с деревом на голове. Первая, понятно, «принцесса», вторая – «готический имидж». Все-таки красота и женственность в любом обличье трогают больше, чем все эти сумрачные навороты.
      Участницы конкурса, не занявшие первые места, получили утешительные призы в виде флаерсов нескольких готических коллективов и билетов на ближайшую гот-тусовку. Далее в повестке вечеринки следовала мужская готическая часть, где, как шепнула мне Кристи, я смог бы опять лицезреть Дэна.
      – Кристи, пошли баиньки. Я устал.
      – Хочешь взбодриться?
      – Мечтаю.
      Она сунула мне в ладонь таблетку.
      – Я так понимаю, химия от этого раздолбая Дэна, короля готической красоты?
      – Влад, не будь занудой.
      – Ладно.
      Я подумал: отдать концы на готической вечеринке – в этом есть что-то романтическое. Дэн о таком счастье и не мечтал. Я проглотил таблетку, запив ее «зеленкой».
      Помню, как обострилось зрение, я стал различать мелкие детали предметов окружающей среды, которые не замечал раньше, и они казались безумно интересными. Окружающий мир стал кристально четким, краски засияли новым глянцевым цветом, мысли, чувства, движения ускорились в пространстве и времени. Появилось ощущение абсолютной свободы, власти над тем миром, который я наблюдал как бы со стороны, словно на экране стереоскопического кинотеатра. Слух обострился, звуки звучали как будто внутри головы, словно кто-то засунул мою голову в колонку. Не помню только, что происходило потом и как мы добрались домой.
 
      Прошла неделя. В воскресенье мы до полудня нежились в постели. После очередного сеанса любви я в изнеможении целовал пальчики ее ног, поднимаясь по щиколотке до татушки в виде черной розы, роняющей капли алой крови.
      – Расскажи мне о Максе.
      Меня словно дернуло током:
      – О каком Максе?
      – Твоем друге, который устроил тебе трип в запредельное.
      Убей, не помню, чтобы я о нем говорил.
      – Откуда ты?..
      Она приложила пальчик к моим губам:
      – Ты сам о нем рассказал… После… В общем, когда мы с тобой расслабились.
      – Что я тебе рассказывал?
      – Про трип в другой мир.
      Вот этого я боялся больше всего. Похоже, гребаный «спид» сделал свое подлое дело. Если такая девушка, как Кристи, встретится с Максом, то не только пропадет сама, но и потянет туда всю свою суицидную тусовку, с которой она постоянно общалась на форуме, – ума или безумия у этой публики хватит…
      Внезапно в моей голове произошло короткое замыкание. Перед моим мысленным взором словно развернули экран, на котором прокручивался видеоролик.
       Я находился в какой-то убогой комнатенке. Судя по железному сейфу и пытливому лицу мужчины, сидевшего напротив, мне демонстрировали кабинет следователя. Следак выудил из папки фотографию моей девушки и произнес таким тоном, словно я только что прикончил его любимого пса:
      –  Вы узнаете эту девушку?!
      Внутренний экран погас.
      – Эй, Док, очнись! Ты где?..
      Кристи трясла меня за плечо.
      – Я тут.
      – Ты сейчас смахивал на зависший компьютер. И глаза были такие пустые, как у моего знакомого Дрэга – большого любителя циклодола.
      – Не обращай внимания. Иногда система глючит…
      Я потянулся к пачке сигарет.
      – Давно ты его видел?
      – Кого?
      – Макса.
      Я неохотно произнес:
      – Где-то около года.
      – Расскажи, что ты чувствовал.
      – В смысле?
      – Ну, тогда, в кресле.
      – А что я тебе рассказывал?
      Она прижалась еще тесней, подключая к беседе самый убойный женский аргумент.
      – Говорил, что выходил из тела, видел себя со стороны и мог свободно передвигаться в астрале. Что Макс твой друг и единственный гений, который зачем-то пробрался в твою жизнь.
      Похоже, про Машу я не проболтался.
      – И что же ты хочешь?
      Этот словесный пинг-понг напомнил игру в кошки-мышки, но ее шаловливая ручонка пробралась под одеяло, нежно ломая мое сопротивление.
      – У тебя есть его координаты. Я хочу с ним познакомиться…
      – Кристи, малыш, давай закроем эту тему. Макс всегда появляется только тогда, когда сам решит, что это ему необходимо. Обещай, что ты не будешь его разыскивать.
      Она промолчала. На языке моей девушки это означало: «Ничего не обещаю, ибо я совершенно свободна». Я решил сменить тему, и мы снова занялись любовью. Однако осадок в душе остался. На первый взгляд, все эти мрачные рыцари суицидального образа, к которым тянулась Кристи, могли бы казаться детишками, получившими в подарок величайшую ценность бытия и не понимавшими, что с этим делать. Однако, приглядевшись, я понял, что они забавляются всерьез. Мои догадки подтвердили следы от порезов на венах (они демонстрировали их, как боевые раны), разговоры и сайты о том, как быстро и легко уйти из жизни, кумиры, добровольно отправившиеся на тот свет в совсем молодом возрасте. Иногда вопрос даже не стоял – уходить или оставаться на этом свете. Речь шла только о форме исполнения.
      Я чувствовал, что все эти заигрывания со смертью ничем хорошим не закончатся, но даже не пытался этому воспрепятствовать. Бессмысленно. Попробуйте убедить футбольного фаната, что его любимая команда – полный отстой. В лучшем случае он затаит обиду… Я решил, что наилучшей тактикой будет молчание.
      Увы, не получилось.
 
      Моя жизнь превратилась в тотальный кастинг идиотизма, закручиваясь в жуткую спираль странных, порой нелепых ситуаций. Жуткая воронка медленно, но неотвратимо втягивала меня в пучину безумия. Одно событие нанизывалось на другое, как куски сырой баранины на шампур перед тем, как поджариться на огне, – с той лишь разницей, что вместо мяса, насыщенного уксусным раствором, это были отрывки жизни, пропитанные грехом, разложением, увяданием. Кристи с ее фетишем смерти стала символом этого периода жизни.
      Меня периодически преследовал призрак посторонних глаз, как будто кто-то неусыпно следит за всем, что я делаю: хожу на работу, занимаюсь сексом, сижу в компании готов. Я подсел на ритуалы. Как только какая-то нехорошая мысль пробиралась в сознание, я незаметно плевал через левое плечо и трижды стучал о дерево. Дошло до того, что я стал таскать в кармане дощечку. В общем, нервы расшатались настолько, что я оказался совершенно не готов к обрушившимся испытаниям.
      Все началось, вернее, закончилось в пятницу. Я в очередной раз опоздал на «кабиляновское собрание», на лице явственно читались похмелье плюс бессонная ночь. В ординаторскую протиснулась Светка – старшая медсестра и первый стукач на отделение.
      – Вас вызывает Камилла Ваграмовна.
      Самое то! Внутри все тряслось, дико хотелось пива, в такие минуты меня охватывал приступ мизантропии, от людей вообще тошнило, а от таких, как Кабилян, просто выворачивало наизнанку. Нет, только не сейчас!..
      – Скажите – через десять минут.
      – Но…
      – Десять минут!
      Светка скорчила обиженную гримасу и исчезла.
      «Я спокоен, дыхание ровное, мысли гаснут, уносятся в небытие, на выдохе Ом. Только Ом, существует только Ом…»
      Аутогенная тренировка не помогла. Внутри все тряслось, словно я проглотил женский вибратор.
      Кабилян сидела с таким выражением лица, словно собиралась вынести приговор за изнасилование несовершеннолетней в извращенной форме.
      – Присаживайтесь.
      Я предпринял обычную тактику: принялся считать до пятидесяти и обратно, стараясь мысленно подобрать ритмический рисунок под ее словесный понос. На этот раз фишка не очень помогала – ядовитый тон и отдельные слова долбили мой мозг, как маленькие молоточки. В тот момент я всей душой ненавидел этого убогого человечка женского пола, наделенного маленькой властью, которую она использовала для оправдания своего существования.
      – …Вы понимаете, что на клинических разборах мы обсуждаем вопросы реабилитации пациентов?! Вам как начинающему врачу следовало бы ловить каждое слово опытных коллег, а вместо этого вы либо вообще игнорируете этот важный процесс, либо спите с открытыми глазами, словно вас это не касается!
      Тут мой предохранитель не выдержал и сгорел.
      – Кажется, Эдгар По сказал: в одном случае из ста вопрос усиленно обсуждается потому, что он действительно темен. В остальных девяноста девяти он становится темным, потому что усиленно обсуждается…
      Коба застыла с открытым ртом. К таким сентенциям из уст подчиненных, да еще во время утреннего построения, она не привыкла. К тому же Эдгара По она явно не читала. В районе ее правой скулы проявилось отчетливое красное пятно.
      – Что вы этим хотите сказать?
      – Только то, что вы меня уже достали. Может, я и не опытный врач, но я не мальчик, который нуждается в ваших нравоучениях.
      – Что вы себе позволяете?!
      Она раскрыла рот, чтобы сказать две сотни неприятных слов, но тут я не сдержался:
      – Да пошла ты!..
      Я встал и победно вышел из кабинета, зная, что в этой богадельне мне больше не работать. Более того, гарпия, прихлопнутая дверью, приложит все усилия, чтобы обзвонить всех известных ей начальников – у меня будет поистине «чудесная» репутация! Плевать, пойду работать на «скорую», пусть даже фельдшером, там платят нормально.
      На улице – хмарь, на душе – пустота и волшебная легкость. Я перешел через улицу и засел в кафе с бокалом пива, представляя, что сейчас делает эта воинствующая феминистка. Трезвонит начальству и вешает на меня всех собак. Потом собирает тусовку любимчиков. Эх, подпалить бы их сейчас! Самое лучшее – фугас тонны на полторы.
      Теоретически уволить меня трудно. Что она может мне предъявить? То, что я ее послал? Но я ведь не сказал, куда конкретно. Если в ее озабоченном воображении возник мужской половой орган, так это ее проблема. Главный врач – мужик неплохой, понимает, что на это место мало кто позарится. Однако для себя я решил: Коба и весь этот «крысиный рай» – уже история.
      Не помню, как вернулся домой. Кристи уже спала.
 
      Похмелье поздоровалось ласковым субботним утром, точнее, днем. По обоюдному согласию этот выходной закреплен за Кристи и ее культурной программой. Вечером мы собирались на концерт. К великой радости кожано-шипованной тусовки, в Питер приезжала известная финская готическая группа, и пропустить такое событие она не имела морального права.
      С утра Кристи сходила в салон и заплела миллион косичек, а днем мы отправились на Малоохтинское кладбище. Один знакомый Кристи умудрился не то выменять, не то снять комнату в печально знаменитом доме номер восемь. Обшарпанное здание слыло городской достопримечательностью. Кладбище подползло к дому впритык, могилки начинались через несколько метров от подъезда, так что обитатели дома могли выцеливать хабариками ближайшие надгробия, чем, в общем-то, и занимались отпрыски местных обитателей, потерявших надежду получить нормальное человеческое жилье… Очень символичное место. Сюда бы экскурсии устраивать, а за вход деньги брать. Через год наскребли бы на расселение кладбищенских бедолаг.
      Как-то мне пришлось побывать в Абхазии, так там хоронят усопших чуть ли не рядом с домом, правда, это все-таки родственники, а здесь… Одним словом, для истинного гота место – лучше не придумаешь.
      Мы направились прямиком к парню по кличке Слон. Почему Слон, я так и не понял. Не юноша, на вид – слегка за тридцать, худощавый, низкорослый. Остроносое, отекшее от пива лицо, обритые височные доли черепа. Островки безволосья с лихвой компенсировала буйная растительность – устремившаяся вверх в районе макушки, а потом ниспадавшая по плечам иссиня-черными локонами. Естественно, пара серебряных черепов на груди, крестики в ушах – как же без этого, если живешь почти на кладбище… Вот сапоги – супер! Кожа прекрасной выделки и пряжки вдоль голенища (штук семь или восемь, не помню).
      Коммуналка на четыре комнаты, горячей воды нет, ванны тоже. Зато вид из окна – просто загляденье: кладбище небольшое, зато уютное, много зелени, лужок за оградой, собачники со своими питомцами…
      Желудочный спазм напомнил, что надо срочно выпить – чего-нибудь легкого, транквилизирующего. К счастью, Слон оказался немногословным и сообразительным. Он извлек из холодильника упаковку пива, метко пульнул в меня банкой, понимая, что сейчас она мне нужнее всего.
      Девятый глоток примирил меня с жизнью и этим скорбным местом.
      – Прикольно…
      Слон кивнул:
      – Ночью здесь гораздо круче, но в одиночку лучше не ходить – могут по башке настучать.
      – Местная мафия?
      – Типа того. Без биты ходить стремно. Однажды в пятницу тринадцатого пошли с готелкой шаманить. Она вперед ломанулась и пропала. Вдруг слышу крик. Я туда. Гляжу, три мужика из местной обслуги ее уже на плите раскладывают. Они тут почти все из бывших зэков. Хорошо, бита была под рукой… Одного нагрузил по репе, другие убежали. Кстати, эта кладбищенская мафия не одного чувака до смерти убила.
      Я цинично заметил:
      – Удобно, можно сэкономить на катафалке. Думаю, осмотр питерских достопримечательностей надо начинать именно с этого места.
      Слон юмора не принял:
      – Те, кто здесь живут, предпочитают колумбарий, лишь бы не лежать рядом с домом.
      Кристи, которая разлеглась на диване, словно у себя дома, решила напомнить о своем существовании:
      – По ночам здесь привидения бродят.
      – Это те, что с косами?
      – Сама видела, как огоньки между деревьями мельтешили.
      – Может, это от сигарет местных мафиози?
      – Зря прикалываешься. Однажды я старуху видела. Реально. Стояла рядом с могилой, а потом исчезла. Блин, я застремалась конкретно.
      Странно, но последняя фраза звучала куда более убедительно. Кристи из тех экстремалок, кого нелегко напугать. Скорее всего, оптическая иллюзия, а может, действительно привидение.
      Слон также внес свою лепту:
      – Настоящий стрем – поздней осенью или ранней весной. Особенно когда ночь и ветреная погода. Мы с пацанами ходили, вдруг слышим детский плач, как будто девочка лет пяти. Мы все кругом облазили – никого, а звук остается, не пропадает. Тут Бегемот говорит: «Парни, там свет какой-то». Смотрим, действительно одна из могилок слабо освещена, словно свечка на ней стоит. Но ветер такой, что керосиновую лампу задует. Мы туда. Подходим. Могилка, старая уже. Крест, на нем надпись: «Настенька Ольшанская, 1934–1939» и свет этот жуткий голубоватый, словно из могилы струится. Мы оттуда так рванули, что только дома очухались.
      Я задумчиво произнес:
      – Мистика какая-то… Может, фосфор?
      – Может, и фосфор, но за столько лет что там осталось-то?
      Меня уже начало подташнивать: то ли от этих леденящих душу рассказов, то ли от прокуренной комнаты, а может, от дешевого крепленого пива.
      – Ладно, ведите на экскурсию.
      Слон снарядил пивной туясок, и мы выгрузились навстречу кладбищенским достопримечательностям: хозяин комнаты впереди, за ним «Золушка тьмы», процессию замыкал безработный врач общей практики, я то есть.
      В дневное время кладбище производило вполне мирное впечатление. По аллее вдоль могил проходили старушки, выгуливавшие своих собачек, рабочие с угрюмым видом катили свои тачки. Двигались мы как-то странно, но чуть позже я сообразил: маршрут в точности совпадал с очертаниями узла Исиды. Сначала шли прямо, потом обозначили горизонтальную перекладину, то есть свернули влево, затем повернули назад, вернулись в исходную точку и сделали круг между могилок. В геометрическом центре – там, где горизонтальная прямая совпадала с началом кольцевого маршрута, находился черный крест метра три в высоту.
      Мне стало не по себе. Если до этого я бродил по кладбищу под воздействием философских размышлений, то сейчас здесь веяло какой-то жутью, мне показалось, что даже птицы умолкли. Над этим местом витала черная энергетика. Неспроста сюда тянуло всех этих готов…
      Слон словно прочитал мои мысли. Он кивнул в сторону зловещего памятника:
      – Наше место…
      – Я так и понял.
      – Тут есть одна фишка. Надо подойти к кресту, обхватить, прижать к нему ладони и посмотреть вверх.
      – И что будет?
      – Увидишь.
      Смотреть особо не хотелось, но спасовать перед парнем в присутствии Кристи означало упасть в собственных глазах. Как чувствовал, не хотелось мне трогать этот крест. Те двое притихли. Оглянулся, нет ли где случайных прохожих, прикоснулся к кресту и… уловил слабую вибрацию. Или мне почудилось? Потом заставил себя открыть глаза и посмотреть вверх…
       Я существовал в обоих мирах, внешнем и внутреннем. Последовательность событий приобрела дискретный и хаотический характер. Крест нависал надо мной, черный, зловещий, раскачивающийся, готовый в любую секунду раздавить меня, как клопа.
       В поле моего зрения внезапно выросли фигуры людей. Сотни, тысячи мужчин, женщин, детей. Они безмолвно стояли рядом со своими могилами, но при всей бесплотности фигур их лица казались ужасающе реальными, словно живые головы прилепили к компьютерной 3D-анимации. Глаза, губы, волосы шевелились. Слух уловил звуки, вернее, тихий шелест, словно листья трепетали на ветру. Они говорили… Слова звучали, как некие осмысленные конструкты, но их смысл не доходил до сознания, наверное, так слышат речь младенцы или больные афазией, только без этого пронзительного ужаса, пригвоздившего меня к месту.
       Крест вибрировал под моими ладонями, собираясь взмыть в небо, словно ракета. Я чувствовал, что еще немного, и он придавит меня всей своей тяжестью. Нет, не просто придавит, а утрамбует в сырую землю, превратившись в мое надгробие…
       На мгновение я увидел картинку, как бы со стороны, как тогда в кресле Макса. Узнал самого себя, прижавшегося к кресту, выражение растерянности на лице Кристи, кривую усмешку, растянувшую губы Слона.
       Перспектива удалялась, я поднимался все выше, фигурки становились все меньше, вот уже и кладбище превратилось в зеленый неправильный многоугольник…
      Кто-то тряс меня за плечо:
      – Влад, очнись! Что с тобой?!
      Кристи побелела от страха. Первый раз я видел ее такой испуганной. Я обнаружил, что сижу на скамейке. Слон с Кристи держали меня с двух сторон за плечи, чтобы я не свалился.
      – Что произошло?
      – Нехило тебя колбасило, – ответил Слон. – Ты что, крэйзи?
      – В смысле?
      – Ну, психически больной.
      – Нет, я доктор…
      Слон кивнул. Похоже, он не очень различал эти понятия. Мне захотелось побыстрее свалить от этого места.
      – Пиво еще осталось?
      Он протянул банку. Алкоголь стряхнул остатки наваждения и придал способность двигаться. Ноги походили на две ватные культяпки – свидетельство мощного выброса адреналина, но голова, как ни странно, была ясной. Спустя полчаса мы вновь очутились под гостеприимной крышей дома на кладбище.
      До концерта оставалось часа четыре. Я решил вздремнуть, оставив Кристи и околокладбищенского жителя наслаждаться обществом друг друга, благо истинным готам всегда есть о чем поговорить. К примеру, о Кафке, Майринке, Лавкрафте – обо всех этих певцах великой человеческой депрессии.
      Проснулся я в прекрасном самочувствии – странно, но после «замыканий» я всегда чувствовал себя гораздо лучше, чем накануне. Кристи дремала в кресле, Слон приканчивал вторую упаковку и еле лыко вязал. Похоже, он даже не заметил, как мы спустя десять минут покинули его «уютное кладбищенское гнездышко».

      Подобные концерты редко сопровождаются броской рекламой – избранные в ней просто не нуждаются. Вся готическая тусовка и без того знала, что в Питер нагрянут «горячие финские парни». Изначально выступление планировалось провести в клубе, но за несколько дней почему-то переиграли и решили, что концерт пройдет в одном из городских ДК.
      Не помню точно название команды, но по европейским меркам группа была достаточно раскрученной. Мы подъехали за час до начала. Стайка юных созданий толкалась у касс. Если бы не связи Кристи, вряд ли мы так легко прошли бы через служебный вход.
      Пока мы разогревались коньячком, по тусовке прошелестел слух, что разогревающая группа с карликовой известностью, опасаясь окончательно добить себя, трусливо бросила якорь в каком-то кабаке и выступать не будет. Получалось, что ждать придется дольше. Не беда, я чувствовал себя прекрасно, коньячок шел гладко, а одной группой больше-меньше – не суть важно.
      Толпа – человек тысяча, а может, все полторы (явно больше посадочных мест) – гудела в предвкушении шоу. Вокруг все те же экстравагантные черные одежды, все тот же готический мейк-ап, но соотношение девиц к парням – десять к одному. Это радовало. С некоторых пор гот-мужики меня раздражали.
      Наконец прозвенел звонок, фанаты рванулись в оркестровую яму. Мы расположились в ВИП-ложе почти сбоку от сцены. Внезапно свет погас, мощный пучок выхватил из темноты пятерых участников группы. Покорители девичьих сердец выскочили на сцену, окутанные клубами дыма. Мощный гитарный рифф подавил оглушительный визг. Ребята пустились с места в карьер – со своего ударного хита. Я понял, почему сбежали «разогревалыцики» – финские парни, кайфующие от собственной музыки, могли поднять на ноги паралитика. Этакий готический рок-н-ролл в очень приличном исполнении. Тощий вокалист шустро бегал по сцене, ударник бился в конвульсиях, гитаристы выдавали залихватские риффы. Ребята умели хватать за живое.
      Программа мне понравилась: добротная, составленная из одних хитов, заряженная мощным драйвом. Девки словно взбесились – особо энергичные лезли на сцену, их отпихивали секьюрити. Моя Кристи давно убежала куда-то к сцене, найти ее не представлялось возможным. Я прорвался к выходу, чтобы купить пивка. По коридорам бродили мрачные личности, по большей части мужеского пола. Пришлось отстоять в очереди. Наконец вожделенный бокал охладил разгоряченную ладонь. Пристроившись в уголке, я решил принести пару-тройку финских песен в жертву. Увы, выпить в одиночестве не вышло.
      – Хай, Док.
      Еще не оборачиваясь, я мысленно выматерился. Я узнал его по голосу, вернее, по манере слегка гнусавить, протягивая окончания. Надо же, этот хренов андрогин как будто подстерегал мое блаженное выстраданное состояние, чтобы безжалостно его испоганить.
      – Привет от хайдука.
      Он и ухом не повел. Уселся рядом со своей банкой какого-то дешевого лонг-дринка.
      – Как говорится, «аут бене, аут нихиль». Эти чухонцы мне больше нравились, когда лабали заводной глэм-рок с панковским оттенком. Правда, тогда их мало кто знал…
      – Моя точно не знала. А почему чухонцы? Выглядят они покруче тебя.
      Я решил отогнать его хамством, но не получилось. Дэн терпеливо объяснил:
      – Чухонцы – в смысле, финны.
      Надо бы блеснуть латынью:
      – Понятно, но, вообще говоря, еще Плиний Младший как-то заметил: «Де густибус нон эст диспутантум». Кстати, они еще долго зажигать будут?
      Он пожал плечами.
      – Пройдутся по главным хитам. Потом еще парочку композиций на «колбасу». Час, может, чуть больше…
      – Ну, тогда торопиться некуда.
      Разговор явно не складывался. Я никак не мог понять, зачем этот андрогин вообще ко мне подвалил. Понял. Но слишком поздно.
      Дэн загадочно улыбнулся:
      – Кстати, Кристи от них реально фанатеет. Особенно от гитариста.
      – Она много от чего фанатеет. В том числе и от меня.
      – Да ладно, чувак, она ведь не просто так потерялась. Если Кристи что задумает – аллес!
      Так, этот долговязый андрогин на что-то намекает.
      – С чего ты взял, что я ее потерял?
      Дэн понял, что зацепил меня за живое. Он с садистской неспешностью оприходовал банку, играя на моих нервах. Наконец произнес:
      – После концерта закрытый афтепати в клубе.
      – В каком смысле «закрытый»?
      – Без фанаток и группиз. Только для избранных…
      До меня начал доходить смысл его слов, и он мне совсем не понравился. Все правда: на пути к цели моя хрупкая «Золушка тьмы» могла горы свернуть.
      Дэн явно наслаждался эффектом. Гаденыш! Как бы мне хотелось выплеснуть остатки пива в его женоподобную рожу. Вместо этого я аккуратно поставил стакан на столик.
      – Ладно, пока, андрогин.
      – Форвартс, Док!
      Прежде чем нырнуть в зал, я попытался до нее дозвониться. Бесполезно… Коллектив благополучно довел публику до исступления. При всей своей напускной брутальности, ребятки опасались подходить к краю сцены ближе, чем на два метра. Шум стоял такой, что казалось, взорвись сейчас граната, и никто не обратит на это внимания. Отыскать Кристи в этом грохочущем хаосе – задача совершенно немыслимая.
      Я попробовал использовать дедукцию. «Золушка тьмы» приложит все усилия, чтобы стать обладательницей vip-билетов, дающих право на ужин с группой. Однако для этого надо отыскать устроителей, но во время и сразу после концерта – даже при всех ее связях и энергии – сделать это почти невозможно. Сразу после выступления ребятки, скорее всего, постараются побыстрей улизнуть в клуб, благополучно нажраться, а потом прихватить пару-тройку счастливиц и отправиться в гостиницу. Может, какой-нибудь гитарист снисходительно выйдет к фанаткам, чтобы раздать автографы. Но Кристи не из таких, она не станет толкаться в толпе разгоряченных группиз, чтобы обрести заветную закорючку.
      Значит, она будет действовать напрямую, то есть постарается попасть за кулисы и понравиться одному из участников команды. После этого все вопросы афтепати снимались автоматически. Меня туда не пустят, это очевидно. Только при наличии корочки депутата или автомата Калашникова. Ни того ни другого в наличии не имелось… Предположим, Кристи удалось кого-нибудь охмурить, в чем я почти не сомневался. Значит, надо сгонять за машиной и караулить их походную тачку.
      Я взглянул на часы. С учетом хитов «на бис» у меня оставалось минут сорок пять, не больше. Накинем часик на все про все.
      Я вышел на улицу. На охраняемой парковке стоял трейлер, рядом – серебристый микроавтобус «Фольксваген».
      Спустя час я прикатил на своем драндулете, выбрал наблюдательный пункт, вооружился биноклем, банкой энергетика и стал ждать. Прошло минут сорок, прежде чем команда в плотном кольце охраны, оттеснявшей фанаток, покинула Дом культуры. Я приник глазами к окулярам. Расчет оказался верным. Я увидел свою вездесущую Кристи и с ней еще пару девиц, они забрались в микроавтобус, следом пятерка музыкантов.
      Я набрал номер. Мобильник Кристи попросил оставить сообщение. О, женщины, коварные создания! Наверняка она уже забыла о моем существовании. Где-то я читал, что в женском понимании жизнь – это пьеса, в которой нужно хорошо сыграть. Получается, если бы не Дэн, я бы так и торчал на выходе в тщетной надежде ее дождаться. Странно, с чего бы истинному андрогину помогать какому-то занюханному хайдуку, каковым он меня считает? Ревность? Непохоже. У меня в который раз возникло ощущение актера в чужом спектакле. Невидимый сценарист уже прописал все роли, а мы – послушные марионетки. Стоп, не надо глючить.
      Похоже, «финики» (или устроители) кинули всех, и прежде всего – своих преданных фанаток. Ни в какой клуб они не поехали, а отправились прямиком в гостиницу «Прибалтийская», не подозревая, что в стареньком «гольфе», следующем позади, сидит сжигаемый ревностью врач общей практики.
      По дороге я размышлял, как подобраться к Кристи. Все, что при мне пришло в голову: надо действовать внезапно, застать их врасплох, тогда есть шанс, что они пригласят меня с собой.
      Я вышел из машины, вдохнул сырой вечерний воздух. Передо мной высилась гостиничная громада, освещенная со всех сторон, суетившиеся у входа люди, бледная луна, безразлично взиравшая на человеческую возню. Я подмигнул светилу, по луне проползло облако – она словно подмигнула в ответ.
      Микроавтобус занял место на стоянке. Группа в сопровождении двух охранников и трех готелок (в тот момент Кристи заслуживала только такого определения) потянулась в сторону главного входа. Здание грандиозное, так что в запасе имелось секунд двадцать.
      Девичьи кумиры находились в приподнятом настроении. Странно, финны – и ни одного блондина, даже охранники с крашеной шевелюрой. Я успел забежать вперед и вырос перед слегка подвыпившей компанией, как материализовавшееся привидение. Мой английский позволял вполне сносно общаться. На лице приклеенная улыбка из серии: «Внимание, я ваш самый преданный фанат».
      – Хай! Я Влад, приятель этой очаровательной особы!
      Я ткнул пальцем в Кристи, которую заботливо обнимал за плечико долговязо-худощавый гитарист.
      Возникла пауза. Группа застыла, охранники напряглись и подались вперед, рука «финика» продолжала нагло лежать на плече Кристи. «Золушка тьмы» покраснела – редкое явление. Он что-то тихо спросил у моей девушки, та кивнула. На это я и рассчитывал – даже в объятиях кумира она не способна на откровенное предательство.
      Яри (кажется, так его звали) выдавил вежливую улыбку и убрал наконец руку с ее плеча.
      – Все в порядке, – бросил он охранникам, грозно двинувшимся в мою сторону. Я рассчитывал на их великодушие и не ошибся. Могли, конечно, просто отодвинуть меня в сторону, но в присутствии группиз это выглядело бы несолидно.
      Яри что-то сказал коллегам по-фински. Те кивнули. Потом обратился ко мне, но уже по-английски:
      – Пошли…
      Дело сделано, «Золушка тьмы» под контролем, хватит им этих двух телок – стоит им только свистнуть, как еще с десяток набежит. Мне казалось, что двусмысленная ситуация расставит все по местам, но я ошибался. Кристи ничего не замечала вокруг, кроме своего гитариста, а «финики» старательно делали вид, что меня не существует. Скорее всего, я действительно для них не существовал.
      Мы поднялись на второй этаж и засели в баре под названием «Гостиная». Охранники исчезли. Отныне компания находилась под прицелами телекамер и охраной местной секьюрити – внимательной, вышколенной, строго охраняющей покой «дорогих гостей» из ближнего зарубежья.
      Улучшив момент, когда гитарист отвлекся, я шепнул:
      – Тебе не кажется, что это смахивает на хамство?
      Кристи по-детски сморщила носик:
      – Влад, прекрати! Такие классные ребята!..
      – И что? Домой мы поедем?
      – Может быть, – пожала она плечами.
      – Что значит «может быть»?! Ты что, собралась здесь остаться?!
      – Не дави на меня. Это обычный афтепати.
      – Давить на тебя? Ну конечно! Битый час я прождал тебя на выходе, а ты по-тихому сваливаешь, даже не предупредив!
      – А как ты вообще здесь очутился? Ты что, меня выслеживал?
      – Андрогин твой подсказал, где тебя искать.
      – Дэн?! Вот урод!..
      Сообразив, что сказала лишнее, Кристи перешла на миролюбивый тон:
      – Влад, не занудствуй. Не каждый день с культовой группой тусуемся. Нормальные ребята, пригласили тебя, а могли бы этого не делать…
      – Ладно, забей…
      Уловив напряженные интонации, «финик» начал прислушиваться. Хорошо, что по-русски он не в зуб ногой. Я понимал: парням достаточно лишь мигнуть, и меня тут же выведут на свежий воздух. Оставалось обреченно напиваться в надежде, что свершится чудо и Кристи предпочтет меня своему кумиру.
      Впрочем, ребята производили вполне мирное впечатление. Я разговорился с ударником, который принялся обучать меня искусству курения гаванских сигар. После второй рюмки коньяка приступ ревности ослаб. После пятой мы стали почти друзьями. Кристи продолжала ворковать со своим гитаристом, остальные участники группы разбрелись кто куда.
      Как ни хотелось отлучаться, но алкоголь все же вытянул меня из бара и загнал в сортир. Никогда в жизни я не старался с такой скоростью справить нужду, кажется, даже ширинку забыл застегнуть, но, увы, Кристи и Яри исчезли. Меня вновь захлестнул приступ ревности – на этот раз гораздо мощнее и безрассудней – сказывался выпитый коньяк. Перед мысленным взором промелькнула картинка: Яри ведет мою девушку в свой номер, где они вначале уединяются, а потом тащит ее в соседний, и они присоединяются к групповичку, начатому его друзьями часиком раньше. Я знал, что Кристи не такая, она личность, а не сексуальная подстилка-группиз, но это наваждение поймало меня в капкан.
      Я посмотрел на финна, которому явно поручили меня отвлечь, ткнул пальцем на освободившиеся стульчики:
      – Где они?
      Парень пожал плечами и отвел глаза. Я придвинулся к нему вплотную. Финн оказался хладнокровным малым. Он миролюбиво потрепал меня за плечо:
      – Брось. Она уже взрослая девочка. Давай лучше выпьем.
      Я сел за стойку, пригубил обжигающе-пряный напиток. Парень что-то говорил, но уже выпал из зоны моего интереса. В мозгу засела одна мысль: найти Кристи и увести ее отсюда.
      Куда этот Яри мог ее потащить? Время около часа. Нет, в номер рановато. Может, в ресторан «Ночной клуб»? Он как раз на этом этаже. Однажды мы пировали здесь с Максом. Очень уютно, вкусно кормят, варьете, опять же поздно закрывается.
      – Извини, друг, мне надо идти.
      – Хей, хей…
      Мы пожали друг другу руки. Хороший парень. Жаль, что обстоятельства все изгадили.
      Сделав вид, что направляюсь к выходу, я сделал крюк и направился в ресторан. Найти воркующую парочку в полупустом зале не составляло труда. За соседним столиком сидели охранники, но они меня не волновали.
      Я подошел к столику:
      – Или ты сейчас же пойдешь домой, или…
      Впервые я увидел в ее глазах столько ненависти.
      – Что «или»?! Ты меня уже достал, понимаешь?! Мамаша так мозги не парила, как ты это делаешь!..
      Я попытался схватить ее за руку. По бокам мгновенно выросли охранники, оттеснив меня от столика.
      Кристи посмотрела на меня долгим, немыслимо печальным взглядом потерянного ребенка, который только что осознал, что любимая собака умерла и больше никогда не встретит радостным лаем. По ее полным красивым губам почти неслышно скользнуло:
      – Прости…
      В следующее мгновение она повернулась к своему финну, подарив одну из самых обольстительных своих улыбок. Я понял: в этот вечер я умер для «Золушки тьмы».
      Один из охранников легонько похлопал меня по плечу:
      – Послушай, парень, мы не хотим проблем.
      Внутри меня как будто взорвалась граната.
      – Ладно, «финики» гребаные, пошли в сортир, там разберемся!..
      Моя отвага выглядела нелепо. Любой из этих здоровущих парней мог легко стереть меня в порошок. И все же они послушно отправились со мной в туалет, как я позже понял – для моего же блага. Местная охрана меня бы не пощадила, сдала бы в ментовку со всеми вытекающими.
      Парни выстроились передо мной, как два огромных, невозмутимых колосса. Было ощущение, что с эмоциями они распростились еще в раннем детстве.
      Я ткнул пальцем в сторону двери:
      – Этот клоун увел мою девушку.
      Сказал по-русски, но, похоже, смысл фразы до них дошел.
      Тот, что справа, вытянул руку и что-то произнес по-фински. То ли этот трудный язык, то ли их невозмутимые рожи плюс каменное спокойствие сорвали последний клапан. Человек переживает жизненную трагедию, а они!.. Я рванулся вперед. Первый удар пришелся в мягкое, второго не случилось. Сверху на голову обрушилось что-то тяжелое, перед глазами взорвался фейерверк, потом все потемнело…
      – Эй, друг, куда едем-то?
      Кто-то толкал меня в левое плечо. Я с трудом разлепил тяжелые веки. К темечку словно прислонили горячую сковородку. Я нащупал пальцами огромную шишку.
      – Ты кто? – спросил я незнакомого мужика за рулем.
      – Приказано тебя довезти.
      Немного подумав, я назвал адрес Кристи – надо же свои вещи забрать.
      Дежавю! Нечто подобное уже происходило. Гостиница, любимая девушка… Одна под утро сбегает, другую «финики» уводят в номера. Мрачные мысли от потери любимой соседствовали с чувством вины перед охранниками, которые так благородно со мной поступили… где-то рядом клокотала ненависть к гитаристу. Кто она для него? Всего лишь очередная девчонка – сексуальный эпизод из бесконечной вереницы ему подобных. Завтра он даже имя ее забудет. Вспомнились слова из Священного Писания: «Не сотворите себе кумира, ибо недалек путь от кумира до божества…»
      Нет, конечно, можно понять, простить, постараться все забыть, помириться… С такой, как Кристи, это несложно, ведь мы все-таки любили друг друга. Но меня не оставляло стойкое ощущение, почти уверенность в том, что это ничего не изменит. Остановка под названием «Золушка тьмы» осталась позади, и самое страшное, что я не имел представления, куда и зачем уносился мой поезд.
      Магнитола мягко мурлыкала голосом Крейга Дэвида. Что-то оборвалось внутри, все тело сковала страшная усталость, как будто все события этого ужасно длинного дня приобрели тяжесть и в один момент обрушились на меня, пытаясь раздавить внезапно ослабевший костяк. Немудрено: начать утро с пива, послать начальницу, днем зависнуть в трансе под могильным крестом и закончить день потерей девушки и гематомой на черепе…
      Я с трудом втиснул вещи в большой чемодан на колесиках – подарок Макса, родом из Швеции. Ключ от квартиры завернул в газету и бросил в почтовый ящик. Взглянул на часы: полчетвертого, машинально сунул руку в карман, нащупал какую-то бумажку. Двадцать евро. Зря я так плохо о них думал… Все-таки финны неплохие ребята.
      Проснулся я после полудня и сразу почесал в туалет. Соседка по коммуналке Павлина встретила меня с улыбкой змеи, которой наступили на хвост. Что, привыкла жить в отдельной квартире? Ничего, это дело поправимое.
      Наша жизнь состоит из мелочей, любая из них может отравить существование, а иная – просто свести с ума. Тишина и покой – вот единственное, в чем я тогда нуждался. Глухая пещера, космическая капсула, подводная лодка – что угодно, лишь бы звуки не щипали обнаженные нервы.
      Обычно моя комната, окна которой выходили во двор, дарила мне желанное умиротворение, но в тот день, когда я вернулся, соседка сверху затеяла ремонт, и первое, за что она взялась: принялась сбивать молотком краску со стен, чтобы потом положить кафель. Она долбила методично, с запредельной терпеливостью одинокой ограниченной женщины, решившей сэкономить на ремонте. Бесконечное тук-тук-тук – то монотонное, то как усиленные стократ удары метронома, то подчиняющееся хаотическому ритму.
      Пытка длилась с десяти утра до восьми вечера с небольшими перерывами. На вторые сутки я не выдержал. Дверь долго не открывалась, затем в проеме появилась крысиная морщинистая физиономия.
      – Если хотите меня убить, лучше зарежьте сразу. Я вот и ножик принес.
      Она посмотрела на меня водянистыми маленькими глазками, тонкий рот сложился в ниточку:
      – По закону имею право…
      Дверь захлопнулась.
      Я надолго утопил кнопку звонка, забарабанил в дверь кулаком.
      – Сколько это будет продолжаться?! Вы можете сказать?!
      Голос по ту сторону:
      – Оставьте мою дверь в покое! Я сейчас милицию вызову!
      Классическая фурия. Сколько же их? Неужели трудно умереть на десять лет раньше, если есть что сказать миру, кроме ударов молотка? Может, соседку на нее натравить. Нет, они, похоже, подружки. Когда из моей жизни уходят красивые девушки, остаются лишь злобные старухи. Нет, вру, есть и милые, но их несоизмеримо меньше…
      Через три часа долбежки я купил бутылку водки и врубил телевизор на полную громкость.

      На четвертые сутки молоток затих. Наступила гробовая тишина, прерываемая шарканьем соседских шлепанцев. Как же все-таки мало нужно человеку для счастья… Собравшись с силами, я накарябал заявление об увольнении и отправился на работу, вернее, в тот корпус, где заседала администрация.
      Главный врач глядел на меня глазами обиженной собаки.
      – Ну что же вы, Владислав? Мы на вас возлагали такие надежды. Я понимаю, коллектив в основном женский, со своими, так сказать, особенностями. Со временем вы могли бы возглавить отделение.
      Последнюю фразу он произнес таким неубедительным тоном, словно верил, что со временем «Зенит» завоюет кубок Европейских чемпионов.
      В ответ я саркастически заметил:
      – Это что, через кабиляновский труп?
      – Напрасно вы так… Не спорю, женщина она своеобразная, но ответственный работник, болеет за дело.
      – Пусть болеет. Меня лечить учили, а не болеть. Извините, Виктор Степанович, за прямоту, достала она меня своими придирками. Да и не вписываюсь я в этот женский батальон.
      Главный устало взглянул на мое заявление.
      – Место уже подыскали?
      – Пока нет.
      – Хорошо, если будут проблемы, позвоните. Помогу, чем смогу.
      – Спасибо, Виктор Степанович. Не хотелось бы уходить на минорной ноте.
      Я передал шефу пакет, в котором притаились бутылка армянского коньяка и огромная шоколадка. Главный просиял (любитель выпить), извлек из сейфа пару рюмок и лимон.
      – Ну, за твою удачу!
      Он тут же налил по второй.
      – Жаль… Очень жаль. Хороший ты парень, – расчувствовался теперь уже бывший шеф. – Но, как говорится, что ни делается – все к лучшему…
      Спустя полчаса, слегка покачиваясь, я вышел из медучреждения.
      Домой идти не хотелось, и я осел в ближайшем шалмане, благо повод имелся. Рядом приземлилась веселая троица подвыпивших парней. Мы немного поболтали о футболе, скинулись на коньяк – триста на нос. Потом они ушли, а я остался. Из душевной тины, словно маленькая ядовитая змея, выползла депрессия. Я вспомнил слова Макса: «Единственный способ выбраться из психологической засады – это кому-нибудь засадить».
      Я быстренько перебрал в уме имена бывших подружек. Мысли упорно возвращались к Кристи. И тут я вспомнил о девушке по прозвищу Марва – урожденной Марине Вагине.
      Познакомились мы на какой-то тусовке. Помню, как жадно эта девушка ловила каждое слово Кристи, как дотошно изучала детали ее одежды с единственной целью – карикатурно скопировать и манеру общения, и дресс-стайл. Одним словом, жалкая подражательница, женский вариант Грушницкого.
      Как-то раз Кристи наткнулась в какой-то книжонке на термин «фотическое», или бессодержательное, общение и тут же презрительно окрестила Марву «фотичкой». Однажды я наткнулся на ее жадный влажный взгляд, которым одаривают мужчину, когда хотят с ним переспать. Понятно, не потому, что я ей нравился, мы и виделись всего раза три. Причина была в другом – со мной спала Кристи, и Марва безумно хотела испытать те же ощущения. Мне иногда казалось, спрыгни Кристи с пятого этажа, и ее фанатка без раздумья выпрыгнет следом.
      Марва меня заинтересовала. У ней были сочные губы и налитая грудь. При ее невысоком росте это возбуждало. Однако главный ее козырь – фантастические ножки, как у миниатюрной японки. Она старательно прятала их под длинными черными юбками. Я вспомнил ее миловидное круглое лицо, короткую стрижку, курносый носик и манеру постоянно что-то говорить, наподобие перманентно включенной радиотрансляционной точки.
      Набирая номер мобилы, я хотел убить трех зайцев: рассеять грусть-тоску, забыться в сексуальном угаре и узнать что-нибудь о Кристи, ибо, если не знает Марва, значит, не знает никто.
      Хватило десяти секунд, чтобы она согласиться пересечься в любом удобном для меня месте. Мы встретились на следующий день, немного покатались на машине, заскочили в какой-то суши-бар, заехали в сетевой гипермаркет, где затарились банками, бутылками, пакетами, и направились ко мне.
      Переступив порог моей комнаты, Марва тут же заполнила собой все пространство. Только женщины умеют так быстро и естественно осваиваться в новой обстановке. Особенно ей понравился лакированный череп на компьютерном столике. Она вцепилась в него, как младенец в погремушку.
      – Классно! Настоящий?
      – Нет, игрушечный, в секонд-хенде купил.
      – Не гони. У меня паталик один был. Все обещал череп достать. Задари…
      С йориком я сроднился, это был подарок Макса на Новый год. С другой стороны, если откажусь – обидится, зациклится, а то еще и хвостиком вильнет.
      – Подумаю…
      Марва направилась к стеллажу с дисками, прицелилась к коллекции гот и хэви-метал. Я сообразил, что на подходе очередная просьба. Единственное, что может ее отвлечь от этой подарочной экспроприации, – пиво и скоропостижный секс.
      – И как твой патасик в постели?
      – Полный отстой. Все умолял меня лежать тихо, не двигаться и ползал по всему телу влажными губами. Некрофил какой-то!..
      Я мягко оттеснил гостью от дисков, очень нежно взял за руку, ощущая, как слегка дрожат ее пальцы, повел к дивану. Сексодром у меня такой, что комфортно можно только возлежать, что она и сделала, поджав под себя ножки. Я слегка коснулся губами ложбинки под ухом – коронный прием, довольно невинный и в то же время очень интимный.
      – Постараюсь реабилитировать медицинских работников. За коллег обидно, понимаешь. Ты здесь осваивайся, я сейчас…
      Когда я вернулся с бутылкой шампанского, Марва освоилась не по-детски. Одежда была аккуратно сложена на стульчике, а «невинное дитя» с увлечением наблюдала по видео, как Нико Сифреди пялит умопомрачительную брюнетку. За те пару минут, что я отсутствовал, она успела разыскать единственную жесткую порнушку. Прямо Пуаро в юбке (сейчас – без юбки).
      Я шутливо воскликнул:
      – Wow! What a naughty kid! Разве можно маленьким девочкам смотреть такое?
      Кнопка на пульте загасила Сифреди вместе с его партнершей.
      – Я уже большая.
      – Правда?
      Она немного стянула покрывало, обнажив правую грудь.
      – Действительно большая.
      – Прикрой жалюзи, я стесняюсь…
      – Слушаюсь, принцесса.
      Выполнив приказание, я молниеносно скинул с себя остатки одежды, с наслаждением вдохнул цветочный запах духов и помады, смешанный с манящим ароматом ее тела.
      Марва вздрагивала под моими поцелуями.
      Глаза, щеки, губы, шея, плечи… Втянув в рот ее упругий сосок и прижав его языком к нёбу, я принялся присасывать и лизать его. Девушка закрыла глаза и что-то страстно лепетала. В тот момент я прекрасно сознавал, что она представляет кого-то другого, может, даже самого скандально известного итальянского блондина с его внушительным достоинством.
      Развратная партнерша завладела моим членом, словно это была не моя, а ее родная часть тела. Малышка трудилась с таким энтузиазмом, что перед глазами поплыли радужные круги. Оргазм почти застал меня врасплох. К счастью, я вовремя вспомнил о «паталике» – этом сексуальном лузере, которому не удалось распалить эту тигрицу.
      Предприняв титаническое усилие, я оторвал источник удовольствия от жадных губ и вплотную занялся ее оргазмом. Она закричала, я застонал сквозь сжатые губы и конвульсивно задергался всем телом – никакой любви, только голый звериный секс.
      Мы немного передохнули, выпили шампанского и вышли на второй раунд, словно два стайера, несущихся наперегонки, чтобы доказать свое превосходство. Я уступать не хотел, она тоже… Менялись ласки, их глубина и интенсивность. Менялся даже сам оргазм, а эта маленькая девушка и не думала уставать. Она отдавалась вся без остатка – бедра широко разведены, из груди вырываются стоны, похожие на детский плач, трепетные пальцы на моих бедрах…
      Во мне проснулся зверь.
      – Мне больно!.. Ты слышишь, больно же!..
      Я уже ничего не слышал. Обхватив девушку за бедра, продолжал медленно продвигаться вперед, пока не соприкоснулся с ее аппетитной задницей. Почти теряя сознание, я почувствовал, как она сильными движениями обхватила меня за ягодицы, рванула на себя. Третий оргазм потряс нас одновременно. Марва в изнеможении плюхнулась на живот:
      – Какой же ты классный!
      Я погладил ее по взмокшей спине. Каждая женщина имеет внутри себя Афродиту. Ее можно распознать по переполняющей женственности, которая бросается в глаза, но не имеет конкретного отношения к реальности.
      – Отнеси меня в душ!
      – С удовольствием.
      – Как классно… Меня никто еще в душ не носил.
      Приятно, что хоть в этом я у нее первый.
      Мы стояли под теплыми струями душа, прижимаясь друг к другу. Я ощущал щекочущее прикосновение сосков, массирующее касание грудей, живота, бедер, скользящее движение рук, которые забираются в самые интимные места, и бесконечные поцелуи…
      Через пятнадцать минут моя Афродита превратилась в обыкновенную, поверхностную, слегка испорченную питерскую девушку с типичным молодежным сленгом и налетом псевдонезависимости. Она словно сбросила с себя маску нежности и теперь злилась на себя за то, что забылась и обнажила не только тело, но потаенную часть своей души. Судя по всему, в ее планы это не входило.
      Когда я возвратился из кухни, держа в руках поднос с дымящимися пельменями – классика холостяцкого жанра, – Марва ковырялась в своем кожаном рюкзачке. Оттуда она извлекла спичечный коробок и пачку «Беломора».
      – Пыхнешь? Китайская ганджа.
      У меня не оставалось выбора. Хотелось заглушить зарождавшееся чувство вины к Маше, к той, кого я по-настоящему любил. Странно, почему ничего подобного я не ощущал рядом с Кристи?
      Мы передавали друг другу косяк, постепенно перемещаясь на другую планету, а я совсем забыл, что там, в глубине коридора, жила гремучая змея, которая тщательно фиксирует все запахи и звуки.
      Марва окончательно размякла. Теперь можно задавать вопросы.
      – Кстати, как там Кристи?
      – С «финиками» замутила. Конкретно. Поехала за своим гитаристом на гастроли в Швецию. Так и будет ездить, пока не сольют.
      – Как это?
      – Там вообще анабиозная тусовка. В каждом городе по парочке новых группиз. Покувыркаются вволю и, если она сама не слиняет, накачают какой-нибудь дрянью, оставят в гостиничном номере, оплатят его на пару дней, евростольник оставят за все труды – и бай-бай!.. Сама через это прошла. А могут бучу устроить и просто выкинуть где-нибудь по дороге. Тогда придется ноги раздвигать, пока до дома доедешь.
      – Мне казалось, у них серьезно с этим «фиником».
      Марва криво усмехнулась:
      – У них у каждого дома своя законная лейла есть. Это тебе готик-группиз, там не побалуешь. Но только страшные они там все, вот горячих парней и тянет на наших герлушек…
      – А почему так мало, всего сто евро?
      – Это на сцене они «колбаса», а в жизни – бакланы и жмоты. Гитарист этот сначала друзьям, потом обслуге ее отдаст, а те все правильно устроят.
      Я начал подозревать, что Марва не так глупа, как я думал.
      – Кристи всегда презирала этих группиз.
      – Ну да. Но этот «финик» конкретно на нее запал. Стопудово соплей на уши навешал. Типа, поедем в евротурне, потом я тебе дом куплю, машину… Уроды!
      Что-то тут не сходилось. Не такая Кристи девушка, чтобы ее просто так взять на финский понт. Скорее всего, эта поездка носила экспериментальный характер, как продолжение суицидально-мистической тематики. Впрочем, по-любому чухонская тема продлится недолго.
      Мы еще посидели, и она засобиралась домой.
      – Я подвезу.
      – Не надо. Сяду на маршрутку, зависну в каком-нибудь клубешнике.
      Да, вот это энергетика! Мне бы только до койки добраться…
      Она задержалась в дверях, посмотрела мне в глаза долгим задумчивым взглядом:
      – Не провожай меня…
      – Почему?
      – Не хочу. Просто закрой за мной дверь и… Если захочешь, позвони.
      – Ты забыла…
      Я протянул пакет с «бедным йориком».
      Марва грустно улыбнулась:
      – Спасибо тебе.
      Она встала на цыпочки, целомудренно поцеловала меня в щеку и, не оглядываясь, побежала вниз по лестнице. Женщины со своими вечными загадками… Нам не суждено их разгадать. Во всяком случае, в этой жизни.
 
      Утром я обзавелся упаковкой пива и засел за телефон, обзванивая знакомых. В медицине не любят интернов, особенно тех, что с улицы. Почему я не зубной врач? На кой черт я вообще подался в эскулапы? Сидел бы сейчас в адвокатской конторе, рубил «капусту».
      «Скорую помощь» я оставил на тот крайний случай, когда отсутствие денег станет невыносимым. В «скорой» сплошная маета – люди со слабой нервной организацией либо уходят, либо спиваются. А я даже разрыв с девчонкой достойно пережить не могу.
      В конце дня в списке значились три адреса и столько же фамилий людей, с которыми мне следовало переговорить.
      Раздался телефонный звонок. Битву за параллельный аппарат выиграл я. Красавец стоял в моей комнате, второй, естественно, в коридоре. Послышался чуть слышный, почти мышиный шорох тапочек. Это Павлина, наша вездесущая бабулька. Пусть слушает – хоть какое-то развлечение.
      – Да…
      Трубка отозвалась легким щелчком – к линии подключилась еще пара ушей.
      Телефон ответил полным молчанием.
      – Слушаю, говорите…
      Какой-то легкий треск, напоминающий радиопомехи в разгар грозы.
      – Проблема с речью? Тогда вставь новую челюсть.
      Я бросил трубку, откупорил банку, но тут снова раздался звонок.
      – Говори, не стесняйся. Или простучи что-нибудь, если немой.
      Молчание, треск, сквозь который мне послышалось какое-то слово, как будто звонили из потустороннего мира.
      Я быстро подбежал и распахнул дверь, ожидая застать врасплох соседку. В таких ситуациях она делала вид, что сметает пыль с телефона. Мне хотелось увидеть растерянность в ее глазках-буравчиках, но коридор был пуст.
      Я взял в руки трубку и услышал долгий гудок.
      Во мне шевельнулся страх. Неужели очередная «перезагрузка системы»? Что-то слишком часто… С другой стороны, за эту неделю произошло слишком много всего.
      Снова звонок, на этот раз – в дверь.
 
      На пороге стояла Зина Полякова, соседка по лестничной площадке. Глаза выпучены, волосы всклокочены, исхудавшее спившееся лицо пошло фиолетовыми пятнами. Я сразу понял: случилось что-то страшное.
      – Владик… – выдохнула соседка. – Помоги! Ради бога!.. Лена умирает!
      – Что стряслось?!
      – У нее лицо посинело… И… кажется, она не дышит…
      Слезы брызнули из глаз, словно кто-то выдернул невидимые тампоны из ее слезных желез.
      Я рванулся вслед за Зиной, но вместо того, чтобы повести меня в квартиру, она устремилась вверх по лестничному маршу.
      – Она там!..
      Девушка лежала на чердачной площадке. Рядом валялся использованный одноразовый шприц. Похоже, тот или те, кто находились рядом, испугались и сбежали, оставив девушку на произвол судьбы.
      – Это он, сволочь!.. Я знаю: это он, Валерка, ее опять подсадил. Неделю как из больницы. Целых три месяца держалась. Говорила: мама, я обязательно брошу… Владик, помоги! Ей ведь шестнадцать всего!
      Дело дрянь. Кожа очень бледная с синюшным оттенком, зрачки расширены, пульс нитевидный. Дыхание редкое, слабое, с нарастающей гипоксией.
      – «Скорую» вызвала?
      – Да!
      – Про наркотики говорила?
      Она кивнула:
      – Думала, быстрей приедут.
      – Да уж… Быстрей.
      Я закатал рукав. Старая «дорога», несколько свежих инъекций. Ситуация хуже некуда. Похоже на передоз, причем неясно, какой дрянью ее накачали. Состояние критическое – это очевидно. Коллеги могут ехать полчаса, могут час, а коммерческая «скорая» исключалась по определению.
      Я поднял девушку на руки. Она казалось почти невесомой, и от этого еще острее ощущалось, как жизнь уходит из худенького тела, с которым так жестоко обошлась его хозяйка.
      Зина находилась на грани истерики.
      – Сюда!..
      Я положил Лену на потрепанный диван, сунул под голову подушку, лихорадочно соображая, что можно предпринять в такой ситуации. Атропин, хотя бы одна ампула могла помочь. Еще лучше налоксон, но где его взять? Счет идет на минуты. Эх, сейчас бы связаться с Максом, он бы достал… Не веря в удачу, я набрал его телефон. Вне зоны доступа.
      – Я сейчас.
      Метнулся в свою комнату, схватил аптечку. Все что угодно, только не то что нужно. Выудил пузырек с хлоридом натрия, пару ампул с глюкозой, ампулу гистамина. Хоть что-то… Еще пару минут потерял в поисках одноразового шприца.
      Зина раскачивалась на стуле, глядя пустыми глазами в одну точку. На столе бутылка с остатками водки. Я взглянул на девушку. Губы, кончики пальцев посинели капитально. Дыхание очень редкое, еле слышное, с булькающими хрипами. Эй, Макс, где ты там?! Вот тебе настоящее терминальное состояние, без всяких там диковинных кресел.
      Я нащупал сонную артерию: пульс нитевидный, кожа холодная, как у мертвеца. Вены сожжены.
      Схватил какую-то тряпку, изо всех сил перетянул бедро. С третьего раза удалось попасть в бедренную вену. Никакой реакции…
      Я принялся ее трясти, хлопать по щекам, пытаясь хоть как-то привести в чувство. Никаких признаков жизни – как тряпичная кукла. Где эта гребаная «скорая»?! Нет, ребята, в вашу контору я не пойду. Из принципа.
      Внезапно девушка очнулась, посмотрела на меня, глаза – огромные, голубые – молили о помощи, по щеке скатилась слеза. Нет, только не агония!
      Я заорал:
      – Дыши! Давай, милая, дыши!.. Борись, ты сможешь!
      Лена несколько раз судорожно дернулась, словно пыталась пробить невидимую пробку, застрявшую на пути к воздуху. Я услышал хриплый вдох, потом еще… Она снова закрыла глаза и обмякла.
      – Потерпи, малыш, сейчас будет легче…
      Перетащив Лену на пол, сдернул с дивана байковое одеяло, скатал в валик и подложил под шею. Наложил пальцы на нижнюю челюсть, выдвинув вверх, зажал ноздри. Наклонился и, припав к холодным губам, сделал быстрый сильный выдох. Ее грудная клетка приподнялась. Я сделал передышку и через шесть секунд повторил процедуру. Припал ухом к ее груди. Сердце не прослушивалось, дыхания нет. Черт, черт!.. Она уходит!..
      Резко ударил в область грудины выше солнечного сплетения. Прислушался. Вроде стукнуло. Наложил ладони одна на другую, сделал несколько толчков, снова приложился к губам, четыре толчка. Нет, надолго меня не хватит…
      – Что сидишь как нарисованная?! Помоги!
      Зина, словно зомби, поднялась со стула – тот еще помощник.
      – Когда я скажу, будешь делать так…
      Я показал, куда надо нажимать.
      – По моей команде…
      Два выдоха.
      – Давай. Резче!
      Зина без энтузиазма принялась за дело, судя по отсутствию выражения на лице, она вообще не понимала, что и зачем делает.
      – Ритмичнее! Не спи, у тебя дочь умирает!
      Я отсчитал пятнадцать толчков и снова припал к губам девушки.
      Не знаю, сколько времени мы трудились, – минут пятнадцать, может, больше, в груди жгло, пот градом стекал со лба. Зина толкала все слабее. Поменяться с ней местами я не мог, а оживлять в одиночку не хватало сил. Да где же эта «скорая»?!
      Лена уходила. Я это чувствовал и уже боялся слушать ее сердце. Спасти девушку могло только чудо… И тут я отчетливо увидел, как из нее уходит душа. Прозрачная светящаяся субстанция отделилась от тела и стала медленно подниматься вверх.
      Звонок в дверь прозвучал как колокольный звон. Зина бросилась открывать, оставив меня одного. В комнату зашли два мужика в синей униформе «скорой помощи». Оба высокие, похожие на братков с налетом интеллигентности. Они брезгливо обвели взглядом убогую комнату и встали, с любопытством наблюдая, как я тружусь из последних сил.
      Я почти с ненавистью взглянул на коллег:
      – Что, раньше никак?
      Отозвался тот, что помоложе, с коротким ежиком рыжеватых волос:
      – В пробку попали…
      Наконец они отодвинули меня от тела, надо сказать вовремя: сил больше не осталось. Я отполз к стене, наблюдая за их бессмысленными попытками оживить подростка.
      – Остановка… Эпинефрин.
      – Отек… Пентамин… Коразол…
      – Активности нет…
      Уже зная ответ, я спросил:
      – Дефибрилятор в машине есть?
      – Откуда, у нас обычный набор.
      Гости переглянулись.
      – Вызовем реанимационную?
      – Не успеем, надо было сразу.
      Я им не верил. К безнадежным наркоманам такие машины едут редко.
      Фельдшер вытер пот со лба:
      – Похоже, мы ее теряем…
      Как будто услышав свой приговор, Лена вдруг открыла глаза, еле слышно одними губами прошептала:
      – Холодно…
      Голова свесилась набок. Фельдшер медленно поднялся с колен. Над телом повисла смерть, черты лица заострились.
      Мужчины молчали. Внезапно тишину разорвал женский крик. Я наклонился над телом, последний раз взглянул в голубые глаза, застывшие в кричаще-немом вопросе, провел ладонью по ее лицу.
      Те, кто могли бы помочь, но не успели (я сомневался по поводу пробок, станция «скорой помощи» располагалась в трех кварталах), повели себя довольно странно. Никакой жалости относительно гибели шестнадцатилетней девушки. У этой парочки, похоже, развилась профессиональная деформация. Лучше бы приехала женщина, она хотя бы проявила сочувствие…
      На лицах медиков читалась досадливая отстраненность. При сложившихся обстоятельствах следовало выполнить обязательные и, что совсем неприятно, бесплатные формальности. Они о чем-то пошептались в сторонке, потом помогли мне перетащить тело девушки на диван. Зина стояла на коленях рядом с дочерью, что-то поправляя в ее одежде.
      Я попросил:
      – Вколите ей чего-нибудь, так и до психоза недолго.
      Медбрат взглянул на партнера, тот кивнул.
      Пока один делал Зине успокаивающий укол, второй, тот, что с ежиком, позвал меня на кухню. Мы сели за маленький столик.
      – Николай. – Он протянул руку, я пожал.
      – Влад, то есть Владислав.
      – Слушай, мы с тобой коллеги, так что давай без церемоний.
      – Давай, – отозвался я, уже зная, о чем он будет говорить.
      – Ты ей кто? Родственник?
      – Сосед.
      – А из родни у нее кто есть?
      – Мать. Сам видишь какая. Отец умер, какие-то дальние родственники в Псковской области, но на них надежды никакой.
      Николай заметно загрустил:
      – Хоронить-то надо…
      – Видимо, придется мне.
      Так отвратительно я еще никогда себя не чувствовал. Меня потрясла нелепая смерть совсем юной девушки буквально у меня на руках. И эта галлюцинация с выходом ее души из тела… А может, и не галлюцинация вовсе, а нечто реальное, в свете моих новых способностей.
      Я почувствовал себя слабым, одиноким, ужасно одиноким и потерянным, заложником измотанного сознания, ищущего хотя бы немного тишины и спокойствия. Собеседник тут же это почувствовал. Он извлек из нагрудного кармана визитку.
      – Есть одна фирма по организации похорон. Сделает все недорого и в лучшем виде…
      Экран реальности погас.
       Серый день, сырое небо, тусклый асфальт. Я шел по улице вдоль канала, удивительно похожего на Обводный, как будто неумелый художник сделал набросок, который оживили неведомые силы. По правую руку тянулся ряд тяжелых домов, построенных в середине прошлого века. Все вроде бы знакомо, и в то же время ощущение чуждого параллельного мира. Ни звуков, ни запахов, ни людей, ни машин. Даже растительность казалась тусклой, безжизненной, искусственной.
       Впереди показалось здание. Грязно-желтого цвета, похожее на цементный завод. Очень-очень знакомое, где же я его видел? Во сне или что-то из забытого детства.
       Здание пугало. Безжизненное, мрачное, оно угрюмо нависало надо мной своей плоской крышей. Хотелось поскорее уйти, убежать из этого места.
       Я повернул обратно, ускорил шаг, побежал и вдруг понял, что заблудился. Дома вдоль канала изменились, как будто кто-то мгновенно переставил декорации. Слева тянулся все тот же канал с темно-серой стоячей водой. Свернул во двор, в ужасе петлял по каким-то улочкам. Снова вышел к каналу и увидел то, от чего я так старательно пытался убежать: здание цементного завода, которое теперь напоминало грандиозный могильный памятник. Я почувствовал себя крысой, заблудившейся в лабиринте…
      – Эй, приятель, с тобой все в порядке?.. – Врач тряс меня за плечо.
      – Вроде да.
      – И часто с тобой такое?
      – Случается…
      Он не поверил.
      – Все в порядке, расслабься. Легкая неврология. В детстве, наверно, ударился.
      Как это обычно случалось после приступа, тело наполнилось энергией, чувства обострились, от накопившейся усталости не осталось следа. Более того, я видел этого мужика насквозь, читал его мысли, мог увидеть его прошлое, но мне вполне хватало настоящего.
       Ему тридцать два года. Женат, двое детей, есть постоянная любовница, не брезгует случайными связями. Жена подозревает, но давно смирилась. Брак держится на детях. Ездит на старенькой «Ауди», барахлит коробка передач. Хочет продать и взять в кредит новую, но денег не хватает. Вечная проблема с бабками. Жена пилит, любовница пилит, хочет, чтобы он на ней женился. Он панически боится простатита. Дети постоянно что-то просят. Любит выпить. Разводит пациентов на деньги. Параллельно работает на сомнительную фирмочку по организации похорон. Стремится навязать ее услуги родне умершего. При этом сильно завышает цены, ничего не сообщает о льготах. Уговаривая растерянных и подавленных людей, может выудить до полутора тысяч рублей на карман. Если родные не доверяют и тянут с ответом, подозревая, что все стоит дешевле, оказывает на них психологическое давление, винит в жадности. Когда это не помогает, начинает затягивать оформление свидетельства о смерти, без которого не обойтись.
       В настоящий момент хочет выбить из соседа, то есть меня (которого он тут же окрестил про себя «эпилептиком»), все что возможно. Но он жестоко просчитался, откуда ему знать, что я читаю его мысли и чувствую себя экстрасенсорным бодрячком, а не растерянным шизиком.
      Коля начал издалека:
      – Владик, тут такой расклад. Соседка твоя – синяк. Вряд ли она похороны потянет. Так и будет труп в морге неделями валяться, а девочку жалко…
      Я молчал, притворяясь чайником.
      – Да и тебе, видно, не до этого. Беготня, чужие хлопоты… А я могу все устроить. Есть одна фирма по организации похорон. Все сделают в лучшем виде и за полцены, – Коля говорил мягко, вкрадчиво, но довольно убедительно, во всяком случае, делал это с куда большим вдохновением, чем трудился над умирающей Леной.
      Я молча кивал, а потом перебил на полуслове:
      – А когда ментов будем вызывать?
      Он явно опешил, не ожидая такого перехода.
      – Чего?..
      – Участкового. Провести освидетельствование, чтобы бумажки оформил, распорядился отвезти труп. Или вы хотите, чтобы мать окончательно сошла с ума?
      Лицо Николая приняло перцовое выражение. Ведь минуту назад перед ним сидел слабый, растерянный человек… Пытаясь выиграть время, агент похоронного влияния сделал небольшую паузу, а затем произнес, отбросив фамильярное «ты»:
      – Вызовем, конечно, вызовем, но сейчас я не об этом. Все можно сделать быстро и грамотно. А можно, наоборот, согласно существующей практике – с потерей времени, нервотрепкой и вымогательством на всех уровнях. Неужели это не стоит полутора тысяч рублей?
      – Может, и стоит, но я всего лишь сосед.
      – Мне показалось, вы не просто посторонний человек для этой семьи.
      – А дешевле нельзя?
      – Это минимальная сумма. Практика показывает, что клиент экономит на ритуальных услугах от пятисот до тысячи долларов.
      Этот базарный торг начал меня утомлять. В душе шевельнулось сомнение – а стоит ли связываться? – но оно задохнулось в негативной информации, считанной с его информационного поля. Он лгал и злился. Лгал – потому что собирался тут же смыться, получив деньги, а злился, ибо наткнулся на неожиданное сопротивление. Любопытно, скольких несчастных родственников он успел развести на бабки…
      – Вы угадали, я не посторонний. Но ваша похоронная контора под названием «Ибрис» дерет втридорога, а вы имеете свой процент. В итоге клиент получает сомнительные услуги, а вам все это по барабану. В том числе и шестнадцатилетняя девочка, которая только что умерла на ваших глазах.
      Николай от удивления забыл о формальной вежливости.
      – Ты откуда знаешь?!
      – Да так, ворона на хвосте принесла…
      Он разозлился не на шутку:
      – Я еще не знаю, что ты ей там вколол! Акт напишу. На тебя дело заведут.
      – Пусть заводят, а я расскажу, как вы тут ее реанимировали. Ты меня на понт не бери, коллега! Все эти тонкости мне известны.
      Колян подарил мне тяжелый взгляд, как будто я украл у него деньги. Ничего, пропустит пару блядок, может, о больных будет больше заботиться.
      – Ладно… Где у вас тут телефон?
      Я протянул ему мобильник.
      – Квартирный отключили за неуплату.
      Прежде чем набрать номер милиции, он задумчиво произнес:
      – Актик о смерти, конечно, составлю. Но откуда я знаю – может, она умерла в результате твоих неумелых действий. Думаю, участковый этим фактом заинтересуется.
      Просто шантажист какой-то…
      – Это еще доказать надо, а ментов не заинтересуешь – с наркоманкой никто возиться не станет. Слушай, брось ты это дело, я сейчас на мели, и лишние траты мне не потянуть.
      Он с интересом посмотрел в мою сторону. На этот раз его мысли были трудноразличимыми, словно мелкий текст для близорукого человека.
      Участковый в сопровождении эксперта прибыл минут через пятнадцать. Он склонился над телом и сокрушенно покачал головой:
      – Как же так… Ведь говорил же тебе…
      Его длинная сухопарая фигура как бы сжалась, выдавая неподдельное сострадание.
      – Где это произошло?..
      – На площадке верхнего этажа.
      Инспектор повернулся к партнеру:
      – Сфотографируй там все.
      Колян поспешно повел милиционера на кухню, для «конфиденциальной беседы». Я приуныл. Ведь если этот шкурник убедит капитана, что налицо криминал, все это может затянуться очень надолго. Придется ждать дежурного следователя из прокуратуры. Тело будет неделями валяться в морге судебно-медицинской экспертизы. Начнется следствие, волокита… Мертвая наркоманка. Кому она нужна? Черт меня дернул ввязаться в эту историю…
      К моему удивлению, беседа продлилась недолго. По каким-то неведомым мне причинам менты встали на мою сторону. Врач угрюмо сел писать заключение о смерти.
      И тут на сцене появился еще один персонаж. В комнату просочилась наша домашняя «мисс Марпл». Павлина молниеносно оценила обстановку, ее лицо приняло крысиное выражение. Она безошибочно выделила расстроенного врача. К тому времени способность читать чужие мысли у меня уже пропала.
      Павлина нацепила на лицо фальшивое соболезнование:
      – Ой, Леночка, беда-то какая! А я смотрю, дверь открыта… Владислав, вам там звонили…
      Врет, никто мне не звонил, просто пришла разведать обстановку. Надо отдать ей должное, каким-то звериным чутьем Павлина очень точно вычисляла потенциальных единомышленников. Она подсела к Коляну и затянула вкрадчивую «песню» про то, какая у врачей «скорой» тяжелая работа, как мало они получают и так далее. При упоминании о деньгах эскулап оживился. Я почувствовал, как между моей соседкой и врачом протянулась ниточка взаимной симпатии.
      Оставив бумажку на столе, не попрощавшись, он направился к выходу, соседка засеменила следом. Судя по шагам за дверью, Павлина потащила доктора в гости – угостит чем-нибудь, договорятся о чем-нибудь. Он сейчас злой, на пакость способен. Не нравилось мне все это…
      Участковый, капитан средних лет по имени Виктор Васильевич, оказался отличным мужиком. Он внимательно меня выслушал, поблагодарив за помощь:
      – Я эту семью давно знаю. Зинка, она ведь раньше совсем другая была. Капли в рот не брала, технологом работала. Потом мать тяжело заболела, она с работы уволилась. Муж пить начал, по пьянке и умер. А как она над Ленкой тряслась! Ни в чем ей не отказывала. В итоге какой-то подонок подсадил ее на героин. Мать последнее отдавала, лечила ее в коммерческих клиниках. Бесполезно. Выйдет, продержится месяц-другой и опять за старое. Вот Зина и сломалась: пить начала, чтобы с ума не сойти. И вот теперь такое…
      Он покачал головой:
      – Шестнадцать лет всего девчушке.
      – Виктор Васильевич…
      – Зови просто Василич. Ты, я вижу, парень хороший.
      – Василич, давай не будем дела возбуждать. Картина ясная. Вышла чистенькой и по старой памяти ширнулась прежней дозой. Ты же знаешь, сколько времени это может продлиться…
      – Здесь прокуратура решает. Ладно, посмотрим, что можно сделать.
      Тяжко вздохнув, он вытащил из папки листы бумаги – почти как школьник, которого усадили делать ненавистные уроки.
      – Ну что, займемся чистописанием.
      Участковый взял объяснения с меня и с Зины, которую мы еле растолкали. Эксперт ничего особенного не нашел. Осмотрев площадку, где нашли девушку, а затем ее тело, он изрек:
      – Похоже, ширялась не одна. Еще кто-то был.
      Зинка с трудом шевелила языком:
      – Так это Валерка… Сволочь…
      И снова уснула.
      Эксперт расписался в акте и поспешил по своим делам.
      Мы с участковым сидели на кухне. Я принес из комнаты початую бутылку водки:
      – Может, выпьем за упокой души?
      – Вообще-то я на службе. Ну ладно, наливай.
      Я посмотрел в его темно-зеленые усталые глаза с сеточкой морщин, расходившихся правильным веером. Глаза человека, взвалившего на свои плечи тяжкий крест не очень любимой работы.
      Выпили, помолчали, он еще раз перечитал бумаги, сложил в папку, после чего тихо доверительно произнес:
      – Владислав, займись этим делом. На том свете тебе зачтется.
      Он кивнул в сторону спящей Зины:
      – Сам видишь, от нее толку мало… Ты вот что. Я достану направление на судебно-медицинское исследование, а ты завтра-послезавтра поезжай в морг и поторопи вскрытие. Там это можно. Если труп не криминальный, пишем отказную и хороним девочку. Ну и ладненько. Мне пора. Если что, звони. Да, ты учти: соседка под тебя копает.
      Участковый протянул мне визитку:
      – Держи меня в курсе.
      Я подумал: хороший мужик.

      В моем распоряжении имелось дней пять. Примерно столько длился бонус повышенной энергии. В этот короткий срок следовало уложиться с похоронами Лены. Я знал, что дальше последует период депрессии, приблизительно такой же по продолжительности. Таблетки не помогут, горячительное – так себе… Однажды я пошел к психотерапевту – просто так, думал, может, чего умного скажет. Тетка содрала с меня сто баксов, много чего сказала, в основном про секс – единственное, в чем я не испытывал проблем.
      Одного раза хватило. Мозгоправы меня разочаровали. Большинство из них – неудавшиеся врачи, которые любуются в пациентах собственными неврозами. Оставался старый добрый алкоголь плюс светящийся ящик – плазменно-панельный медитатор.
      Пришлось все взвалить на свои плечи. Зина ушла в тяжелый запой, а я чувствовал ответственность перед девочкой, которая умерла у меня на руках и чью душу мне довелось увидеть воочию.
      Я прикинул оставшуюся наличность. У Зины Поляковой не было ни копейки. У меня на карте хранился НЗ – приблизительно штук пятнадцать, да еще на кармане штук пять – негусто, если учесть, что я безработный.
      Я обзвонил нескольких приятелей, полезным оказался только Славка Рудницкий, мой бывший сокурсник с большими связями в высших медицинских сферах. Он вкратце обрисовал ситуацию:
      – Нужны бабки, старик. Там вообще засада – хорошо, если полета трупов в сутки, а бывает, что и по семьдесят. Если не заинтересуешь, тело может месяц в подвале валяться. Многое зависит даже не от начальника, а от простых санитаров. Все на новых иномарках ездят. Долби их на вскрытие по срочному. Там хозрасчетная бригада есть. Штук пять, может, десять, придется отдать – естественно, на карман. Ну, ты понимаешь…
      Единственное, что я понимал, так это то, что денег может не хватить. Однако я не унывал и смело отправился покорять ритуальные вершины.
      Славка продолжал чесать языком:
      – У меня в Елизаветинке знакомств нет, зато есть одна журналисточка. Классная телка!.. Вот она туда часто моталась, контору эту пиарила, связями обросла. Телефончик дам, но яйца к ней не подкатывай. Это моя поляна. Максимум торт с цветочками или упаковку пива, она его обожает.
      Я улыбнулся: в свое время Славик пытался составить конкуренцию самому Максу, но бесславно проиграл.
      – Какой разговор, старик. С меня большой сосуд текилы (это был его любимый напиток).
      Славкину «поляну» звали Лариса. Судя по напористой речи – энергичная, деловая, болтливая. Сразу принялась крутить меня на интересный случай из медицинской практики. Я вспомнил про наши первые опыты с эротической асфиксией:
      – Есть любопытный эпизодик. Давайте сделаем так. Можете ускользнуть с работы часов в двенадцать?
      – Легко.
      – Тогда приглашаю на ланч где-нибудь в центре.
      Лариса оказалась склонной к полноте симпатичной крашеной шатенкой с задорным лицом и грустными зелеными глазами.
      Хлебнув пивка (от кофе с пирожным она отказалась), Лариса сразу бросилась в атаку:
      – Итак?..
      – Что?
      – Рассказывай свой эпизодик.
      – А как насчет бюро? Лэдиз фёст, как говорят британцы.
      – Ты кто, англичанин или сексист?
      – Ни то ни другое.
      – Молодец, а я бывалая феминистка, так что давай выкладывай.
      То, что она бывалая, я нисколько не сомневался. Пришлось заделаться рассказчиком. Постепенно я так увлекся, что самому понравилось. История обрастала все новыми сенсационными подробностями с оттенком садо-мазо. Общество любителей асфиксии, оргии с удушением, пожилые политики и крупные бизнесмены в ошейниках. Их душили обнаженные малолетние девственницы…
      На щеках журналистки появился возбужденный румянец. Как ни странно, она все скушала, записала на диктофон. Интересно, что накарябает эта королева «желтой» прессы? Допив бутылочку пивка, она широко улыбнулась:
      – Ну…
      – Что?
      – Спасибо тебе, мне пора.
      Я по-настоящему испугался. Каждая минута на счету, а тут такое кидалово!
      – Куда пора?
      – Дела.
      – Послушай, Лариса…
      – Мне больше нравится «Лора».
      – Хрен с тобой, пусть будет Лора. Я девочку хороню. Шестнадцать лет всего. Меня сейчас юмор не втыкает.
      – Ладно, расслабься…
      Она без лишних разговоров достала мобильник и договорилась насчет меня с заместителем главного по экспертизе.
      В тот день она прилично угостилась. Лора млела не только от пива, но и от моих дежурных комплиментов. Я пересел к ней поближе. Моя рука уже изучала конфигурацию ее коленки, она и не думала ее сбрасывать. Ничего себе феминистка!
      Журналистка проворковала:
      – Может, поедем к тебе?
      Я чуть было не сказал «да», но вовремя включился красный сигнал. Лучше немного разочаровать женщину, чем потерять ценного приятеля.
      – Конечно, но только не теперь. Вся эта ритуальная беготня… Сама понимаешь.
      Напоследок она вручила свою визитку:
      – Ты женат?
      – Нет.
      – Сколько берешь за прием?
      – Для тебя бесплатно.
      – Хочу полного и очень тщательного обследования.
      – Заметано.
      Скорбное место. Начальник мне понравился – так, наверное, всегда, когда идешь по блату. Мы мило побеседовали. Представительный, вежливый, с хитрым пронзительным взглядом и хорошо поставленным голосом. Интересно, спала с ним Лора или нет?
      Он предложил подумать о судебной медицине, расписал плюсы работы экспертом – две ставки, доплаты за вредность и все такое. Я ответил, что подумаю, оставил бутылку коньяка. Дальше все пошло как по маслу. Мой ранг повысился от «человека с улицы» до телефонного: «Миша, отнеситесь к человеку повнимательней».
      Первым делом я отправился на «взлетку» в сопровождении двух санитаров – милых молчаливых ребяток с чугунными кулаками, тяжелыми подбородками и губами, стянутыми в ниточку. Именно отсюда, со «взлетки», трупы «стартовали» на вскрытие – кто-то раньше, а кто-то позже.
      Подвал морга представлял собой узкий коридор, освещаемый рядом голых лампочек. В перспективу тянулись обшарпанные стены, покрытые живописными коричневыми разводами. Ленивые тараканы, поражающие своей величиной, недовольно ускорились при нашем появлении. Под низким потолком тянулись ряды труб, покрытых налетом ржавчины. Запах лучше не описывать… На полу вдоль коридора лежали трупы, завернутые в простыни и пластиковые мешки. Словно не останки некогда живых людей, а отработанный биоматериал, который, прежде чем засунуть в печь или деревянный ящик, для начала хорошенько выпотрошат, затем обольют формалином и придадут благопристойный вид. Где-то здесь лежало тело несчастной девушки, так и не дожившей до объятий детских ручонок и слова «мама».
      К счастью, искать пришлось недолго. Санитар сверился с бумагами, затем тело уложили на каталку для перевозки трупов. Я раздал ребятам по пятихатке, и они увезли тело наверх.
      Вспомнились мрачные готы, играющие в смерть, как детишки с кубиками. Санитары и прозекторы – вот истинные готы! Надо бы устроить бесплатные экскурсии в морг. Вот это настоящая профилактика! Так сказать, наглядная агитация для тех, кто решил по собственной воле свести счеты с жизнью. Для начала провел бы ребятишек по «взлетке», показал вакантное место между полусгнившим бомжом и пожелтевшей старушкой. Потом главное «блюдо» – работа патологоанатома, и не мельком, а от начала и до последнего стежка, весь процесс аутопсии с толком, с расстановкой: как распиливают череп, грудину, как санитар с нулевой физиономией извлекает органокомплекс, то бишь внутренности. Пусть эти мальчики и девочки, так бесстрашно философствующие о смерти на Интернет-форумах, полюбуются, как то, что некогда являлось человеком, превращается в пустую оболочку с нелепо торчащими наружу ребрами. Пусть заглянут смерти в лицо и тогда начнут ее по-настоящему уважать, а может, чуть больше любить собственную, единственную и неповторимую жизнь.
      Между тем я продолжал двигаться по утомительному погребальному лабиринту. На следующий день заехал к участковому, забрал постановление о возбуждении уголовного дела и отправился в морг – общаться с экспертом. Моя задача состояла в том, чтобы максимально ускорить процесс и при этом уговорить судебного медика сделать минимальный объем работы, то есть не потрошить тело по полной программе, а изобразить вскрытие. Для этой цели я припас три тысячи рублей плюс по тысяче на гистологию и общую химию.
 
      Очень помогла машина. Без нее я бы не справился. В вестибюле меня встретил вчерашний санитар с бесцветным лицом алкоголика в завязке. Теперь я ориентировался гораздо лучше. Он повел меня в отдел судмедэкспертиз. Пройдя по длинному коридору, остановились напротив одной из дверей.
      Мы оказались в секционной комнате. Суровый провожатый кивнул в сторону человека в зеленом халате и фартуке, сидевшего спиной в дальнем углу. Затем выжидательно уставился на мой кончик носа. У меня складывалось впечатление, что эти люди в сортир без стольника не сходят. Обойдется, я что, за каждый чих платить должен?.. Не дождавшись денег, он насупился и молча удалился.
      На столе вытянулось обнаженное тело Лены. Белое, хрупкое, еще не тронутое тлением, оно напоминало сломанную, всеми забытую фарфоровую куклу.
      – Здравствуйте…
      Никакой реакции. Я продвигался навстречу спине. С каждом шагом внутри росло странное беспокойство. Что-то до одури знакомое было в этих непослушных прядях, пробивавшихся из-под хирургического колпака. До осознания оставалась доля мгновения, но он обернулся раньше.
      – Влад, старый засранец, как я рад тебя видеть!
      Я даже не удивился, ибо давно ожидал этого мгновения, хотя и не думал, что оно произойдет при таких обстоятельствах. Но Макс остался непревзойденным мастером сюрпризов. Даже встреча в этой покойницкой носила некий символический смысл. Глупо всерьез рассчитывать, что такой человек может уйти из чьей-либо жизни, не простившись – по-английски.
      Наконец-то найден ответ на логическую головоломку, которая мучила меня весь этот год. Он все сделал правильно. Сперва превратил в подопытного кролика, засадив какую-то нейронную бациллу в мой мозг, а потом отошел в сторонку, дал мне время осмыслить абсурдность моего существования. Теперь вот появился в обители смерти весь в белом, точнее, в зеленом…
      Макс порывисто облапил меня своими длинными ручищами. От его спецодежды исходил запах формалина, спирта и каких-то химикатов.
      – Здорово, дружище! – сказал он так, словно мы вчера расстались. – Как ты?
      – Хожу по моргам.
      – Вижу.
      Он взглянул на тело:
      – Бедная девочка. А я ведь мог ее спасти.
      – Вряд ли. Героинщица, третья стадия. До трех граммов в сутки догналась. Почистилась и вкатила привычную дозу.
      – Сам допер? Кстати, мы серьезно продвинулись в наших изысканиях.
      – И что?
      – Всего один, максимум два сеанса, и она бы забыла слово героин.
      – Ты что, наркоманов лечишь?
      – Не лечу, а расширяю возможности.
      – Ты не пробовал соорудить мобильную стартовую площадку?
      – Я подумаю. – Он наклонился над трупом. – Жаль. Симпатичная. Умерла скоропостижно, но только один раз. Правда, воскресить ее уже вряд ли удастся. Но пообщаться можно, она еще недалеко.
      – Как пообщаться?
      – Ну, ты ведь видел, как ее душа покидала тело?
      – Откуда?!..
      – Знаю… Все, кто хоть раз побывал в моей программе, начинают многое видеть.
      Чтобы прийти в себя, я уселся на стульчик и задал дурацкий вопрос:
      – Слушай, а как ты вообще здесь оказался? Ты же, насколько я помню, уплыл в ординатуру.
      Он громко и заразительно расхохотался, словно находился не в секционной, где вскрывали трупы, а на выступлении известного юмориста.
      – Когда я показал руководителю тему диссертации, его чуть удар не хватил. Он ведь возлагал на меня большие надежды: восхищался, в пример ставил, часть собственной докторской позволил написать, а тут такой облом…
      – Могу себе представить.
      – Короче, неделю он меня уговаривал вернуться к изначально заявленной теме, потом побежал к шефу и заявил, что с психически нездоровыми ординаторами работать отказывается. Меня вызвали на ковер и принялись впиливать всякую хрень: о важности науки в здравоохранении, про первоочередные цели, про мой талант и прочую лабуду…
      Он достал сигареты, ловко выбил одну, закурил, бросил пачку на обнаженное тело – просто никакого уважения к покойникам.
      – Ты, конечно, не внял.
      – Мягко сказано. Рассказал ему об астральной левитации.
      – И?..
      – Шеф в крик. Потом опять начал уговаривать. Одним словом, мне это надоело, и я решил, поскольку меня все равно вышибут, извлечь максимальную пользу. Произнес краткую речь: типа, вы все это верно говорите, но применительно к узенькому диапазону материального существования. А я считаю, что нельзя по одной странице судить обо всей книге.
      – Дошло?
      – Куда там… Настырный, как пьяный ирландец. Мы на вас столько времени потратили, бла-бла-бла. Я решил: ладно, за базар надо ответить. Верите ли вы, говорю, что я смогу устроить один фокус. К примеру, пять дней подряд вам будет сниться один и тот же кошмар? Я даже расскажу какой. Вас прямо на улице похищает огромный птеродактиль и уносит своим птенчикам на корм.
      Я усмехнулся:
      – И он вышвырнул тебя из кабинета?
      – Тебя бы вышвырнул, а со мной такие фортеля не проходят. Старик посмеялся, сказал, что давно уже никаких снов не видит, но готов полюбоваться, тем более что в молодости очень интересовался эпохой юрского периода. Наивный, профессор… Эта информация добавила в его кошмар реалистичности…
      Макс выпустил струйку табачного дыма, она расслоилась и превратилась в плоское прозрачное голубоватое облачко, застывшее над его головой наподобие нимба. Я скользнул взглядом по пачке сигарет, которая сползла с живота девушки в область лонного сочленения. Убрал ее с тела и бросил на стол. Макс сделал вид, что не заметил.
      – …А потом мы заключили что-то вроде устного соглашения. Если моя «сновидальная машина» даст сбой, я беру нормальную научную тему и ударными темпами пишу дисер. Если нет, он исполнит любую просьбу – в пределах разумного, конечно.
      – Любопытно.
      – Пока он по ночам летал в когтях летающего ящера и служил трапезой для его птенчиков, я смотался в Европу денька на три. Приезжаю – на кафедре все бегают, как голодные тараканы. Шеф взял больничный и по десять раз на дню названивал с требованием срочно меня разыскать.
      – Да, похоже, старику досталось.
      – Не то слово. Прихожу. Сидит, взгляд затравленный, под глазами черные круги. «Не знаю, – говорит, – как ты это делаешь, но давай заканчивай свой аттракцион! Я старый, больной человек…»
      Я вспомнил дородного крепкого мужчину:
      – Надо же, а с виду не скажешь…
      – В общем, пообещал ему, что отныне его будут посещать только чудесные сны, про уговор напомнил, а затем молвил: хочу, «золотая рыбка», чтобы взяли меня на работу в бюро судебной медицины, а через полгодика перевели из простого интерна в помощники судебного эксперта. Задача, кстати, очень непростая, в этом смысле там довольно строго, это как стать дальнобойщиком спустя полгода после получения прав. Но я знал, что шеф с начальником бюро на короткой ноге. Вот так я оказался здесь. Вуа ля!
      – Сильно. Только на кой пень тебя понесло в прозекторы?
      – Чтобы на время оживлять мертвых. В день сюда завозят по сотне трупов, к тому же вечная крысиная возня вокруг кормушки между начальством и экспертами. Умники, развесили камеры наблюдения, деньги моют – в общем, как везде. Одно радует: женщин здесь больше, а это мой конек. Короче, лучше площадки не сыщешь. Фактически всю работу делаю я. Михалыч только зарплату получает и бумажки подписывает не глядя.
      – Ты там что-то про оживление говорил? Или у меня слуховая галлюцинация?
      – Извини, старина, это отдельная тема. Если ты присоединяешься к нашей компании… помнишь, как в старые добрые времена – рыцари потустороннего и все такое… тогда получишь полный доступ к информации. А так… Слишком серьезная тема для праздного интереса. Ну ладно, займемся твоими проблемами. Я так понимаю, ты против полного вскрытия.
      – Угадал. Совсем необязательно потрошить девочку, чтобы установить истинную причину смерти.
      – Согласен. Правда, есть кое-какие сложности.
      – Ушам своим не верю. У Макса – сложности.
      – По правилам, при наличии постановления о возбуждении уголовного дела вскрытие должно проводиться в полном объеме, кроме того, в секционной комнате должны находиться патологоанатом, эксперт и санитар. Но мы попытаемся обойти инструкции…
      Макс относился к породе людей с редкой харизмой и неистощимой энергетикой. По сути дела, он находился в двух жизненных состояниях: лихорадочного возбуждения или сна. Возможно, он переживал периоды депрессии, тревожных сомнений, апатии, мизантропии, но я его таким не видел. Находясь рядом с такими людьми, начинаешь испытывать удивительное чувство спокойствия и уверенности в том, что все проблемы решаются легко и непринужденно. Неудивительно, что его так обожали женщины.
      Я с надеждой взглянул в его невозмутимое лицо:
      – Ты уж обойди, пожалуйста.
      Я начал догадываться, как мне повезло, что повстречал Макса. Он задумчиво произнес:
      – Так, кто там у нас: танатолог, биолог, криминалист. Думаю, штук в пять уложимся.
      Я полез в карман за бумажником.
      – Не суетись, безработный. Все будет пучком!
      – Откуда ты знаешь?
      – Я все знаю. Так. Наркотики не имеют характерной патоморфологической картины. Так что главным действующим лицом при составлении экспертного заключения станет судебный химик.
      – Ну, с этим проблем не будет.
      Макс покачал головой:
      – Здесь ты ошибаешься. Есть такой тип людей, которые не переваривают меня с первого взгляда.
      – Что здесь такого? Девушка умерла от передоза…
      – Это понятно, но химик, вернее химичка, может всерьез затормозить процесс.
      – Макс, я тебя не узнаю. Ты же родился на женской половине. Они тебя обожают.
      – Да, но только не мужеподобные лесбиянки. У меня с такими не клеится. Ладно, не загоняйся. Что-нибудь придумаю. В конце концов, на каждую лесбиянку найдется свой педик. А сейчас будешь выполнять роль санитара.
      – Кого?
      – В анатомичку ходил, значит, справишься. Не хочешь – плати. Весь комплект бумажек стоит десять штук, и хоть сейчас в крематорий. Бабки для меня не проблема, но тут, извини. Благотворительность тоже имеет границы. Кстати, ее фактически убили.
      – Как это?
      – Ширялась на чердаке, не одна, а со своим парнем. Зовут его Валера, законченный наркоман, но Лена его любила…
      Я вспомнил: это имя в истерике повторяла Зина.
      – …Знал ведь, подонок, что после лечения нельзя к ней с этим, и все-таки пошел. В тот день его жестоко кумарило. Попросил денег, она дала, сказала, что ширяться не будет. Так нет, этот урод приперся обратно, попросил ему помочь ширнуться. Вены-то сгорели все. Вот она и не выдержала.
      Он сделал паузу, играя на нервах.
      – И что?
      – Дальше как водится. По приходу вогнал ей прежнюю дозу. Потом просек, что у девчонки передоз, застремался – и ходу. Он ведь на условном сроке. Даже «скорую», гад, не вызвал, хотя могли бы и спасти. Впрочем, она его не винит, даже жалеет.
      – Подожди, а ты откуда все это знаешь?
      – Так она здесь, рядом.
      Я оторопел, пораженный внезапной догадкой.
      – Вот именно… Когда ты ее спасти пытался, ничего странного не заметил?
      – ?..
      – Можешь не отвечать, о твоих новых способностях я догадываюсь. Так вот, умножь их на сотню и получишь мои. Я не только вижу, но и слышу, что она говорит.
      – Все время?
      – Нет, конечно. При известной концентрации особых центров. Ладно, не будем терять время. Снимай свой цивильный прикид и облачайся в спецодежду.
      – Еще один вопрос. А за мной ты так же следил?
      – Если ты имеешь в виду твои отношения с Машей, то нет.
      Спустя пятнадцать минут я с дрожащими коленками стоял над трупом, облаченный в хирургический костюм и фартук. Макс осматривал тело, фиксируя в заключении каждую царапину и ссадину.
      – Напрасно ты журналистке о наших первых опытах рассказал. На этом этапе огласка вредна, даже такая.
      – Брось, я полную ахинею нес. Для себя я давно выработал формулу: скажи какую-нибудь глупость, выжди время, и женщина обязательно ее повторит, только уже от своего имени. Ты насочинял, она досочиняет, и суммарный вымысел может дать отчасти правдивый эффект.
      На этот раз я не стал спрашивать, откуда он об этом знает.
      – Думаешь, статейка кого-нибудь заинтересует?
      – А что тут думать! У нас в стране как минимум два отдела, занимающихся анализом абсолютно всей информации, попадающей в прессу, в том числе и в «желтую». За кордоном также держат руку на пульсе.
      – Брось, такого мусора тонны…
      – Я должен соблюдать предельную осторожность.
      – Прости, не учел, а также не предполагал, что встречу тебя в прозекторской.
      Макс вернулся к основной теме:
      – Ну что, по просьбе аудитории весь органокомплекс извлекать не будем. Придется сделать распил черепной коробки. Посмотрим сердце, печень, почки… Возьмем забор мочи, крови, загрузим химиков и гистологов. Думаю, этого достаточно. Меньше не получится.
      Делая круговой распил черепной коробки, он продолжал читать лекцию по судебной медицине:
      – Положено исследовать три версии: убийство, самоубийство, несчастный случай. Но с наркоманами следаки возиться не любят, особенно с нищими… Так, переворачиваем тело…
      Дисковая пила с противным визгом вгрызлась в черепную коробку.
      – Напишем так, чтобы все выглядело как несчастный случай. Думаю, копать не станут…
      – Участковый обещал помочь, – отозвался я. – У него какой-то родственник в прокуратуре.
      – Тогда вообще не вопрос…
      Спустя час я присел отдохнуть – совершенно обессиленный, весь липкий от пота. Макс кропал диагноз.
      – Что, тяжела экспертная планида? Вот так вот, по три-четыре тела ежедневно. Ладно, уже позеленел весь. Гуляй на воздух и оставь мобилу. Я тебе позвоню.
      Бальзамация судебно-медицинских трупов, мягко говоря, не рекомендуется, но Макс выбил разрешение у своего Михалыча. В свою очередь участковый позаботился о том, чтобы представитель прокуратуры не очень внимательно изучал обстоятельства смерти. Наконец у меня на руках (Зина написала доверенность на ведение ее дел) появилась заветная бумажка: разрешение на захоронение. Туалет трупа обошелся в три тысячи. В завершение буквально в шаге от депрессии мне пришлось участвовать в процедуре прощания с телом. Макс отказался, сославшись на занятость.
      В последний день я пришел к нему с бутылкой «Бурбона». Мы пили в той самой секционной комнате. На столе лежал труп пожилого мужчины, на переносном столике, установленном поверх тела, сиротливо притулился его мозг – светло-желтый комок плоти с красными прожилками сосудов.
      Я чокнулся с вновь обретенным другом:
      – Спасибо тебе за все. Если бы не ты…
      – Знаю, можешь не продолжать.
      Он медленно выпил свою рюмку:
      – Не люблю изрекать банальности, но на этом свете просто так ничего не происходит. Тебе предстоит сделать нелегкий выбор: идти дальше на ощупь, как большинство людей, или стать зрячим. Помнишь: «Ультра поссе немо облигатур» – «Никого нельзя обязать сверх его возможностей». Твои возможности очень велики, и есть только один человек, который их ограничивает, – ты сам…
      Я вышел на улицу. Глоток сырого воздуха после гнетуще душной атмосферы морга напомнил мне о безбрежном океане жизни. На миг показалось, что достаточно разбежаться, хорошенько оттолкнуться от земли, и она отпустит меня в небо – в свободный полет, подальше от всех забот и тревог…
      Над головой громоздились серо-стальные тучи. Изредка проглядывало солнце, словно дарило мимолетную улыбку, напоминая, что оно еще живо и я еще жив.
 
      Последствиями моего звонка в городскую справочную службу ритуальных услуг стало появление агента – бесцветной женщины с лицом человека, отгородившегося от чужого горя внутренней стеной. Она мгновенно оценила убогую обстановку, брезгливо взглянула на женщину, храпящую на диване. Я провел ее на кухню.
      – Свирина Антонина Петровна, агент ритуальной службы.
      – Влад… Владислав Сергеевич.
      – Вы родственник?
      – Почти. Одним словом, все хлопоты беру на себя.
      Она покосилась на грязный стол, достала из папки бумаги, разложила на коленях. Я взглянул на ее ноги: неплохо для женщины средних лет. Она проследила за моим взглядом, но из образа не вышла:
      – Хотелось бы выслушать ваши пожелания.
      – Знаете, давайте плясать от финансов.
      Оставалось тысяч восемь с копейками. Именно эту сумму я и озвучил. Заметно волнуясь, добавил:
      – К сожалению, обстоятельства смерти не совсем обычные, но туалет трупа не требуется. Только транспорт от Елизаветинки и все остальное.
      Дама просветлела, видимо, сумма оказалась большей, чем она ожидала при первой встрече с матерью покойной.
      – Не беспокойтесь. Мы все уладим и возьмем на себя множество различных мелких формальностей, которые не будут вас отвлекать.
      Наконец-то мне повезло. Опытный агент, она прекрасно разбиралась во всех тонкостях ритуальной службы. Мы обсудили каждый шаг по организации похорон: от доставки тела в крематорий до оформления медицинского свидетельства и гербового свидетельства о смерти и формирования пакета документов для получения федеральной денежной компенсации.
      Строго говоря, моя беготня подошла к концу. Осталось уладить кое-какие мелочи.
      Костюмы – не мой стиль. Пришлось взять напрокат. В торжественном зале крематория царила немного искусственная атмосфера траурного величия. На противоположном конце просторного помещения дрожал и переливался длинный косой столб солнечного света, невесть как просочившийся сквозь задернутые шторы. Меня пронизывала безнадежная материальность скорбного заведения, отлаженный конвейер – дешево и со вкусом.
      На церемонии прощания присутствовала горстка бедно одетых людей. Две подружки покойной испуганно жались друг к дружке. Несколько мужчин с помятыми лицами, явно собутыльники матери, терпеливо ожидали начала поминок. Зина, постаревшая лет на десять, застыла в обреченной неподвижности. Абсолютно пустые глаза бессмысленно смотрели в пространство; она словно отсиживалась в башне за непроницаемыми стенами своего горя. Выцветшее сиреневое платье открывало икры, некогда стройные и прямые, а теперь высохшие, все в синих прожилках вен, похожие на конечности больной цапли.
      Лена лежала в своем гробу – торжественно-красивая. Белое лицо было спокойным и немного усталым, словно даже в этом вечном сне ее мучил какой-то неразрешимый вопрос. Я старательно отводил взгляд. Боялся разрыдаться – почему-то казалось, что это неуместно. Плакали только подружки. Профессиональный ведущий – помпезный мужчина лет сорока – театрально произносил заученный текст. Густой прекрасно поставленный голос разрезал мраморную тишину. Сколько раз на дню он проделывает эту процедуру. Пять? Десять? В этой профессии главное – не ошибиться, не перепутать имя покойника…
      Я смертельно устал. Чтобы как-то отвлечься, начал вспоминать все, что знал о кремации. В мире около пятнадцати тысяч крематориев, у нас – не более двух десятков. В России кремируют что-то около десяти процентов умерших. В Японии – девяносто девять. Зато мы можем похвастать самой большой в мире кремационной. Скупердяи-американцы используют многоразовые гробы. После прощания перекладывают тело в картонный гроб-вкладыш, предназначенный для сжигания, а дорогой дубовый гроб дезинфицируют в специальной газовой камере, после чего его используют повторно.
      Буддисты и индуисты считают сжигание тела умершего необходимым, так как это освобождает душу покойного от физического тела. Православная церковь немного смягчила свои позиции. В ряде случаев кремация разрешена. Отпевание проводится перед процедурой прощания.
      Кремация завершается выдачей праха. Как поступят с ним родственники – их право. В институте нам рассказывали, как власти долгое время не разрешали хоронить прах великого Бехтерева. Урна так и стояла в зале, где проводились разного рода мероприятия: от ученых конференций до банальных пьянок.
      На Западе за большие деньги можно превратить прах в искусственный бриллиант, сделать из человека ювелирное украшение. Я слышал об одной богатой даме, носившей безвременно почившего супруга на безымянном пальце, в виде кольца…
      Ведущий произнес последнюю фразу, и присутствующие потянулись к гробу для последнего прощания. Луч солнечного света немного сместился вправо, и мне вдруг почудилось, что на высоте примерно полутора метров от гроба промелькнула белая прозрачная субстанция, та самая, которую я видел в момент смерти девушки.
      Я застыл, пристально вглядываясь в очередное видение. Да, так и есть, зрение не обманывало. Светящаяся сущность видоизменялась, мерцала, постепенно приобретая облик прозрачной человеческой фигуры, при этом двигалась по какой-то замысловатой траектории, презирая законы физики. Бестелесность мало напоминала Лену – и все же я не сомневался, что это астральное тело принадлежало именно ей.
      Сущность медленно поднялась метра на полтора и замерла.
      Что оставалось делать? Не показывать же пальцем в ту сторону, где все увидят лишь пустоту.
      Я мысленно поздоровался:
      – Привет.
      И тут же услышал в голове едва различимый ответ:
      – Здравствуй…
      – Как ты там?
      – Пусто… страшно… холодно…
      Я не знал, как появлялись эти ответы: общалась ли со мной душа покойницы, или они являлись следствием больного воображения.
      Кто-то тронул меня за плечо:
      – Вам плохо?
      Рядом стояла подружка Лены, сжимавшая в кулачке четыре гвоздички.
      – Нет, все нормально…
      – Вы вдруг так побледнели. А что вы там увидели?
      – Где?
      – Там… – Она кивнула в ту сторону, где несколько секунд назад парила душа ее подруги.
      Сущность исчезла.
      – Вы так пристально туда глядели, словно увидели привидение.
      Попытка улыбнуться получилась, наверное, жалкой.
      – Просто очень боюсь покойников.
      – Я тоже… Так жалко ее…
      Хотелось сказать что-нибудь ободряющее, но вышло наоборот:
      – Наверное, она в раю…
      Девушка снова заплакала и молча пошла к гробу укладывать свои цветочки. Самое тяжелое – когда тебя никто не понимает.
 
      На поминках, обещавших превратиться в безобразную многодневную пьянку, я не остался. Просто не хотелось надираться в компании собутыльников несчастной матери, принимать ее пьяную благодарность, накачиваться дешевой водкой.
      Выпив сто граммов для приличия, я сослался на головную боль, сел в машину и поехал куда глаза глядят. Первый же гаишник при пустом кошельке и – прощай, права!.. Но меня никто не остановил. Лучше бы остановил.
      Чувствуя, как дремучая тоска постепенно захватывает все новые рубежи, я заскочил в какой-то сетевой универсам. После некоторого раздумья спустил последние деньги на три бутылки коньяка и бочонок немецкого пива. Штуку потратил на закуску: кутить так кутить. Я это заслужил.
      К соседке приехала сестра, маленькая мутная женщина с фиолетовой шевелюрой и огромными ушами. Теперь в квартире полный серпентарий. Неспроста это все. Фиг с ними, пусть слушают, наблюдают, делают выводы. Участковый – наш человек.
      Я влип в свое любимое кресло, открыл бочонок, включил ящик. На экране кривлялся мужик – еще одна жертва пластической хирургии. Он манерничал, крутил задом и все время матерился, о чем сигнализировали стыдливые гудки. Интересный ребус: одет почти как мужик, но при этом из кожи вон лезет, чтобы походить на женщину. Не хватало какого-то важного штриха. Мысленно я приделал ему грудь третьего размера – получилась почти элитная проститутка. Еще одна «звезда» в канале. Или в анале?.. Какая разница, порой без анала не увидишь и канала. Супер! Вот так сидишь, пьешь пиво, и вдруг рождается перл. Пословица нового поколения.
      Мужика сменила пошлая развязная девка. Сюр какой-то. На нее ушли три стопки коньяка. Но эта хоть пол не пыталась сменить. Да уж, видеть на экране дерьмо стало столь привычным, что люди не отдают себе отчета, что это дерьмо. Один пелевинский герой дошел до третьего уровня – смотрел телевизор без звука и вверх ногами. Гениально…
      Я выключил громкость и принялся сочинять стихи:
 
Надежды карточные домики
Мы все пытаемся скрепить:
Один выстраивает слоников,
Другой пытается любить.
 
 
Мне чужды все эти метания.
К чему копить, кем дорожить?
И я плыву в челне желания,
Рискуя душу погубить…
 
      За неплотно прикрытой дверью послышался шорох тапочек. Нет, так жить нельзя!.. Надо срочно устраиваться на работу и снимать квартиру.
      Я резко вскочил и рванулся к выходу. Моя заветная садистская мечта: резко распахнуть дверь, да так, чтобы успеть приплюснуть в лепешку ее любопытный нос. Реакция Павлины оказалась намного быстрее. Мне достался лишь кусок быстро ускользающей спины.
      В коридоре притаилась напряженная тишина, я крикнул:
      – Эй, выхухоль болотная! А не пойти ли тебе в жопу вместе со своей сеструхой?!
      Притаились. В другое время бы выскочили. Павлина с сестрой – мерзкие хорьки. Сударыни, вам не повезло с эпохой. Вам бы жить при «отце народов», вот где было раздолье: все про всех знают, все видят и по любому стуку – человека нет. Любопытно, сколько хороших людей отправилось на тот свет из-за пресловутого «квартирного вопроса»?
      Я отправился на кухню жарить пельмени. Обычно их варят, но жареные вкусней. Видимо, этот нехитрый холостяцкий полуфабрикат и стал последней каплей, круто изменившей мою судьбу… О «готовности» блюда я узнал через полчаса по характерному запаху гари. Пробравшись сквозь дымовую завесу, я обнаружил, что газ уже выключен – именно в тот момент, когда от еды ничего не осталось. Оставив обуглившиеся пельмени на плите, я побрел обратно, подумывая о бутерброде с икрой.
      Между тем в эфире наступил прайм-тайм. Время сериалов и тошнотворной рекламы. На одном канале задорно калечили и убивали, на другом доблестные стражи порядка натужно шутили, по ходу дела обезвреживая опасных преступников, на третьем юные девы орали в микрофон, пытаясь подороже продать свое тело… Клик – понеслись занудные рассуждения про неимущие слои населения, дальше – комедийное мыло. Треть вещания посвящена гламурному идиотизму, обильно сдобренному рекламой. Для кого они все это крутят?!
      И все же по пьянке мне это нравилось. Большой палец без устали жал на кнопки пульта. Надо бы по всем каналам пустить бегущую строку: «Просмотр телепередач без употребления пива вреден для вашего здоровья!» Вот он, современный знак потребительского качества, штрих-код для человеческих мозгов. Повезло, однако, тем, кто рос в эпоху трехпрограммного телевидения! Сидели себе люди, читали книжки…
      Компиляция. Вот она, верховная богиня бездарности! Именно она правит бал в шоу-бизнесе. Люди-копии, проекты-копии, марионетки-копии. Многие из них так привыкли притворяться, что уже не могут сыграть самих себя. Одна реклама пива перекрывает другую. Печени наплевать, какую марку предпочитает ее хозяин. Я подумал, что половина из тех, кто по собственной воле уходит из жизни, делает это от скуки.
      В коридоре послышались голоса. Опять эти зловредные гарпии! Наверное, что-то затевают…
      В дверь довольно громко и настойчиво постучали. Затем она распахнулась. Первыми вошли два высоких мужика, одетые в униформу «скорой помощи». Лица типовые, их я не сфокусировал, но сообразил, что это парни из группы поддержки. Позади пристроился низкорослый полный мужчина лет сорока пяти. В правой руке у него был чемоданчик. Одутловатое лицо, усики, похожие на два серых клыка, мясистый нос и маленькие внимательные глазки, поблескивающие за стеклами очков, – похож на полузабытый персонаж какого-то мультика.
      Он слегка развел в стороны волосатые руки и почти весело произнес:
      – Здравствуйте!
      – Салам алейкум. Вы кто?
      – Не волнуйтесь, мы только поговорим и уедем.
      – Я и не думаю волноваться. Чем обязан такому внезапному визиту?
      Амбалы переглянулись и заняли фланговые позиции, толстячок хитро улыбнулся:
      – Вы разрешите?..
      Не дождавшись разрешения, он отодвинул стул, сел напротив, скрестив короткие руки на груди. Повисла пауза, которую прервал непрошеный гость, кивнув в сторону ящика:
      – Без звука смотрите?
      Вместо ответа я опрокинул рюмку коньяка, закусив кусочком лимона:
      – Вы извините, что вам не предлагаю. При исполнении нельзя.
      Он всплеснул маленькими ручками:
      – Ничего-ничего. Не беспокойтесь.
      Хмель уже оккупировал мою башку, поэтому вел я себя неправильно. Молодцы старушки, вызвали когда надо.
      – Дело в том, – продолжил мужик, – что поступил сигнал о вашем неадекватном поведении.
      Я кивнул в сторону двери:
      – Вы имеете в виду эту дементную старуху вкупе с имбецильной сестричкой? Так у них работа такая: сигналы подавать.
      – Ну почему же… Они произвели на меня довольно хорошее впечатление. Мне показалось, соседка только добра вам желает.
      Остатком здравомыслия я понимал, что эти последние слова, весь убийственно спокойный тон – не более чем наглая провокация, попытка вызвать агрессивную реакцию, но алкоголь мешал действовать грамотно. Его маленькие глазки сверлили мой мозг прямо через черепную коробку. Меня это начинало бесить.
      – Так, давайте разберемся: вы кто – ответственный городской мозгоправ? А это, понятное дело, ваши опытные ассистенты?
      Он оставался невозмутим:
      – В данном случае это неважно.
      И тут я сорвался:
      – То есть как это неважно? Вы врываетесь в мой дом, задаете дурацкие вопросы…
      Дождался своего часа, скотина! Я почти кричал, санитары напряглись, один из них переместился мне за спину, другой отрезал путь к двери.
      – Вот видите, налицо аффективное расстройство, неадекватное поведение.
      – Какое такое поведенческое?!
      Он, наверное, в душе дзен-буддист – тот же ровный, безразлично-спокойный толос:
      – Агрессивность, снижение критики, высокий уровень тревоги, вербальная расторможенность, ситуационная амнезия, газ оставляете открытым… Налицо стресс-диатез.
      – Переведите! Зулусскому не обучен.
      Врач расшифровал:
      – Сочетание специфической уязвимости индивидуума и действия стрессора окружающей среды. Видимо, психическая реакция на пролонгированный стресс. Все эти похороны, знаете ли… Плюс алкоголь.
      Я расхохотался:
      – Вы что, думаете, я алкоголик или псих?! Вам ли не знать, что до делирия мне как минимум три дня беспробудной пьянки и парочка дней отмены. Обещаю, в этом случае я сам вас вызову!
      Он терпеливо произнес:
      – Я понимаю.
      – Ладно, ребята, пошутили и хватит! Я сам врач, пусть не психиатр, но в своих птичьих правах кое-что маркую!
      Он пропустил мои слова мимо ушей:
      – Длительная алкогольная интоксикация…
      Мой кулак со звоном опустился на сервировочный столик. Бутылка коньяка подскочила, но не разбилась.
      – Ты кто? Нарколог?! Твою мать! Я и четверти не выпил!
      Санитары среагировали мгновенно: один ловко ударил в печень, другой заломал руки, стянув их гибкими наручниками. Я понимал, что сопротивление бесполезно: эти парни навострились скручивать буйных кататоников, обладающих немереной силой, не чувствительных к боли, – что им какой-то нетрезвый парень в домашних тапочках? Самое лучшее, что оставалось делать, – держать язык за зубами, но ярость уже целиком подчинила мое существо.
      – Уроды! Фашисты! Да я вас всех засужу! Что вы себе позволяете?! На каком основании?! Псы карательной психиатрии!..
      Врач неторопливо достал из чемоданчика ручку, какой-то бланк и принялся неторопливо его заполнять. Я не унимался – еще бы, первый раз в жизни меня связали, да еще по указанию коллеги и в собственной комнате.
      – Эй, ты, член общества «кукушкиного гнезда», я к тебе обращаюсь! А почему не смирительная рубашка? Это что, последний писк психиатрической мысли? Ты что, меня в «желтый дом» собрался запереть?! Поведай публике: сколько тебе заплатили эти злобные вороны?
      Он даже не повысил голоса:
      – Вы же врач. Согласитесь, такое поведение совершенно неадекватно… К слову, вам должно быть известно: психопат в декомпенсации приравнивается к психотику и подлежит госпитализации.
      Я демонически рассмеялся:
      – Давай поменяемся местами! Тебя на стул в наручниках, а я сяду писульку строчить. Такой диагноз нарисую – мало не покажется!..
      – Не волнуйтесь вы так. Полежите у нас пару-тройку деньков, немного подлечитесь – и домой. Никто вас держать не станет. Но если вы будете продолжать вести себя подобным образом, придется принять меры.
      Нет, как вам это нравится? Этот гад вломился ко мне домой и еще угрожает! Я ненавижу ругаться матом, но тут меня прорвало. Тирада вышла шикарной, даже санитаров проняло… От такой космической нелепости у меня действительно поехала крыша. Напрасно я это сделал. Эскулап неторопливо отложил ручку в сторону, открыл чемоданчик, извлек оттуда одноразовый шприц, выбрал из ампулы какой-то дряни (нетрудно догадаться какой).
      Я заорал:
      – Даже не думай, сволочь! Тебе потом даже халаты не доверят стирать…
      В тот момент я испытывал к этому человеку такую ненависть, что, не будь этих наручников, отгрыз бы его мясистый нос. Он улыбнулся одними губами, как палач-садист, предвкушающий начало любимого занятия, за которое еще и деньги платят.
      Иглу засадили в мышцу, спасибо, не в вену…
      Через несколько минут тело стало наливаться свинцовой тяжестью. Господи, и они называют себя врачами! Алкоголь плюс тяжелый нейролептик. Завтра мне не выжить, если это завтра вообще наступит. А вдруг им заплатили столько, что они забудут мое тело в каком-нибудь близлежащем водоеме? Я представил это разливанное, бескрайнее море счастья, в котором будет купаться моя соседка, и… провалился в черный колодец.
 
      Очнулся я от холода и общего дискомфорта. И тут же пожалел, что это сделал. Непередаваемые ощущения: страшно хотелось пить, спать и писать одновременно, и если по второму пункту имелись варианты, то первый и третий отпадали по определению, ну разве что некая добрая душа достала бы мой безжизненный «карандаш» и сунула в больничную утку. Слабость и скованность навалились на каждую клеточку тела. Я не то что рукой – языком не мог шевельнуть. Одежду забрали, оставили только трусы и гамму ощущений, о которых лучше не вспоминать.
      Второй раз я проснулся от боли. Мочевой пузырь болел так, словно туда навтыкали иголок. Тело стало более послушным. Я сделал титаническое усилие, вдумчиво, поэтапно произвел несколько простейших движений, чтобы приподняться на койке. Зрелище меня не порадовало. В небольшой палате лежало человек двадцать. Воздух пропитался духотой, затхлостью, хлоркой и вонью немытых тел. Макс неправ: зачем уходить в астрал, вот оно – потустороннее в его примитивной первобытности, ограниченное надзорной палатой с решетками на окнах.
      Накинув застиранный больничный халат, побрел к выходу. Дверь оказалась не заперта, но на выходе стоял стражник. Санитарка, коренастая женщина неопределенного возраста, сидела на стуле рядом с палатой. Она окинула меня холодным пристальным взглядом старого чекиста:
      – Куда?
      – В сортир.
      Мне повезло. Ее задница слишком тяжела, от стула не оторвать. Женщина кивнула вдоль безликого коридора:
      – Туда и обратно.
      Я поплелся, аккуратно переставляя ноги, стараясь не пролить содержимое моего измученного пузыря. Убожество кричало из каждого угла, зато за добротными решетками поставили новые пластиковые окна.
      На обратном пути решил умаслить надзорную сиделку. Нужны союзники, в противном случае – хана. Я не понаслышке знал: здорового человека можно за несколько дней превратить в не очень свежий «овощ». По большому счету, мозговедам глубоко наплевать на своих пациентов. Есть диагноз – нет проблемы. Дальше – все по схеме. Однако для такого случая, как мой, нужна серьезная мотивация. Не может быть, чтобы Павлина сумела подкупить всех, включая заведующего отделением и лечащего врача.
      Нарисовав на лице слабое подобие обаятельной улыбки, я произнес:
      – Прекрасно выглядите! Всегда восхищался таким ровным золотистым загаром, как у вас. Кстати, если нужно помочь на кухне или с уборкой, я готов…
      Санитарка удивленно подняла голову:
      – Тут и без тебя полно охотников.
      Однако я уловил чуть более теплую интонацию.
      – Жаль… Знаете, я в студенчестве медбратом подрабатывал, так что если что – всегда к вашим услугам.
      Она что-то пробормотала в ответ, но теперь и взгляд надсмотрщицы потеплел.
      – Не подскажете, какой сегодня день?
      – Воскресенье.
      – Благодарю…
      Так, значит, я сутки пролежал в отключке. Теперь ясно, почему в коридоре ни души. Значит, психонадзирателей следует ожидать только завтра.
      Я вошел в палату, впервые окинул ее осмысленным взглядом – засада. Половина пациентов неподвижно лежали в постели, обдолбанные ударными дозами препаратов, парочка буйных были приторочены к койкам. Остальные выглядели так, будто с пяти лет ширялись и хлестали водку. Одного парня я идентифицировал как гота с выбритым затылком, типичными татуировками и напрочь выщипанными бровями. Он поминутно тер свой лоб, словно мучительно пытался сообразить, где находится. Короче, массовый неадекват, поговорить не с кем…
      Я лег на койку, пытаясь наметить план действий, вместо этого в голове родилось несколько строк:
 
Ночь. Улица. Фонарь. Психушка.
Лекарства, коим нет числа.
Налейте яду, где же кружка?!
Мне жизнь отныне не мила!
 
      Понедельник. Завтрак. Прием лекарств. Обход.
      Я лежал на койке, делая вид, что все происходящее меня не касается. Чем меньше лишних телодвижений, тем лучше.
      В надзорной палате появился мой лечащий врач, позади санитар. Подошел ко мне:
      – Ну, как вы себя чувствуете?
      Я открыл один глаз и снова закрыл:
      – Идеально.
      Он принялся что-то строчить в истории болезни. Складывалось впечатление, что эти глубокомысленные ребята больше писали, чем интересовались пациентом.
      Психотропы вязали язык, противосудорожных не давали, я прошепелявил:
      – Когда суд?
      – Почему вас так это беспокоит?
      Ненавижу манеру отвечать вопросом на вопрос.
      – У меня дома рыбки не кормлены.
      – Не волнуйтесь, о ваших рыбках позаботятся.
      – Понимаю… зажарят, чтобы не мучались.
      – Кстати, – он спрятал ручку в карман, – я бы не рекомендовал вам вести себя излишне экспрессивно.
      – Я постараюсь.
      – Ну вот и чудненько. Завтра вас из надзорной палаты переведут в общую.
      – Спасибо, доктор. Что бы я без вас делал…
      На вторые сутки я освоился: врач в психушке пользуется авторитетом, даже если сам псих. Меня познакомили с Жориком, местным лидером, – крупным серьезным мужиком, якобы страдающим алкоголизмом и маниакально-депрессивным психозом. Но это по диагнозу. В действительности он был абсолютно нормален. Просто проиграл крупную сумму, оказавшись перед выбором: сунуть голову в петлю или сдаться в психушку, чтобы тем самым кинуть банк со всеми набранными кредитами. С психа, как известно, какой спрос?
      По его словам, сначала долг пытались выбить. Прислали парнишку в костюмчике, но тот случайно слетел с лестницы. Потом приехали двое. Жора вынес им справку из психушки и боевую наступательную гранату. Больше вопросов не возникало. В больнице Жора проводил месяц-два ежегодно.
      Наконец-то я нашел человека, с кем можно побеседовать. Кроме того, он снабжал меня куревом – местной валютой. А еще Жора объяснил, как правильно вести себя в психушке.
      Еще одна колоритная личность располагалась на койке слева. Поражала его манера переставлять слоги в отдельных словах. К примеру, любимую постоянно обсуждаемую им тему – цивилизацию тараканов – он называл «вилаизация рантаканов», слово «сигаретка» звучало как «гарисетка». Если бы не эти мелочи, никогда не скажешь, что он шизик.
      Выездное заседание суда по своей ангажированности напоминало знаменитые «тройки» сталинских времен. Пустая формальность, но меня на всякий случай накачали лекарствами, да так качественно, что я мог служить в качестве наглядного пособия.
      Судебный пристав чего-то чертил на бумажке, фельдшер с трудом подавлял зевоту, адвокат сидел с таким видом, что все происходящее его не касается. Только лечащий врач вдохновенно описывал, какой я законченный психопат и алкоголик и как же мне повезло, что есть возможность подлечиться.
      Всем не терпелось побыстрей закончить эту рутинную процедуру. Адвокат, женщина с неприятным нервным лицом, что-то вякнула по поводу отсутствия моей подписи под актом. Что конкретно – не уловил. До сознания доходили только отдельные слова. Я пытался сложить их в осмысленную конструкцию, но, видимо, мне вкатили такую лошадиную дозу, что приходилось делать поистине титанические усилия, чтобы понять, о чем идет речь.
      «…В ответ на недобровольные действия протестовал, допустил грубые, циничные высказывания… помещен в надзорную палату, нейролептическая парентальная терапия… психическое и поведенческое расстройство в результате употребления алкоголя».
      Медленно ворочая языком, я произнес:
      – Подписывать ничего не буду.
      Никто даже ухом не повел. К этому здесь привыкли. Спустя полчаса заседание закончилось. Госпитализацию разрешили. Отныне я находился здесь на совершенно законных основаниях.
      В коридоре ко мне подошел лечащий врач и тепло, по-отечески произнес:
      – Не выеживался бы ты, парень… А то назначат тебе сульфазин квадратно-гнездовым методом – под обе лопатки и в обе ягодицы. А еще лучше – отведут на ЭСТ.
      Я понял: отсюда надо рвать когти, и чем скорей, тем лучше. Единственным человеком, который мог бы меня спасти, был Макс. К счастью, я запомнил номер его мобильника. Оставалось до него добраться. И тут мне по-настоящему повезло…
      Через пару дней после комиссии я мрачно курил в пропахшем карболкой сортире. Ко мне подошел мужчина лет сорока с тем выражением безропотной покорности, которое приобретается либо в тюрьме, либо в психушке. Он нацелился водянистыми глазами в точку на моем подбородке, немного помолчал и выдал тираду на одном дыхании:
      – Здравствуйте, я Толик. При смещении временной функции на произвольный интервал, ее амплитудный спектр остается неизменным, а фазовый меняется на величину дубль-вэ, тэ нулевое…
      Я грустно улыбнулся:
      – Ну, это понятно…
      – Сигаретки не найдется? – спросил мужик.
      – Мне нужен телефон.
      Странная у него манера: смотрит не в глаза, а куда-то в сторону и голову наклоняет так, словно слева подвесили гирьку с грузом.
      Он продолжил свой занимательный рассказ:
      – В принципе, можно найти одномерную плотность вероятности выходного сигнала однополупериодного квадратичного детектора при действии на его входе стационарного Гаусовского случайного сигнала с нулевым матожиданием и дисперсией сигма икс в квадрате…
      Мне это стало надоедать – своих проблем хватало:
      – Слышь, Толян, я это в начальной школе проходил.
      Он резко сменил тему:
      – Пятихатка… И четыре пачки сигарет.
      – Вот это деловой разговор. Только почему пять на четыре?
      – Мне пятьдесят, сижу здесь четыре месяца.
      – Логично. А те, в халатах, говорят, что здесь случайных людей не бывает.
      – В основном так оно и есть. Выйдешь – передашь сигареты через сестру.
      – Тащи мобилу.
      Он пошарил глазами по потолку, словно выискивал камеру наблюдения.
      – У нее завтра круглосуточное дежурство – с двенадцати. Ей тоже стольник причитается.
      – Я гляжу, вы тут мух не ловите.
      – Стараемся…
      Хвала тебе, вездесущая коммерция! Для этой твари нет преград. Вот так встанешь в очередь на Страшный суд, все равно кто-нибудь заплатит и вперед пролезет.
      Мужик исчез. Наконец-то можно спокойно покурить. Впрочем, относительно спокойно. Пришлось отдать пять сигарет человеку, который охранял мое спокойствие на выходе, – в противном случае рядом наверняка бы гудела беспокойная очередь за хабариком.
      Итак, оставалось меньше суток. Единственный раз, когда таблетки мне пригодились. Иначе извелся бы весь. Вдруг мобила вне зоны доступа или он его отключил…
      Чтобы как-то отвлечься, я пустился в философский диспут с моим спасителем – бывшим доцентом авиационного университета, преподававшим акустику до тех пор, пока ему на голову не опустили железный прут, – кто-то из студентов на него обиделся.
      Наблюдая за его тщедушной фигурой (впечатление было такое, будто больничный халат напялили на огромную пожелтевшую свечку), я спросил:
      – У тебя какой диагноз?
      – Классический: эс цэ ха. А я и не спорю. Какой смысл? Здесь, чем меньше чирикаешь, тем лучше. Да, я занимался проблемами бесконтактного зомбирования. И что из этого? Рассказал им всю правду.
      Я пожал плечами, вспомнив про наши с Максом эксперименты. Расскажи я хоть малую часть, и эскулапы получат царский подарок.
      – Слушай, Толян. Сейчас вроде бы не «совковые» времена. Вон, по ящику такого насмотришься…
      – И что это меняет? Как-то раз я задал вопрос своему лечащему врачу: как вы докажете человеку, что им не управляют по секретному радио, которое слышит только он?.. Только честно. Не надо вот этих разговоров про системный бред, слуховые галлюцинации… И знаешь, что он мне ответил?
      – Догадываюсь.
      – Вряд ли… Он сказал, что профессорский диагноз очень трудно отменить, даже если с ним не согласны его коллеги и имеет место многолетняя ремиссия.
      – и…
      – Сменил препараты на более тяжелые.
      Пришлось ждать до вечера. С каждой минутой мое нетерпение росло. Но вот наконец в мою ладонь легло маленькое чудо цивилизации. Руки тряслись, пальцы все время промахивались, нажимая не ту кнопку. Последние несколько секунд… Сердце замерло и вновь запустилось, когда в трубке прозвучал гудок.
      – У аппарата.
      – Макс, это Влад! Выручай, я в третьей больнице. Катают по психотропам, обещают к койке привязать! Одним словом, полные Канары.
      В трубке повисло молчание. Неужели бросит в беде?! В принципе, имеет право.
      – Макс, дружище, выручай! Не волнуйся, я все решил. Записываюсь в твою команду. Готов к любым экспериментам на благо науки. Больше никакого кидалова!
      – Никто тебя не принуждает. Это дело добровольное.
      И снова пауза. В желудке заныло. Только теперь до меня дошло, как много он для меня сделал и чем я ему отплатил… Я чуть не плакал от досады.
      Выждав паузу, Макс произнес:
      – Ладно, не загоняйся. Сегодня уже поздно, а завтра часикам к двенадцати я тебя выцарапаю.
      – Ты настоящий друг!
      – Все, конец связи, а то тебя запеленгуют.
 
      Можно ли забрать человека из психушки? Если не заинтересованы врачи, настойчивость родственников вряд ли поможет. Пройдут недели или месяцы, а потом – пожалуйста, забирайте ваш «овощ». Все равно обратно принесете… Братки – вот кто реально может спасти. Неважно – красные они или синие.
      Макс решил практически невыполнимую задачу. Не являясь даже близким родственником, забрал человека из психушки с приклеенным на лоб диагнозом. Не знаю, что он сделал: подключил спецслужбы вместе с ворами в законе или устроил звонок из кабинета губернатора, – меня не просто отпустили, а проводили с заискивающими улыбками и пожеланиями доброго здоровья. Хотите верьте, хотите нет, но завотделением устроил в своем кабинете маленький фуршет с коньяком и бутербродами (это для человека, которого они лечили от алкогольного психоза!).
      Я выполнил обещание – расплатился с Толей. Мы тепло попрощались. Перед дверью, открывавшейся с помощью психоручки, я обернулся и помахал ему рукой:
      – Главное, помни: нос и носки ботинок должны смотреть в одну сторону.
      Он ответил очень серьезно:
      – Я постараюсь.
 
      Макс завел двигатель своего серебристого «Лексуса». Опять новая машина. Где он только деньги берет?
      – Ну, как самочувствие?
      – Ловлю кайф.
      – Догадываюсь. Пять дней на химии.
      Я процедил сквозь зубы:
      – Засужу, гадов!
      – Не советую. Люди годами ведут судебную тяжбу с подобными заведениями, по крупицам добывают доказательства своей правоты. Почему были госпитализированы, чем «лечили», какой поставили диагноз… Все эти данные строго засекречены – врачебная тайна, сам понимаешь. Кроме того, тут не только соседка постаралась. Помнишь того врача со «скорой», с которым ты повздорил, когда умерла Лена?.. Павлина ему сунула всего две тысячи рублей, но он сделал гораздо больше – по собственной инициативе.
      – Вот урод!..
      – Я тут снял для тебя квартирку, оплатил за два месяца, сестричка к тебе походит, капельницы поделает. Дня через два оклемаешься. Дальше будешь ходить сам – немаленький.
      – Спасибо… Ты столько времени на меня потратил. А как же работа?
      – Вчера уволился.
      – И тебя эта система достала?
      – Наоборот, все очень предсказуемо. Начальник умолял остаться, бальшиетыщи сулил. Но у меня другие планы. Сегодня устраиваю отвальную в кабаке, надо бережно хранить связи, особенно с таким полезным заведением.

      Во время встречи с Максом произошло озарение, внутри меня словно зажглась яркая лампа, озарив все закоулки души беспощадным светом, о котором так много толкуют во всяких книжонках.
      Расставание с Максом на целых полтора года превратило мою жизнь в извилистую дорогу на пути к примирению. Пройдя через боль, предательство, разлуку, чужую смерть и психушку, я понял, что безвольно брел в потемках абсурдных событий, прописанных на неведомых скрижалях моей судьбы. Макс предлагал насытить жизнь хоть каким-то смыслом. Ко мне вернулась уверенность. Я верил, что все будет в порядке, в какие бы опасные эксперименты меня ни втянули…
      Спустя три дня самочувствие пришло в норму, и не только благодаря капельницам, но также нежным ручкам медсестры Валечки. Я отправился домой, чтобы забрать кое-какие вещи.
      В квартире пахло краской – соседка затеяла ремонт, видимо решив, что я вернусь очень не скоро. Вполне вероятно, она рассчитывала отправить меня в дом хроников. Хорошо хоть, что замок не сменила…
      Я вошел в квартиру так внезапно, что Павлина не успела юркнуть в свою комнату. Она стояла посреди пропахшего краской коридора с кисточкой в руках, выпучив рыбьи глазки, – явно не ожидала, что меня так быстро выпустят… Что, подлая старушенция, ты решила воевать без правил? Ладно, следующий ход за мной… На память пришла каннибальская считалочка собственного сочинения:
 
Может, да, а может, нет,
Баба Павла на обед,
Баба Павла нам на ужин.
Нам прибор столовый нужен.
Так несите же скорей
Тело, пива, овощей…
 
      С трудом поборов желание задушить эту подлую бабу, я мобилизовал все запасы оптимизма и приветливо улыбнулся:
      – Здравствуйте, Павлина Григорьевна! Мне вас так не хватало…
      Она уныло отозвалась:
      – Ой, Владислав. Уже выздоровели?
      – А как же!.. Вашими молитвами.
      В ее глазах-буравичках полыхала ненависть пополам со страхом. Теперь она ожидала возмездия, а поскольку я врач (а в ее понятии это все равно что химик), значит, в подобных обстоятельствах – потенциальный отравитель. Теперь вся кухня будет в моем распоряжении. Свою стряпню она будет готовить в комнате на электроплитке.
      – Гляжу, вы ремонт затеяли?
      – Да вот, пришлось потратиться…
      Слово «потратиться» она произнесла так, словно я лишал ее последней корочки хлеба. Птичье лицо вытянулось, кадык дергался на морщинистой шее.
      – Похвальная инициатива. Однако я на это дело не подписывался.
      – Ничего-ничего, потом рассчитаемся…
      Так и подмывало ей нахамить, но психушка многому научила. Со словами выходит злость, а когда желаешь отомстить – ее надо холить и лелеять.
      Я наслаждался эффектом. Павлина стояла передо мной, как маленький злобный тролль. Щелка рта беззвучно открывалась и закрывалась, все чувства проступили на ее лице, как водяные знаки. Получалось, ее обманули дважды: сначала люди в белых халатах, на которых она рассчитывала, теперь вот на ремонт потратилась, а кто возместит?! Другую бы кондратий хватил, но моя несгибаемая старушенция привыкла к ударам судьбы.
      Я открыл свою комнату и грохнул за собой дверью с такой силой, что с потолка откололся кусок штукатурки вместе со свежей краской.
      Теперь надо выспаться, потом потустороннее и все остальное…
 
      Через шестьдесят четыре часа я ехал к Максу – сдаваться.
      Я не представлял, что ждет меня впереди, поэтому машину оставил на стоянке, заплатил за месяц вперед и воспользовался общественным транспортом. Сначала – метро, потом автобус, который, естественно, застрял в пробке.
      Стараясь развлечься, я принялся выискивать красивых девушек. Нашел. Уставился. Плевать, что заметила. Я без пяти минут рыцарь потустороннего. Мне можно пялиться сколько угодно… Очень симпатичная девчушка лет шестнадцати, крошечная телефонная гарнитура, прикрытая прядями золотистых волос. Тонкий голосок звучал немного капризно. Казалось, она разговаривала сама с собой. Пять минут, десять, пятнадцать… Девица продолжала шевелить пухлыми губками. Интересно, о чем они там треплются? От скуки я попытался телепатически настроиться и…
      Голос зазвучал в голове внезапно, как будто мозг сработал в режиме радиоприемника, поймав нужную волну, вернее, две одновременно: громче звучал разговор, чуть тише – мысли стоявшего передо мной абонента. Из контекста я понял, что речь идет о ее бывшем парне, которого златовласка бросила, потому что тот «тормоз и алкаш». Тогда он начал клеиться к ее подруге, той, что находилась на том конце связи. Юная пассажирка немного ревновала – все-таки собственность, пусть даже бывшая…
      –  …Он совсем с головой не дружит. Вчера, короче, звонит мне в двенадцать ночи, зовет в клуб. Ну, короче, он, типа, пьяный уже. Я такая говорю: все, типа, отстань я спать ложусь.
      –  И чё?
      –  Я, короче, сказала, что поздно уже… А он пристал; поехали, там классная туса…
       Блондинка подумала: вот овца долбаная. Неужели поехала?!
      –  Короче, приехал ко мне домой…
       Не гони, коза, он никогда без приглашения не ездит, даже по пьяни.
      –  …двух парней и девку какую-то притащил.
      –  Наташку?
      –  Ну да… Откуда ты знаешь?
      –  Кто ее не знает – всех парней перетрахала! Короче, неважно. Поехала?
      –  Ну, типа, да. Он на колени встал, сказал, так и будет стоять, пока я с ними не поеду. Знаешь, совсем не пожалела. Там так классно было! Арэнбишная туса, ди-джей чумовой…
       Вот коза!..
      –  И что потом?
      –  Короче, Сашка совсем в мясо, его кореша куда-то свалили. А я с таким мужчиной познакомилась! Такой, весь на понтах, но старый, лет тридцать, наверно. Потом Сашка, типа, ожил, и мы вдвоем оттуда свалили, потому что тот мужик конкретно меня за лебедя принял.
      Девушка на том конце мобилы продолжала взахлеб описывать свои ночные похождения, не подозревая, что думает о ней подружка. Я наблюдал, как она кусала губы от внезапно вспыхнувшей ревности, телепатически считывал отборный мат, которым она мысленно поливала – сначала бывшего парня, потом подругу, потом всю компанию. Хотя, казалось бы, сама же его послала. В итоге она решила его вернуть – не для того, что он ей нужен (действительно урод, хоть и при деньгах), а из вредности, – чтобы этой овце не достался.
      Разве скажешь по субтильной фигурке, чистым голубым глазам, нежному голосу, что у этой малолетки в голове. И это в шестнадцать лет – ребенок еще совсем… Я мысленно попытался представить себе другую картину. Полторы сотни лет назад. Та же девушка, но в декольтированном платье из шелковой ткани, с кринолином, подчеркивающим талию в дорогих кружевах мантильи, на обнаженных плечах – канареечная шаль из китайского крепа, на голове – шляпка из флорентийской соломки, увенчанная алыми тюльпанами, выгодно оттенявшими природный румянец на щечках. Девственница, в жизни не сказала грубого слова, каждый вечер, забравшись под атласное одеяло, мечтает о красавце-офицере, с которым она танцевала на балу под Рождество Христово.
      –  …Прикинь, он по пьянке машину у входа в клуб лягнул. Та, короче, заверещала, а тут как раз менты мимо проезжали. Вот баклан галимый!.. Я думала, у него бабки есть, чтобы откупиться, а у него всего десять баксов осталось.
       А ты что думала, я просто так, по приколу, этого козла в жопу послала?
      –  …Короче, повезли нас в ментовку. Начали протокол на него составлять. На меня бочку катить, типа, несовершеннолетняя. Короче, шняга всякая… На бабки начали крутить. Я, типа, говорю, можно родителям позвонить, они богатые? Мент повелся, отдал мобильник. Короче, приезжает мой батон со своими пацанами. А время часа четыре утра. Блин, Ирка, там такое началось…
      Да, внешность обманчива. Если бы не этот разговор, так бы и мечтал о прекрасной незнакомке. Мне стало скучно, и я отключился от этой девицы и ее подружки.
      Через сорок два часа, стараясь не думать о том, что меня ожидает, я позвонил Максу. Он назвал адрес, задав очередную задачку не для средних умов.
 
      Разыскать «стартовый комплекс» оказалось непросто. Я долго петлял вдоль длинных бетонных заборов, уныло окружавших промзону. Два раза обошел по периметру – нет такого дома, хоть тресни!
      Начал искать секторным способом. Ага, вот она, узенькая улочка, скорее, проход, ускользнувший от моего внимания. Прошел метров пятьдесят и очутился на обширной площадке, огороженной все тем же бетонным забором, да еще с колючкой наверху.
      Скромная металлическая дверь без опознавательных знаков. Две (!) камеры наружного наблюдения. Это что, штаб-квартира ЦРУ?
      Вдавил кнопку звонка. Дверь автоматически открылась. Передо мной высилось здание с небольшими зарешеченными окнами, причем последние начинались с третьего этажа – нижние оконные проемы были заложены кирпичом.
      Еще одна железная дверь, над ней еще одна камера. Нехило… Группа захвата отдыхает. Такую крепость можно только разбомбить.
      Домофон ответил знакомым голосом:
      – Поднимайся на четвертый этаж.
      Лифт, но кнопки вызова нет – сам подъехал, сам открылся. Макс встретил меня наверху. Хозяйство подпольного гения занимало весь этаж, правда, об этом я узнал чуть позже, а пока он провел меня в нечто вроде просторного офисного помещения, отличавшегося от типовых объемов обилием релаксирующего антуража. Помимо огромного аквариума здесь росли пальмы, в маленьком бассейне плескались рыбки, зеленело что-то заморское – где-то покрытое диковинными цветами, где-то колючее или пушистое… Увы, мои скудные познания в ботанике тормозили процесс идентификации. Мощный кондиционер создавал комфортную температуру, несколько столов с мониторами, в углу полукруглый кожаный диван, окружавший массивный стол, увенчанный стеклянной столешницей, несколько мягких кресел. Здесь мы и приземлились.
      Я взглянул в его горящие, как и прежде, глаза:
      – Итак, ты здесь работаешь.
      – Бери выше. Это все мое… то есть наше. Этаж выкуплен полностью.
      Пока я попытался осмыслить эту информацию, он достал из бара бутылку, пару рюмок:
      – Предлагаю коньячку за возвращение блудного сына.
      – Не возражаю.
      Мы выпили. Ароматная жидкость согрела и успокоила нервы.
      – Старина, – начал Макс, – я расцениваю твое присутствие здесь как согласие стать членом нашей команды. В противном случае мы допьем эту бутылку, и я провожу тебя к выходу. Подумай как следует – обратной дороги не будет…
      – Я уже все решил.
      – Бинго! Тогда начнем с экскурсии по моим владениям.
      Продвигаясь по длинному коридору, мы переходили из одной комнаты в другую. Макс гордо показывал свою лабораторию, оснащенную новейшей техникой, операционную, виварий… Наконец, мы остановились перед ничем не примечательной деревянной дверью. Не открывая ее, он пояснил:
      – Сюда входят только рыцари нашего ордена. Согласен, звучит немного пафосно, но позже ты сам все поймешь. Помнишь наши первые опыты по управляемой асфиксии? Забавно, но именно с них все и началось.
      Мы вернулись обратно в офис. Макс вальяжно развалился на диване с рюмкой в руке. Эта привычка осталась неприкосновенной.
      – Я приоткрыл тебе лишь несколько страниц, остальное… Кстати, хотел у тебя спросить: как у тебя с Машей?
      – Никак… Но болит до сих пор. Незавершенное действие, и то помнится годами, а тут несчастная любовь…
      – С чего ты решил, что она несчастная? Ты вообще пытался с ней встретиться, поговорить?
      – Звонил пару раз, там высоченный бастион в виде мамочки.
      Он звонко расхохотался:
      – Нашел бастион! Холмик с чертополохом – еще куда ни шло. Я такие бастионы еще в детстве сметал.
      – Извини, дружище, не хотелось играть роль банного листа на заднице. Особенно после такого дивного свидания, которое ты нам устроил.
      – Она тебе что, отказала?
      – Записку оставила, но я же не полный дебил…
      – Влад, дружище, это же азбука женской логики! Отказывая, девушка всегда оставляет надежду для того, кто проявит нужную меру терпимости, понимания, терпения. Я уже не говорю о классической реверсивности, когда «нет» означает «да».
      – Ну, если это «да», то что же тогда «нет»?
      – Не надо копаться в истоках противоречий – только увязнешь, причем с концами. Проще усвоить некие правила. И первое из них гласит: для женщины нет большего разочарования в мужчине, когда после отказа он прекращает всякие попытки ее добиться.
      – Хватит об этом, прошло полтора года. Паровоз ушел, дымок скрылся за горизонтом…
      Макс загадочно улыбнулся:
      – Как знать, может, этот паровоз еще можно догнать. Главное – правильно выбрать транспорт. На что ты готов, чтобы ее вернуть?
      Я ответил не задумываясь:
      – На все, кроме унижения. Потерю любви пережить можно, уважения к себе – никогда.
      – Вот речь не мальчика, но мужа! Дерзай, мой верный самурай, лица не потеряешь, харакири делать не придется. – Он помолчал, затем сделал круговой взмах рукой: – Тебя, наверное, мучит один вопрос: откуда такие деньги. Расскажу, но об этом позже. А сейчас позволь представить тебя членам нашего ордена.
      Я не заметил, чтобы он подал какой-нибудь знак. Матовая дверь из толстого стекла отъехала в сторону, в помещение стремительно вошел Серж – компьютерный гений собственной персоной. За прошедшие полтора года он почти не изменился, за исключением прически, которая стала гораздо короче.
      Он уставился на меня с таким видом, словно видел впервые:
      – Привет, Бегущий лось!
      – Здорово, Бледнолицый оргтехник. Все чахнешь над своим «железом»?
      Он скривился в ухмылке:
      – Руковожу своей командой. А как твоя врачебная практика?
      – Ударными темпами. Жаль, что в психиатры не подался. Там такие хорошие оклады. Я бы тебе свою машину подарил.
      – Это то ведро, на котором ты ездишь? У меня на такую даже домработница не сядет.
      Нервы, не очень-то крепкие и в лучшие времена, начали постепенно сдавать. Я взглянул на Макса:
      – Какую ты ему зарплату положил, если он подержанными иномарками плюется?
      Тот пожал плечами. Однако сомнительный реверанс в сторону моей любимой «ласточки» требовал достойного ответа.
      – Кстати… – Я прищурился, глядя на его макушку. – Форма черепа у тебя интересная. У меня над компом совсем недавно почти такой же стоял. Одна девушка выпросила. Представляешь, заявляет: «Подари, он такой классный, вылитый бедный Йорик». Никак не смог отказать.
      – Да, это потеря. – Макс усмехнулся. – Как она только бедного Йорика опознала. По форме зубов?
      – Шекспира обожает.
      – А-а…
      – Может, ты мне свой завещаешь? Обещаю любовное обращение. А тебе маленький серебряный подарю – на фуражку прицепишь как символ вечной верности компьютерному железу.
      – Я еще твоих внуков переживу, если таковые вообще появятся.
      – У меня? Легко. А вот у тебя – сомневаюсь: ты уже заметно мутировал…
      На желваках компьютерного гения проступили красные пятна, он открыл рот, но Макс его перебил:
      – Вижу, вы друг друга вспомнили! Значит, наше сотрудничество обещает стать плодотворным. Однако, Влад, сегодня тебя ожидают другие встречи.
      Я уже говорил, что Макс умел делать сюрпризы, но чтобы такие… Словно фокусник, одним щелчком пальца наполняющий цилиндр всякой всячиной, он легко и непринужденно распял меня на кресте собственного удивления.
      Я ожидал увидеть кого угодно: ожившую Блаватскую, Вольфа Мессинга, Фиделя Кастро, но только не их. Передо мной материализовалась Кристи, а рядом с ней… Царица Небесная! Дэн! Увидев этого человека, я почувствовал себя примерно так, словно меня заставляли махануть полкружки рыбьего жира (я его с детства ненавидел). Мне казалось, эта личность навсегда ушла из моей жизни, так нет… Опять он влез в мою орбиту. И выглядит почти так же– высоченный, худой, в своем андрогинно-готическом платье и с той же самодовольно-брезгливой миной на лице. Крест Исиды также никуда не делся. Мне показалось, что кто-то насильственно и настойчиво внедрял этот персонаж в мою жизнь, чтобы постоянно держать в тонусе.
      Кристи… Я знал, что рано ли поздно, но она доберется до Макса. И Дэна притащит – как же без него!.. Она выглядела посвежевшей, похорошевшей и очень сексуальной. Я не сразу сообразил, что моя бывшая девушка рассталась со своим готическим макияжем. Сердце защемило от воспоминаний. Она приветливо посмотрела мне в глаза, совсем не так, как в нашу последнюю встречу:
      – Здравствуй, Влад, я по тебе скучала.
      – Я тоже. Выглядишь классно.
      Она загадочно улыбнулась:
      – Как тебе Марва?
      – Как всегда, пыталась тебе подражать. А чьим воздухом дышит наш «суперфиник»?
      – Не знаю, наверное, где-нибудь в Европе зажигает.
      – Мне казалось, у тебя с ним надолго.
      – У этих людей ничего не бывает надолго. Впрочем, время относительно.
      – Согласен…
      Возникла неловкая пауза. Говорить банальности не хотелось, а для более интимного разговора ситуация не вытанцовывалась.
      Я с вызовом посмотрел на Дэна. Он ответил мерзкой улыбкой тонких губ, словно хотел сказать: теперь она больше не твоя, наши шансы уравнялись… Без очков было видно: этот готический андрогин не на шутку в нее влюблен.
      Макс выждал паузу, потом объявил:
      – Прошу занять места в этих удобных креслах и проявить максимальное внимание. Вопросы задавать в порядке поступления, но в дискуссию по возможности не вступать.
      Все расселись: я – ближе к Кристи, Дэн вместе с Сержем – через стол от нас, прямо братья-близнецы. Макс принялся мерить шагами просторное помещение.
      – Повторюсь, и буду делать это неоднократно. Начнем с того, что обратной дороги нет. Отныне мы команда, и каждый несет долю ответственности за то, что он делает, независимо в каком состоянии: в своем физическом теле или… скажем так, астрально-ментальной сущности.
      Я смотрел на ножки Кристи – они были по-прежнему восхитительны. Однако в облике бывшей подружки что-то неуловимо изменилось. Никак не мог понять что, может, просто разыгралась фантазия. Мужчинам свойственны попытки разглядеть своего предшественника в таинственных глубинах женского существа.
      Макс вещал хорошо поставленным голосом:
      – Все здесь присутствующие, включая меня, побывали по ту сторону реальности.
      Я взглянул на Сержа. Неужели и он отважился?
      – …Кто-то сделал это на ранней стадии, когда методика полетов не блистала надежностью, другие – совсем недавно, но это ни в коей мере не умаляет их статуса. Хочу заметить, понятие «полеты», которое буду использовать, – это всего лишь условность, не более чем близкое по смыслу понятие.
      Он сделал паузу, но вопросов не последовало. Серж смотрел куда-то в пространство, его сосед изучал свои ногти, залитые черным лаком. Кристи задумчиво чертила какие-то узоры – она всегда так делала, чтобы сосредоточиться.
      Отец-основатель продолжил:
      – Я подозреваю, что некоторые из вас столкнулись с пока необъяснимыми явлениями. Дело в том, что побочным эффектом первичных экспериментов стал неконтролируемый процесс. Условно я назвал его нейронная эмболия.
      Последняя фраза буквально швырнула меня в реальность. Я оторвался от созерцания сексапильной соседки и взглянул на Макса:
      – Это еще что за хрень?
      – Некий синдром, который пока изучается. Вкратце внезапно возникающее кратковременное изменение сознания с довольно яркими зрительными образами, иногда устрашающего характера. Процессуальная амнезия. На выходе – резкий скачок ментальных способностей. Вплоть до экстрасенсорного восприятия и возможности читать чужие мысли. Это может длиться сутки и более… Способности убывают экспоненциально.
      Он очень точно описал злосчастные приступы, посещавшие меня в течение последнего года.
      – Офигеть! Нейронная эмболия. Еще чуток полетаем, и шизофрения не за горами. Не слишком ли высока цена твоего проекта?
      Макс нанес удар ниже пояса:
      – Некоторые, причем совсем недавно, уже удостоились этого диагноза, но это отнюдь не мешает оставаться нормальным человеком. На нынешнем этапе методика входа и выхода из потустороннего почти безопасна.
      – Что значит «почти»?!
      – Все будет в порядке, если каждый из вас будет соблюдать технику безопасности.
      Серж ввинтил свой вербальный шуруп:
      – Посмотрите-ка! Наш храбрый доктор испугался!
      Я парировал:
      – Правильно, у меня нет никакого желания превращаться в такого, как ты.
      Макс снова поднял правую ладонь, призывая свою команду к тишине:
      – Хочу напомнить: мы здесь не в игры играем. Программа строго засекречена, не отмечена штампом общественного и научного согласия. Каждый идет на это сознательно. Или я ошибаюсь? Если так, двери открыты.
      Не отрываясь от начертания вензелей, Кристи спросила:
      – Почему именно мы?
      – Не буду грузить вас научными подробностями. Вкратце суть такова: в течение длительного времени мы удерживаем организм в коматозном состоянии. Обычные люди могут возвратиться, а могут и застрять в потустороннем, оставив в материальном мире всего лишь физическую оболочку. Ваша нейронная организация устроена несколько иначе. Энергетическая связь души и тела настолько прочна, что возвращение почти гарантировано…
      Я прервал его пламенную речь:
      – Опять «почти»?
      – Детали объясню позже. Просто не нужно лезть в канал.
      Кристи подняла голову:
      – Это та труба, в которую люди попадают после смерти?
      – Нет, у каждого она своя. Речь идет о переходе на другие, более высокие уровни, где связь с вашей оболочкой может серьезно ослабнуть. Поэтому мы и будем летать попарно. Во всяком случае, на первом этапе.
      Последняя фраза мне совсем не понравилась.
      – Минуточку, нас здесь пятеро…
      – Серж не летает. Он занимается технической поддержкой. Руководит процессом синхронизации всех систем.
      – Тогда, чур, я летаю с Кристи…
      Я незаметно положил ладонь на ее прохладную коленку, она вздрогнула, но руку убирать не торопилась.
      Макс в который раз обошел вокруг стола и наконец приземлился в кресло:
      – С Кристи буду летать я. А твоя астральная пара будет Дэн.
      Я забыл о ее коленке:
      – Чего?!
      Дэн вскочил на ноги и завопил противным фальцетом:
      – С какого перепуга я должен летать с этим неудавшимся эскулапом?!
      Я в долгу не остался:
      – Что ты там прокукарекал, неврастеник? Тебе что, зубы во рту жмут?! Могу посодействовать, станет посвободней!
      – Пошел ты в жопу, докторишка хренов!
      – Благодарю, ты не в моем вкусе…
      Ледяное спокойствие Макса вернуло ситуацию под контроль.
      – Господа, я еще не закончил. Откровенно враждебные интеракции, которые вы так вдохновенно демонстрируете, лишний раз подтверждает правоту выбора. Именно ваша несовместимость, которая по нескольким базовым параметрам достигает восьмидесяти баллов по шкале Пирса. Парный полет обеспечит скорейшую адаптацию. На первых порах отправляться в одиночное плавание опасно.
      – И этот андрогин меня спасет? – ухмыльнулся я.
      Дэн посмотрел на меня «ласковым», не побоюсь этого слова, взглядом, словно никак не мог решить: свернуть мне шею прямо сейчас или медленно забить меня бейсбольной битой.
      – Вот именно. Точнее, не он, а негативные эмоции, которые вы к друг другу испытываете. Вы здесь, потому что каждый обладает чуть большими способностями, чем остальные люди. По каким-то пока неведомым мне причинам вы не испытываете серьезных изменений в ментально-астральном континууме. Но это не значит, что, оказавшись вне физического тела, вы почувствуете себя комфортно.
      – Получается, что у тебя астральная несовместимость с Кристи?
      – Семьдесят четыре балла.
      – О какой шкале ты говоришь? А, впрочем, хрен с ней… Если у нас с Дэном «любовь» друг к другу на лбу написана, то, глядя на вас, никогда не скажешь, что вы друг друга терпеть не можете.
      Макс пропустил мое замечание мимо ушей.
      – Не спорю, все мы испытываем друг к другу разные чувства. Какое-то время они будут владеть нами и там, но по мере продвижения вперед все это отпадет, как лишняя шелуха. Останутся подлинное знание и сопричастность…
      Я покосился на Сержа. Его глаза, устремленные на Макса, вдохновенно сверкали, тело слегка устремилось вперед, словно в следующее мгновение он припустит с высокого старта… Да, этот фанатично последует за отцом-основателем даже в ад. Надо его немного отрезвить:
      – Если мы рыцари, то ты, как я понимаю, барон.
      Макс ткнул в мою сторону пальцем:
      – Хороший вопрос. В этом мире, согласен, я вдохновитель, организатор и руководитель проекта. Но там мы все равны, там нет начальников и подчиненных, высших и низших, больших и маленьких. Кодовое название нашего ордена – «КОА», от английского «Knights of austral», то есть «рыцари астрала». Так что никаких маркизов, баронов и герцогов.
      – Как романтично!
      – Ага, застрянешь в этом астрале, а здесь останется растение…
      – Дэн, не будь занудой.
      – А что, я бы его хоть сейчас в горшок посадил и навоза бы не пожалел.
      Короткий обмен репликами произошел между Кристи, Дэном и мной в порядке поступления. И все же вся эта лабуда про рыцарей меня не вдохновила. Я взглянул на Макса:
      – Рискую показаться навязчивым, но мне непонятно: кто будет следить за аппаратурой и нашими биологическими и медицинскими параметрами. Пока я вижу только Сержа. Но он, насколько я понимаю, технарь и в медицине ни бельмеса.
      Макс снова расстался с креслом: единственный признак того, что он немного нервничает.
      – Серж будет следить за работой программ, «железа» и резервной системой. Другие специалисты будут обеспечивать полный контроль. Я подчеркиваю: для вас они останутся инкогнито. Делается это из соображений общей безопасности.
      – А если вирус, хакер какой-нибудь влезет? Мы что, там так и застрянем, пока систему не починят?
      – Исключено. Выход в Сеть отсутствует.
      Дэн подал голос:
      – Значит ли это, что есть другие команды, помимо нашей?
      – Я оставлю этот вопрос без комментариев. По крайней мере на этом этапе вашего допуска.
      Дэн снова открыл рот, но я его опередил:
      – Ладно, мотивация Кристи и Дэна мне понятна. Их всегда тянуло вступить в какое-нибудь братство – кольца там или потустороннего – не суть. Со мной вроде как тоже разобрались. А тебе-то зачем здоровьем рисковать? Без тебя ведь все рассыплется, как карточный домик.
      – Не скрою, у меня есть свой корыстный интерес, но и вы не остаетесь в проигрыше. Напротив, ваши возможности расширяются чрезвычайным образом… Еще раз повторяю: при соблюдении техники безопасности полет безопасен.
      Дэн задал следующий вопрос:
      – Нельзя ли поподробней про несовместимость?
      – Опыты показали: на первых порах надо летать только попарно, и только с ментально-эмоционально неприятной личностью. Это для того, чтобы безошибочно отыскать исходную точку.
      – Bay! – воскликнула Кристи. – Ты хочешь сказать, мы можем потеряться?
      – Не исключено, смотря в какую степь вас потянет.
      – А там что, степь?
      – Там много чего… Поэтому должно существовать нечто вроде маяка. Попробую объяснить. Негативные эмоции заряжены большей энергетикой, чем позитивные, – напряженность сигнала больше. Вспомните, на что способны ненависть, зависть, злоба.
      Кристи запротестовала:
      – А как же любовь?
      – Любовь – высшая степень альтруизма, то есть способность пожертвовать жизнеспособностью собственной особи в пользу благополучия другой.
      – Очень романтично, – хмыкнул я. – Прекрасное введение для новой редакции «Ромео и Джульетты».
      Моя ирония ушла в пустоту.
      – Я хочу сказать, что высокая негативная отдача, заряженность, если она не подкреплена мощной мотивацией, несет оттенок бессознательной ненависти к собственному существу. Это приводит к расщеплению личности, сам переход упрощается. Любовь же близка к адикции – зависимости от другого. Что-то типа нейронной эмболии в глобальном масштабе.
      Дэн и Серж закивали почти в унисон. Посторонись, поэты! Вот они, новые эксперты по части любовных дел.
      – Впрочем, это всего лишь моя гипотеза, – продолжил Макс, – и для людей, не очень продвинутых в духовном плане.
      Ответом послужило угрюмое молчание: кому охота признавать себя духовным отстоем?
      Я взглянул на свою бывшую девушку. Она улыбалась, следуя дорогой своих размышлений.
      – Позволь спросить: чем тебе Кристи не угодила?
      – А чем тебе, к примеру, Дэн не угодил? Кстати, его Даниил зовут. Или та же Кабилян? Этот вопрос можно обсасывать часами. Отсылаю тебя к популярной психологической макулатуре. Я скажу всего несколько слов. Есть люди, которые друг друга не любят, и это создает нужную напряженность. Почему так происходит? Подозреваю, что негативный настрой связан с вашими непроработанными проблемами. Для того чтобы избавиться от них, надо выйти на более высокий уровень развития личности. Итак, пары: Влад – Дэн, я и Кристи.
      Я поинтересовался:
      – А как это будет происходить?
      – Подробности будут объясняться на инструктаже по технике безопасности. Вкратце схема такова – для того чтобы возвратиться в исходную точку, то есть к своему телу, достаточно настроиться на напарника, синхронизировать вектор ментального плана или негативные когниции, если говорить в терминах деятельности мозга. Подытожим все сказанное. Начнем через неделю – в четверг, восемнадцатого. Три дня на инструктаж. Первыми пойдут Влад и Дэн.
      Я хотел спросить, почему именно восемнадцатого, но воздержался. Цифра восемь и кратные варианты преследовали меня по жизни. Вместо этого задал другой вопрос:
      – Мы будем что-нибудь помнить, когда возвратимся в физическое тело?
      Макс повернулся к Сержу:
      – На этот вопрос лучше ответит наш компьютерный гений.
      Последний сидел на крутящемся кресле с видом скучающего профессора на студенческом коллоквиуме.
      – Возможны два варианта. Кто-то полностью амнезирует трип. У других могут остаться смутные отрывочные воспоминания, почти не связанные друг с другом. Что-то типа небольших островков памяти… Правда, этот феномен длится только до процедуры очистки.
      Здравствуй, день больших сюрпризов. Я услышал свой возмущенный голос:
      – Уж не собираетесь ли вы промывать нам мозги?
      Серж поглядел на Макса, словно спрашивал разрешения, говорить нам правду или нет. Тот кивнул.
      – После трипа с вами будет работать слипер, который активизирует мульти-эйдетическо-индексные способности памяти.
      Я усмехнулся:
      – Только не надо в приличной компании ругаться матом.
      Серж парировал:
      – Мне неоднократно приходилось убеждаться, что у тебя слишком низкая величина отношения…
      Я почуял каверзу, но язык среагировал быстрее:
      – Какое еще отношение?
      – Ментально-умственного возраста к хронологическому.
      Кровь прихлынула к лицу.
      – Правильно, когда я имею дело с хамами типа тебя, то предпочитаю более простые отношения типа мой кулак – твой длинный нос.
      Дэн с нескрываемым удовольствием наблюдал за нашей перепалкой. В Серже он нашел себе единомышленника. Во всяком случае, по отношению ко мне.
      Я закончил мысль:
      – Макс, скажи этому псевдоумнику, чтобы держал свой язык за зубами, а то я его стулом прищемлю.
      – Друзья, довольно ссориться. Понимаю, вы все на взводе, но постарайтесь держать себя в руках… Поясню по поводу так называемой очистки. Согласитесь, все эти трипы в потустороннее абсолютно лишены смысловой нагрузки без доступного носителя информации. На стадии первичных полетов потеря памяти при возвращении в физическое тело – неизбежный процесс. Речь идет о переходе от астральной памяти к нейронным взаимосвязям. Это биологическая субстанция. Однако все, что с вами происходило там, остается в ментальном поле. Это как скрытые файлы, к которым пока нет доступа. Высокодуховные индивидуумы и люди, владеющие особыми практиками, могут получить доступ без внешних воздействий. Но мы-то с вами к таким не относимся…
      Кристи подала реплику:
      – Сто пудов…
      – Когда-то на Земле существовали цивилизации, способные подключаться к ноосфере, этому глобальному информационному полю. По одной из гипотез – та же цивилизация иллирийцев, которые предшествовали ариям, то есть людям. Наша конечная цель – научиться самостоятельно вспоминать все, что с нами происходило в потустороннем. Но пока до этого очень далеко.
      Я снова услышал родной голосок:
      – Это как вспомнить сон?
      – Нет… Сны – это работа бессознательного. Я сейчас не хочу вдаваться в громоздкие объяснения. Это как объяснить работу мозга в двух словах. Хочу сказать о нашем слипере. Это человек, обладающий особыми способностями. Находясь в третьей стадии гипноза, он подключается к банку данных вашей памяти, вычленяя то, что происходило с вами в астрале. Сигнал поступает на аппаратуру, где усиливается и обрабатывается.
      Кристи снова проявила активность:
      – Где-то я об этом читала.
      – Этими работами занимаются лет тридцать, но под грифом «секретно». Какую-то часть информации намеренно слили в СМИ в сугубо утилитарных целях.
      – А почему ты слипера сюда не привел? – спросил я. – Как-никак он главный хранитель наших секретов.
      – Он останется для вас инкогнито, как и многие другие безвестные специалисты. Слиперы глубоко засекречены даже в рамках спецслужб. На самом деле, не парьтесь. Хочу вас порадовать: люди с особыми способностями нужны только на первых порах. Наша задача – научиться самим вспоминать то, что происходило в потустороннем. А пока все, что вы восприняли, будет выводиться на экран в виде сигналов, кривых, после чего будет производиться процесс дешифровки.
      – А кино будем вместе смотреть?
      Макс чуть раздраженно посмотрел на Дэна, даже его хваленое самообладание дало микротрещину.
      – Кино буду смотреть я. Находясь вне тела, вы будете обладать ясным сознанием и всеми возможностями полевой субстанции. К примеру, перемещаться с огромной скоростью или проходить сквозь стены. Но… Вы должны, и это самое главное, придерживаться только своего уровня. Ни в коем случае нельзя проникать в другие, более высшие подразделения. Это основное правило безопасности.
      – Каким образом? – спросил я.
      – В астрале существуют точки пересечения миров, если можно так выразиться. К ним приближаться нельзя. Вы их почувствуете, там мощная негативная энергетика.
      – А что будет, если нарушить правило?
      – Плохо будет. Самое безобидное – вечное пребывание в мире иллюзий. Для вас это будет искаженный мир, полный химер и опасных сущностей. Вы не достигли того духовного уровня, чтобы уметь защищаться.
      – Как они могут нам повредить, если мы будем бестелесны?
      – Ваша ментальность может исказиться настолько, что, возвратившись обратно в свою физическую оболочку, вы ее не узнаете. Если вас прельщает перспектива превратиться в психически больного человека, с паранойяльным бредом или тотальным аутизмом – флаг вам в руки. Каждый подпишет документы о том, что в случае нарушения техники безопасности он берет ответственность на себя.
      – Чушь. Этот документ не имеет юридической силы.
      – Формально – да, но и до суда дело не дойдет.
      Дэн усмехнулся:
      – Похоже, там довольно тесно.
      – Вам места хватит. Но пока мы знаем слишком мало.
      – А духовные – это те, которые в церковь ходят?
      – Далеко не все. Сейчас вы стоите на довольно низкой ступени развития. Духовность – это нечто большее, чем религиозность или размышления вокруг вопросов, связанных с бытием окружающего мира и собственном месте в этой жизни. Я так понимаю, развитость души связана с готовностью подняться над собственной самоутилитарной выгодой ради высшей цели.
      – В смысле: других людей?
      – Не всегда, у каждого свой путь. У нас нет учителей. Мы обычные люди со своими слабостями, проблемами, часто несбыточными мечтами. Задача эксперимента – развить свои способности настолько, чтобы в дальнейшем вы могли действовать самостоятельно.
      – А ты разве не наш гуру?
      Макс взглянул на Дэна:
      – Нет… Учителем в духовном смысле я не являюсь.
      – Тогда что-то не догоняю…
      Я не удержался:
      – Это твое естественное состояние…
      Дэн кинул на меня злобный взгляд. Оратор терпеливо продолжил:
      – Поясню. Учениками и адептами считаются те, кто под руководством учителей проходит многоступенчатый курс особых практик, позволяющих достигать приблизительно тех же результатов, но без технических ухищрений. И вы прекрасно понимаете, в плане духовности вы стоите на невысокой ступеньке.
      – Ну и что? Какая разница, как туда попадать? Важен результат.
      – Не совсем. Ученик владеет приемами, с помощью которых может действовать на разных подразделениях астрального плана. Он отправляется туда, чтобы совершить некую созидательную работу. Они могут мгновенно переходить с ментального плана на астральный, и наоборот. Мы можем попасть только на нижний уровень, при этом фактически остаемся теми, кем являемся в физическом теле, – со всеми чувствами, мыслями, памятью.
      Повисла тишина. Все, кроме Сержа, который сидел с отсутствующим видом, пытались осмыслить эту фразу. А я даже не пытался. Если дать Максу волю, он может часами говорить ни о чем.
      – Послушай, да там просто не протолкнуться. Народу – тьма-тьмущая.
      – Ага, искать замучаешься.
      Слово взяла Кристи:
      – Макс, скажи, реинкарнация существует? Ответ за все что делаешь, и все такое…
      – Это, наверное, самый непростой вопрос. Во всяком случае, адресован не по назначению. Точно не знаю, но я думаю, не для всех. Очень черные и просветленные души сюда, как правило, не возвращаются. Впрочем, не нам решать.
      – Здесь решают, там решают… Засада.
      Кристи впервые резко одернула Дэна – при мне во всяком случае:
      – Помолчи секунду, утомил уже!
      Удивительно, но парень как-то сразу сник, словно задиристый пятиклассник при встрече с десятиклассником.
      Макс устало опустился на кресло – еще бы, с такой разношерстной командой работать нелегко.
      – Еще вопросы есть?
      Кристи, как школьница, подняла руку:
      – Это больно?
      – Никакой боли. Вы просто заснете и проснетесь.
      – Я банально есть хочу.
      Вопреки моим ожиданиям, он не рассердился, когда его так бесцеремонно вернули на грешную землю. Напротив, даже повеселел:
      – Кстати, о хлебе насущном. Еду привозят из ресторана. Если есть отдельные пожелания – заказывайте. Скатерть-самобранка обеспечит все, кроме алкогольных напитков и энергетиков. Сейчас Серж проводит вас по комнатам…
      Компания потянулась к выходу. Я не шелохнулся. Кое-какие вопросы остались без ответа.
      Макс снова занял место в кресле, выудил сигарету, глубоко затянулся.
      – Теперь о насущном. Всем участникам проекта запрещено покидать территорию базы. Естественно, не бесплатно. Для начала будешь получать три штуки в месяц. Посмотри по курсу и выбери валюту сам. Если сумма не устраивает, бери подработку.
      – Устраивает, Макс. Откуда такие бешеные деньги?
      – Инвестиции.
      – Во что? В потустороннее? Ты что, убедил буржуинов в необходимости выхода в астрал?
      – Если бы убедил, то сидел бы на миллиардах. Ты не поверишь, но основная проблема не в создании абсолютно новой технологии, а в ее сокрытии. В нашем мире очень трудно что-нибудь скрыть. Приходится заниматься проектами прикрытия. Видишь ли, коммерческим ангелам нужен конкретный продукт, иначе финансовый поток сначала превратится в ручеек, а затем благополучно пересохнет.
      От меня ускользнула эта сложная мысль.
      – Не уловил, при чем тут сокрытие?
      – Основная тема опасная. Контролируемый выход в потустороннее – это тебе не шухры-мухры. Все эти работы засекречены и находятся под контролем спецслужб, военных и прочих суровых парней. Любая серьезная утечка, и мы, в лучшем случае, окажемся под колпаком какой-нибудь закрытой лаборатории.
      Я ткнул пальцем в небо:
      – Только не говори мне, что держишь в неведении серьезные структуры…
      – Не то чтобы в неведении… Скажем так, пока я пустил их по ложному следу.
      – А как же все эти маги, экстрасенсы, медиумы? Они тебя не выведут на чистую воду?
      – Это как раз не проблема. Во-первых, истинных спецов – по пальцам пересчитать, а по мелочи – так это любого натренировать можно. И самое главное, каждый из них действует в достаточно узком диапазоне. На сегодняшний день единственная опасность – подконтрольные слиперы. Эти могут нас засечь. Спасает то, что они должны настроиться на конкретного человека, да и срок их путешествий ограничен – максимум полчаса.
      – И что будет?
      Макс печально улыбнулся:
      – В недрах спецслужб накоплено немало средств, способных превратить обычного человека в послушную игрушку чужой воли. И процесс не стоит на месте.
      – Последний вопрос. Что вы получаете на выходе?
      Макс вдруг замолчал:
      – Ладно, тебе я могу ответить на этот вопрос, но остальные…
      – Я обижусь…
      – Наш компьютерный гений – не один, конечно, а с помощью своих друзей, которых мы использовали втемную, – научился преобразовывать обычные кривые в видеокартинку. Это сложная многоканальная система. С помощью ее мы получаем доступ к островкам памяти. Часть каналов задействована для расшифровки звука, другая – для получения изображения.
      – Что-то типа телевизора получается?
      – Типа того.
      – Это же какая производительность процессора должна быть?!
      – Не забивай башку. Скажу только, что для охлаждения задействованы два мощных компрессора.
      Я присвистнул:
      – Офонареть!
      – Однако есть нюанс. Пока мы не можем отсортировать воспоминания, относящиеся непосредственно к полетам, от остального «мусора». Ладно, хватит вопросов. Я и так сказал больше чем следовало.
      – Последний!
      – Ладно, валяй…
      – Почему ты не взял в команду Машу?
      – Она для этого не подходит – слишком тонкая организация нервной системы. Может привести к тяжелой психологической травме. Скоро ты сам все поймешь.
      – Мы что-нибудь будем помнить?
      – Поначалу очень немногое. Дальше – больше.

      Реальность выскользнула из меня не сразу – как воздух из проколотого воздушного шарика.
      Потом – краткий период полного беспамятства.
      Я очнулся каким-то новым организмом, системой, совершенно по-другому организованной, улавливающей слабейшие энергетические импульсы.
      Первое, что я услышал, – странные, неприятные звуки, лишенные ритма и музыкальной осмысленности. Они то удалялись, то приближались. Никакой мелодии не вырисовалось, но возникло гнетущее ощущение. Навалился страх огромной давящей пустоты и невообразимое одиночество. Внизу на кушетке лежал Дэн, рядом, как положено, моя скромная персона, вернее, наши физические оболочки.
      Несмотря на это, мое «я», или астральное тело, испытывало ощущение невероятной свободы, абсолютной легкости. Мир воспринимался абсолютно по-другому – как некое живое пространство, заполненное эфиром. Это напоминало свободное движение в огромном информационном поле, где каждый предмет обладал своим излучением и вибрацией.
      Однако осталось главное – ощущение самости – нечто вроде сложного сгустка ментальных, нервных и физических привычек, удерживаемых вместе управляющими идеями и ассоциациями. Очень похоже на сон, с той разницей, что моя душа могла творить его по своему усмотрению.
      Самое упоительное в этом состоянии – способность беспрепятственно перемещаться с огромной скоростью. Я не чувствовал тела, но продолжал существовать. То, что в материальном мире относилось к сложным метафизическим понятиям, здесь воспринималось легко и естественно, как простые геометрические фигуры.
      Можно писать долго, много, нудно, но не приблизиться к сути. Все слова условны, бесконечно условны. В человеческом языке нет таких аналогов, чтобы описать иную реальность. Любая попытка облечь это в словесную форму лишь отдаляет от сути. «Сказал, значит, солгал», – говорили древние, и это самое точное определение. А потому все придется описывать в простых очеловеченных формах, как рассказывают содержание хорошо запомнившегося сна.
      По инструкции мне следовало ждать Дэна, но мне не хотелось разглядывать, как его душа отделится от тела. Мои психологические «тараканы» притащились за мной и сюда, а вместе с ними и неприязнь к этому человеку, от которой я пока не мог избавиться.
      Пытаясь освоиться в новой оболочке, я полетал по зданию, переходя от одного уровня к другому. Захватывающее ощущение: при проходе сквозь этажы и стены изменялся лишь цветовой спектр. Внизу работали люди. Серж сидел рядом с компьютером, Макс беседовал с Кристи, двое мужчин в зеленых халатах колдовали над медицинской аппаратурой, не дававшей нашим телам умереть.
      Наконец появился мой напарник. Я почувствовал это по паническому страху, который излучала вся его разумно-энергетическая сущность. Все, что касалось сферы разума и высших чувств, осталось при мне, а потому, чтобы не запутаться в бесконечных описаниях неописуемого, остается лишь проецировать это на человеческий язык.
      Итак, фигурально выражаясь, я видел Дэна, слышал его голос, понимал душевное состояние… Он вибрировал на высоте полутора метров над своим телом.
      – С прибытием, астронавт. Как ощущения?
      Макс оказался в очередной раз прав. Волна неприязни, которая захлестнула его существо, заглушила даже панический ужас от созерцания своей физической оболочки. Видимо, он отправлялся сюда в первый раз.
      Он мрачно процедил:
      – Нигде от тебя не скрыться…
      – Мне прямо сейчас исчезнуть? Легко!
      – Подожди… Мне… Надо немного освоиться…
      – То-то! Слушай, что тебе папа говорит! Я, почитай, здесь уже в третий раз.
      – Да хоть тридцать третий, лишь бы тебя не видеть!
      Он хамил от страха и жуткой неуверенности, еще бы – не каждый день любуешься своим безжизненным телом. Я поспешил его подбодрить:
      – Не расстраивайся, мы разлетимся с такой же скоростью, как мысли полоумного. Естественно, когда выполним все инструкции. Итак, напоминаю: ты можешь летать где угодно, но только в пределах своего подплана. Критических точек избегать. При встрече с аналогичными агрессивными сущностями в конфликт не вступать. Нам отведено два часа. Для обмена информацией проводим ментальную синхронизацию. Хотя я не думаю, что у нас возникнет такое желание. Значит, эту процедуру необходимо провести всего один раз, для возращения домой.
      Я кивнул в сторону наших тел.
      Я не говорил, а просто думал. При этом он прекрасно понимал не только слова, но и тон, с которым я к нему обращался.
      – На этом все – аста ла виста, Дэнус!
      Он мрачно посмотрел в мою сторону. Все еще не решаясь делать резких движений.
      Плевать на него, я полетел.
 
      Не знаю почему, но первым делом меня потянуло на кладбище. Отправился на ближайшее, Смоленское, – здесь в последнее время бедняков не хоронили. Наверное, хотелось увидеть грозную Гекату – богиню мрака и ночных видений, – трехтелую и трехголовую, величественно шествующую среди могил в окружении адских псов и ведьм. Любопытство гнало меня вперед к неприкаянным душам, странствующим в бесплотных попытках решить то, что не успели доделать на земле.
      Перенесся очень быстро. Странно, но никакого столпотворения душ и тем более Гекаты ее свитой я не увидел. Наверное, днем они отдыхают либо, наоборот, где-то странствуют… В глубине кладбища бледным светлосерым сиянием светились несколько могилок – вот, в сущности, и все, что мне довелось увидеть. Зато я попал прямо на… «бал».
      День выдался хмурым. Небо сковало серым непроницаемым панцирем. При желании я мог мгновенно пробиться сквозь эту пелену облаков, не опасаясь задохнуться или погибнуть от переохлаждения.
      Перед въездом на погост выстроилась кавалькада машин. Огромные солидные сверкающие джипы, «Бентли», «Майбахи», «Ягуары», подчеркивающие значимость своих владельцев. Похороны проходили по первому разряду. В последний путь провожали Полину Пескунову – двадцатишестилетнюю бывшую модель, жену крупного бизнесмена.
      Глядя на роскошный лакированный гроб ценой в три тысячи условных единиц, я вспомнил, как хоронили Лену. Смерть уравнивает всех – и несчастную девочку, так и не успевшую ничего увидеть, и эту молодую, красивую и богатую женщину. Первая не имела ничего, кроме наркотиков, последняя имела все, что душа пожелает. Любопытно, где находится ее душа? Пока я ее не видел.
      Вдовец, худощавый мужчина около пятидесяти с непроницаемым лицом и ухоженной бородкой, не мигая, смотрел, как гроб с телом его жены медленно опускается в сероватую с глинистыми прожилками яму. Рядом переминались с ноги на ногу четверо крепких парней бандитского вида. В сторонке стояли мать и брат покойной, позади полукругом выстроились многочисленные друзья, в основном молодые люди и девушки, слегка разбавленные людьми из компании мужа.
      – Интересуешься?
      Ужас на мгновение пронзил все мое астрально-ментальное существо. Вернее, это самое близкое определение.
      Новопреставившаяся выглядела немного по-другому – гораздо бледнее, чем Дэн, ее оболочка светилась голубоватым свечением.
      – Да так… Я, в общем, здесь случайно.
      – Не верю в случайности. Особенно теперь.
      – Я думал, покойники сначала в тоннель улетают. Потом доброе светящееся существо и все такое…
      – Сплетни, не верь. Многие так думают. Сам все увидишь, когда время придет… А пока давай просто послушай. Тяжело мне одной. И страшно, холодно…
      Странно, те же слова говорила душа Лены.
      – Да уж, хорошего мало… Зато вон сколько хороших людей тебя провожают – муж безутешный, мать, подружки. У меня, кроме матери и сестры под Владиком, вообще никого нет. Скоро в раю окажешься, если много не нагрешила.
      – Не скоро… – прошелестела она. Вся ее сущность выражала собой скорбное отчаяние. Слабо светящаяся фигура слегка вибрировала. Душа очень страдала, и это как-то не вязалось с пышностью похорон.
      – Что с тобой произошло?
      – Он меня убил.
      – Кто?
      – Муж…
      – Тот, с бородкой?!
      Строго говоря, мы не разговаривали, а просто обменивались блоками информации, будь то одно-единственное слово или целое повествование. Обмен ментальной информацией был похож на передачу компьютерных файлов: сначала небольшое ожидание, затем возникало знание. И эта умершая девушка передала его мне именно таким образом.
      В чисто человеческой форме дискурсивного видения, где каждое последующее событие становилось результатом предыдущего, получалась очень даже неприглядная картина. Передо мной предстала вся история ее жизни: от рождения и до этой жуткой смерти, к которой она оказалась совсем не готова.
      Поначалу все как в мыльной опере – садись и пиши сценарий для сериала. Мордовия, Саранск, маленькая девочка по имени Полина из скромной семьи, отец ушел, брат заболел полиомиелитом. Мать разрывается между двумя работами и больным сыном. Дочь, а ее все обожают и берегут от бытовых неурядиц, мечтает о том, как станет богатой, как они переселятся в свой собственный дом. Она хорошо учится, ходит в кружок хореографии, делает успехи в английском и французском.
      К пятнадцати годам девочка превращается в очаровательное создание – природная красавица и точно знает, чего хочет. Саранск – не ее уровень. Девушка прекрасно знает, что самый крепкий брак – по расчету и бережет себя для удачной партии. В шестнадцать снимается для молодежных журналов, параллельно подрабатывает в модельных агентствах.
      В Москву уехать не получилось – слишком дорогое жилье. В Питере закрепиться шансов было больше – одинокая родственница с удовольствием сдала комнату красивой провинциалке.
      Никаких гулянок, спартанская дисциплина, строгая диета. После известных затрат на обучение и нескольких кастингов Полю приняли в одно из самых крупных модельных агентств. Правда, иллюзии об интересной работе и огромных гонорарах быстро рассеялись. На восемьдесят, максимум сто долларов за показ не очень-то пошикуешь. А модель должна держать марку. Какое-то время Полина подрабатывала на показах в ночных клубах, на различных презентациях и модных тусовках.
      Рабочий день длился почти целые сутки. Репетиции с утра до вечера, потом очередной кастинг, потом примерки и подгонки одежды по фигуре, потом демонстрация. Порой Полина валилась с ног. Но два правила она усвоила четко. В условиях жесткой конкуренции карьера делается в постели, и в этом смысле топ-модель мало чем отличается от дорогой проститутки. И второе: сказки о баснословных контрактах – всего лишь крючок для дурех. Манекенщицы – бесправная рабочая сила. Большую часть денег выкачивают агентства. Надо искать богатого «папика» и выжимать из него все что можно, пока есть молодость и красота…
      И он появился. Виктор Баринов, серьезный бизнесмен с полукриминальным прошлым. Гостиницы, рестораны, сеть бутиков. Модельный бизнес не мог остаться в стороне от его внимания. Перебирая порт-фолио для демонстрации новой коллекции, Баринов наткнулся на Полину. Она напомнила ему первую школьную любовь.
      Казалось, Полине повезло. Баринов не стал ограничиваться банальным романом, не превратил ее в молоденькую содержанку – дорогую постельную игрушку, как делали многие его приятели. Через месяц знакомства он сделал предложение, услышав единственно возможный ответ.
      Виктор не подозревал, что амбиции красивой модельки распространяются гораздо дальше примитивной жизни гламурной бездельницы, повернутой на шопинге, светских тусовках и культе собственного тела. Получив статус жены солидного бизнесмена, Полина принялась с невероятным упорством грызть гранит науки. Поначалу муж не обращал на это внимания, считая, что наличие высшего образования поможет ей гордо держать красивую головку в солидном обществе. Но когда жена блестяще закончила факультет «Бизнес и финансы» и попросила отпустить на обучение в Англию, он понял, что это серьезно.
      Самому Баринову знаний не хватало. В своей работе он полностью полагался на директоров и управляющих, создав многоступенчатую систему информаторов. Однако он прекрасно понимал, что даже самый верный стукач не убережет от воровства, если хозяин не вникает в суть дела. После возвращения супруги он устроил ей небольшой экзамен, попросив провести аудиторскую проверку всех его владений.
      Полина справилась за месяц. При этом действовала настолько профессионально, что хозяину пришлось уволить четырех управляющих и еще двенадцать человек из низшего звена. Полина нажила себе первых серьезных врагов, зато Виктор понял, что в лице своей супруги приобрел ценного работника, и она делала все, чтобы доказать ему свою незаменимость.
      Очень скоро бывшая модель замкнула на себе аудит, маркетинговые исследования, налоговое планирование, учет инвестиционных рисков. Плюс всю рекламу, пиар, деловые презентации и прочие премудрости. Муж положил ей хорошую зарплату, не скупился на дорогие подарки, но Полина хотела большего. Она маниакально шла к своей цели, как пикирующий бомбардировщик, за штурвалом которого сидел бесстрашный камикадзе.
      Бизнесвумен не забывала о своей семье. Она вывезла мать и больного брата в Германию, где его лечили в хорошей клинике. Другому брату сделала рабочую визу в Испанию. Через три месяца он женился на уроженке Альмерии и осел на юге страны. О себе Полина также не забыла, прикупив через подставных лиц недвижимость в Европе.
      Между тем бизнес Баринова процветал. Когда их общему сыну Сереже исполнилось пять лет, папа включил маму в состав совета директоров, передав в ее пользование солидный пакет акций гостиничного бизнеса. Казалось, эта талантливая и упорная красотка добилась в жизни всего, но она совершила роковую ошибку, которая в итоге и привела ее на Смоленское кладбище.
      Полина завела роман с охранником. В этой среде – обычное дело. При таком сумасшедшем ритме жизни времени на секс всегда не хватает, да и Виктор в свои сорок восемь на этом поприще явно не блистал. А тут всегда рядом широкоплечий голубоглазый красавец с пластикой ягуара. Одного Полина не учла: слишком много вокруг невидимых глаз и ушей, слишком много врагов терпеливо дожидалось ее ошибки.
      Жену бизнесмена разрабатывали по всем правилам оперативно-тактической работы, с прослушками, наружным и скрытым видеонаблюдением. Правда, работа несколько осложнялась: Полина практически не имела подруг, полагая, что в ее положении это слишком большая роскошь. Дела мужа она вела почти безупречно, оставался лишь злосчастный охранник, а этого явно маловато. Красавца завербовали и поставили конкретную задачу: раскручивать объект на негативные отзывы о супруге. На это делалась главная ставка. Баринов обладал болезненным самолюбием, он еще мог стерпеть измену, но обсуждение его достоинств с каким-то сявкой…
      Сбор компромата затягивался, но враги обладали завидным терпением. Наконец досье, в котором реальные факты искусно сочетались с дезинформацией, легло на стол шефу. Учли все: и то, что Полина в этот момент находилась в Бельгии (отсутствующий всегда неправ), и плохое настроение Баринова. Реакция оказалась предсказуемой. Взбешенный бизнесмен срочно вызвал супругу на разбор и швырнул ей в лицо пачку фотографий.
      Полина умела держать удар, но в тот момент она поняла, что может лишиться не только своего положения, но и сына. С ледяным спокойствием она выслушивала оскорбления, продумывая пути к отступлению. К слову, она вела себя абсолютно верно. Муж находился в таком состоянии, что любая попытка оправдаться закончилась бы ее избиением. Виктор выпустил пар и велел ей убираться с глаз долой. Он сказал, что примет решение в ближайшие дни, а пока выводит ее из состава совета директоров.
      К счастью, Баринов отправился заливать свое горе в собственный ресторан, забыв установить за женой наблюдение. Согласие на вывоз сына за границу еще действовало. Той же ночью Полина с Сережей вылетели в Германию, оттуда, на машине, в Испанию, в небольшую виллу в тридцати километрах от Марбельи, о которой никто не знал.
      Жесточайшее похмелье Баринова усугубило известие о бегстве жены и сына. К вечеру он получил еще один удар: оказывается, львиная доля акций, принадлежавших Полине, перепродана конкурентам, так что два ресторана ему уже практически не принадлежали.
      Полина понимала, что люди мужа рано или поздно ее найдут. Она решила выехать с сыном в Канаду, оттуда в США, где рассчитывала затеряться в бескрайних просторах. Но судьба распорядилась иначе. Баринов не скупился на средства – лишь бы найти сына. Полину он мог бы отпустить, но – без Сережи. По стране рыскало несколько частных детективов, подключили российскую братву, местную полицию. Беглянку выследили за несколько дней до отъезда в Канаду.
      В тот день Полина в сопровождении двух охранников отправилась делать покупки. Через сорок три минуты она вышла из магазина, подошла к автомобилю и вдруг стала медленно оседать на землю. Один из телохранителей бросился к Полине, понимая, что ей уже ничем не поможешь, другой выхватил оружие, действуя чисто машинально. Пуля снайпера разорвала предсердия в клочья…
      Финал этой жуткой истории происходил здесь, на Смоленском кладбище, где заказчик убийства устроил шикарные похороны своей жертве.
      Баринов задвинул душещипательную, прощальную речь, в которой поклялся найти и покарать убийцу жены. Кто-нибудь, дайте ему волыну! Пусть засунет ее в рот и нажмет на курок.
      Я вновь услышал ее скорбные вибрации:
      – Сережа… Они его не привели. Не пустили проститься с мамочкой…
      Она сумела передать мне такую запредельную тоску, о какой люди даже не догадываются. Я представил себе годы, а может и столетия, которые ей придется скитаться в таком состоянии, и ужаснулся. Сколько таких скорбных историй, сколько несчастных душ, ищущих покоя или хотя бы собеседника.
      Меня спас сигнал, который послал мне Дэн. В тот момент я его почти любил.
      Сущность моего напарника выглядела гораздо бодрее.
      – Ну что, чудик астральный, как полеталось?
      – Почти освоился.
      – Вот и славненько. Вначале ты выглядел как облачко сигаретного дыма. А теперь совсем другое дело! Крепенький такой астрал истинного андрогина.
      – Жаль, что в таком состоянии послать тебя некуда…
      – Знаешь, мы читаем мысли друг друга. Ладно, пора домой. Или ты остаешься?
      Он не ответил.
      Сдается мне, что эту мрачную пьесу поставили специально для моего астрального бенефиса. Еще пара-тройка таких видеороликов – сам сдамся в психушку. После этой истории я зарекся: никаких больше кладбищ, старинных замков с убиенными обитателями, всяких там массовых захоронений… У каждого своя история, и все хотят ею поделиться.
 
      Возвращение в физическую оболочку оказалось болезненным, только болела душа, а не тело. Это как снова превратиться в жалкого узника, который сбежал из убогой темницы, вдохнул полной грудью воздух свободы, а теперь вынужден снова возвращаться в тесную затхлую камеру. Исчезли ощущение огромного могущества, возможность перемещаться с огромной скоростью, проскальзывая любые преграды, как пучок света через оконное стекло.
      Понадобилось какое-то время, чтобы мое «я» вновь освоилось в своем прежнем состоянии. С трудом я разлепил веки. Поначалу все предметы показались мне чужими, как декорации в сюрреалистическом спектакле. К счастью, это длилось недолго.
      – Ты что-нибудь помнишь?
      – Так и думал, первое, что я услышу на этом свете, будет твой голос.
      – И все же, это важно.
      – Так, беспорядочные осколки образов. Обрывки воспоминаний.
      – Постарайся восстановить в памяти полную картину.
      – Зачем? Ведь все, что имеет смысл там, здесь не имеет никакого значения.
      – Ошибаешься! Важен даже не сам трип, а возможность восстановить картину происходящего. Расшифровка следов памяти слишком схематична.
      – Ладно, постараюсь… Помню кладбище, хоронили молодую женщину. Потом… Ее душа над могилой. Дальше…
      Я чувствовал, как с каждой попыткой припомнить детали во мне росла тревога, страх, словно где-то внутри меня расширялась какая-то вредоносная субстанция. Пульс участился, на лбу выступил холодный пот, пальцы дрожали, как с глубокого похмелья…
      – Не останавливайся…
      – Макс, мне плохо.
      – Знаю, потом будет легче.
      – Модельное агентство… Вышла замуж за богатого человека… Что-то с бизнесом… Ревность… Кажется, он ее убил…
      Теперь добавилась головная боль. Она росла, пульсировала, вонзаясь в лоб острой иглой.
      – Нет… Больше не могу… Хватит меня мучить!
      – Хорошо, отдохни. Для первого раза достаточно.
 
      Макс наметил по одному трипу в неделю. Остальное время уходило на реабилитацию. В течение первого месяца нам надлежало жить внутри исследовательского центра, соблюдать режим, питаться по специальной диете. Что ни говори, а бесследно для здоровья такие трипы не проходили…
      Большую часть времени мы проводили в своем изолированном боксе, изредка встречались в центральном офисе, просто чтобы поболтать. Остальными услугами, включая автономный доступ Сети, мы пользовались, не выходя из наших «кают». Нас обрядили в незамысловатую хэбэшную одежду светлых тонов. Дэну пришлось расстаться со своими патлами, отчего он гораздо больше стал походить на существо мужского пола. Представляю, с каким душевным воплем прощался он со своей гордостью.
      Согласно указаниям Макса, я старался как можно меньше контактировать со своим напарником, особенно избегать разговоров о том, что каждый испытал в ином теле. Этот пункт мы выполняли с обоюдным рвением. Но вот что странно. После первого же полета агрессия к Дэну мало-помалу стала улетучиваться. То ли потому, что он какой-никакой, но все же напарник, то ли существование в астрально-ментальной форме лишало смысла все наши разногласия.
      Кристи, обычно живая и энергичная, превратилась в меланхоличную задумчивую особу. У нее появилась пугающая манера застывать и долго смотреть в одну точку. Даже униформа не вывела ее из образа готической девушки. Она часами сидела в кресле, по обыкновению подобрав под себя босые ноги, и с отсутствующим видом слушала гигабайты суровой музыки.
      Меня это беспокоило. Как-то я подошел к Максу:
      – Что происходит с Кристи?
      – Инерция потустороннего. Из всех нас она оказалась наиболее впечатлительной.
      – Макс, я тебя прошу, не делай ей вреда. Она мне очень дорога.
      В ответ – красноречивое молчание. Типа, не суйся не в свое дело, она уже взрослая девочка…
      Прошло две недели, и мы с Дэном снова заняли место на старте. Во втором трипе мы становились независимыми друг от друга. На весь полет нам отводилось двенадцать часов. Сигнал к возвращению давал слипер, который подключался к нашим астрально-ментальным сущностям. Как он это делал, одному Богу известно.
      Макс в тысячный раз повторил, чего нам следует опасаться и чего не следует делать совсем. Хотя оставалось неясно, каким образом он сможет нас проконтролировать.
      Душа Дэна излучала гораздо больше уверенности. Мы не стали тратить время на общение, обменялись парой дежурных фраз и разлетелись в разные стороны, даже не пожелав друг другу удачи. Теперь я понял, почему пары подобраны подобным образом: каждый из нас и помыслить не мог шпионить друг за другом. А раз такое дело, моя субстанция отправилась к «празднику моего сердца», любимой старушенции, из-за которой меня чуть не сгноили в психушке.
      В астрале время не имеет смысла, но, если следовать земным меркам, дело шло к вечеру. Павлина колдовала на кухне. Рядом торчало ненавистное животное по кличке Чедер, отрада соседки, – жирный неповоротливый кот, который только и делал, что жрал, спал, разбрасывал клочки шерсти и с упоением лизал собственную задницу. Он сидел в метре от хозяйки, плотоядно задрав хитрую мордочку вверх в надежде отхватить лакомый кусочек.
      При моем появлении Чедер что-то почуял. Поджав хвост, метнулся в угол, беспокойно нюхая носом воздух. Наконец уставился прямо на меня. Неужели он меня видел?! Где-то я читал, что котам доступен куда больший спектр восприятия.
      – Чеша, мальчик мой, что случилось?! А кто попросит у мамочки рыбки?
      Обычно при этих словах котяра стремглав летел к хозяйке, словно его не кормили пару недель. Но на этот раз Чедер даже не шелохнулся. Он пребывал в смятении, выбирая один из двух равнозначных вариантов: остаться на кухне, где его ожидала еда, или немедленно подчиниться страху и ретироваться в комнату, где стоял спасительный диван.
      Жадность победила. Чедер медленно подошел к хозяйке, но, как только получил свою рыбешку, стремглав бросился из кухни.
      – Чедер! Вот глупый кот!.. Попробуй мне испачкать ковер, поганец!
      Теперь я остался с Павлиной наедине. Напряженная спина, жесткий двойной затылок, седые волосы, собранные в пучок. Тело старушки окружал светящийся туман. Преобладали голубой, желтый, красный, коричневый и черный, остальные цвета были смазаны. Мысли не читались – находились вне зоны доступа.
      Я выбирал план мести. Можно, конечно, дождаться ночи, времени, когда Павлина нырнет в сновидения и ее телесная оболочка окажется беззащитна для проникновения. РЕМ-фаза сна вполне сойдет. Чем отвести душу: устроить ей дикую головную боль при пробуждении, гипертонический криз, сердечный приступ? Ну преставится она, и что дальше? Поселится сестричка со своим выводком, потом их изводить замучаешься… Астральное киллерство не по моей части. Опять же – техника безопасности… Макс несколько раз предупреждал: любое негативное воздействие на материальный объект несет в себе двойную, а то и тройную энергетическую отдачу. Оно мне надо? И что, оставить ее подлость без последствий? Павлина железобетонная, если выберет тактику измора, да при поддержке сестрички – вешайся, Владик!
      Но тут произошло нечто, заставившее меня отказаться от первоначального плана.
      В дверном проеме показался светящийся сгусток энергии. Своими очертаниями он напоминал большую кошку. В длину – метр или около того, высота – сантиметров шестьдесят. Я испытал негативную вибрацию, что в терминах физического тела можно описать как испуг. Сущность, не обращая на меня никакого внимания, в несколько прыжков преодолела кухню и прыгнула на мой стол, удобно устроившись рядом с хлебницей.
      – Эй, ты кто?
      – Сам.
      Я вспомнил рассказы о домовых.
      – Старый знакомый! Так это ты у меня в комнате постоянно хулиганил?
      – Не надо вещи разбрасывать. Я этого не люблю. Свинячить не надо. Кота обижать.
      – Эту тварь с сырным именем? Вообще, я обожаю животных, но, когда мне регулярно ссут под дверь, от этого любви не прибавится…
      – Меня ублажать надо: я дом охраняю от бед и разорения.
      – Ты в следующий раз инструкцию оставь по ублажению домовых. Ты лучше скажи, зачем ключи от машины за шкаф упрятал?
      – Ты не просил вернуть, только ругался.
      – Как это, не просил?!
      – Домовой, домовой, поиграл и отдай.
      – Я, вообще-то, в домовых не очень верю…
      – А сейчас?
      – Сейчас больше. Значит, ты спрятал ключи, я опоздал на работу, с которой мне пришлось уйти, потому, что я этого кота пару раз ногой поддел. Заметь: несильно.
      Сущность внимательно посмотрела в мою сторону. Странно, у меня возникло ощущение, что она может читать мои мысли. Я воспринимал лишь ту информацию, которую этот кошачий полтергейст считал нужным сообщить.
      – Кот не при чем. Это энергетика ваших отношений с женщиной. С хозяйкой. Много грязной черной энергии. Плохо. Не справляюсь…
      – Получается, я тебе не нравлюсь?
      – Нравишься.
      – А соседка?
      – Плохо. Черные мысли, зависть, злоба, грязь… Вы вдвоем – много мусора. Втроем – еще больше. Мне плохо. Могу стать злым…
      – Ты что, мысли мои читаешь?
      – Могу читать… Да. Сейчас хуже. Ты на другом плане. Хочешь сделать ей плохо.
      – Надеюсь, мешать мне не будешь?
      – Мешать не могу – ты на другом плане. Другие тебя поведут.
      – Куда поведут?
      – Черные. Станешь им служить.
      До меня вдруг дошел смысл фразы, которую напоследок сказал Макс, перед тем как послать нас в потустороннее: «И запомните: черные дела привлекают черные силы…»
      Домовой проворно спрыгнул на пол – раза в три быстрее обычной кошки – и исчез в дверном проеме.
      – И тебе до скорой встречи…
      Вот и познакомились. Надо будет прибраться в комнате и периодически его подкармливать, хлебом там или пряниками – парень, видимо, неплохой. Но это задачи отдаленной перспективы. Сейчас надо думать о другом. Получается, вредить напрямую – себе дороже. Но и прощать в данном случае – не выход. Павлина не из тех, с кем можно договориться. А что, если попробовать воспользоваться древней восточной… Или не восточной… Неважно… мудростью: «Если хочешь наказать врага – вручи неожиданный подарок, остальное сделает черт»?
      Надо сказать, память в таком состоянии работала отменно. Фактически я мог получить доступ к любой информации, какую когда-то слышал, видел, осязал, чувствовал… Я направил вектор воспоминаний в сторону Павлины и получил ментальную «распечатку»: все ее привычки, манеры, маленькие и большие слабости и другую шелуху, которая в обычном состоянии тут же забывается.
      Среди прочего меня заинтересовала одна деталь. Старушка ходила за пенсией в одно и то же время – часы можно сверять. По каким-то неведомым мне причинам она предпочитала Строительный банк. Еще одна странность: липовая блокадница и экс-депутат районного совета «народственных» депутатов (гирька на шее народа), она получала сравнительно солидную пенсию, но брала лишь минимальную сумму – остальное переводила на счет. Делала это не сразу – сперва брала пенсию в руки, нежно теребила бумажки, потом возвращалась к другому окошку и клала большую часть денег обратно на счет. Девицы за стеклом давно привыкли к этой странности.
      И вдруг… Меня осенило. Фигура мгновенно выскочила из фона. Теперь я четко знал, что делать.
      Я покинул квартиру, в которой действительно скопилось много энергетического мусора, и отправился полетать по городу. Аура Питера – это нечто!
 
      Я вернулся в этот мир. Необычно, тяжело, неуютно – меня опять запихнули в скафандр натужно-убогого бытия. Но – о, чудо! Память на прошедшие в астрале события на этот раз почти не исчезла. Пусть ускользнули некоторые детали, но главное осталось. Получалось, дело Макса не стояло на месте, выходило в точности, как он предполагал. Знал ли он о моем плане, меня не волновало.
      Спустя месяц Макс собрал нас: меня, Кристи и Дэна – в головной кают-компании и, как всегда, не без пафоса объявил:
      – Хочу вас порадовать, друга мои. Обследование показало: все параметры в норме, отныне нет необходимости летать попарно.
      – Йес!
      У нас с партнером это вырвалось почти одновременно. Я добавил:
      – Ты забыл сказать: полет нормальный.
      – Полет нормальный.
      Кристи не выразила бурного восторга. Вместо этого она спросила:
      – Что означает: параметры в норме?
      – Не утомляя вас медицинскими подробностями, скажу: ваши гностико-эмоциональные, когнитивные малоосознанно-бессознательные активации интегрированы в единую структуру без модально-специфических изменений.
      Я сделал три вялых хлопка в ладошки:
      – Вот это речь не мальчика, но мужа. Как я сам-то до этого не допер? Кристи, зайчик, комментарии нужны?
      Она покачала головой.
      – Полеты будут производиться не чаще раза в неделю. Время и дату можете выбрать сами.
      Я среагировал мгновенно:
      – Можно я в среду, двадцать четвертого?
      – Принято.
      У меня отлегло от сердца.
      Спустя семьдесят четыре часа я находился в Строительном банке. Стыдно признаться, но не удержался и заглянул в женский туалет, там такая деваха сидела! Поглядел на ее голую попку и стыдливо удалился.
      Объектом моего пристального внимания стала отдельная кабинка, она же касса, где клиенты получали наличку. До подхода Павлины оставалось двадцать пять минут. Десять, три… Вот он. В кабинку зашел грузный парень, по лицу – лет тридцать пять, по фигуре – хорошо за сорок. Особая манера неброско, но дорого одеваться выдавала состоятельного человека. Барсетку из великолепной кожи он поставил на полочку рядом с окошком, отдал кассирше паспорт. Через несколько секунд получил внушительную пачку денег и небрежно бросил ее в сумочку.
 
      Теперь настала моя очередь. Передо мной стояла задача воздействовать на материальный объект, точнее, на его память. Хорошим экстрасенсам не составляет труда выключить локальный очажок возбуждения клеток головного мозга – там, где хранилась память о барсетке. Однако сделать это, находясь на моем уровне, практически невозможно. Одну-две бесполезных попытки влиять на мужика я предпринял, но только ради самоуспокоения. Единственный вариант – каким-то образом его отвлечь. У меня имелся козырной туз в виде подключения к информационной базе данных. Выглядело это примерно так: я полностью отрешался от себя и тем самым превращался в нечто вроде чуткой антенны, улавливавшей тончайшие информационные потоки.
       Бизнесмен, занимается лесозаготовками, сложности с женой, с любовницей, увеличена печень, хламидиоз, но он об этом не знает, в последнее время подсел на выпивку…Так, это не то… Вот! Проблемы с партнером по бизнесу. Я вошел в эгрегор, сконцентрировался на его заместителе… И тут на его мобильнике прозвенел звонок.
      – Да…
      – Витя, у нас форс-мажор! Архангельск снова сорвал поставки.
      Мужчина заметался в тесной кабинке. Для его внушительной фигуры места явно не хватало. Он открыл дверь и выскочил из банка, взволнованный крайне важным разговором…
      – Ты что, не понимаешь, на какие бабки мы можем попасть?! Нет… Я не могу сейчас туда лететь! А ты сам не можешь?! Вот козлы!.. Ладно, жди меня в офисе, попробую разрулить… Быстро найди мне Степанова и юриста…
      Отчаянно жестикулируя, мужик вылетел на улицу, чуть не сбив с ног Павлину, метнулся к джипу и суетливо вырулил на проспект, подрезав светло-желтую «Ладу».
      Через минуту моя старушка проскользнула в банк, настолько шустрая и безликая, что сонный охранник воспринял ее как часть окружающей обстановки Она встала в очередь в крайнее окошко.
      Девушка за стеклом Павлину не узнала, ибо работала всего две недели. Отпечатав квитанцию, служащая передала ее кассиру. Павлина с каменным лицом отправилась получать свои три тысячи рубликов.
      Кабинка оказалась пуста. Юркнув в пластиковую дверь, она первым делом осмотрела тесный закуток – словно опер, работавший под прикрытием. И тут… Сердце сорвалось с места, как афроамериканец, решивший побить мировой рекорд. На полу прямо под окошком она заметила барсетку, впопыхах забытую бизнесменом. Она внимательно ощупала взглядом стены и потолок в поисках камеры слежения. Ничего не обнаружив, громадным усилием воли заставила себя немного успокоиться.
      Кассирша за стойкой не видела лица клиентки, на паспорт даже не взглянула – у девчонки своих заморочек хватало. Действуя на автомате, она сунула чек в окошко, отдала три банкноты и через секунду забыла о морщинистой руке, промелькнувшей перед ее взглядом.
      Действуя со скоростью пятнадцатилетнего подростка, Павлина наклонилась и молниеносно сунула барсетку в полиэтиленовый пакет из сетевого магазина «Пятерка». Осторожно открыла дверь и, нагнув голову, выскользнула из холла. Ни человек, ожидавший у кабинки, ни камера слежения не зафиксировали ее лица.
      Я по-настоящему восхищался этой женщиной. Запах денег настолько обострил ее реакции, что семидесятилетняя женщина на несколько минут превратилась в опытного диверсанта в тылу врага.
      В ее мозгах, обычно вязких и неповоротливых, с огромной скоростью вертелась одна мысль: смогут ли ее вычислить, если начнутся поиски, не ошиблась ли она, не привлекла ли внимание охранника или кого-нибудь из очереди. Другая половина сознания решала, что делать с документами, если они окажутся в барсетке. Как выгодно продать? Она еще не знала, есть ли там деньги, но каким-то звериным чутьем чувствовала, что в прилично отяжелевшем пластиковом мешке есть кое-что поценнее ее пенсии. «В любом случае, если вычислят, буду все отрицать», – решила она и, чтобы сбить со следа, удлинила дорогу домой, петляя закоулками и дворами. Я незримо последовал за ней.
      Взбежав по ступенькам на четвертый этаж, Павлина быстро справилась с замками. Только здесь, в тишине своей квартиры, она немножко перевела дух. Адреналин продолжал будоражить кровь, сердце билось в трэш ритме. Трясущимися руками она вытащила из пакета барсетку, осторожно расстегнула замок, словно в сумочке пряталась ядовитая змея. Заглянула внутрь. Ноги подкосились, и, если бы не стул, оказавшийся рядом, она обязательно бы влипла задницей в пол.
      Медленно, одну за другой она принялась вытаскивать из барсетки банковские упаковки. Одна, две, три… Всего восемь. В каждой сотня банкнот по пятьдесят евро. Сорок тысяч…
      – Господи…
      Павлина выдохнула это слово одними губами, но она ошибалась: за всем этим стояли я и черт, который мне помогал.
      Бизнесмен обнаружил пропажу слишком поздно – когда застрял в пробке по дороге в офис. На фоне крупной сделки, сулившей многомиллионные прибыли и готовой вот-вот сорваться, пропажа сорока тысяч выглядела булавочным уколом. И все равно – неприятно. Он вызвонил человека, послал его в банк. Тот прибыл на место только через два с половиной часа после пропажи. За это время через кабинку прошло около сотни людей.
 
      Первым делом Павлина позвонила сестре. Обе они, как две половинки мозга, не могли нормально функционировать по отдельности.
      – Тома, приезжай скорей!.. Нет, у меня все в порядке, приезжай, сама увидишь…
      Спустя сорок минут в прихожей раздался звонок. На пороге появилась младшая сестра – шестидесятилетняя дама с поредевшей шевелюрой, сквозь которую просвечивал розовый череп. Черты лица были такие же мелкие, как у сестры, но фигура гораздо полнее.
      Павлина быстренько затолкала сестрицу в комнату, словно опасаясь, что я установил в коридоре жучки. Но куда там самой навороченной шпионской аппаратуре до моего нынешнего состояния! Что мне двери, что мне стены?..
      Даже в своем логове Павлина из осторожности говорила вполголоса.
      – Вот… – Она откинула газетный лист, под которым в полном великолепии красовалась мечта подавляющего числа россиян. В Глазах Тамары промелькнул алчный огонек, лицо приняло сосредоточенное птичье выражение.
      – Ох… – выдохнула сестричка.
      – Кто-то оставил в банке.
      – Сколько?
      – Сорок тысяч.
      – А на наши?
      – Миллион четыреста.
      Чьи это деньги и надо ли их вернуть – таких вопросов у сестричек даже не возникало. Все, что лежало на этом столе, принадлежало их клану, и точка.
      Тома принялась щебетать на абсолютно не связанные между собой темы. Она говорила о чем угодно, только не о деньгах. Цель этого словесного поноса – снять общее напряжение, и ей это удалось. Младшая сестричка обладала такой замечательной глупостью, что даже в порыве душевного подъема не могла сосредоточиться на главном. Пустые слова лились сплошным потоком, а маленькие глазки тревожно наблюдали за реакцией сестры.
      – Ладно. – Павлина резко оборвала затянувшуюся болтовню. – Подумаем, что делать дальше, а пока – никому ни слова.
      Она убрала деньги в комод, ключ повесила на шею, но я уже знал, что это временная мера. Этой женщине не откажешь в умении прятать деньги, даже от своей сестры.
      Очень скоро скука выгнала меня из этой комнаты.
      Мавр сделал свое дело. Мавр может улетать.
 
      Прошла неделя, и я снова устремился на свою любимую делянку, куда так заботливо бросил семя раздора. Держать серьезную информацию в себе, да еще с такими куриными мозгами, как у Тамары, – это перебор, тяжеленные вериги на шее добровольного мученика. А посему сестричка Павлины тут же проболталась своему сыну, а у того имелась жена Рита, которая терпеть его не могла, но ценила за наследственную тупость и трудолюбие. Рита работала в небольшой риелторской конторе и уже в ближайшую пятницу, обнимая крепкое мужское тело, делилась информацией со своим молодым любовником. Стас, несмотря на свои двадцать восемь, имел за плечами две судимости и сидел на старом добром амфетамине. На тот момент он являлся посредником между одной охранной – сиречь бандитской – фирмой и риэлторскими конторами.
      – Значит, говоришь, сорок штук?
      Стас нежно провел по пышной, потерявшей упругость груди. Рита закрыла глаза, млея от удовольствия, а любовник уже прикидывал что к чему.
      – Этого соседа нашли?
      – Пропал. Больше месяца не появляется.
      – Как он умудрился из психушки выбраться?
      Рита хотела снова заняться любовью и поэтому ответила с легким раздражением:
      – Не знаю…
      Стас продолжал размышлять вслух, его рука переместилась с груди на мягкий живот.
      – Если сумел выбраться, значит, возни много. Родственники есть?
      – Кажется, мать с сестрой, где-то на Дальнем Востоке…
      – Да, возни много, – произнес он задумчиво. – А что у Павлины? Двухкомнатная в старом фонде?
      Рита вздрогнула, нежные пальцы любовника оказались на очень чувствительном месте. Продолжая ее ласкать, Стас держал тему за хвост:
      – Если у парня есть родственники, с квартирой возиться не будем. Возьмем комнату и ее сороковник. На круг минимум сотня кусков выйдет. Займись этим делом.
      – И что я буду с этого иметь?
      – Десять штук.
      – Пятнадцать.
      – Тринадцать и все, что накатаешь сверху.
      – Идет.
      – Уговаривай хрычовку. Как оформишь бумаги, дашь знать, я подключу своих.
      – А что с соседом будем делать?
      – Где он, этот твой сосед? Образец его подписи есть?
      – Достану.
      – Тогда не мне тебя учить. Нарисуешь бумажку о его согласии на продажу соседней комнаты. Идеально было бы всю квартиру загнать, да ладно…
      – Учти, Стас, подробности меня не интересуют. Если что – мы с тобой едва знакомы.
      – Само собой.
      Рита прижалась к любовнику, перекинула через него ногу и вздрогнула, застонав от удовольствия.
 
      Через пару дней Рита приступила к активным действиям: взяла свекровь и мужа за жабры и потащила к Павлине. Не без некоторых оснований Рита считала всю троицу законченными идиотами.
      Сели за стол. Хозяйка выставила жидкий чай, пряники недельной давности и сушки. Про торт, принесенный гостями, вроде как запамятовала. Сделав вид, что ничего не знает о счастливой находке, граничившей с кражей, Рита принялась рассказывать о «горящей» двухкомнатной квартире в Пушкине, которую она держит из последних сил.
      – И главное, сравнительно дешево! Сейчас и цен-то таких нет… Свежий воздух, красота… Сама бы взяла, но денег нет. Что-то соседа вашего не видно…
      Павлина пожала плечами. На ее остреньком сморщенном личике появилось приблизительно такое же лисье выражение, когда она увидела бесхозную барсетку. Слово «дешево» легко просочилось сквозь все заборы подозрительности и недоверия. Рита попала в точку: совковое мышление, надежное, как трехлинейка, сработало безотказно. Не давая жертве опомниться, она принялась развивать успех:
      – Лоджия, окна во двор, зелень… Сказка! И всего за сто тысяч! Вот если бы эту комнату продать и еще тысяч тридцать – сорок… Да что это я разболталась. Ваше-то как здоровье, Павлина Георгиевна?
      Хозяйка принялась методично ныть про свои болячки, про зубы – надо протезироваться, давление… ноги вот болят… и как же сейчас все дорого… вот недавно на рынок сходила, а там, Господи Иисусе: помидоры – восемьдесят рублей, баклажаны… Монотонные старушечьи жалобы действовали на собеседницу, подобно гипнозу, а в это время ее холодный расчетливый ум просчитывал варианты.
      Рита терпеливо слушала, хотя это давалось ей нелегко. Энергичная, хваткая женщина не выносила бессмысленной болтовни, но она умела ждать – качество, без которого немыслим хороший риелтор.
      Где-то через полчаса Павлина вдруг спросила:
      – Сколько, ты говоришь, надо денег?
      Аура Риты сверкнула радостным всплеском:
      – Я могу сторговаться за тридцать пять, деньги нужны срочно.
      Старушка снова принялась жевать узкие губы, пристально глядя на невестку своей сестры. Последняя сидела как восковая кукла, в голове одна мысль: «Когда же эта невестка уйдет, чтобы добраться до торта».
      – Я хочу посмотреть на квартиру…
      – Вы?!
      На лице Риты появилось прекрасно сыгранное удивление. Она поняла: одно неверное слово, намек на заинтересованность – и все пропало.
      – Нет, Павлина Георгиевна. Я и так хозяев задергала. Они предупредили, чтоб понапрасну не беспокоили. Тут у меня один клиент есть. Он обещал…
      Старушка перебила, сделав вид, что не расслышала:
      – У меня в Пушкине подруга живет, по дороге к ней заеду.
      – Ну, я не знаю…
      Повисло молчание. С возрастом даже самая лучшая хватка неминуемо превращается в паранойю. Однажды пробравшись в сознание, предательская мысль будет вертеться до тех пор, пока не разрушит все критические барьеры. Павлина решила, что кто-то хочет отобрать у нее жилье в Пушкине.
      – Я хочу посмотреть квартиру, – заявила она с непреклонным упрямством.
      – Хорошо. Завтра вас устроит?
      – Да.
      – Я позвоню. Ну ладно, мне, наверное, пора.
      Старушки радостно проводили гостью и достали из холодильника подарочный торт. Вот за этим-то десертом, изготовленным на заказ, они и приняли роковое решение.
 
      Около полудня Рита привезла Павлину на место. Все оказалось так, как она говорила: просторная двушка, большая кухня, много зелени – рай для пожилой женщины. Старушка проверила каждую мелочь: есть ли подсобные помещения, просторные ли, исправна ли сантехника, хороший ли балкон…
      – Вот только ремонтик не мешало бы сделать… – выдала она под занавес.
      Рита расхохоталась, но только про себя.
      – Поможем, Павлина Георгиевна.
      И замолчала, решила не форсировать события, терпеливо ждала, когда клиент созреет. Это произошло на обратном пути в районе Пулковской обсерватории. Павлина разлепила плотно сжатые губы:
      – Мне нравится эта квартира.
      – Сегодня я должна позвонить покупателю.
      В интонациях – безразличие, чуть приправленное удивлением.
      – Ну и что? Я ведь не чужой тебе человек?
      – Павлина Георгиевна, времени на раскачку нет, продавец уезжает за границу. Если вы даете принципиальное согласие, надо оформить на меня генеральную доверенность, чтобы встречная сделка прошла без посредников, так дешевле; внести аванс…
      С тем же успехом Рита могла сказать эту фразу на суахили.
      – А сколько это будет стоить?
      – Вам – ни копейки. Я все улажу так, что платить будет продавец.
      – Хорошо. – На лице Павлины появилось удовлетворенное выражение. Мысленно она уже прикидывала, как расставит мебель в своей новой квартире.
      Через пару дней Рита отвела клиентку к своему нотариусу. Словно что-то почувствовав, Павлина заколебалась. Рука зависла на полпути:
      – Здесь все правильно? Меня не обманут?
      Нотариус – солидный мужчина с благородной сединой на висках – знал, как поступать в подобных случаях. Он поправил галстук, строго взглянул на старушку:
      – Я официальное лицо и лично отвечаю за законность сделки.
      Павлина съежилась под этим жестким взглядом, напоминавшим плакат времен Гражданской войны: «Ты записался добровольцем?!» Вот так: совковый страх годами не выветривается.
      – Да, да… понимаю.
      Павлина принялась выводить свои закорючки в нескольких местах.
      Получив генеральную доверенность, Рита сделала полдела. Остальное – всего лишь технические формальности. Голова старушки превратилась в горячий початок кукурузы, обернутой ватой. Вместо того чтобы внимательно следить за процессом купли-продажи, она бегала по мебельным магазинам, подыскивая новый спальный гарнитур, словно собиралась под венец. Она и в самом деле подумывала о работящем тихом отставнике (в идеале – военном моряке), с которым она могла бы смело, рука об руку пойти навстречу дряхлости и болезням.
      Павлина подписывала все, что ей подсовывала Рита. В какой-то момент мне даже стало ее жалко, но локомотив разводки уже летел на всех порах навстречу катастрофе.
      Приватизация с последующей продажей прошла в кратчайшие сроки. Комната ушла за семьдесят тысяч. Павлина отдала тридцать восемь из тех, что в барсетке, и со дня на день ожидала переселения в новую квартиру. Вот только продавать ее никто не собирался, тем более за такую сумму.
      Акт купли-продажи, свидетельство о приватизации квартиры, деньги и даже паспорт – все это и прочие документы, которые надо беречь как зеницу ока, на какое-то время оказались под контролем риелторши. С этого момента к процессу подключались бандиты.
      Пока старушка бегала по мебельным и хозяйственным магазинам, решался вопрос о том, оставлять ли ее в живых или дать возможность загнуться самой. Я незримо следил за всем происходящим. Никакой жалости, никакого сожаления. Она сама выбрала свою судьбу.
      Небольшой ресторанчик, стилизованный под кают-компанию. За столиком двое мужчин, лет под сорок. Один коренастый, светлый ежик волос надвинулся на низкий лоб, второй – полная противоположность: щуплый, с небольшой интеллигентной бородкой и серыми, немного испуганными глазами.
      Он пытался казаться уверенным, но явно опасался своего собеседника:
      – В принципе, все можно. Особенно в таком возрасте. Никакая экспертиза не докажет.
      – Сразу старуху упаковывать нельзя. Надо сделать так, чтобы по-любому не подкопаться.
      – Вот… Пораскинь мозгами.
      Коренастый протянул через стол пухлую карточку из районной поликлиники, а сам, чтобы чем-то заняться, разлил по рюмкам коньяк.
      Партнер пролистал медкарту:
      – Сердечко у бабульки – дай Бог каждому… Так… Варикозное расширение вен, гипертоническая болезнь второй степени. Ага, вот: четыре года назад перенесла микроинсульт… Чудненько, был микро, сделаем макро…
      – Жить будет?
      – Стопроцентной гарантии никто не даст, но думаю, сразу не помрет.
      – Лады.
      – Теперь о бобах. Сделаешь все как надо, получишь бонус.
      – Я без аванса не работаю.
      – Будет тебе аванс.
      – Сроки?
      – Неделя, я тебе позвоню.
      На этом разговор о делах закончился.
 
      Спустя три дня Рита появилась в теперь уже бывшей квартире Павлины, одарила старушку лучезарной улыбкой:
      – Ну что, Павлина Георгиевна, завтра переезжаем? Старушка, вконец измотанная переживаниями, тревожно посмотрела на гостью:
      – Все в порядке?..
      – Конечно. Только у меня для вас сюрприз. Сейчас там бригада работает, делает в вашей новой квартире косметический ремонт.
      В глазах пожилой женщины появился страх:
      – Это же дорого!
      – Не беспокойтесь, все оплачено. Только есть один нюанс. Недельку-другую придется пожить на даче.
      Глаза Павлины синхронно заметались, как две крохотные мышки, загнанные к клетку:
      – Почему? Я никуда не поеду!
      – Ну что вы так волнуетесь? Квартира-то уже ваша. Вот копии документов…
      Старушка бегала глазками по бумагам, не понимая ни строчки, но прилично сделанные фальшивки ее успокоили.
      Рита достала из сумки две баночки икры, семгу, буженину, две палки твердокопченой колбасы, бутылку шампанского:
      – Может, чайку?
      – А?..
      Павлина разыграла роль маразматической, плохо соображающей старухи, но ее зрачки мгновенно сфокусировались на деликатесах. Она тут же сгребла их в охапку и унесла на кухню. Рита с довольной улыбкой уселась на диван. Через какое-то время бывшая хозяйка вернулась с чаем и двумя бутербродами; количество икринок на каждом из них умещалось на пальцах двух рук.
      Рита сделала вид, что не заметила хозяйской «щедрости»:
      – Понимаете, уже месяц прошел, новые хозяева этой комнаты всю плешь проели, дольше ждать отказываются.
      – А куда я вещи дену?
      – Часть на дачу перевезем, часть на новую квартиру. Все бесплатно…
      Последние два слова действовали на старушку подобно магическому заклинанию, Рита повторяла его как можно чаще.
      Скрытность и подозрительность Павлины сыграли с ней плохую шутку. Никто, даже ближайшие соседи не знали, что она собирается переезжать. Стояла середина апреля. Погода вела себя как обкурившаяся малолетка: сегодня оттепель, завтра холодрыга, послезавтра мокрый снег. Дачу хорошо протопили, забили холодильник продуктами, так что старушка чувствовала себя великолепно. К тому же рядом находилась сестра, с которой они обсуждали планы на будущее.
      Прошла неделя-другая, Рита не появлялась, ее мобильник молчал. Павлина начала нервничать, как следствие – скачки давления, а тут еще передача по телевизору о том, как кидают с квартирами доверчивых стариков. Наконец прозвенел долгожданный звонок от родственного риелтора.
      – Завтра с утра приезжаю, ждите, – коротко бросила Рита и повесила трубку.
      Павлина очень плохо спала, впрочем, это даже сном не назовешь – так, поверхностное скольжение по ночным кошмарам. Тамара измерила сестре давление: сто шестьдесят на сто десять. Она покачала головой, но ничего не сказала – более бездарной сиделки трудно себе представить.
      Гости прибыли в районе трех часов дня. Рита привезла с собой незнакомого мужчину (того самого, что сидел в ресторане и договаривался насчет аванса).
      – Познакомьтесь, это Виктор Романович, прораб. Он руководил работами в вашей квартире. Ремонтик, я вам скажу, просто загляденье.
      Старушка почти враждебно взглянула на мужчину:
      – Что-то вы долго.
      Тот старался выглядеть бодрячком:
      – Старались как могли. Сами понимаете, за одно возьмешься, другое появится…
      Ничего понимать, а тем более вникать в суть дела Павлина не желала. Ее даже не интересовало, с каких денег прораб и его команда получали вознаграждение. В голове еще сидела память о депутатском прошлом: бесплатных поездках в санаторий, ремонтах за государственный счет…
      Невестка сестры выкладывала на стол гостинцы, женщина весело щебетала:
      – Дождались, Павлина Георгиевна, ремонт почти закончен, через пару деньков можно вселяться. Я и приехала затем. Чтобы отметить, ну… и бумажки насчет ремонта подписать.
      Хозяйка насторожилась:
      – Какие бумажки?
      – Да ерунда, формальности, по поводу оплаты строителям…
      – У меня нет больше денег!..
      Она сказала это твердым, не терпящим возражения голосом, как центурион, отдающий приказы своей центурии. В тот момент старушка вспомнила о припрятанных пяти тысячах евро и еще как минимум десяти, накопленных суровой аскезой.
      Рита всплеснула руками:
      – Что вы, тетя Павлина, какие деньги?! Бумажки нужны для отчета в риелторскую фирму.
      Сели за стол, но на этот раз Рита не дала припрятать принесенные продукты. Отдала только мясо, якобы для жарки. Она достала бутылку вина и легкую закуску: овощи, фрукты, оливки, колбасу в нарезке, сыр. Хозяйка расщедрилась на бокалы и тарелки с желтыми пятнами от старости.
      Рита делано удивилась:
      – А почему только три?
      – Я плохо себя чувствую.
      – Ну ладно, тогда томатный сок. Натуральный, без консервантов.
      Рита хорошо знала, что Павлина никогда от него не откажется. Она налила полную чашку красного напитка.
      – Выпьем за удачную покупку квартиры. Кто-кто, а вы, тетя Павлина, ее заслужили.
      Лицо старушки покраснело – не то от удовольствия, не то от высокого давления. Она осушила свою чашку с соком и тут же налила другую. Мужчина опасливо покосился на Риту. Потом чуть наклонился к ней и прошептал:
      – Не больше трехсот граммов, иначе – перебор.
      Рита воскликнула:
      – Я вот тут фотографии ремонта принесла. Хотите посмотреть?
      Павлина отвлеклась от сока, как голодная дворняга от своей кости, к которой приближался бульдог.
      Рита принялась рыться в сумочке. Прошла минута, другая.
      – Куда же я их положила…
      Мужчина внимательно наблюдал за хозяйкой дома. Внезапно она вздрогнула, глаза подернулись дымкой. По резко изменившейся ауре я понял, что она испытывала. Страшнейшая головная боль иглой пронзила голову, уши словно забили ватой, зрачки съехали вправо, рот приоткрылся, длинная, красная от сока слюна прочертила траекторию по подбородку, лицо приобрело бардовый оттенок. Павлина издала нечленораздельный звук и стала заваливаться на бок. В комнате распространился острый запах мочи. Мужчина едва успел вскочить со своего места и поддержать обмякшее тело:
      – Скорее! Помогите!..
      Павлину дотащили до кровати. Она пыталась что-то сказать, но получалось только «меа… мео…» Затем потеряла сознание.
      В ближайшие сорок минут все присутствующие делали что угодно, только не оказывали необходимую помощь, причем гости – сознательно, сестра находилась в ступоре. Мужчина зачем-то принялся мерить давление, Рита меняла мокрые повязки на лбу. А время шло. Наконец вызвали «скорую». Поскольку дело происходило на даче, то к пожилой пациентке ехали час сорок. Таким образом, время первой помощи было безвозвратно упущено. Фельдшерская бригада оказалась хорошая. Ребята честно старались помочь.
      Исходя из собственного опыта, парень прекрасно понимал, что жить ей осталось всего ничего, но по инерции приговаривал:
      – Ничего, все будет нормально. Вон, Уинстон Черчилль перенес инсульт в пожилом возрасте. После этого снова стал премьер-министром Великобритании… Сейчас укольчик сделаем, немного отдохнете, а завтра утром как огурчик встанете.
      Потенциальный «огурчик» смотрел на врача полубезумным взглядом в тщетных попытках расшифровать хоть одно слово. Обширное поражение коры левого полушария головного мозга захватило зону Вернике и Брока. Старушка не могла не только говорить, но и понимать чужую речь. Веки отяжелели, и Павлина погрузилась в сон.
      Рита озабоченно спросила:
      – Доктор, что с ней?
      – Сочувствую. По клинической картине похоже на геморрагический инсульт. Правосторонний гемипарез, афазия…
      Врач мог бы сказать проще: все, ребята, вешайтесь! В лучшем случае – частичный паралич, нарушение речи… Но он щадил чувства втайне ликующих родственников, объясняя состояние чисто медицинскими терминами.
      – Гипертонией страдала?
      – Да.
      – Типичный случай. Ну что, надо везти…
      Врач сделал паузу. Обычно родственники выражали желание ехать вместе (что не разрешалось) или отвезти старушку в хорошую больницу. И тот и другой вариант стоили денег.
      Рита отвела мужчину в сторонку. Разговор не мог слышать никто, кроме меня, конечно, но астральные сущности – не в счет.
      Все вышло так – не подкопаешься. Внешне – никакого криминала. Обычный ужин в кругу семьи, внезапный удар. От этого и те, кто помоложе, умирают.
      В областной больничке Павлину положили в коридор, где она тихо скончалась на третий день, так и не дождавшись надлежащего медицинского ухода. Кот Чедер перешел к сестре Павлины. Он, наверное, и разницы не заметил…
      Жалел ли я соседку? Скорее, нет. После того что она со мной сделала, угрызений совести не испытывал. Да и с какой стати? Пусть я способствовал забывчивости бизнесмена, но барсетку-то украла она.

      Принято считать, что все в жизни спето, сказано, написано. Каждый последующий лишь повторяет предыдущего – по третьему, четвертому, пятому, энному кругу. А вот и нет. С каждым новым рождением начинается уникальный роман души с собственным телом. В десятилетнем возрасте я понял, что зависим. В тот день умерла моя любимая крыса по кличке Шура. Мир перевернулся, горе от утраты затмило все его хорошие стороны. Из меня словно вынули кусочек души, осталась пустота, ее надлежало заполнить. К счастью, в доме появился кот.
      Размышления над бренностью жизни привели меня к идее тотальной зависимости как неотъемлемой части существования подавляющего числа людей. И я принадлежал к их числу. Удивительно, но со временем привязанностей не стало меньше. Менялись их структура, вектор, уровень сложности – такие большие и маленькие мозговые программки, тесно взаимосвязанные между собой и превращающие жизнь в цепочку стереотипных поступков.
      Я зависел – от женщин, секса, Макса, телефонных звонков, хорошего коньяка, необходимости ежедневно получать тупую информацию, пережеванную незримыми властителями умов, – от десятков разных вещей, без которых жизнь казалась скудной и неполноценной. А сколько энергии уходило на бесплотную борьбу с нежелательными привычками!
      Я знавал людей, которые подчиняли одной зависимости – алкоголю или наркотикам – все остальные. Если человека вообще избавить от зависимости, что от него останется? Уравновешенность, кристальная ясность ума, кипучая энергия? Получится какой-то другой вид.
      Побывав в потустороннем, я заполучил новую зависимость. Здесь, в физическом теле, мне никогда не удавалось сделать что-либо хорошо с первой попытки. Получалось со второй, с третьей попытки, иногда вообще не получалось, но сразу – никогда. Даже если дело поначалу спорилось, на каком-то этапе всегда находился изъян. Там, за пределами биологической оболочки, все получалось гладко, легко, без помарок. Все писалось набело, как фрески на мокрой штукатурке.
      С каждым полетом в астрал что-то неуловимо менялось внутри меня. Я стал избегать смотреть на себя в зеркало. Даже брился на ощупь. Последний раз мне довелось увидеть свое отражение, когда история с Павлиной находилась в стадии дебюта. Лицо вроде то же, даже помолодел без выпивки и сигарет. Но вот глаза… Что-то неуловимо изменилось в их выражении. В первый момент мне показалось, что оттуда, из зеркала, на меня смотрит двойник. Я действительно испугался, как человек, узнавший о страшном, но еще не окончательном диагнозе. Что, если изменения продолжатся, пройдет полгода, год… А дальше… Здравствуй, томинокер из романа Стивена Кинга, некогда откликавшийся на имя Влад. Приходилось постоянно отгонять от себя эти мысли, но они продолжали лезть во все щели.
      Весьма возможно, сказались эти переходы туда-сюда, которые я теперь мог совершать когда вздумается. За эти несколько месяцев техническое обеспечение усовершенствовалось невероятным образом. Никаких масок, проводов, ведущих от тела, незримых наблюдателей, сидящих за зеркальным стеклом, слиперов и тому подобного. Полная свобода: заходи, когда хочешь, в лабораторию, садись в специальное кресло, надевай на голову хитрое приспособление с особыми нанодатчиками и включай компьютер, программа запускалась автоматически, стоило только распознать того, кто к ней допущен.
      На экране транслировались малопонятные образы, мелькали какие-то цифры, беспамятство наступало мгновенно, как переход через незримую границу. Я даже толком не понимал, продолжаются ли мои полеты или это выход в астрал. Но разве можно заказывать сны и оттуда влиять на события, происходящие здесь. Макс совсем перестал за нами следить. Из этого я понял, что вся информация о наших полетах тщательно фиксировалась в базе данных.
      Пугало то, что с каждым полетом меня все меньше привлекала физическая оболочка. И то, что мне позволено: пить, есть, спать, трахаться… Хотя нет, последнего тело беспощадно лишили. Раз или два я пробовал подкатиться к Кристи, но та довольно жестко пресекала малейшие поползновения. Вся в новом образе колдуньи. Осталась верна своим инфантильным экспериментам.
      И я направил свое тонкое тело в квартиру, где жила Маша. Говорят, любовь не пользуется черновиками, в моем случае все наоборот. Понадобилось два с половиной года, чтобы понять, что эта девушка мне дороже всех на свете. Но за это время могло произойти все что угодно. Она могла выйти замуж, иметь целую кучу блестящих поклонников, да мало ли что…
      Мизансцена меня не порадовала. В этот поздний час огромная четырехкомнатная квартира пустовала. Предположим, старики на даче, а где Маша, где маман?
      Я собирался покинуть квартиру, в которой так и не успел толком побывать в своей физической оболочке, как в прихожей послышался звук отпираемой двери. Точнее, до меня донеслись вибрации, так как орган слуха отсутствовал.
      Тамара Михайловна вошла в комнату, скрытый в полу датчик включил свет. Несмотря на свои сорок с хвостиком (длина хвостика держалась в тайне), она хорошо сохранилась: подтянутая фигура, стройные ноги. На породистом лице выделялись большие глаза, но не такие, как у Маши, лучившиеся добротой и подкупающей наивностью, а, скорее, жесткие. Радужные оболочки четко очерчены, с живым блеском, по китайской физиогномической классификации – «глаза дракона», как правило, принадлежащие властным и авторитарным людям. Даже здесь, в домашней обстановке, она вела себя так, словно находилась под прицелом телекамер. Ни одного лишнего движения: четкость, отточенность, аккуратность, необходимая достаточность. Казалось, внутри запрятан отлаженный механизм.
      Глядя на нее, я никак не мог понять, как у этой жесткой бизнес-леди мог уродиться такой нежный цветок, как Маша, вздрагивающая при звуке бранного слова.
      «Миссис Безупречность» с точностью автомата произвела две-три сотни необходимых движений и через час расположилась в халате на белом кожаном диване. Посмотрела телевизор (ровно десять минут, чтобы узнать сводку новостей), залезла в Интернет, сделала пару звонков по телефону. Мило, конечно, но где же дочь?
      Я попытался мысленно настроиться на ментальный план Маши. Похоже, удалось. Женщина взяла трубку:
      – Да…
      – Мамочка, это я, как у тебя дела?
      Голос женщины потеплел, но самую чуточку:
      – Немного устала. Мы завтра встречаемся?
      – Да, конечно, я и звоню, чтобы уточнить.
      – Понятно. Значит, просто позвонить матери, узнать, как у нее дела, ты не в состоянии?
      Так, поперли невротические штучки…
      – Я же звонила…
      – Если не ошибаюсь, я удостоилась такой чести два дня назад.
      – Мамочка, у нас новый препарат, очень много работы…
      – Все ясно.
      Снова прокурорский тон. Мне захотелось задушить эту женщину с ее подлыми манипуляциями. Она явно вымещала на дочери недостаток детской любви.
      Разговор свернул в деловое русло. Договорились встретиться в пиццерии в центре города. Я не смог пробраться в ее мысли, но понял, что Маша здесь больше не живет. Может, вышла замуж? Правда, что-то мне подсказывало, что этого не произошло. Такие, как Тамара Михайловна, используют зятя в качестве дополнительного рычага в контроле за дочерью. Разговор о нем зашел бы обязательно.
      В полуденный час в пиццерии сидело всего несколько человек. Маша по привычке выбрала столик у окна. Девушка, которую я некогда сжимал в объятиях, стала еще красивей. Ее внешность не могла оставить равнодушным. Она одухотворяла и восхищала или, наоборот, – оскорбляла, подавляла, озлобляла, наполняла завистью всех представительниц слабого пола, находившихся рядом. Цепкий ласковый взгляд барменши выдавал убежденную лесбиянку. Она безнадежно молила о крупице внимания.
      Маша немного похудела, глаза стали больше и печальнее, волосы все так же обнимали плечи (она не сменила прическу – это вселяло надежду), руки нервно крутили стакан с соком. Мать, как всегда, опаздывала, дочь это всегда раздражало, но таковы правила семейной игры.
      Внезапно она замерла, словно охваченная внезапным предчувствием, и посмотрела прямо на меня, вернее, на пустое место за соседним столиком, где я так вольготно расположился. Цвет ее ауры изменился. Она что-то почувствовала, как кот Чедер, который пережил свою хозяйку. Несомненно, эта девушка обладала паранормальными способностями.
      Чтобы исключить случайность догадки, я переместился за соседний столик, ее взгляд последовал за мной, и на этот раз в нем притаился страх. К счастью, меня выручила мамаша.
      – Маша…
      Громко, на весь зал, прямо с прохода, чтобы все обратили внимание.
      – Привет, мам…
      Тамара Михайловна величественно отодвинула стул, брезгливо обтерла его салфеткой, прежде чем доверить ему свою задницу.
      – Ты сегодня как-то странно выглядишь, у тебя ничего не болит?
      Занимаясь аптечным бизнесом, Тамара Михайловна мало что смыслила в медицине, зато знала сотни препаратов и считала себя крупным знатоком различных болезней.
      – Все в порядке, мам.
      Чтобы не отвлекать дочь своим незримым присутствием, я переместился в сторонку, заняв место рядом с барменшей.
      Разговор касался чисто деловых вещей, словно встретились не мать и дочь, а два бизнес-партнера, обсуждающие очередную сделку. Судя по всему, Маша работала в фармакологической фирме, речь шла о новом французском антидепрессанте, только что выброшенном на рынок. Я не стал вникать в детали, вместо этого переместился на тесную кухню, где молодой парнишка-повар тискал хорошенькую девчушку лет шестнадцати. Он все время норовил облапать ее ягодицы, она хихикала:
      – Сашка, перестань, что ты делаешь?!
      Парень не на шутку возбудился, но в это самое время девчонку позвали в зал. Облом…
      Я вернулся как раз вовремя. Разговор о делах подошел к концу. Мать манерно поднесла чашку кофе к губам, сделав микроскопический глоток, спросила:
      – Кстати, как там Виктор?
      Маша поморщилась:
      – Никак…
      Родительница перешла на назидательный тон:
      – Послушай, девочка моя, это прекрасный парень. Перспективный, из обеспеченной семьи, учился за границей…
      – Мама! Я же тебя просила не вмешиваться.
      – Послушай, мне все-таки небезразлична судьба моей дочери.
      Лицо Маши приняло страдальческое выражение.
      – Симпатичный парень с серьезными намерениями. Большая квартира, загородный дом, карьерный рост, наконец. Чего тебе еще надо?!
      – Я его не люблю…
      – Здравствуйте, приехали! Любовь, знаешь ли, как та кобыла: резво стартует и быстро выдыхается.
      – Прошу тебя, давай сменим тему.
      Та пропустила слова дочери мимо ушей.
      – А кого ты любишь? Того докторишку-неудачника, который исчез два с лишним года назад? Или, может, его сумасшедшего дружка?
      Мне еще больше захотелось задушить эту бабу, которая распаляла сама себя. Лесбиянка за стойкой бросала на ораторшу взгляды, полные ненависти и презрения.
      – Тебе скоро двадцать три года. Смотри, деточка моя, молодость пройдет, потом будешь локти кусать…
      На лице Маши появилось упрямое выражение. Так происходило всегда, когда что-то выводило ее из себя. Мать прекрасно знала, что родная дочь ненавидела, когда ее так называли. Никакого крика, никакой агрессии – только молчаливое несгибаемое упрямство.
      Бизнесвумен сообразила, что сморозила полную ахинею, и чуток сбавила обороты:
      – Я тебе только добра хочу. Неужели ты этого не понимаешь?
      – Понимаю, мама.
      – Почему ты отключаешь телефон? Вечером до тебя не дозвониться.
      Маша пожала плечами:
      – Много звонков.
      – А если со мной что-нибудь случится?
      – Хорошо, мама, я заведу для тебя отдельную симку.
      В какой-то момент я понял, что мать завидует дочери, – совсем немножко, но и этого вполне хватало, чтобы портить ей жизнь. К счастью, Маша это понимала.
      – Тебя подвезти?
      – Нет, мама, спасибо. На улицах пробки, а мне в другой конец города.
      Именно на такой ответ Тамара Михайловна и рассчитывала. Высокомерно подозвав официантку, она расплатилась за кофе, села в свой «БМВ» и укатила. Эта женщина умела портить настроение.
      Маша зябко повела плечами, натолкнулась на молящий взгляд лесбиянки – одна секунда, молниеносное озарение. Она чуть качнула головой, пресекая попытки к знакомству, сняла с вешалки пальто и вышла на улицу.
      Метро, маршрутка, десять минут до подъезда. Странно, обычно она всегда ловила тачку. Видимо, однажды нарвалась на какого-нибудь ублюдка. Я за ней. Панельный дом, сто тридцать седьмая серия, четвертый этаж, однокомнатная квартира – хоромы «развитого социализма». Лачуга по сравнению с квартирой, где она родилась. Зато очень уютно: хороший ремонт, чистота, порядок, коврики, цветочки, огромная телевизионная панель и очень приличная музыкальная система. Такое на зарплату врача не купишь…
      Маша приняла душ. Я не стал подглядывать, хотя так и подмывало заглянуть в ванную.
      Она вышла в розовом махровом халате, прекрасная, как древнегреческая богиня. Уселась на диван (такой же белый, как у матери), подобрала под себя ноги, направила пульт в сторону настенного экрана. В этот момент прозвенел звонок.
      – Я слушаю.
      На том конце был мужской голос:
      – Маша, это я.
      – Привет.
      – Ты же обещала позвонить, собирались вместе поужинать…
      – Витя, я очень устала. К тому же мы встречались сегодня с мамой.
      – Как она?
      – Спасибо, хорошо. Разве ты не в курсе? Ты у нее в фаворе. Пиарила изо всех сил.
      – Я бы предпочел, чтобы это качество передалось по наследству.
      – Может, я папина дочка.
      – Скорее, причудливое сочетание генов.
      – Это что, комплимент? Тогда спасибо.
      Судя по тону, этот Виктор ей совсем не нравился. Я ликовал.
      – Можно, я к тебе заеду? Посидим немного, и я испарюсь.
      – Нет.
      – Хорошо, когда мы встретимся?
      – Не знаю, может, на той неделе. А тебе не кажется, что ты напрасно теряешь время?
      – Для тебя мне ничего не жалко.
      Молчание. Выждав паузу, мужчина продолжил:
      – Маша, мне надо серьезно с тобой поговорить.
      – Я ненавижу серьезные разговоры, но если ты настаиваешь…
      – На той недельке я слетаю в Лондон, и мы встретимся.
      – Хорошо.
      Последнее слово Маша произнесла почти радостно, словно пыталась как можно дальше оттянуть неприятные объяснения с влюбленным в нее парнем. Ну уж нет!.. Мамашина «хорошая партия» пролетает, как великий заирскии народ, – теперь я ее никому не отдам.
      Трубка зазвонила вновь. На этот раз это была подруга. Отняла полчаса. Следом – топ-менеджер компании. Одновременно кто-то звонил на мобильник. Доброта ее погубит… Все хотели говорить с ней, все хотели услышать ее мягкий грудной голос, успокаивающий, обволакивающий. Почему она не психотерапевт? За это бабки надо платить – по сто долларов в час.
      Не отрываясь от телефона, она приготовила птичий ужин, состоящий из фруктового салатика и зеленого чая. В половине двенадцатого Маша отключила все телефоны. Кто сказал, что красота – это счастье? Люди, в массе своей лишние, безжалостно расхищали ее свободное время.
      Маша скинула халатик, и я почувствовал себя престарелым онанистом, вооруженным мощным биноклем, – сидит себе невидимый в кустах неподалеку от пляжа и подглядывает за юными девицами в бикини.
      Маша юркнула под одеяло, прочитала пару страниц какого-то отчета, зевнула, прочитала еще одну страничку и выключила лампу.
      Я подождал, когда ее дыхание стало тихим и мерным, как шепот морской волны. Она спала, укрывшись от жизни своим одеялом. Спала как ребенок. Никаких ангелов-хранителей, никаких домовых поблизости не наблюдалось. Тишина и покой. Я терпеливо дожидался той фазы, когда мог проникнуть в ее сон.
       Вечер, затерянный пляж, теплый ветерок приятно ласкал кожу. Мягко шелестели волны, нашептывая древнюю песню любви. Одна, совершенно обнаженная, сама удивляясь своей смелости. Купальник сиротливо валялся на песке в нескольких шагах. Ей казалось, кощунственно лежать под вечной россыпью алмазных звезд в какой-то тряпке, купленной в питерском магазинчике.
       Пальцы… Они вышли из-под контроля. Какой-то остаток здравого смысла пытался кричать: остановитесь, пожалуйста, так не правильно. Но они и не думали исполнять приказания – слишком много «за» и так мало «против». Коснулись обнаженной груди. Она медленно чертила замысловатые спирали, в эпицентре которых пылали соски. Большой и указательный пальцы сжали их почти до боли. Она услышала свой стон. Песок прошуршал под отступающей волной. Спина выгнулась, правая рука пустилась вниз в пьянящей прогулке по трепетавшему животу, и дальше вниз, где все давно пылало, требовало, умоляло. Она пыталась собрать остатки воли, но тело уже не подчинялось приказам командного пункта. Пальцы проскользнули в источник наслаждения, горячие волны пробегали по телу, стучали в висках, в груди…
       Шуршание песка. Совсем близко… Кто-то приближался к тому месту, где она лежала. Одеваться поздно. Сердце стучало, как молоток. Она зажмурила глаза, старалась не шелохнуться в последней надежде, что ее не заметят.
       Когда открыла, не поверила своим глазам.
      –  Ты?! Откуда?!
       Я приложил палец к губам.
      –  Не спрашивай.
       Маша не могла пошевелиться, глаза сверкали, отражась в звездах. Я опустился на колени и припал к ее мягким губам. Они отозвались, сперва робко, потом все более страстно. Гибкие руки обвили мою шею, грудь опускалась и опадала, сердечко стучало, как сумасшедшее.
       Даже там, в нашу первую ночь в гостинице, мы не могли отдаться друг другу полностью. Рядом находились какие-то люди, машины, город, суета… Теперь она в полной моей власти. Здесь, во сне, мы сняли друг друга с предохранителей и упивались своими тайными фантазиями, дарили себя без остатка, стали одним целым, и этот любовный ураган не заканчивался очередным оргазмом, казалось, этому не будет конца…
       Но время диктовало свои правила. Последний поцелуй – и я исчез. Ослабевшая и счастливая, она направилась к воде. Море древнее и мудрое приняло ее в свои объятия, ибо только оно могло породить богиню любви.
      Вот и все… Сто с лишним лет назад Вере Павловне приснился сон, который десятилетиями разбирают в школе, но в реальности половозрелые старшеклассницы закрывают глазки и видят совсем другие сны – бессознательное подсовывает по ночам свой видеоряд. Большая часть таких снов забывается, но в сердце остается шлейф неизъяснимого томления, а в сознании стойкое подозрение, что книжная Вера Павловна – типичная фригидная телка.
      А как же древние верования, все эти инкубы, падшие ангелы, овладевающие спящими женщинами? Этой ночью ребята оплошали. Я сам превратился в инкуба, позаботившись о том, чтобы этот сон остался в ее памяти…
      Маша открыла глаза, но полностью не проснулась, находясь в той переходной фазе, что отделяет сон от реальности. Она ожидала, что яркие эротические воспоминания, как обычно, просочатся, подобно песку в песочных часах – из верхней колбы осознанного в нижнюю бессознательную…
      Не вышло. Сон запомнился в мельчайших подробностях.
      Она вздохнула и нехотя покинула теплую постель.

      Очнувшись в своем физическом теле, я осознал, что наделал. Проказы с соседкой – еще туда-сюда, но мое свидание с любимой девушкой… Играя роль инкуба, я совсем забыл, что невольно заставил Машу стать частью эксперимента. Какой-то незнакомый человек будет просматривать наши тайные сны…
      И все же возможности астрального секса впечатляли. Я слышал, что физическое влечение в большинстве случаев длится два с половиной года. Потом мужику (или даме) приходится напрягаться – сочинять что-нибудь про то, с кем же он (она) занимается любовью. Там, куда я мотался в среднем по три раза в неделю, понятие «приелось» не существовало по определению. Все зависело исключительно от фантазии пилота. Теоретически я допускал, что есть и куда более высокие наслаждения – к примеру, секс в нескольких измерениях или одновременно с сотней астральных женщин, но так далеко мое воображение не забиралось.
      С другой стороны, я прекрасно понимал, что, если эротические сны примут регулярный характер, Маша может на них подсесть. Второй вариант – испугается и чего доброго начнет принимать транквилизаторы. Поэтому я наметил парочку посещений с недельным промежутком.
      Короткий коридор, вспышка света – со временем граница между физическим и астральным планом становилась все тоньше. Куда бы слетать? К Маше рановато, я оставлял ее на потом – как ребенок оставляет кусочек торта с аппетитной вишенкой.
      Я немного полетал по городу, старательно избегая приближаться к погостам. Что ни говори, настоящий вуайеристский рай! Залетай куда хочешь и наслаждайся любыми мизансценами!.. К счастью, страсть к подглядыванию не значится в длинном списке моих недостатков. Любопытство – епархия Дэна. Я попытался на него настроиться, но, как ни старался, не смог этого сделать. Как будто кто-то заблокировал доступ астральным паролем. Но мои усилия не прошли даром – наказание последовало почти сразу.
      Внезапно я почувствовал, как кто-то или что-то тянет меня вниз. Астральная структура отяжелела, частота и амплитуда вибраций изменились. Казалось, какая-то сила увлекает меня в сумрак. Пространственный континуум, в котором находилась моя сущность, свернулся в полевую спираль. Я превратился в металлический брусок, безвольно подчинявшийся мощному магниту. Он втягивал меня внутрь с такой силой, что оставалось только смириться.
      Спустя мгновение я оказался в каком-то коридоре. Низкий сводчатый потолок нависал в полутора метрах от пола, вода сочилась сверху и снизу и являлась единственным источником звука. Имелся ли здесь воздух, я не знал.
      Поначалу насильственное перемещение меня не очень взволновало. Я был уверен, что смогу беспрепятственно перемещаться в любом направлении. Однако, прежде чем покинуть это место, я решил его исследовать.
      Двигаясь вдоль тоннеля, я обнаружил, что это не просто подземелье, а какой-то очень хитрый лабиринт. Направление менялось то влево, то вправо, по бокам шли ответвления, в которые я бездумно сворачивал, не пытаясь запомнить схему движения. Путешествие закончилось тупиком.
      Я повернул обратно: налево, прямо, два раза направо… Снова тупик. Ладно, поигрались и хватит. Пора лететь к Маше.
      Изменив направление, я устремился вверх. Обычно полет сквозь плотную материю создавал ощущение, словно ты проходишь сквозь плотный туман. Никаких препятствий не возникало, но спустя какое-то время я оказался не на поверхности планеты, а все в том же лабиринте. С подобным феноменом мне раньше сталкиваться не приходилось. Пришлось предпринять еще одну попытку выбраться наружу – результат тот же…
      Так, это похоже на астральную ловушку. Макс предупреждал о таких вещах… Ладно, главное – не паниковать. Что вообще произошло? Почему я здесь очутился? Кто загнал меня в этот лабиринт? Может, это как-то связано с Дэном?
      Ответ пришел в виде странного звука, который напоминал сдавленный человеческий смех, словно кто-то пытался хохотать в противогазе. Причем он не исходил извне, а пришел в виде информационного потока. Я принялся беспорядочно, как испуганная крыса, метаться по лабиринту в поисках выхода. Результат нулевой. Что же, мне теперь вечно болтаться в этом тоннеле?! В тот момент я дал себе слово: если выберусь из этого проклятого места, выйду из программы и пошлю к черту все эти полеты… Лучше умереть врачом-неудачником, чем превратиться в бесплотного духа лабиринта.
      Согласно инструкции, я собрал все свои силы в пучок, сконцентрировался на стартовой площадке и стрелой устремился вверх.
      Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось выбраться на поверхность. Светало. Значит, я провел в заточении минимум десять часов. Да, отныне этот день и час можно смело праздновать как второй день рождения…
      Я вошел в кают-компанию около полудня. Макс сидел в своем любимом кресле. На столе – початая бутылка виски. На лице – следы бессонной ночи и мерзопакостное настроение. Он кивнул в сторону бутылки:
      – Будешь?
      – Рановато.
      – Как хочешь…
      Я решил начать без утомительных преамбул, но не успел. Макс отхлебнул янтарный напиток и начал:
      – Ты знаешь, сколько дерьма в течение жизни производит один-единственный мужик? Не напрягайся… Что-то около четырех тонн. Кстати, женщина почти на полтонны больше.
      – Любопытно, поразмышляю об этом на ближайшем толчке.
      – Мне кажется, этот засранец выработал свою жизненную норму в неполные двадцать пять.
      – Ты это о Дэне?
      – О нем, родимом…
      – Ты знаешь, что со мной произошло?
      – Как не знать, ты попал в астральную ловушку, а мы тут тебя вызволяли как могли.
      – Ты хочешь сказать, что я мог там остаться?!
      – Фифти-фифти, – усмехнулся Макс. – Представь себе комнату, целиком состоящую из зеркал. Где-то есть дверь, но ты ее не видишь… Что-то типа того, только на другом плане.
      – Но я ничего не делал!
      – Такого не может быть. Наверное, захотел за ним пошпионить, а я не успел тебя предупредить. Он сбежал, оставив лишь этот листок.
      Мне понадобилось время, чтобы переварить эту новость.
      – Как сбежал?! Зачем?! Каким образом?! Через твою автоматизированную охрану клоп не пролезет…
      Повисла пауза. Макс не торопился ее нарушить, а я не знал, что сказать. Ай да паренек! Обойти моего друга не каждый сможет. Я взглянул на управделами рыцарского ордена.
      – Мне казалось, он самый преданный фанат твоего дела.
      – Был. До тех пор, пока соблюдал технику безопасности.
      Он толкнул лист бумаги в мою сторону. Какой-то чертеж, словно срисованный из пособия для начинающих колдунов. Изображение пяти последовательно уменьшающихся колец, вписанных в квадрат, в промежутках надписи на латинице. По углам пятиконечные звезды, центр разделен крестом на четыре части. Поверх этого шедевра – треугольник с надписью, вписанный в заштрихованный круг. Видно, что автор очень старался.
      – Это что, план бомбоубежища?
      – Магический круг.
      – Понятно…
      – Изобретен средневековыми заклинателями духов.
      – Он что, научился во времени перемещаться?
      – В нем не надо перемещаться, это оно перемещается в нас. Вектор не столь важен.
      – Не понял…
      – Забей. В центре – слово «магистр». В концентрических окружностях духи, которые ему помогают.
      Я прочитал вслух:
      – Асиель. Звучит красиво… Магистр, это наш любимый андрогин?
      – Скорее всего.
      – А вокруг его помощники?
      – Черные сущности, демоны, посланники ада. Можно дать волю воображению, но суть не изменится.
      – Мне казалось, наши полеты контролируются целой толпой твоих незримых помощников.
      – В какой-то степени. Но с некоторых пор он научился ускользать от приборов слежения. Датчики фиксировали какие-то голоса, звуки, смутные образы. Сперва я не придал этому значения, пока мне не доложили, что при очередном медицинском осмотре на его теле обнаружили изображение черного ворона.
      – Татуировка?
      – В том-то и дело, что нет. Не знаю, Может, особые стигматы, может, еще что. Анализ показал, что природа та же, что и у родимых пятен. Тогда-то я и вспомнил, что демоны часто являются в образе ворона. В католическом средневековом искусстве – эта, в общем-то, безобидная птичка стала символом черной души грешника. Тогда-то я и понял, что Дэн вступил с ними в контакт.
      – Для этого и летать не надо. В любой секте сатанистов таких контактеров пруд пруди…
      – Это не совсем то. Похоже, они использовали его как проводника своих дел, и эти же силы сумели блокировать доступ к его потусторонней памяти.
      – Брось, Макс, еще немного, и ты начнешь разглагольствовать о чертях и ангелах.
      – К сожалению, правила остались прежние. Во время подписания пакта со стихийным демоном черный маг, как правило, полностью убежден в своей силе и способности контролировать бесконечные силы, которые даются ему в распоряжение. Однако это иллюзия. Его часто обманывают. Сперва он получит то, что хочет, но пройдет немного времени, и все его мысли и чувства будут подчинены инстинкту самосохранения.
      – Но зачем ему все эти демонические примочки? Парнишка явно не тянет на роль трансцендентного мага.
      – Тщеславие – один из любимых грехов дьявола. Они могли на время завладеть его сущностью, посулить временную власть во имя ублажения личных желаний, превратить его в проводника между этим миром и потусторонним.
      – Я так понял, что ловушку мне устроили его новые друзья.
      – Угадал.
      – Почему ты не вывел его из программы?
      – Мне хотелось понаблюдать, ведь это первый контакт с миром низких сущностей.
      – В каком смысле «низких»?
      – Тех, кто утащил на тот свет столько негатива, что очень не скоро от него избавится.
      – Макс, твои эксперименты сведут тебя в могилу!
      – Не сомневаюсь. Все там будем…
      – И что ты сделал? Связался с королевством демонов?
      – Хуже. Он дал согласие стать контактером, но за это выпросил увольнение на сутки…
      – И денег на карманные расходы. Я угадал?
      – Ему не нужны деньги: если захочет, он раздобудет любую сумму.
      – И ты решил, что он никуда не денется? В самом деле, без твоей лаборатории он и дня не проживет. Значит, он все-таки сорвался с твоего крючка?
      – Боюсь, он научился выходить из тела без нашей помощи.
      Он ткнул пальцем в листок:
      – Этот магический круг тому подтверждение.
      – Так пущай себе летает!
      – Ты не понимаешь: такие процессы нельзя оставлять без контроля. Он может превратиться в слугу собственных демонов или одного из них – самого сильного. Движимый чужой волей, станет совершать преступление за преступлением. Понимая, что жизнь утверждается с помощью универсальной жизненной силы, он станет похищать энергию у других. Больше того, через него в этот мир может притащиться кто угодно, любая демоническая программа – от Сталина до Гитлера и Пол-Пота.
      Я ужаснулся: Макс никогда не шутил с подобными вещами.
      – Бог ты мой!..
      – Рано или поздно его обнаружат и выйдут на нашу программу.
      – Вот урод!..
      – Напрасно ты так. Совершенно неизвестно, нарушил ли он технику безопасности или на каком-то этапе стал объектом нападения, какой-то негативной сущности. Кстати, в отличие от тебя он отдал нашему делу очень много сил, во многом это моя вина.
      – Что будешь делать?
      – Действовать согласно закону Зимерги, который гласит: если уж вы открыли банку с червями, то единственный способ снова их запечатать – это воспользоваться банкой большего размера. Надо его найти. И чем больше людей будут его искать, тем выше наши шансы.
      – Как раз хотел об этом с тобой поговорить. Дело в том, что мне хотелось повременить с полетами и заняться своей личной жизнью.
      – Я в курсе твоих похождений.
      – Надеюсь, ты не просматривал эротические сцены на сон грядущий?
      – Читал отчет.
      – Может, выдашь мне увольнение? Надо уладить дела с жильем.
      – С разменом все улажено. Вместо комнаты получаешь однокомнатную квартирку.
      – Как ты?..
      – Это мелочи. Какие еще вопросы? Хочешь в отпуск – пожалуйста. Ткни пальцем в любую точку на карте, дам неделю.
      – А вдруг меня, как Дэна, завербуют?
      – Ты не такой любознательный, чтобы совать голову в преисподнюю.
      – Кристи?..
      – С ней все в порядке. Свято соблюдает технику безопасности, хотя серьезно подсела на астральный секс. Это типа того, чем ты кое с кем занимался…
      Я усмехнулся:
      – Молодая еще…
      – Влад, ты должен присоединиться к поискам.
      – Единственное, что я должен, это повидаться с Машей.
      Макс начал выходить из себя, что случалось довольно редко:
      – Неужели ты не понимаешь всей серьезности положения?!
      – Послушай, однажды я уже лишился девушки благодаря этому летающему андрогину. Ведь это именно он свел Кристи с «финиками». Просто так, назло мне… А теперь ты предлагаешь мне пожертвовать ради него Машей?!
      Мой собеседник подошел к аквариуму, постучал по стеклу, затем вернулся к столу, вытащил пачку сигарет, сверкнул золотой зажигалкой стоимостью как минимум в мою машину. Он проделал все это отрешенно, словно человек, утонувший в собственных мыслях. Наконец Макс изрек:
      – Да уж, не иначе фам фаталь.
      – Я люблю ее.
      – Законный брак, жизнь сытого бюргера. Квартира с евроремонтом, машина, шелковая пижама… Семейные ценности. Как это ново!
      – Я по этой дороге еще не ходил.
      – Зато ты уже освоил другие пути. Пути абсолютной свободы – те, о которых мечтают миллионы! Ты стал человеком другой формации, кроме того, независим от социума, от денег в конце концов…
      – Чисто по-деловому, а, Макс? Но для меня любовь к конкретному человеку дороже твоих психологических наблюдений, научных изысканий и вечных истин в придачу.
      Я пожалел, что затронул эту тему. Макс сел на свой любимый плетень:
      – Вот спросишь женщину: зачем тебе муж? Говорит, мне нужна в жизни опора, словно с определенного возраста ее жизненный стол держится всего на трех ножках. Ну получают они в итоге эту опору, и что? Вскоре оказывается, что это не четвертая ножка, а пятая… И что удивительно: чем старше они становятся, тем крепче опору подавай.
      – Опять этот цинизм… Даже не смешно. А на поверку выходит, что все эти речи с шовинистическим душком проистекают из повышенного интереса к женщинам.
      – А я и не спорю. Обожаю девиц с моралью бродячей кошки – все ясно, просто, как на презентации сетевого магазина. Качество обслуживания. Фиксированные цены. Скидки. Никаких истеричных продавщиц. Покупатель всегда прав… Платишь – получаешь. Постоянным покупателям – скидка… Кроме того, в астрале можно получить такие наслаждения, о которых никто и не мечтает. Разве не так?
      – Возможно, но я предпочитаю живого человека.
      – Знаешь, я давно изучил женскую оценку мужских особей по мере убывания интереса: любимый, милый, дорогой, умная сволочь, тупая сволочь, умный козел, тупой козел, ничтожество – это когда тупой и бедный да еще и жадный козел с половой слабостью. Что изменилось со времен Древнего Рима? Помнишь: «омнис пост нумос» – «добродетель, но после денег»…
      – Конечно, ты до посинения можешь поливать грязью простые человеческие чувства, но в меня эта хрень больше не лезет. Избавь меня от этих доморощенных цитат. Как ни назови, а мы всего лишь неразумные кролики, которых прекрасно кормят, прежде чем поставить очередной эксперимент. Посмотри, что стало с этим несчастным Дэном? А Кристи, разве стала она счастливей?..
      – Они пошли на это сознательно. Как ты не понимаешь?! Это потерянные люди. Сколько они бы протянули на этой земле? Пять лет? Десять?.. А я дал им насладиться полной свободой, без всякой необходимости убивать себя во цвете лет. Теперь они знают, что ждет их там. Да что я говорю… Они ознакомились лишь с первым листком многотомного произведения, но и этого достаточно. Помнишь похороны на кладбище? Ту девушку убили, но ее странствия продлятся не так уж и долго. А самоубийцы? Сколько времени они будут бродить в грубой астральной оболочке на низких планах, загруженные своими переживаниями всех видов. В этой гротескной депрессии – без единого просвета, без лучика радости…
      – Только не надо играть роль Господа Бога…
      – Знаешь, люди любят рассуждать о Создателе, но дела его можно понять лишь сердцем. И если я кого-то уберег от гибели, значит, уже сделал хорошее дело.
      – Кого ты уберег?!
      – Да ту же Кристи, она ведь чуть не стала наркоманкой. Слипер настроился на нее и обнаружил в номере пражской гостиницы в бессознательном состоянии. Рядом валялся «баян», в сумочке – двадцать евро и три грамма героина. Гот-рокеры – или как их там? – сначала подсадили ее на наркотики, а потом смылись, прекрасно понимая, что она станет делать, когда очухается. Знаешь, сколько таких девочек погибло в грязных гостиничных номерах?! А что дал ей ты?! Хороший секс или право общения с врачом-неудачником…
      Его слова били меня, как пощечины, но вместе с болью я испытывал облегчение, словно Макс одним уверенным, но точно выверенным движением вскрыл старый нарыв. Мне стало стыдно за себя, за свои эгоистичные чувства к этой, в общем-то, славной девушке.
      – А Дэн?! За что ты его так ненавидишь? Может быть, за то, что не хочешь признать тех же качеств в себе.
      – Любопытная версия.
      – Такой же эгоист-одиночка, как и ты. Дэн страдает циклическим шизоидным расстройством. Приступы – два-три раза в год. Иногда он не способен отличить реальное от нереального и зачастую верит в вещи, в которые здоровые люди ни за что бы не поверили. Он просто выполнял то, что требовало от него его душевное расстройство. Можно сказать, ему еще повезло. При таких родителях он с трудом не свихнулся. С шестнадцати лет – посетитель вэб-сайтов: «умрем вместе», «подпольное самоубийство» – в общем, завсегдатай суицидной тусовки. А тут ты – девушку у него увел.
      – Она сама от него ушла.
      – Не суть. В жизни его больше ничто не удерживало. Пробовал повеситься.
      – Дэн?!
      – Нехарактерно, да? Я тоже так думал, пока не узнал, что он хотел повторить наш эксперимент, о котором ты так подробно рассказал Кристи.
      Я мысленно выругался.
      – Не рассчитал детали: крюк оборвался. Зато вторая идея – в его стиле. Он собрался залезть в твою машину. Кстати, для него это не проблема: пока ты развлекался с Кристи в клубе, принять таблетки и вывести выхлопную трубу в салон. Вот бы ты потом по следакам побегал!.. Но в последний момент он отказался от своей затеи. Не обольщайся: просто не хотел подставлять Кристи.
      – Странно, почему он еще жив.
      – Потому что я сохранил ему жизнь. На третий раз он подготовился основательно. Алкоголь, двадцать таблеток азалептина, противорвотное. Для верности газ включил на кухне… Успели как раз вовремя.
      – Да брось… Откуда ты мог знать?
      – Все тот же слипер. Еще минут десять, и Дэн вошел бы в число шестидесяти тысяч. Примерно столько ежегодно отправляются на тот свет по собственному желанию. Хорошо, что я приехал вместе с нормальными врачами.
      – Лучше бы ты Ленку спас…
      – Об этом я действительно ничего не знал. А ты вместо того, чтобы изображать реаниматора, вызвал бы «скорую» лично, а не доверил это дело полупьяной мамаше.
      – Опять я виноват!
      – Я никого не виню. Теперь о тебе. Как ты думаешь, сколько стоило твое освобождение и как долго пришлось бы лежать в психушке?
      – Не знаю, месяца два, может, три… Дольше держать не имеют права.
      – Влад, это даже не смешно. Ящика насмотрелся? Какие, к лешему, права?! В психиатрии есть способы, чтобы превратить человека в развалину. Если бы не я – твое ближайшее и отдаленное будущее – дом хроников…
      – Ну, знаешь, это беспредел какой-то. Из-за этой, царствие ей небесное, полоумной старухи? Какой смысл? Квартиру отобрать? Так все бумажки, подписанные мной в больнице, – недействительны!
      – Ты меня удивляешь своей наивностью. Тебя так обдолбают, что все подпишешь задним числом. А потом – аля-улю, твоя комната: либо убитая халупа где-нибудь в Тосно, либо обратно в свое Приморье, либо, что вероятнее всего, безвестная могилка на сто первом километре.
      – Сколько же они заплатили?!
      – Три штуки баксов.
      У меня отвисла челюсть.
      – В качестве аванса, естественно. Что и говорить, за этой старушкой тянется черный след. Это она на склоне лет заметно поглупела. А в былые времена – ого-го! Мастерица анонимок. Сгубила не одну жизнь. Именно поэтому я тебя не остановил. Ты оказался просто великолепен, попал в самую точку. Жадность сожрала ее заживо.
      – А как же «эффект бабочки»?
      – Надуманная теория. Все в мире предопределено. Кроме того, ее смерть являлась лишь вопросом времени. Ты просто ускорил процесс. Павлина уже стояла в очереди на ликвидацию.
      – Родственница?..
      – Она, родимая… Похоже, ее свекровь – следующая.
      – Так, может, в милицию сообщить?
      – А какие доказательства предъявишь? Свидетельство рыцаря потустороннего?
      – Впечатляет. И что?
      – Да ничего. Все это пустое, Интернет-страничка в бескрайнем океане глобальной Сети.
      Мне показалось, шеф проекта хочет увести разговор в сторону.
      – Давай вернемся к нашим баранам. Мне кажется, я заслужил отпуск.
      – Отпуск… – Он произнес это слово так, словно слышал его впервые в жизни. – Боюсь, он может затянуться. Мне надо собрать себя в кучку.
      Он снова принялся мерить помещение широкими шагами.
      – Хорошо. В конце концов, это дело добровольное. Но тогда я хочу, чтобы ты мне помог в ведении дел. Мне придется сконцентрировать усилия на поиске Дэна. Нельзя так просто выйти из программы, особенно при таком форс-мажоре. Тебе придется встречаться с людьми, вести переговоры от моего имени, заниматься финансовыми вопросами.
      – Я в этом ни в зуб ногой.
      Макс впервые улыбнулся.
      – Не переживай, рядом с тобой будут находиться настоящие профи. Я не могу им довериться полностью, они знают лишь открытую часть программы. О секретной части никто даже не догадывается. Пока, во всяком случае.
      Он сделал паузу, чтобы закурить новую сигарету. Я ликовал: мой путь к Маше свободен.
      Макс с шумом выдохнул облако дыма.
      – Учти, работать придется много. До этого ты прохлаждался. В сущности участие в эксперименте – приятная синекура. Ты получал хорошие деньги, практически ничего не делая. С этого момента тебя ожидает довольно плотный график.
      – Победа или смерть!
      – За пару недель тебя поднатаскают в базовых вопросах.
      – Я тугодум.
      – Это предусмотрено. Ты будешь получать специальную подборку ноотропов новейших разработок, способствующих увеличению умственной продуктивности.
      – Ты бы лучше меня сразу к матрице подключил. Заснул, проснулся, все знаю…
      – Отнесись к этому серьезно.
      Мне вдруг показалось, что я только что сменил шило на мыло.
      – На выходные-то я имею право?
      – Конечно. Жить будешь у себя, работать в другом месте. Оклад тот же. Плюс премии за хорошую работу. Так что старайся. Семейная жизнь стоит недешево. Да, связываться будем в основном в Сети. Через каждые два сеанса меняем адрес по шифру. Мобильник – только в крайнем случае.
      – Зачем все эти шпионские примочки?
      – Для твоего же блага.
 
      Макс оказался прав. Началась настоящая работа, но меня вдохновляла мысль, что через неделю я увижу Машу. Новая информация лезла в голову с трудом. Переточить мозги с медицины на финансы не так-то просто. Какой-то там ангельский капитал, без которого дорогостоящий проект Макса сыграл бы в ящик через неделю.
      Я так понял, что официально фирма советовала солидным компаниям, во что вкладывать деньги, причем не в туманные проекты, а в перспективные начинания молодых, но нищих гениев. Похоже, Макс черпал информацию при помощи своих полетов. Иначе как объяснить, что за три года отец-основатель проекта, именуемого «M-forecast», сумел раскрутить около двух десятков средних и несколько крупных компаний, серьезно потеснивших конкурентов в различных сегментах рынка.
      За три года – ни одного прокола, стопроцентное попадание, благодаря точным консультациям все бизнес-начинания оказались удачными. И это не где-то там, в надежной Европе, а у нас, где подобные услуги только развиваются. При этом сама контора оставалась как бы в тени, являлась неким теневым посредником между толстыми кошельками и молодыми талантливыми командами.
      Макс сумел наладить обширную сеть связей, создать прекрасную команду специалистов-энтузиастов, работающих не только за высокую зарплату. Одним словом, все, что мне оставалось сделать, – не испортить хорошо отлаженный механизм финансовых вливаний.
      В принципе, меня готовили, как куклу-болванчика, главная задача которой – не сморозить на переговорах какую-нибудь чудовищную глупость. Обучение проходило в стенах альма-матер – видимо, чтобы не сбежал, дурной пример заразителен, ко мне приставили пяток специалистов. Четырех мужиков и одну женщину. Я обучался азам экономики, специфике венчурного финансирования и зачем-то разговорному итальянскому языку.
      Настоящим испытанием стал краткий, но очень интенсивный курс бизнес-психологии, которую преподавала единственная женщина – Варвара Пинская. Однако меня гораздо больше интересовали ее ноги. Есть такие женщины, у которых ноги – это их все. Стройные, изящные, они просились в мрамор, дабы вечно сохранить их прелесть для потомков. Она это знала и ходила либо в мини-, либо в миди-юбках, но с таким разрезом, что дух захватывало. Еще у нее была маленькая, но, подозреваю, очень чувствительная грудь. Возраст огнедышащий – чуть больше тридцати. Уверен, она любила заниматься сексом, но со мной держала жесткую дистанцию – только «вы», любая попытка флирта наталкивалась на холодную отстраненность. Статуя в музее – и та теплее.
      Теория усваивалась легко, Максовы снадобья помогали, но, когда дело дошло до практики, я начал пробуксовывать. Это понятно: напротив меня сидели изящные деловые пиджаки, открытые блузки, мини-юбки, голые ноги в босоножках, маникюр на пальчиках. Ежедневно менялись только первые три пункта. На лице – всегда загадочная улыбка. Меня мучили либидо, мысли о Маше… Меня мучили ее ножки…
      Собрав волю в кулак, я старался усвоить ее уроки.
      – Не вздумайте пытаться читать мысли. Наши партнеры тут же это почувствуют. Надо не читать, а наблюдать, фиксировать, отмечать, запоминать, делать выводы, перепроверять… Перед вами будут настоящие профи. Они не должны догадаться, что вы им не являетесь. На кону очень серьезные деньги. Следите за движением их глаз, рук, ног, положением корпуса. Никаких прямых взглядов в глаза, за исключением тех моментов, когда будете излагать свою мысль, в остальном фокусируйтесь на точке над левой бровью.
      – Почему левой?
      – Если он левша, то над правой. Первое впечатление о человеке на пятьдесят процентов зависит от визуальных наблюдений, на сорок – от манеры говорить и только десять остается на то, что он говорит. Всегда надо помнить об «эффекте ореола». Общее благоприятное впечатление о человеке обеспечивает первичные позитивные оценки, и наоборот. Явная физическая привлекательность улучшает положительную оценку, приветливая доброжелательная улыбка способствует возникновению доверительности, сметая недоверие и недопонимание. Честное, твердое, мужественное рукопожатие в сочетании с прямым взглядом в глаза нравится почти всем. Энергичная выразительная жестикуляция отражает положительные эмоции и воспринимается как признак заинтересованности и дружелюбия…
      Мы прочесывали дебри психологии бизнеса ударными темпами. Варя учила отзеркаливать, присоединяться, читать чувства собеседника и в то же время вести себя естественно и убедительно. Эта женщина-динамо-машина пыталась сделать из меня кого-то другого, кем я до сих пор не являлся. Но это еще полбеды – на сладкое она припасла нечто из ряда вон…
      Однажды она пришла на занятия в очень строгом деловом брючном костюме, волосы зачесаны назад, забраны в тугой узел, на лице – темные очки.
      – Итак, Владислав, мы приступаем к последнему пункту нашей программы. Завершающий тренинг ассертивности. Предстоит серьезная работа – четыре дня по десять часов.
      Эта дама слов на ветер не бросала; словосочетание «серьезная работа» означало, что мой язык как минимум будет висеть на плече. Интересно, сколько Макс ей платит? Я уныло скользнул взглядом по некогда спасительным ножкам: очертания едва угадывались.
      – Может, лучше сразу на галеры? А как же топливо – шведский стол, шампанское?..
      – Один получасовой перерыв на обед, через каждые два часа – кофе-брейк. С голоду не помрете. Осталось потерпеть всего четыре дня, потом нечто вроде экзамена.
      – А что будет, если я его не сдам? Вы меня четвертуете?
      – Еще один тренинг и пересдача.
      – Шутите? Восемь дней по десять часов?! Что от меня останется?
      – Придется работать с тем, что останется. К тому же есть стимул. Именно от вас зависит, как скоро вы встретитесь со своей девушкой.
      Я оторопел. Неужели Макс?!
      – О, нет! Откуда вы знаете?!
      – Об этом нетрудно догадаться. Судя по тому, как вы таращитесь на мои ноги. Девять из десяти моих учеников открыто предлагают мне трахнуться уже на третьем-четвертом занятии. Мы работаем с вами две недели, вы выглядите как доктор Лектор на голодном пайке, но такого предложения не сделали.
      – Варя, пойдемте трахнемся!
      Она даже бровью не повела.
      – Поздно, поезд ушел. Однако не будем отвлекаться… Цель тренинга – достижение трех инсайтов, то есть неких внутренних озарений…
      Пауза. Она сидел прямо, ноги и руки скрещены, глаза опущены. Где она прячет удостоверение ГРУ? Может, в трусиках?
      – Итак, ассертивный тренинг. Цель: научить вас держать удар, достичь толерантности к любой форме вербальной агрессии. После каждого занятия вы будете читать мою методичку и готовить ежедневный отчет. Список вопросов прилагается.
      Она кивнула в сторону столика, на котором лежала брошюра в мягкой обложке – толщиной в солидный роман.
      – Сегодня первое занятие. Ваша единственная задача – не покидать это кресло. Дверь открыта, но в случае бегства с тренинга день не будет засчитан, независимо от того, на каком временном отрезке вы попытаетесь это сделать. Правила «стоп» не существует.
      – Жарьте, я и не такое видал…
      – Это не означает, что вы должны выпадать из процесса, погружаться в себя или вести себя как зомби. Вам понятно? С кресла вставать запрещается.
      – Меня что, шпионить засылают? В ЦРУ или Моссад? А если я захочу пописать или еще чего?
      – Подумайте об этом заранее. Ждите перерыва. Это ваши проблемы. И последнее: попытка физической агрессии – выход из программы. Это означает, что вы не сможете выполнять работу, к которой вас готовят, со всеми вытекающими последствиями. А теперь хочу вас познакомить со своими помощниками…
      Она поднялась со стула и величественно прошагала к двери, выделывая задницей умопомрачительные движения. В комнату вошли двое. Первый – худосочный мужчина лет сорока. Выглядел он женоподобно: узкое лицо, темно-русые волосы, за которыми хозяин следил, как модница, белый джемпер, черные брюки, золотые часы на узкой руке. Он протянул мне нежную вялую ладонь. В первый момент я не врубился, пожимать ее или целовать.
      Второй мужик был помоложе, но полная противоположность первому – крепко сбитый, резкий, с пивным животиком. Наглый, самодовольный, круглолицый, с цепкими серыми глазками, на широких плечах – черный костюм в полоску и ослепительно белый галстук. Руку не протянул. Небрежно бросил: «Привет» и плюхнулся в кресло.
      Познакомились: белый джемпер – Сергей, полосатый пиджак – Александр. Вначале разминка. Варя задала тему ролевой игры. Я должен уговорить взять меня на работу и выбить приличный оклад. Троица напротив изображала работодателей. Полосатый развалился в кресле, держа перед носом листок бумаги. Ткнул в меня пальцем:
      – Что-то резюме мне твое не нравится, братан. Поработал всего ничего, потом ушел… По собственному желанию. Чё, бабки неправильные?
      Я вперился в точку над правой бровью и постарался придать голосу бархатистый оттенок:
      – Дело не в окладе, хотя он действительно оставлял желать лучшего. Ваша фирма славится передовым подходом и прекрасным коллективом…
      Эстафету перехватил белый джемпер:
      – Кстати, по поводу коллектива. Мы тут навели справки, связавшись с вашим бывшим руководством. Выяснилось много интересного. Оказывается, вы малоконтактный и в то же время конфликтный человек, с трудом уживаетесь в команде и имеете целый ряд нежелательных привычек. Что скажете?..
      Я открыл рот, но меня перебил клетчатый:
      – Не хило! При таком раскладе хочет присесть на нормальные деньги! Смотри-ка – неуживчивый пацан, но хитрый. Ты вначале с людьми научись ладить, хлопец!
      В дело вступила Варя:
      – Нам бы хотелось услышать, чем вы могли бы принести пользу нашей компании.
      И так далее и тому подобное… Клетчатый исповедовал «методику сжатого кулака» – слушал только себя, постоянно проявлял нетерпимость, перебивал, насмехался, порой неприкрыто хамил. Сергей действовал иначе. Критиковал по частностям. Всегда находил слабое место – какой-нибудь частный недостаток либо что-то спорное, но несущественное и обрушивал на него всю силу удара, не касаясь ни сути моего ответа, ни его положительных сторон. Добавьте сюда тихий, немного гнусавый голос, вязкую манеру изложения и безумно раздражавшую привычку постоянно поправлять волосы, словно он боялся, что они сползут с его черепа. Периодически я ловил себя на желании перегрызть этой белоджемперной зануде глотку. Тренер задавала игольчатые, сбивающие с толку вопросы, когда чувствовала, что я начинаю злиться. Любимый стиль – чтение в сердцах. К примеру:
      – Я уверена, что вы думаете так же, только из самолюбия не хотите признать свои ошибки…
      Ну что на это ответишь? Оказалось, что труднее всего – переключаться с одного на другого.
      После третьего кофе-брейка я почувствовал, что выдыхаюсь. Во лбу сидела игла боли, перед глазами плыли круги, спина затекла, адреналин, не находивший выхода, терзал мою нервную систему. Я не мог фехтовать с тремя опытными бойцами одновременно. Только мысль о Маше заставляла меня держаться.
      Ребята работали грамотно. Натиск ошарашивал, плющил, потрясал. Когда вдохновение одного заканчивалось, за меня брался другой. Уверен, им удалось бы меня раздавить, но мешало одно обстоятельство, о котором эта троица даже не догадывалась: ведь я был «рыцарем потустороннего», странником запредельного, а они – всего лишь три нанятых психологических клоуна, пытавшиеся вывести меня из себя. Как там у Дэна:
 
Вы, производные,
Идущие следом.
Ждущие следствия,
Те, что за вычетом…
 
      На десятом часу я весь промок от пота, пальцы тряслись, голова гудела, сердце стучало в режиме брейк-данс, а мои оппоненты были свежи, как три огурчика с бабушкиной грядки. Все чувства притупились, осталась одна апатия. Я пытался разглядеть за темными очками Вари хоть каплю сострадания.
      Наконец она произнесла несколько фраз, вернувших меня к жизни:
      – Итак, подытожим. Сегодня мы провели три ролевые игры, где вы, Владислав, показали себя откровенным лузером. Вам не удалось убедить нас в обратном. Думаю, мои коллеги со мной согласятся…
      – Ясный пень!
      – Безусловно.
      – Вам не удалось устроиться на работу. Вы не показали себя компетентным, креативным, плохо использовали сенсорные каналы. Однако есть и положительные стороны…
      Ее слова долетали откуда-то издалека и воспринимались дискретно – до сознания доходили лишь отдельные слова. Общий смысл понятен: твердая тройка, но это и есть моя любимая оценка.
      На досуге мне пришлось выдуть галлон крепкого кофе и изучить метод Фельденкрайца – довольно муторный способ расслабления. Затем отчет. В сон я провалился сразу и бесповоротно, как тогда, в психушке.
      С каждым последующим занятием мои нервы все больше крепчали. Специально подобранные ролевые игры конструировались так, чтобы на меня обрушивались все виды агрессии. Мое истерзанное «я» прессовали следователи, долбали психопаты, терзали истеричные женщины, наезжали враждебные мужчины, угрожали бандиты, презирали и унижали чиновники всех рангов – одним словом, пытались опустить ниже плинтуса.
      Помогал ее трактат. Пригодилось многое из того, чему меня научила Варя. Невербальные движения не подделаешь. Они лгали. Лгали все трое, и я это видел. Однажды мне удалось вывести Александра (он так и не сменил свой полосатый пиджак) из себя. На очередное оскорбительное замечание по поводу моих умственных способностей я заметил:
      – У мудрого глаза его – в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех.
      Он даже застыл от удивления:
      – Это что за текст? Сам придумал?
      – Нет, один мой приятель – Екклесиаст.
      – А-а…
      Я понял: он не знал, о ком идет речь.
      – Хорошо, – выручил его тренер, – с вашим другом разберемся позже, а теперь вам следует нам доказать, что вы не одержимы инстинктом разрушения.
      Третий день посвятили манипуляциям – пытались разными способами заставить сделать меня то-то и то-то. Четвертый – самый спокойный, но мозгонапряжный – уловки в споре и как с ними бороться. После этого чистилища я сдал экзамен на твердую четверку.
      Потом мы закатили вечеринку. Много пива, все виды крепких напитков, жратва из ресторана. Я увидел двух добрейших, умнейших ребят и очаровательную женщину и не поверил, что эти люди терзали меня четыре дня. Мы пили, пели, танцевали, обнимались, целовались. Варя пришла в мини-юбке, и я наконец-то добрался до ее ножек: она дала их потрогать, поцеловать – волшебное ощущение. Помню, я пытался затащить ее в свой номер, но разве можно поймать и удержать солнечный зайчик? Ладно, впереди встреча с Машей, впереди свобода, и я готов к ней, как олимпийский чемпион к встрече со своими поклонниками.
 
      Каких-то восемь месяцев назад мне и в голову не приходило, что воздух свободы окажется настолько сладким. Тогда казалось, что мир погружен во мрак моей депрессии, но все познается в сравнении.
      Стояла середина осени, запоздалое бабье лето улыбалось последней улыбкой разноцветной оттепели. Солнце грело, но как-то печально, словно вспоминая о минувшем триумфе, легкий ветерок слегка приподнимал опавшие листья, люди все так же спешили, девушки все так же прихорашивались.
      Старая машина стояла в гараже, приобретенном на мое имя. Я не торопился ее менять – решил вложить накопленные деньги в улучшение жилищных условий. Забрел в какой-то скверик, сел на лавочку, достал сигарету. Пальцы заметно дрожали. Решимость, которая давала столько сил, куда-то запропастилась. Подытожим. У меня есть домашний и рабочий телефоны, а также ее новый адрес. У меня есть ее воспоминания о единственном сне, проведенном со мной. Вот, в сущности, и все. Не так уж много, чтобы начать все сначала.
      Звонок ничего не решал, скорее, мог все испортить. После длительной разлуки разговариваешь не с человеком, а с голосом в трубке. Мозг дорисовывает прежний образ.
      Я добрался до гаража, порадовался, что тачка в отличном состоянии, до вечера покатался по городу, купил огромный букет ее любимых белых роз, пару бутылок хорошего шампанского и рванул к девушке моей мечты.
      Мне повезло, ждать пришлось недолго. Она появилась из-за угла: стройная, изящная, в красном кожаном пальто, белый шелковый шарф обнимал шею, в руке был пакет, судя по всему, с продуктами. Что делать? Дождаться, пока войдет в дом, или… От волнения я находился на грани паники, но спасибо урокам Вари и ее компании.
      Сделав несколько упражнений по методу Фельденкрайца, я спокойно вышел из машины. В первый момент Маша оторопела и чуть не выронила свою сумку. Ее глаза, и без того большие, стали еще больше, а ресницы дрожали, как крылья у мотылька.
      Не знаю, сколько прошло времени, минута или больше. Наконец я выдавил первую фразу:
      – Здравствуй, Маша, ты меня узнаешь?
      Повисла неловкая пауза.
      – Долго не виделись, правда?
      – Мне почему-то кажется, что совсем недавно, – все тот же тихий, немного грустный голос.
      – Это тебе.
      Букет перекочевал в ее руки, пакеты – в мои.
      – Красивые…
      Она погладила цветы, как гладят любимого котенка:
      – Я ждала тебя, почему ты не приходил?
      – Курс молодого бойца перед повышением по службе.
      – Откуда ты узнал, где я живу, ведь даже Макс не в курсе? А он знает все.
      – Только не от твоей мамы, хотя в свое время я пытался пробить фалангу в лоб.
      – Я знаю.
      – Может, поставим цветочки в воду?
      – Конечно, извини, я ждала, что ты вот-вот появишься, но все равно вышло как-то неожиданно.
      Мы поднялись на четвертый этаж. Ощущения дежавю не получилось. Биологические органы чувств воспринимали квартиру иначе. Дело даже не в ракурсе или цветовой гамме. Просто «там» я мог относительно спокойно пройти сквозь стену или шкаф (ощущалось лишь изменение вибрации), а здесь все предметы приобрели незыблемость и непреодолимую плотность, отчего квартира казалась гораздо меньшего размера.
      Я видел, что Маша мне очень рада, но усталость давала о себе знать, кроме того, как только мы вошли в прихожую, начались телефонные звонки. К счастью, она тут же отключила аппарат, прикончив всех хронофагов одним махом. Вот это настоящий шик, образчик истинного такта.
      Прежде чем окончательно разобраться с внешним миром, она произнесла:
      – Извини, надо позвонить маме.
      Начало обнадеживало.
      Тамара тут же вцепилась в дочь мертвой хваткой. Не завидую ее подчиненным.
      – Да, мама… Конечно, мама. Просто я очень устала… Да, обязательно позвоню… Мы могли бы обсудить это позже… Нет, не перебиваю… Хорошо… Нет, он не звонил, я не хочу обсуждать эту тему… Не кричу на тебя… Понимаю… Прости, у меня там что-то горит. Завтра позвоню…
      Маша отключила мобильник, устало опустилась в кресло. Я воздержался от комментариев, вместо этого произнес:
      – Давай не будем сооружать праздничный ужин. Шампанское, твой любимый шоколад, фрукты у нас есть. Просто посидим, поговорим.
      Она благодарно улыбнулась:
      – Знаешь, несколько раз меня посетило предчувствие, что ты где-то рядом. А однажды… ты мне снился. И сон был такой реальный, что…
      Она замолчала, не в силах подобрать слово.
      – Надеюсь, не кошмарный.
      – Наоборот.
      Она посмотрела на меня долгим внимательным взглядом. Я не выдержал и опустил глаза.
      – Расскажи, как ты меня нашел.
      – Секрет.
      – И все же…
      – Врать не хочется, расскажу – не поверишь. А еще… У меня что-то типа подписки о неразглашении.
      – Продолжаешь играть в его игры?
      – Уже нет, но собираюсь стать наемным работником. Так сказать, топ-менеджером. Обещали хорошо платить, но это неважно.
      – А что важно?
      – Без тебя я жил какой-то не своей, выдуманной кем-то жизнью.
      – Мне тоже тебя не хватало…
      – Все это время я задавался вопросом: почему тогда, в гостинице, все так произошло. Почему ты так внезапно исчезла из моей жизни?
      – Ты ничего не понял! Макс любил меня, может, и сейчас еще любит, но не хочет себе в этом признаться.
      Внутри меня все похолодело. Неужели у них роман? Самая незавидная роль – выслушивать душевные излияния любимой девушки, особенно когда они касаются близкого тебе человека. А под занавес сакраментальная фраза: «Влад, ты очень хороший человек, давай останемся друзьями…»
      – Не беспокойся, романа у меня с ним нет.
      – Умеешь читать мысли.
      – Умею читать лица. Весь этот гламурный антураж: лимузин, дорогой ресторан, номер в отеле… Нетрудно догадаться, откуда деньги. Я чувствовала себя его марионеткой. Просто хотелось доиграть спектакль до конца.
      – Что-то тут не сходится: любит тебя, а нам устраивает дорогущее романтическое свидание.
      – Вот! Думаю, он считает себя гением, способным подняться над этим чувством. Бедная девушка Маша – нечто вроде теста для самого себя. По его словам, нельзя приступать к великому, цепляясь за преходящее.
      Я потянулся к бутылке: больше ничего не оставалось.
      – Тогда зачем ты на это согласилась? Ведь ты знала, что я тебя люблю? Это довольно жестоко.
      – Глупый, потому и согласилась, что хотела тебя наказать за эту сделку. Ты для меня дороже всех Максов на свете! Тогда, в отеле, я должна была уйти. Остаться с тобой – означало впустить его в нашу любовь, сделать ее неизлечимо больной с самого начала.
      Мне стало стыдно за свои предположения.
      – Значит, ты его не любишь?
      – Мягко сказано… Ради дела он превращает людей в послушные фигурки на своей шахматной доске. Правда, надо отдать ему должное: партию ведет блестяще и по правилам. Всегда что-то дает взамен.
      – Ты имеешь в виду деньги?
      – Все что угодно. Он прекрасно знает людские слабости.
      Ее правота разила наповал.
      – У тебя кто-нибудь был?
      – Это не важно. Важно то, что я ждала тебя все это время. И ты пришел, сначала во сне, а теперь…
      Я подошел к креслу, опустился на колени и прижался губами к ее ладони. Теплая, маленькая, беззащитная и такая сильная.
      – Господи, почти три года потеряли…
      – Это наша цена.
      Она обняла мою голову, прижалась к ней щекой. В ту ночь мы так и не притронулись к шампанскому.
 
      Работа оказалась гораздо скучнее, чем я ожидал. Какая там бизнес-психология?! В основном простецкие, хорошо прикинутые мужики в окружении длинных ног или надутые, чаще фальшиво-приветливые иностранцы. Первым хотелось поскорей обмыть сделку, вторые больше думали о том, как трахнуть красивую русскую телку. Много коньяка, много водки… После уроков, полученных у Вари, я чувствовал себя мастером восточных единоборств, которого засунули в обычную школу на ставку физкультурника.
      Встречи, поездки, изучение отчетов, подписание договоров, снова встречи… Команда поддержки работала, как швейцарские часы. Мое присутствие являлось необходимой формальностью. Я улыбался, пожимал руки, подписывал какие-то документы, иногда вставлял заученные фразы, которые готовили референты. Раз в неделю я встречался с Максом, предоставляя все необходимые отчеты. Оборот компании оценивался в сто миллионов евро, но я подозревал, что существуют некие подземные денежные реки, о которых знали один-два человека из числа особо доверенных лиц.
      На первое время решили, что пока я буду жить у Маши, подкопим денежных знаков, объединим наши квартиры и купим шикарную двухкомнатную улучшенной планировки, поженимся. Строили планы, ибо ничто так не укрепляет любовь, как общие цели. Маша работала в фармацевтической фирме, имела свою клиентуру, но природная доброта, скорее, мешала, чем помогала ее работе. Зачастую она занималась чуть ли не благотворительностью – из собственных средств доплачивала недостающие суммы на покупку лекарств для детей из неимущих семей.
      Поначалу не все шло гладко. Тамара Михайловна ушла в глухую оппозицию. На моих глазах разворачивалась драма. Я стал тем скальпелем – нет, скорее тупым ножом, которым медленно, мучительно перерезалась пуповина между матерью и дочерью. Но на этот раз Маша проявила завидную твердость. Даже заявление «или я – или он» не заставило ее вывесить белый флаг. И мамаша сдалась. Я отобрал у нее главный козырь, превратившись из малоимущего лузера в преуспевающего топ-менеджера.
      Так прошло около трех месяцев, я вошел во вкус, жизнь казалась прекрасной… если бы не предчувствие беды. Макс все больше мрачнел. Я понимал, что расспрашивать его бесполезно. Выход из программы полетов означал лишение права на информацию.
 
      Если какая-нибудь неприятность может случиться, она обязательно происходит. В тот день с утра разболелась спина. Не то чтобы очень больно, но морщиться заставляла. При каждом движении она словно хотела сказать: «Ну че, мужик? Не такой ты и крутой, как себе возомнил». Вместе с болью приперлось поганое настроение. В голову лезли черные мысли. Но если с утра все не задалось, жди продолжения.
      По четвергам я таскал к Максу бумажки: отчет о проделанной работе, документы на подпись, всякую формальную дребедень. Обычно он внимательно читал, прежде чем поставить свою закорючку, но на этот раз на бумажки даже не взглянул.
      – Неважно выглядишь, – критически оглядел он меня.
      – Спина болит.
      – Ничего, скоро перестанет.
      – В смысле?
      Нехорошее предчувствие появилось в солнечном сплетении.
      – Влад, нужна твоя помощь. Мы должны отправиться туда вместе.
      – Может, ты мне наконец объяснишь, что происходит?! – Я принялся нервно мерить шагами комнату. Только у меня все наладилось – и опять все по новой!
      В его тоне я услышал спокойствие буддийского монаха:
      – На этом пути нет долгих остановок…
      – На каком таком долбаном пути?! Это ты неведомо куда топаешь! Причем зачем и куда – великая тайна. Моя планида – стоять на товсь и ждать, когда же сам Великий магистр потащит меня на тот свет. Хватит уже использовать меня втемную! Нашел тоже лоха! Короче, либо ты делишься информацией, либо лети-ка ты, голубь, без меня!
      Всю эту тираду я произнес на одном дыхании, и если внимательно приглядеться, то во мне кричала даже не злость, а животный страх – как в детстве в приемной дантиста.
      – Ладно, только учти: у нас мало времени.
      Он указал на кресло, давая понять, что разговор займет какое-то время. Сам, по обыкновению, принялся расхаживать по «кают-компании».
      – Я понимаю твой гнев. Очевидно, ты считаешь, что Макс занимается какими-то игрушками, экспериментирует, чтобы куда-то деть свою кипучую энергию, желает потешить самолюбие, тщеславие, черта в ступе… Года два назад я бы с тобой согласился. Мной руководил чисто исследовательский интерес, я действовал по принципу «а что получится?».
      Я усмехнулся:
      – А что изменилось? Масштаб, уровень изысканий?
      – Продвигаясь по пути исследования потустороннего, я многое понял. Об этом можно говорить долго, но нет времени. Попробую в двух словах. Первое – нельзя безнаказанно отправляться в потустороннее, как герои Бербера, не имея ни духовной, ни философской, ни морально-этической подготовки. Второе – это многоуровневая система, и на каждом плане свои правила, подчиняющиеся более общему закону. Это как бесконечная матрешка.
      – Понятно, Дэн правила нарушил…
      – Я сейчас не о нем. «Рыцари потустороннего» – это не просто проект. Я пришел к идее создания организации – с собственными законами, символикой, философией, мистической составляющей. Что-то типа братства «Розы и Креста».
      – И Дэн от тебя сбежал, чтобы самому стать магистром.
      – Суть уловил. Проблема в том, что основополагающий принцип любой системы – равновесие. Действие рождает противодействие. Слепому слону не стоит соваться в посудную лавку.
      – Вернемся к Дэну.
      – Я его разыскал, но время безнадежно упущено. Теперь весь проект под угрозой. Он превратился в канал для негативных сущностей, которые могут являться в любом обличье. Если мы не сможем разорвать их астральную связь, то Дэном придется пожертвовать. Одному мне не справиться.
      – Убить, что ли?
      – Сам знаешь, там убить невозможно. Физически. Я не знаю как, но мы должны разорвать эту связь. Если не решим эту проблему, нас подчистят, как сорняки.
      – Кого «нас»?
      – Всех. Меня, тебя, всю нашу команду. Машу наконец.
      – Стоп, а она здесь при чем?!
      Макс начал терять терпение – уникальный случай:
      – Послушай, ты что, до сих пор не понял, во что мы вляпались с этим Дэном?! Да, я рискнул, но не ошибаются лишь сине-зеленые водоросли.
      – Почему я?
      – Больше некого. Кристи не справится, да и навыки, полученные за время обучения, пригодятся.
      – Когда?
      – Сегодня… сейчас… Время работает против нас.
      – Часик дашь собраться с мыслями?
      – Он твой. Ровно шестьдесят минут.
      Макс порывисто вышел из кают-компании. Самое время вспомнить методы релаксации. Аквариум вполне подойдет… Рыбки благодушно скользили за толстым стеклом. Одна, под названием желтый попугай, выпучилась на меня, как будто встретила родственника. Я сфокусировался на черных бусинках глаз, попытался окунуться в волны покоя, очистить мозг от мыслей, превратить свой мозг в нервный центр рыбки. Так мы и пялились друг на друга весь час.
      Макс появился секунду в секунда, дверь автоматически открылась:
      – Пора.
      Мы молча двинулись в лабораторию. Прошли на стартовую площадку и уселись в кресла. Датчики среагировали на наши биологические оболочки, аппаратура отозвалась разноцветными огоньками. Прежде чем надеть наношлем, Макс произнес:
      – На этот раз без комментариев. Ты сам все поймешь. Задача – не пустить эту сущность в Дэна.
      – Ясно, командир.
      Я закрыл глаза. Скачок беспамятства, вспышка света, четкий выход из тела, блаженное ощущение неимоверной легкости и свободы. Несмотря на перерыв, навык остался.
      Макс катапультировался быстрее. Вид собственных телесных оболочек, безучастно застывших в креслах, стал для нас столь привычен, что мы даже не оглянулись. Шеф задал направление. Через короткий промежуток времени мы оказались в просторном помещении.
      Под впечатлением услышанного я ожидал увидеть Дэна в центре собрания сатанистской секты или какого-нибудь местного ответвления «Детей святого Бабая», на худой конец – в общественной приемной черного мага. Ничего подобного! С первого взгляда мизансцена напоминала семинар для управленцев среднего звена. В зале сидели слушатели, числом около пятидесяти, все в строгой деловой униформе: белые рубашки, галстуки. Женщины подчеркнуто подтянуты, с прическами а-ля «убей свою сексуальность», мужчины одинаково сосредоточенны. Средний возраст – от тридцати до тридцати пяти. Словом, молодая поросль зубастого российского капитализма.
      На сцене стоял мужчина в цветастой рубашке наподобие тех, что носят исполнители регги. Он что-то нудел в микрофон, явно отрабатывая номер.
      Что-то явно выпадало из контекста, что-то не вытанцовывалось, в воздухе повисло напряжение. Я пригляделся к лицам аудитории. Силы небесные! Да они все на одно лицо! Бесстрастные, холодные, без единой эмоции, чем-то похожие на манекены. Яппи светлого будущего. Вот она, паства нового поколения.
      Мужик в цветастой рубахе начал заводиться. Его монолог становился все напряженней. Макс телепортировал текст:
      «Это целевая аудитория. Каждый из них, в большинстве случаев неявно, определяет политику крупной компании. Кто-то в качестве советников ключевых фигур в политике и бизнесе, другие – в статусе особо приближенных любовниц, третьи – как генераторы идей. Но всех их объединяет одно: эти теневые ребята чутко держат руку на финансовом пульсе. На ведущем не фокусируйся. Он лишь разогревает публику…»
      Я сообразил, что главным «блюдом» является Дэн. Мужик все больше заводился. Теперь он напоминал популярного миннесотского проповедника. Отчаянно жестикулируя, он бегал по сцене, голос, многократно усиленный динамиками, срывался на фальцет. Глаза слушателей горели, лица оживились зловещим возбуждением, атмосфера в зале все больше накалялась.
      И тут я почувствовал приближение чего-то огромного и страшного – какая-то черная тень скользнула по потолку. Мне поступила информация:
      «Что бы ты ни увидел, не бойся. Они могут принимать любой устрашающий вид. Страх – главное оружие. Наша задача – не подпустить их к Дэну, не позволить ему войти в физическую оболочку. Помни, это всего лишь тонкие сущности. Используй все, что умеешь».
      Легко сказать: «не позволить», «используй»! От одной лишь тени исходили такие вибрации, что хотелось улететь на парочку световых лет. И что значит «они»? Их что, много?
      Растягивая гласные, явно подражая Майку Бафферу, оратор выкрикнул имя Дэна.
      Вспыхнули осветительные лампы, лучи заметались по дощатому настилу, словно выискивая цель для уничтожения. На сцену медленно, как всегда немного пафосно, вышел Дэн, если точнее, то не вышел, а вынес свое высокое худое тело, как это делают престарелые звезды эстрады, уверенные в том, что в любом случае услышат аплодисменты квакеров.
      Парнишка разительно изменился – не то чтобы постарел, но как-то нехорошо заматерел, как это происходит с людьми, отбывшими небольшой, но срок на российской зоне. Взгляд стал тяжелее, у губ пролегли жесткие складки. Ушли в прошлое андрогинный дресс-код и длинные патлы. Черные брюки, светлая рубашка, короткая аккуратная стрижка. На пальцах – по-прежнему обилие перстней, но на этот раз не из дешевого серебра, а золотых, с драгоценными камнями. По инерции прикинул стоимость – выходило маленькое состояние.
      В зале повисла гробовая тишина.
      – Братья и сестры… Миллионы лет назад, когда человеческая раса находилась в процессе становления, человек был подобен ангелам и не знал ни добра, ни зла. Он познал добро и зло лишь тогда, когда боги посеяли в нем семена умственной природы. Отныне вектор цивилизации устремлен к увеличению познания, дабы сохранить свой вид от великих сил, недоступных пониманию…
      Дэн говорил немного путано, зато громко, складно и с вдохновением, как вещает лидер политической партии, уверенный, что его команда легко преодолеет какой-то там процентный барьер. Одним словом, какая-то сектантская ахинея, с обязательными вставками типа: «мы вместе», «команда», «избранные», «спасемся», «продолжим» и далее по бородатой схеме.
      Тень появилась вновь: огромная, угрожающая. Эфемерная субстанция расплылась по залу, нависла над головами зрителей, затем начала концентрироваться к центру. Теперь ее очертания стали более четкими и приобрели зеленовато-фиолетовый оттенок.
      «Враг может принимать любую форму. Его главное оружие – страх. Он попытается разрушить нашу структуру. Будь готов ко всему. Отступать некуда!..»
      Это я и сам уже понял. Враждебная сущность менялась с удивительной скоростью. Постепенно повсюду распространялось свечение – это напоминало молнию, распавшуюся на мириады частиц. Откуда-то появился аритмичный стук – самое близкое по смыслу понятие.
      Но все это цветочки. По-настоящему меня тряхнуло, когда фигура наконец приобрела четкие очертания.
      Дэн продолжал вдохновенно молоть чушь, но это не цепляло – не хватало харизмы, некой мощной внутренней энергетики, способной превратить собрание умных людей в фанатично преданную толпу. Даже я сообразил, что главный фокус заключался в этой неведомой сущности. Она стремилась проникнуть в душу парнишки, а в решающий момент – ап!.. Вот и зайчик из цилиндра!
      Словно в подтверждение моей догадки, астральное тело окончательно оформилось. Теперь я мог его идентифицировать, но боже мой, что за мерзость! Форма определенно напоминала человека, если его скрестить с крокодилом, змеей и кабаном. Тело казалось прозрачным, а сердце и мозг были видимы пульсирующими и испускающими свет. Свиной череп, свиные уши, между ними – жесткая щетина, только вместо пятачка – длинный бугристый нос. Вместо рта – тонкая щель. Далее, по мере снижения, – пучки змей вместо рук, огромный пульсирующий живот, вся нижняя часть позаимствована у крокодила, с той разницей, что эти существа на задние лапы, как правило, не встают.
      Но внешний вид – еще полбеды. На меня нацелился чисто человеческий, пронзительный взгляд существа, веками творящего зло. Эта гадость, похоже, не шутила – напротив, спокойненько прикидывала: сразу распылить нас с Максом в небытие или чуточку позабавиться. Додумать мысль я не успел. Демон ринулся в нашу сторону.
      Я попал в астральную центрифугу, где в качестве крутящего момента выступал запредельный ужас. Каждый раз, когда сущность проносилась мимо, кружась над головой Дэна, мне казалось, что мое астральное тело распадается на кварки. Но как только тварь зависала над макушкой оратора, Макс устремлялся навстречу и атаковал ее в лоб. Он пролетал сквозь демона, и цвет его оболочки менялся. Я сообразил, что врагу необходимо время, хотя бы одна минута, чтобы спокойно проникнуть в Дэна.
      Макс телепортировал: «Выстраивай защиту! Не застывай!»
      Тварь возвратилась на исходную позицию в центр зала. И тут она начала меняться. Больше никаких крокодилов и свиней. В тридцати шагах от меня висела Павлина, увеличенная раза в три. Она ринулась в мою сторону. Я рефлекторно выставил вперед «руки». По астральному телу пронеслось ощущение дикого холода и потери цельности. На языке физического тела – из меня словно вырвали приличный кусок мяса.
      Сущность вышла на второй заход и снова изменилась. Передо мной был мой отец. Я попытался сконцентрироваться на чем-нибудь хорошем, добром, настоящем, но враг оказался проворней. Он снова прошил меня насквозь.
      На этот раз ужас из детства резанул как ножом. Перед моим взором пронеслась давно забытая картинка. Дом, мне девять лет, сестре Наташке двенадцать, отец еще с нами. Очередная пьяная вечеринка. Меня с сестрой уложили спать, но под эти крики уснуть было невозможно. Она уснула сразу, а я – никак. Дверь потихоньку открывается, в комнату протискивается огромная тень. Чуть размыкаю ресницы. Отец… Он подходит ко мне, наклоняется, прислушивается к моему дыханию, я ощущаю запах перегара. Мне кажется, что он слышит надрывный стук моего сердца. Решив, что сплю, подходит в кровати сестры, садится. Его рука пробирается под одеяло, трогает ее там, где трогать нельзя. Пальцы левой руки расстегивают брюки. Он тяжело дышит, сопит. Я хочу отвернуться и не могу. Сдавленный крик рефлекторно пробивается наружу. Он резко оборачивается ко мне, лицо искажено яростью:
      – Подсматриваешь, гаденыш!..
      Два шага в мою сторону, удар открытой ладонью сверху вниз – не сильный, но многократно умноженный обидой…
      Черное облако накрыло меня, как тогда в детстве. Только теперь в нем бурлили ярость и ненависть. Я сконцентрировал все силы, чтобы справиться с этой темной энергетикой, расшатывающей мою структуру. В моем лице демон нашел слабое место и теперь лупил туда методично и неотвратимо.
      Сущность сделала круг. Теперь передо мной стояла Кристи. Нет, только не она!.. Я вызвал в памяти всю нежность, которую некогда испытывал к этому существу, все наши лучшие дни, наполненные радостью единения душ, ее улыбку, смех… Защита сработала, но только на время. Демон принялся кружить вокруг, в какое-то мгновение я потерял нить защиты, и он устремился вперед.
      Я переместился во времени и пространстве – снова очутился в злосчастном гостиничном ресторане. Вот финский гитарист, рядом с ним – Кристи. До них всего два шага. Они смеются мне в лицо… В душе нарастает холодная, расчетливая ненависть. Рука опустилась в карман, нащупала рукоятку. Я спокойно достал пистолет, поднял на уровень его глаз и всадил три пули вплотную, одну за другой… Две ушли в мягкие ткани, одна ударилась в лицевую кость. В результате крошечного взрыва лицо гитариста оторвалось от черепа. Глаза и лоб исчезли в красном тумане. Кровь и человеческие ткани попали на лицо и готическую блузку Кристи. Она с ужасом взглянула на страшные ошметки, хотела крикнуть, но тут же рухнула на колени, сотрясаясь от приступа рвоты. Гитарист с запрокинутой головой медленно завалился на бок…
      Черная сила втягивала меня, как черная дыра всасывает материю. Демон вновь вернулся к центру зала, чтобы начать новую атаку. Темная сущность меня одолела. Здесь, на грани душевной гибели, пришло осознание: каждый последующий фрагмент будет страшнее предыдущего, и с каждым разом я все больше буду превращаться в чудовище. Вероятно, нечто подобное они сделали с Дэном, который там, внизу, все больше впадал в экстаз, ожидая великого вдохновителя. Вспомнилась книжка «Заводной апельсин». Тот же метод, только с астральным уклоном.
      Когда демон в очередной раз ринулся на меня, чтобы прикончить, на помощь пришел Макс. Почему он не сделал этого раньше? Это осталось за скобками. Может, собирался с силами, но только пришел он вовремя.
      Они «сшиблись» где-то на полпути до меня. Термин не очень удачный, но суть передает. Демон отступил. Еще одна попытка, мощный энергетический разряд – и Макс снова отбросил эту сволочь назад. Дэн заметался по сцене, словно псина, окруженная полыхающими стенами. По аудитории пробежала волна беспокойства.
      Я принялся восстанавливать силы, концентрируясь на всем добром, светлом, возвышенном. Вот когда понадобились навыки, полученные от мисс «Красивые ножки». К тому времени, как моя структура астрального тела восстановилась, Макс выглядел довольно бледно. Появилось предчувствие беды, и она не заставила себя ждать. Тварь размножилась, фокус с развоплощением повторился, сперва она распалась на несколько отдельных облаков, которые снова сгустились, но уже как отдельные сущности числом около десятка.
      Это конец, гибель, катастрофа! Я останусь фикусом или в лучшем случае сойду с ума! К счастью, они не удостоили меня вниманием, сразу устремившись к Дэну. Он вдруг застыл, поднял руки вверх, разжал ладони – в каждой по крупному овальному камню черного цвета. Сущности закружились над его головой, все быстрее и быстрее, пока не превратились в воронку с центром в темени. Дэн задрожал, камни в его руках вспыхнули голубым свечением, лица в зале озарились зловещим светом, публика мгновенно пришла в движение.
      Я начал молиться. Что еще оставалось, кроме как просить защиты у того, кто свыше? Так происходит со всеми на пороге смерти, даже с самыми прожженными материалистами. И вдруг я увидел свет. Мощный, ослепительно-белый луч проник в помещение, потом еще и еще. Демоны исчезли как-то сразу, в одно мгновение, оставив пустоту недавнего присутствия.
      Камни в руках Дэна погасли. Пастырь выронил их на сцену, упал на колени, голова склонилась к самому полу, затем резко дернулась, за ней все тело. Через несколько секунд он катался по подиуму, сотрясаемый конвульсиями, издавая нечленораздельные вопли. Публика в зале сорвалась со своих мест и устремилась к выходам. Никто, ни один человек, не попытался ему помочь. Конвульсии прошли. Дэн принял сидячее положение и начал раскачиваться из стороны в сторону, издавая протяжное «ы-ы-ы». Уголок его губ прочертила слюна, прежде чем упасть, немного задержалась на кончике подбородка. Пустые бессмысленные глаза идиота, жуткий оскал, как у человека, у которого только что заживо сварился мозг.
      Макс послал сообщение: «Все… надо уходить. Ему уже ничем не поможешь».
      Господь свидетель, эти слова стали для меня самыми желанными, которые я когда-либо слышал.
      Вернувшись на грешную землю, мы первым делом отправились чего-нибудь выпить. Такой стресс надо как-то снять…
      Мы уселись за столик. Я взглянул на Макса. Внешне он выглядел спокойным.
      – Что с Дэном?
      – Сошел с ума. Я слишком поздно на него вышел.
      – Деньги, слава?
      – Если бы… Скорее, власть. Решил подвязаться в качестве магистра потустороннего, команду себе подобрал. На самом деле он всего лишь марионетка в руках неведомых сил. Его сделали медиумом, находя через него нужный человеческий материал. Тех, кто обладает сильной черной энергетикой.
      – Кто они?
      – Эктоплазма. Злые сущности. Во всяком случае, никаких чертей он не видел. Они могут приходить в виде прекрасной незнакомки или подружки, которая суициднула лет восемь назад. На компьютере они выглядят иначе, чем те образы, которые он воспринимает. Эти ребята могли бы натворить дел, но они могут проникать в этот мир только через открытые каналы. Вот Дэн им и стал.
      – Сюр какой-то… Почему они меня не завербовали?
      – Ты слишком привязан к этому миру. Помнишь, как говорил Лао-Цзы: существование иллюзорно, жизнь и смерть в природном мире дополняют друг друга, мы не можем знать: смерть хуже жизни или наоборот. И, наконец, «пустотно-отсутствующее» и есть наш родной дом, куда мы с неизбежностью рано или поздно возвращаемся. А ты, мой милый, цепляешься за женщину.
      – Маша – не иллюзия.
      – Согласен, но я говорю о чувствах. Впрочем, давай о деле. А дела наши весьма скорбные… Всю подоплеку тебе знать нельзя. Скажу только, что мы уже в разработке. Пока, по известным причинам, я опережал преследователей на два хода. Теперь, когда Дэн свихнулся, они поймут, что пора действовать более активно. База еще не локализована, но все к этому идет. Пока я не законсервирую основной проект, ты должен исчезнуть. Как минимум на неделю.
      – Как это?
      – Пропасть, испариться, залечь на дно… Как тебе больше нравится. Жить у Маши тебе нельзя. Подставишь. Она здесь вообще не при делах.
      – Может, объяснишь?
      – Нет времени. Если ты не исчезнешь по доброй воле, тебя выдернут из этой жизни другие. А если и вернут, то в лучшем случае зомби – со стертой памятью.
      – Сколько у меня времени?
      – Несколько часов…
      Я оторопел.
      – Ты меня с Бондом… Джеймсом Бондом не путаешь? Как я Маше объясню?!
      – Она умная, все поймет. Я ей позвоню.
      Теперь пришла моя очередь осушить бокал. Такие вопросы на трезвую голову не решаются. Макс продолжил добивать мою счастливую жизнь:
      – Нужен человек, о котором никто, кроме тебя, не знает. Друзья, приятели, бывшие девушки не годятся.
      – Может, гостиница?..
      – Отпадает. Ладно, ты пока подумай, а я пойду поболтаю с барменшей.
      Макс направился к хорошенькой девушке, которая пожирала его глазами из-за стойки. Через минуту она уже улыбалась, слегка краснея – то ли от смущения, то ли от возбуждения, а может, от предложений, которые ей нашептывал молодой человек в прекрасно сшитом костюме от Труссарди и ботинках от Марио Бруни.
      Я перебрал всех знакомых и не нашел никого, кто смог бы приютить меня на неделю. Перспектива жить в холодном гараже совсем не радовала. И тут, в самый последний момент, я вспомнил: Света Вистунова, бывшая пациентка, которой я очень нравился. Вычислить ее не могли. Это точно.
      Тем временем вернулся Макс:
      – Ну что, придумал?
      – Кажется, да, но придется туго.
      – А кто сказал, что будет легко. Зато впереди у тебя масса приятных сюрпризов.
      Он послал воздушный поцелуй официанточке.
      – Никак снял?
      – Не то слово. Вместе с хатой. Думаю, два-три дня прокантуюсь.
      – Высший пилотаж.
      – Да брось, однажды к министерской любовнице подобрался, причем не бывшей, а действующей. Вот это, я тебе доложу, высший пилотаж!.. Ладно, сейчас разбегаемся. Связь будешь держать по этому телефону. – Он нацарапал цифры на салфетке. – Код прежний. Учти, на объяснение с Машей у тебя часа два, не больше.
      Я позвонил невесте:
      – Маша, тут такое дело… даже не знаю, как сказать.
      – Все в порядке. Макс мне уже звонил и умудрился встать по телефону на колени. Надеюсь, ты сохранишь верность своей любимой?
      – Клянусь!
      – Ладно, отпускаю.
      – Люблю тебя.
      Я набрал телефон Светы. Трубку взяли не сразу.
      – Алло…
      Голос растянутый, но не настолько пьяный, чтобы меня не узнать. Повезло.
      – Светик, привет! Узнаешь?
      – Кто это?
      – Влад. Помнишь? Реабилитационный центр.
      Возникла минутная пауза. Я занервничал, в гараж не хотелось.
      – Ну, мы еще шашлыки вместе ели…
      – А-а! Влад… Привет.
      Признала. Я попытался развить успех:
      – Я тут подумал, почему бы нам не повторить с шашлыками. Так сказать, отметить весну. В моем рюкзаке – бутылка армянского коньяка и пара килограммов отличной баранины.
      – Приезжай.
      – Мать дома?
      – Пошла она в жопу!
      На заднем плане послышались возмущенные крики.
      – Будь в форме!
      – Угу.
      Домашний рай Светланы Вистуновой являл собой настоящий театр абсурда. Тридцатипятилетняя женщина жила вместе с матерью. Пенсионерка трудилась на почте, дочь не трудилась нигде, зато вовсю работала ее печень, пытаясь справиться с огромным количеством дешевого пива и джин-тоников. Взаимоотношения ближайших родственников напоминали соседство двух крыс из разных кланов. Богатый материал для психоаналитика, коим я пытался заделаться, когда работал под началом Кабилян. Психоанализ закончился тем, что мы однажды врезали по коньячку и оказались в постели. К счастью, романа не получилось.
      Света обладала некрофильскими наклонностями. Ее влекло ко всему мертвому, больному, неживому, застывшему. Люди это чувствовали и, когда кто-то заболевал или паче чаяния умирал, звали ее. И для Светы начинались счастливые деньки. Женщина забывала все на свете, даже алкоголь, и целиком погружалась в некрофильскую тему.
      Самый любимый Светин контингент – старушки, самая любимая хворь – онкология третьей стадии, когда нет никаких шансов выкарабкаться. Там, где другие пасовали, она скакала на белом коне. С каким-то лихорадочным возбуждением Света исполняла обязанности сиделки, насыщаясь болью и страданиями обреченного. Когда несчастный умирал, следовал недельный запой, после чего она впадала в домашний анабиоз. Какие-то деньги оставались после ухода за больными, что-то подкидывала мать – в общем, на пиво хватало.
      В довесок ко всем своим талантам моя приятельница обладала даром абстрактной речи. Если бы Эллочка-людоедка заболела шизофренией, то разговаривала бы как Света. Повествование состояло из фиксированного набора семантических конструкций типа: «не в этом смысле», «извините», «на самом деле», «по-настоящему», «я знаю» (знала она практически все), «думай сам», «как будет», «мне тут сказали». Непосвященному требовались усилия, чтобы понять, о чем идет речь. Редкий мужик выдерживал такой коктейль. Рекордсмен продержался несколько месяцев и сбежал быстрее собственной тени. Мне предстояло провести здесь неделю. Большего срока моя печень просто не выдержит.
      Света встретила меня в старом вылинявшем халате. Я скользнул взглядом вниз по пуговицам, уткнулся в разрез и промелькнувшие в нем голые бедра. Для начала мне предстояло задобрить ее мать.
      Рано постаревшая женщина с морщинистым нервным лицом встретила меня смесью настороженности и удивления. Она хоть и не разбиралась в мужской моде, но сообразила, что стоимость костюма превышает величину ее годичной зарплаты.
      Я сразу взял быка за рога и выдал на одном дыхании:
      – Инесса Николаевна, прошу прощения за столь внезапный визит. Обстоятельства сложились так, что мне придется попроситься к вам на постой. Ненадолго. Максимум на недельку… Вот… – Я выложил на стол пачку пятисотрублевых купюр. В глазах хозяйки загорелись алчные огоньки. – Скромная сумма за постой. Понимаю, это выглядит немного странно, но жизнь полна сюрпризов.
      Она молчала, не в силах оторвать взгляд от денег.
      – Так вы разрешите?
      Строго говоря, я мог бы не спрашивать разрешения, просто хотелось соблюсти приличия.
      – Конечно, пожалуйста. Тут у нас не очень уютно, вчера сантехника вызывали, так он сказал…
      Она могла говорить о своих проблемах час, пять часов, сутки и все равно на завтра бы осталось. Я вытерпел минут десять, затем проникновенно произнес:
      – Спасибо вам огромное за гостеприимство, а сейчас, если позволите, пообщаюсь со Светой.
      За спиной послышалось шуршание купюр.
      Вся эта убогая квартира на краю города, две женщины, живущие словно на другой планете – без мобильников, телевизоров, компьютеров, Интернета, все их бесхитростные радости и печали действовали на меня умиротворяюще – так в детстве прячешься под одеялом, и кажется, что укрылся от мирских тревог.
      Пир начинался на кухне, как в первый день, так и во все последующие. Несмотря на все заморочки, Света неплохо готовила. По мере того как мы надирались коньяком, я чувствовал себя все уютней. Кивал, поддакивал, не вдумываясь в смысл ее слов.
      Света что-то бубнила. Мой мозг переключился как всегда внезапно. Я исчез из тесной убогой кухни и переместился в иную реальность. Увидел Дэна, сидящего за столом. Напротив него – светящаяся сущность. Они общались, но молча, без слов. Потом я услышал фразу, всплывшую на поверхность, как бы из глубин сознания: Из-за повязки на глазах неофит, словно духовно слепой дурак, готов отправиться в наисложнейшее приключение, ведущее через ворота Божественной Мудрости. Человек подобен шарику в руках фокусника. Достаточно махнуть рукой, и он исчезнет в рукаве…
      Картинка погасла. Света клевала носом и что-то бормотала:
      – Извините… как будет… бу-бу-бу…
      Я подхватил собутыльницу за талию и потащил в комнату. Она упала на кровать, словно сраженная пулей:
      – Где у тебя раскладушка?
      Она махнула рукой:
      – Смотри сам…
      Я нашел антикварную лежанку с брезентовым верхом, выудил из шкафа какое-то белье (надо будет приобрести новое) и забылся неспокойным сном. Вот такой вот саспенс…
 
      В принципе, один день мало отличался от другого. Дабы избежать соседских кривотолков и слиться с толпой, мне пришлось сменить одежду, а также имидж. Утром я покупал Свете пива и уходил до вечера. Следуя запрету посещать бары и рестораны, оседал в публичке с ноутбуком. Иногда здесь встречались дивные девушки.
      Приходил домой, но опять же не с пустыми руками. Пару раз Света безуспешно зазывала меня к себе на диван, но натыкалась на железобетонный моральный занавес. В конце концов она плюнула на половой вопрос и просто наслаждалась жизнью. Уверен, за всю свою жизнь она не питалась столь качественно.
      Прошла неделя. Макс не звонил, его мобильник не отзывался, сотовый Маши тоже… Инесса Николаевна потихоньку примеривала на себя роль тещи, а я все сильнее нервничал. Воображение рисовало жуткие картины. Наконец звонок прозвучал:
      – Через полтора часа, на пункте четыре…
      Связь оборвалась. В переводе со шпионского это означало, что я должен выключить мобильник и подъехать в условленное место.
      Явка (иначе не назовешь) находилась в помещении неприметного офиса по торговле дверьми. Рядом с Максом сидела Маша. Не стесняясь главы «рыцарского ордена», мы бросились друг к другу в объятия. Он вежливо откашлялся:
      – Понимаю, соскучились, но вашим разлукам наступил конец. Во всяком случае, очень на это надеюсь. За это время мне удалось уладить все формальности. Теперь вам остались только приятные хлопоты.
      – Что случилось?
      – Я в разработке, программа законсервирована. Им удалось выйти на меня, хотят взять всю сеть, но для этого им потребуется время, а его у них нет. Однако об этом позже. Дэна взяли.
      Я спросил:
      – Как взяли?! Что ему предъявляют?
      – Это неважно. Решаем не мы. Дэн обречен. Пришлось им пожертвовать, чтобы не подвергать риску остальных.
      – Неужели он умрет? – воскликнула Маша.
      Я поразился: эта девушка, которая знала про Дэна только то, что ему двадцать три года, беспокоилась о нем куда больше меня.
      Макс сверкнул своей зажигалкой. Сигаретный дым подействовал успокаивающе:
      – Физически, может, и нет. Но, чтобы добыть информацию, они будут потрошить его мозг по полной программе. Так что его психика… Проблема в том, что остатки клада так глубоко зарыты под фундаментом, что докопаться до них нельзя, не повредив всю конструкцию. Помнишь «Заводной апельсин» Берджеса?
      – Печально. Такой молоденький…
      – Он сам виноват. Я многократно предупреждал: лекста леонис действует в любом из миров. Сунулся на чужую территорию и действуешь не по правилам – отвечай по полной программе.
      Макс извлек из-под стола кейс, откинул крышку:
      – Здесь все необходимое. Позже разберешься в нюансах – зря, что ли, учили? Вкратце. Чтобы получить временный вид на жительство в Италии, надо зарегистрировать фирму, нанять местного бухгалтера, арендовать помещение для проживания и получить договор аренды на год, открыть счет в итальянском банке и положить на счет десять тысяч евро. Поскольку в Неаполе живет родная бабушка Маши, которая жаждет приютить у себя внучку с мужем, вид на жительство получите без проблем.
      – Какая бабушка?!
      Маша в шутку рассердилась:
      – Как тебе не стыдно?
      – Каюсь, столько времени прошло…
      Я сообразил, зачем меня учили азам итальянского.
      – Поскольку о женитьбе ты не спросил, – продолжил Макс, – значит, вопрос решенный. Распишетесь завтра, я договорюсь. Свадьбу сыграете в Италии. Через пять лет подадите заявление на гражданство. Причем можно иметь двойное гражданство. Вы можете постоянно проживать и в Италии, и в любой стране Евросоюза, получать льготное финансирование на личные нужды и для расширения собственного бизнеса, иметь социальное страхование…
      – Это похоже на бегство в сказку, – заметил я.
      – Есть возражения? Только не думайте, что я ваш благодетель. Это чисто деловые отношения. Вы помогаете мне, я вам. Здесь, – он открыл отделение кейса, – кредитные карты и бизнес-план. Самое важное – флэшки с полной информацией по проекту «Рыцари потустороннего». Будь внимательным. У тебя только две попытки ввести правильный код, дальше все данные превращаются в хаос. Позже с тобой свяжутся от моего имени. А вот два билета на самолет. Вылет послезавтра.
      – Как, уже послезавтра?! Я не могу. Надо маму предупредить!
      – Скажешь, что едешь к бабушке. Она поймет. Цена вопроса – ваши жизни. Все остальное – мелочи.
      Тревожное предчувствие сжало сердце. К горлу подступил комок, я кашлянул, расчищая путь для слов:
      – А как же ты?!
      – Мне пора.
      – Куда?
      – В потустороннее. Аденокарцинома гипофиза. Растет быстро, неоперабельна. Помнишь Тифона? Его работа.
      – Не может быть!
      – Остался месяц, может, чуть больше, потом безумие, но до этого дело не дойдет.
      Маша еле слышно спросила:
      – Это обязательно?
      – Что?
      – Умирать.
      – В моем случае – да. Существует «закон маятника». Энергетический баланс этого и того мира должен оставаться неизменным. Если кто-то должен умереть и не умер, значит, вместо него погибнет кто-то другой.
      Я возмутился:
      – Законы для того и писаны, чтобы их нарушать.
      – Только не вселенские.
      Макс совершенно неожиданно улыбнулся:
      – Вот так. Магистра из меня не получилось. Но я не жалею.
      Мы старались не смотреть друг на друга, зная, что каждый пытается не разрыдаться. Лучше всех получилось у Макса, хуже всех – у Маши.
      – И последнее. Считайте это моим завещанием. Вот…
      Он всучил мне конверт. Я извлек фотографию. Девочка лет пяти, очень хорошенькая, с чуть насмешливыми, как у Макса, глазами.
      Я сразу все понял, но как?.. Макс?! С его философией, потребительским отношением к женщинам… Да, непревзойденный мастер сюрпризов.
      – Ее зовут Полина. Моя дочь. Мать погибла в автокатастрофе два года назад, но Полина знала об этом гораздо раньше. У нее дар предвидения, но не все время. Мозг включает защиту от перегрузок. Как вы уже догадались, это необычная девочка.
      Макс горько улыбнулся:
      – Хотя… Особые способности в данной ситуации – во спасение. После смерти матери я отправил ее на Сицилию. У меня там квартирка и двойное гражданство. Сейчас за ней присматривает очень милая и внимательная семья. Когда меня не станет, у Поли не останется никого. Я хочу, чтобы вы о ней позаботились. Она очень тихая и послушная, так что хлопот с ней не будет…
      Повисло молчание, прерываемое всхлипываниями Маши. Не в силах что-то сказать, она просто кивала головой. Я ответил за нее:
      – Мы все сделаем, не беспокойся.
      – Я в вас не сомневался, друзья. О финансах не тревожьтесь. На ее счету лежит почти двести тысяч евро. Плюс акции тысяч на сто. Вся информация – в этом веселом чемоданчике…
      Сцена прощания… Наверное, самое тяжелое, что мне довелось пережить. В тот момент я остро ощутил, что вместе с ним уходит часть моей души, уходит тайна, уходит настоящее. Он умирает рыцарем, а я продолжаю жить, но простым обывателем. И лишь одно вселяло в меня надежду. Его дочь Полина.
      Через восемь дней примерно в то же самое время я присел на корточки рядом с девочкой. Взгляд огромных серых глаз смотрел прямо в мою душу. Девочка выглядела совершенно спокойной. Хотелось сказать что-то веселое, но слова так и не родились. Вместо этого я провел рукой по ее пепельным волосам – мягким, как пух. Что-то теплое покатилось по щеке.
      – Не плачьте, папа обязательно вернется. Он мне обещал.
      – Конечно, вернется, малыш… Обязательно вернется… Давай с тобой во что-нибудь поиграем. Потом придет тетя Маша, принесет чего-нибудь вкусненького. Она очень добрая и красивая.
      – Я знаю.
      – Откуда?
      – Видела во сне. Я многое вижу, что будет потом.