Жизнь-в-сновидении

      -- Я заблудилась! -- прокричала я по-испански.
      Оба медленно повернулись, на их лицах была видна нерешительность и удивление, словно их взору предстал призрак. Я поспешно оглянулась в надежде увидеть позади себя то, что вызвало у них такую необычную реакцию. Но там ничего не было.
      Рассмеявшись, один из мужчин поднялся, потянулся, расправляя свои конечности, пока в суставах не раздался хруст, и преодолел разделявшее нас расстояние быстрыми широкими шагами. Он был невысокого роста, молодой, крепкого сложения, с широкими плечами и крупной головой. Его темные глаза светились веселым любопытством.
      Я рассказала ему, что бродила с друзьями по окрестностям и заблудилась, погнавшись за их собакой.
      -- Я понятия не имею, как теперь к ним вернуться, -закончила я свой рассказ.
      -- В этом направлении дальше идти нельзя, -- предупредил он меня. -- Мы стоим на краю обрыва.
      Он уверенно взял меня за руку и подвел к самому краю пропасти, который был не далее чем в десяти футах от того места, где я остановилась.
      -- Мой друг, -- продолжал он, указав на другого мужчину, который по-прежнему сидел, уставившись на меня, -- как раз закончил рассказывать мне, что здесь под нами внизу находится древнее индейское кладбище, и тут возникла ты, едва не напугав нас до смерти.
      Он изучающе поглядел на мое лицо, на мою длинную светлую косу и спросил:
      -- Ты шведка?
      Все еще сбитая с толку тем, что этот парень сказал о древнем кладбище, я неподвижно вглядывалась в туман. При обычных обстоятельствах я как студент-антрополог горела бы желанием разузнать поподробнее о древнем индейском кладбище. Однако в данный момент мне это было совершенно безразлично, даже если оно в этой туманной пустоте действительно скрывалось. Моя мысль вертелась вокруг одного -- если бы меня не отвлекли те огоньки, то я вполне могла бы быть погребена там сама.
      -- Ты шведка? -- переспросил парень.
      -- Да, -- соврала я и тут же об этом пожалела, но не знала, как поправить положение, не потеряв при этом свое лицо.
      -- Ты великолепно говоришь по-испански, -- заметил он. -У шведов необыкновенные способности к языкам.
      Я почувствовала себя ужасно виноватой, однако не смогла удержаться, чтобы не добавить, что жителям Скандинавии приходится по необходимости учить разные языки, если они хотят общаться с остальным миром.
      -- К тому же, -- созналась я, -- я росла в Южной Америке.
      Непонятно почему, но эта информация, кажется, сбила с толку молодого человека. Он покачал головой, словно не веря, затем надолго замолчал, погрузившись в раздумья. Затем, как будто он пришел к какому-то решению, он проворно ухватил меня за руку и повел к тому месту, где сидел его приятель.
      У меня не было желания попадать в чье-либо общество. Я хотела поскорее вернуться к своим друзьям. Но рядом с этим парнем мне было так легко, что вместо того, чтобы попросить его отвести меня к тропе, я рассказала ему во всех подробностях об огоньках и человеческих силуэтах, которые я только что видела.
      -- Как странно, что дух уберег ее, -- пробормотал сидевший мужчина, словно обращаясь к самому себе. Он нахмурился, сдвинув свои темные брови. Однако обращался он, конечно же, к своему товарищу, который буркнул что-то ему в ответ, -- мне не удалось уловить, что именно. Они обменялись конспиративными взглядами, усилив тем самым мое чувство неловкости.
      -- Прошу прощения, -- сказала я, обращаясь к сидящему, -я не поняла, что вы сказали.
      Он уставился на меня мрачным, вызывающим взглядом.
      -- Ты была предупреждена об опасности, -- ответил он низким звучным голосом. -- Эмиссары смерти пришли тебе на помощь.
      -- Кто? -- вопрос вырвался помимо моей воли, хотя я прекрасно поняла его слова. Я пригляделась к нему повнимательнее. На какое-то мгновение у меня возникла уверенность, что я этого человека знаю, но когда я стала всматриваться дольше, то поняла, что никогда раньше его не видела. И все же полностью отделаться от чувства, что он мне знаком, я не могла. Он был не столь молод, как его товарищ, однако старым его тоже нельзя было назвать. Он, конечно же, был индеец. У него была темно-коричневая кожа, черные волосы с синеватым отливом -- прямые и толстые, словно стебли травы. Но почти знакомы мне были не только внешние его черты -- он был угрюм, причем так, как только я могу быть угрюмой.
      Похоже, мой изучающий взгляд заставил его почувствовать себя неловко, и он резко встал.
      -- Я доставлю тебя к твоим друзьям, -- буркнул он. -Следуй за мной и не вздумай падать вниз. Ты упадешь мне на голову и погубишь нас обоих, -- добавил он грубовато.
      Прежде чем мне предоставилась возможность сказать, что я не какой-нибудь неуклюжий мешок, он уже двигался вниз по весьма крутому склону горы с противоположной от обрыва стороны.
      -- Вы знаете, куда идете? -- прокричала я ему вдогонку. Мой голос от волнения прозвучал излишне резко.
      Я не представляла себе, где мы находимся, -- не могу сказать, что обычно это у меня хорошо получалось, -- но я и не думала, что преследуя собаку, взобралась на холм.
      Мужчина обернулся, на его лице на мгновение вспыхнула лукавая белозубая улыбка, однако глаза его не смеялись. Он взглянул на меня мрачным каменным взглядом.
      -- Я веду тебя к твоим друзьям, -- это было все, что он сказал в ответ.
      Он мне не нравился, однако я ему поверила. Он был не слишком высок -- где-то пять футов десять дюймов -- и не широк в кости, но фигура его своей массивностью и компактностью производила впечатление коренастого человека. В тумане он передвигался с исключительной уверенностью, легко и грациозно ступая там, где, как мне казалось, был вертикальный обрыв.
      Тот, что был помоложе, спускался позади меня, помогая мне всякий раз, когда я оказывалась в затруднительном положении. Своими заботливыми манерами он походил на старинного джентльмена. У него были сильные, красивые и невероятно мягкие при касании к ним руки. Сила его поражала. Он несколько раз с легкостью поднимал меня в воздух и проносил над своей головой. Возможно, это был не столь уж великий подвиг, учитывая мой ничтожный вес, однако, если принять во внимание то, что он стоял при этом на глинистых ступеньках и был всего лишь на два-три дюйма выше меня, то выглядело это весьма впечатляюще.
      -- Ты должна поблагодарить эмиссаров смерти, -- настойчиво заявил мужчина, который вел нас, как только мы добрались до ровной земли.
      -- Да ну? -- спросила я насмешливо.
      Мысль о том, что нужно говорить "спасибо" каким-то "эмиссарам смерти", показалась мне смешной.
      -- И что, мне теперь на колени становиться? -поинтересовалась я, не удержавшись и хихикнув.
      Мужчина и не думал, что для меня это шутки. Он положил руки на пояс и посмотрел мне прямо в глаза. На его узком скуластом лице не было и тени улыбки. Что-то угрожающее было в его позе, в его раскосых темных глазах, в его мохнатых бровях, которые мостом сходились над его точеным носом. Он резко повернулся ко мне спиной, отошел и уселся на ближайший камень.
      -- Мы не покинем это место, пока ты не поблагодаришь эмиссаров смерти, -- заявил он.
      Внезапно меня словно громом поразило -- я осознала, что я одна нахожусь невесть где в тумане в компании двух странных людей, один из которых, возможно, опасен. Я поняла, что он не двинется с места, пока я не выполню его нелепое требование. К моему изумлению, вместо того, чтобы испугаться, я почувствовала, что готова рассмеяться.
      Всепонимающая улыбка на лице молодого парня ясно свидетельствовала, что он знает, о чем я думаю, и это немало его забавляет.
      -- Пожалуй, на колени можно и не становиться, -- сказал он мне, а затем, не в силах дальше сдерживать веселье, расхохотался.
      Его смех звучал ясно и отрывисто, он словно камешками рассыпался повсюду вокруг меня. У него были снежно-белые, совершенно ровные, как у ребенка, зубы. Его лицо выглядело озорным и в то же время мягким.
      -- Достаточно просто сказать "спасибо", -- подсказал он мне. -- Скажи. Что ты при этом потеряешь?
      -- Я чувствую себя глупо, -- сказала я ему доверчиво, намеренно пытаясь склонить его на свою сторону. -- Я не стану этого делать.
      -- Почему? -- спросил он меня без всякого осуждения. -- На это уйдет какая-то секунда, к тому же, -- улыбаясь, подчеркнул он, -- это совершенно не больно.
      Я невольно хихикнула.
      -- Мне жаль, но я не могу этого сделать, -- повторила я. -- Такая уж я есть. Всякий раз, когда кто-то настаивает, что я должна что-то сделать, я не хочу этого делать, злюсь и упираюсь.
      Парень задумчиво кивнул; его глаза глядели в землю, подбородок покоился на кулаках.
      -- Однако факт, что нечто помогло тебе избежать увечья, а возможно, и гибели, -- промолвил он после длинной паузы. -Нечто необъяснимое.
      Мне пришлось согласиться с ним. Я даже призналась, что для меня все это выглядит совершенно непостижимым, и попыталась сказать что-то о явлениях, которые происходят случайно в нужное время и в нужном месте.
      -- Все это очень правильно, -- ответил он, затем улыбнулся и весьма смело коснулся моего подбородка. -- Но это ничего не объясняет в твоем случае. Ты получила дар. Называй того, кто его тебе его дал, случайностью, стечением обстоятельств, цепью событий или как угодно еще, но факт остается фактом -- тебя уберегли от увечий и боли.
      -- Возможно, вы и правы, -- согласилась я кротко. -- Мне следовало бы проявить большую благодарность.
      -- Не проявлять большую благодарность, а чувствовать себя более гибко и раскованно, -- сказал он и расхохотался.
      Заметив, что я начинаю злиться, он широко развел руки, словно пытаясь охватить окружающие нас заросли полыни.
      -- Мой друг считает, что виденное тобой связано с индейским кладбищем, посреди которого мы сейчас и находимся.
      -- Я не вижу никакого кладбища, -- возразила я, защищаясь.
      -- Его непросто разглядеть, -- объяснил он, глядя на меня прищуренным взглядом, будто у него что-то случилось со зрением. -- И не туман мешает его увидеть. Даже в ясный солнечный день здесь ничего не видно, кроме зарослей полыни. -- Он стал на колени и улыбаясь посмотрел на меня снизу вверх. -- Однако опытный глаз приметит, что эти заросли имеют необычную форму. Он лег на землю плашмя, голову наклонил влево и жестами предложил мне сделать то же самое.
      -- Только так это можно разглядеть отчетливо, -- пояснил он, когда я улеглась рядом с ним на землю. -- Я бы этого ни за что не узнал, если бы не мой друг, который знает множество разных интересных и увлекательных вещей.
      Поначалу я не увидела ничего; затем один за другим моему взору стали открываться камни, спрятанные в хитросплетении травяных зарослей. Они были темные и блестящие, словно их умыл туман, и выстроились в круг, больше напоминая собой некие существа, чем просто камни.
      Я едва не вскрикнула, когда поняла, что круг камней представляет собой точное подобие круга человеческих фигур, которые я видела ранее в тумане.
      -- Теперь я и вправду напугана, -- пробормотала я, тревожно поеживаясь. -- Я рассказала вам, что видела человеческие силуэты, выстроившиеся в круг, -- я глянула на него, чтобы посмотреть, не сквозит ли в его лице насмешка или неодобрение, а затем добавила: -- Это полный абсурд, но я почти что могу поклясться, что эти камни и есть люди, которых я видела.
      -- Я знаю, -- прошептал он так тихо, что мне пришлось придвинуться к нему поближе. -- Все это очень таинственно, -продолжал он. -- Мой друг, который, как ты уже, должно быть, заметила, по происхождению индеец, говорит, что на некоторых индейских кладбищах имеется ряд или круг из каменных валунов. Эти валуны -- эмиссары смерти. -- Он изучающе посмотрел на меня, словно желая убедиться, что приковал к себе все мое внимание, и уверенно добавил: -- Они -- это эмиссары, имей в виду, а не символы, изображающие эмиссаров.
      Я продолжала смотреть на парня широко раскрытыми глазами, но не только потому, что не знала, какие выводы делать из его утверждений, -- дело в том, что когда он говорил и улыбался, его лицо непрерывно менялось. Не то чтобы менялись черты его лица, но оно то было лицом шестилетнего ребенка, то лицом семнадцатилетнего юноши, а иногда -- лицом старика.
      -- Это какое-то странное поверье, -- продолжал он, похоже, не обратив внимания на мой пристальный взгляд. --И я не слишком-то серьезно к нему относился, пока ты не свалилась с неба как раз в тот момент, когда мой друг рассказывал мне об эмиссарах смерти, -- и не поведала о том, что только что видела. Если бы я был по своей природе недоверчив, -- добавил он, и в его голосе вдруг появились угрожающие нотки, -- я бы решил, что вы с ним сговорились.
      -- Я его не знаю! -- бросилась я защищать себя, возмущенная одним лишь его намеком, затем тихо прошептала, так, чтобы только он один мог меня слышать: -- Если честно, то от вашего друга у меня по коже мурашки бегают.
      -- Если бы я был по своей природе недоверчив, -- повторил молодой человек, не обращая внимания на то, что я его перебила, -- я решил бы, что вы с ним на самом деле пытаетесь меня напугать. Однако недоверчивость мне не свойственна. Поэтому все, что мне остается, -- оставить в покое свои суждения и полюбопытствовать насчет тебя.
      -- Незачем обо мне любопытствовать, -- ответила я раздраженно. -- К тому же, я все равно ничего не понимаю в той чепухе, что вы тут мелете.
      Я гневно взглянула на него. Его выбор не внушал мне никакой симпатии. Теперь и от него у меня по коже побежали мурашки.
      -- Он говорит о благодарности эмиссарам смерти, -вмешался тот, что был старше. Он подошел к нам и уставился на. меня сверху вниз чрезвычайно странным взглядом.
      Полная страстного желания поскорее убраться с этого места и от этих двух сумасшедших, я вскочила и прокричала слова благодарности. Мой голос эхом отозвался в зарослях, словно они обратились в скалы. Я вслушивалась, пока отзвуки моего голоса совсем не затихли. А затем, словно одержимая, совершенно наперекор собственному здравому смыслу, я стала выкрикивать "спасибо" снова и снова.
      -- Я уверен, что эмиссары более чем довольны, -- сказал младший из двух, легонько похлопав меня по икре.
      Расхохотавшись, он перевернулся на спину. Удивительная сила была в его глазах, в очаровательной мощи его смеха. Я ни на мгновение не усомнилась, невзирая на такое веселье, что и в самом деле поблагодарила эмиссаров смерти. И что самое странное, я чувствовала, что нахожусь под их защитой.
      -- Кто вы такие? -- я адресовала свой вопрос молодому парню.
      Он одним быстрым плавным движением вскочил на ноги.
      -- Я -- Хосе Луис Кортез, но друзья зовут меня Джо, -представился он, приготовившись пожать мне руку. -- А это мой друг -- Гумерсиндо Эванс-Притчард.
      Из опасения, что от такого имени я громко расхохочусь, я прикусила губу и принялась чесать воображаемый укус на колене.
      -- Наверное, блоха, -- сказала я, поглядывая то на одного из них, то на другого. Они в свою очередь уставились на меня, лишив возможности потешиться этим именем. На их лицах было такое серьезное выражение, что мой смех тут же пропал.
      Гумерсиндо Эванс-Притчард взял мою руку, вяло свисавшую вдоль тела, и энергично потряс ее:
      -- Я рад с тобой познакомиться, -- сказал он на чистейшем английском языке с первоклассным британским акцентом. -- Я уж было подумал, что ты -- эдакая зазнавшаяся п.... (Грубая брань. В оригинале -- "cunt". Выражение грубое, но заменить или смягчить его не удалось. Гумерсиндо этим словом изрядно шокировал Флоринду (поэтому выражение должно быть крепким), видимо, этого он и добивался (см. контекст). Так что остается надеяться на понимание и крепкие нервы читателей (прим. перев.)).
      Мой рот раскрылся, а глаза вылезли из орбит. И хотя что-то во мне подметило, что его слова означали скорее комплимент, чем оскорбление, мой шок был столь силен, что я стояла, словно парализованная. Особым пуританством я не отличалась -- при соответствующих обстоятельствах я могла переплюнуть кого угодно, -- но в самом звучании слова cunt для меня было что-то столь потрясающе обидное, что оно лишило меня дара речи.
      Джо пришел мне на выручку. Он извинился за своего друга, объяснив, что Гумерсиндо -- непримиримый борец с общественными предрассудками. И прежде чем мне представилась возможность сказать, что по моим понятиям он явно перешел все рамки приличия, Джо добавил, что Гумерсиндо вынужден быть борцом с общественными предрассудками, и это связано с тем фактом, что он носит фамилию Эванс-Притчард.
      -- Это не должно никого удивлять, -- заметил Джо. -- Его отец был англичанином, который бросил его мать, индейскую женщину из Джелиско, еще до рождения Гумерсиндо.
      -- Эванс-Притчард? -- повторила я, все еще защищаясь, затем повернулась к Гумерсиндо и поинтересовалась, кажется ли ему нормальным, что Джо выдает первой встречной фамильные секреты, бросающие на него тень.
      -- Нет никаких бросающих тень секретов, -- ответил за своего друга Джо. -- И знаешь почему? -- Он сковал меня взглядом своих сияющих темных глаз, которые не были ни карими, ни черными, но скорее цвета спелых вишен.
      Я беспомощно покачала головой, желая сказать "нет", мое внимание было приковано к его непреодолимому взгляду. Казалось, что один глаз смеется надо мной, другой же был чрезвычайно серьезен, в нем сквозило что-то зловещее и угрожающее.
      -- То, что ты называешь секретами, бросающими тень, -- это для Гумерсиндо источник силы, -- ответил Джо на свой собственный вопрос. -- Известно ли тебе, что его отец -- ныне знаменитый английский антрополог? Гумерсиндо ненавидит его лютой ненавистью.
      Гумерсиндо едва заметно кивнул, словно этой ненавистью гордился.
      Я едва могла поверить, что мне подвернулась такая удача. Они имели в виду никого иного как Е. Е. Эванс-Притчарда, одного из самых значительных социальных антропологов двадцатого века. И как раз в этом семестре я занималась в стенах УКЛА (в оригинале "UCLA" - Univercity of California in the Los Angeles (прим. перев.)) изучением работ по истории социальной антропологии и биографий исследователей, внесших наиболее значительный вклад в эту область.
      Вот это да! Мне пришлось сдержать себя, чтобы не закричать во весь голос и не запрыгать от возбуждения. Появиться с таким интригующим секретом! Знаменитый антрополог соблазняет и впоследствии бросает индейскую женщину. Меня ни капли не беспокоил тот факт, что Эванс-Притчард не проводил никаких исследований на территории Мексики, -- он, в основном, был известен своими работами в Африке, -- поскольку я была уверена, что непременно обнаружу, что в один из его визитов в Соединенные Штаты он заезжал в Мексику. Подтверждение тому стояло прямо передо мной.
      Радостно улыбаясь, я поглядывала на Гумерсиндо; мысленно я пообещала себе, что, конечно же, не стану обнародовать факты без его разрешения. Ну разве что только расскажу что-нибудь одному из своих профессоров,-- думала я. В конце концов, не каждый день попадает в руки такая информация.
      В моем уме вертелись разные возможности. Это могла бы быть, скажем, небольшая лекция для нескольких избранных студентов дома у одного из профессоров. Мысленно я уже выбрала профессора. Нельзя сказать, что он мне особенно нравился, но мне импонировало то, что он старался произвести впечатление на своих студентов в какой-то немного детской манере. Время от времени мы собирались у него дома. И каждый раз, когда я там бывала, то обнаруживала на его рабочем столе как бы по ошибке забытую там записку, написанную ему знаменитым антропологом Клодом Леви-Строссом.
      -- Ты не сказала нам как тебя зовут, -- вежливо поинтересовался Джо, мягко дергая меня за рукав.
      -- Кармен Гебауэр, -- ответила я без колебаний, назвавшись именем одной из подруг детства.
      Чтобы облегчить дискомфорт и чувство вины от того, что я вновь с такой легкостью сказала неправду, я спросила Джо, не из Аргентины ли он. Получив в ответ удивленное выражение лица, я поспешила добавить, что у него определенно аргентинская интонация в голосе.
      -- Даже несмотря на то, что внешность у тебя не аргентинская, -- добавила я.
      -- Я мексиканец, -- ответил он. -- А судя по твоему акценту, ты выросла либо на Кубе, либо в Венесуэле.
      У меня не было желания продолжать дальше эту линию разговора, и я быстро переменила тему.
      -- Знаешь ли ты, как мне снова выбраться на тропу? -спросила я, внезапно озабоченная тем, что мои друзья уже, пожалуй, волнуются.
      -- Нет, я не знаю, -- признался с детской непосредственностью Джо. -- Но Гумерсиндо Эванс-Притчард знает.
      Гумерсиндо повел нас через густые заросли вверх по узкой тропинке на другой стороне горы. И вскоре до нас донеслись голоса моих друзей и лай их собаки.
      Я почувствовала сильное облегчение и в то же время была разочарована и озадачена тем, что ни один из мужчин не попытался выяснить, как меня можно будет найти.
      -- Я уверен, что мы еще встретимся, -- небрежно бросил Джо на прощание.
      Гумерсиндо Эванс-Притчард удивил меня тем, что галантно поцеловал мою руку. Он сделал это так естественно и грациозно, что мне даже не пришло в голову над ним посмеяться.
      -- Это у него в генах, -- пояснил Джо. -- Несмотря на то, что он лишь наполовину англичанин, его изысканность безукоризненна. Он исключительно галантен!
      Не сказав больше ни слова и не оглядываясь, оба они растворились в тумане. Я очень сомневалась, что когда-нибудь снова их увижу. Переполненная чувством вины за то, что солгала по поводу своего имени, я была готова броситься им вдогонку, но в эту минуту меня едва не повалила на землю собака моих друзей, которая прыгнула на меня, пытаясь лизнуть в лицо.
      Глава 6
      Онемев, я уставилась на приезжего лектора. В костюме-тройке, с коротко постриженными вьющимися волосами и гладко выбритым лицом Джо Кортез выглядел пришельцем из другого времени среди длинноволосых, бородатых, как попало одетых студентов в одной из больших аудиторий Калифорнийского Университета.
      Я поспешно плюхнулась на свободное место в заднем ряду набитой до отказа аудитории, место, которое заняла для меня та самая подруга, с которой мы были на прогулке в горах Санта Сьюзана.
      -- Кто он? -- спросила я ее.
      Она удивленно покачала головой, окинула меня нетерпеливым взглядом, затем на клочке бумаги написала: Карлос Кастанеда.
      -- А кто, черт возьми, такой Карлос Кастанеда? -- спросила я снова и непроизвольно хихикнула.
      -- Я давала тебе его книгу, -- прошипела она в ответ, затем добавила, что он достаточно известный антрополог, который проводил обширные исследования в Мексике.
      Я уже было хотела сказать своей подруге по секрету, что приезжий лектор -- это тот самый парень, которого я повстречала в горах в тот день, когда заблудилась. Однако по каким-то очень точным соображениям не сказала ничего. Этот парень был в ответе за то, что едва не погибла наша дружба, которой я невероятно дорожила. Моя подруга была непреклонна в своем мнении, что история с сыном Эванс-Притчарда -- чистая выдумка. Я же настаивала на том, что тем двоим незачем было кормить меня баснями -- они от этого ничего не приобретали. Я просто знала, что они чистосердечно рассказали мне всю правду. Моя подруга, разозлившись, что я им поверила, обозвала меня легковерной дурой.
      Поскольку никто из нас не хотел уступать, страсти в нашем споре стали накаляться. Ее муж, чтобы несколько охладить наш пыл, высказал предположение, что, возможно, мне сказали правду. Раздраженная тем, что он не на ее стороне, моя подруга закричала, чтобы он заткнулся.
      По дороге домой над нами витала мрачная атмосфера, наша дружба явно дала трещину. Потребовалось две недели, чтобы загладить следы взаимной обиды. Тем временем я опробовала информацию насчет сына Эванс-Притчарда на нескольких людях, более сведущих в антропологических делах и причастных к ним ученых, чем я и моя подруга. Стоит ли говорить, что я при этом оказывалась полной идиоткой. Однако из упрямства я вцепилась в свою слепую уверенность, что лишь мне одной известно истинное положение вещей. Я была приучена смотреть на все с практической точки зрения: если кто-то лжет, то тем самым он должен приобрести что-то такое, чего иначе не получил бы. И я терялась в догадках, что же могли приобрести те двое.
      На лекцию, которую читал Карлос Кастанеда, я внимания почти не обращала. Я была чересчур поглощена поисками причины, заставившей его сказать мне неправду о своем имени. Склонная выводить мотивы тех или иных людей из простых утверждений или наблюдений, я немало времени потратила, пытаясь подыскать ключ к его мотивам. Но потом вспомнила, что я тоже назвалась при нем не своим именем. И мне никак не удавалось определить, почему я так поступила.
      После длительных размышлений я решила, что обманула его, поскольку он автоматически вызвал во мне недоверие. Он был слишком самоуверен, слишком петушился, чтобы ему можно было доверять. Моя мать приучила меня не доверять латиноамериканским мужчинам, особенно если они не были несколько ниже по своему положению. Она любила повторять, что латиноамериканские мужчины -- словно бойцовые петухи, их интересы сводятся к тому, чтобы драться, есть и заниматься сексом, в таком вот именно порядке. И я полагаю, что я поверила ей, даже не задумываясь.
      Наконец я глянула на Карлоса Кастанеду. Мне ничего не удавалось понять в том, о чем он говорит, но я была очарована его движениями. Впечатление было такое, что он говорит всем своим телом, и его слова не столько вылетают у него изо рта, сколько выплывают из его рук, которыми он двигал с изяществом и проворностью мага.
      После лекции я смело направилась к нему. Он стоял, окруженный студентами. Он был так обаятелен и открыт с женщинами, что я автоматически стала его презирать.
      -- Ты соврал мне, что твое имя Джо Кортез, -- сказала я по-испански и в знак обвинения направила на него палец.
      Держась рукой за живот, словно он получил удар, он взирал на меня с тем самым нерешительно-удивленным выражением, которое было у него на лице, когда он впервые увидел меня в горах.
      -- Кроме того, ложь, что твой друг Гумерсиндо -- сын Эванс-Притчарда, -- добавила я, прежде чем он оправился от удивления, вызванного нашей встречей. -- Не так ли?
      Он сделал умоляющий жест, чтобы я больше ничего не говорила. Казалось, что он ни капли не смущен. Но в его глазах было такое простое и неподдельное любопытство, что мой праведный гнев быстро улетучился. Он мягко взял меня за запястье, словно опасаясь, что я уйду.
      Когда его беседа со студентами закончилась, он молча повел меня к уединенной скамейке, которая стояла в тени огромной сосны в северной части кампуса (в США -- название студенческого городка (прим. ред.)).
      -- Все это так странно, что я воистину теряю дар речи, -сказал он по-английски, когда мы сели. Он смотрел на меня так, словно все еще никак не мог поверить, что я сижу рядом с ним.
      -- Я не думал, что когда-либо снова с тобой встречусь, -продолжил он задумчиво. -- После того, как мы расстались, мы с моим другом -- кстати, его зовут Нестор -- долго говорили о тебе и пришли к выводу, что ты была полупризраком. -- Тут он внезапно перешел на испанский и сказал, что они даже вернулись на то место, где мы расстались, надеясь найти меня.
      -- Почему ты хотел меня найти? -- спросила я по-английски, уверенная, что в ответ он скажет по-английски, что я ему понравилась.
      По-испански невозможно сказать, что кто-то кому-то просто понравился. Ответ должен быть более явным и вместе с тем более точным. В испанском можно либо выразить хорошее отношение -- те caes bien, либо изобразить всеобъемлющую страсть -- те gustas.
      Мой откровенный вопрос поверг его в долгое молчание. Впечатление было такое, что у него внутри идет борьба -говорить или не говорить. Наконец он сказал, что наша с ним встреча в тумане в тот день произвела в нем основательный переворот. Когда он это говорил, на его лице был написан восторг, затем он голосом, в котором звучало глубочайшее благоговение, добавил, что когда он увидел меня в лекционной аудитории, ему чуть конец не пришел.
      -- Почему? -- спросила я.
      Он задел мое самолюбие. Тотчас же я об этом пожалела, поскольку была уверена, что он собирается мне сказать, что по уши влюблен в меня. А это будет чересчур волнующее признание, и я не найдусь, что ответить.
      -- Это очень длинная история, -- промолвил он, все еще погруженный в задумчивость. Он скривил губы, как будто говорил сам с собой, репетируя то, что собирался произнести.
      Я узнала характерные признаки, когда мужчина готовится сделать выпад.
      -- Я не читала твоих работ, -- сказала я, чтобы направить его в другое русло. -- О чем они?
      -- Я написал пару книг о магии, -- ответил он.
      -- О какой магии? О шаманстве, спиритуализме или о чем?
      -- Ты знаешь что-нибудь о магии? -- спросил он с нотками ожидания в голосе.
      -- Конечно, знаю. Я рядом с этим росла. Я провела значительное количество времени в прибрежной части Венесуэлы -эта область славится своими магами. В детстве большую часть летних месяцев я проводила в семье ведьм.
      -- Ведьм?
      -- Да, -- подтвердила я, польщенная его реакцией. -- Моя нянька была ведьмой. Это была негритянка из Пуэрто Кабелло. Она заботилась обо мне, пока я не стала подростком. Мои родители работали, и когда я была ребенком, они с радостью оставляли меня на ее попечении. У нее гораздо лучше выходило присматривать за мной, чем у любого из моих родителей. Она предоставляла мне возможность делать все, что я захочу. Мои родители, естественно, позволяли ей брать меня с собой куда угодно. Во время школьных каникул мы с ней отправлялись навестить ее семью. Это была не кровная семья, это была семья ведьм. И хотя мне не разрешалось принимать участие ни в одном из их ритуалов и сеансов транса, я там немало увидела.
      Он посмотрел на меня с любопытством, словно не верил своим глазам. Затем спросил с лукавой улыбкой:
      -- А что говорило о том, что она -- ведьма?