Иосиф - мятущаяся и в то же время неординарная {47} фигура еврейского интеллектуала той эпохи. Его труды - основной нехристианский источник сведений о Палестине и событиях тех лет; другие авторы, например, географ и натуралист Плиний Старший, погибший во время извержения Везувия в 79 г. н. э., или Павсаний, даже сам Тацит, автор "Истории", добавляют к ним весьма немного.
      Иисус в славянском переводе
      из Иосифа Флавия
      Тогда явился нам некий человек, если его можно назвать человеком. Его облик и внешние черты были человеческими, но выглядел он чем-то большим, нежели человек, и дела его были божественными: чудеса, которые он совершал, были удивительны и могущественны. <...> Некоторые говорили о нем: "Это наш первый законодатель, который воскрес из мертвых, совершив много исцелений, он доказал, на что он способен". Другие полагали, что он послан богом. Однако во многих вещах он не повиновался закону и не соблюдал субботы согласно обычаям отцов; впрочем, он не делал ничего нечистого, ни какой-либо ручной работы, а пользовался только словом. Многие в толпе следовали за ним и слушали его наставления; и умы многих людей приходили в волнение, они думали, что благодаря ему племя израилево могло бы освободиться от рук римлян. Обычно он останавливался перед городом, на Масличной горе. <...>
      Видя его силу и что он словом совершал все, чего желал, попросили его войти в город и перерезать римское войско и убить Пилата и царствовать над ними. Но он не заботился об этом. Потом главы евреев узнали о нем, собрались с первосвященником и сказали: "Мы бессильны и неспособны сопротивляться римлянам, как ослабевший лук. Пойдем и скажем Пилату то, что мы чувствуем, и не будет нам неприятностей". <...> И пошли донести на него Пилату.
      Тот послал людей, приказал убить многих в толпе и арестовал творца чудес. Он узнал лучше его и, видя, что тот делал добро, а не зло, и не был ни бунтовщиком, ни охотником за царской властью, освободил его; и в самом деле тот излечил его жену, которая находилась при смерти. И вернувшись в свои {48} привычные места, снова взялся за свои обычные дела: и вновь еще большее число людей собиралось вокруг него. <...> Блюстители закона, которых одолела зависть, дали тридцать талантов Пилату, чтобы он приказал его убить. Тот их взял и дал им разрешение совершить самим то, чего они желали. Так они схватили его и распяли, вопреки закону отцов.
      (Из "Иудейской войны", славянский перевод, книга II)
      Родившийся около 37 или 38 г. н. э. в жреческой семье фарисеев, сам священнослужитель при Иерусалимском храме, Иосиф был вовлечен в первую иудейскую войну 67 г. Ему было поручено командование войском и руководство сопротивлением в Галилее, которую он знал достаточно хорошо. Потерпев поражение, он почти тотчас же перешел на сторону римлян. И чтобы добиться расположения Веспасиана, в доме которого он якобы впоследствии получил прозвание Флавий, он пошел на многое, вплоть до утверждения, что еврейский народ был введен в заблуждение ложными пророчествами и что настоящий мессия, предвозвещенный таинственными оракулами, был не кто иной, как победоносный римский завоеватель, взошедший затем на римский престол в 69 г., накануне падения священного города.
      Эти события Иосиф описал в семи книгах своей "Иудейской войны", составленной вначале на арамейском языке, а затем переведенной им самим в 75-79 гг. на греческий. За ней последовали "Иудейские древности" в двадцати книгах, написанные непосредственно по-гречески в 93-94 гг., чтобы люди лучше знали политические, религиозные и культурные традиции народа, который он предал, но с которым всегда чувствовал себя связанным. Это писатель продемонстрировал в последние годы жизни: в 97 г. в памфлете "Против Апиона", грамматиста-антисемита, и в своей тенденциозной, но показательной в этом отношении "Автобиографии", завершенной в 99 г., незадолго до смерти, когда в Риме разгорелась антиеврейская кампания в связи с тем, что многие иудейские общины отказались тогда, после разрушения Иерусалима в 70 г., передать имперскому фиску деньги, которые были первоначально предназначены диаспорой для нужд Иерусалимского храма. На них обрушились в то время репрессии Домициана. {49}
      Достаточно и этих кратких сведений, чтобы убедиться, что Иосифу Флавию никак не могли принадлежать те два свидетельства, приписанные ему в "Иудейских древностях" - книге, дошедшей до нас только в трех греческих списках, самый древний из которых не старше IX-Х вв.
      В первом отрывке, известном под наименованием "Флавиева свидетельства", говорится об Иисусе как о "мудром человеке, если можно назвать его человеком", одаренном необыкновенными качествами, осужденном на смерть Пилатом, воскресшим на третий день и почитаемом теми, кого "он назвал христианами". И уточняется: "Он был мессия".
      "Свидетельство Флавия"
      ("Иудейские древности", XVIII, 3)
      Появился к тому времени Иисус, мудрый человек, если можно назвать его человеком: он совершал в самом деле необычайные поступки, наставник людей, которые благорасположены к истине. И привлек многих иудеев и также многих из греков. Это был мессия (Христос). И после того как Пилат, по доносу главнейших людей среди нас, наказал его распятием на кресте, те, кто любили его с самого начала, не перестали его любить. Он и в самом деле появился на третий день, снова живой, сдержав предсказанные божественным пророком эти и тысячи других чудесных вещей, сотворенных им вокруг себя. И еще теперь не стало меньше племя тех, кто получил от него имя христиан.
      Однако мы знаем, что для Иосифа мессией был Веспасиан. Вмешательство безвестного набожного христианского переписчика, пораженного тем, что в подробном повествовании Иосифа нет ни малейшего упоминания об Иисусе, столь очевидно, что даже подавляющее число современных теологов, как католических, так и протестантских, ставят под сомнение подлинность всего отрывка. Мы даже можем уточнить эпоху, в которую эта интерполяция была включена в текст, учитывая, что Ориген в первой половине III в. еще ничего не знал о ней (в своей книге "Против Цельса", 1, 47, он даже заявляет, что Иосиф не верил, что Иисус был мессия), тогда как Евсевий Кесарийский, при-{50}дворный историк времен Константина, живший в начале IV в., неоднократно воспроизводит эпизод, о котором идет речь, с явным сочувствием, так что нет ничего удивительного в его фабрикации.
      Не менее ложной должна быть признана другая короткая вставка в "Иудейских древностях", где речь идет о насильственной смерти Иакова, "брата Иисуса, прозванного Мессией" (XX, 9), - и по тем же мотивам. Напротив, эпизод смерти Иоанна, прозванного Крестителем, приводится Иосифом без всякой связи с Иисусом (XVIII, 5). Он говорит только, что Ирод Антипа повелел арестовать и зверски убить в крепости Махеронта какого-то неугодного ему пророка, потому что тот собирал вокруг себя большие фанатичные толпы и призывал их креститься и "жить праведно". Евангелия добавляют к этому, что Иоанн язвительно обличал кровосмесительный союз царя с Иродиадой, супругой сводного брата Ирода Филиппа, и что по ее наущению Иоанн и был обезглавлен, с чего и началась публичная проповедь Иисуса.
      Нет сомнений, что мы имеем дело здесь с позднейшей переработкой фактов, о которых Иосиф Флавий рассказал с совершенно иными побуждениями.
      Историю первой иудейской войны написал также по-гречески Юстин Тивериадский родом из Галилеи, умерший около 100 г. н. э. От его текста уцелели только незначительные фрагменты; однако византийский патриарх Фотий, который в IX в. еще читал его целиком, не обнаружил в нем никаких упоминаний об Иисусе.
      В свидетельствах об Иисусе других нехристианских авторов той эпохи, вплоть до середины II в. н. э.,- все они, впрочем, редкие, без исключения спорные и, может быть, даже представляют собой позднейшие вставки (речь идет о сочинениях Плиния Младшего, Тацита, Светония н Адриана) - встречается только имя Христос, которое уже превратилось в ритуальное наименование некоего божественного искупителя. Все они придают весьма мало убедительности историческому существованию личности Иисуса.
      Его имя встречается, однако, достаточно часто в официальной иудаистской литературе первых веков нашей эры, и нередко в форме резких нападок. Талмуд, возникший из соединения Мишны (наставления, урока) I-III вв. и Гемары (комментария) III-V вв., утверждает, что Иисус якобы был сыном римского солдата по имени Пантера {51} или Пандера и некоей еврейки-полупроститутки, которую звали Мария, и что он был "подвешен к дереву" (то есть к кресту) как шарлатан, чародей и обманщик. Следы этой полемической биографии Иисуса Носри (Назореянина) обнаруживаются также у нескольких нееврейских писателей: философ Цельс в конце первой половины II в. пересказывает ее в своем антихристианском трактате под названием "Правдивое слово", ныне утраченном, но целиком воспроизведенном в опровержении Оригена ("Против Цельса", I, 32, 33,68).
      Ясно, что речь идет о предпринятой задним числом попытке обратить легенду против образа Иисуса, с противоречивыми и парадоксальными деталями, позаимствованными из популярных жизнеописаний Иисуса. Можно даже вполне обоснованно думать, что имя Пантера или Пандера - это не что иное, как переделка греческого слова "партенос" ("девственница"), то есть карикатура на верование в чудесное оплодотворение Марии, о котором рассказывают Евангелия от Матфея и Луки. Точно так же и "Толедом Ешу", и различные "Порождения Иисуса", возникшие не ранее VIII в., не имеют исторического основания. Все это иудаистские реконструкции жизнеописаний Иисуса, с теми же сведениями, что и в христианской легенде, но деформированные в самых характерных для христианского вероучения аспектах.
      КАНОНИЧЕСКИЕ ЕВАНГЕЛИЯ
      И ЕВАНГЕЛИЯ АПОКРИФИЧЕСКИЕ
      Таким образом, если мы хотим составить себе представление о том, что думали в первые века о личности Иисуса, мы должны обратиться к Новому завету других источников у нас нет. Есть лишь четыре традиционных евангелия, приписанные соответственно двум апостолам - Матфею и Иоанну и двум ученикам апостолов - Марку и Луке, если не считать упоминаний об Иисусе, скорее теологического характера, чем биографического, рассеянных в Деяниях апостолов, в "посланиях Павла и в немногих других уцелевших документах, включая Апокалипсис. Будучи наверняка одним из самых древних, по крайней мере в своей основе, этот последний текст тем более поражает полным отсутствием каких-либо упоминаний об Иису-{52}се, не считая совершенно мифологических, абстрактных или же чисто теологических.
      Писания, вошедшие в Новый завет, дошли до нас в нескольких сотнях списков - все они восходят не ранее чем к IV в.; кроме того, известно скудное количество фрагментов на папирусе, самый древний из которых, вероятно, не старше конца II в. Однако это были не единственные тексты, которые циркулировали в ранних общинах христиан.
      Процесс отбора канонических текстов, основанный на критерии "боговдохновения", на деле же имел целью воспрепятствовать распространению интерпретаций, которые отныне признавались чуждыми официальному учению. Он начался в конце II в. и завершился только в начале VI в.
      Канон - греческое слово, означающее "мера", "правило", "норма"; это, следовательно, список, перечень, признанный единственно верным. Самый старый такой канон относится к последним десятилетиям II в. Этот канон получил название "Мураториев канон", по имени Лудовико Антонио Муратори, открывшего его в 1740 г. в одном древнем кодексе из Боббио. Ныне он находится в Амвросианской библиотеке в Милане. Первоначально он был написан по-гречески, до нас же дошел на латинском языке. Наряду с обычными новозаветными книгами в него внесены некоторые другие, которых мы уже не знаем, такие, как "Пастырь", сочинение Гермы, считавшегося братом римского епископа Пия (140-155). Другие, напротив, в него не вошли. В начале IV в. Евсевий Кесарийский еще не признавал второго послания Петра, посланий Иакова и Иуды и двух последних писем Иоанна. Западная церковь признала каноническим Послание к евреям только в 400 г.; восточная приняла Апокалипсис лишь около 500 г., во времена Юстиниана.
      Сам евангелист Лука упоминает в начале своего повествования многих своих предшественников, писавших на ту же тему. В самом деле, евангелия насчитывались несколькими десятками: Евангелие евреев. Евангелие назореев, Евангелие эбионитов, то есть "бедных", евангелия детства, Петра, Никодима, псевдо-Матфея, протоевангелие Иакова, Евангелие истины, Евангелие от Филиппа вплоть до Евангелия от Фомы, отрывки из которого предполагали в цитатах церковных авторов и лишь позднее выяснили, что это был за текст на самом деле, когда открыли его полный список в коптском переводе III в. {53}
      Письменный коптский язык (от арабского "гупт" или "купт"; аллитерация греческого "Аи-гуптос" - Египет) - это последняя стадия эволюции древнего египетского иероглифического письма, транскрибированного буквами греческого алфавита с некоторыми дополнениями для передачи звуков, не существующих в греческом языке. Он сохранялся в трех по меньшей мере народных диалектах самой бедной части страны, где существовали древние христианские общины. Текст Евангелия от Фомы был найден вместе с пятью десятками других писаний, считающихся "гностическими", в 1945 г. в окрестностях Наг Хаммади, в Верхнем Египте, в зоне древнего Хенобоскиона ("радость очей"), где в начале IV в. Пахомий основал христианский монастырь. Текст Евангелия от Фомы заслуживает самого пристального внимания, и не только из-за своего содержания.
      Это евангелие составлено в самой элементарной форме собранных апостолом Фомой (Дидимом) и приписанных "живому" Иисусу "заветных слов" ("Иисус сказал"). На коптский язык, очевидно, был переведен греческий текст, в свое время переведенный с арамейского. Это позволяет отнести Евангелие от Фомы к более раннему периоду, нежели наши канонические евангелия; только Евангелие от Матфея могло быть составлено первоначально на арамейском или еврейском языке, три других наверняка написаны по-гречески, и передаваемая ими атмосфера весьма отличается от текста Матфея.
      Небольшая часть этого собрания "изречений" была открыта в 1903 г. в трех греческих фрагментах в Оксиринхе, в Египте. Историки сразу же представили их как сенсационный отрывок некоей "Логии" - более обширного "собрания речей, или изречений" Иисуса, которое независимо друг от друга популяризировали наши евангелия, о чем есть указания в древнейшей патристике.
      Речь, однако, шла о настоящем евангелии, хотя и непохожем на традиционные.
      Подобная литература, которая получила определение "апокрифическая" (иначе говоря, недостоверная), обычно недооценивается историками происхождения христианства, поскольку она содержит лишь фантастические измышления, фольклор, порожденный народной набожностью или желанием восполнить некоторые пробелы канонических текстов: скудные сведения о детстве Иисуса, о членах его семьи, о так называемых "восемнадцати годах молчания" в его жиз-{54}ни (Матфей и Лука умалчивают о целом периоде - с 12 до 30 лет, Марк начинает с крещения в Иордане, Иоанна интересуют только три последние пасхи), о его отношениях с римлянами, об обстоятельствах его смерти, о событиях, случившихся с ним после воскресения.
      Но что представляют собой сами наши евангелия, если не воображаемую благочестивую реконструкцию важнейших моментов биографии мессии, скопированных, как правило, со старых библейских текстов?
      Многие апокрифические евангелия несомненно возникли достаточно поздно - в IV, V, VI вв., если не позже. Их использование возможно в исследовании истории христианства, особенно для объяснения процесса распространения и развития христианской идеологии в соответствии со временем и различиями социального и религиозного окружения, в котором она прививалась. Но некоторые из евангелий относятся к древнейшим временам, о чем свидетельствуют наименования палестинских общин, для которых они были предназначены,- иудеи, назореи, эбиониты, возможно мандеи (последователи мифического Иоанна Крестителя), тогда как канонические евангелия задуманы и составлены вне Палестины, на греческом языке, в центрах иммиграции.
      Если бы все апокрифические евангелия сохранились в первозданном виде, и прежде всего на языке оригинала, многие аспекты ранней христианской проповеди выглядели бы сегодня в более ясном свете. Но и в том виде, в котором они до нас дошли, они должны рассматриваться как важный вклад в формирование легенды об Иисусе. Это, естественно, не "исторические" источники, как, впрочем, и те четыре евангелия, которые вошли в канон; между теми и другими нет пропасти, как уверяют теологи и церковные историографы. Естественны различия между культурой в национальной средой, в которой возникли апокрифические и канонические писания, а также коллективной ориентацией, вызвавшей их к жизни; поэтому мы и должны в первую очередь искать в этих текстах не идеи, а людей, которые их толковали.
      Одна из типичных характеристик религиозного отчуждения - это истолкование верующими жизни в фантастической, иррациональной форме веры, которая, однако, отображает изменение той социальной и культурной основы, которая обусловливает саму веру. На этом явлении мы теперь и остановимся. {55}
      "ЕВАНГЕЛИЕ ИИСУСА"
      Но прежде сделаем замечание о самом наименовании всех этих писаний.
      Евангелие (от греческого "евангелион") не сразу получило значение доброй, благой вести, которое стало впоследствии традиционным и встречается в еврейском эквиваленте в некоторых отрывках рукописей Мертвого моря ("...и он принесет благую весть",- говорится об основателе движения, "учителе праведности").
      В классическом греческом языке этот термин первоначально означал вознаграждение, которое полагалось носителю доброй вести, а затем - акт благодарения, жертвоприношения богам в знак признательности за сообщение о каком-либо радостном событии. На народном греческом языке койне он мог означать либо вообще любое доброе известие, либо сообщение о предстоящем прибытии некоего известного лица. Декрет в греческих городах Малой Азии от 9 г. до н. э. о введении юлианского летосчисления возвещал, что день рождения Августа, 23 ноября 63 г. до н. э., был для мира "началом евангелия", то есть явлением новой эры блаженства. Другая греческая надпись сообщает о приезде самого императора в город, как о его "евангелии".
      Каким бы ни было содержание первоначального христианского послания, которое на греческом языке отцов церкви обозначалось скорее понятием "керигма" - "проповедь, провозглашение" (термин, который теперь снова стал модным среди верующих, когда церковному языку стремятся придать более глубокомысленное значение), не следует забывать, что выражение "евангелие Иисуса Христа" должно было звучать в иммиграции по-гречески для новообращенных попросту как "пришествие Иисуса мессии", в частности "его возвращение на землю ради тысячелетнего царства". Сходный смысл имеет весть о "вечном евангелии" в Апокалипсисе (14:6), которая получила такой резонанс в средние века, в мистико-социальном движении аббата Иоахима Флорского, глашатая третьего века пришествия "духа", эры свободы и справедливости для масс, угнетенных крепостной зависимостью и тиранией феодальных иерархов в XII-XIII вв.
      Подобное выражение понимали с полуслова. Оно обращало души к ближайшей цели в реальном мире. Когда же {56} вера в скорый конец мира и возвращение Иисуса на землю была поколеблена, стало неизбежным все более очевидное изменение значения этого слова: отныне оно указывало на проповедь Иисуса, облаченную в солидные теологические одежды.
      Вместе с другими писаниями Нового завета четыре евангелия дошли до нас в весьма поздней рукописной форме, хотя и в очень многих списках (170 рукописей унциального письма, подобного заглавным знакам, и около 260, написанных прописью, или курсивом). Но наиболее древние из них восходят лишь к концу IV и началу V в. и отстоят на значительной дистанции от исходных текстов. Большие унциальные кодексы происходят из трех собраний греческих манускриптов, которые возникли в IV в. в Александрии, Цезарее и Иерусалиме. Вначале их было более 3 тысяч, но почти все они были утрачены еще до VI в. 80 фрагментов на папирусе преимущественно соотносятся с Евангелием от Иоанна. Возникшие в диаспоре, эти тексты возвращают нас не ранее чем к началу III в. Пресловутое "открытие" фрагмента Евангелия от Марка, 9 посланий на греческом языке в VII пещере Мертвого моря, вновь обследованной в 1955 г., поэтому ни в коем случае и не могло иметь места, хотя о нем и трубила в эти последние годы популярная пресса.
      Несколько латинских переводов из доставшихся нам отрывков более древних новозаветных текстов, чем "Вульгата" св. Иеронима, а также их переводы на другие языки, особенно на сирийский, позволяют нам подняться к наиболее древнему тексту евангелий, составленному до IV в. То же можно проделать с многочисленными цитатами первых отцов церкви, когда они происходят не из официальных текстов и могут быть прямо взяты или переведены с оригиналов. Но настоящее систематическое изучение всех этих материалов еще не осуществлено.
      Текстуальные различия между евангелиями многочисленны и весьма заметны. Наши евангелия переделывались непрерывно. Цельс в конце II в. писал, что христиане его времени не испытывали угрызений совести, перекраивая по своему вкусу "трижды или четырежды и даже более" первоначальный текст евангелия, "чтобы опровергнуть различные обвинения в свой адрес" (из сочинения Оригена "Против Цельса", глава XX). Достаточно сказать, что две древнейшие копии Евангелия от Марка, которыми мы располагаем, заканчиваются восьмым стихом 16-й главы; {57} последние 12 глав с рассказом о воскресении Иисуса и его вознесении на небо были добавлены позже. Один манускрипт, о котором сообщили недавно некоторые историки, дает основание считать, что эта часть была написана неким Аристоном, пришедшим из Иерусалима в Малую Азию в начале II в., прозванным Папием из Гиераполя, "учеником господа".
      Но даже не принимая во внимание бесчисленные текстуальные различия между евангелиями, вызванные культурным и социальным темпераментом переписчиков и религиозным климатом, в котором они жили, можно различить четыре главных течения в рукописной передаче их текстов: александрийское, антиохийское, так называемое западное и североафриканское, которое почти без изменений отразилось в древнейших латинских переводах "Африка в древней Италии". Мало-помалу, по мере приближения эпохи великих соборов IV-V вв., которые занялись догматической систематизацией исходного наследия веры, устанавливалось большее единообразие евангельских эпизодов. В действие вступил новый фактор стабилизации передаваемого из поколения в поколение текста.
      Утверждалось понятие "боговдохновенность", которое происходило из иудаизма и опиралось на крайне зыбкие и искусственные основы. "Писанное слово" бога отождествляется с самой идеей "данной в откровении" раз и навсегда и неизменной "истины". Процесс стабилизации протекал медленно и противоречиво. Он завершился лишь с окончательной победой церкви при императоре Феодосии в конце IV в., в тот самый момент, однако, когда начал углубляться разлад между Востоком и Западом.
      Представление об абсолютной неизменности слова божия способствовало сохранению в течение столетий стабильного текста Нового завета, так же как это имело место с Ветхим заветом. Древнейший сохранившийся еврейский манускрипт Библии относится к IX в. н. э. 1 Открытие ряда свитков в пещерах Кумрана, которые по крайней мере на 900 лет старше этого текста, позволило обнаружить лишь немногочисленные, хотя и характерные, вари-{58}анты в сравнении с текстом, который стал каноническим в I в. н. э.
      История передачи текста - это всегда история людей, которые его вырабатывали. Особенно верно это в отношении передачи собрания народных преданий о жизни, муках и смерти Иисуса, выработанных поколениями христиан первых веков.
      Столкнувшись с совпадениями и расхождениями, которые обращают на себя внимание при первом же взгляде на канонические евангелия (первые три сопоставимы друг с другом, четвертое отлично от них в результате отраженной в нем теологической разработки вероучения), исследователи попытались вывести все четыре текста из одного общего оригинала, отождествляя их то с гипотетическим арамейским Евангелием от Матфея, то с первичным Евангелием от Марка, то с собранием памятных изречений Иисуса, или "Логией", которая стала предметом фантазирования уже во II в. Находки Оксиринхских и Хенобоскионских папирусов показали, что "изречения" Иисуса на деле составляли самостоятельное евангелие, приписанное апостолу Фоме, наполненное достаточно необычными понятиями, присущими группе, к которой принадлежал автор: сильным пантеистическим акцентом, подчеркнуто дуалистической моралью, явно выраженным антифеминизмом. экзальтацией инфантильной простоты.
      Попытка объяснить происхождение евангелий "историей форм", в которые выливались обряды, культ, молитва, и более поздняя "демифологизация" текстов, освобождающая их от мишуры легенд, наслоений времени, не считаются с тем фактом, что любая религиозная информация откладывается в сознании верующих в мифологической, иррациональной, отчужденной форме. Стремление придать религиозному мифу "историческое" оформление не есть плод целенаправленного, волевого решения, оно составляет элемент процесса религиозного отчуждения масс.
      С этой точки зрения даже проблема исторического существования Иисуса становится второстепенной.
      Желание вернуться вспять, к тому, что может быть "подлинным" в евангелиях, не только неосуществимое, но и глубоко антиисторическое предприятие: миф как выражение некоей духовной потребности и историческое окружение, в котором он возникает, идентифицируются неразрывно.
      Это присуще прежде всего тому, о чем евангелия гово-{59}рят либо не говорят нам, неотъемлемой основе любого исторического исследования: сведениям о месте, даже и об обстоятельствах рождения Иисуса, о его семье, национальном, социальном и религиозном окружении.
      НАЗАРЕТ ИЛИ ВИФЛЕЕМ?
      В евангелиях Иисус почти неизменно именуется Назореем или Назореянином. Возможна латинизация этой последней формы, превращение прилагательного в существительное, субстантивация, подобно тому как это было с понятием "ессей",- "ессеян" и самим словом "христианин". В некоторых случаях говорится "того... из Назарета" (Иоанн, 1 : 45), а соответствующее название местности представляется как его "родина" (Марк, 6 : 1), то есть город, в котором, согласно древнейшему преданию, он был рожден.
      Ни имя Назорей, ни прозвание Назореянин ни в коей мере не могут быть связаны с названием города Назарет, который к тому же не упоминается ни у одного автора. Прозвище, которое дали Иисусу - Назорей или Назореянин, означает попросту "чистый", "святой" или даже "отпрыск" - так назывались различные персонажи Библии; под этими названиями они встречаются и в рукописях Мертвого моря.
      То место из Евангелия от Матфея, которое якобы цитирует пророков: "...что он Назореем наречется" (2 : 23), как предвидение будущего мессии, попросту не существует в Библии.
      Христианская традиция первых веков знает, однако, группу назореев, сохранявшуюся многие века и имевшую отношение к Иисусу, которого они "почитали как праведного человека". Епифаний называет так одну иудео-христианскую секту, которую помещает в Месопотамии и относит к концу IV в. Мандеи из устья Евфрата, которые поклоняются Крестителю, а Иисуса считают чуть ли не демоном, еще и сегодня именуют себя на диалекте арамейского языка "Nazoraye".
      Лингвистическая связь между словами "Назореянин" и "Назарет" на семитской земле была невозможна, но она вполне вероятна, однако, в эмиграции, в еврейской и иной среде средиземноморского мира. Впоследствии, в эпоху Константина, евангельский Назарет будет отождествлен с {60} одним полусельским, полугородским поселением чисто иудаистского типа в Галилее. Однако самые старые его памятники относятся только к византийской эпохе.
      Ортодоксальные евреи относились к Галилее с недоверием. Они составляли в ней меньшинство. В столице Галилеи Капернауме синагога была построена только при римском протекторате. Еще во времена, когда было написано четвертое евангелие, полагали, что "из Назарета может ли быть что доброе?" (Иоанн, 1:46). Галилеянином назовут позже Иисуса, а галилеянами - его сподвижников, порой в уничижительном смысле. Теперь общепринято мнение, что галилеяне, против которых предупреждает Симон Бар-Кохба, мятежный мессия второй иудейской войны 132-135 гг. н. в., в одном из посланий своим приверженцам (найденном в 1952 г. в пещере примерно в 19 км к югу от Кумрана), были, возможно, палестинскими группировками христианской ориентации.
      Точное указание на Назарет как на родину Иисуса сталкивается с другим преданием, которое желало видеть мессию выходцем из дома Давида, рожденным в его городе, в Вифлееме. Эта версия, которая встречается только в двух евангелиях - от Матфея и от Луки, впоследствии возобладала и была обогащена целой серией легендарных деталей, таких, как приказ Ирода умертвить всех первенцев в округе, рожденных за два года до того (Матфей, 2:16). Нет никаких следов подобного эпизода ни у одного историка времен Ирода, хотя он мог быть отголоском в народной памяти лютой жестокости этого властелина, в самом деле приказавшего истребить некоторых собственных детей.
      Чтобы "увести" - несколько необычный термин - отца и мать Иисуса из Галилеи в Иудею, в Вифлеем, автор Евангелия от Луки прибегает к помощи смутного воспоминания о некоей "переписи", которая предписывала всем жителям отправиться для регистрации в родные края. Перепись и в самом деле была в Палестине, но за десяток лет до предполагаемого рождения Иисуса; однако странное предписание, о котором идет речь в евангелии, обязывавшее, если бы оно имело место в действительности, целые народности поменять место пребывания, было чуждо административной практике римлян, и о нем нигде не сообщается за всю историю империи.
      Ясли, в которые новорожденный Иисус был помещен матерью, как сообщает Евангелие от Луки (2:7), {61} предполагают хлев, а хлев - пещеру. Когда гражданские и церковные власти после Константина пытались удовлетворительным образом систематизировать топографию Палестины, они даже открыли около 400 г., как сообщает св. Иероним, "пещеру рождения": именно в ней многие века стоял храмик, посвященный Атону (или Таммузу), "спасителю" восточных мистических культов. Дионис, Гермес, Гор, Зевс и, конечно, Митра были рождены в пещере. Поклонение "магам", жрецам иранского Митры, символизировало к тому же поклонение наиболее значительному народному божеству - сопернику Иисуса.