– Не.

– А Павлик?

– Хто ты якая, шоб у меня спрашивать про мояво мужика?

– Видите ли, я ваша соседка…

– Коли вода на башку льется, то не от нас.

– Вы меня не поняли…

– Ступай в жэк, там и скандалься! Ищь, заявятся усякие, денег им на обои давай! Нашли дурней. У свекровки ничаво нет, усе в бизнес вложено, а я нищая, уматывай вон!

Разозлившись, я отчеканила:

– Марийка, перестаньте идиоткой прикидываться, со мной это не пройдет. Я на самом деле Машина соседка, но живу не под вами, затопить нашу квартиру вам трудно.

– В чем тогда дело? – удивленно и вполне по-русски осведомилась Марийка.

– Ко мне приходила ваша сестра, Галя.

– Хто? – снова перешла на привычный сленг Марийка. – Якая такая Халя? Да ты заходь в хату, не мнись на приступке.

Я вошла в квартиру, Марийка быстро захлопнула дверь, ловко задвинула две огромные щеколды, села на диван и нахмурилась:

– О чем вы балакаете? Прям пургу гоните!

Ее стройные, гладкие, без признаков какой-либо растительности ножки начали постукивать по полу. Девушка либо нервничала, либо в силу природной живости была не способна спокойно сидеть на месте.

– Ваша сестра, – повторила я, – Галя, на днях заглянула ко мне. Она хотела перепеленать дочку и забыла у нас шарфик, вот я принесла его вам, отдайте ей.

С этими словами я вытащила из кармана ярко-синий кусок кашемира, которым заматываю в мороз шею, и продемонстрировала его Марийке.

– Брешешь! – рявкнула та.

– Что? – не поняла я.

– Комедию ломаешь, – сказала Марийка. – Нету у меня никакой сеструхи Халки, и ваще, сиротина я, одинокая! Ни матери, ни отца, по улице толкалась, капустой торговала, пока Павлуху не повстречала. Ён мине таперича и родитель, и муж, и брат!

– У вас нет сестры, цыганки Гали? – спросила я еще раз. – Точно помните?

– А то я на мозги зашибленная, – затрясла роскошными кудрями Марийка, – и родню не упомню. Померли усе мои, в хате погорели. Дед с пьяных глаз полез самогонный аппарат вострить, ён электричество економил, ну и попер на столб, прямиком в линию, его током шандарахнуло, пожар пошел, уся изба погорела, с народом, тама люди пьяные лежали.

– Вы, значит, выскочили?

– Мине там не було, в поле горбатилася, свеклу полола, приперлася домой, глянь, пепелище черное. Вон какой рулет случился. Крайняя, одинешенька осталась, а штоб с голодухи не сгибнуть, поехала в Москву.

– Мне всегда казалось, что таборные цыгане – люди очень родственные и одну девушку на заработки в чужое место не отпустят.

– Хто? Цыгане? Так они мне хто?

– Вы не цыганка?

– Ваще, прям! Ищо скажи эфиепка, – всплеснула руками красавица, – с Молдавии я, с хутора, цыганам не родня. Во, сказанула! И никаких сестер с братьями не имею!

– Но эта Галя…

– Набрехала она тебе, – улыбнулась Марийка, – облохала. Небось чего спереть пришла, ты глянь-то вокруг, мабуть деньги пропали але золото, а шарфик-то выброси, наверно, заразный.

Глава 5

Я в задумчивости вышла на лестницу и выключила лежавший в кармане диктофон. Костин многократно ругал меня за желание самостоятельно распутывать детективные истории. Вообще-то я пропускаю его слова мимо ушей, но одно замечание приняла к сведению.

– Ты вечно совершаешь глупости, – шипел майор, – забываешь то, о чем тебе рассказывали люди, занимаешься не своим делом.

По поводу не своего дела еще можно поспорить, а вот насчет моей забывчивости все чистая правда. Поэтому, сделав правильный вывод из услышанного, я теперь постоянно прихватываю «на дело» диктофон, включаю его незаметно в кармане, а потом дома по нескольку раз прослушиваю запись.

Значит, Галя наврала, она просто использовала имена Маши, Марийки и Павла, чтобы беспрепятственно проникнуть в нашу квартиру. И ведь справилась с задачей, я поверила ей, разрешила пройти в ванную, а потом на кухню.

Следовательно… Ох, похоже, дело плохо. Галя серьезно подготовилась к преступлению, узнала имена наших соседей и безошибочно выбрала тех, чьей родственницей могла прикинуться без всякого труда.

Смуглая Марийка и цыганка похожи, во всяком случае, цвет кожи и волос у них один, глаза у обеих карие, огромные. Странно, однако, что у младенца они были ярко-голубые.

Я дошла до своей квартиры и присвистнула. Вот оно что! Малышка вовсе не дочь Гали, она взяла ее напрокат. Поэтому молодая мать так неловко управлялась с памперсом, небось увидела непромокаемые штанишки впервые в жизни. И о чем это говорит? Да о том, что Галя тщательно, прямо как агент ФСБ, выстроила свою легенду. Она стремилась во что бы то ни стало попасть в квартиру, чтобы отравить Аду и Кирюшу.

Быстроглазая девица, уходя, начала мне «гадать» и сообщила про смерть пучеглазой собачки. Что она там несла? Вот черт, не помню дословно. Вроде умрут все: собаки, люди. Спасти нас может лишь появление ангела, который придет сам в результате какой-то неприятности.

И что мы имеем на сегодняшний день? Ада, Кирюша и Лиза оказались под капельницами.

В полном ужасе я схватила телефон и принялась обзванивать своих.

– Юля, не езди в метро, не ешь обед, не пей воды! Нигде, кроме дома.

– Ага, – хихикнула та, – классно придумано.

– Пообещай, что и Сережка поступит так же!

– Лампа, ты упала и ударилась головой?

– Дело очень серьезное! Поверь. Ничего не берите в рот, ни при каких обстоятельствах. Только дома ешьте, из моих рук.

– Да мы умрем от истощения!

– Не глупи! Подумаешь, до вечера не поесть! Да человек способен голодать без ущерба для здоровья целый месяц.

– Лампа, мы же с Сережкой сейчас улетаем во Владивосток. Или ты забыла? Столько про командировку рассказывали! Вернемся через три недели. Уж не знаю, что ты задумала, но нам придется все-таки хоть один разок за двадцать дней покушать. Извини, если нарушила твои планы. Кстати, мы только что в Домодедово кофейку с пирожными схомякали, и ничего, классно пошло. Все, заканчиваю, нас на посадку зовут. Прилетим, позвоню. Чао.

Действительно, совершенно вылетело из головы! Сережка и Юля несколько дней талдычили о страшно выгодном заказе, который удалось получить их новорожденному рекламному агентству во Владивостоке. Все-таки дети правы, я бываю крайне к ним невнимательна.

Следующий звонок я сделала Вовке.

– Костин, – сурово ответил приятель.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Не сейчас.

– Дело очень срочное.

– Вечером, – сухо отреагировал майор.

– Речь идет о жизни и смерти.

– В прошлый раз, когда ты сделала подобное заявление, – сердито ответил Вовка, – я, как дурак, попался на удочку, примчался на твой зов, и что оказалось? Тебе понадобился человек, способный взглянуть со стороны на пальто. Приволокла меня в магазин, нацепила на себя хламиду и стала вертеться перед моим носом, приговаривая: «Ну как? Спина не морщит?»

– Но пальто невозможно покупать одной, – возмутилась я, – от продавцов правды не услышишь, им хочется побыстрей вещь сбыть с рук. Сейчас речь не об одежде идет!

– Значит, о сапогах или губной помаде. Вечером поговорим.

– Меня хотят отравить!

– Знаешь, иногда подобные мысли посещают и мою голову!

– Катю тоже. Впрочем, и Сережу, и Юлю, и Рейчел, и Рамика, и Мулю. Может, и тебя. Спасут же нас ангелы, они будут нас хранить, понимаешь?

– Ага, – буркнул майор, – шиза накатила. Ты грибы галлюциногенные не ела? Клей не нюхала?

– Вовка! Дело слишком серьезное. На днях ко мне явилась цыганка с голубоглазым младенцем. Она отравила Аду, подсунула Кирюше сок с ядом.

– Лампудель, – перебил меня Костин, – сколько раз я предостерегал тебя от неумеренного просмотра телесериалов и чтения детективов, которые строчит обожаемая народом госпожа Татьяна Устинова. Впрочем, до цыганки, пришедшей с голубоглазым младенцем в квартиру, дабы отравить мопсиху, даже Устиновой не додуматься, все-таки ей до такой степени чувство меры не отказывает. Значит, так, ангел мой, если в стенах видишь люки, не волнуйся, это глюки. Выпей успокоительное и ложись отдыхать.

– Володя! Сконцентрируйся! Аду отравили, Кирюшу и Лизавету тоже!

– Мопсиха, любительница хватать всякую дрянь, подобрала у бачков отраву, Кирюхе впарили в ларьке стухший сок, а Лизавета совершенно случайно выпила второй пакет! – рявкнул майор.

– Сок был свежим, я проверила дату.

– Даже самый качественный продукт испортится, если сначала его подержать в ящике, на холодной улице, а потом пристроить у раскаленного обогревателя, – сердито возразил Костин, – а именно так очень часто поступают продавцы в тонарах.

– Но цыганка! С младенцем!

– Осеннее обострение у тебя скоро пройдет, – заявил Вовка, – ласковый дядя психиатр вылечит. Кстати, Славка классный анекдот рассказал: «Сидит под деревом доктор Айболит и говорит зайчику: «Сейчас пришью тебе новые ножки, и ты снова побежишь по дорожке».

«Может, не надо? – молит косой. – Это уже сороковые ножки, мне, ей-богу, трудно скакать по дорожке!» Правда, смешно?

– Вовсе нет, – обозлилась я, – глупо очень!

– Совсем ты плохая, – пожалел меня Вовка, – эх, что с людьми шиза делает! Юмор понимать перестают.

– Дурак! – буркнула я и отсоединилась.

Вот и имей дело с таким. Вместо того чтобы насторожиться и принять экстренные меры, Костин идиотничает. Ладно, с ним разберусь потом, теперь же надо предупредить Катюшу.

– Да, – устало ответила подруга, – что у нас еще стряслось?

– Все нормально.

– Это удивительно.

– Ничего не ешь и не пей и вообще питайся только дома, нас хотят отравить, цыганка…

Выслушав мой обстоятельный рассказ, Катя осторожно спросила:

– Лампуша, ты витамины принимаешь?

– Нет, – удивилась я, – а при чем тут они?

– Есть совершенно замечательные средства, – вдохновенно завела подруга, – дают удивительные результаты, просто волшебные. Люди на глазах меняются, память укрепляется. Вот, допустим, средство, содержащее гинкго, ты купи. Правда, дорого, одна баночка под тысячу рублей тянет, но, во-первых, там сто восемьдесят капсул, а во-вторых, какой эффект!

– Намекаешь, что я сумасшедшая!

– Никогда в жизни, – затараторила Катюша, – с чего тебе в голову такая дурацкая идея влетела? Просто осень на дворе, идет перестройка организма. Многие люди ошибочно полагают, будто поддерживать себя надо весной, дескать, к марту у нас иммунитет ослабляется. Оно и верно, только ближе к зиме дело обстоит еще хуже…

– Катя, – прервала я подругу, – очень тебя прошу…

Но закончить фразу мне не удалось. Из телефона послышался еще чей-то чужой голос:

– Екатерина Андреевна, у Федоськина опять началось.

– Потом, Лампуша, поговорим, – скороговоркой бросила подруга и отсоединилась.

Я топнула ногой. Ну что за люди меня окружают! Просто слепоглухонемые! Никто из домашних не видит подкрадывающейся опасности и не верит в рассказ о цыганке. И как теперь поступить?

Злясь на своих, я оделась и порулила в ветеринарную лечебницу. Роман встретил меня с таким мрачным лицом, что мои ноги внезапно подломились в коленях. На каталке лежало нечто, целиком, с головой, прикрытое одеялом.

– Уже пришли? – рявкнул ветеринар. – Ну-ну.

– Да, – прошептала я, – говорите.

– Что?

– Все. Не волнуйтесь, я не истеричка. Ада?..

– Ее Лена повела на нашу кухню, – спокойно сообщил Роман. – Собаку следовало чуть-чуть покормить диетической едой.

Ледяная рука, сжимавшая желудок, разжалась. Я опять уставилась на страшное НЕЧТО, укутанное одеялом, и внезапно поняла, что вижу тюк грязного белья, приготовленный, очевидно, для прачечной.

– Сколько я вам должна?

– Счет на кассе, за капельницу.

– А лично вам?

– Ничего.

– Но как же?

– Евлампия Андреевна, ступайте.

– Ваша жена сидела весь день с Адой!

– Это ее работа.

– Но вы сказали, что у супруги сегодня выходной!

– Лена всегда проводит его со мной, в клинике.

– Не могу же я просто так уйти!

Роман снял очки, устало вытер глаза носовым платком, близоруко поморгал, посадил вновь оправу на нос и ледяным тоном заявил:

– Забирайте Аду и уезжайте. Привезете мопсиху через три дня, возьмем для порядка анализы, но, надеюсь, все будет благополучно. Сейчас придет Лена, вы ступайте в двенадцатый кабинет, Аду туда приведут. Жена детально расскажет о диете, вам придется некоторое время готовить мопсихе особую еду.

– Но… – Я попыталась вновь завести песню о гонораре.

– Ступайте, Евлампия Андреевна, – измученным голосом велел Роман, – оставьте меня с крайне неприятным делом наедине.

– С каким делом? – не поняла я.

Ветеринар ткнул рукой в угол:

– Да вон, спят, несчастные, ничего, конечно, не понимают, а у меня рука не поднимается. Но куда деваться, с утра собираюсь, собираюсь, до конца рабочего дня дотянул. Даже передать не могу, до чего мерзко на душе.

Я присмотрелась. В картонной коробке, похоже, упаковке из-под бананов, на рваной простынке, прижавшись друг к другу, лежали два мопсенка, совсем еще крошки. Нежно-бежевые шубки украшала темная полоска, бегущая от головы к хвосту, большие ушки свешивались вдоль умильно-складчатых черных мордочек, бублики хвостиков раскрутились. Щеночки мирно спали.

– Какие хорошенькие! – умилилась я. – Лапочки! Ой, миленькие! Смотрите, один зевает!

– Это девочки, – совсем помрачнел Роман, – Феня и Капа, им по три месяца.

– Такие маленькие тоже болеют? А что с ними?

– Ничего.

– Их на прививку принесли?

– На усыпление.

Я заморгала. В этот момент одна мопсишка села, потрясла башкой и, недолго думая, кинулась на мирно сопящую сестру, та, моментально проснувшись, принялась кусать озорницу. В ящике началась веселая возня. Мы с Романом молча наблюдали за потасовкой. Внезапно ветеринар встал и забегал по кабинету.

– Да, – забормотал он, – я усыплял животных, и не раз, по жизненным показаниям. Вон, сегодня утром овчарку принесли, восемнадцать лет, запущенная онкология, парализованные ноги. Собака страдает, и потом, она прожила весь свой век, а эти? Ну чем они виноваты? Только тем, что к придуркам попали? Здоровые, веселые, им бы жить да жить. Так нет, давай, Роман, убивай. Не могу! Не хочу!

– А за что их? – пробормотала я, наблюдая, как мопсята пытаются выбраться из короба.

– В общем, ничего экстраординарного, – пожал плечами Роман. – Девочка Олеся давно просила собачку, только мама была против, дескать, животное все порвет, испортит и обои съест, а у них в квартире евроремонт. Мама уехала в командировку, а папа взял да и купил ребенку двух мопсят, Феню и Капу. Естественно, щенки везде писают, еще они ножки у стола сгрызли. Мама вернулась, пришла в ужас, устроила мужу вселенский скандал, вот он нам собачат сюда и приволок на усыпление. Еще порядочный человек оказался. Другой бы просто вынес к помойке, а этот «пожалел». Убивал бы таких «собачников». Знает ведь, на какой ведьме женат, слышал не раз от своей супруги фразу: «Терпеть не могу собак», и принес домой мопсят, кретин, недоумок, урод!

– Бедная девочка, – вырвалось у меня, – представляю, что испытывает ребенок.

– Ей сказали, что они потерялись во время прогулки, – вздохнул Роман. – Ладно, идите, Евлампия Андреевна.

Он подошел к шкафчику, распахнул стеклянные дверцы, вытащил ампулу, взял пилку…

– Стойте! – крикнула я.

Роман вздрогнул.

– Что?

– Они никому не нужны? Феня и Капа?

– Да.

– Вы их сейчас убьете?!

Роман положил ампулу в эмалированный лоток и зло спросил:

– А у меня есть альтернатива?

– Предложите кому-нибудь взять щенят.

– Весь день только этим и занимался, никто не хочет.

На мои глаза навернулись слезы. В этот момент Феня и Капа, словно поняв, что их ждет, притихли, прижались друг к другу и затряслись. Одна мопсишка посмотрела на меня умоляющим взором, вторая тихонько заскулила. Я ринулась к ящику и схватила собачат. От щенков пахло чем-то приятным, нежная шерстка на ощупь напоминала шелк. Мягкие язычки быстро-быстро облизали мои руки.

– Я забираю их!!!

Роман вытаращил глаза.

– Извините…

– Беру себе Феню и Капу.

– Но…

– Нельзя? Вы же только что сказали: они никому не нужны.

– Насколько я понял, у вас, кроме Ады, еще три собаки.

– Ну и что? Квартира большая, и вообще мы планировали строить дом в Подмосковье и переезжать туда на постоянное жительство.

– Ваши родственники могут быть против.

– В нашей семье уродов нет, – сообщила я, заматывая отчаянно вертящихся мопсят в остатки рваной простыни, – как-нибудь прокормим. Если совсем оголодаем, станем вместе пшенку есть. Впрочем, такое нам не грозит, все в семье работают, вертимся, никто не ноет и не стонет. Только помогите мне Аду до машины донести, а то рук не хватает.

Глава 6

Оказавшись в автомобиле, щенки заснули. Вполне живая Ада с легким изумлением оглядывала мопсят. Сначала она их обнюхала, потом недоуменно гавкнула, на ее морде явственно читался вопрос: «Это что, мои?»

Год назад Ада уже побывала в этой клинике. На даче, в Алябьеве, она нашла в прямом смысле этого слова под кустом свою любовь, дворянина Дика, и повеселилась с кавалером по полной программе. Адюша, начисто забыв про то, что является девушкой из приличной семьи, каждое утро, визжа от счастья, убегала на свидание. В сентябре наступила расплата: на свет явились два дитенка, названные Винни и Риччи. Ада едва разродилась, пришлось делать ей кесарево сечение. В тот раз я так же везла из больницы Адюшу и двоих новорожденных, и она тогда тоже с огромным недоумением смотрела на детей. В момент родов собака находилась под наркозом и просто не поняла, откуда появились щеночки.

– Гав? – деликатно поинтересовалась Ада. – Гав? Гав?

– Именно так, – согласилась я, – гав, гав. Если тебе приятно, можешь считать их своими отпрысками.

Перетащив всех мопсов в квартиру, я оставила Феню и Капу в коридоре. Из комнат моментально принеслись Рейчел, Рамик и Муля. Раздалось сопение, пофыркивание, почавкивание. Собаки приветствовали выздоравливающую Адюшу и знакомились с новыми членами стаи.

На мгновение я присела около кухонного стола. И тут раздался телефонный звонок.

– Что у нас нового? – спросила Катя.

– Э… в принципе все по-старому. Адюша дома, вполне бодра, сама передвигается.

– Отлично, Кирюшка с Лизаветой уже поругались.

Я засмеялась:

– Хорошая новость, значит, они выздоравливают.

– Не волнуйся, я приеду поздно.

– Почему?

– Ну, пока доплюхаю до метро, потом пересадки.

– Ты же на машине.

– Она не заводится.

– Подожди, сейчас приеду за тобой.

– Не надо, я воспользуюсь подземкой.

– До нее еще добраться надо, жди, несусь!

– Лампа, уже поздно, я звонила не для того, чтобы выдернуть тебя из кровати, просто хотела предупредить: не волнуйся, задержусь.

– Все поняла, лечу.

Если честно признаться, я очень плохо вожу машину. Никакой радости сидение за рулем мне не доставляет. Хорошо, если приходится катить по известному маршруту, ну, допустим, дом – рынок – супермаркет – прачечная. Этот путь знаком мне до деталей, без особого напряга могу добраться еще в школу к Лизавете и Кирюшке, хотя туда быстрее дойти пешком. Все остальные поездки – сплошной стресс. Сначала я беру атлас и тщательно прокладываю путь по карте, особое внимание обращаю на левые повороты. Я долгое время ездила за троллейбусом и только недавно освоила новый трюк: теперь качу около общественного транспорта, прикрываясь железной махиной, набитой пассажирами, от потока бешено несущихся автомобилей. Поэтому повернуть налево для меня жуткая проблема.

Впрочем, неприятности на дороге возникают постоянно. Очень часто я, тщательно подготовившись, следую проложенным маршрутом и натыкаюсь на знак «Проезда нет» или «Одностороннее движение». Ежу ясно, двигаться по переулку следует совсем не в ту сторону, куда нужно мне. Я паркуюсь, хватаю атлас и начинаю злиться. В моем «путеводителе» данная магистраль отмечена как обычная, значит, знак повесили недавно. А еще я бы запретила сотрудникам ГАИ вручную переключать светофоры. Если у пульта маячит плотная фигура в форме, жди громадную пробку. Ну почему бы метров за сто не поставить предупреждение вроде такого: «Внимание. По улице Росовихинской теперь можно двигаться лишь в сторону рынка. Левый поворот с проспекта запрещен». Увидав подобное дацзыбао, даже я успею перестроиться. А то доедешь до места, ткнешься носом в перечеркнутую стрелку, притормозишь в недоумении и создашь затор.

Но дорога к Кате на работу мне отлично известна. Примерно через час я подхватила подругу и попросила:

– Сядь сама за руль.

– С огромным удовольствием, – согласилась Катюша.

И это правда, для нее управление машиной праздник, даже такой убитой «шестеркой», которая принадлежит мне. Вернее, раздолбанный «жигуленок» был первым авто, которое приобрела себе Катюша, у нее в тот момент просто не было денег. Потом Сережка и Юлечка стали вполне прилично зарабатывать, и семья высунула голову из болота нищеты. Вот тогда Катя и приобрела себе подержанный «Фольксваген», который оказался вполне надежным средством передвижения, до сегодняшнего дня он Катюшу не подводил. Старую «шестерку» продавать не стали. Во-первых, ее никто не купит, даже даром не возьмут, слишком непрезентабельно выглядит тачка, а во-вторых, домашние настояли, чтобы я получила права.

– Катайся на колымаге, – велел Сережка, – убьешь драндулет, наберешься опыта, тогда и купим тебе новенькую машинку.

Я не стану тут описывать, как овладевала ремеслом гонщика, уже один раз это делала и повторяться не хочу^[2], скажу только, что «шестерка», несмотря на убитый вид, верой и правдой служит мне. Под уродливой внешностью часто скрывается красивая душа, не все то золото, что блестит, и не все плохо, что ужасно выглядит, простите за банальное замечание.

Катюша ловко выехала за ворота, и мы лихо понеслись сквозь пелену дождя. Ливень лил как из ведра, видимости почти не было. Я со страхом посмотрела на спидометр. С ума сойти, какая скорость! Целых шестьдесят километров в час. Сама я больше сорока никогда не газую.

Поймав мой взгляд, Катюша улыбнулась, красная стрелка прибора тихо поползла вниз, я расслабилась и задремала. Внезапно меня кинуло вперед, голова со всего размаха стукнулась о торпеду, из глаз посыпались искры.

– Мама! Что случилось? – взвизгнула я, потирая ушибленный лоб. – Разве можно так тормозить!

Катя, бледная, словно чисто выстиранная простыня, сидела, вцепившись в руль.

– Что случилось? – повторила я.

– Кажется, я сбила человека, – прошептала подруга.

– Как? – перепугалась я.

– Не понимаю, – прошептала Катюша, – он сбоку выскочил, словно тень, тут ведь есть подземный переход, мы уже от дома в двух шагах, осталось во двор заехать, и вдруг такое…

– Может, ты ошиблась? – робко предположила я.

– Нет, – лепетала Катя, – он прямо перед стеклом возник, руками так взмахнул и обвалился. Надо посмотреть, может, жив?

Плохо повинующимися руками я нашарила ручку, Катя сделала то же самое, и мы одновременно оказались на улице. Сырой ветер ударил в лицо, холодный дождь мигом потек за шиворот, я вздрогнула и увидела, что мостовая пуста. Огромное облегчение и полнейшее счастье наполнили душу.

– Тебе показалось! – заорала я.

– Нет, – качала головой Катюня, – нет, он был, падал.

– Значит, ты его не задела! – ликовала я. – Парень нарушил правила, пренебрег переходом, пошел через проспект, чуть не попал под нашу машину, а потом, испугавшись, что мы ему наподдадим, удрал. Садись, поехали домой. Кстати, у нас там сюрприз. Давай, чего стоишь!

Но Катюша не шевелилась, она молчала, кусая губы, потом принялась тыкать пальцем куда-то вбок. Я проследила за ее рукой и онемела. Из-под капота выглядывал ботинок. Вернее, нога, обутая в сильно потрепанный штиблет.

– Я убила его, – прошелестела Катя, – надо вызывать милицию.

Я схватила ее за руку.

– Постой, быстро иди домой.

– Но наезд!

– Живо уходи. Скажу, что сама сидела за рулем.

– Нет, ты с ума сошла.

– Да! У тебя дети, у меня никого. Ты работаешь, и вообще это моя машина.

– Лизавета и Кирюша тоже твои, – тихо возразила Катя, – и денег ты в прошлом месяце за треп на радио больше моего получила.

– Уходи, у тебя слабое здоровье, в тюрьме можешь заболеть.

– Нет, отвечать мне!

– Лучше мне!!! Я сильнее!

Тут из-под машины раздался тихий стон.

– Вы живы? – заорали мы с Катюшей и, шлепнувшись разом в холодную грязь, стали заглядывать под «Жигули».

– Да, – донеслось в ответ, – позовите врача.

– Доктор здесь, – деловито ответила я, – руки, ноги шевелятся?

Мужчина задергался.

– Отлично, – приободрилась Катюня, – попробуйте вылезти.

Послышалось кряхтение, бормотание, потом из-под днища показалась вторая нога, торс, руки и голова. Незнакомец сел и обалдело спросил:

– Где я?

– Здрасте, – на всякий случай сказала я, – вы на мостовой, перебегали дорогу в неположенном месте, рядом с подземным, совершенно безопасным переходом, и угодили мне под колеса.

– Мне под колеса, – перебила Катя.

– Нет, мне, – повторила я.

– За рулем сидела я!

– Врешь, я.

– Тут две машины? – закрутил головой мужик.

– Нет, – хором ответили мы.

– У вас где болит? – В Кате проснулся хирург.

Подбитый потряс головой:

– Нигде.

– Совсем?

– Да.

– Думаю, тогда нет необходимости вызывать ГАИ, – быстро сказала я, – тем более что вы… э…

– Юра, – представился пострадавший, – Юрий Иванович.

– Очень приятно. Евлампия Андреевна Романова, это я вас сшибла.

– Нет, я, – принялась настаивать на своем подруга, – Екатерина Андреевна Романова.

– Вы сами виноваты, – я решила расставить точки над i, – побежали через проспект, в темноте, одеты в серую куртку. Еще счастье, что мы не убили вас. Отвратительное поведение.

– А убили бы, – обреченно заявил Юра, – так и ничего, плакать некому, я один на белом свете, никого близких нет.

– Вам-то точно хорошо было бы, – окончательно рассердилась я, – лежи в уютном гробу, спи спокойненько, а мне на зону? Между прочим, у меня двое детей!

– Это мне в тюрьму, – не упустила момента, дабы настоять на своем, Катя, – а дети не совсем сироты, они при Лампе, но все же плохо было бы.

– Убивать таких надо, – кипела я, – переход рядом. Да ты просто козел!

Юра молчал.

– Тебе плохо? – насторожилась я.

– Нет, вернее, да.

– Что болит?

– Ничего.

– Зачем тогда врешь, что плохо! – понеслась я вновь по кочкам. – Если хочешь от нас деньги получить, то имей в виду, не дадим ни копейки.

– Только на химчистку, – влезла Катя, – вон, всю куртку и брюки испачкал.

– Еще чего! – возмутилась я. – Это он тебе денег должен за моральный ущерб, небось чуть инфаркт не получила, когда эта гадость в куртке перед тобой внезапно возникла.

Катя тяжело вздохнула:

– Ужасно. Думала – умру.

– Вот видишь! Еще на химчистку ему! Ну-ка, быстро отползай, нам домой пора.

Юра покорно встал. Я дернула Катю:

– Пошли, труп совсем здоров.

Но подруга приблизилась к Юре:

– У тебя что-то случилось?

– Маму сегодня похоронил, – ответил он, – отвез на кладбище и пошел по городу бродить куда глаза глядят, сам не понимаю, как к вам под колеса попал, уж извините. Только за моральный ущерб сразу не возмещу, зарплату тридцатого дают. Сколько вы хотите? Триста баксов хватит?

– Нисколько, – ответила Катя, – Лампа пошутила. Ты где живешь, далеко?

Юра замялся:

– Ну… в общем, да, в Жулебине.

– Господи, – удивилась я, – сюда-то как приплюхал?

– Понятия не имею, шел, думал о своем. Вы не волнуйтесь, сейчас чуть-чуть обсохну и к метро двину, авось пустят, хоть и грязный весь.

Я поежилась под проливным дождем, да уж, высохнуть в такую погоду представляется проблематичным. Катюша нахмурилась.

– Пошли к нам, – сказали мы с Катей в один голос.

– Что вы! – испугался Юра. – Вас мужья отругают, привели неизвестно кого с улицы.

– Мы живем без супругов, – хмыкнула я, – сами себе хозяйки.

– Тем более неудобно, что соседи подумают.

– Нам на них наплевать, – улыбнулась Катя, – и потом, о нас с Лампой даже сплетничать перестали. Хватит тут мокнуть. Не жить же к себе зовем, вымоешься, почистишь костюм, куртку, поужинаем, вызовем такси, и уедешь спокойно.

– Однако…

– Хватит, – оборвала его я, – еще секунда, и получу воспаление легких. Значит, так, все слушают меня. Ты, Катя, снимай грязное пальто, садись в машину и паркуй ее во дворе. Юра, шагом марш вперед, тут десять метров до подъезда, в «шестерку» незачем садиться, да и перемажешь все сиденье.

Новый знакомый неожиданно покорно кивнул и двинулся за мной.

Прямо с порога мы впихнули Юру в ванную.

– Там на крючке висит халат, темно-синий, – сообщила Катя, – надевай спокойно, мы его для Костина купили, а он его даже примерить не захотел. Одежду брось на пол, ты выйдешь, мы ее постираем и сразу в машине высушим.

Пока Юра умывался и переодевался, я прошла на кухню, поставила чайник и быстро соорудила яичницу.

Через полчаса гость, розовый и сытый, рассказывал нам свою жизнь.

Юра жил вместе с мамой в коммунальной квартире. Две комнаты в ней занимала семья Федорчуков, одна принадлежала Анне Ивановне и Юре. Потом парень женился на симпатичной девушке из провинции, хохлушке Яне. Счастье улыбнулось молодым, дом пошел под снос, и жильцам дали отдельные квартиры, правда, в Жулебине, а не на Мясницкой, где раньше обитал Юра.

Пару лет Юра наслаждался семейной жизнью, омрачали ее лишь скандалы, которые устраивали Яна и Анна Ивановна. Свекровь никак не могла подружиться с невесткой и постоянно ее шпыняла, а та, естественно, не оставалась в долгу.

Потом Анна Ивановна заболела, очень тяжело, ей сделали сначала одну операцию, потом другую, третью, Юра поселился в клинике, около любимой мамы, выхаживал ее, как мог, кормил с ложечки, давил соки, но не сумел отнять у смерти.

Три дня назад Анна Ивановна скончалась. Юра, ослепший от горя, приехал домой и не смог открыть дверь. Довольно долго он пытался вставить ключ в скважину, пока до него не дошло: Яна сменила замок.

Жену он прождал долго. Яна явилась за полночь, не одна, в сопровождении амбала, мужика ростом под два метра и весом в полтора центнера.