– Лампа!

Пришлось распахнуть окно и выглянуть наружу. Костин стоял посреди двора, задрав голову вверх.

– Что случилось? – крикнула я.

– Они не хотят гулять.

– В каком смысле?

– В прямом. Сели и не шевелятся.

– А ты не стой, ходи, тогда и собаки задвигаются, – посоветовала я и, захлопнув раму, вернулась к завтраку.

Но не успел вкусный тостик оказаться во рту, как с улицы опять донеслось:

– Лампа!!!

Положив недоеденный кусок на стол, я снова высунулась наружу.

– Теперь что?

– Они ничего не делают, просто бродят!

– Подожди, сразу процесс не начинается.

– И сколько мне тут прыгать?

– Ну пока все не сделают свои делишки.

– И что, до вечера таскаться?! – возмутился Костин.

– Нет, к обеду вернешься, – усмехнулась я и снова попыталась вернуться к чаю.

Ан нет, спокойно позавтракать сегодня не удастся. Со двора опять послышалось:

– Лампа!!!

– Что???

– Рейчел за дерево замоталась.

– Распутывай.

– Как?

– Просто, вели ей обойти ствол.

– Лампа!

– Ну?

– Смотри.

Я прищурилась. Стаффордшириха стояла вплотную к большому тополю.

– Глупость мне посоветовала, она еще хуже запуталась, – сообщил Вовка.

– Ты заставил ее бегать не в ту сторону, – объяснила я, – и вообще, кто гуляет со стаей? Больше не кричи. Попытайся сам справиться с такой простой задачей, как прогулка собак. Ничего сложного, это любому по плечу.

Вовка промолчал, но не успела я сделать и глотка холодного чая, как раздался звонок. Я побежала в прихожую, глянула в «глазок» и распахнула дверь. Многолаповый комок вкатился в квартиру, за ним тащились рулетки.

– Все, – выпалил Вовка, – теперь вымой их!

И тут я обозлилась донельзя, вытолкала собак назад, на лестницу, и сердито спросила у Костина:

– Ты жареную картошку на ужин любишь?

– А то!

– И что, когда ты приходишь домой, я сую тебе клубни и велю чистить, мыть, резать, а потом только бросаю подготовленную тобой заготовку на сковородку и помешиваю?

– Нет, – оторопело ответил Вовка.

– И как же дело обстоит?

– Ну… я просто ем жареную картошку.

– И с прогулкой так же! – рявкнула я. – Тот, кто берется вывести стаю, сначала сам одевает псов, молча их выводит, а затем моет им лапы в ванной. Иначе полуфабрикат получается. Ясно?

– Угу, – кивнул Вовка, – их надо мыть?

– Да! А я пока спокойно попью остывший чай. И вообще, ты сам решил мне помочь.

Костин тяжело вздохнул:

– Ага, понятно.

Сидя на кухне, я прислушивалась к сопению, кряхтению, повизгиванию собак и плеску воды. Потом раздался громкий хлопок, звон разбивающегося стекла и вопль:

– О, черт!

Меня помимо воли понесло в ванную. Перед глазами предстала изумительная картина. Внутри чугунной чаши стоит тройка собак в комбинезонах и в ошейниках. Мыльная вода покрывает их почти до шеи, сверху плавают мочалки, губки и бутылочка с гелем для душа. На полу валяется разбитая банка с кремом. Красный Вовка поливает скулящую компанию из душа.

– Что ты делаешь? – завопила я, выключая воду. – С ума сошел!

– Сама велела их мыть.

– Ты запихнул всех вместе.

– А надо было по одной?

– В комбинезонах!

– А что? Их снять требовалось?

– Да тут полно мыла!

– Разве псов без шампуня купают?

– Ошейники не снял, рулетки не отцепил!

– Так мне их не удержать. И вообще, хватит придираться, – зашипел Костин, – что ни сделаю, все плохо, поучаешь меня постоянно. Если ты такая умная, делай все сама!

С этими словами Вовка выскочил из ванной. Я уставилась на собак. Ей-богу, мужчины – дикие люди. Любой женщине понятно, что сначала нужно раздеть пса, снять с него поводок, а потом просто аккуратно обмыть ему лапы. Вовсе незачем устраивать банную процедуру по полной программе. Лучше бы и правда я сама пошла гулять со стаей, получила бы меньше проблем. А то сейчас даже не знаю, с чего начать…

И тут Рамик, который терпеть не может омовений, одним прыжком вылетел из наполненной ванны. За ним потянулся поводок, перепутавшийся с другими. Следом из воды выскочила Рейчел, за ней выкарабкалась Муля. Ошметки мыльной пены полетели в разные стороны.

– Фу! – заорала я.

Но поздно, одетые в насквозь мокрые комбинезоны, сцепленные перепутанными поводками, собаки понеслись по коридору, оставляя позади себя белые клочья, лужи и брызгая на стены.

– Стойте! – кричала я.

Куда там! Псы, обиженно скуля, исчезли в моей спальне.

Когда я, обретя способность двигаться, добралась до своей комнаты, перед глазами развернулась дивная картина. Все постельное белье валяется на полу, подушка истоптана, одеяло скомкано, на матрасе копошится мокрый грязный комок.

Кое-как расцепив стаю, я стащила с собак комбинезоны и вернулась на кухню. Вовка, успевший к тому времени благополучно съесть приготовленные мною бутерброды, ехидно поинтересовался:

– Ну, чего? Успокоилась?

И тут я просто слетела с катушек.

– Нет, какое безобразие! Помог, называется! Теперь мне придется сушить собачью одежду, менять белье на кровати, мыть полы, ванну и покупать себе новый крем! Ты разбил банку!

Костин побагровел, отодвинул пустую тарелку, встал и заявил:

– Неудивительно, что тебе никто помогать не хочет. Вот сегодня я решил облегчить вашу жизнь, мадам, и получил скандал.

У меня пропал дар речи. Майор спокойно ушел, я плюхнулась на стул. Ну и ну. Он всерьез говорил о помощи? В груди начала подниматься темная волна гнева, я схватила мобильный, вот сейчас выскажу Костину все, что про него думаю!

Но не успела я набрать его номер, как сотовый зазвонил сам.

– Алло, – прошипела я, ожидая услышать извинения Вовки.

Но в ухо вонзился визгливый дискант:

– Екатерину Андреевну Романову позовите, пожалуйста.

– Она на работе. Кто говорит?

– А это из школы, Кирилл…

– Что случилось? – испугалась я.

– Так, ну, того, в общем…

– Скажите нормально, что произошло?

– Не орите, – пошла в атаку тетка, – мы тут ни при чем, покупаете детям всякую дрянь иностранную, потом удивляетесь и на нашу столовую валите…

– Господи, да что стряслось?

– Ну… траванулся он, лежит у медсестры в кабинете, но мы ни при чем…

Не дослушав, я схватила с вешалки куртку и ринулась вниз.

Бедному Кирюшке катастрофически не везет со школой. Сначала он ходил в жуткое учебное заведение, по недоразумению носящее название «гуманитарный лицей». Педагоги там подобрались пакостные, директриса была откровенной сволочью, завуч походил на надзирателя в концлагере. Поэтому мы перевели мальчика в другую, самую обычную школу. Но не успела я вздохнуть с облегчением, как случилось новое несчастье. Дело в том, что здание учебного заведения, куда теперь с радостью бегал Кирюша, расположено в самом центре Москвы, вблизи станции метро. Парадный вход школы выходил на тихую улочку, а через пару метров, минуя проходной двор, вы оказывались на Тверской.

Одним словом, этот дом приглянулся некоей богатой и чиновной особе, захотевшей разместить в нем штаб-квартиру своей партии. Началась нешуточная борьба, директриса сражалась, аки лев, родители бегали по разным инстанциям и пачками писали письма мэру. Но депутат закусил удила и не отступался. В конце концов он натравил на школу особую комиссию, которая вынесла заключение: дом стоит слишком близко от магистрали, детям нельзя учиться в нем, им вредно дышать выхлопными газами, долетающими в цитадель знаний с Тверской. Лично мне непонятно, почему за шестьдесят лет существования школы никто никогда не говорил о ее невыгодном местоположении.

Но факт остается фактом. Школе выделили другое здание, на краю Москвы, и Кирюше пришлось вновь идти на учебу в другое место. Чтобы успеть к первому уроку, ему пришлось бы вставать в пять утра.

Мы с Катей подумали и приняли соломоново решение: в выпускном классе, до которого Кирюшке остался год, отправим его в экстернат, где он будет усиленно готовиться к поступлению в институт, а пока пусть ходит в школу около дома, чтобы не тратить несколько часов на дорогу.

Поэтому сейчас Кирюша посещает самое заурядное заведение, которое расположено у нас под окнами. Слава богу, там детей не притесняют, просто их не замечают и ничему особо не учат. Но мы не волнуемся, знания Кирюша с сентября получает от наемных репетиторов. Кстати, Лиза тоже теперь учится с ним в одном классе.

Добежав до школы, я отыскала кабинет медсестры и увидела там иссиня-бледного Кирюшку, лежащего на топчане, накрытом оранжевой клеенкой.

– Котик, что с тобой! – кинулась я к нему.

Кирюшка не отвечал, я потрогала его лоб. Кожа оказалась липкой и холодной.

– Что же «Скорая» до сих пор не едет? – вырвалось у меня.

– А я ее не вызывала, – ляпнула толстая тетка в белом халате, восседавшая за письменном столом, – ясное дело, отравился. Забирайте домой!

От возмущения я вначале поперхнулась, но потом налетела на меланхоличную медсестру:

– Вы с ума сошли! Ребенку плохо, а никто не позвонил доктору!

– Я сама медик и прекрасно понимаю, в чем дело! – бросилась в атаку толстуха. – Кормите детей марсами да сникерсами, даете с собой бутерброды, вот и результат! Тошнило его, прямо страсть как, теперь вот лежит.

Дрожащими руками я вытащила телефон.

– У нас в столовой исключительно диетические продукты, – злилась фельдшерица, – севодни сосиськи с гречей давали и кофе, растворимый, отечественный, первый сорт, со сгущенкой. Чем там травануться можно? А? Нет, все родители, наложуть колбасы всякой…

Вызвав в школу медиков, я попыталась напоить Кирюшку водой из бутылки, не достигла успеха, перепугалась еще больше и услышала новую порцию упреков от медсестры:

– Во! Французская бурда! Купили хрен знает что в пластике. Свое надо брать, боржоми!

– Боржоми не наше! – рявкнула я.

– А чье же?

– Источник принадлежит Грузии.

– Вона, умная какая, – завела было бабища, но тут наконец появились две суровые женщины с железным чемоданом.

Остаток дня я провела с Кирюшкой и прочими домочадцами в больнице. Узнав, что мать больного мальчика их коллега – оперирующий хирург, медики стали приветливее, более того, они без всяких споров перевели Кирюшу в клинику к Катюше, где его сразу окружили пристальным вниманием и заботой.

Около полуночи Катя прогнала нас домой.

– Нечего тут всем толкаться, – сурово сказала она, – ступайте спать.

Мы с Сережкой и Юлечкой возвратились домой, попили чаю и уставились друг на друга.

– Ну и ну, – покачала головой Юля, – вчера Ада, сегодня Кирюха.

– Чем же он траванулся? – спросил Сережка.

Я пожала плечами:

– Наверное, сосисками, которые давали в школе. Сам знаешь, какую еду детям привозят.

– Кирюха не ходит в столовую, – напомнила мне Юля.

– Верно. Но сегодня утром я проспала и не положила ему завтрак. Небось он проголодался и пошел в буфет.

– Все по кроватям, – велел Сережка, – ноги подкашиваются.

Я заглянула в свою спальню, с удовлетворением отметила, что привезенная из клиники Ада выглядит намного бодрее, чем вчера, и пошла разбирать Кирюшкин рюкзак.

Внезапно ожил телефон. Я посмотрела на часы и испугалась. Уже поздно, в такое время могут сообщить лишь о несчастье. Руки схватили трубку.

– Алло.

– Позовите Кирюшу, – послышался голосок.

Я перевела дух. Слава богу, ничего страшного не случилось, мальчик мирно спит в своей палате. Ну и глупости лезут в мою голову. Просто это одна из одноклассниц Кирилла, плохо воспитанная девица. Небось сидит до утра в Интернете, вот и решила поговорить с ним, невзирая на время.

– Кирилл не может подойти.

– А что случилось? – с тревогой спросила девочка. – Он заболел, да? Давно звоню, но у вас никто трубку не берет.

Я улыбнулась. Похоже, Кирюша просто нравится этой однокласснице, вот и волнуется.

– Он в больнице.

– Ой!

Я поспешила успокоить девочку:

– Сейчас уже все в порядке.

– А было плохо?

– Ну, достаточно, он сильно отравился.

– Чем?

– Какой-то едой, скорей всего сосисками из вашей столовой в школе.

– И ему было совсем плохо? Он мог умереть?

– В это время Кирюша спокойно спит, правда, он пока в палате реанимации, под капельницей, но угрозы для жизни уже нет. Он скоро поправится, не расстраивайся.

Ту-ту-ту… – понеслось из трубки. Ошарашенная одноклассница отсоединилась, или наш разговор прервался сам собой. Я подождала пару секунд, поняла, что девочка не собирается перезванивать, и занялась рюкзаком Кирюши.

Вытряхнутые учебники и тетради я сложила на столе, пенал сунула в ящик, дневник на всякий случай раскрывать не стала, хватит на сегодня стрессов. Последнее, куда я заглянула, было внешнее отделение, застегнутое на «молнию». Внутри оказался прозрачный пакет с остатками еды. Недоеденная пачка печенья, огрызки булочки и полный пакет сока. Я повертела в руках упаковку с тем, что без зазрения совести изготовители назвали натуральным персиковым нектаром. Значит, Кирюша на большой перемене сгонял в ларек и купил себе перекус. Колбасу, сосиски или шаурму он есть не станет, мы с Катей многократно повторяем детям: «Если хотите чего-то мясного, никогда не приобретайте это в вагончике на улице. Скорей всего там вам всучат просроченный товар».

И Кирюша, как послушный мальчик, взял то, что показалось ему безопасным: печенье, булку и сок. Отравиться печеньем и плюшкой с изюмом, наверное, можно, но все же менее вероятно, чем колбасой или сардельками.

Я внимательно изучила упаковки. Печенье оказалось совершенно свежим, а сок мог храниться еще пару месяцев. Вот остатки булки были без всяких опознавательных знаков, но на вид они смотрелись совершенно нормально, пахли свежей выпечкой и не вызывали никаких сомнений.

Может, напихавшись печеньем и схомякав калорийку, Кирюшка захотел мясного и польстился все же на школьные сосиски?

Я в задумчивости разглядывала остатки завтрака. Тут в комнату влетела Лиза и затараторила:

– Лампа, я хочу завтра Кирюхе ноутбук отвезти. Ты не видела, есть в палате телефонная розетка?

– Сережа оставил брату свой мобильный.

– Да не о телефоне речь! Розетка есть?

– Электрическая? Наверное, извини, я не обратила внимания.

– Фу, Лампа! Телефонная!

– Мобильный…

– Интернет подключить! – рявкнула Лизавета. – Лампа, ты пещерный человек. Для мобильного не нужна розетка! В гнездо телефона втыкают провод для сети! Ясно? Ой, персиковый, мой любимый! Можно, я выпью или ты сама хочешь?

– Угощайся на здоровье, – разрешила я.

Лизавета оторвала от картона пластиковую трубочку, содрала с нее хрусткую целлофановую обертку, проткнула дырочку в пачке и закрыла от наслаждения глаза.

– М-м-м, обожаю персиковый нектар, хотя этот не такой вкусный, как тот, что мы всегда берем. Горчит немного и отдает чем-то непонятным. Зачем ты его купила?

Не выслушав моего ответа, Лизавета унеслась, бросив на стол смятую упаковку. Я тяжело вздохнула, отнесла пустой пакетик на кухню, обнаружила под раковиной переполненное ведро и, скрежеща зубами, отволокла его на лестницу. Конечно, можно было поднять бучу, затопать ногами и заорать: «Вечно мне приходится помойку вытряхивать!» Только какой в этом смысл?

Разгорится скандал, а ведро все равно достанется нести мне, лучше быстренько опустошить его и пойти почитать детектив.

Лечь спать сразу мне не удалось. Сначала я накрыла Аду пледом, предварительно поменяв ей памперс, потом позвонила Кате, узнала, что Кирюшке лучше, и только потом рухнула в кровать. Руки потянулись было к книге, но глаза закрылись сами собой, голова вдавилась в подушку, Мульяна, сопя, устроилась рядом со мной.

– Лампа, – зашептала Лиза, входя в спальню, – Лампа…

– Что еще? – с трудом спросила я. – Давай завтра все проблемы решим.

– Умираю…

– Завтра, Лизавета, все завтра.

– Плохо мне совсем, помоги.

Я села.

– Лиза, хватит идиотничать. Ну как ты не понимаешь, такие шутки…

Раздался тихий стон, потом звук упавшего тела. Решив, что Лизавета надумала испугать меня, я зажгла настольную лампу, увидела девочку, бледную, лежащую на спине с раскинутыми в разные стороны руками, слетела с кровати и заорала:

– Все сюда, скорей!

Глава 4

Ночью мы не сомкнули глаз. Лизу доставили в клинику к Кате и положили в соседнюю с Кирюшкой палату. Все началось по новой: капельницы, уколы, промывание желудка.

Около девяти утра я оказалась дома, влезла под душ, потом схватила Аду, положила ее на заднее сиденье и порулила в ветлечебницу. Собаке предстояло провести в процедурном кабинете несколько часов.

Умостив Дюшу на каталке, я спросила Романа:

– Нельзя ли попросить какую-нибудь нянечку присмотреть за мопсихой?

– Лучше, если с больным животным сидит хозяин, – сурово отрезал ветеринар.

– Да, я понимаю, но у нас форсмажор, два ребенка одновременно попали в больницу.

– Что случилось? – Ветеринар снял очки. – У вас инфекция? Между прочим, некоторые человеческие болячки опасны для собак.

– Лиза и Кирюша отравились.

– Чем?

– Ну, похоже, недоброкачественным персиковым нектаром.

– Чем?

– Ну, знаете, такой сок продают, в маленьких картонных пакетиках, с трубочкой, – пустилась я в объяснения. – Кирюша купил две упаковки, одну выпил сам, и ему сразу стало плохо. А вторую схватила Лиза и тоже едва жива осталась.

– Странные дела творятся у вас дома, – протянул Роман, – сначала Ада крысиного яда отведала, потом мальчик с девочкой дряни напились. Подозрительно это. Прямо как сглазил кто.

Я опустилась на табуретку. Сглазил. Ада отравилась, Кирюша и Лиза тоже. Правда, Дюше уже лучше, вон она лежит, вертит головой, очень смешная, в памперсе!

Памперс! Однако странно получается. Пришедшая цыганка держала в руках младенца в меховом конверте. Иногда я натыкаюсь на улице на таборных гадалок и знаю, что они не слишком озабочены соблюдением стерильности и не кутают своих детей. Вызывая оторопь у нормальных женщин, цыганята спокойно разгуливают босиком на холоде, очень часто девочка лет десяти тащит младенца, привязанного у нее за спиной при помощи грязного платка. Ни разу мне не попалась цыганка с крошкой в меховом конверте. Потом, на девочке был памперс. Я купила это приспособление для Адюши и была немало удивлена его ценой.

Пачка, содержащая десять штук непромокаемых штанишек, стоила больше двухсот рублей. Как дорого! Небось ребенок использует такую упаковку за два дня! Ладно, за три, все равно это удовольствие не для всех, и уж никак не для цыганки. Одета эта Галя была не самым лучшим образом. И потом, она очень неумело стаскивала с малышки штанишки, даже не расстегнув их. Я поступила точно так же, увидев памперс впервые. Но сегодня в клинике одна молодая женщина, заметив, как я пытаюсь освободить Дюшу от испорченных подгузников, сказала:

– Не дергайте так. Сбоку есть язычок, потяните за него, и сами расстегнутся.

Похоже, Галя не умела пользоваться памперсами, у нее не было запасного подгузника, свою голубоглазую малышку цыганка просто замотала в пеленку. Голубоглазую… От кого ребенку достались такие очи? Может, от отца?.. И где Ада нашла яд? Галя пошла к мусоропроводу, я на пару минут упустила ее из вида, а потом мопсиха стала умирать. Напрашивается лишь один вывод: цыганка отравила Адусю. Но зачем? Значит, она решила убить собаку, а потом Кирюшу и Лизу? Соком?

Но ведь, когда дети угостились нектаром, цыганки давно и след простыл.

– Если хотите съездить к ребятам в больницу, – вдруг участливо сказал Роман, – можно попросить мою жену посидеть с Адой. Лена ветеринар, сегодня у нее выходной, мы живем в двух шагах отсюда, она быстро придет.

– Спасибо, – обрадовалась я, – естественно, я заплачу вашей жене за дежурство.

– Договоримся, – буркнул Роман, и снова его лицо приняло равнодушное выражение.

Обвешавшись пакетами с едой, я ворвалась к Кате в ординаторскую. Подруга раздавила в пепельнице окурок и устало спросила:

– Ты чего притащила?

– Все, что они обожают. Для Кирюшки твердокопченую колбасу, слабосоленую семгу и торт, а Лизавете ее любимые конфеты.

– Уноси все домой, – перебила меня Катя, – потом, на Новый год, это на стол поставишь.

– Почему? – удивилась я. – Надо же несчастных больных побаловать.

– Они пока на капельницах, – объяснила Катя, – а потом детям придется на диете сидеть, после отравления. Кстати, пустой пакет сока, ну тот, что Лиза выпила, ты оставила?

– Нет, выбросила в помойку, а что?

– Ничего, – вздохнула Катюша, – теперь уже ничего, надо было упаковку на анализ послать, посмотреть, что там внутри имелось.

– А с ребятами поговорить хотя бы можно?

– Лиза спит, к Кирюшке загляни.

Я вышла в коридор и приоткрыла дверь палаты.

– Лампа, – слабо улыбнулся Кирюшка, – классно вышло.

– О чем ты, дружочек? – не поняла я. – Что «классного» ты нашел в столь неприятном событии?

– Сегодня городская контрольная по математике! – радостно воскликнул Кирюшка. – Вера Алексеевна сказала вчера: «Если кто прогуляет, тому сразу в четверти «два» поставлю». А Лариска Кристова ее спросила: «Что, даже больным приходить?» Верка надулась вся, покраснела и как взвизгнет: «Всем симулянтам «банан» влеплю, даже не пытайтесь пропустить урок. Исключение сделаю лишь для того, кто попал в реанимацию, ясно вам, Митрофаны?» А я как раз в палате интенсивной терапии и оказался. Во суперски вышло! Прям как по заказу получилось. Мне эту контрольную никогда бы не решить.

– Послушай, – перебила я ликующего дурачка, – скажи, что ты ел вчера на завтрак?

– Я не успел даже чаю попить, – пожаловался Кирюшка, – меня Серега из постели вытолкал и как заорет: «Скорей, опаздываем!» Умыться и то не дал.

– Значит, дома ты ничего не брал из холодильника?

– Нет.

– А в школе чем полакомился?

– Печенье съел, потом булочку с изюмом и один пакетик нектара выпил, второй на потом оставил.

– Сосиски в столовой не ел?

Кирюша сурово глянул на меня:

– Лампа, в нашей школе, в местном ресторане, харчатся лишь малыши, потому что училку боятся. Она их строем приводит и велит: «Жрать молча, иначе всему классу «два» по поведению поставлю». Вот первоклассники и давятся, а с нами уже такое не пройдет, старшеклассники в буфет ни ногой. Никому в голову не придет местные сосиски хомякать, их даже дворовый пес нюхать не станет. Поняла?

– Да. А где ты взял сок, печенье и булочку?

Кирюша помолчал, потом усмехнулся:

– Знаешь, Лампудель, тебе пора пить танакан или стугерон. Вон наша географичка стала эти лекарства употреблять и теперь больше не рассказывает на уроке, что Киев на Волге стоит. Ты тоже сходи в аптеку, сейчас маразм лечат.

– Я не просила оценивать мои умственные способности, просто хотела узнать, откуда у тебя взялся завтрак?

Кирюша захихикал:

– Маразм крепчал! Откуда, откуда – из портфеля! Ты же мне его сама положила!

– Я?!

Кирик взглянул на меня с огромной жалостью.

– Знаешь, Лампудель, очень тяжело видеть, как деградирует близкий человек. Вот ты уже не помнишь утром, что делала вечером, затем начнешь вместо хлеба деревяшки грызть, макароны гвоздями заменишь, нацепишь на голову кастрюлю и так гулять отправишься. Прямо беда с этими стариками. Нет, я точно в тридцать лет с собой покончу, чтобы не влачить ужасное существование развалины. Напоминаю: Лампудель, ты постоянно кладешь мне завтрак, правда, часто невкусный.

Я слегка растерялась. Может, конечно, моя память и начинает подводить хозяйку. Вот, например, неделю назад я ускакала на работу, не помню, говорила ли вам, что теперь веду передачу на радио «Бум»^[1], а когда прибежала домой, то не нашла в сумке ключей, пришлось звонить в дверь. Целый час потом я перетряхивала карманы и рылась в ридикюле. Тщетно, ключи испарились. Вечером ко мне, хитро улыбаясь, вошел Кирюша и, положив на подушку железное колечко с брелком, сказал:

– На.

– Ты нашел мои ключи, – обрадовалась я, – где?

Мальчик прищурился:

– А там, где ваше высочество их забыло, в замочной скважине, с наружной стороны. Дверь заперла и убежала, а ключики висят себе, покачиваются, заходите, воры дорогие, нам ничего для вас не жаль. Балда ты, Лампа, просто жуткая балдища!

И что было ответить? Кирюшка-то прав, ключи ни в коем случае нельзя оставлять снаружи, и теперь я самым тщательным образом, прежде чем двинуться к лифту, осматриваю дверь. Но вот завтрак! Я очень хорошо помню, что в тот день проспала, домашние сами собирались кто на работу, кто на учебу, никакого пакета с печеньем в рюкзак мальчика не клала!

– Кирюша, – осторожно спросила я, – тебе завтрак не показался странным?

– Да нет, – он пожал плечами, – впрочем, мне больше нравятся глазированные сырки, чем печенье с булкой, но я просто идеальный ребенок, ем, что сунули.

– Значит, ничего особенного?

– Нет.

– Совсем?

– Абсолютно. А в чем дело?

– Да так просто…

– Нет уж, отвечай!

– Видишь ли, я не клала тебе в сумку еду.

– Кто же ее положил?

– Ну… надо спросить у наших. Может, Катя?

– Мама в тот день дежурила.

– Точно. Тогда Юля или Сережка.

– Да ты чего, – засмеялся мальчик, – еще про Костина вспомни или на собак погреши!

– Действительно, – протянула я, – откуда же появился пакет?

– Не знаю, – тихо ответил Кирюша.

Я молчала.

– Слушай! – вдруг воскликнул он. – Была одна странность.

– Какая?

– Помнишь, год назад я раздавил в рюкзаке йогурт и пришлось выбрасывать тетради?

– Было дело, ужасная картина. Как назло, десерт оказался с черникой.

– И что ты мне велела?

– Никогда не засовывать завтрак во внутреннее отделение.

– Верно. И я больше не кладу бутерброды вместе с учебниками.

– Ну и что? Я вытащила остатки еды из внешнего кармана!

– Правильно, я положил туда несъеденное, но первоначально печенье, булка и сок кантовались на книгах.

– И кто поместил харчи туда?

– Понятия не имею, – вздохнул Кирюша.

– Ты за портфелем следишь?

– Ну…

– Да или нет?

– Бросаю его на пол, возле класса, чтобы постоянно с собой не таскать, – признался Кирюшка, – а чего его стеречь? Кошелек и мобильный выну, остальное никому не надо. Может, кто перепутал и свою хавку ко мне пихнул? Ранцы-то у многих одинаковые!

Внезапно я вздрогнула. Цыганка! Это она! Сначала отравила Аду, потом подсунула яд мальчику. Зачем? Чем ей насолили мопсиха и парнишка? Хотя Аду отравили на день раньше…

– Скажи, ты ни с кем в последнее время не ругался?

– С Анькой Левитанской подрался, – признался Кирюша, – но она сама виновата, чес слово. Дразнила меня, дразнила и получила в лоб.

– Это ерунда, я имею в виду на улице, с посторонними людьми. Ну, допустим, подошла к тебе цыганка и предложила погадать, а ты ей нагрубил. Не было такого?

Кирюша вытаращил глаза.

– Не. Никакие гадалки ко мне не приставали.

– Точно?

– Конечно. А в чем дело?

– Ничего, потом объясню, – пообещала я, вставая, – ты лежи смирно, и вот что – если вдруг принесут пакет с едой, ничего не ешь. Никто из наших не станет передавать тебе сладости через нянечку, сами в палату доставим. Будь осторожен.

– Лампа, объясни, в чем дело, – заныл Кирюша.

– Тебя хотели отравить, – сказала я, – не исключаю возможности, что Ада просто слопала шоколадку, которую некто положил в детской, на подушке. Поняв, что попытка не удалась, преступник решил предпринять новую попытку и пихнул в твой портфель завтрак.

– И зачем меня травить? – подскочил Кирюша. – Че я сделал-то? Аньке пятак начистил?

– Думаю, Левитанская тут ни при чем.

– А кто?

– Пока не знаю.

– Лизку-то тоже хотели убить?

– Наверное, нет, сок предназначался тебе, Лизавета – случайная жертва.

– Ох и ни фига себе, – дрожащим голосом сказал Кирюша. – Я фильм на днях смотрел, там дядька просто так людей мочил, без повода, псих был. Может, и на меня такой напал?

– Есть у меня одна мыслишка, – протянула я.

– Выкладывай! – жадно воскликнул мальчик.

– Пока нечего, но, как только что-нибудь узнаю, мигом сообщу. А ты до поры до времени никому из наших не говори ни слова. Вдруг мне в голову глупость пришла, потом засмеют и дразнить до конца жизни будут!

– Ага, – кивнул Кирюша, – молчу и ничегошеньки не ем!

– Ну это уж слишком, если свои принесут, угощайся. Ладно, лежи, отдыхай.

– Лампа, ты уж постарайся разобраться в этом деле, – взмолился Кирюшка, – а то мне чего-то страшно!

– Не волнуйся, – обняла я его, – все раскопаю обязательно и найду того, кто задумал эту гадость.

Выйдя из больницы, я позвонила Роману, узнала, что Адюша мирно спит под присмотром Лены, слегка успокоилась и поехала домой. Сначала на секунду заглянула к нам, а потом доехала до последнего этажа и стала требовательно звонить в квартиру Маши.

– Хтой-то тут торопливый такой, – понеслось из-за створки, – чаво колотиться?

Дверь распахнулась. Я никогда до этого не была в гостях у соседки и невольно вздохнула. Маша, очевидно, недавно сделала хороший ремонт. В частности, она разбила стену между прихожей и комнатой, получился большой холл, в котором стояла вешалка, пара кожаных кресел и висело круглое зеркало.

– Ну, – прищурилось существо, открывшее дверь, – ты, ваще, хто? Чаво меня дергаешь? На время глянь! Народ спит ищо, срання явиласся!

– Полдень на дворе, – возразила я.

– И чаво? Пили отсюда!

Я окинула взглядом девицу, маячившую у порога. Слов нет, хороша, как конфетный фантик. Темно-каштановые кудри тяжелыми волнами спускаются на точеные плечи. Огромные, бездонные карие глаза сияют на смуглом личике, нос тонкий, очень аккуратный, рот совершенной формы, да и фигура хоть куда. Нахалка не потрудилась набросить на себя халат и стоит сейчас передо мной в лифчике и крохотных мини-шортиках. На запястье тонкой руки видна довольно крупная родинка, но она не портила девчонку, скорей придавала ей шарм. Не произноси девица ни слова, ей бы цены не было.

– Вы Марийка? – вежливо поинтересовалась я.

– И чаво?

– Так да или нет?

– И чаво?

– Марийка?

– Ну?

Я решила заехать с другой стороны:

– Ваша свекровь, Маша, дома?