Мои раздумья прервал звонок в дверь. На пороге возвышался пожилой мужик с куском стекла и чемоданчиком в руках.

– Пятьдесят рублей, – произнес он вместо «здравствуйте».

– Что?

– Работа с материалом стоит полсотни, – пояснил мастер, – платите вперед, или ухожу.

Надо же, какой противный. Я протянула ему голубую бумажку и ехидно заметила:

– Вообще-то, люди сначала дело делают, а потом магарыч берут!

– Это когда с нормальными жильцами дело имеют, – парировал стекольщик, – вон вчера у бабки работал, все чин чином, а она мне два рубля подает. Что это, по-вашему? Нет уж, деньги вперед.

Ругаясь и оставляя за собой грязные следы, мастер дотопал до комнаты и глянул на дверь.

– Чегой-то тут делали, – заворчал он, – дрались? Ладно бы лето, сквозняком хлопнуло, а зимой! Чистое хулиганство!

– Сейчас апрель, – тихо сказала я, наблюдая, как он яростно орудует стамеской.

Куски дерева так и летели в разные стороны.

– Так это по календарю, – не сдавался мастер, – а на дворе февраль февралем, пурга, холод. Мне бы в тепле сидеть, нет, иди, чини ваше стекло, надоело все, за копейки по квартирам таскайся!

Он в гневе сплюнул на пол, подналег на стамеску и моментально отодрал от двери довольно большой кусок дерева.

– Осторожней!

– Нечего меня учить, возьмешь банку краски да замажешь!

Отвратительный пролетарий начал раздражать меня до дрожи. Хотя какой он рабочий! Настоящий работяга любит свою профессию, гордится умением и никогда не позволит себе испохабить материал. Ну не станет истинный мастеровой халтурить, потому что не умеет. А этот – люмпен, кричащий при любом удобном случае: «Вы все лентяи, а я рабочий!»

– Мух, что ли, били? – не успокаивался мужик.

– Нет, кенгуру прогоняла.

У стекольщика выпал из рук нехитрый инструмент.

– Кого?

– Кенгуру, знаете, есть такое животное, большое, с сумкой на животе? Оно иногда ко мне на балкон приходит, а я его гоню, вот неудача и вышла.

Собеседник замолчал, потом сказал:

– Уйди из комнаты!

– Почему?

– Не люблю, когда за спиной стоят.

Я покорно вышла на кухню. Спустя четверть часа стекольщик крикнул:

– Все, готово!

Я проводила его до лестницы. Он вышел, внезапно повернулся и сказал:

– На шестом этаже, в 37-й квартире, профессор живет, Качалов его фамилия, психами занимается. Хороший мужик и берет недорого. Когда у моей тещи глюки пошли, он ей какие-то таблетки выписал. Не поверишь, как новая стала. Готовит, убирает, в магазин ходит, а до этого не помнила, как зовут. Ты сходи к нему по-соседски, глядишь, и поможет чем.

Вне себя от негодования я хлопнула дверью. Спасибо за совет! Кенгуру существует на самом деле, не знаю, почему его никто, кроме меня, не видит!

Вечером с пятью чемоданами явилась Ира.

– Там в машине еще всего полно, – отдуваясь, сказала она.

Лиза и Кирюша полетели вниз. Пока они таскали телевизор, видик, музыкальный центр, кассеты и диски, я молчала. Но когда появились тостер, СВЧ-печка, утюг и кофеварка, я не выдержала:

– Ну зачем всю бытовую технику приволокла! У нас своей полно. Хорошо хоть стиральную машину с холодильником не привезла.

– Они встроенные, – вздохнула Ирина, – отдирать тяжело, а то бы точно прихватила, ничего козлу не оставила бы, пусть теперь без тостиков поживет, а то он жареный хлеб обожает.

– Подумаешь, новый тостер купит, в чем проблема.

Ирочка радостно засмеялась:

– Никогда, у паразита денег нет, ему мамонька даже на сигареты давала. За пять лет только одну картину и продал, идиот кретинский! Он святой, а мы с мамой тряпки половые!

И она поволокла агрегаты на кухню. Я в задумчивости пошла в ванную и начала вытаскивать из машины чистое белье. Однако странно. Ну кто же убивает курицу, несущую золотые яйца? Почему Борис Львович кинулся обвинять Аню? В его положении было бы логичней защитить супругу, отмести от нее всякие подозрения. И как он думает теперь жить? Будет искать новую кормилицу?

– О! – завопила Лиза. – Класс, у тебя все диски Земфиры есть!

– Ага, – отозвалась Ирина, – бери.

– Ой, какая кофточка, а жилетка!

– Нравится?

– Жуть.

– Меряй, – разрешила гостья.

Девчонки самозабвенно зашуршали пакетами. Я всунула голову в комнату. На кровати – гора шмоток, рядом Лиза с раскрасневшимся лицом, возбужденные Муля и Ада. Рамик тихо жует что-то в углу.

– Где мамина записная книжка? – поинтересовалась я.

– Туточки, – ответила Ирина и притащила очень дорогую вещичку.

Переплет из натуральной тисненой кожи и защелка из настоящего золота.

Никита Малышев отозвался чуть слышно:

– Да.

– Вас беспокоит Евлампия Романова. Помните меня?

– Нет.

– Ну, та женщина, которая работала у Ани Ремешковой якобы в прислугах… Сообразили?

– Да.

– Мне надо с вами побеседовать.

– Да.

Немногословность собеседника начала меня злить, и я на повышенных тонах поинтересовалась:

– Что – да?

– Помню.

– Мне надо с вами поговорить, немедленно!

– Приезжайте, – все так же коротко заявил Никита и моментально бросил трубку.

Нет, каков нахал! Даже адрес не сказал. Правда, все координаты записаны в телефонной книжке, но он-то об этом не знает!

Кипя от негодования, я оделась, подошла к комнате Иры и крикнула:

– Про уроки не забудьте, манекенщицы!

Девочки, самозабвенно потрошившие чемоданы, подняли растрепанные головы и с недоумением уставились на меня. Наконец отданный приказ дошел до их мозгов, и они разом отозвались:

– И ну их на фиг, уроки!

– На фиг, так на фиг, – согласилась я и добавила: – Вернусь к ужину.

– Можешь не торопиться, – радостно разрешила Лиза, – нам еще столько разобрать надо!

Я прикрыла дверь. Надо же, пока что девицы в восторге друг от друга. Интересно, через какое время Ирина начнет устраивать скандалы? Впрочем, очень доволен был и Кирюша. Я нашла его в гостиной возле роскошного видика. У нас, честно говоря, самая примитивная, устаревшая модель, так называемый видеоплеер. Он может только демонстрировать кассеты, а вот записать передачу, которая идет по телевизору в ваше отсутствие, не способен. Кирюшка постоянно убивался по этому поводу. Мультик про обожаемых им Симпсонов Ren-TV показывает отчего-то в полдень, когда все приличные дети тоскуют за школьными партами. Одноклассники потом преспокойненько просматривали записанное, а Кирюшка чуть не рыдал от зависти. Сейчас же он пребывал в крайней степени ажиотажа.

– Лампа! – заорал он, заметив в дверях мою фигуру. – Лампуша, глянь скорей, какой видак! Лазерные головки, будильник и записывает! Ну, кайф, теперь ничего не пропущу. Ирка сказала, он сам включится, сам заработает, только программу задать надо! А еще кассет сколько! Прикинь, у нее почти все есть, вон коробки стоят.

У окна и впрямь высились три огромные упаковки из-под сигарет «Пэл-Мэл».

– Еще она ноутбук дала, – потряс Кирюшка плоским черненьким портфельчиком, – сказала: «На, пользуйся, мне подарили, только я не хочу его даже трогать».

В вагоне метро я отыскала свободное место и втиснулась между двумя огромными тетками, закутанными в дешевые турецкие дубленки. «Одно хорошо – Ирина совсем нежадная. Разрешила Лизе рыться в своих нарядах и поставила видеомагнитофон не в своей комнате, а в гостиной», – подумала я.

Глава 7

Никита Малышев долго не открывал дверь. Потеряв всякое терпение, я забарабанила в нее ногой. Наконец где-то далеко послышалось шарканье, загрохотал замок, дверь распахнулась, и я ойкнула. На пороге стоял мужик, мало похожий на щеголеватого, импозантного Никиту. За те дни, что я проработала у Ани, Малышев пару раз забегал к Борису Львовичу. Выглядел он всегда безупречно – светлая рубашка, безукоризненно выбритое лицо и легкий аромат дорогого парфюма. Сейчас же передо мной предстал индивид, больше всего смахивающий на бомжа. Щеки парня покрывала трехдневная щетина, красные воспаленные глаза лихорадочно блестели, брюки, когда-то светло-песочного цвета, напоминали мятую тряпку кофейного оттенка, волосы сальные, несвежая рубашка. Похоже, за дни, прошедшие с момента смерти Жанны, он ни разу не умылся, не почистил зубы, не менял белье. Спал небось в одежде.

– Вы ко мне? – хриплым басом поинтересовался хозяин.

Удушливая волна перегара ударила мне в ноздри, и я чихнула. Так, понятно, беспробудно пил. Надеюсь, хоть сейчас протрезвел немного.

Мы прошли на кухню, которую явно обставляла женщина. На белом карнизе висели кокетливые розовые занавески с рюшами и ламбрекеном. На подоконнике – кружевные салфеточки, сверху вазочки, керамические гномики, пластмассовые свинки. По стенам развешана тьма полочек с баночками. Часы в виде сковородки, картина, изображающая набор фруктов, а холодильник украшен доброй сотней разноцветных магнитов. Наверное, при жизни Жанны помещение выглядело нарядно, сейчас же в мойке громоздилась гора тарелок, банок и чашек, на овальном столе, покрытом клеенкой, стояла куча предметов – бутылки, полные пепельницы, масленка с совершенно растекшимся содержимым, отвратительно воняющая безголовая селедка и пакет явно сгнившего кефира.

Я села за стол, положила руки на клеенку, и они моментально прилипли к ней. Похоже, тут давно не убирались. Никита устроился напротив и поинтересовался:

– Чего надо?

Меня чуть не стошнило от букета ароматов. Селедка смердела невыносимо, изо рта Никиты вырывалось зловоние, и особую пикантность придавала этому «коктейлю» резкая вонь из вскрытого пакета «Биомакса».

– Уберите со стола, – велела я.

Никита молча поднялся, вытащил почти доверху набитое помойное ведро, рукой затолкал мусор поглубже, сверху навалил селедку, пакет кефира, окурки и запихнул переполненную мусорницу под мойку.

– Нельзя так распускаться, – сказала я, – вы когда умывались последний раз?

Никита напрягся:

– Не помню.

– А переодевались?

– Не помню!

– Что, все время пили?

– Не помню.

– Да хоть что-нибудь ты помнишь? – обозлилась я.

Никита кивнул.

– Что? – продолжала я кипятиться.

– Как Жанна страшно закричала и упала, – тихо-тихо ответил парень и потянулся к бутылке.

Я моментально отобрала у него «Гжелку» и сказала:

– Хватит. Лучше скажи, хочешь, чтобы убийцу Жанны наказали?

Никита тихо пробормотал:

– Да.

– Тогда изволь ответить на несколько вопросов.

Малышев сморщился и начал тереть виски. В открытом шкафчике виднелась упаковка кофе. Я встала, включила электрочайник, приготовила крепкий сладкий кофе и поставила чашку перед вдовцом:

– Пей.

Художник покорно стал глотать ароматную жидкость. Я тем временем распахнула огромный холодильник и обнаружила там пяток кастрюль и несколько упаковок с продуктами. Прокисший суп, заплесневелые котлеты и колбаса, стухший творог и вполне нормальный на вид сыр.

– Ты что-нибудь ел?

Никита покачал головой:

– Не хочется.

– Ладно, уж извини за бестактный вопрос, но ты знал, что Жанна и Борис Львович состоят, как бы это помягче сказать, в интимной связи?

– Да, – спокойно ответил Никита, – мы долго колебались между ним и Сергеем Пашковым, но Сережка – хам, а Борис – интеллигентный человек, к тому же обеспеченный.

– Погоди, погоди, – пробормотала я, – как понять – колебались? Вы что, вместе решали, кого Жанне завести в качестве любовника? Ничего себе, однако!

Никита с тоской взглянул на меня, потом взял со стола бумажки и сообщил:

– Повестки прислали из милиции, только я не пошел, болел.

– Пил, – поправила я.

– Ну пил, – покорно отозвался Никита, – с горя. Только все равно придется небось пойти к следователю?

– Конечно.

– Ноги не идут, – вздохнул парень, – боюсь, заставят на тело смотреть.

– Зачем?

– Вроде так всегда делают, вон в кино родственников вызывают на опознание трупа.

– Это когда неизвестно, чей труп, – успокоила я его, – а тут все ясно.

– Вы ведь тоже из милиции? – тихо поинтересовался Никита.

Не желая вдаваться в подробности, я кивнула:

– Вроде того.

– Давайте я вам расскажу, а вы к следователю сами зайдите.

– Ладно, – обрадовалась я. – А что рассказывать станешь?

– Про нас с Жанной, – прошелестел Никита, – только ничего противозаконного мы не делали, все по обоюдному согласию.

– Давай, колись, – приказала я и, налив ему еще кофе, приготовилась слушать.

Жанна и Никита родом из Иркутска. Отца у них нет, а мама работала художником в Доме культуры железнодорожников.

– Погоди, погоди, – заволновалась я, – как это – папы нет, а мама – художница? У кого? У тебя или у Жанны?

– У двоих, – ответил Никита.

– Надо же, какое совпадение, – поразилась я.

Парень посмотрел на меня.

– Вы не поняли. Мы не муж и жена, мы брат с сестрой.

– Как? Зачем же вы тогда перед всеми супругами прикидывались?

– Это Жанна придумала. Она ведь была очень красивая и умная, – продолжил Никита.

Разница у них всего в один год, Никита старше, но на самом деле верховодила в тандеме Жанна. Апатичный Кит слушался сестру беспрекословно. Учились они в одном классе, вместе получили аттестаты и рука об руку отправились покорять Москву, хотели поступить в Строгановское училище, но срезались на рисунке. Жанна не растерялась и отнесла документы в архитектурный, а когда и там вышел облом, кинулась в полиграфический. Но им везде не везло, не добирали баллов.

Уезжать из шумной, яркой Москвы в сонный, провинциальный Иркутск страшно не хотелось. В столице все время что-то происходило – выставки, презентации, всякие культурные мероприятия. Жанночка и Никита – натуры артистические, мечтавшие стать художниками, просто зубами скрипели от злости, представляя свое возвращение домой. Да еще Никиту тут же бы забрали в армию. Честно говоря, после трех неудач парень приуныл, сложил лапки и покорился обстоятельствам. Но у Жанны был другой характер. Природа, наверное, ошиблась, наградив девочку мужскими качествами – невероятным честолюбием, завышенной самооценкой, патологическим усердием, желанием во что бы то ни стало пробиться в люди и вырваться из нищеты. Вся женская мягкость, нерешительность, слезливость, перепады настроения достались Никите.

Жанна отыскала в столице техникум, готовивший гримеров и художников сцены. Конкурс туда был небольшой, и ребятам удалось попасть на первый курс. Поселились они в общежитии и три года страшно бедствовали. Подрабатывали дворниками, лифтерами, делали за деньги чертежи для студентов МАДИ и даже преподавали рисование в школе. Но заработанные крохи уходили только «на унитаз». Громадными усилиями Жанна умудрялась сэкономить копейки, чтобы одеться. Зимой и летом ходила в одних джинсах и кофточках, связанных крючком из катушечных ниток. Но дешевая одежда не скрывала редкой красоты девушки. Индийские «техасы» подчеркивали изящество ее стройной фигурки.

Приближалась защита диплома, и Малышевы делались все мрачнее. Никакой возможности зацепиться в Москве у них не было. Шел 1985 год, чтобы получить в Белокаменной работу, нужна была столичная прописка. Конечно, можно было вступить в брак, но ни Жанна, ни Никита так и не нашли себе пару.

А потом им повезло. Проректор по учебе, толстенький, лысоватый мужичонка с маслено поблескивающими карими глазками, стал зазывать к себе в кабинет Жанну. Поводы всякий раз были идиотские – плохо переплетена курсовая, неправильно оформлен доклад…

На пятый раз Константин Петрович нежно взял девушку за руку и… предложил провести с ним приятный вечер в субботу на даче. Жанночка, прекрасно понимая, что за вечером последует и ночь, согласилась. Константин Петрович, кстати, секретарь партийной организации техникума, обрадовался. Жанна, правда, поставила одно условие. Двадцать пятого марта, в субботу, им выдают стипендию, вот получит ее и приедет.

В назначенный день надушенный Константин Петрович ждал девушку в условленном месте. Жанночка пришла хорошенькая, в симпатичной курточке. Весна в этот год выдалась ранняя, жаркая. От нагретой солнцем земли поднимался одуряющий аромат, на грядках полезла первая травка, и у Константина Петровича тряслись руки, когда он отпирал заржавевший за зиму замок. Впрочем, мужик не собирался торопиться. Накрыл стол, поставил бутылку шампанского, налил бокалы, чокнулся с дамой, выпил, повторил и… больше ничего не помнил.

Пришел в себя он только на следующее утро. На даче все осталось в целости и сохранности, кошелек с выданной накануне зарплатой мирно лежал в кармане, исчез только партийный билет.

Похолодев от ужаса, Константин Петрович вернулся домой и наорал на жену, некстати подвернувшуюся под руку.