Дарья ДОНЦОВА

НАСТОЯЩАЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА

Не хочешь себе зла, не делай людям добра. Лично мне эта поговорка кажется неправильной. Я всегда была уверена, что доброта притягивает к себе хорошее, светлое, а зло, наоборот, темное и липкое. Моя бабушка постоянно поучала маленькую внучку:

– Никогда не делай людям плохого, не злобствуй. Если кто-то тебя обидел, просто уйди, не имей больше дела с этим человеком. Если последуешь моему совету, годам к тридцати обзаведешься настоящими друзьями и поймешь, что злых и гадких людей на свете намного меньше, чем порядочных и добрых.

Я очень любила бабушку и верила ей. Хотя есть среди моих подруг Аня Викулова, в отношении которой народная мудрость права на все сто процентов.

Судьба свела нас в институте, мы оказались в одной группе, и Анька стала списывать у меня домашние задания по французскому языку. Сначала она мило просила:

– Даша, дай поглядеть, как сделала упражнение. Я не успела, в кино бегала.

Через три месяца Аня сменила тон:

– И где задания? Что ты так поздно приходишь? Осталось пять минут до звонка!

Накануне же летней сессии, когда я не успела написать сочинение на вечную тему «Моя комната», Анька налетела на меня коршуном:

– Безобразие! – орала она. – Теперь из-за тебя «неуд» получу!

Следовало возмутиться, но я по непонятной причине принялась оправдываться и лепетать:

– Не сердись, завтра принесу.

Дружба наша продолжалась и после получения диплома, но была она, как говорил мой первый муж Костик, «в одни ворота». Я сидела с Анькиной дочкой, бегала для нее за продуктами на рынок и прилежно выгуливала собак, которых Викулова просто обожает. Если же в ответ на очередную просьбу о помощи я пыталась сопротивляться, то Анька моментально заявляла:

– Мы же подруги, поэтому обязаны поддерживать друг друга в трудную минуту.

В конце концов я поняла, что превратилась в бесплатную домработницу для Аньки, и хотела уже взбунтоваться, но тут случилась перестройка. Сеня, муж Викуловой, из никому не известного инженера превратился в акулу бизнеса и феерически разбогател. Анька переехала в загородный дом, обзавелась горничными, массажистами, парикмахером, шофером и перестала пользоваться моими услугами. Впрочем, психотерапевта у нее нет, сия роль отведена мне. Викуловой ничего не стоит позвонить в три утра и заорать:

– Скорей приезжай, я умираю.

Первое время я терялась, потом поняла, что ничего страшного не происходит, просто Аньке в очередной раз приспичило пожаловаться на Сеню, рассказать, какой он стал невнимательный, злой, грубый. Слезы Аня проливает, сидя в своей шестидесятиметровой спальне на третьем этаже особняка, набитого антикварной мебелью. Носовой платочек у нее стоит, как новенькие «Жигули», а к вискам она прижимает пальцы, унизанные кольцами, продав которые можно накормить всех голодающих в Африке. Мне отчего-то совсем не жаль Викулову, но я выслушиваю ее стоны и пытаюсь вложить в голову подруги одну простую мысль: коли сидеть дома и ни хрена не делать, можно сойти с ума. Надо найти себе какую-нибудь работу.

Понимаете теперь, почему сегодня я, увидев в окошке определителя хорошо знакомый номер, не поторопилась снять трубку? В конце концов, я имею собственные планы и вовсе не обязана мчаться к Викуловой, у которой истерика – единственный способ прогнать скуку!

Но звонок настойчиво орал. В конце концов, вспомнив бабушку, я схватила трубку и мрачно сказала:

– Алло.

– Ой, Даша, – зачастила Катюша, дочь Ани, – у нас такая беда!

– Что случилось? – испугалась я.

В голове мигом завертелся вихрь не самых приятных мыслей. Небось Сеня, постоянно обманывающий государство при заполнении налоговой декларации, попал в лапы правосудия и отправлен в тюрьму, или у него инфаркт…

– Мусик пропал, – зарыдала Катюша.

Я испугалась еще больше. Мусик – это мопс, щенок моего Хуча, мой, так сказать, внук по собачьей линии. Совершенно очаровательное, умильное, толстое существо, закормленное свежей вырезкой и крабами. Несмотря на полную вседозволенность, разрешение спать у хозяйки на голове, развалившись на подушке, заправленной в тысячедолларовую наволочку с ручной вышивкой, и нежные поцелуи хозяина, обнаружившего, что Муся изжевал новый пиджак из последней коллекции Армани, Мусик хороший пес. Он приветлив со всеми, очень любит детей, дружит с кошками, исправно использует в качестве туалета специально отведенный уголок в саду, умеет приносить тапочки и всегда пребывает в веселом настроении. А то, что Мусик со смаком лопает печенье на бешено дорогом пледе из натурального меха, никак нельзя поставить ему в вину. Мопсу никто не объяснил, что ему это запрещено.

– Как пропал? – закричала я.

– Его нигде нет, – стонала Катя, – мама слегла, папа валокордин пьет. Приезжай скорей!

Я вскочила в машину и понеслась к Викуловым. На дворе была настоящая зима, до Рождества оставалось всего ничего. С неба крупными хлопьями падал снег. Вокруг большого ярко освещенного дома Ани и Сени стояли сугробы. Пейзаж напоминал сказку про госпожу Метелицу. Бедная девочка на небесах сейчас трясет перину, а землю засыпают белые хлопья.

Зареванная Катя сама распахнула дверь, за ней топтался растерянный Сеня в тренировочном костюме. В прихожей сильно пахло валокордином.

Я вошла и осмотрелась. У милого Мусика есть одна не слишком приятная привычка. Стоит кому-либо войти в холл, как мопс со всех лап несется вниз, причем то, что в дом проник посторонний с улицы, он чует всегда, даже лежа на третьем этаже, в кровати хозяйки, под пятью пуховыми одеялами. Обнаружив человека, Мусик принимается яростно лаять. Только не подумайте, что он хочет укусить или обидеть вошедшего. Нет, Мусик выражает таким образом бешеную радость и подчас не может успокоиться добрых полчаса. Сеня зовет мопса подлым предателем. Когда Викулов возвращается домой поздно ночью, Аня к тому времени уже спит в своей комнате, и муж вовсе не собирается докладывать ей, в какую пору заявился домой. Но Мусик моментально подскакивает и летит встречать Сеню. Естественно, Аня просыпается, смотрит на часы и устраивает загулявшему мужу разбор полетов. Правда, с некоторых пор Сеня нашел «противоядие». Дело в том, что Мусик бежит по лестницам молча, сопя от напряжения. Заливаться счастливым лаем он начинает, лишь увидав человека, поэтому Сеня, входя в дом, держит в руках кусок обожаемого мопсом сыра, граммов этак двести. Едва Мусик раскрывает пасть, как хозяин всовывает туда сырный кляп и утаскивает пса в баню. Там, слопав угощение, Мусик может орать сколько угодно, все звуки разбиваются о толстые стены и двери, лай не проникает даже на первый этаж. Сеня изобретателен, как большинство российских мужчин.

Но сейчас радостно лающий Мусик не кружился под ногами.

– Спокойно, – сказала я, – слезами горю не поможешь! Нужно обыскать весь дом. Думаю, Мусик куда-нибудь залез, а вылезти не удалось.

– Мусик сразу бы начал орать, – всхлипнула появившаяся в прихожей Аня.

– Вдруг голос подать не может, – решила не сдаваться я и сняла куртку. – В гардеробную ходили? А в топочную к котлам? Насколько я знаю, они сильно гудят, небось воет там Мусик, а вы его и не слышите!

– Все осмотрели, – зарыдала Катюша.

– Значит, начнем поиски заново, – не унывала я.

– Верно, – влезла в наш разговор горничная Леся, – хоть бы трупик найти, чтобы похоронить нормально.

Услыхав ее слова, Катя завыла в голос, Аня в изнеможении рухнула на диван, а Сеня начал материться.

– Леся, – велела я, – ступай на кухню и займись делом, а вы прекратите рыдать и подключайтесь к поискам.

Четыре часа подряд мы лазили по огромному домине. Заглядывали в шкафы, шарили на полках, ползали по закоулкам. Обнаружили массу потерянных ранее вещей и нашли такие места, куда со дня строительства ни разу не шагнула нога человека, но Мусик словно сквозь землю провалился.

– Может, его украли? – растерянно пробормотал Сеня.

– Кто? – взвилась Аня.

– Ну, Ленка, – предположил муж, – твоя подруга взяла моду постоянно сюда шляться! Каждый день заявляется.

Я хотела было возразить, что Ленка Рябцева не любит животных, но тут Аня, уперев кулаки в бока, принялась орать на супруга:

– Моя подруга тебе не угодила! Ходит она сюда часто! А твоя маменька чего таскалась!

– Не смей тревожить память мамы! – взвился Семен.

И началось! Я стояла, вжав голову в плечи. Под потолком повисла брань, ни Анька, ни Сеня не стеснялись в выражениях. Если бы один из моих бывших мужей сказал мне хоть сотую часть того, что сейчас Семен выдал жене, я бы моментально ушла прочь, чтобы никогда не возвращаться. В конце концов Семен завизжал так, что в буфете жалобно зазвенели рюмки.

– Дрянь! Хватит! Больше так жить не могу! Лучше отравиться! Или застрелиться.

На секунду мне стало страшно. Первый раз за долгие годы знакомства я увидела Сеню в таком состоянии. Губы у него тряслись, руки дрожали, щеки сделались фиолетовыми. Беспрестанно рыдавшая Катя притихла, горничная Леся, до сих пор слушавшая скандал с разинутым ртом, ужом юркнула в кладовку, но Аня не испугалась.

– Опять роль репетируешь? – прищурилась она. – Совсем заигрался!

Сеня стал багровым. Секунду он молча смотрел на жену, потом со всей силы пнул ногой хлипкий диванчик на паучьих изогнутых ножках. Тот, издав жалобный треск, превратился в набор разнокалиберных деревяшек. Семен пошел вверх по лестнице, Аня фыркнула и убежала в гостиную.

– О какой роли говорила мама? – растерянно спросила я у Кати.

Та вдруг совершенно спокойно ответила:

– Папа взялся продюсировать фильм, боевик, многосерийный. Собрал нас в кабинете и заявил: «Всю жизнь мечтал актером стать, вот теперь представилась возможность!»

– Он в фильме кого-то играет? – Я стала потихоньку «въезжать» в ситуацию.

Катя кивнула:

– Ага. Только, видно, с талантом у папульки незадача вышла. Его герой в начале второй серии умирает, застреливается в кабинете! Так что роль невелика, но папенька нас уже до обморока довел! Только с работы явится, тут же требует: «Эй, ну-ка, слушайте! С какой интонацией лучше произносить данную фразу?» И давай шпарить текст! Мы быстро сломались. Одна Света энтузиазм не потеряла.