Звонок будильника рухнул на мозги, как молоток. Собаки подскочили, меня сдуло с кровати. Вылетев в коридор, я заорала:

– Всем подъем, быстро!

Раздались стонущие звуки.

– Еще минуточку, – заныл Кирюшка, – чуть-чуточку, глазоньки не открываются.

Шатающаяся Юля пошлепала в ванную, следом поплелся Сережка. Я разожгла газ при помощи газеты, плюхнула на плиту чайник и заглянула в гостиную. Теперь на диване оказалась еще и Рейчел. Собаки явно не собирались вылезать из-под теплого одеяла.

На кухне Кирюшка быстро глотал чай, Сережка мазал хлеб маслом. Юля ткнула пальцем в кнопку, телевизор ожил и сообщил:

– С добрым субботним утром. Для тех, кто решил в выходной денек пораньше встать…

– Как, суббота?.. – завопил Кирюшка, роняя чашку. – Лампа, ты сдурела, какого черта подняла всех…

– И правда, – протянул Сережка, – давно никто не делал мне таких гадостей.

– Во, блин! – отозвалась Юля. – Ну удружила!

Чувствуя себя полной идиоткой, я выскочила в коридор и, невольно подчиняясь заведенным в этом доме порядкам, заорала:

– Муля, Ада, Рейчел, – гулять!

Собаки явились на зов, и мы быстренько выскочили во двор.

На этот раз мы гуляли почти полчаса, и псы сами побежали к подъезду.

Сережа, Юля и Кирюшка толкались в коридоре.

– Слышь, Лампа, – пропыхтела девушка, застегивая сапоги, – раз уж встали в такую рань, поедем на рынок. Зима пришла, а у Кирюшки ни куртки теплой, ни ботинок.

– Вернетесь когда?

– Часам к семи, не раньше, собак выгуляй, – велел Сережка, и троица вылетела во двор.

Я увидела на вешалке ключи и усмехнулась. Тут же послышался вопль:

– Лампа, брось ключики, дома забыли!

Не глядя, я зашвырнула связку в форточку и принялась одеваться. Съезжу быстренько и примусь за домашние делишки.

На этот раз у подъезда дома Маргариты толкалась уйма народа. Здесь же обнаружились две машины – «Скорая помощь» и микроавтобус с надписью «Милиция». Я пролезла сквозь толпу и хотела войти в подъезд. Но молоденький сержантик предостерегающе поднял руку:

– Погодьте, дайте тело снести.

Я послушно посторонилась и увидела носилки, на которых лежал неприятного вида черный мешок. Наверное, кто-то из жильцов скончался дома.

Дверь в квартиру Волковой была открыта нараспашку. Удивившись, я заглянула внутрь. Невысокий кряжистый мужчина с папкой в руках сердито спросил:

– Вам кого?

– Маргариту Федоровну.

– Кем вы ей приходитесь?

Командный, безапелляционный тон не оставил сомнений – передо мной представитель властей. Но говорить правду в этой ситуации мне было не с руки, и изо рта мигом вылетел ответ:

– С работы прислали узнать, почему не выходит…

– Имя?

– Чье?

– Мое, – усмехнулся милиционер.

– Не знаю, – удивилась я, – мы ведь незнакомы.

Секунду мужик глядел на меня настороженными глазами, потом вздохнул:

– Назовите свои паспортные данные.

Я вздрогнула: ну вот, влипла. Но привыкший за два дня врать язык сам по себе сболтнул:

– Татьяна, Татьяна Павловна Молотова…

Оперативник пометил что-то на бумажке и заявил:

– Езжайте в свой супермаркет и сообщите начальству, что Волкова больше никогда не придет.

– Почему? – глупо удивилась я.

– Она умерла, – пояснил следователь. – Давайте адрес и телефон.

– Чей?

– Мой!

– Не знаю!

На этот раз мужик вышел из себя:

– Хватит ваньку валять!

– Никого я не валяю, – возмутилась я. – Спрашиваете у меня свой номер телефона и адрес, а откуда я могу его знать?

Сыщик вздохнул:

– Гражданочка, назовите, где проживаете, и телефон.

Машинально я сообщила адрес Мишиной квартиры и только потом испугалась. Боже, что же я наделала! Мало того, что назвалась именем его любовницы, так еще и координаты дала, ну почему не придумала вымышленные?

– Отчего она умерла, от сердечного приступа?

Инспектор спокойно ответил:

– Вам сообщат, идите на улицу.

– Страшно все-таки, выглядела совсем здоровой…

Но милиционер молча подтолкнул меня к выходу, и тут зазвонил телефон. Я вытащила аппарат:

– Алло.

– Таня, ты?

– Извините, ошиблись.

В ухо понеслись гудки.

Милиционер подозрительно глянул на «Сименс» и неожиданно переспросил:

– Значит, в супермаркете работаете?

– Ага, – крикнула я, сбегая по лестнице, – кассиром.

У подъезда продолжали толпиться возбужденные жильцы.

– Ее Надька нашла, – рассказывала шепелявая бабка, – зашла в квартиру, а Ритка валяется между окном и столом, кровищи! Надька чуть богу душу не отдала! Интересно, кому теперича жилплощадь отойдет, у Маргаритки-то никогошеньки нету.

– Разве при сердечном приступе бывает кровотечение? – не выдержала я.

Бабулька примолкла, а потом ехидно спросила:

– Это кто же тебе про приступ наврал?

– Так ведь Рита умерла!

– Убили ее.

– Как? – помертвевшими губами спросила я.

Вопрос был задан риторический, но милая старушка поняла его буквально и принялась словоохотливо объяснять:

– Ножом, кухонным. Долго не мучилась, горемычная. Ну посуди, коли она сама бы померла, зачем тут столько милиции?

С трудом передвигая ставшие пудовыми ноги, я добралась до метро и плюхнулась на скамеечку. В последние дни данный вид транспорта нравился мне все больше и больше. Чисто, светло, тепло, а главное, никому нет до тебя дела, все бегут с высунутыми языками и не глядят по сторонам.

Я перебирала пальцами край куртки и мысленно подводила неутешительный итог – два трупа, и никаких документов. Пропала последняя надежда попасть в квартиру Кости и найти телефонную книжку. Хотя Рита обронила, будто он служил актером в театре «Рампа». Может, сходить туда, порасспрашивать коллег, вдруг что выплывет.

ГЛАВА 7

Я не слишком большая театралка и в храм Мельпомены хожу редко, но «Рампу» знаю. Несколько лет назад там поставили скандальный спектакль, и весь бомонд засветился на премьере, естественно, и мы с Мишей сидели в третьем ряду. В тот день на мне было черное платье, а из украшений – брильянтовые серьги. Я равнодушна к драгоценностям, но Миша частенько повторял: «Жена – витрина семьи. Надевай побольше камушков, а то подумают, что у меня дела плохо идут».

Парадный вход оказался заперт, пришлось идти со двора. У двери за столом читал газету крупный мужчина.

– Вам кого?

На секунду я растерялась, потом промямлила:

– Насчет Кости Катукова…

– Допрыгался, – неожиданно зло заявил дежурный, – добегался по чужим бабам, догулялся…

– Зачем вы так, человека убили…

Секьюрити махнул рукой:

– По нему давно пуля плакала, мразь, а не мужик, и чего к парню бабье льнуло – ни рожи, ни кожи, один гонор. Артист! Тьфу, слушать тошно. Да у него всех ролей три штуки, а в каждой – две фразы. Таких, с позволения сказать, актеришков пол-Москвы. Вон меня в прошлом году тоже на сцену выводили, сундук выносил в спектакле «Боярыня Морозова», и чего, тоже теперь нос задирать надо?

Да, похоже, Константин сильно чем-то насолил мужику…

– Идите в двенадцатую комнату, – неожиданно сменил гнев на милость стражник, – там администратор Лев Валерьянович, он похоронами занимается.

Я двинулась по узкому коридору, застеленному довольно потертой красной дорожкой. Пахло дешевой косметикой, пылью и потом. Двенадцатый кабинет оказался последним, я вежливо постучалась.

– Кто там такой церемонный? – раздался возглас.

Я толкнула дверь и оказалась в помещении размером с мой шкаф в бывшей моей спальне. Просто удивительно, как в таком крохотном пространстве уместились стол, стулья и допотопный сейф. Но самое большое удивление вызывал хозяин. Огромный мужик почти под два метра ростом, одетый в невообразимый кожаный костюм. Розовая рубашка совершенно не сочеталась с ярко-зеленым шейным платком, а золотой браслет и большая круглая серьга в левом ухе сильно напоминали о цыганах. Впрочем, и волосы у парня оказались «восточные» – темные, почти черные, вьющиеся мелкими кольцами. Сзади юноша стянул их резинкой, спереди на лоб падало что-то типа челки. Под стать внешности оказался и парфюм – тяжелый, удушливый запах неизвестного одеколона. Такой аромат издают загнивающие лилии, и у меня моментально заболела голова.

– Вы ко мне? – поинтересовался администратор.

– Дежурный сказал, будто похоронами Кости Катукова занимается Лев Валерьянович? – вопросом на вопрос ответила я.

– Да уж, – вздохнул «цыган», – приходится, Костя не имел семьи.

– Говорят, вокруг него крутилось безумное количество женщин.

– Страшное дело, – ухмыльнулся Лев Валерьянович, – сосчитать нельзя, ухитрялся одновременно крутить роман с пятью бабами! Вы только подумайте, пять сразу! Это же никакого здоровья не хватит! У него теория существовала: в каждой женщине есть изюминка, надо ее только отыскать… Погодите, – спохватился болтун, – а вы ему кем приходитесь?

Я удрученно молчала. Ответ на такой простой вопрос я забыла приготовить.

– Стойте, стойте, – воскликнул администратор, – догадался! Вы из милиции и пришли кой-чего узнать об убитом? Ведь я прав?

Интересно, чем я так похожа на представительницу правоохранительных органов? Вот уже второй человек принимает меня за оперативницу.

– Конечно, прав, – не дожидаясь ответа, ответил администратор. – Знаете, я обладаю экстрасенсорными способностями, могу головную боль убрать, а уж людей чую! Даже актеры врать перестали! Так что, если хотели скрыть факт своей принадлежности к славному племени синих шинелей, здесь это не пройдет.

И он противно захохотал, страшно довольный собой и своей проницательностью. Первый раз за всю жизнь мне пришла в голову мысль – врать очень просто, надо только чуть-чуть составить мнение о собеседнике и выложить ему то, что он желает услышать, подтвердить, так сказать, мнение о себе… Вот, например, Льву Валерьяновичу даже не придется ничего объяснять, сам придумал, сам поверил, сам страшно горд прозорливостью. Ну умела же я уходить, улыбаясь, со сцены, чувствуя в душе слезы и горечь? Отчего бы не попробовать чуть-чуть поиграть в жизни?

Я вздохнула и развела руками:

– Да, с таким человеком, как вы, непросто. Честно говоря, я придумала байку, будто являюсь одной из его бывших любовниц и хочу узнать день похорон, однако вы сразу меня раскусили!

Лев Валерьянович потер руки:

– Ну я бы вам не поверил! Совершенно не похожи на предмет Котькиного интереса!

– Почему, слишком стара? Кстати, сколько ему лет?

– Тридцать восемь, а насчет возраста вы не правы, годы для Котика не имели никакого значения, один раз он полгода провел с дамой, давным-давно отпраздновавшей пятидесятилетие. Просто всех его женщин объединяло одно – они были несчастненькие.

– Можно поподробней? – попросила я и устроилась поудобнее в продавленном кресле. – Желательно с именами, фамилиями и адресами…

Администратор хмыкнул:

– Я не вел его донжуанский список. Могу сказать только, что в театре полно молодых, красивых актрис, а Костя к ним даже не приближался.

– Почему?

– Ему нужны были дамы другого сорта, слегка ущербные, не слишком хорошо зарабатывающие, не больно умные и талантливые, с неустроенной личной жизнью. Знаете, такие аккуратно одетые, причесанные, абсолютно правильные, сидят в метро, кроссворды разгадывают. Они, как правило, отличные хозяйки и матери, жуткие зануды, не способные ни на какие экстравагантные поступки. Все у них по плану – покупка шубы, уборка, стирка… У меня от таких скулы сводит, а Котька только с ними дело имел, и еще ему нужно было, чтобы дама стояла чуть ниже по социальной лестнице, восхищалась им и закатывала глаза. С актрисами такое не проходит: тут подавай шубы, конфеты, букеты, терпи капризы, словом, стервы. А Котик сам желал быть объектом поклонения. До смешного доходило. Прикиньте на минуту: играем «Дон Кихота», три главные роли, пять второстепенных и куча проходных персонажей с двумя репликами типа: «Вот ваш обед». Костик имеет два выхода – в общей сложности находится на сцене полторы минуты. Потом занавес, все кланяются, зрители рукоплещут, и тут из зала выходит дама с огромной корзиной цветов. Наш Дон Кихот приосанился, думал, ему несут, да не тут-то было. Тетка прямиком к Костику и вручает розы. Народ чуть не умер со смеху, а он ничего, обрадовался…

– Назовите хоть какую-нибудь фамилию, – потребовала я.

Лев Валерьянович в задумчивости покрутил коробочку со скрепками, потом со вздохом произнес:

– Знаете, есть одна дама, которая может про него рассказать абсолютно все, ну прямо всю подноготную, только ключик к ней надо подобрать.

– Кто?

Администратор усмехнулся:

– Жена нашего охранника, Лена Литвинова. Костик с ней романчик завел, можно сказать, принципы свои нарушил. Он с замужними предпочитал не связываться, а тут оскоромился. Полгода такая любовь-морковь творилась. Сеня, муж, прямо черный ходил. Один раз даже подраться с Котькой хотел, мы их еле-еле растащили, ну а затем развод последовал. Ленка, наверное, надеялась, что кавалер из порядочности на ней женится, да просчиталась. С годок еще погужевались и – чао, бамбино, сорри! Так она за Котькой в три глаза следила, прямо гестапо! Хотите, я ей позвоню?

И, не дожидаясь моего ответа, он схватил телефон и затрещал в трубку:

– Ленуся? Занята? Сейчас к тебе женщина придет, вернее, сотрудница из уголовного розыска, ей поручили вести дело об убийстве Костика, ты уж ее встреть поласковее…

Из мембраны донеслись писк и гудки.

– Ладненько, – протянул администратор и повернулся ко мне: – Топайте в гладильню.

– Куда?

– Лена у нас костюмером работает, через сцену, налево вниз, потом по железной лестнице направо, у огнетушителя. Впрочем, пошли провожу…

Он резко встал, и я увидела у него на ногах ботинки на огромной, толстенной подметке, сантиметров десять, не меньше, обычно такую обувь носят низкорослые мужчины.

Путь по закоулкам длился минут десять. Сама бы я ни за что не нашла нужное помещение. Наконец Лев Валерьянович притормозил у обшарпанной двери и, рывком открывая ее, крикнул:

– Ленуська, принимай гостей!

– Никого не жду, – донеслось из глубины.

Администратор подтолкнул меня в спину:

– Идите, у нее просто плохое настроение.

Мы вошли в большое помещение, сплошь завешанное всевозможными платьями, костюмами и пальто, в воздухе сильно пахло пылью, и я уже приготовилась начать чихать, но нос почему-то даже не зачесался…

У окна, возле широкой гладильной доски, с допотопным чугунным утюгом в руках стояла женщина. На первый взгляд ничего особенного, из таких теток неопределенного возраста и пятидесятого размера в основном состоит толпа в метро. Да и лицо не привлекало внимания: простоватое, круглое, с мягким носом-картошкой и маловыразительными голубыми глазами.

– Занята я, – отрезала тетка, плюхая чугунину на ярко-красный камзол, – некогда с вами лясы точить…

– Какой у вас утюг, прямо раритет, – невольно восхитилась я.

– А то, – отозвалась гладильщица, со вкусом поплевывая на раскаленную «подошву», – все эти «тефали» и «мулинексы» только для блузок и годятся, чтобы сукно в порядок привести, тяжесть нужна.

Она во вздохом поставила тяжеленный кусок железа на плитку и отрубила:

– Зря притопали, ничего не знаю и знать не хочу, умер – и ладно, значит, достал кого-то…

– Например, Сеню, – хмыкнул Лев Валерьянович, – или бабу какую, раз за ножик схватилась и молодца прирезала.

Я отметила, что администратор не в курсе, каким способом Костю отправили на тот свет, и вздохнула. Тяжело разговаривать с женщиной, которая настроена агрессивно, и совершенно не представляю, как можно ее умаслить.

Лена тем временем отступила к подоконнику и прошипела, как разъяренная кошка:

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего особенного, – кротко ответил Лев Валерьянович, – просто какая-то из баб, кого Костик водил за нос и обещал жениться, устала поджидать свадьбу и ухватилась за тесак. Или обманутый муж…

– Не смей даже намекать на Сеню, – продолжала шипеть Лена, – он святой…

– Угу, – хмыкнул администратор, – и поэтому ты от него удрала…

Круглощекое лицо Литвиновой украсилось красными пятнами, она закусила губу, но Лев Валерьянович как ни в чем не бывало вещал дальше:

– Ты, Ленка, кончай дурой прикидываться. Дело-то серьезное, о твоих отношениях с Котькой даже кошки знают. Спасибо мне скажи, что привел майора к тебе, сюда. Поговорите тихонечко, без протокола и свидетелей. А когда приятный разговор идет – это уже не допрос, а милая беседа, ведь правда?

Он выжидательно глянул на меня. Вот ведь хмырь, и звание мне походя присвоил, но все его действия были мне на руку, и я молча кивнула.

– Никто тебя ни в чем не подозревает, – продолжал петь администратор, – и лучше побалакать тут. На Петровке знаешь как неуютно – стол железный, стул железный, все к полу привинчено, на окошках решетки, а здесь – в своих стенах. А разговора все равно не избежать, не я, так другой про тебя растреплет. Только я к тебе хорошо отношусь и привел майора потихонечку, а другой, например Ленька Греков, по всему театру понесется с воплем: «Где Литвинова, к ней милиция пришла». Ну мало о тебе судачили, еще захотелось?

Лена шумно вздохнула, дурная краснота медленно покинула ее лицо, к щекам вернулся нормальный цвет.

– Вот и умница, – похвалил администратор. – Поболтайте тут, а я испаряюсь!

С этими словами он ужом скользнул в коридор, и мы остались вдвоем. Неожиданно гладильщица шумно вздохнула, рухнула на табурет и, кивнув на пустой обшарпанный стул, безнадежно сказала:

– Чего уж там, садитесь. Левчик прав, давайте тут побеседуем, коли нужда заставляет. Только я его не убивала, и Сеня никогда бы не стал ножом резать, вот из пистолета мог в состоянии аффекта пальнуть, а ножом никогда.

– Отчего вы решили, что Константина ударили колюще-режущим предметом? – решила я подделаться под милицейский жаргон.

– Как? – оторопела Лена.

Я пожала плечами:

– Катукова убили выстрелом в голову.

Костюмерша вновь покраснела:

– Боже, Сеня не мог…

Я решила немного успокоить Лену и миролюбиво сказала:

– Мы подозреваем, что убийство совершила одна из любовниц жертвы, женщина, которая имела ключи от его квартиры.

Литвинова напряглась, потом полезла в карман жакетика и закурила длинную, коричневую, пахнущую ванилью сигарету. Странное дело, дым совершенно не раздражал меня, наоборот, даже показался приятным.

– Ну были у меня ключи, – размеренно сообщила Лена, – еще не сразу научилась ими дверь открывать, замки хитрые. Только потом он у меня их отобрал, для другой понадобились… Сволочь он, сволочь, кобель, ненавижу, терпеть не могу.