– Ладно, – кивнула я, выслушав Тому, – одна сторона беды понятна. Но почему Нина здесь распоряжается?

– Она очень милая девочка, – бросилась на защиту моей будущей мачехи Тома, – маленькая, робкая, наивная, абсолютно домашняя! Ленинид – ее первая любовь.

– Как-то не вяжется характеристика с поведением, – не успокаивалась я. – Белая маргаритка не захочет выгнать другого человека из спальни.

– Это Ленинид, – вздохнула Тома.

– Что он натворил еще?

– Когда я вернулась, – нехотя призналась Тамарочка, – Нина сидела в гостиной, а Ленинид бегал по комнате и говорил: «Здесь, дорогая, ты будешь в комфорте. Конечно, я уже начал поиски нового, более просторного дома, этот нам будет мал после появления малыша. Оставлю здание дочери».

– Ленинид наврал, что особняк его! – дошло до меня.

– Ну, «наврал» слишком резко звучит, – залепетала вечно всех защищающая Томуся, – скажем так: слегка преувеличил. Вообще говоря, ничего дурного он не сделал, сообщил почти правду: он и впрямь намерен купить жилье, насобирал гонорары. Ниночка привыкла к условиям, ей…

– Понятно, – хмыкнула я, – способность папеньки распускать хвост и красоваться павлином мне великолепно известна. Можешь не продолжать. И как нам теперь поступить?

– Вилочка, – запричитала Томочка, – они очень любят друг друга…

– С милым рай и в шалаше!

– Оно так, только Ниночка никогда не видела «хрущевки». Представляешь ее ужас, когда Ленинид откроет дверь и скажет: «Входи, милая, пока нет новой квартиры, тут перекантуемся. Этой здоровенной тетки, вопящей благим матом и размахивающей чугунной сковородкой, бояться не надо. Моя бывшая жена в сущности милая дама»? И как отреагирует беременная Ниночка?

– Думаю, испытает сильные ощущения, – развеселилась я, глотая пятый до невозможности вкусный пирожок. – Только Ленинид может временно снять квартиру.

– Он все деньги вложил в покупку дома. Неужели нам трудно пару месяцев пожить вместе? Ленинид сейчас как раз помчался к риелтору, вроде договор подписывать.

– Хорошо, – сдалась я, – согласна. Но с какого бодуна он придумал назваться хозяином этого дома?

Томочка смущенно кашлянула.

– Ты же знаешь Ленинида! Зачем спрашиваешь?

Я стукнула кулаком по столу.

– Супер получилось! Папашка в очередной раз скорчил из себя звезду, растопырил пальцы и обманул наивную Ниночку. Лениниду захотелось изобразить богача, владельца элитной недвижимости, а девочка поверила и выбрала для себя чужую спальню…

– Завтра же перемещу ее в гостевую комнату, – пообещала Томуся, – что-нибудь придумаю. Понимаешь, когда вернулась, уже…

– Ладно, не стоит беспокоить беременную, – вздохнула я, – мне, в принципе, все равно, где спать. Дом не наш, скоро закончится ремонт, и уедем. Просто меня бесит поведение папеньки.

– Его не переделать. Ленинида надо принимать таким, каков он есть.

– И следует терпеть его хамство?

– Ниночка беременна, ей нельзя волноваться, – напомнила Томочка. – Ой, Вилка!

– Что еще? – безнадежно спросила я. – Только не говори, что Ленинид решил отдать будущей жене мой джип!

– Нет, – засмеялась Томочка, – я о другом. Мне внезапно пришло в голову: у нас будет маленький, и это твой братик или сестричка!

– Ну просто офигеть! – подскочила я. – А еще получу маменьку и дедушку с бабушкой. Интересно, каким образом отреагирует олигарх, если я кинусь ему на шею с воплем: «Деда Костя, купи мне новую куклу!» Кстати, что Ленинид сказал Нине о нас? Мы кто?

– Ты его дочь от первого брака, я – племянница, Олег и Семен наши мужья, Крися и Никитка внуки, – заулыбалась Тамарочка.

– Хорошо хоть не представил всех прислугой, – фыркнула я. – Круто могло получиться: Тамара – экономка, Олег – начальник охраны, дети – поварята, Виола…

– Нина знает, что ты писательница, – вмешалась Тамарочка, – она читает детективы. Пришла в полный восторг, увидав нашу библиотеку. А еще сказала, что ты во много раз интереснее, чем Смолякова.

Я невольно заулыбалась. Похоже, Ниночка – милая девочка с хорошим вкусом. Надеюсь, Ленинид не обидит юную жену и не причинит ей неприятностей. Кстати, девушка сразу мне понравилась, и ребенок – это замечательно. Конечно, я буду ему не столько сестрой, сколько тетушкой, но все равно, надеюсь, мы подружимся.

– Что у Каркиных? – перевела разговор на другую тему Томочка.

– Ничего хорошего, – забыв о предусмотрительной осторожности, помрачнела я. – Тетя Аня умерла, дядя Антон в реанимации, Милке плохо, сейчас она спит.

– О боже! – ахнула Тома, но потом воскликнула: – Но все равно надо надеяться на лучшее!

– Верно, – кивнула я и пошла принимать душ.

Увы, безудержный оптимизм Тамарочки не помог. Около полуночи мне на мобильный позвонила Лариса и, рыдая, сказала:

– Антон Петрович умер, не приходя в сознание.

Сами понимаете, какое у меня было настроение на похоронах. Сначала даже заколебалась, стоит ли ехать на кладбище, но в конце концов отправилась на скорбную церемонию.

Народу было полно. Среди массы незнакомых лиц, сотрудников фирмы Каркиных, мелькали те, кого я давно не видела. Например, директриса школы, где мы с Милкой учились, или Лена Буйнова, соседка по дому, где прошли наши детство и юность. Милка обняла меня и горько заплакала.

– Прости, – прошептала я, – ужасная случайность! На все божья воля.

– Ты не виновата, – ответила подруга.

– Думала, он заработал сердечный приступ от испуга!

– Нет, – стала успокаивать меня Мила, – вскрытие показало истинную причину смерти. Я плохо поняла подробности, но у папы, как выяснилось, имелась опухоль. Болезнь пока не давала о себе знать. Впрочем, может, и «щелкало» когда, но папа же не ходил по докторам. Мама поставила его на учет в отличную платную клинику, но он все равно не посещал врачей. Опухоль куда-то проросла, и отцу разом стало плохо, началось внутреннее кровотечение.

Я не перебивала Милку, пусть выговорится. Оказывается, Антон Петрович вылез из бани не по причине отключившегося света. Он начал терять сознание, решил войти в дом и позвать на помощь, но не успел. Последнее, что сделал, это распахнул дверь. Неизвестно, увидел ли он вспышку света и меня с Роберто. Похоже, последние шаги Каркин совершил уже в агонии.

– Тебя не должна мучить совесть, – шептала Милка.

– Спасибо, – тихо-тихо ответила я.

– Ужасно, что тебе пришлось пережить!

Я обняла Милу.

– Замолчи. Хуже всего сейчас не мне.

Подруга закивала.

– Да, да, да. Они так ужасно выглядят… я не могу подойти к гробам. Пошли вместе?

Я взяла Милу за руку и прижалась к ней. Толпа, увидав нас, расступилась, мы медленно побрели по образовавшемуся коридору. Сердце защемило. Тетя Аня выглядела маленькой, остроносой старушкой. Голову ей по православному обычаю замотали в платок, лоб закрывала белая лента с молитвой, щеки тонули в слишком ярких, каких-то не по-кладбищенски радостных цветах, подбородок скрывало кружевное жабо нарядной блузки. Дядя Антон еще меньше походил на себя. Гример перестарался – растер по лицу литр жидкого тонального крема, намалевал на щеках свекольный румянец, оттенил невесть зачем веки синим и наложил на губы помаду.

– Смотрятся ужасно, – всхлипнула Милка. – Так изменились!

– Нет, очень достойно, – решила я утешить подругу. – Гробы дорогие, много цветов, народу толпа!

– Разве это им теперь нужно… – дернулась Милка и истерично зарыдала.

Моментально подбежали две женщины в белых халатах и увели мою подругу. Я почти без сил плюхнулась на один из стульев, стоящих возле гробов, но тут же вскочила – сидеть около домовин показалось неприличным.

Траурная церемония катилась своим чередом. Сначала говорили речи, потом на специальных тележках гробы доставили к отрытым могилам и опустили вниз, присутствующие бросили по горсти земли, рабочие установили к свежему холму венки, люди начали укладывать букеты.

Я оказалась последней, кто воткнул цветы в гору растений. Поскольку на похоронах присутствовали в основном сотрудники фирмы Каркина, то композиции, принесенные на кладбище, поражали изысканностью и богатством. Мои астры смотрелись вызывающе скромными.

Через пару часов я вышла из ресторана, где поминали Каркиных, села за руль и решила позвонить Томочке. Но ни в кармане черного пиджака, ни в сумочке мобильного не обнаружила. Встревожившись, я обыскала автомобиль. Сотовый исчез.

Только тот, кто имеет в телефоне полную записную книжку вкупе с ежедневником, сейчас поймет меня. Потерять сотовый с необходимой информацией – страшная беда, кое-какие номера практически невозможно восстановить. Где я могла посеять телефон?

Так, Вилка, спокойно, не нервничай, стала я настраивать себя. Попытайся сообразить, когда в последний раз держала трубку в руках. В ресторане? Нет, не во время поминок. А когда мне звонили? Вспомнила! Едва траурная процессия вышла из церкви после отпевания, как из моей сумочки понеслась звонкая мелодия. Окружающие невольно вздрогнули, я покраснела, вынула телефон и спросила:

– Кто?

– Конь в пальто, – ответил Федор, начальник службы пиар «Марко». – Где шляешься, лапа? Сидеть у стола надо.

– Извини, я на похоронах.

– Надеюсь, не в роли покойной? – хохотнул Федор, для которого нет ничего святого, кроме денег.

– Потом перезвоню.

– Когда?

– Через час.

– Не забудь.

– Хорошо.

– Знаю тебя. Дело очень важное.

– Ладно.

– Денежное. Может, сейчас побалакаем?

– Я на похоронах, – пришлось еще раз напомнить Федору.

– Речь идет о тугриках! – не успокаивался пиарщик.

– Уже поняла, – зашептала я, – но сейчас неудобно.

– Че? Не слышу!

– Неудобно!

– Встань в удобном месте.

– В смысле, морально нехорошо.

– Экая ты нервная. Ладно, жду! Если через шестьдесят минут не прорежешься, сам звякну, – пообещал Федор и отсоединился.

Под неодобрительные взгляды присутствующих я отключила мобильник и… и… и… сунула его в карман пиджака. Точно! Именно так и обстояло дело. А потом стала укладывать букет и, вероятно, выронила сотовый. Значит, он сейчас лежит на кладбище, звонок отключен, аппарат молчит, его, наверное, никто не нашел…

Глава 8

Вы любите вечером, когда на землю тихо опускаются серые сумерки, ходить в одиночестве по кладбищу? Я не принадлежу к особам, которые обожают проводить досуг столь экстремальным образом. Но куда деваться? Телефон следовало непременно найти.