На следующий день Нора напрасно прождала Алену. Та не явилась.

– Может, она все же решила отправиться на работу? – предположил я. – Шергина оставила служебный телефон?

– Нет, – покачала головой Нора, – только номер этой Вари Арсеньевой, сказала, что подруга приедет сегодня рано утром и Алена ей сообщит, где будет пока жить. Вот что, позвони и узнай, что помешало нашей встрече.

Я взял протянутую бумажку и набрал номер. Долго слушал длинные гудки: ту-ту-ту…

– Похоже, там никого нет, – сказал я, не вешая трубку.

– Может, и впрямь на работу пошла, – пробурчала Нора. – Тебя вчера в разговоре ничего не смутило?

– Да нет, разве что неподходящая одежда, но ведь она объяснила, отчего так вырядилась.

Элеонора нахмурилась:

– Ты в своем репертуаре, видишь лишь внешнюю сторону. Да не в штанах дело. Вспомни, сначала она с пафосом заявила, что никогда не имела дела с женатыми мужчинами, а через пару минут выяснилось: лучшая подруга застукала ее со своим супругом в постели.

– Бывшая, – уточнил я.

– Что? – не поняла Нора.

– Подруга бывшая, к тому же эта Марина Райкова увела господина Рябова у Алены. Наверное, последняя решила, что в этом случае ее порядочность спит.

– Не знаю, не знаю, – протянула Нора, – может, она еще кого обидела! Человек не может прожить, не задев ни одну личность.

– Алло, – прозвучало из трубки, – алло!

Я вздрогнул, совсем забыл, что набрал номер Вари Арсеньевой и не отсоединился.

– Извините, меня зовут Иван Павлович Подушкин. Скажите, Алена Шергина у вас?

Из трубки донеслись сдавленные рыдания. Я неожиданно почувствовал леденящее чувство тревоги и воскликнул:

– Что случилось?

– Алена разбилась на машине насмерть, – кое-как справившись со слезами, сообщила Варя и отсоединилась.

Я уставился на Нору.

– Ну? – нетерпеливо поинтересовалась хозяйка. – Рассказывай быстрей.

– Шергина умерла, погибла в автомобильной катастрофе.

Глава 3

– Где? Когда? Почему? – завопила Нора.

– Не знаю, эта Варя положила трубку.

– Немедленно звони еще раз.

Я попытался сопротивляться:

– Нора, клиентка мертва, следовательно, мы свободны от обязательств!

– А вот и нет! Она внесла залог, а я всегда отрабатываю взятые деньги, – с красным от возбуждения лицом заявила Элеонора. – Алена заплатила мне за поиск того, кто хотел ее убить. Значит, я начну немедленно работать.

– Она отдала лишь залог!

– Нет! Мои услуги стоят полтысячи, – заявила Нора.

Так, понятно. Ненормальная дама желает во что бы то ни стало ввязаться в криминальное приключение, она сейчас того и гляди затопает ногами, как капризный ребенок, которому не дали очередную игрушку. Хотя сравнение плохое, потому что ноги совершенно не слушаются Нору.

– Значит, так, Ваня, – понеслась хозяйка, – звони этой Вере, узнавай ее адрес и отправляйся, уточни все детали.

– Мы не имеем права заниматься расследованиями.

– Почему?

– Для такой деятельности требуется лицензия.

Нора фыркнула, подкатила к письменному столу и вытащила из верхнего ящика бумагу.

– На, убедись! Все оформлено по правилам.

Я не поверил своим глазам. Эта сумасшедшая основала агентство и назвала его «НИРО».

– Это тебе, – сообщила хозяйка и протянула темно-красную книжечку. – Документ, удостоверяющий, что являешься детективом, правда, без права ношения оружия.

– Хоть за это спасибо, – ожил я, – боюсь, мне некомфортно было бы с «наганом» в кармане.

– Револьвер носят в кобуре, – сообщила Нора.

– Где вы взяли лицензию?

– Купила, – совершенно спокойно пояснила хозяйка, – поверь, это очень просто, раз-два, и готово.

– Но я вовсе не хочу быть детективом, меня вполне устраивает прежняя должность ответственного секретаря фонда «Милосердие».

– Тебя никто и не спрашивает, – заявила Нора, – давай действуй.

Меня неприятно поразила ее бесцеремонность.

– Нет, извините, но…

– Иван Павлович, – отчеканила Нора, – выбирай: либо ты меня слушаешься, либо мы расстаемся.

Я слегка растерялся. Я работаю у Норы не первый год, привык к ней и, честно говоря, совсем не собирался менять место службы, оно вполне устраивает меня, вот если бы только не Норина идиотская страсть к криминальным приключениям!

Не успел я сообразить, что следует ответить, как зазвонил телефон.

– Пока ты еще мой секретарь, изволь ответить, – сердито рявкнула Элеонора.

Я повиновался и вздрогнул. Из наушника понесся высокий капризный голосок моей маменьки Николетты.

– Ваня!!! Мне срочно нужно к врачу!!! К офтальмологу!

Слушая, как она тарахтит, забыв поинтересоваться о моих делах, я постарался не терять присутствия духа. По голосу Николетте можно дать около тридцати, впрочем, со спины примерно столько же. Вечером, при мягком электрическом освещении, она кажется чуть-чуть старше. И только безжалостно ярким солнечным утром вам станет понятно, что матушка справила пятидесятилетие. Впрочем, если вы вспомните, что мне уже стукнуло сорок и Николетта родила своего единственного ребенка не в юном, двадцатилетнем, возрасте, а значительно позже, то живо сообразите, что и пятьдесят лет – цифра неверная.

– И хочу только к Розенкранцу, ни к кому другому, – закончила трещать матушка, – записалась на завтра, на десять утра. Изволь меня отвезти да прихватить тысячи полторы долларов.

– Зачем так много? – безнадежно спросил я.

– Вава! – возмутилась маменька. – Прием у академика стоит три сотни, потом анализы, линзы, ну и всякое прочее. Знаешь, лучше возьми две. Все, целую, завтра в девять у моего подъезда.

Прочирикав последнюю фразу, Николетта бросила трубку. Она всегда так поступает, скажет то, что считает нужным, и прерывает разговор, не собираясь выслушивать собеседника. Николетту не волнует ни чужое мнение, ни чужие проблемы.

– Матушка требует к ноге? – усмехнулась Нора. – Ты слишком почтительный сын. Как-нибудь пошли ее подальше, вот увидишь, она станет шелковой. Разбаловал ее твой отец до неприличия, а ты собираешь ягодки. Ну так как, увольняешься или продолжаем работать? Если решил уходить, тогда поторопись. Жить-то где станешь? Дома, с Николеттой?

Я почувствовал себя мышью, которую загнали в угол две жирные, нагло улыбающиеся кошки. Нора знакома с моей матерью полжизни и очень хорошо понимает, что оказаться с Николеттой в одной квартире для меня смерти подобно. Матушка способна превратить совместное проживание в ад. Уж на что спокоен и незлобив был мой отец, а и то не выдерживал жену, в четверг вечером обязательно уезжал на дачу, объявив:

– Книгу скоро сдавать, на свежем воздухе лучше работается.

В воскресенье ему, правда, приходилось возвращаться, выслушивать крики, упреки и вручать разъяренной жене подарки. Мой отец старательно откупался от Николетты. Материальных проблем у него не было, а колечко с бриллиантом мигом приводило супругу в хорошее расположение духа, правда, ненадолго, дня на два, но мой папенька радовался любой передышке.

Если Николетта узнает, что я лишился работы, а с ней вместе и немаленького заработка, она придет в ярость, и мне мало не покажется.

– Так как? – всепонимающе улыбнулась Нора. – Звать Ленку и велеть ей снять чемодан с антресолей? Или все-таки поедешь к этой Варе Арсеньевой?

Наверное, самое приятное в богатстве – это собственная независимость. Но я, к сожалению, лишен счета в банке и вынужден частенько заниматься такими делами, к которым абсолютно не расположен ни духовно, ни физически.

Ничего не сказав Норе, я вновь набрал номер и произнес:

– Варя, очень прошу, не бросайте трубку.

Договорившись с Арсеньевой о встрече через два часа, я пошел к выходу.

– Ваняша, – крикнула Нора, – погоди, я вчера купила тебе подарочек, возьми-ка!

Я вернулся и получил из рук хозяйки библиографическую редкость, прижизненное издание Брюсова в тяжелом кожаном переплете с золотой застежкой.

– Нравится? – наклонила голову набок Нора.

– Спасибо, – улыбнулся я, – великолепная книга.

– Вот и хорошо, – расцвела Элеонора, – а теперь бери ноги в руки и топай поскорей.

Я отнес Брюсова к себе и пошел к машине. В отличие от Николетты Элеонора тонко чувствует настроение другого человека. Брюсова она явно приобрела в качестве презента к моему предстоящему дню рождения, но сейчас, «сломав» секретаря, решила подсластить горькую пилюлю.

Варя Арсеньева жила в блочной пятиэтажке, причем на первом этаже. Войдя в маленький, узкий и темный коридор, я стукнулся головой о свисающий с потолка шар из пластмассы. С моим ростом нелегко находиться в таких квартирках. И дело даже не в том, что, вытянувшись почти до двух метров, я начинаю задевать макушкой электроприборы. В хрущевках мне очень душно и начинает бить кашель.

Варя выглядела не лучшим образом. Ростом и фигурой она походила на Алену: такая же невысокая, худенькая, но на этом сходство заканчивалось. Шергина была красавицей, а Арсеньева напоминала мышь, которая по недоразумению попала в стиральную машину, прокрутилась пару циклов в барабане и вот теперь вылезла и сидит на полу, плохо понимая, что с ней стряслось.

На голове у Вари топорщились редкие блекло-серые прядки, постриженные короче некуда. Маленькое личико с мелкими чертами не задерживало на себе взгляда. Впрочем, может, если она, собираясь на выход, воспользуется косметикой, то станет выглядеть намного лучше, на моей памяти несколько раз при помощи туши, губной помады и румян совершалось превращение гадкого утенка в лебедя. Но сейчас Варя стояла передо мной в натуральном виде, с красным носом и сильно припухшими от слез веками.

– Входите, – прошептала она, – ничего, если на кухне посидим?

– Очень люблю это место, – улыбнулся я.

Неожиданно Варя тоже улыбнулась и сказала банальность:

– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Я не стал спорить, хотя знаю другую, более короткую дорогу.

Усадив меня за маленький столик, такой крохотный, что я ощутил себя Гулливером в стране лилипутов, Варя засуетилась, готовя чай. К слову сказать, заварила она его хорошо, и я с наслаждением отхлебнул темно-коричневый напиток.

– Что случилось с Аленой? – начал я беседу.

Варя схватила посудное полотенце и прижала к глазам.

– Не знаю, – наконец ответила она.

– Но вы сказали, что…

– Мне позвонили утром, около одиннадцати. Я только-только приехала из командировки, вот чемодан еще не разобрала. – Я проследил глазами за ее рукой и увидел саквояж, на ручке которого болталась бирка «Аэрофлот». – Из больницы, из городка Луковска, – продолжала хозяйка, комкая полотенце, – звонила дежурный врач, а может, медсестра, и сообщила, что Алена умерла, а Илья в тяжелом состоянии.

– Луковск? – удивился я. – Где такой находится?

– В Московской области, – пояснила, шмыгнув носом, Варя, – в принципе не очень далеко, минут пятнадцать от МКАД.

– Но зачем ее туда понесло? – продолжал изумляться я. – Вчера Алена, правда, не сказала, куда поедет.

Варя снова схватилась за посудное полотенце.

– Господи! Я неделю назад отправилась в командировку. Вчера мне вечером, поздно, позвонила Алена и заявила, что переезжает на дачу, сказав: «Не волнуйся, если по телефону не отвечу, сама знаешь, какая у нас зона. Там, возле Луковска, мобильники отвратительно работают, не знаю, в чем дело». Ну почему меня не было? Господи, что же теперь делать?

И она снова залилась слезами.

– Вы не знаете никаких подробностей катастрофы?

– Нет, – пробормотала Варя, – вот собиралась сейчас ехать в Луковск. У Алены же нет никаких родственников, кроме одной провинциалки, мне придется заниматься похоронами. Сейчас такси вызову. А вы, собственно говоря, кем Алене приходитесь? – неожиданно закончила она. – Что-то мы не встречались раньше.

– Я на машине, давайте вас отвезу в Луковск, по дороге и поговорим.

– Да, конечно, – закивала Варя и побежала в комнату. Примерно через полчаса мы вырулили со двора. Госпожа Арсеньева побила все рекорды, собралась меньше чем за десять минут. Впрочем, она не стала краситься, просто тщательно умыла заплаканное лицо и надела довольно симпатичный брючный костюм из темно-зеленого твида. Шубка, накинутая сверху, оказалась новой, Варя производила впечатление преуспевающей особы. Если бы она сменила прическу, отпустив вместо экстремального ежика волосы по-длиннее, и воспользовалась косметикой, то, очевидно, могла бы сойти за хорошенькую.

– Вы давно знакомы с Аленой? – спросил я, когда «Жигули» прочно включились в пробку на Брестской улице.

– Учились в институте, в одной группе, – пояснила Варя, – Алена была мне не подругой…

– Да? – поразился я. – Кем же?

– Сестрой, – грустно ответила Варя, – ближе человека в этом мире для меня не существует.

– Вы знали, что ее хотят убить?

Варя кивнула:

– Честно говоря, до недавнего времени я считала все происходящее дурацким совпадением. Впрочем, насчет кастрюли с кислотой и тормозов еще можно поразмышлять, а бабка, которая швыряет тяжести на головы посетителей супермаркета, существует на самом деле. Я сама боюсь туда ходить.

– Вы тоже пользовались этим магазином?

Варя кивнула:

– Мы ведь с Аленой в одном доме живем, только на разных этажах.

– Правда? И познакомились лишь в студенческие годы? В детстве не общались?

– Я с родителями до восемнадцати лет провела в Германии, – пояснила Варя, – мой отец военный, служил там в Группе советских войск. А когда вернулся на Родину, получил эту квартиру, правда, сразу умер, а мама раньше скончалась.

– Ясно, – пробормотал я, помолчал пару секунд и не утерпел: – Я вчера так понял, что отец Алены был крупным художником.

– Да, Шергин, помните, когда-то в каждом учреждении висела картина «Москва, Первомай», такое большое полотно, изображающее демонстрацию. На переднем плане мужчина в серой куртке и кепке держит на плечах хорошенькую пухлощекую девчушку с косичками.

– Что-то припоминаю. У ребенка в одной руке синий шар, а в другой красный флажок.

– Точно. Это Шергин нарисовал, а девочка – Алена в детстве, но такой я ее не знала.

– Странно, однако… Известный художник, а жил в вашем доме. Вы меня извините, конечно, но здание не выглядит элитным.

Варя покачала головой:

– Все не так просто. У Шергина двухкомнатная квартира на последнем этаже. Ему в свое время предложили сменить жилплощадь, но Борис Алексеевич отказался, очень не хотел затевать переезд, лень было, у него огромная библиотека, сотни книг. Вот он и придумал, попросил, чтобы ему разрешили использовать чердачное помещение под мастерскую. Если попадете к Алене в квартиру, просто ахнете, насколько все здорово сделано. Внизу перенесли стены, и получилась огромная кухня-гостиная, просторная прихожая и здоровенная ванная. А из чердака Борис Алексеевич сделал жилое помещение, да таких шикарных апартаментов ни у кого нет!

– Что вы думаете про историю с газом?

Варя нахмурилась:

– Ничего хорошего. Хотите знать мое мнение?

– Конечно, говорите.

– Автор этой затеи Марина Райкова. Уж не знаю, как насчет автомобиля, кастрюли и пакета молока, но газ точно она включила!

– Райкова до такой степени ненавидит Алену?

Варя уставилась в окно, помолчала и ответила:

– Она ее видеть не может. Стойте, мы приехали.

Луковск больше походил на отдаленный район Москвы, чем на самостоятельную административную единицу. Перед глазами расстилался квартал совершенно одинаковых блочных башен.

– Больница здесь, – Варя ткнула пальцем в желтое пятиэтажное здание.

Не успел я спросить, откуда она знает о местонахождении лечебницы, как моя спутница выскочила из машины и побежала ко входу. Я слегка задержался, потому что сначала парковался, а потом запирал «Жигули».

Глава 4

В коридоре, длинном и извилистом, стоял особый, больничный дух. Те, кто бывал в муниципальных клиниках, хорошо понимают, что я имею в виду. В нос ударил аромат, состоящий из смеси запахов хлорки, лекарств и готовящегося гороха. Вокруг стояла странная тишина, и сначала мне показалось, что больных тут нет. Двери в палаты были плотно закрыты, и из-за них не пробивалось ни звука. Очень странные люди лежали тут, они не смотрели телевизор, не слушали радио, не курили у окна. Может, на первом этаже расположены не палаты, а медицинские кабинеты? Но вдруг раздался женский крик, и я, поняв, что голос принадлежит Варе, пошел на звук, без стука распахнул тяжелую, выкрашенную сине-белой краской дверь и увидел довольно симпатичную комнату, обставленную с шиком пятидесятых годов.

В углу большого продавленного черного кожаного дивана в голос рыдала Варя.

– Что случилось? – спросил я.

Стоявший у шкафа мужчина повернулся. В руках он держал стаканчик с темно-коричневой жидкостью. Мой нос уловил запах валерьянки. Странно, однако, что врач решил предложить Варе это лекарство. Принято считать, что настойки и отвары, приготовленные на базе валерьянового корня, хорошее успокаивающее, но они никак не скоропомощное средство. Выпив один раз сорок въедливо-пахучих капель, вы не прекратите истерику. Валерьянка накапливается в организме и начинает действовать после пятого, шестого приема. Но люди в массе считают иначе. Спросите, откуда я это знаю? Как-то раз в мои руки попалась книга итальянца Томазино Перуджио «Растения. Лекарства и яды». После ее прочтения я перестал относиться к гомеопатии, как к невинной забаве.

– Вы приехали с ней? – спросил у меня доктор.

– Да.

– Очень хорошо, – с облегчением пробормотал врач и буквально влил Варе в рот абсолютно бесполезную настойку.

Но, очевидно, эффект плацебо^[1] распространяется на всех. Варя проглотила и затихла.

– Что случилось? – повторил я вопрос.

Доктор принялся рассказывать. Ночью в больницу доставили Илью Наметкина. Парень был в насквозь мокрой одежде. С его рук капала кровь. Прежде чем впасть в невменяемое состояние, он рассказал, что ехал вместе со своей любовницей Аленой Шергиной на ее дачу. Дорога скользкая, а Илья не слишком ловкий водитель. На повороте он не справился с управлением, и «Жигули» слетели с шоссе. На беду, это произошло на берегу довольно широкой и глубокой реки со смешным названием Моська. Машина рухнула вниз с крутого обрыва и мигом затонула. Илья не помнит ничего: ни как упал в воду, ни как вылезал из нее, разодрав в кровь об острые обломки льда руки. Ему в тот вечер повезло дважды. В первый раз, когда остался жив и сумел выплыть, и второй, когда его увидели местные парни, катившие с дискотеки домой. У них оказался мобильник, «Скорая» приехала мгновенно. Алена осталась на дне.

– Ее не нашли? – тихо спросил я.

Услышав этот вопрос, Варя снова судорожно зарыдала. Доктор постучал кулаком в стену. Появилась толстая девица, облаченная в белый халат, слишком узкий для ее мощной, грудастой фигуры.

– Слушаю, Степан Аркадьевич, – сказала она.

Врач кивнул на Варю:

– Ася, отведи ее и сделай…

Название лекарства я не разобрал, но медсестра великолепно поняла, что имел в виду доктор.

– Пойдем, милая, – легко подхватила она Варю, – что ж поделать, так господу угодно.

Причитая, она уволокла женщину за дверь. Степан Аркадьевич выжидательно уставился на меня.

– Алену не нашли? – повторил я.

Врач развел руками:

– С утра водолаз работал, машина на дне, двери открыты. Наверное, труп в сторону отбросило. Думаю, еще, конечно, походят по дну, да только скорей всего весной обнаружат, а может, и нет. Моська – река хитрая, очень глубокая, с омутами. Эх, сколько я ни говорил на районных совещаниях, все без толку.

– О чем?

– Так на том месте три-четыре аварии в год случаются. Шоссе делает крутой поворот, выходит на берег Моськи и снова сворачивает в сторону, такая крутая петля получается, вот машины и слетают с обрыва. Не далее как осенью Иван Леонтьев утонул, тракторист. Машину нашли, а самого лишь через три недели обнаружили, течением утащило да под обрыв затолкало.

– Разве зимой есть течение? – усомнился я. – Простите за дурацкий вопрос, но я действительно не знаю.

Степан Аркадьевич пожал плечами:

– Сам не слишком в этом разбираюсь. Но чуть выше, в Луковске, стоит завод красок, он сливает в Моську всякую дрянь. Тут летом то зеленая вода течет, то красная. Поэтому Моська совершенно непредсказуема, она уже не обычная речка, а мутант, и живет по своим законам. Знаете, какую рыбу тут иногда вылавливают? То безглазую, то двухголовую.

– В каком состоянии Илья?

– Физически в удовлетворительном, несколько ссадин, ушибы, порезанные руки. Но у него посттравматический шок, разговаривает с трудом, в основном спит.

– Можно с ним поговорить?

Степан Аркадьевич встал:

– Попробуйте.

В палате Илья оказался один. Остальные кровати стояли без постельного белья, очевидно, жители Луковска предпочитали болеть дома. Наметкин выглядел ужасно, лицо сине-зеленого цвета, все в пятнах йода.

– Илья, – позвал я, – слышишь меня?

Юноша открыл глаза:

– Папа…

– Нет, это Иван Павлович, помнишь меня?

– Нет.

– Вы с Аленой вчера были у нас.

– Где она?

– Ты не знаешь?

– Нет.

– Зачем вы поехали в Луковск?

– На дачу, к Алене.

– Помнишь, как упал?

– Куда?

– В воду.

– В какую?

Я замолчал. Похоже, продолжать разговор бессмысленно.

– Где Алена? – монотонно спрашивал Илья. – Где? Позовите ее. Алена! Где?

– Пожалуйста, не волнуйтесь, – совершенно спокойно ответил доктор, – она сейчас спит в соседней палате. Проснется, и приведем ее к тебе.

Илья затих. Я уже хотел уходить, как дверь палаты распахнулась, и в нее влетела полная женщина лет пятидесяти пяти в зеленой мохеровой кофте.

– Сынок! – завопила она, кидаясь к кровати. – Сыночек! Так и знала, что эта дрянь тебя убьет! Мальчик мой!

– Мама, – прошептал парень и снова закрыл глаза.

– Гадина, – кричала женщина, – мерзавка! Утопила моего ребенка!

– Ляля, успокойся, – пытался остановить ее невысокий крепкий мужчина, вошедший следом в палату.

Но жена продолжала неистовствовать:

– Сволочь! Чувствовало сердце, понимало, беда Илюше от этой… будет!

– Ляля!

– Молчи, – взвилась жена, – гадюка подзаборная!

– Илья! – заорала появившаяся на пороге Варя. Она быстро подлетела к кровати и буквально упала на парня. – Ты убил Алену!!!

– Сука! Утопила Илью! – мигом откликнулась Ляля.

– Все наоборот, – завизжала Варя, – это Илья виноват! Сначала с дороги съехал, а потом сам выплыл, а мою бедную подружку бросил, мерзавец, чтоб он сдох!!!

На секунду женщины замерли друг против друга. Потом Варя издала пронзительный вопль, подскочила и вцепилась Ляле в волосы. Палата наполнилась визгом. Мы со Степаном Аркадьевичем попытались растащить женщин в стороны. Куда там! Царапающийся, орущий, колотящий ногами клубок катался по относительно просторной палате.

– Делать-то что? – растерянно топтался доктор, наблюдая, как дамы вырывают друг у друга пучки волос. – Не умею я с бабами разбираться.

Я тоже впервые присутствовал при драке нежных созданий и не слишком хорошо понимал, как нужно действовать. Может быть, конфликт утихнет сам по себе? Но баталия, похоже, разгорелась не на шутку.

– У вас есть охрана? – спросил я у Степана Аркадьевича, краем глаза наблюдая, как отец Ильи быстрым шагом выходит в коридор.

– Так им платить надо, – заявил врач. – Деньги-то где взять? Местная администрация не слишком нас балует…

И он начал песню о тяжелом положении медицины.

Я растерянно следил за катающимися по полу бабами. Мужская драка выглядит омерзительно, а уж женская! Дамы моего круга никогда не выясняют отношения в кулачном бою. Надеюсь, Варя и Ляля не покалечат друг друга.

Тут дверь распахнулась, появился отец Ильи с большим ведром. Не успел я понять, что он собирается сделать, как мужик без лишних слов выплеснул грязную жидкость на остервенело колотящую друг друга парочку. Вместе с водой из ведра вылетела темно-коричневая тряпка и упала Ляле прямо на голову.

– Идиот! – завопила жена, пытаясь стащить «платок». – Совсем… сраный!

– Сама… – спокойно ответил супруг, – драку в больнице затеяла!

– Она первая начала, – взвизгнула Ляля, тыча пальцем в Варю.

Я быстро встал между женщинами.

– Дамы, брэк! Успокойтесь, никто не виноват. Варя, вы пойдите в туалет, умойтесь, а вы, Ляля, лучше займитесь сыном. Илья, похоже, жив и более или менее здоров. В его возрасте синяки и ссадины быстро проходят.

Неожиданно женщины послушались. Варя выскользнула за дверь, Ляля, тяжело дыша, села на кровать. Степан Аркадьевич, очень довольный, что инцидент исчерпан, воскликнул:

– Пойду уборщицу позову, – и исчез в коридоре.

Нас осталось четверо. Илья лежал на постели, Ляля сидела рядом, отец облокотился о подоконник, а я устроился на одной из незастеленных коек. Курить тут, естественно, нельзя, но очень хочется. Наверное, нужно пойти поискать место для курения.

– Миша, – напряженным голосом неожиданно спросила Ляля, – что это с ним?

Муж приблизился к жене.

– Спит просто.

– С открытыми глазами?

– Ну… вроде…

Я соскочил с комкастого матраца и подошел к изголовью кровати. На меня неожиданно повеяло холодом. Илья лежал, неудобно вывернув голову. Рот его был приоткрыт, широко распахнутые глаза смотрели в потолок, покрытый серо-зелеными разводами. Щеки у парня ввалились, нос слегка вытянулся, и меньше всего он был похож на живого, мирно спящего человека.

– Чтой-то? – прошептала Ляля. – Илюшенька, отзовись.

У меня сжался желудок, я схватил женщину за плечи и заорал:

– Степан Аркадьевич!!!

Доктор влетел в палату, за ним неслась парочка мужчин в халатах. Поднялась суматоха, абсолютно зряшная. Нас вытолкали в коридор, потом в палату ввезли какие-то приборы самого устрашающего вида. Варя, успевшая более или менее привести себя в порядок, сидела на стуле около Ляли. Я заметил, что недавно убивавшие друг друга женщины трогательно держатся за руки. Миша бегал по коридору, мотаясь туда-сюда, словно безумный маятник.

Наконец из палаты вышел врач, не Степан Аркадьевич, а другой, совсем молоденький, просто мальчик, и хмурым басом сказал:

– Мы не боги.

– Он проснулся? – с наивной надеждой спросила Ляля. – Ему лучше, да?

Врач покачал головой и почти бегом удалился по коридору.

– Миша, – жалобно протянула Ляля, – что это? Не пойму никак.

Муж шагнул к жене, и тут я услышал легкий стук. Это Варя, не выдержав напряжения, свалилась без чувств на старательно вымытый линолеум.

В Москве я очутился только в девять часов вечера с неутешительными сведениями. Причина смерти Ильи оставалась неясной, вскрытие проведут только завтра, Алена, вернее, ее тело, покоится где-то на дне реки. Пришедшая в себя Варя словно заведенная повторяла, что Алена была лучшим человеком на свете, ее обожали все, кроме Марины Райковой, которая и пыталась убить Шергину.

– Она столкнула автомобиль с обрыва, – монотонно бубнила Варя, – Райкова, я знаю!

Я пытался вразумить Варю:

– Но это невозможно!

– Она, – талдычила Варя, – больше некому. Алену любили все-все.

С Лялей и Мишей мне тоже переговорить не удалось, родители Ильи пребывали в шоковом состоянии.

Я отвез Варю домой и поехал к себе. Уже открывая дверь, внезапно вспомнил, что за весь день не съел ничего, и пожалел, что не остановился по дороге у какой-нибудь харчевни. На ужин, скорей всего, будет несъедобная дрянь, а запасы лапши «Доширак» в спальне подошли к концу. Ладно, сначала отчитаюсь перед Элеонорой, потом съезжу в «Рамстор», там на втором этаже подают вполне пристойную пиццу.

Глава 5

Я вошел в прихожую, аккуратно снял ботинки, пальто и увидел… огромную угольно-черную кошку, меланхолично облизывающую собственный хвост. От изумления у меня выпала из рук вешалка. Животное в нашем доме? Нора благожелательно относится к братьям меньшим, она даже дает деньги для какого-то приюта бродячих животных, но заводить дома никого не собиралась.

Из кухни высунулась Ленка.

– Иван Павлович, вы голодный?

– Нет-нет, – испуганно ответил я, – не беспокойся.

Домработница вышла в коридор.

– Вот и хорошо, ужин-то я не готовила.

– Да? – Я решил из вежливости поддержать разговор. – Почему?

Ленка хихикнула.

– Представляете, приехал Шурик из деревни и привез Элеоноре в подарок кролика. Сунул мне клетку в руки и говорит: «На, готовь, специально не забивал, чтобы свеженьким доехал». Ну не дурья ли башка? Я ему что, палач, кролика резать?

Я слушал ее неторопливую речь. Шурик – это шофер Норы, приятный, простой паренек из деревенской семьи. Жить бы ему на природе, да только в свое время забрали его в армию, научили водить машину и приказали возить генерала, крутого дядьку, от которого мигом сбегали все водители.

Шурик был абсолютно неконфликтный, безответный, услужливый и по-деревенски рукастый. С генералом он не спорил, а его жене, молодящейся особе лет пятидесяти, таскал безропотно сумки. Очень скоро из шофера он превратился в прислугу. Возил в детский сад внуков, причем крайне аккуратно одевал и раздевал шаловливых мальчишек, почтительно сопровождал генеральскую тещу в поликлинику и выслушивал без тени раздражения бесконечные старушечьи воспоминания, ездил на рынок со списком продуктов, где ухитрялся купить все качественное и дешевое, выгуливал тучную болонку, которой потом никогда не забывал вымыть лапы, ввинчивал лампочки, вбивал гвозди, чинил все: от стиральной машины до компьютера. Улыбка никогда не сходила с его простого рязанского лица, и очень скоро Шурика полюбили все: гневный генерал, его вредная жена, спесивая теща, избалованная дочь, безобразники-внуки и норовящая всех цапнуть болонка. День, когда Шурику предстояло демобилизоваться, стал черной датой в семье генерала. Не желая терять такого замечательного парня, военный предложил ему сделку: Шурик остается в армии еще на два года, на положении вольнонаемного служащего, и получает за это московскую квартиру вкупе со столичной пропиской.