Ангелина устроила Антону допрос с пристрастием. Мужик все подтвердил.

– Это моя бывшая любовница Лена, жена известного писателя Кондрата Разумова, – пояснил он. – Совсем с ума сошла, явилась нанимать меня в качестве киллера.

– А как следователь узнал про Ангелину? – поинтересовалась я.

– Она сама явилась. Прочитала в «Московском комсомольце», что Разумова арестована, и позвонила в милицию.

Да, похоже, Лена сильно влипла.

Не успели мы выйти на улицу, как Лиза занудила:

– Пить хочу.

– Потерпи до дома.

– Сейчас хочу, купи колу.

– Где?

– В ларьке.

Пришлось раскошелиться на банку. Выдув содержимое примерно наполовину, девчонка выбросила остальное в ближайший сугроб. Я не выдержала:

– Ну зачем? Там же еще осталось!

Она уставилась на меня круглыми глазами.

– Я не хочу больше, нести, что ли, в руке до дома?

– Надо было пакетик сока купить, он меньше.

Девчонка хмыкнула:

– Подумаешь, сто грамм воды вылилось!

– Но банка дороже!

– Мы что, нищие?

В переходе она затормозила у ларька с игрушками и восторженно взвизгнула:

– Ой, какая прелесть! Купи!

Я проследила за ее пальцем, указывающим на плюшевую собачку, и, решив не потакать капризам, категорично отрезала:

– Никогда!

– Почему? – оторопела Лиза.

– Денег нет.

– Как – нет?

– Кончились.

– Почему кончились? – недоумевала девочка.

– Потому что все вышли. Ты что, не знаешь, как деньги заканчиваются?

– Нет, – совершенно искренне ответила она и добавила: – У папы они всегда есть.

– Папа умер, – жестко сказала я. – Нам надо жить по средствам.

– А-а, – протянула Лиза и уточнила: – Значит, не купишь?

– Нет.

Из глаз девчонки полились крупные слезы, но я не дрогнула и всю дорогу до дома слушала душераздирающие всхлипывания. Ужинать Лиза не стала и демонстративно удалилась в детскую. Я решила сделать вид, что ничего не произошло, и крикнула:

– Чисти зубы и укладывайся!

– Не буду, – донеслось в ответ.

Я поставила чайник и вытащила тетрадь для расходов. Трачу не свои, следует аккуратно записывать. Итак, тысяча рублей отдана адвокату на передачу…

– Зубы почищу, только если принесешь собачку, – сказала Лиза, просовывая голову в кухню.

– Бога ради, не чисти.

Она удивилась:

– Ты не настаиваешь?

– Зачем? Твои зубы – тебе с ними и мучиться, начнется кариес…

– И тебе все равно?

– Абсолютно, – заверила я ее. – Мне со своими забот хватает.

– Есть хочу!

– Возьми в холодильнике.

– Дай!

– Извини, я занята.

Лиза разинула рот:

– Чем?

– Своими делами. Думаю, будет правильно, если ты мне сделаешь чай и бутерброды.

– Я тебе? – обомлела она.

– Конечно. Приготовь повкусней и отнеси к телевизору. Закончу писать, и посмотрим фильм.

– Вместе? – вновь остолбенела девчонка.

– Конечно. Попьем чайку, поболтаем.

– Со мной никто не пил чай у телика, – пробормотала Лизавета.

– Да? А вот мы с Кирюшей частенько баловали себя таким образом.

– Кто это – Кирюша?

Решив не вдаваться в подробности, я ответила:

– Мой сын.

– А с кем он сейчас?

– Уехал в Америку со своей матерью.

– Как это? – изумилась Лиза. – Твой сын уехал со своей матерью?

Я оторвалась от расчетов.

– Потом объясню, а сейчас сделай милость, не мешай. Видишь, деньги считаю.

– Ты же говорила, что их нет!

– На игрушки нет. Это на еду.

Лиза обиженно засопела. Я вновь взяла калькулятор, краем глаза наблюдая, как она вытаскивает из холодильника сыр. Потом она несколько раз пыталась привлечь меня к приготовлению еды, вскрикивая:

– Лампа, отрежь масло!

Или:

– Где лежит хлеб?

Но я не поддалась на провокации. Вмешалась только один раз, когда увидела, что Лиза пытается залить пакетик с «Ахматом» чуть теплой водой, а не крутым кипятком.

Примерно через полчаса мы сидели у нее в комнате. Перед нами на тарелочке лежали чудовищного вида бутерброды. Огромные, толстые, кое-как отрезанные кусищи белого хлеба, обмазанные сливочным маслом. Сверху красовались ломти сыра размером со словарь иностранных слов. В качестве украшения Лиза пристроила сверху крохотную веточку увядшей петрушки. И это желание украсить еду тронуло меня до глубины души.

Программа не обещала ничего хорошего, и мы, выбрав кассету про суперумного поросенка, уставились в экран. Лиза радостно хохотала, я улыбалась и пыталась доесть сырно-масляно-хлебную гору. Девочка-то неплохая, только очень избалована и ничего не умеет делать, да и откуда взяться навыкам, если ей до сих пор все подавали.

Около одиннадцати она безропотно умылась и легла. Я отметила, что она сама разобрала кровать, а не призвала меня, и крикнула:

– Спокойной ночи!

В районе полуночи мне захотелось пить, и я пошла на кухню, в комнате девочки раздался вздох.

– Ты не спишь? – удивилась я.

– Нет.

– Почему?

Лиза шмыгнула носом и промолчала. Впрочем, понятно, она привыкла укладываться около часу. Я вошла в детскую и велела:

– Давай спи спокойно.

– Меня папа всегда на ночь целовал, – прошептала она.

Я наклонилась и обняла девочку. Пахло от нее, как от шестимесячного щенка, – молоком, шампунем и чем-то приятным. Вспомнив наших мопсих Аду и Мулю, я вздохнула. Интересно, почему Разумовы не завели животных?

– Спи, детка, все будет хорошо.

Лиза напряженно сопела, потом попросила:

– Спой мне песенку.

– Песенку?

– Да, – прошептала девочка. – Анна Ивановна иногда уложит Ваню и ко мне заходит, колыбельную поет.

Я растерялась. Если чего и не знаю, так это колыбельных. Кирюшка никогда не просил ничего такого. Он любит перед сном поболтать о головоломках и кроссвордах. Вдруг из глубин памяти выплыли слова, и я невольно запела:

– Ай баю, баю, баю, не ложися на краю, придет серенький бычок, схватит Лизу за бочок, баю бай, баю бай…

В полной тишине мой голос звучал словно в соборе, ударяясь о стены. Девочка слегка повозилась в кровати и засопела. Я посидела еще пару минут, гладя ее по голове. Потом, удостоверившись, что мой великовозрастный младенец заснул, ушла к себе.

ГЛАВА 5

Утром я принялась обзванивать знакомых Лены. На свидание в тюрьму пускают не только близких родственников, и мне хотелось найти хоть кого-то, кто пришел бы и поддержал ее. На букве Д я поняла, что предпринимаю зряшные усилия. Реакция у всех была одинаковой. Сначала со мной мило разговаривали, но, лишь речь заходила о Лене и тюрьме, тон собеседников и собеседниц резко менялся. Друзья и подруги невразумительно мямлили о редкой занятости, отсутствии свободного времени. Кое-кто спешно уезжал, кое-кто страшно, просто смертельно болел. Лишь одна дама проявила честность и рявкнула:

– Никогда не звоните в наш дом. Мы с убийцей не хотим иметь никакого дела!

– Почему вы решили, что Лена убийца?

– Вчерашний «Московский комсомолец» читали? Нет? Так поинтересуйтесь! – И она со злостью швырнула трубку.

Я пошла к почтовому ящику, вытащила ворох газет и прочла заметку.

«Сегодня жене известного литератора Кондрата Разумова Елене предъявлено обвинение в убийстве мужа.

– Конечно, она отрицает свою вину, – сообщил нашему корреспонденту следователь Митрофанов, – но думаю, что под тяжестью улик ей придется сознаться. Вина Разумовой будет доказана полностью.

– Значит, вы считаете, что в этом громком преступлении виновата супруга?

– Без сомнений. Она единственная подозреваемая, и более того, у нас полно свидетелей».

Я отложила газету. Странное интервью. Насколько я знаю, никто не может быть объявлен виноватым, кроме как по приговору суда. До приговора любой обвиняемый считается невиновным. Крайне непрофессионально со стороны следователя делать подобные заявления. Но свою роль заметка сыграла. Похоже, что почти все знакомые отвернулись от Лены.

Я упорно продолжала набирать все новые и новые номера и через час знала: нет, не почти все отвернулись от Лены, а просто все, поголовно. Никто не хотел иметь дело с убийцей.

Разговор с матерью Лизы я оставила напоследок. Трубку подняли на пятнадцатый гудок, и хрипловатый голос сонно пробормотал:

– Алло.

– Позовите Сафонову Людмилу Николаевну.

– Я слушаю, – откровенно зевнула собеседница.

Но дрема моментально слетела с нее, как только она услышала про новости.

– Душенька, – запела она, – но я совершенно не могу взять Лизу!

– Почему?

– Во-первых, завтра в час дня я выхожу замуж и улетаю с мужем в свадебное путешествие. Как вы себе представляете медовый месяц вместе с ребенком-подростком?

Я молчала.

– И потом, – продолжала капризно Людмила, – я больше не являюсь матерью Лизы.

– Как это?

– Очень просто. При разводе девочка осталась с отцом. Ей был тогда год. Кондрат не давал мне отступного, пока я не согласилась на отказ от материнских прав.

– Отступного? – не поняла я.

– Дорогуша, – процедила Сафонова, – Кондрат был жуткий бабник, ловелас, любитель юбок. Будучи в браке со мной, он решил жениться на этой мелкой сучке Катьке Вавиловой, вот и предложил мне собирать чемодан. Но я не дура и потребовала отступного и ежемесячные алименты. Кондрат уже тогда печатался и в средствах не был стеснен. А он, в свою очередь, выдвинул условие – дочь остается с ним, причем я отказываюсь от нее официально, иначе денег не даст ни копейки. И что мне оставалось делать? Девочке лучше было у отца, он мог обеспечить ей нужный уровень жизни, а я нищая… Понятно?

Более чем, продала дочь и рада. Шмякнув трубкой о рычаг, я призадумалась: что теперь делать?

Поколебавшись минут пять, я позвонила следователю Митрофанову и нагло заявила:

– Надо поговорить.

– Вы кто? – изумился мужик.

– Близкая приятельница Славы Самоненко, Романова.

– И зачем я вам понадобился?

– Слава в больнице, с аппендицитом.

– Знаю.

– Когда примете меня?

– Да зачем?

– По телефону нельзя, – загадочно сообщила я.

– Приезжайте сейчас, – коротко бросил мужик.

Митрофанов оказался полноватым коротконогим парнем с нездорово отечным лицом. Либо пьет втихую, либо мучается почками. Маленькие глазки терялись под пышными, сросшимися на переносице бровями. Зато на голове волос было мало, и следователь старательно маскировал плешь, зачесывая волосы сбоку. Рот у него был презрительно сжат и напоминал куриную гузку. Словом, Митрофанов мне решительно не понравился. Как и я ему, потому что мужик окинул меня оценивающим взглядом и холодно поинтересовался:

– Чему обязан?

– Разрешите мне свидание с Разумовой.

– Это еще зачем?

Минут десять я уговаривала мужика, приводя те или иные аргументы, но сломался он только тогда, когда дверь в кабинет распахнулась и вошел Леня Меньшов. Я не приятельствую с ним, как со Славой и Володей, но все же знакома.

– Лампа? – удивился Меньшов. – Славка-то в Боткинской, слыхала?

Я кивнула.

– Ты ее знаешь? – поинтересовался Митрофанов.

– Конечно, – засмеялся Ленька. – Это мать Славкиного сыночка.

Митрофанов чуть не упал со стула.

– Мать сына?!

– Да я шучу, – объяснил Леня. – У Лампы дома живут два мопса, вот она Славкиной жене и подарила щенка, Вальтера. А Самоненко совсем с ума съехал, всем рассказывает про «сыночка», фотографии под нос сует. Неужели тебе альбомчик не показывал: Вальтер на диване, Вальтер с мячом, Вальтер спит…

– Показывал, – буркнул Митрофанов.

Короче, через час привели Лену. Следователь демонстративно взял в руки газету, но страницами не шуршал, скорее всего слушал.

Лена выглядела подавленной. Бледность лица перешла в желтизну, и пахло от нее чем-то затхлым, но лицо было аккуратно подкрашено, волосы причесаны. Выслушав про мои разговоры с ее знакомыми и про беседу с Лизиной матерью, она протянула:

– Ну а ты тоже думаешь, что видишь перед собой убийцу?

Я постаралась ответить поделикатней:

– У меня не слишком много информации по данному вопросу.

Внезапно ее глаза наполнились слезами.

– Лампа, клянусь здоровьем, я не убивала Кондрата. Честное слово.

Ее лицо уверенной в себе женщины вмиг превратилось в мордочку несчастного ребенка, потерявшегося в шумной толпе.

– Кто-то подставляет меня, специально оговаривает. Не просила я Антона никого убивать. Мне бы в голову не пришло обратиться к этому слизню.

– Но он говорит…

– Значит, ему заплатили, – уверенно сказала Лена. – Сходи к нему, Коломенский проезд, 18, и потряси за бока.

– Свидание закончено, – быстро подал голос Митрофанов, складывая газету.

Лена схватила меня за руку и быстро-быстро зашептала:

– Слышь, Лампа, все друзья бросили, родственников нет, адвокат балбес, лапки сложил, помоги, съезди к Антону, предложи ему денег.

В комнату вошел конвой.

– Разумова, пошли.

Но Лена не собиралась вставать.

– Все равно освобожусь, тебе заплачу, возьми все деньги в сейфе, только помоги.

– Разумова, двигай, – велел милиционер.

Она встала, дошла до двери, потом обернулась и тихим голосом сказала:

– Если ты бросишь, мне точно каюк. Видишь, как все складывается.

– Вы уверены, что она убийца? – спросила я у Митрофанова.

– Абсолютно, – ответил тот.

– Но…

– Никаких «но».

– Она отрицает!

– Все отрицают…

– Однако…

– Есть еще ко мне вопросы? – рассердился следователь. – У меня дел полно!

Я глянула в его одутловатое, злое лицо. Вопросов нет, господин Митрофанов уже все решил, и сдвинуть с занимаемой позиции его может только нечто экстраординарное, например, признание истинного убийцы. Потому что я верю Лене без всяких оснований, просто так, верю, и все, хотя это, конечно, может показаться странным.

В небольшом магазинчике, купив стаканчик отвратительного кофе и замечательно вкусную булочку с маком, я приняла окончательное решение. Итак, Лиза остается со мной. Девочке просто некуда деться. Я же потрачу все силы, чтобы найти истинного убийцу Кондрата. Ну не верю я в то, что мать хладнокровно дала ребенку боевое оружие. Даже если она ненавидела мужа и имела легион любовников. Ни одна мать не пойдет на такое, побоится, что малыш нанесет вред себе. А Лена искренне любит Ванечку. Да, она замечательная лентяйка, предпочитающая жить в свое удовольствие – спать до полудня, гулять до полуночи. Да, она наняла няню и не занимается мальчиком сама, но сына любит. Я видела, как она обнимает и целует его… И потом, ну зачем ей убивать Кондрата? Я жила в доме и наблюдала ситуацию изнутри. Похоже, что литератор не слишком много времени проводил с женой. Уж не знаю, какие отношения связывали их раньше, но сейчас они были ровные, спокойные, без страсти. Спали супруги в разных комнатах. Ежедневные гости не слишком способствовали романтическим отношениям, но, похоже, обе стороны подобное положение вещей устраивало полностью. Кроме того, скажите, ну кто убивает курицу, несущую золотые яйца? А Кондрат был для Лены именно такой несушкой. Конечно, она говорила про новые романы, спрятанные деньги, огромную квартиру, но…

Но Лена неглупа и отлично знает, что в нашем обществе выгодней быть женой писателя, чем его вдовой. Потому что поклявшиеся в вечной дружбе за поминальном столом люди наутро моментально забудут не только обещания, но и телефон, адрес, да и имя-отчество вдовы. Так, на всякий случай, вдруг и впрямь о чем-нибудь попросит. А уж арест действует как лакмусовая бумага.

У Лены осталась только я. Она наняла меня на работу, заплатила за месяц вперед, и, по-хорошему, я до сих пор являлась ее экономкой. И если хозяйка просит съездить к Семенову, то я просто обязана выполнить приказ.

Уговаривая себя, я дошла до метро и, засовывая в телефон-автомат карточку, наконец призналась самой себе. Да Лена мне просто нравится, и потом, не привыкла я бросать человека в беде, к тому я же обожаю детективы…

– Да, – сказала Лиза.

– Ты не волнуйся, часа через два я приеду.

– Хорошо, – прошелестела девочка.

– Возьми в холодильнике еду.

– Ладно.

Нет, определенно, нужно что-то придумать, Лизавета явно боится оставаться одна.

Дом 18 по Коломенскому проезду давно не ремонтировался. Дверь в подъезд угрожающе раскачивалась на одной петле. Наверное, городские власти не хотят тратить зря средства – пятиэтажка явно предназначена к сносу.

У Семенова в квартире никто не отзывался. Я присела на подоконник и закурила. Тут же распахнулась дверь соседней квартиры, и высунулся парень:

– Чего сидишь?

Я решила не обращать внимания на хамство и вежливо ответила:

– Жду Антона. Не знаете, где он?

Парень вылез на лестницу, почесался и сообщил:

– В табачный ларек двинул, обещался и мне сигарет принесть. Закурить не дашь?

– У меня ментоловый «Вог».

– Отрава, – резюмировал сосед. – Давай, других-то нет!

Он закурил и через секунду загасил сигарету.

– Не понравилась? – ехидно спросила я.

– Жуть, – хмыкнул юноша и ткнул пальцем в окно. – Вон Антошка идет. Надеюсь, купил «Мальборо».

Я проследила за его рукой и увидела высокого, стройного парня в черной куртке, не спеша пересекавшего пустой проспект.

– Ползет, кавалер, – хмыкнул сосед.

– Почему кавалер? – вяло поинтересовалась я, но ответа не услышала.

Откуда-то сбоку, из переулка, выскочила темная машина с квадратным задом и понеслась в сторону Семенова. Не ожидавший ничего дурного, Антон замер как раз посередине дороги. Автомобиль летел прямо на него. Парень рванул к тротуару, но шофер оказался проворней. Раздался глухой стук. Мы смотрели в окно, разинув рты. Взвизгнув на повороте, машина-убийца умчалась на шоссе, возле автобусной остановки осталось лежать тело.

Перепрыгивая через две ступеньки, я вынеслась на улицу и чуть не заорала от ужаса. У Антона просто не было головы. Череп раскололся почти пополам, внутри виднелось что-то тошнотворно-желтоватое, и вокруг медленно-медленно разливалась темно-бордовая, почти черная лужа. В правой руке трупа был блок сигарет. Отметив, что он купил-таки «Мальборо», я завизжала:

– Кто-нибудь, помогите!

Улица начала медленно наполняться народом. Потом приехала милиция. Хмурая женщина лет сорока стала меня допрашивать:

– Номер машины?

– Не разглядела.

– Цвет?

– Вроде черный.

– Марка?

– Не знаю, зад квадратный.

Дама вздохнула и, записав мои паспортные данные, сообщила:

– Вы свободны.

На плохо слушающихся ногах я добралась до метро и, забившись в самый укромный угол, закрыла глаза. Моментально возникла картина: мечущийся по шоссе парень и неумолимо давящая его железка. Я вздрогнула. Это был не случайный наезд, а хладнокровное убийство. На пустой дороге у водителя было полно места для маневра. Может, отказало рулевое управление или тормоза? Но, судя по тому, с какой скоростью шофер покинул место происшествия, подобное маловероятно.

Плохо соображая, я вошла в квартиру и крикнула:

– Лизавета, ты, наверное, есть хочешь?

Девочка вынырнула из кухни и гордо заявила:

– Нет. Я сварила суп.

– Что?!

– Суп, – повторила Лиза, сияя. – Попробуй, я сделала две порции.

Тут только мой нос уловил запах какой-то пищи. На кухне девочка гордо сняла крышку с кастрюльки и сообщила:

– Вот, по-моему, отлично вышло.

Перед моими глазами предстало нечто серо-желто-оранжевое с подозрительно розовыми кусочками.

– Надо добавить сметану, – вздохнула Лиза. – Только ее у нас нет. Ты не знаешь, где покупают сметану?

– В магазине, у метро, – машинально ответила я и, осторожно зачерпнув мешанину ложкой, поинтересовалась: – Из чего супчик?

– Из сосисок, – охотно поделилась секретом Лиза.

– Каких?

– Ну тех, что в холодильнике лежали, – затарахтела девочка и принялась рассказывать.

Собираясь сделать суп, она не знала, с чего начать, и отыскала поваренную книгу. Уяснив, что самое вкусное первое получается из мяса, девчонка кинулась к холодильнику и обнаружила, что говядины нет, только в углу морозильника сиротливо лежала кучка намертво смерзшихся сосисок. В связи со всеми происшедшими событиями я несколько дней не заглядывала в магазины, и наши припасы растаяли.

Решив, что сосиски тоже мясо, Лизок мелко искрошила их и поставила варить, потом положила в кастрюльку картошку, морковку, лук, немного вермишели, гречневой крупы и добавила для пущего вкуса томат-пасту. Первое получилось отменное, жаль, сметанки не хватает, потому что все рецепты заканчиваются одинаково: «Положите в тарелку сметану и подавайте к столу».

Глядя на ее абсолютно счастливое лицо, я смело налила суп в тарелку и стала есть варево, приговаривая:

– М-м, как вкусно. Лизок, у тебя явный талант.

Она скромно потупила глаза и попросила:

– Научи меня заваривать чай, не из пакетика, а настоящий.

– Без проблем, – ответила я и потянулась к жестяной коробке, где хранилась заварка.

В ту же секунду меня осенило, и я удивилась.

– Лизок, а как ты зажгла плиту?

Она вздохнула.

– Ужасно трудно. Крутила, крутила ручки, и ничего. Потом взяла в кабинете зажигалку, подпалила газету и поднесла к горелке. А как ее надо включать?

– Просто, – ответила я. – Поворачиваешь ручку и нажимаешь на эту кнопку. Смотри, раз!

Вмонтированная внутри плиты зажигалка сухо щелкнула, вмиг загорелось веселое сине-оранжевое пламя.

– Ну и дура же я! – искренне воскликнула Лиза. – Второй такой на свете нет!

Я молча наливала воду в чайник, потом все же призналась:

– Знаешь, Лизок, вторая такая дура есть – это я.

– Ты? – изумилась она.

– Еще не так давно я не умела ничего делать, – вздохнула я. – И первый раз разжигала плиту точно таким же «газетным» способом.

ГЛАВА 6

До полуночи мы с Лизой обсуждали нашу будущую жизнь. Потом приняли ряд стратегических решений. Огромные просторы двоим женщинам не нужны. Безумное количество комнат требует такого же безумного времени на их уборку. Поэтому оставляем для жизни мою спальню, Лизину детскую, гостиную, кухню и одну ванную с туалетом. Остальные помещения закрываем, ходить туда без особой надобности не будем. Далее. Отменяем всех репетиторов, и Лиза идет в обычную школу, хватит ей томиться без друзей.

– Кто же меня возьмет? – робко спросила девочка.

– А почему ты училась дома? – поинтересовалась я.

Она горестно вздохнула. Сначала ее отдали в колледж, где девочка благополучно проучилась до второго класса. Но учебное заведение назначило слишком высокую ежемесячную плату и прогорело. Тогда отец отправил Лизавету в американскую скул. Там преподавали коренные вашингтонцы только на своем родном языке и только свои предметы – историю Америки, ее литературу и географию. Через год Кондрат, случайно разговорившийся с Лизой о школе, ахнул. Девочка знала о Драйзере, но ничего не слышала о Лермонтове, более того, писать и читать по-русски она не умела. Схватившись за голову, отец определил дочь в другое учебное заведение. Но писателя, желавшего, чтобы девочка полюбила родной язык, шатнуло в другую сторону, и он пристроил ее в славянский институт благородных девиц. Там ходили в красивых сарафанчиках, учились вышивать, петь, танцевать, слагать стихи. Более того, два раза в неделю преподавали Закон Божий, и приходящий батюшка пугал детей геенной огненной. На время Великого поста из буфета пропадали мясные блюда, и каждый день начинался с молитвы.

Услышав, как Лиза бормочет перед обедом «Отче наш», Кондрат взбеленился и с воплем: «Монашка в нашей семье ни к чему!» – забрал дочь. Устроив Лизавете экзамен, папенька понял, что голова дочурки забита диковинными сведениями. Ребенок мог без запинки назвать церковные праздники, сообщить о муках первых христиан и вышить крестиком собор Василия Блаженного. Вместо русских сказок и книг вообще Лизок читала Жития святых. Таблицу умножения и правописание «жи» и «ши» ребенок не знал. Схватившись в очередной раз за голову, Кондрат отыскал математическую школу, где преподавали по высшему разряду точные науки. Находилось заведение в области, каждое утро Лизавету отвозили на уроки, а в восемь вечера забирали. В лицее имелось все: бассейн, катание на пони, обед из трех блюд, занятия ритмикой… Не было только обещанных глубоких знаний. Уроки длились по тридцать минут, детей старались не нагружать, уделяя особое внимание закаливанию. Зимой и летом их выводили босиком во двор, школьники делали зарядку на свежем воздухе. Следует отметить, что за два года, проведенные в санаторных условиях, Лиза ни разу не чихнула, но таблицу умножения так и не освоила. В лицее, писавшем в рекламном объявлении: «Преподаем математику лучше всех в России», изучение злополучной таблицы начинали в восьмом классе.

Отчаявшись найти для ребенка хорошую школу, Кондрат нанял учителей, и Лиза осела дома.

– А тебя не пробовали отдать в самую обычную, городскую школу? – поинтересовалась я.

– Там по сорок детей в классе и учительница указкой дерется, – повторила явно чужие слова Лиза.

– Случается и такое, – согласилась я. – Вот что, завтра пойдем в ту, где учился до отъезда Кирюшка. Кстати, она рядом, одна остановка на метро, будешь сама ходить.

– Я! – ужаснулась Лиза. – Одна по улицам! Но там кругом насильники! Девочке нельзя без сопровождающего.

– Слушай, – вышла я из себя. – Я живу на свете поболее твоего и до сих пор не встретила ни одного насильника. – Потом помолчала и добавила: – К счастью.

На следующий день, поднявшись рано, мы отправились в Дегтярный переулок. Кирюшкина классная руководительница Людмила Геннадьевна носит прозвище Милочка и полностью ему соответствует, к тому же она преподает математику и обладает настоящим христианским терпением. Во всяком случае, объяснять материал она может бесконечно, разжевывая его до такой степени, что ученикам не остается ничего делать, кроме как глотать поданное.

Мы посекретничали в учительской, потом сбегали к директору, и в одиннадцать утра я унеслась, пообещав Лизе, что зайду за ней около пяти.

Путь мой лежал к свидетельнице Ангелине Брит, столь удачно подслушавшей разговор Лены и Антона. Все в ее показаниях казалось странным. Ну зачем обсуждать проблему убийства в коридоре, возле хилой входной двери? Почему бы не сделать это в комнате, предварительно убедившись, что рядом никого нет. И еще одно, листая телефонную книжку Лены, я наткнулась на фамилию Брит, редкую, совсем не распространенную.

На звонок ответила девица.

– Ангелину можно?

– Слушаю.

– Мне надо с вами встретиться.

– Зачем? – резонно спросила она.

Я секунду поколебалась и решила пока не говорить правды.

– У вас есть знакомые за границей?

– Да, – ответила Ангелина, очевидно, она была не слишком умна. – Женя Фейгенберг в Израиле. А что?

– Она прислала вам посылку. Хочу отдать.

– Класс, – взвизгнула Брит. – Ну, Женька, вспомнила про мой день рождения. Можете домой ко мне приехать? Уж извините, я приболела слегка.

И, испугавшись, что я не поеду к гриппозной даме, она быстренько добавила:

– Ничего серьезного, межреберная невралгия: прыгнула после бани в ледяной бассейн, меня и скрутило.

– Ладно, – изображая недовольство, пробормотала я. – Так уж и быть, давайте адрес.

К дому Ангелины я подскочила, запыхавшись. В моих руках покачивался пакет, изображающий посылку. Недолго мучаясь, я заскочила по дороге в обувной магазин, выпросила коробочку, набила ее старыми газетами, обернула в красивую подарочную бумагу… Суну Ангелине в дверях, небось не станет при мне открывать и пригласит выпить кофейку, а там уж как-нибудь начнем говорить на интересующую меня тему.

Но вышло не совсем так, как я предполагала. Брит, красивая, рослая брюнетка, всплеснув руками, сказала:

– Ну и хлопот я вам доставила! Сначала посылку из Израиловки волокли, а теперь еще и на дом доставили. Хотите кофейку?

Радуясь, что пока все идет по плану, я кивнула, и меня препроводили на кокетливо убранную кухню, всю в рюшечках, бантиках и керамических свинках.

– Садитесь, садитесь, – щебетала хозяйка, включая чайник. – Есть чудесный торт, «Наполеон».

Я расслабилась, но тут произошло непредвиденное. Со словами: «Ну-ка посмотрим, что Женюрка прислала», – Лина быстро содрала с «подарка» хрусткую бумагу, подняла крышку и во все глаза уставилась на скомканные «Мегаполисы».

– Это что? – оторопев спросила она. – У Женьки «крыша» съехала?

– Нет, – ответила я. – Ваша подруга не имеет к этому пакету никакого отношения.

В этот момент чайник, выключаясь, щелкнул, и Лина так и подскочила.

– Ой! Вы кто?

– Евлампия Романова.

– Что вам надо? – испуганно поинтересовалась она. – Кто вас прислал?

– Сама пришла, – усмехнулась я. – Вопрос задать хочу.

– Какой? – неожиданно побледнев, спросила Ангелина.

– Почему вы соврали следователю о том, что подслушали разговор Лены Разумовой с Антоном Семеновым?

Брит помертвела, потом вспыхнула ярким цветом. Неровные пятна поползли со лба на щеки, потом на шею. Так внезапно краснеют женщины от климактерических приливов. Ангелине явно стало жарко, на верхней губе выступили капельки пота, и она судорожно облизнулась. Но ни о каком климаксе не могло быть и речи: девице едва за двадцать, максимум двадцать пять, и она просто жутко испугалась, патологически, почти до обморока.

– Так как, детка? – проникновенно запела я. – Будем говорить правду или поедем на Петровку? Кстати, знаете, что человека, который намеренно обманывает сотрудников правоохранительных органов, крепко наказывают! Это называется на языке Уголовного кодекса «лжесвидетельство», и дают за него ни много ни мало пятнадцать лет.

– Сколько??? – в ужасе залепетала дурочка, никогда не читавшая кодекс. – Сколько???

– Много, – успокоила ее я. – Лучше сразу признаться, тогда просто пальчиком погрозят.

– Кто вы? – наконец сообразила задать вопрос она.

– Частный детектив, нанятый адвокатом Елены Михайловны Разумовой, – спокойно пояснила я, и, увидав, что щеки Лины приобрели цвет снятого молока, добавила: – Так кофейком угостите? Хотя я предпочитаю чай, цейлонский, крупнолистовой.

– Це-цейлонского нет, – пролепетала Ангелина. – Только «Липтон» в пакетиках.

– Ладно, – милостиво согласилась я и сказала: – На ваше несчастье, я докопалась до многого и искренне советую покаяться.