– Ну сначала следует звонить дежурному по городу, потом по знакомым, пусть все ищут; объявление на телевидение, в газетах…

– Погоди, – остановила я ее пыл, – думается, многие поступили бы так же, но не все. Веру не ищут, и это наводит на нехорошие подозрения.

– Какие?

– Вдруг ее просто выставили вон? Избавились от лишнего рта, работать-то она не может! Значит, милиция сдаст ее в психушку, и девушка просто сгинет.

– И что ты предлагаешь? – спросила Томуся.

– Давай поищем ее семью и разузнаем потихоньку, что к чему. Если не получится найти родителей, обратимся в органы.

– Ладно, – тут же согласилась Томочка, – мне жаль Верочку.

Юрка проснулся в полседьмого и тихонько начал складывать кресло. Я услышала скрип и выползла в гостиную. Юрасик расстелил накидку и шепнул:

– Кофе дашь?

– Только растворимый, – тоже шепотом отозвалась я.

Мы прошли на кухню, где приятель получил не только чашку «Нескафе», но и два яйца с куском колбасы.

– Кто это у вас еще поселился? – поинтересовался Юрка, поспешно глотая завтрак.

– Ты вчера не понял? Кристина, моя племянница.

– Нет, я про другую. На диване кто спит?

– Вера, тоже родственница.

– Ясно, – буркнул Юрка и начал искать сигареты.

Я подождала, пока он закурит, и спросила:

– Юрасик, можешь сделать доброе дело?

– Смотря какое, – осторожно ответил майор. – Если опять гроб выносить, то ни за что!

Недавно в четвертом подъезде умерла девяностопятилетняя Анна Семеновна. Родственников у старушки кот наплакал, и всем им далеко за восемьдесят. Этакий цветник из божьих одуванчиков. Мы с Томочкой взялись помочь при организации похорон – испекли блины, сварили кутью, накрошили «Оливье». Оказалось, что выносить домовину некому, собрались на похороны только крайне пожилые люди. Честно говоря, я надеялась, что фирма «Ритуал» пришлет кого-то в помощь, кстати, мы оплатили их услуги, но автобус прибыл лишь с шофером, правда, молодым и крепким парнем.

– Вы только найдите еще одного такого, как я, – шепнул он мне, – и дело в шляпе. Бабуся худенькая, стащим вниз без проблем.

Во дворе мы обнаружили Юрасика. Он, как и я, живет в нашем доме с детства. Анна Семеновна работала в районной библиотеке и частенько давала нам книги на дом из читального зала…

Вначале все шло замечательно. Мужчины подхватили гроб и понесли, как положено, вперед ногами. Но лестница в нашей «хрущобе» крутая и невероятно узкая, в какой-то момент шофер, державший изголовье, слишком высоко поднял свой край и… Анна Семеновна выпала на Юрку.

Майор чуть сам не отдал богу душу от страха.

– Прикинь, – жаловался он мне. – Жуть какая!

– Думала, ты не боишься трупов, – удивилась я.

– Чужих нет, – вздохнул Юра, – а от своих шарахаюсь.

– Никаких гробов, – успокоила я его. – Проверь одну информацию. В Екатеринбурге жил некий Зотов Анатолий Иванович, вроде богатый бизнесмен. Его убили осенью прошлого года – взорвали в машине.

– Ну и что?

– Узнай, умер или нет и куда подевались его родственники.

– Зачем?

– Меня попросила одна подруга, очень дальняя родня Зотова, волнуется, может, ей чего из наследства перепадет.

– Без проблем, – пообещал Юрка и унесся.

Следом за ним проснулись, позавтракали и ушли в школу Тамара и Кристя.

– Пригляжу за ней первые дни, – объяснила Томочка, – а после трех она ко мне в группу придет.

Подруга стала открывать дверь и ойкнула:

– Совсем забыла. На холодильнике бумажка, позвони, к тебе просится новая ученица.

Я радостно пошла на кухню. Просто великолепно. Ребенок должен заниматься не реже двух раз в неделю. Если родители платят по сто рублей за урок, то в месяц выходит восемьсот, а иногда и тысяча.

– Алло, – ответил высокий женский голос.

– Это Виола Тараканова…

– Прекрасно, – отрезала тетка, – приходите в одиннадцать утра, Барыкинская улица…

– Но лучше после трех, когда ребенок дома…

– Настя изображает болезнь, – сообщила баба.

– Тогда подождем, пока выздоровеет.

– Дорогая, – высокопарно заявила нанимательница, – вы не дослушали. Анастасия – симулянтка, а мать ей совершенно зря верит. Приходите, она сидит у компьютера, развлекается и ничего другого не желает делать!

– Значит, вы не мама?

– Бабушка, Элеонора Михайловна, – представилась собеседница. – Жду в одиннадцать.

Я с удивлением посмотрела на трубку. Вот ведь как странно – обычно бабули балуют внучек до безобразия, но здесь, похоже, иной вариант.

Усадив Веру пить чай, я опять приступила к допросу:

– Фамилию не вспомнила?

– Нет.

– Адрес.

– Нет, – покачала головой Верочка и улыбнулась. – Ой, мышки вышли.

Билли и Милли сидели у раковины в ожидании завтрака. Я взяла со стола тарелочку с геркулесовой кашей, положила себе на ладонь пару ложек и протянула Милли. Та принялась преспокойно лакомиться. Я погладила ее другой рукой по шерстке.

– Можно мне тоже потрогать? – попросила Вера.

– Конечно, Милли не боится.

– Ой, какая лапочка, шубка бархатная, нежная-нежная, – радовалась Верочка и внезапно сказала: – А вот у моей собаки шерсть жесткая.

– У тебя собака? Какая?

Вера призадумалась:

– Большая… Не помню…

Я сбегала к Наташе и попросила «Энциклопедию домашних любимцев». Страшно забавная книжка с фотографиями кошек, всевозможных псов, хомячков и морских свинок. Пудели, мопсы, таксы и овчарки оставили Веру равнодушной. Но, перевернув одну из страниц, она захлопала в ладоши:

– Вот, жутко похоже, эта мне нравится.

Я вгляделась в картинку. Мне изображенное на ней животное не показалось милым. Высокая собака с неаккуратной, какой-то клочкастой шерстью. «Дратхаар» – гласила подпись. Надо же, первый раз узнала, что есть такая порода. Вообще говоря, по-немецки Draht – это проволочка, а Haar – волос. У собаки, которая называется «проволочный волос», шерсть и впрямь должна быть жесткой.

ГЛАВА 7

К Элеоноре Михайловне я вошла ровно в одиннадцать. Отлично отремонтированная квартира, роскошная мебель и великолепные ковры. Семья явно не нуждалась. Бабушка оказалась вполне моложавой женщиной со спортивной фигурой и умело подкрашенным лицом. В ушах у нее ослепительно сверкали серьги, скорей всего, с бриллиантами. Я не слишком разбираюсь в камнях, у меня никогда их не было, а из драгоценностей владею только двумя золотыми колечками с ужасающими рубинами. Они достались мне в наследство от тети Раи.

Элеонора Михайловна царственным жестом указала на кожаный диван и завела долгий монолог:

– Вас порекомендовала мать Кирилла Когтева. Она вами очень довольна. Кирилл подтянул немецкий, вышел на твердую пятерку.

– Он хороший мальчик, старательный.

– Анастасия – лентяйка, – отрезала бабка, – вся в своего отца. Слава богу, он больше не живет с моей дочерью. Отвратительный человек.

Изобразив на лице самую сладкую улыбку, я качала головой. Нам с Тамарой нужны деньги, и я не капризничаю, учу всех, кто готов платить. Репетиторский хлеб тяжелый, приходится искать контакт не только с ребенком, но и с его родственниками, а это порой крайне непросто. Элеонора Михайловна не вызвала у меня хороших эмоций, именно поэтому я старательно растягивала губы в разные стороны.

– Абсолютно неуправляема, груба, эгоистична, – не унималась бабушка, – уроки никогда не делает, носит сплошные тройки и замечания. При малейшей возможности плюхается у телевизора и тупо пялится в экран. Вылитый отец! Тот тоже день-деньской футбол смотрел. Ваша задача вывести Анастасию на четверку. Можете приступать, ее комната по коридору налево.

– Но она ведь больна…

– Симуляция, сунула градусник в чай и демонстрирует, а все, чтобы не работать. Ее отец тоже, – она внезапно остановилась.

Я, стараясь не рассмеяться, мысленно докончила фразу: «…засовывал градусник в кипяток и показывал начальству».

– Начинайте, – скомандовала Элеонора Михайловна.

Я пошла по коридору, чувствуя между лопаток ее злобный взгляд. Комната девочки была обставлена скудно, если не сказать бедно. В тесном маленьком помещении стояли только весьма потертый диван и замусоленный письменный стол, на стене висело несколько книжных полок. Удивляло полное отсутствие игрушек и каких-либо ненужных мелочей – стеклянных фигурок, фенечек, пластмассовых стаканчиков и дисков, которые обожают девочки. Впрочем, ни телевизора, ни магнитофона, ни плеера тоже не наблюдалось. Больше всего этот унылый пейзаж напоминал тюремную камеру: ничего лишнего, только самое необходимое. Настя, тоненькая девочка с роскошной рыжей косой, встала при моем появлении и шмыгнула носом. Красные глаза без слов говорили – у ребенка простуда.

– Садись, Настя, – приветливо обратилась я к девочке. – Имей в виду, я никогда не работала учительницей, просто хорошо знаю язык. Давай попробуем подружиться.

– Ладно, – шепнул ребенок.

– Какой у тебя учебник? «Дойчмобил»?

Я протянула руку к стопке книг на краю стола и увидела на занавеске записку. Ярким красным фломастером на иссиня-белой бумаге был написан потрясающий текст:

«Настя – ленивая врунья. Она обязана: а) делать уроки; б) убирать комнату; в) вежливо разговаривать; г) есть три раза в день, а не каждый час; д) помнить, что ее отец – это дурной пример».

– Кто написал сей меморандум? – изумилась я.

– Бабушка, – шепнула Настя. – Она хочет, чтобы из меня вышел хороший человек.

Секунду поколебавшись, я сказала:

– Знаешь, мы сейчас это снимем и выбросим.

– Бабушка ругаться станет, – испугалась девочка.

– Не беда, – успокоила я ребенка и содрала «указаловку».

Через час мне стало понятно: Настя предельно запугана. Ее двойки – результат неуверенности, а не лени.

– Почему здесь нет игрушек? – поинтересовалась я, когда время, отведенное на занятия, истекло.

– Бабушка говорит: плохие дети не имеют права на игрушки, а я плохая, я – двоечница, – заученно повторила Настя.

Жаркая волна злобы поднялась со дна моей души.

– Мама твоя где?

– Деньги зарабатывает, у нее бизнес, – вздохнула ученица, – редко приезжает, я с бабушкой живу.

– Ну-ка, дай чистый листок!

– Зачем?

– Давай, давай!

Трясущимися от злости руками я принялась выводить крупными буквами свой текст:

«Элеонора Михайловна – злая бабушка. Она обязана: а) быть добрей; б) купить Насте игрушки; в) перестать ее ругать; г) помнить, что растущий ребенок постоянно хочет есть; д) знать, что во внучке кровь не только отца, но и матери, а, следовательно, и бабушки».

– Ну-ка погляди потихоньку, что Элеонора Михайловна делает?

Настя выскользнула в коридор и через секунду сообщила:

– В магазин вышла.

– Откуда знаешь?

– Кухня заперта и ее комната. Она всегда все закрывает, если уходит.

Мы взяли «письмо» и прикололи его на занавеску в ванной.

– А ты, Настёна, – велела я, – помни, что являешься отличной, умной, красивой девочкой.

– Я нескладная…

– Ерунда, просто фигура еще не оформилась, и потом, смотри, какие у тебя роскошные волосы, очень редкого цвета…

– Вы еще придете? – прошептала Настя, беря меня за руку.

– Обязательно, – пообещала я.

Гнев остыл только в метро. Ну кто решил, что пожилые люди умны, тактичны и добры? По-моему, к старости характер только портится. Появляется обидчивость, слезливость и неуемное желание всех поучать! Продолжая злиться, я прибыла домой и налетела на Веру:

– Больше ничего не вспомнила?

– Нет, – мотнула та головой, опуская кисточку в воду.

– Откуда у тебя краски и бумага?

– Тамара купила, – радостно пояснила Верочка, – попросила картину написать, пейзаж для гостиной!

Она с восторгом принялась водить по листу мокрой кистью. Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Все-таки она нездоровый человек. Ну кому придет в голову опускать кисть в воду, а потом размазывать ее по ватману? Надо же краску зачерпнуть. Но Верочка самозабвенно мочила бумагу. Наконец я не выдержала:

– Возьми краски.

– Нет, – улыбнулась Вера, – это акварель, а перед тем как начать работать красками, нужно пропитать лист водой.

– Зачем?

Вера пожала плечами:

– Так нужно.

– Откуда знаешь?

– Знаю, и все тут, – ответила Верочка и уставилась в окно.

Оставив ее творить, я прошла в спальню и позвонила Ленке Малаховой. Ленусик – психолог и всегда готова дать добрый совет.

– Скажи, – спросила я, услыхав звонкое «алло». – Все ли сумасшедшие теряют память?

– Ну, в психиатрии я разбираюсь плохо, – завела Ленка.

– Разве психолог и психиатр не одно и то же?

– Нет, конечно, – засмеялась Ленка. – Но, насколько я понимаю, амнезия не характерна для измененных состояний. Конечно, частенько наблюдается аутизм, но его не следует путать с амнезией.

– А если попроще, по-человечески объяснить?

Ленка захихикала:

– Шершавым языком журнала «Здоровье»? Обитатели сумасшедших домов часто не любят вступать в контакт, разговаривать. Ты ему: «Как зовут?» А в ответ – тишина. Но не потому, что память потерял, а потому что беседовать не желает. Усекла?

– Амнезия отчего бывает?

Ленка присвистнула:

– Практически неизученная вещь. От удара, стресса, насилия, словом, когда организм защищается…

– Это как понять?

– Ну, допустим, напал на девушку насильник, сделал свое дело и бросил несчастную. А у той потеря памяти, провал. Ее мозг понял, что воспоминания о насилии опасны для хозяйки, и «стер» информацию.

– И она забыла, как ее зовут?

– Ну это уж слишком. Просто не может понять, отчего платье разорвано… Наш мозг может творить чудеса, он вытесняет неприятные сведения. Вот я, например, не могу запомнить телефон свекрови. А почему? Да просто мои глупенькие мозги считают, что лучше мне с этой дамой не начинать беседу, и, надо отметить, они правы.

– Значит, потерявшие память не психи?

– Только в редких случаях.

– Почему же все так странно: имя человек забыл, фамилию, адрес, а воду в чайник наливает и в сеть включает и зубы чистит?

– Я же сразу сказала: амнезия – темное, плохо изученное дело, – терпеливо пояснила Ленка, – бытовые навыки, пристрастия, как правило, остаются. Если до болезни любил шоколад, то, заработав амнезию, не начнет есть соленые огурцы. Да зачем тебе все это?

– Сценарий хочу написать, «мыльную оперу».

– Молодец, – одобрила Ленка, – выгодное дело.

Я положила трубку и принялась задумчиво глядеть в зеркало. Значит, Вера не сумасшедшая. Честно говоря, она не слишком смахивает на завсегдатая специализированных лечебниц…

Резкая трель звонка заставила меня вздрогнуть. Наша квартира похожа на проходной двор. Как у кого что случится, сразу сюда!

– Помогите, – завопила Аня, – умирает!

– Что на этот раз?

– Жуткая болезнь! Наверное, чума!

– Не пори чушь, – обозлилась я. – Чума осталась только в пробирках.

– Нет, – рыдала Анюта, – нет. Машка страшно заболела. Вилка, пойди взгляни.

Если о чем я понятия не имею, так это о детских инфекциях. Сама ничем не болела. Кажется, такое явление врачи называют «эффектом цыганского ребенка». Крохотный человечек бегает почти босиком по ледяным лужам, ест все подряд, спит под дерюжкой и… не болеет. Тетя Рая не слишком за мной приглядывала. Я вбегала в дом в мокрых ботинках, хватала холодную отварную картошку без масла, запивала водой из-под крана и снова неслась на улицу. Но все болячки обошли меня стороной, а вот Томуся, которую оберегали, как драгоценную хрустальную вазу, и в июне не выпускали на прогулку без шерстяных носков и шапочки, поимела весь букет – свинка, ветрянка, корь, скарлатина, коклюш…

– Вот, – трагически возвестила Аня, подталкивая меня к Машкиной кроватке, – вот.

Я уставилась во все глаза на пухленькую девочку, весело потрошившую плюшевого мишку. Зрелище было не для слабонервных. Все хорошенькое личико Машки покрывали ровные пятна. Цвет их колебался от нежно-голубых до интенсивно синих. Несколько пятнышек виднелось на тыльной стороне пухленьких ручек.

– Ну-ка, сними с нее пижаму, – велела я.

Анюта, всхлипывая, стащила с дочери розовый комбинезончик с вышитыми на нем зайчиками. Обнажилось толстенькое нежное тельце, очаровательное, в складочках и ямочках. Пятен на нем не было. Странная зараза поразила только личико, кисти рук и стопы.

– Надо звонить доктору, – вздохнула я и стала набирать телефон Кости.