Как прекрасно солнечное лето, понимаешь в промозглом декабре.
      Наступив в лужу, я обозлилась до крайности. Ну что это за погода такая? Через пару дней Новый год, а термометр показывает ноль градусов, с неба сыплется мелкий дождь, на асфальте потоки воды. Ну где хороший московский снегопад? Где ярко-голубое зимнее небо? Где «мороз и солнце, день чудесный»? И когда наконец я куплю себе зимние сапоги на меху? Почему Виола Тараканова носится в декабре в кроссовках? Только не подумайте, что у меня нет денег на приличную обувь: я прилично зарабатываю и трачу гонорары исключительно на себя. Вот недавно купила симпатичную малолитражку ярко-красного цвета. Далеко не всем нравится такой колер, а психологи утверждают, что человек, раскатывающий на автомобиле, похожем на пожарную машину, агрессивный и истеричный. Но это неправда! Я никогда не начинаю первая скандалить и ярко-алую тачку приобрела только по одной причине: она стояла в салоне, на ней можно было уехать сразу, а голубую, синюю, черную пришлось бы ждать три месяца. И потом, красный цвет антиаварийный!
      Я пошла подальше, пытаясь обходить лужи. Спросите у любого автовладельца, есть ли у него зимние ботинки, меховая шапка и длинное пальто на теплой подкладке, — уверена, большинство ответит: нет. Ушанка водителю ни к чему, в особенности если вы разорились на иномарку с климат-контролем, в шубе очень неудобно крутить рулем, а сапоги на толстой подметке мешают нажимать на педали. В толпе посетителей супермаркета или какого-нибудь учреждения зимой вы легко вычислите обладателя автомобиля. Среди людей, упакованных в теплые тужурки и замотанных в шарфы, водитель выделится коротенькой курточкой и почти летней обувью, и он будет синим от холода. Чтобы попасть в магазин, надо вылезти из теплого салона и отправиться в пешее путешествие. Я, например, совершенно не приспособлена для прогулок в дождливом декабре. И кому пришла в голову идея устроить парковку в полукилометре от здания клиники? Ясно же, что к больным пойдут родственники с туго набитыми сумками. Конечно, нынче у нас страховая медицина, но кормят тех, кто лежит в палатах, по-прежнему отвратительно.
      Я сделала глубокий вздох. Спокойно, Вилка, не злись, никто не виноват, что ты влезла в лужу и промочила ноги, еще пара метров — и ты очутишься под крышей. Я сцепила зубы, бегом преодолела пространство, отделяющее меня от спасительного корпуса, вошла внутрь и натолкнулась на секьюрити.
      — Наденьте бахилы, — велел он.
      — Сколько? — спросила я, вытаскивая кошелек.
      — Я не продаю тапки, — мрачно ответил парень.
      — И где их взять? — пытаясь подавить закипающее раздражение, поинтересовалась я.
      — У ворот, — раздалось в ответ.
      — Где? — ужаснулась я.
      — На центральном входе, — уточнил охранник.
      — Нужно идти назад почти километр за бахилами? Но почему их нет у вас? — закричала я.
      — Не шумите, тетя, — зевнул юноша, — здесь свой порядок. Все знают: если идешь в корпуса, купи у входа бахилы.
      — Я пришла первый раз!
      — И чего?
      — Мне никто не сказал, что одноразовые тапки надо брать черт-те где!
      — Не ругайтесь! Все равно не пущу, — уперся молодой человек, — тут больница! Стерильность! А будете кричать, главврачу сообщат, и вы ваще сюда никогда не попадете!
      Я растерялась, потом отошла в сторону, где маячил газетный киоск, и чуть не заплакала. Переться назад по лужам, держа в руках туго набитые сумки, было выше моих сил.
      — Девушка, — тихо окликнула меня продавщица, — вам бахилки надо?
      — Да, — кивнула я.
      — Сто рублей!
      — Простите? — не поняла я.
      Она прищурилась.
      — Стольничек давайте, получите мешки на лапы.
      — Бахилам красная цена десятка, — вздохнула я.
      — Хозяин барин, — улыбнулась торговка, — валите на главную проходную, там за пятерку возьмете. Ой, какой ливень на улице начался! Прямо хлещет. Ну что за декабрь! Ни снега, ни мороза. А вы, вижу, елочку с собой притащили?
      Я открыла сумку и протянула предприимчивой бабе розовую купюру:
      — Держите.
      Она нагнулась под прилавок, вытащила два ярко-оранжевых пакета и протянула мне.
      — Вот.
      — Это что? — изумилась я.
      — Всовывайте туда ноги, ручки завяжите вокруг щиколотки и ступайте смело, — затараторила баба, — бахилы те, что на проходной, дрянь, сразу рвутся, а мешочки крепкие, хоть весь день в них ходи — не треснут.
      — Меня пустят в отделение в такой обуви?
      — Конечно, — сказала киоскерша, — главное, чтобы уличные ботинки прикрыть, верно, Коль?
      Охранник кивнул:
      — Точно!
      Мне сразу стала ясна суть нехитрого бизнеса. Мало кому захочется бежать назад за пятирублевыми голубыми бахилами, вот секьюрити с газетчицей и пользуются этим; наверное, в конце дня они делят выручку.
      Осторожно ступая ногами в оранжевых пакетах, я дотопала до лифта, поднялась на пятый этаж и вошла в палату к своей подруге Лене Фоминой.
      — Привет, — зашептала Ленка, — ставь сумки на подоконник. Книжки принесла?
      — Ага, — кивнула я, — а еще прихватила елочку, искусственную, сейчас нарядим.
      — Тише, — одернула меня Фомина, — баба Таня спит.
      — У тебя появилась соседка? — Я покосилась на ширму, разделяющую комнату.
      — Вчера вечером привезли, — пояснила Лена, — она сломала, как и я, ногу, но только старуха…
      Ленка замолчала и повертела пальцем у лба. Я заморгала, потом повторила жест подруги и уточнила:
      — В смысле того?
      — Ага, — понизив голос до минимума, ответила Фомина, — типа старческий маразм!
      — Катюшенька, — раздалось из-за перегородки, — дай мне попить!
      Ленка вздохнула:
      — Ну вот! Теперь нам не поговорить! Бабка вчера весь день болтала! Ее из другой палаты ко мне перевели. Завотделением сам пришел и попросил: «Елена Васильевна, сделайте одолжение, разрешите, мы к вам Татьяну Петровну переведем?» Ну я, дура, и согласилась! С другой стороны, как отказать? Не в оплаченной палате лежу, сюда кого угодно подселить могут без всякого моего на то согласия.
      — Катюша, дай мне попить, — вновь донеслось из-за ширмы.
      — Кого она зовет? — спросила я.
      Ленка пожала плечами:
      — Понятия не имею, но если ты ее не напоишь, она не успокоится.
      Я послушно откатила разделявшую кровати ширму и увидела маленькую растрепанную старушку, сидевшую на койке.
      — Катенька! — обрадовалась она. — Почему мне постелили на кухне? Дай, пожалуйста, чайку! Хотя я могу и сама встать!
      — Пожалуйста, не двигайтесь, — испугалась я, — у вас сломана нога.
      — Нога? — растерялась баба Таня. — Чья? Ах да! Вот уж глупая старуха! Совсем забыла. Я в больнице! Спасибо, деточка, вы ведь не Катенька?
      — Нет, меня зовут Виола.
      — Виола, Виола, — растерянно забормотала бабуся, — ах, Виола! Дочка Лёни от первого брака! Вы такая хорошая девочка, замечательно поете. Как сейчас помню, в пятьдесят пятом вы поступили в музыкальное училище.