Сходил ли кто-нибудь с ума от такой перспективы? Взрывались ли от этого сердца мужчин и женщин? Останавливалось ли движение лёгких, лишая их возможности дышать?

Конечно, всё это было.

Но его ситуация предполагала худшее. Будучи искусственно выращенным до шестнадцатилетнего возраста, Дэйвис ничего не знал о себе. Разум юноши являлся слепком ума его матери, а тело копировало мужчину, которого он никогда не встречал. Будучи не в силах удовлетворить свою инстинктивную и фундаментальную потребность в собственном образе, он не имел основы для чувств, размышлений и альтернатив поведения.

В своих воспоминаниях он был женщиной, едва переступившей грань двадцатилетия, — лейтенантом полиции КРК, выполнявшей первое задание, юной, неопытной, но пылкой и преданной, посвятившей себя борьбе за права людей, чтобы те могли жить и умирать, как им того хотелось. Но всё это было чушью. Он ощущал себя мужчиной — причём так явно, что его член возбуждался, когда он смотрел на Морн, прекрасную женщину и… мать? Нет, нет! Она не могла быть его матерью. Воспоминания смущали Дэйвиса. Они были чужими и принадлежали кому-то другому.

И ещё эти воспоминания были неполными. В его уме зияла чёрная дыра — там, где предполагался переход; там, где память должна была показать, как он появился на свет, каким было его рождение, почему его жизнь началась в таких условиях и какая сила превратила его собственные переживания в ничто.

Морн пыталась дать ему ответы. Она сказала, что Дэйвис появился на свет благодаря амнионской технике «принудительного развития». Из зародыша в матке он за час достиг физиологически зрелого возраста. А поскольку Дэйвис не имел собственного разума, ему был введён разум матери — воспоминания, рефлексы, воспитание. Морн согласилась на эту процедуру только потому, что иначе и он, и она были бы обречены на гибель.

Он верил ей — не потому, что понимал умом, но потому, что это соответствовало характеру Морн Хайленд, хотя она не успела объяснить ему, почему её поставили перед таким выбором. Сам Дэйвис этого не помнил. Вместо собственных воспоминаний перед ним зияла пустота небытия, через которую он мчался.

Он ничего не знал наверняка. Он чувствовал себя раскалённым космическим телом. Источник его упорной фиксации на сознании и разуме скрывался где-то в чёрной дыре воспоминаний — за густой и непроницаемой тьмой.

Спасательная капсула несла его через мрак к ужасной гибели. Он ничего не мог поделать с этим. Вообще ничего — абсолютно. Однако он был намерен сражаться за собственную жизнь. Сражаться, чтобы вспомнить.

О чём ещё говорила ему Морн?

«Твои воспоминания, — сказала она, — упираются в момент, когда со мной случился приступ гравитационной болезни».

Но Морн утверждала, что её сын не имел этой болезни.

«Ник ненавидит тебя, — говорила она, — потому что я солгала ему. Я сказала, что ты его сын. Что ты — сын Ника». Однако и здесь была ложь. Дэйвис слышал несоответствие в её голосе.

«Он мучил меня, и я решила воспользоваться ситуацией. Ник не хотел твоего рождения. Ему был нужен только секс со мной, и поэтому он велел мне сделать аборт. Я готова была сказать ему любую ложь, лишь бы он изменил своё решение».

Истина оказалась ужасной. Она могла стать причиной их гибели. Потому что отцом Дэйвиса был единственный мужчина в человеческом космосе, которого Ник ненавидел больше, чем копов. Саккорсо сам поведал Дэйвису остальную часть истории. Это он рассказал ему об Энгусе Термопайле.

«Твой отец — вор, пират и убийца. Сейчас он отбывает пожизненный срок в тюрьме на Рудной станции. Так что не возноси слишком высоко свою мамашу. Ей полагалось арестовывать и убивать таких людей, как капитан Термопайл, а не трахаться с ними и не плодить от них ублюдочных детей». Но всё было не так. Капитан Термопайл вставил Морн зонный имплант. После гибели «Повелителя звёзд» он нашёл её в обломках корабля и спас от верной смерти. Дэйвис этого не помнил. «Он вставил Морн зонный имплант, чтобы держать её под контролем. Щёлкал кнопкой пульта, и она высасывала его сперму, как вакуумная присоска, а потом Термопайл затрахивал её до беспамятства. Вот каким был твой папаша, Дэйвис. И вот каким человеком будешь ты.

Но возникает интересный вопрос. Почему твой отец не был признан виновным? Если Морн имела зонный имплант, то у него должны были найти пульт управления, не так ли? Почему же его не нашли, когда он был арестован? Ответ прост, малыш. Она полюбила эти жуткие оргии. Она хотела их, Дэйвис. Пульт не нашли потому, что Энгус отдал его этой сучке. Ей нравилось пользоваться им самостоятельно. А что она сделала с имплантом, когда Термопайл был арестован? Она не рассказала о нём властям на Рудной станции, как это полагалось сделать хорошему маленькому копу. Они бы удалили его и казнили твоего папашу. Но Морн не позволила им забрать имплант. Она спрятала пульт и бежала со мной. Она использовала его, чтобы соблазнять меня. Она умоляла меня спасти её — не от Термопайла, конечно, а от службы безопасности. Всё, что она делала потом, только усилило сё пагубную зависимость от импланта».

Время Дэйвиса подходило к концу. Маяки спасательной капсулы и стрелка хронометра отмеряли приближение к кораблю амнионов, словно это был обратный отсчёт секунд до момента смерти.

«Она сказала тебе, что отвергла идею аборта, пытаясь спасти твою жизнь? Это ложь. Реальной причиной было то, что она не могла сделать аборт без медицинских проверок в корабельном лазарете. А такие проверки выявили бы наличие импланта, и в базе данных полиции появилась бы соответствующая запись. Вот какая у тебя мать, малыш. Вот какая женщина дала тебе жизнь».

«Нет, — думал Дэйвис. — Нет! Если это было бы правдой — если всё это было бы правдой, — то она сделала бы аборт и уничтожила записи лазарета. И она не пыталась бы спасти меня. Она не говорила бы: „Ты для меня второе важное дело моей жизни. Потому что ты мой сын. Но первым остаётся другое — не предать человечество“». Он верил этим словам, потому что понимал их значение. И тем не менее Ник говорил ему правду. Однако её было недостаточно. Теперь ничто не могло ему помочь.

Экран монитора показывал, что он приближался к «Штилю». Оставалась минута или две — не больше. В отдалении висела чёрная глыба Малого Танатоса. Но и этих сведений было недостаточно, чтобы принести ему какую-то пользу.

Он нуждался в свободе манёвра. Дэйвис отчаянно пытался вспомнить всё, что он мог знать о спасательных модулях. Неужели здесь не было пульта управления, с помощью которого можно было бы изменить траекторию капсулы? Конечно, она предназначалась для чрезвычайных обстоятельств, но обстоятельства могли быть разными, и, следовательно, существовала возможность ситуации, когда пассажир захотел бы взять управление на себя.

Думай, идиот! Вспоминай!

Если бы он знал своего отца, то мог бы понять его инстинктивную реакцию на тщетность и страх. Но он не знал отца. Он ничего о нём не помнил…

Внезапно капсула включила импульсные двигатели и вместо того, чтобы затормозить, резко изменила курс — в сторону от «Штиля». Дэйвис, не веря глазам, смотрел на экран. Пот стекал по вискам, и сердце билось едва ли не в горле. Он не мог понять, кто был предан на этот раз.

Какими бы репликами или обвинениями ни обменивались сейчас «Мечта капитана» и «Штиль», Дэйвис их не слышал. Приёмник капсулы был настроен на другие частоты, или, возможно, сообщения шли по очень узкому лучу. Но он видел, как его капсула удалялась от амнионского корабля. Он чувствовал боковое ускорение до того момента, пока новая траектория не стабилизировалась и импульсные двигатели не отключились

Экран показывал, что капсула летела к космической глыбе Малого Танатоса, которая смутно маячила вдали. Когда прошли первые минуты и «Штиль» не расстрелял его, Дэйвис осознал, что ему дана небольшая отсрочка. Его сердце забилось ещё сильнее, и пот замутил глаза, словно масляная плёнка.

При такой скорости молниеносное падение на Малый Танатос превратит его в кашу — если только он не сгорит сначала в огненном шаре. И именно по этой причине, чтобы избежать возможного ущерба, орудия космопорта уничтожат капсулу до её удара о поверхность планетоида.

Он не мог ничего изменить.

Тем не менее Дэйвис удалялся от «Штиля». Любая смерть была предпочтительнее той участи, которую приготовил для него Ник Саккорсо. Судя по данным экрана, он мог жить ещё шесть часов. Шесть часов борьбы за понимание и выуживание каких-то осколков памяти из непроницаемой бездны, которая заполняла его голову. Ещё шесть часов, чтобы понять, кто был предан на этот раз.

И кем.

Его озабоченность не давала ему успокоиться.

Дэйвис предал своего отца. Нет, это был не он! Это сделала Морн. То есть она предала не отца, а деда. Но, уточнив эту разницу, он потерял нить воспоминания. И тогда Дэйвис намеренно игнорировал разрыв между собой и матерью.

Итак, он предал «Повелителя звёзд».

А может быть, не предал? Он сделал это потому, что страдал гравитационной болезнью, и никто не знал о его приступе. Для выявления такого недуга не имелось тестов — кроме самого гиперпространства. В случае Морн запуском порочного намерения в её уме оказалось большое ускорение.

«Повелитель звёзд» в то время гнался за «Красоткой» Термопайла. Корабль мчался через кренящийся пояс скал, набирая ускорение и сокращая дистанцию для карающей мести. Пират Термопайл только что выжег лагерь рудокопов, погубив всех мужчин, детей и женщин, — их крики о помощи обрывала смерть, и они достигали «Повелителя звёзд», когда люди были уже мертвы. Вот почему полицейский эсминец бросился в погоню, намереваясь уничтожить пиратский корабль.

Для такой работы его и готовили — для адской работы, которую копы выполняли, несмотря на инстинкт самосохранения. Он дежурил на вспомогательном мостике — экстренная поддержка любого пульта, который мог выйти из строя; его задача была ясна — вернее она была бы ясна, если бы им не овладело что-то огромное, что-то прозрачное и неотвратимое, превратив все происходящее в искажённую путаницу. Там, на вспомогательном мостике, с ним заговорила вселенная… И его воспоминания на этом обрывались. Он не мог найти обходных путей, чтобы миновать эту ясную прозрачность. Наверное, она напугала его ум, изменила химию мозга и опалила нервные окончания. Он знал, что его жизнь — нет, жизнь Морн (Дэйвис вновь отделял её от себя) — продолжалась отныне из этой точки. Она знала, что было дальше И Энгус знал. И Ник — хотя, возможно, не так много. Но для Дэйвиса Хайленда путь был закрыт пропастью, которую он пока не мог пересечь.

Для него было легче представить, что кто-то снова оказался предан. Не амнионы. И не он сам. И не его мать. Не в этот раз.

Ник Саккорсо!

Дэйвис видел отвращение на лице Саккорсо и доверял ему. Он был абсолютно уверен, что Ник не рискнул бы обмануть амнионов и спасти сына Морн. А Морн уже делала чудеса, спасая Дэйвиса. Если он выживет в ближайшие несколько часов, это знание может ему пригодиться.

Он не имел особой причины верить в своё спасение. Хотя если Морн удалось увести его капсулу от «Штиля», то она могла придумать и способ сохранить ему жизнь. Чем больше Дэйвис думал о ней, тем сильнее и добрее она ему казалась — каким-то сказочным источником чудес и понимания. Возможно, именно благодаря её поддержке потрясения прошлых дней не уничтожили его. Или погребённое в нём знание о Морн подсказывало теперь, что он может полагаться на неё.

А что, если сын такой женщины, как Морн Хайленд, был способен сам творить чудеса?

Постепенно экран монитора убедил его, что он действительно может быть спасён. К нему направлялся корабль — не абордажный «челнок» со «Штиля», а судно с Малого Танатоса. И оно не стреляло в него. Когда корабль заинтересовался траекторией капсулы, она находилась в часе полёта от скалы планетоида.

Дэйвис напряжённо следил за мигающей точкой корабля на обзорном экране. Поскольку он обучался в Академии — нет, чёрт возьми, это Морн обучалась, — то понял, что произошло, когда капсула начала замедляться. Данные монитора сообщали об уменьшении скорости. Он почувствовал, как сила тяжести вдавила его в подушки и ремни. Но торможение производилось без помощи импульсных двигателей. Очевидно, корабль уравнял с ним скорость, втянул капсулу в один из шлюзов, а затем зажал её в консолях трюмных ограничителей. С трудом протащив руку вверх, он вытер пот с лица. Возможно, это судно тоже было амнионским. Но Дэйвис верил, что его подобрал корабль людей. Если бы космопорт на Малом Танатосе контролировался не людьми, а амнионами, Саккорсо не бежал бы сюда со Станции Всех Свобод.

Значит, судно принадлежало людям. Нелегалам. Он по-прежнему думал как коп, хотя копом была Морн Хайленд. Кто бы ни спас его, он так или иначе попал к врагам. Космопорт на Малом Танатосе обслуживал запретное пространство и помогал амнионам.

Нелегалы, обитавшие здесь, считались самыми вредными мужчинами и женщинами в галактике — такими же плохими, как Энгус Термопайл, и в некоторых отношениях хуже, чем Саккорсо. Дэйвис не знал, чего они хотели от него, чем он был ценен для них и как его могли использовать.

Страх закрался в душу. Он приготовился к встрече с ещё более жестокими и алчными людьми.

Как только датчики определили пригодную для дыхания атмосферу, спасательная капсула автоматически открыла замки. Тут же чья-то рука подняла люк. Дэйвис увидел нацеленное на него дуло импульсного оружия.

— Вылезай! — приказал странно безжизненный голос В его уме жила Морн Хайленд. В какой-то момент

Дэйвис испугался, что заплачет от страха. Но вместо этого он грязно выругался, оттолкнул от лица оружие и выглянул из люка.

Его капсула находилась на закрытой стоянке. Корпус кокона был заякорен креплениями из флексостали, которые обычно использовались для крепления ящиков и грузов. Судя по отсутствию тепла, это был грузовой трюмный док, а не медицинский отсек, предназначенный для приёма спасательных капсул.

Да и мужчина с оружием не походил на медицинского техника. Его отвисшие щеки и поблёкшие глаза выдавали в нём наркомана, подсевшего на нервосок. Очевидно, в своей пагубной привычке он дошёл до грани окончательной деградации. Его скафандр не имел опознавательных знаков, но, судя по всему, человек был охранником. Его импульсное ружьё отличалось от обычного оружия тем, что в виде протеза заменяло ему правую руку. Вместо левой ноги к икре крепился металлический треножник У наркоманов, употреблявших нервосок, мышцы становились дряблыми и безжизненными.

Вероятно, этот тип нуждался в треножнике для того, чтобы справляться с отдачей оружия. И если бы ружьё не было частью его руки, он просто не мог бы прицелиться.

Охранник снова ткнул дулом Дэйвису в лицо и повторил:

— Вылезай!

— Не торопи меня, мать твою! — рявкнул Дэйвис, как это сделал бы его отец

Однако он без промедления вылез из спасательной капсулы. В его тело тут же проник пронизывающий холод. Пот на коже превратился в лёд. Дэйвис, дрожа, осмотрелся.

Если бы охранник был один, он пнул бы его ногой в живот и вырвал с мясом протезное ружьё. Но в пятнадцати-двадцати метрах от охранника стояли мужчина и женщина Меховые костюмы защищали их от холода. К счастью, руки и ноги у этой пары выглядели нормальными, а лица — человеческими. Голова мужчины была чрезмерно удлинена, придавая ему карикатурный вид. Высокий рост и худощавость создавали впечатление, что внутри мехового костюма находится скелет. Тонкие губы улыбались, обнажая кривые зубы. Его глаза под копной грязных волос сверкали, как маленькие светодиоды. Этот блеск глаз и улыбка делали его похожим на безумца.

В сравнении с ним женщина выглядела удивительно нормальной. Несмотря на морщины, её лицо сохраняло следы былой красоты, и даже серый полумрак грузового дока не скрадывал великолепия её волос. Дэйвис мог бы сказать, что лучшие годы этой симпатичной женщины прошли не так давно, однако скованность её движений свидетельствовала о более зрелом возрасте, чем тот, на который она выглядела.

Улыбка мужчины стала шире Какое-то время он смотрел на Дэйвиса и ничего не говорил. Затем, подойдя поближе и выдохнув клуб пара, он весело воскликнул:

— Какая неожиданность!

Его голос не соответствовал внешности — он должен был принадлежать крепышу-энтузиасту с широкими плечами и румянцем на щеках.

— Ещё один сюрприз!

— О чём ты говоришь? — спросила женщина сочным и вибрирующим контральто.

Мужчина взглянул на неё с весёлым недоумением.

— Как? Ты его не узнаешь?

— Нет, — нахмурившись, ответила женщина. — Хотя подожди… О, это невозможно. Он слишком молод.

— Забавно, правда?

Мужчина нацелил сияющий взгляд на юношу.

Дэйвис непроизвольно обхватил себя руками, пытаясь удержать тепло, выходившее из тела. Если бы он мог вернуться в капсулу и задраить люк, то система обогрева защитила бы его от холода. Но охранник не позволил бы ему сделать это. Будучи не в силах сдерживать дрожь — и держать рот закрытым, — он небрежно заметил:

— Похоже, вы знали моего отца.

Затем, доведённый холодом до отчаяния, Дэйвис мрачно добавил:

— Наверное, вы понимаете, что он не обрадуется, если вы заморозите меня тут до смерти.

Охранник, державший его под прицелом, не реагировал на низкую температуру. Очевидно, наркотики приучили его к холоду — вернее к осознанию холодной пустоты.

— Давай-ка я тебе кое-что объясню, — сказал непомерно весёлый мужчина. — Ты для меня ничего не значишь. Но другие люди считают тебя ценным, и я собираюсь узнать причину этого, прежде чем приму какое-то решение. Пока же мне кажется, что ты просто зря расходуешь наш воздух. На твои угрозы нам плевать. И твой папаша тебе ничем не поможет, будь уверен.

Мужчина хохотнул.

— Если только он вообще догадывается о твоём существовании. Поэтому не зли меня. Будь хорошим мальчиком и отвечай на вопросы. Короче, как ты это сделал?

Дэйвис понимал, о чём он говорил. Энгус Термопайл находился в тюрьме Рудной станции. Он ничего не знал о сыне — а если бы и знал, то вряд ли бы беспокоился о нём. Сам Дэйвис не представлял собой ценности для Малого Танатоса. Он был важен для амнионов и Морн — и для Саккорсо, который, застряв между ними, пытался заставить обе стороны служить его целям.

Лихорадочно стуча зубами, он уточнил:

— Что сделал?

Мужчина явно наслаждался щёлканьем его зубов.

— Изменил курс капсулы, — произнёс он тонкогубым ртом.

— Это сделал не я.

От крупной дрожи у Дэйвиса подогнулось правое колено. Это был грузовой трюм. Только тонкий корпус корабля и несколько переборок отделяли его от чёрного и абсолютно холодного космического пространства. Какое-то мгновение юноша стоял на левой ноге, но затем она подогнулась тоже, и он упал на палубу. С губ слетели хрупкие слова:

— В капсуле нет пульта управления. Это невозможно.

— А я что тебе говорила! — донёсся голос женщины.

— Тогда это игра, — согласился мужчина. — Капитан Ник решил поиграть в кошки-мышки с нашими хозяевами. Если он считает, что может впутать меня в свою интригу, то парень стал ещё большим придурком, чем я его помню. Как тебя зовут, малыш?

Тепло вытекало из тела Дэйвиса, унося с собой жизнь. Он мог бы умолять и плакать. Он мог отвечать на их вопросы. Но Дэйвис не стал этого делать.

— Пошли вы к чёрту! — ответил он, с трудом выговаривая слова.

Гнев и злоба превратили губы бойкого мужчины в две тонкие линии. Он побледнел от раздражения.

— Слушай, маленький урод! Я Билл! Любой человек сначала платит мне и только потом уже что-то получает. Гипотермия — прекрасная смерть. Ты засыпаешь, и ничто тебя больше не тревожит. Но будь уверен, я не дам тебе замёрзнуть до смерти. Я не совершаю добрых поступков. Ты можешь ответить на мои вопросы сейчас или подождать, пока к тебе применят БКХ. Как твоё имя?

Несмотря на холод, Дэйвис тут же вспомнил Академию — кусочки памяти Морн, — где она впервые услышала термин «БКХ». «БКХ» означало «биокарающая хирургия».

— Дэйвис, — кашляя паром, ответил он. — Дэйвис Хайленд.

Помолчав немного, мужчина заметил:

— Странно, но это имя мне знакомо. Я где-то его уже слышал.

— Ещё бы! — отозвалась женщина. — Капитан Дэйвис Хайленд командовал эсминцем «Повелитель звёзд», кораблём полиции Концерна рудных компаний. Его потом уничтожили — говорят, Термопайл подорвал случайно. Энгус забрал к себе его дочь — Морн Хайленд. Но когда Термопайла арестовали на Рудной станции, она променяла его на Саккорсо.

— Ты же знаешь Термопайла. И знаешь что он делал с ней, когда забрал её. Да она уже через час была беременной.

— Значит, это её сын.

— Не может быть. Ему как минимум шестнадцать.

Трюм сжимался вокруг Дэйвиса. Холод высасывал из него не только тепло, но и зрение. Дрожь в теле была так сильна, что он не мог поднять головы. Юноша ёжился на коленях, как кающийся грешник.

Женщина нетерпеливо вздохнула.

— Откуда запустили капсулу?

— С корабля капитана Ника.

— А откуда прилетел корабль?

Мужчина понимающе хмыкнул. Повернувшись к Дэйвису, он спросил:

— Зачем вы посещали Станцию Всех Свобод? Что вы там делали? Чем занимался там капитан Ник?

Кто теперь будет предан? И кем?

Дэйвиса охватила сонливость. Как и было ему обещано. Судороги и дрожь угрожали вытрясти сознание. Вскоре он не сможет связывать одну мысль с другой, и тогда наступит покой — уже навеки. Какой ответ дала бы Морн? Он этого не знал, но решил сделать все, чтобы помочь ей — хотя бы немного.

— Морн Хайленд… Лейтенант полиции…

Он должен отстаивать её позицию. Пусть этот ублюдок Ник получит по заслугам. Дэйвис собирался оплатить свой счёт сполна.

— Её послали туда.

Он с трудом выдавливал из себя слово за словом.

— Я не знаю, с какой целью. Но Саккорсо…

Холод жёг его лёгкие. Кашель был таким сильным, что рвал горло до крови Наконец он закончил:

— Саккорсо работает с ней.

Вот так! По крайней мере, небольшая часть долга его ненависти к Нику Саккорсо была оплачена.

Но ничего не вышло. Точнее, не так, как он хотел. Из холода и сгустившейся тьмы мужчина сказал:

— Я не верю тебе. Только на Станции Всех Свобод она могла заиметь такого ребёнка, как ты. А значит, ты знаешь причину их визита на станцию. Кроме того, ты обладаешь чем-то ценным! Чем-то особенным!

В его голосе появились нотки алчности.

— Иначе наши хозяева не позволили бы тебе улететь от них целым. Мне кажется, ты знаешь о своей уникальности. И ты расскажешь мне о ней. Ты должен объяснить мне, какую игру они задумали.

Дэйвис уже не видел палубы перед собой.

«Какую игру они задумали?»

Он больше не знал, открыты ли его глаза.

«Они задумали».

Падая навзничь, он вдруг понял, что его обман может принести свои плоды.